CC BY
37Д.А.Савченко*
ВИЗАНТИЙСКИЕ НОРМЫ О ЗАЩИТЕ ХРИСТИАНСКОГО ГОСУДАРСТВА В ДРЕВНЕРУССКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЕ
Х^Ш ВЕКОВ
Аннотация. В статье представлены результаты исследования норм византийского права, посвященных защите политического строя и безопасности государства, и их значения для Древней Руси. В контексте канонических источников и наставлений иерархов русской церкви проанализированы Эклога, Прохирон, Книги законные, княжеские Уставы. Сделан вывод о том, что византийские законодательные сборники были первыми актами писаного права, раскрывающими систему правовых средств защиты основ политического строя, которые после принятия христианства вместе с православной идеологией и культурой были восприняты на Руси и стали элементом сложной древнерусской правовой системы.
Ключевые слова: древнерусская правовая система, византийское право, Эклога, Прохирон, Книги законные, правовые средства, основы политического строя, безопасность государства.
После принятия в конце X в. христианства в качестве государственной религии религиозной основой правовой системы на Руси становится Закон в христианском его истолковании. Суть этого истолкования отражалась в «Законе Моисеевом», а также в предписаниях канонического и византийского права.
«Закон Моисеев» представлял собой составленную в Византии в VIII в. компиляцию норм древнееврейского Пятикнижия (Торы). При этом христианское толкование Пятикнижия (Ветхого Завета) отличалось от иудейского.
В христианстве возникает учение о метафизическом Зле как основной угрозе природе и обществу. Именно проявление Зла -«злодеяние и злоумышление», а не просто формальное нарушение Закона Ветхого Завета требует и морального осуждения, и соответствующих средств защиты, то есть системы мер церковного и государственного воздействия, в том числе карательного характера. При этом кара расценивается как воздаяние «злом за зло»1 и составляет основное содержание реализуемой светской властью «казни».
Система канонического права вселенской христианской (позднее -восточной православной) церкви была представлена так называемыми правилами апостольскими, соборными и отеческими. Эти правила регулировали в деятельность церкви как института отправления культа и
* Савченко Дмитрий Александрович, кандидат юридических наук, доцент, и.о. декана юридического факультета Новосибирского государственного университета экономики и управления, s-d-63@mail.ru.
1 Павлов А.С. Курс церковного права. СПб, 2002. С. 288.
своеобразного судебного органа. В связи с этим источники канонического права содержали и ряд общих положений уголовно-правового характера1.
В частности, выделялись четыре вида убийств: «вольное, или намеренное; близвольное, или близнамеренное, невольное или ненамеренное, и убийство на войне» (Каноническое послание святого Григория Нисского). Утверждалось, что «убивать врагов на брани и законно и похвалы достойно. Тако великих почестей сподобляются доблестные в брани, и воздвигаются им столпы, возвещающие превосходныя их деяния» (Послание святого Афанасия Великого к Аммуну монаху).
С другой стороны, «убивающий на разбое и в неприятельских нашествиях» относился к разряду «вольных убийц», которым определялась епитимия на срок 20 лет и более (Василия Великого правила 8, 56). В каноническом послании святого Григория Неокесарийского, кроме того, говорилось: «Аще которые сопричислились к варварам, и с ними, во время своего пленения, участвовали в нападении, забыв, яко были понтийцы и христиане, и ожесточась до того, что убивали единоплеменных своих или древом, или удавлением, такожде указывали не ведущим варварам пути или домы: таковым должно преградити вход даже в чин слушающих» (правило 8).
Важные уголовно-правовые положения содержались и в других канонических нормах. Так, 29 правило Василия Великого предписывало осуждать клятву, «даваемую на зло», хотя в иных случаях «клятвопреступнику запрещается причастие на десять лет, .. .а невольному на шесть» (64 и 82 правила Василия Великого).
Кроме того, утверждалось, что «грехи относятся к трем силам нашей души: к силе ума, вожделения и раздражения. К силе ума относятся: нечестие относительно к вещам божественным, отречение от Христа, уклонение к иудейству, идолопоклонству и т. д. К силе вожделения относятся сребролюбие, славолюбие и т. д. К силе раздражения относятся зависть, ненависть, вражда, злословие, злоумышление, сварливое и мстительное расположение, убийство и т. д.» (Каноническое послание святого Григория Нусского. 1).
104 правило карфагенского собора предписывало «против неистовства еретиков . просить помощи у царей». С другой стороны, нормы канонического права охраняли царское спокойствие и благополучие. В частности, 84 правило святых апостол предписывало: «Аще кто досадит царю, или князю, не по правде: да понесет наказание. И аще таковый будет из клира, да будет извержен от священнаго чина: аще же мирянен, да будет отлучен от общения церковнаго».
1 См.: Книга правил святых апостол, святых соборов вселенских и поместных и святых отец. Сергиев Посад. 1992.
Частью канонического права были и процессуальные нормы, регламентировавшие порядок церковного суда, в том числе условия предъявления обвинения и рассмотрения дела. В частности, предписывалось не принимать на епископа и клириков обвинения от «еретиков, еллинов и иудеев», от «осужденных и изверженных клириков, или отлученных мирян», а также «от всех рабов и от отпущенников тех самых, на которых доносить хотят» (Правила карфагенского собора. 144).
Нормы канонического права были известны на Руси с Х в. Многие из них вошли в состав местных епитимийников, имевших широкое распространение, а некоторые - и в состав церковных Уставов русских князей.
На эволюцию древнерусской правовой системы существенно повлияло право византийское (восточноримское или греко-римское)1. Характер и пределы это влияния предопределялись тем обстоятельством, что, по точному наблюдению В. М. Живова, «в России римское (византийское) право было целиком воспринято как часть христианской традиции и в рамках русского дуализма соотносилось исключительно с христианскими культурными ценностями»2.
