CC BY
1
УДК 352:94(470.319)
КОЛЕСНИКОВ Сергей Александрович,
доктор филологических наук, проректор по научной работе, Белгородская православная духовная семинария, профессор, Белгородский институт МВД России им.И.Д.Путилина (Россия, Белгород), е-mail: skolesnikov2015@yandex.ru
DOI: 10.22394/2225-8272-2022-11-1-61-75
KOLESNIKOV S.A., Doctor of Philology, Vice-Rector for Research, Belgorod Orthodox Theological Seminary, Professor, Belgorod Law Institute of Ministry of the Internal of the Russian Federation named after I.D. Putilin (Russian Federation, Belgorod), e-mail: skole-snikov2015@yandex.ru
ВХОЖДЕНИЕ В КОНЦЕПТУАЛЬНОСТЬ ТЕОЛОГИЧЕСКОГО ИСТОРИЗМА: ПРИНЦИПЫ, РЕСУРСЫ, НАПРАВЛЕНИЯ
ENTERING INTO THE CONCEPTUALITY OF THEOLOGICAL HISTORICISM: PRINCIPLES, RESOURCES, DIRECTIONS
Аннотация. Цель статьи - рассмотреть принципы, ресурсы и направления концепту-альности теологического историзма. Вступление в концептуалистику тео-историзма подразумевает ритмичное структурирование пролегоменов, их коммуникативную открытость, акцентирование основных позиций, модальность и личностную значимость первоначал концепции. Каждый предложенный теолого-исторический концепт рассматривается как макромасштабирование истории. Применяется методика дешифровки исторических следов. Имеет место системное единство и единство системы. Практикуется раскрытие сакральных «объёмов» истории. Изучаются открытые историко-исследова-тельские поля. Используются методы историчности, контекстуальности и процессуаль-ности. Привносится новый инструментарий -сакральный универсализм, иконичность и филологосность.
Ключевые слова: история, теологический историзм, принципы, ресурсы, направления. ^
ВВЕДЕНИЕ
Каждая авторитетная историко-теоретическая концепция определяется
Abstract. The purpose of the article is to consider the principles, resources and directions of the conceptuality of theological historicism. Entering into the conceptualism of theo-historicism implies rhythmic structuring of prolegomena, their communicative openness, emphasizing the main positions, modality and personal significance of the initial concept. Each proposed theological and historical concept is considered as a macro-scaling of history. The technique of deciphering historical traces is used. There is a systemic unity and unity of the system. The disclosure of the sacred «volumes» of history is practiced. The methods of historicity, contextuality and processality are used. As a result of the research, the author introduces new tools - sacred universalism, iconicity and philology.
Keywords: history, theological historicism, principles, resources, directions.
^-<г
интенциональностью первоначала, координированным таргет-импульсом, с которого начинается стратегическое продвижение в концептуальном оформлении конкретной
историологической и/или историографической парадигмы. Калькирование авторских введений (предисловий, пролегоменов, вступлений и др.) ко всем масштабным историческим проектам позволяет увидеть типологию изначальных тональностей, формирующих «акустико»-ментальную прелюдию глобально-стратегических вариантов осмысления истории. Вхождение в грандиозный собор глобальной архитектоники той или иной резонансной исторической макро-теории сопровождается звуком первых «шагов» в раскрывающихся пространствах оригинального исторического знания. Вслушивание в звук этих вступающих шагов - поучительно.
ПРИНЦИПЫ И РЕСУРСЫ ТЕОЛОГИЧЕСКОГО ИСТОРИЗМА
О. Шпенглер задавал фатально-прогностическую ноту в резонансе герметично-локальных праформ, претендуя на пророческо-закатное прозревание логики истории; Г. Дройзен начинал построение своей «Историки» с установления критериев научности и востребованности истории, настаивая на полноправном вхождении истории в парадигму мирообразующих научных дисциплин; С.Н. Булгаков в «Двух градах» представлял сольно-авторскую «партию», предваряющую фундаменталь-но-аподиктичную теорию о религиозных основаниях истории и роли homo religioso в исторических реалиях; М. Блок, осознавший своё призвание «апологета истории», старался снизить экзистенциально-цивилизационную боль от «обманов» истории и с вопрошающей надеждой высвечи-ваел контуры целосообразности и оправданности исторической науки; И.Ф. Мейендорф в маршрутных стяжках трактата «Рим-Константинополь-Москва» вычерчивал мозаично-цветовой просвет (скорее, рассвет - отказываясь от «закат-ности» Шпенглера!) лучевой соположенно-сти исторических путей христианских Церквей как единой нити всечеловеческой ис-
тории; для Б. Кроче сухость названия «Теория и история историографии» призвана выступить зеркальным образом для его более ранней работы «История, подведенная под понятие искусства», и в этом многомерном зазеркалье автор предлагает рассмотреть уже