Основные источники византийского права являлись частью христианских Номоканонов, которые в своей сфере были обязательны в полном составе . Поэтому ознакомление древнерусской элиты с текстами «греческих номоканонов» одновременно означало и знакомство с византийским законодательством.
Система византийского права имела древнюю историю и включала как принципы римского (Юстинианова) и передневосточного права, так и нормы собственно византийские, отразившие историю развития страны и особое место церкви. Важными источниками византийского права были записанные на греческом языке юридические компиляции: Эклога и Прохирон.
Византийские источники содержали достаточно развитую систему правовых средств защиты основ политического строя. Она основывалась на положениях римского права и при этом учитывала особенности византийских реалий УШ-1Х вв.
1 См.: Крылов Н.И. Об историческом значении римского права в области наук юридических. М., 1838; Калачов Н. О значении Кормчей в системе древнего русского права. М., 1850; Тиктин Н.И. Византийское право как источник Уложения 1648 г. и новоуказных статей. Одесса, 1898; Филиппов А.Н. Учебник истории русского права. Юрьев, 1907; Бенеманский М. Закон градский. Значение его в русском праве. М., 1917; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов н/Д, 1995.
2 Живов В.М Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002. С. 191.
3
Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч. С. 114.
Одной из отличительных черт римского права было признание антигосударственного заговора, бунта, измены и тому подобных деяний в качестве особой категории преступлений. Они рассматривались как «преступления против величия», или «оскорбление величия» (crimen majestatis)1.
Первоначально под crimen majestatis понималось посягательство на величие римского народа и государства. В последующем, с возникновением императорского культа, исходящего из божественных начал власти императора, утверждается представление о величии императора как части величия римского народа и государства2.
Император считался, с одной стороны, гарантом спокойствия и безопасности государства вследствие сосредоточения в его руках высшей военной и гражданской власти, а с другой стороны, - особой священной. Поэтому оскорбление его величия, включающее угрозу жизни и безопасности императора, «нечестивые слова и проклятья» в его адрес, становится одним из видов crimen majestatis.
Особенности юридической природы crimen majestatis были связаны с сохранением за этой категорией преступлений особого религиозного значения. Считалось, что crimen majestatis стоит «ближе всего к
3
святотатству» .
Как известно, в целом в римском праве еще с так называемой ромуловой эпохи шел процесс разделения «божественного и человеческого» - процесс отделения fas от jus. В то же время в законах об оскорблении величия «эти понятия по-прежнему тесно переплетались... а процессы об оскорблении величия по-прежнему носили не только политический, публично-правовой, но и сакральный характер»4.
Об этом, в частности, свидетельствовали процессуальные нормы, исключавшие обычные в иных делах ограничения на пытки в зависимости от происхождения и служебного положения, потому что по делам о величии «все находятся в равном положении».
Об этом же свидетельствовали и нормы, позволявшие по делам об «оскорблении величия» принимать во внимание свидетельства рабов против хозяев (как и вольноотпущенников против патронов), а также привлекать в качестве свидетелей женщин. В цивильном праве свидетельства этих категорий населения не учитывались и лишь в
1 По определению Ульпиана, «преступлением против величия является то, которое совершается против римского народа или его безопасности» (0.48.4.1).
2 Некоторые исследователи утверждали, что величие римского народа перешло на императора. См.: Штаерман Е.М. Социальные основы религии древнего Рима. М., 1987. С. 211.
о
Хрестоматия по истории Древнего Рима / под ред. В.И.Куницина. М., 1987. С. 413.
4 Щеголев А.В. Закон Юлия об оскорблении величия в Кодексе Юстиниана // Древнее право. 1999. № 1. С. 115.
соответствии с сакральным правом, где все были равны перед богом, это допускалось1.
Преступления против величия влекли за собой не только смертную казнь преступника с конфискацией его имущества, но и особую систему иных правовых последствий.
Так, во включенной в Кодексе Юстиниана (СТ.9.8.5) конституции Аркадия и Гонория (397 г.) преступление против величия названо «наследственным преступлением»2. Это означало, по общему правилу, смертную казнь сыновей преступника («так как вследствие наказания, полученного отцом, должны были погибнуть те, относительно которых боятся угрожающего примера отца»).
Для тех сыновей, которым император сохранил жизнь, предписывалось, чтобы они ни от кого ничего не получали в наследство ни по закону, ни по завещанию, «пусть постоянно терпят нужду и бедность, пусть не достигнут совершенно никаких гражданских и военных почестей, пусть бесчестье отца всегда сопровождает их». Дочерям разрешалось получить небольшую часть из имущества матери, чтобы они «имели незначительное пропитание,. потому что приговор должен быть мягче в отношении тех, кто. из-за слабости пола будут менее дерзкими». Объявлялись не имеющими силы любые отчуждения имущества, назначение приданного, эманципации, совершенные осужденными с того момента, «как только вышеупомянутые задумали совершить заговор или создать сообщество». При этом специально подчеркивалось, что «предписания права установили наказывать с той же суровостью за намерение совершить преступление, что и за совершение» его.
Правовые последствия, установленные для преступников и их детей, в полном объеме распространялись также на «их пособников, соучастников и даже слуг и детей их» (0.9.8.5.(6)). Интересно, что в соответствии с положением Кодекса Юстиниана (СТ.9.8.6) обвинить в преступлении против величия было возможно даже после смерти
3
преступника .
Одновременно римское право содержало и нормы поощрительного, стимулирующего характера. В соответствии с Кодексом Юстиниана, «тот. кто будет участвовать в заговоре, то даже если откроет с опозданием тайны замыслов (еще, однако, неизвестные), будет считаться достойным лишь освобождения и помилования». В то же время, «разумеется, если кто-либо, побуждаемый желанием истинной славы, вначале задуманного заговора донесет о преступном сговоре, тот получит от нас и вознаграждение, и почет» (0.9.8.5.(7). Таким образом, хотя в
1 См.: Щеголев А.В. Указ. соч. С. 114.
2 Там же. С. 110.
3 Там же. С. 112.
империи и существовала общая норма о вознаграждении обвинителя в размере четверти конфискованного у осужденного имущества, по делам об оскорблении величия решения о порядке и размере вознаграждения зависело от императора1.
Римские юристы различали «пустословие и злонамеренность». При этом по общему правилу считалось, что «никто не несет ответственность за умысел» (D48.19.18). Но дела об оскорблении величия составляли особую группу дел, где от ненаказуемого «голого» умысла необходимо было отграничить наказуемое «оскорбление величия» в форме обнаружения намерения («помышления») совершить заговор, создать сообщество, убить императора или тех, кто ему служит.
В соответствии со ст. 117 новелл Юстиниана (541 г.) одной из причин расторжения брака с негативными имущественными последствиями для провинившегося было знание мужем или женою о злоумышлениях против императора и несообщение об этом.
Положения римского права о «преступлениях против величия» непосредственно не включались в древнерусские источники. В то же время их краткие византийские переработки закреплялись в известных на Руси Эклоге и Прохироне. Эти переработки, безусловно, нуждались в толкованиях, смысл которых предопределялся прежде всего основанными на корпусе Юстиниана взглядами юристов на «преступления против величия».
5. Эклога представляла собой законодательный свод, изданный в 740 г. при императорах Льве Исаврянине и Константине Копрониме . Правилам о «наказаниях за преступления» был посвящен ее XVII титул. Уже ст. 3 этого титула регламентировала ответственность за наиболее опасные преступления против основ политического строя. В указанной статье предписывалось: «Поднимающего восстание против императора или злоумышляющего, или принимающего участие в заговоре против него или против государства христиан в тот же час должно предать смерти как намеревающегося все разрушить»4.
Как видим, в ст. 3 XVII титула перечислены несколько преступлений, расценивавшиеся как сходные, практически идентичные по своему характеру и опасности. Это:
- организация («поднятие») восстания против императора;
- злоумышление (против императора);
- участие в заговоре против императора;
- участие в заговоре против государства христиан.
1 Там же. С. 113.
2
Эклога. Византийский законодательный свод VIII века. М., 1965. С. 20-21.
3 I
Первые две статьи титула XVII Эклоги были посвящены процессуальным вопросам.
4 Эклога. С. 68.
Абсолютно определенной санкцией за них является смертная казнь («в тот же час должно предать смерти»). Показательно, что столь суровое наказание объясняется в самом тексте статьи через ссылку на особый характер объекта и субъекта преступления, направленности умысла преступника: он подлежит смерти «как намеревающийся все разрушить». Под словом «все», вероятно, подразумевается основанный на христианской религии государственный и общественный строй, а перечисленные посягательства расцениваются как подрывающие сами основы этого строя.
Серьезное внимание было уделено в Эклоге преступлениям против государственной религии. Как обоснованно отмечала Е.Э.Липшиц, эта категория преступлений была достаточно хорошо разработана «еще в античную эпоху в интересах защиты язычества», а затем «вошла в измененном виде в состав позднейшего права»1. В титуле XVII Эклоге выделено несколько преступлений, затрагивающих авторитет и святость религии. Среди них попытка ударить («поднимает руку») «иерея в церкви или в поле, или во время молитвы» (ст. 4, наказание - телесное), разграбление могил (ст. 14, наказание - отсечение руки), общение с демонами колдунов и знахарей (ст. 43, казнь мечем), изготовление амулетов (ст. 44, конфискация имущества и изгнание).
В качестве особо тяжких преступлений против государственной религии в византийском праве расценивались сектантство и вероотступничество. Сектанты (монтанисты и манихеи) представляли собой «активную и мощную оппозиционную правительству силу. В конкретной исторической обстановке VIII столетия реальную опасность для византийского государства представляли именно "еретики" -участники массовых движений» . Поэтому ст. 52 титула XVII Эклоги закрепляла правило: «Манихеи и монтанисты караются мечем».
По-иному решался в Эклоге вопрос о наказании за вероотступничество в особом случае - в отношении христианина, попавшего в плен. В ст. 6 было установлено правило: «Захваченные врагами в плен и отрекшиеся от нашей непорочной христианской веры по возвращении в империю предаются церкви». Это, пожалуй, единственный случай, когда Эклога не указывает строго определенного наказания преступника, а предписывает передать дело церковному суду. Именно церковный суд должен определить в этих случаях характер наказания.
Изучение титула XVII Эклоги показывает, что нормы материального уголовного права здесь тесно связаны с процессуальными положениями. Более того, ряд процессуальных норм играет ведущую роль.
1 Там же. С. 165.
2 Там же. С. 166.
Это, прежде всего, относится к установленному уже в ст. 1 титула XVII и ранее не отражавшемуся в римском законодательстве праву церковного убежища. Указанная статья закрепляет: «Никто, укрывающийся в церкви, не может быть уведен оттуда силой, но вина укрывавшегося должна быть известной иерею, и тогда укрывшийся может быть взять под обеспечение для законного расследования и рассмотрения его дела». Это положение играло важную роль в ограничении самосуда, с одной стороны, и выявлении преступлений и привлечении установленной церковными и светскими законами ответственности, с другой. Оно было еще одним средством обеспечения активного участия церкви в отправлении правосудия.
Важную роль играло и положение ст. 2 титула XVII о наказании за ложную клятву. Клятва на Евангелии считалась в христианском государстве обеспечением истины. Поэтому ложная клятва признавалась одним из наиболее опасных преступлений. Эклога закрепила сложившуюся в VII в. традицию наказания этого деяния «отрезанием языка».
Наконец, нельзя не обратить внимание на содержащиеся в ст. 3 титула XVII процессуальные нормы, относящиеся к делам о посягательствах на основы политического строя империи. Устанавливая за эти посягательства смертную казнь, статья в то же время указывала: «Но для того чтобы некоторые часто и из вражды не предавали кого-либо смерти без суда, возводя на него обвинение, что он поднимал голос против царства, нужно его взять на месте под хорошую охрану и донести о нем императору, и как сам император в итоге рассудит и решит, так и сделать».
Таким образом, если преступление заключалось в том, что человек «поднимал голос против царства», наказание преступника «на месте» запрещалось, вопрос о наказании должен был решаться императором1. В этом случае император выступал в качестве высшей судебной инстанции, решения которой были окончательными.
Специальные нормы о защите интересов христианского государства обнаруживаются не только в титуле XVII «Наказания за преступления». Есть они и в иных титулах Эклоги.
Так, ст. 3 титула XIV «О свидетелях, достойных доверия, и о неприемлемых» перечисляет те исключительные случаи, когда рабам разрешается «поднимать голос против господ своих в суде». Среди таких «очевидных причин, установленных законом», в частности, указан случай, когда «господа наносят вред благополучию государства ромеев»2.
1 Как отмечал В. Г. Вашлевский, в процессах против иконоборцев эта статья находила свое практическое применение. См.: Там же.
2 Общее правило о запрете рабам возбуждать судебные дела против господ воспроизводило положение одной из императорских конституций, включенных в 4 книгу Кодекса Юстиниана (Cod. Just., IV, 20.8), - закон Диоклетиана и Константина 294
Ряд важных положений обнаруживается в статьях 8 и 9 титула VIII «Об освобождении (рабов) и возвращении в рабское состояние». Так, ст. 8 содержит нормы, стимулирующие раба, взятого в плен, к побегу от неприятеля1. При этом «раб, захваченный в плен врагами и причинивший им какой-либо ущерб в интересах государства, если он возвратился, сразу же подлежит освобождению». В ином случае бежавший из плена раб подлежал освобождению только через 5 лет. Однако если он перебежал к врагам по собственной воле, то в соответствии со ст. 9, несмотря на побег, «до конца своей жизни остается рабом, так как он дезертировал полностью по собственной воле».
Особого внимания заслуживает последний, XVIII титул Эклоги, не подразделенный на статьи. Его первые предложения посвящены правилам, которых должны придерживаться воины перед битвой с неприятелем. Эти правила заключались в следующем: «Те, кто воюют с врагами, должны остерегаться всех дурных речей и дел и направлять свои мысли и молитвы к одному только Богу и вести войну продуманно. Помощь Божья ведь дается тому, кто обращает к ней за советом своей сердце. Ибо победу на войне дает немногочисленность войсковых сил, а сила, исходящая от Бога». Таким образом, «охранение от дурных речей и дел», а также «обращение сердцем к Богу» были обязательными условиями, соблюдение которых должно обеспечить победу.
В истории византийского права важную роль сыграл изданный между 870 и 879 гг. императором Василием Македонянином Прохирон, то есть руководство для судей, ручная книга законов. Как сказано в ее предисловии, эта книга должна была вытеснить из употребления «законодательство нечестивых иконоборцев», то есть Эклогу, а также дополняющие ее воинский и другие законы. Но многие постановления Эклоги и ее приложений, которые отвечали потребностям жизни, Прохирон повторил2.
Уголовно-правовые положения Прохирона были сосредоточены в его XXXIX титуле «О казнях» и во многом воспроизводили нормы титула XVII Эклоги. Воспроизведена была и норма об ответственности за наиболее опасные религиозно-государственные преступления, связанные со злоумышлением против императора (гл. 10). Составитель Прохирона, как краткой книги законов, вероятно, не счел необходимым отдельно указывать на восстание и заговор против императора, как это было сделано в Эклоге. Понятие «злоумышление» в Прохироне охватывало все разнообразные виды посягательств. При этом наказание в виде смертной
г. Исключение из этого правила в части дел об оскорблении Величия вытекало из положений, закрепленных в Дигестах Юстиниана (D.48.4.7.2).
1 Эти положения также восходят к Кодексу Юстиниана (Cod. Just., VIII.50(51).20).
2 Павлов А.С. Указ. соч. С. 69.
казни (без указания ее вида1) было дополнено указанием на обязательную конфискацию имущества2.
Однако Прохирон содержал не только положения, которые, ранее уже включались в Эклогу, но и многие другие нормы.
Уже в первой главе титула XXXIX Прохирон устанавливал наказание (отсечение головы) предателей, то есть тех, кто подстрекает неприятеля к нападению и «предает врагам Византийцев». Указанная норма византийского права опиралась на положение 4 титула 47 книги юстиниановых Дигест, основанное еще на законе XII таблиц (статья 5 таблицы IX).
Самостоятельная норма Прохирона (ХХХК.17) касалась наказания изменников, разглашавших тайны, то есть лиц, по своей воле переходивших к противнику и выдававших секреты. Закон называл обычным наказанием для таких лиц повешение или сожжение3.
Прохирон (ХХХК.19) подтверждал «казнь мечем» перебежчиков, то есть дезертиров, по собственной воле переходящих к врагам. Кроме того, в 4 главе XXXIX титула Прохирона провозглашалось право безнаказанно убить «тех из Византийцев, которые перебегают к врагам»4. Тем самым перебежчик приравнивался к разбойнику и ночному вору, которого также разрешалось убить5.
Таким образом, если в Эклоге были закреплены прежде всего нормы о наказании тех, кто посягает на сами основы политического строя («желает все разрушить») и представляет для государства внутреннюю угрозу, то Прохирон относительно большее внимание уделил деяниям
1 М. Бенеманский (Указ. соч. С. 425) полагал, что в этом случае имелось ввиду отсечение головы. как самый распространенный вид смертной казни.
2 Как и ст. 117 новелл Юстиниана (541 г.), главы 6 и 14 титула XI Прохирона одной из причин расторжения брака с негативными имущественными последствиями для провинившегося называли знание мужем или женою злоумышлений против императора и несообщение об этом. М. Бенеманский (Указ. соч. С. 304) в связи с этим отмечал, что «развод, по Прохирону, является неизбежным последствием известного рода обстоятельств или еще чаще преступных действий злой воли одного из супругов».
В соответствии с § 4 ст. 6 титула XVI книги 49 Дигест, «разведчики, сообщившие врагам (военные) тайны, являются предателями и отвечают головой». См.: Памятники римского права. М., 1997. С. 595.
4 См.: Бенеманский М. О Прохиерос Номос. Сергиев Посад, 1906. С. 501.
5 Позднее 67-я новелла императора Льва VI предусмотрела норму, стимулирующую перебежчика к добровольному возвращению от неприятеля. В последующем она излагалась следующим образом: «Если перебежчик возвратиться в свое отечество, то за один раз простить его, за второй продать в рабство на три года, когда же в третий раз побежит и потом возвратиться, продать его в рабство навсегда; если же другие его возьмут и возвратят во свояси, а в особенности если его рука осквернилась кровию соотчичей, то не противно ни правосудию, ни жалости, казнить его смертию как врага». См.: Перевод Ручной книги законов или так называемого Шестикнижия. Ч. 2. Одесса, 1908. С. 225. Эклога, Византийский законодательный свод VIII века. М., 1965. С. 132.
против внешней безопасности, которые были связаны с оказанием помощи реальному или потенциальному военному противнику.
В этой связи выделим еще две главы ХХХ1Х титула Прохирона (9 и 38). В них было установлено, что смертной казни подлежат те, кто продает варварам оружие и материалы для его изготовления, а также те, кто учит варваров «корабли строить». Указанные нормы дают представление о том значении, которое предавалось защите собственного военного и экономического потенциала, недопущении усиления потенциального противника.
В то же время самостоятельная норма Прохирона (ХХХ1Х.6) была посвящена наказанию за бунт. Как отмечал М. Бенеманский, в указанной главе «Прохирон говорит, о молодежи и о производящих смуты в толпе». Он указывал, что виновниками бунтов, против которых была направлена эта глава, в Византии «обыкновенно бывали молодые люди, воодушевленные пылкими мечтами о ниспровержении существовавшего в известное время государственного порядка». Часто «местом зарождения и наиболее яркого выражения противогосударственных бунтов» являлся Византийский ипподром1. При этом, в зависимости от обстоятельств преступления и особенностей личности виновного, наказание дифференцировалось и могло заключаться в изгнании, острижении, телесном наказании.
М. Бенеманский обратил внимание на специфический термин, которым обозначалось «биение наказываемого» по этой главе Прохирона. «В этом случае плети, очевидно, заменялись палками., назначавшимися, по Римскому праву, и для свободных лиц», хотя по общему правилу бичевание распространялось только на «несвободныя и незнатныя сословия»2.
Византийские представления о праве и справедливости вместе с новой религиозной системой были принесены на Русь церковными иерархами.
Русские митрополиты и епископы, большая часть которых была греками, были хорошо знакомы с византийской системой права и могли применять византийские нормы непосредственно, руководствуясь собственными знаниями.
Не случайно уже под 1054 г. в летописях зафиксировано, что новгородский епископ Лука повелел отрезать нос и обе руки оклеветавшему его холопу Дудике . Без сомнения, он руководствовался при этом нормами византийского права, в соответствии с которыми
1 Бенеманский М. О Указ. соч. С. 504-505.
2 Бенеманский М. Указ. соч. С. 419, 422.
3
Новгородская Первая летопись Старшего и Младшего изводов. М.-Л., 1950. С. 183.
клеветник наказывался тем же, что полагалось за то, в чем он ложно обвинял.
Кроме того, переработки византийских законодательных актов включались в славянские переводы Номоканона. Здесь Эклога, ее южнославянская переработка, дополненная покаянными правилами (Закон Судный людем)1, а также Прохирон обычно следовали за извлечениями из Пятикнижия Моисея. Включение таких законов в Номоканоны обеспечивало ознакомление русских судей с византийскими законодательными образцами2.
Византийские законы при этом рассматривались как образец христианского правосудия. Поэтому для христианина основным считалось следование «духу» византийских законодательных предписаний. Не случайно в древнерусских юридических памятниках нередко встречаются ссылки на Номоканон, которые воплощали религиозную санкцию,
3
предпосланную юридическому документу .
С учетом вышеизложенного излишне категоричным выглядит утверждение В. М. Живова о том, что «церковнославянское право (за исключением нескольких разделов) было недействующим». Как представляется, понятия «действие права», «правовое воздействие» здесь трактуются излишне узко, без учета содержания как общесоциальных функций права (прежде всего, воспитательной и информационно-ориентирующей4), так и собственно юридических функций. Ведь право реализуется не только через применение определенных норм судами, но и через непосредственное соблюдение, использование или исполнение соответствующих предписаний в повседневном поведении участников общественных отношений.
В. М. Живов пишет о византийском праве на Руси: «Если бы оно применялось, следовало бы ожидать сознательного приспособления византийской юридической традиции к условиям русского юридического быта... Следы такой деятельности, однако, отсутствуют - мы не находим ни глосс, объясняющих и приспосабливающих чуждые нормы, ни сборников извлечений, сохраняющих нужное и отбрасывающих ненужное.»5.
В то же время, как отмечал М. Ф. Владимирский-Буданов, возможность заимствования на Руси норм византийского права
1 «Цесаря Константина закон судный людем» А.С.Павлов называл болгарской «компиляцией из разных источников византийского права, преимущественно из Эклоги Льва Исаврянина». См.: Павлов А.С. Указ. соч. С.93.
2 Российское законодательство X-XX веков: в 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси. М., 1984. С. 153-154.
3 Живов В.М. Указ. соч. С. 231.
4 Теория государства и права: курс лекций. Саратов, 1995. С. 134-135.
5 Живов В.М. Указ. соч. С. 217.
«облегчалась тем, что византийские кодексы (особенно иконоборческой эпохи) составлены под явным влиянием славянского элемента в самой Византии»1. Иными словами, включенные в Номоканоны юридические тексты уже были переработками римского права. А придание им религиозного значения существенно ограничивало, а то и полностью исключало возможность их произвольного толкования.
Следует учесть также, что при переводе на церковнославянский язык византийские законы уже в определенной мере адаптировались к особенностям славянских стран.
При этом сборники извлечений из византийского законодательства на Руси все же существовали. Речь идет, прежде всего, о Книгах законных, в которых были скомпилированы и реципированы «наиболее необходимые и пригодные» положения Прохирона 2. Книги законные были славянской компиляцией, приспособленной к древнерусскому праву XII-XIII вв. , близкой «судопроизводству древнерусского государства киевской поры»4, и служили руководством русским князьям для отправления правосудия5.
Конечно, наиболее заметное влияние византийское право оказало на регулирование наследственных, семейных и других отношений, которые относились к ведению церковных судов.
В то же время есть основания полагать, что именно византийские законодательные сборники были первыми актами писаного права, раскрывающими систему правовых средств защиты основ политического строя, которые после принятия христианства вместе с православной идеологией и культурой были восприняты на Руси. В качестве «закона людского», признававшегося наряду с «законом божиим», они стали элементом сложной древнерусской правовой системы.
Вместе с тем в контексте русских обычаев и русского правосознания византийские нормы в значительной мере «трансформировались»6 и приобретали новые характеристики. В древнерусском государстве они воспринимались с учетом соответствующих религиозно-правовых реалий и применялись по мере возникновения соответствующей политической необходимости в тех формах, которые отвечали сложившейся в определенных условиях обстановке.
1 Владимирский-Буданов М.Ф. Указ. соч. С. 114-115.
Византийский земледельческий закон. Л., 1984. С. 191-192. Владимирский-Буданов
М.Ф. Указ. соч. С. 115. Бенеманский М. Закон Градский. М., 1917. С. 36-93.
4 Византийский земледельческий закон. Л., 1984. С. 222-224.
5 Савченко Д.А. Нормы о защите интересов государства от преступных посягательств в в «Книгах законных» (XII-XШ века) // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Право. 2015. Т. 11. №1. С. 23-31.
6 Живов М.В. Указ. соч. С. 220.
8. Стремясь внедрить в русскую политико-правовую систему византийские нормы, русская церковь проповедовала идею богоустановленности власти.
По свидетельству летописей, уже первые русские епископы внушали князю Владимиру: «ты поставлен еси от Бога на казнь злым, а добрым на милование». Митрополит Илларион в речи, произнесенной перед сыном Владимира Ярославом, говорил: «добр же зело и верен послух сын твой Георгий, его же сотворил Господь наместника по тебе твоему владычеству». Митрополит Никифор в своих посланиях к Владимиру Мономаху писал, что князья «избрани бысте от Бога и возлюблены бысте Им».
Наряду с проповедью идеи богоустановленности власти, духовенство учило и принципу почитания всяких властей. При этом предписанное апостолом Петром в первом соборном послании отношение к царю: «Бога бойтесь, царя чтите» - фактически переносилось на князя.
Так, в поучении, известном с именем Луки Жидяты, говорилось: «Бога бойтесь, а князя чтите». А поучение XIII в. «Слово святых отец како жити крестьяном» гласило: «наипаче же своему князю приязнь имей, а не мысли зла нань. Глаголет бо Павел апостол: от Бога власти всяки устроени суть: Бога ся бойтесь, а князя чтите. Аще бо властем кто противится, Божию суду повинен есть, повелению бо противится Божию»1.
В ряде случаев по отношению к русским князьям применяется даже византийский императорский титул. Так, в «Сказании об убиении Бориса и Глеба» (XI в.) святой Владимир называется самодержцем всея русския земли. В Мстиславовом Евангелии (начала XII в.) и служебнике Варлаама Xутынского (конца XII в.) русские князья называются цесарями, а их княжение цесарствием. Те же титулы употребляют в приложении к некоторым древнерусским князьям Ипатьевская и Лаврентьевская летописи2.
Из идеи о том, что дарование власти - дело Промысла, делался вывод - добиваться ее насильно нельзя. Летописец (1015 г.) по поводу убиения Бориса и Глеба замечал о Святополке: «помыслив высокоумьем своим, не ведый, яко Бог дает власть, ему же хощет».
Соответствующие идеи подкреплялись нормами византийского права, включенными в сборники, изложенными на славянском языке.
Особого внимания заслуживает отражение в Книгах законных норм о наказании за посягательство на главу государства. Как уже отмечалось, в Прохироне им была посвящена глава 10 титула XXXIX, предусматривавшая смертную казнь и конфискацию имущества за злоумышление против императора.
1 Цит. по: Карташов А. Указ. соч. С. 311.
2 Карташов А. История Русской Церкви. Т.1. М., 2000. С. 459.
В Книгах законных («Закон о казнех» глава 12) анализируемая норма Прохирона изложена с существенными изменениями: «Иже о съблюдении цареве или княжи небреги, остриженъ и ограбленъ будеть».
Как видим, суть преступления здесь понимается принципиально по-иному. Речь идет не о злоумышлении как предпосылке реального посягательства на жизнь и власть государя, а тем более царя (императора). Такое посягательство с учетом политических и иных, в том числе географических, реалий того времени, вероятно, представлялось немыслимым. «Закон о казнех» имеет ввиду непроявление уважения, почтения, любви; презрительные, пренебрежительные и тому подобные высказывания в адрес государя, неуважение к его имени и титулу1. Это преступление рассматривалось и как имеющее серьезный религиозный подтекст. Речь фактически шла о невыполнении обязанности регулярно молить бога о благополучии царя, заботиться о его «съблюдении», то есть здравии при долгой жизни и спасении души после смерти2.
Такое понимание сути преступления повлекло и иное представление о наказании. Сохранив в качестве санкции конфискацию имущества («ограблен будет»), автор-переводчик «Закона о казнех» вместо предания смерти виновного предписывает его острижение. Именно такое позорящее наказание было признано соответствующим вине преступника.
Обращает на себя внимание упоминание в анализируемой главе «Закона о казнех» наряду с царем и князя. В этой связи отметим, что принцип равной правовой защиты царя и князя проявился в содержании еще одного важно нормативного источника первых веков христианства на Руси. Речь идет о Пространной редакции церковного Устава князя Ярослава. Здесь в статье 53 перечислены деяния жены, которые дают основания для расторжения брака («А сими винами разлучити мужа с женою»). В качестве первого основания названо несообщение женой мужу о ставшем ей известном готовящемся посягательстве на власть и жизнь монарха.
Источником этой нормы являлась 117 новелла Юстиниана (541 г.), а также Прохирон, где в титуле XI «О разводах» перечислялись те «разумные причины», по которым допускалась возможность развода. В главах 6 и 14 этого титула основанием развода было названо «знание или мужем, или женою злоумышлений против царя и неопубликование об этом»3.
1 В древнерусском языке «небрегомый» - лишенный внимания, попечения; небрежно содержимый, плохо хранимый. «Небреговати» - 1. Относиться с пренебрежением, нерадиво; 2. Пренебрегать, презирать. - См.: Словарь русского языка XI-XУII вв. Вып. 11. М., 1986. С.21.
В древнерусском языке «блюдение» - попечение, забота; осмотрительность, осторожность; сохранение. См.: Там же. Вып. 1. М., 1975. С. 247.
Бенеманский М. Указ. соч. С. 303-307.
В то же время «статьи Устава кн. Ярослава, восходя к тексту византийских памятников, не являются ни воспроизведением известных славянских переводов, ни самостоятельным переводом их, а излагают соответствующие нормы со значительными изменениями, сокращениями и дополнениями»1. Видны такие изменения и в анализируемой норме, которая в Уставе князя Ярослава звучит следующим образом: «А се первая вина. Услышить жена от иных людей, что думати на царя или на князя, а мужу своему не скажеть, а опосли обличиться - розлучити»2. Как видим, несообщение мужу о злоумышлении против князя здесь приравнено к несообщению о злоумышлении против царя.
Более подробно соответствующие положения Прохирона воспроизведены в Книгах законных - в законе «О разделении браком». Но и здесь наряду с царем упоминается князь: «Аще на царя или на князя гадають неции, сведущи жене, и своему мужеви не объявить». Причем Книги законные, в отличие от Устава кн. Ярослава, включали и содержавшееся в Прохироне требование к жене известить власти в случае бездействия мужа: «Аще ли мужь, се от жены възвещен, умолчить, достоить жене кыим либо образом се възвестити цареви или князю, яко да мужеви ни един же извет от таковоя вины разрешение брака обрящет». Иными словами, после такого сообщения жены муж уже не мог требовать развода (с сохранением за ним приданого) в связи с недонесением жены о злоумышлении против царя или князя.
Кроме того, в законе «О разделении браком» указано и соответствующее основание развода по инициативе жены, с сохранением за ней приданого и брачных даров: «Аще кто на царя гадаеть, или на князя, или пакы некых гадающих свесть, не объявить цареви или князю или сам собою, или инем некым лицем» . Заметим, что в Уставе кн. Ярослава возможность развода по инициативе жены вообще не упоминается4.
Идея равной защиты царя и князя соответствовала провозглашенному православной церковью принципу
богоустановленности всякой власти и активно производившейся духовенством в первые века христианства на Руси проповеди равного почитания всяких властей. А. В. Карташов обращал внимание на
1 Российское законодательство Х-ХХ веков: в 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси. М., 1984. С. 207.
2 Там же. С. 192.
Византийский земледельческий закон. Л., 1984. С. 252-253.
4 По свидетельству митрополита Иоанна II (1080-1089), церковные браки в XI в. заключали лишь бояре да князья, народ обходился без благословения и венчания.». В то же время по Уставу кн. Ярослава (Краткая редакция) наказывалось самовольное расторжение не только церковного, но и «невенчанного», языческого брака. См.: Российское законодательство X-XX вв.: в 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси. М., 1984. С. 181.
отражение этой идеи в летописях. Причем богоустановленностью предопределяется и санкционируется и качество власти, каково бы оно ни было: хорошие властители «воздвигаются промыслом на благо людей, но и худые имеют также свое назначение свыше: они попускаются Богом в наказание за наши грехи. В Святославовом сборнике 1075 г. ... так развивается эта мысль: "Да добре се ведомо, яко ови князи и царие: достойны таковые чти, от бога поставляются. Егда узришь недостойна кого или зла царя, или князя, или епископа, ни чудися, ни Божия Промысла потязай, но разумей и веруй, яко противу беззаконием нашим тацем томителем предаемся"»1.
По нашему мнению, отмеченные выше положения Книг законных о равной правовой защите князя и царя свидетельствуют о составлении «Закона о казнех» и «Закона о разделении браком» в домонгольский период, то есть до середины XIII в. В период татаро-монгольской зависимости приравнивание князя к царю было прямо запрещено под угрозой смертной казни.
Заслуживает внимания еще ряд положений, изложенных в Книгах законных.
Так, в первой главе «Закона о казнех» закреплялось правило о наказании соучастников (подстрекателей и пособников) военного противника: «Наводяи супротивных или предая христиань главною казнью казненъ будеть».
Здесь интересен перевод термина, которым обозначаются «свои». В Прохироне речь шла о византийцах (ромеях, римских гражданах), а само деяние поэтому было проявлением «оскорбления Величия римского народа». В «Законе о казнех» подчеркивается религиозная основа социальной общности, которая, вероятно, отождествлялась и с общностью политической - речь идет о «христианах».
С другой стороны, показательно, что в «Закон о казнех» составитель не включил из XXXIX титула Прохирона главы, в которых устанавливалась смертная казнь для тех, кто продает язычникам оружие и материалы для его изготовления, а также тех, кто учит варваров «корабли строить». Они были направленные на защиту военно-экономического потенциала Византии, недопущение усиления потенциального противника2, а для древней Руси, вероятно, не были еще актуальны.
Таким образом, приспосабливая нормы византийского права к древнерусским условиям, компилятор предоставил русским князьям те же правовые средства защиты их политических интересов, которые имели византийские императоры.
1 Карташев А. Указ. соч. С. 311-312.
2 В Византии была установлена государственная монополия на производство оружия.
В то же время составитель сборника сделал так, чтобы византийские правовые средства защиты внешней безопасности государств не могли быть применены к военным столкновениям русских князей с византийскими императорами. Такая возможность, как следует из Книг законных, полностью исключалась.
Как уже отмечалось ранее, в Византии существовало сохранившееся с древнеримских времен представление о сакральном характере процессов об оскорблении величия. Ведь именно в сакральном праве, где все равны перед Богом, допускались свидетельства таких категорий населения, как женщины, вольноотпущенники и рабы. В древнерусском правосознании подобное представление, по всей видимости, отсутствовало. Соответствующие посягательства не расценивались как имеющие принципиально иную природу.
Не случайно поэтому в Книгах законных «Главы о послусех», требуя обязательного предоставления свидетелей по уголовным делам1, одновременно содержат категорический запрет: «15. Нищии не послушьствуетъ... 19. Раб не послушьствуетъ» . Перечисленные в византийской Эклоге случаи исключений из этого общего правила - в том числе в отношении государственных преступлений - славянский переводчик не посчитал необходимым указывать.
Воспринимая и адаптируя византийские правовые средства защиты христианского государства, древнерусское правосознание еще не считало посягательства на государство отдельной, относительно самостоятельной категорией преступлений. Подобные представления возникнут позднее, в ходе формирования и укрепления единого централизованного и самодержавного русского государства.
Библиографический список
1. Бенеманский М. И. Закон Градский. Значение его в русском праве. - М., 1917. - 481 с.
2. Бенеманский М. И. О Прохеирос Номос императора Василия Македонянина. - Сергиев Посад: Типография Св.-Тр. Сергиевой Лавры, 1906. - 563 с.
3. Византийский Земледельческий закон: Текст, исследование, комментарий / подгот. Е. Э. Липшиц, И. П. Медведев, Е. К. Пиотровская; под ред. И. П. Медведева. -Л.: Наука, 1984. - 280 с.
4. Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. - Ростов н/Д.: Феникс, 1995. - 640 с.
5. Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - 754 с.
6. Калачов Н. О значении Кормчей в системе древнего русского права. - М., 1850. - 215 с.
1 «9. О винах великых нужа всяко представити свидетели, а не токмо переголосьем их».
2 Византийский земледельческий закон. Л., 1984. С. 255-256.
7. Карташев А. История Русской Церкви. Т.1. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2000. -
848 с.
8. Книга правил святых апостол, святых соборов вселенских и поместных и святых отец. Репринт. воспроизведение изд. 1893 г. - Сергиев Посад: Свято-Троиц. Сергиева Лавра, 1992. - 487 с.
9. Крылов Н. И. Об историческом значении римского права в области наук юридических. - М. : Унив. тип., 1838. - 90 с.
10. Новгородская Первая летопись Старшего и Младшего изводов. - М.-Л.: Изд-во Акад. Наук СССР, 1950. - 642 с.
11. Павлов А. С. Курс церковного права. --СПб.: Лань, 2002. - 384 с.
12. Памятники римского права. - М.: 3ерцало,1997. - 608 с.
13. Перевод Ручной книги законов или так называемого Шестикнижия, собранного отовсюду и сокращенного достопочтенным Номофилактом и Судьею в Фессалонике Константином Арменопулом. Часть 2. - Одесса: Тип. газ. «Одесские новости», 1908. - 298 с.
14. Савченко Д.А. Нормы о защите интересов государства от преступных посягательств в «Книгах законных» (XII-XШ века) // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Право. - 2015. - Т. 11. №1. - С. 23-31.
15. Теория государства и права. Курс лекций. - Саратов, 1995. - 560 с.
16. Тиктин Н. И. Византийское право как источник Уложения 1648 г. и новоуказных статей. - Одесса: Тип. Штаба окр., 1898. - 227 с.
17. Филиппов А. Н. Учебник истории русского права. - Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1907. - 732 с.
18. Штаерман Е. М. Социальные основы религии древнего Рима. - М.: Наука, 1987. - 324 с.
19. Щеголев А. В. Закон Юлия об оскорблении величия в Кодексе Юстиниана // Древнее право. - 1999. - № 1. - С. 108-115
20. Эклога: Византийский законодательный свод VIII века. - М.: Наука, Гл. ред. вост. лит. -1965. - 228 с.
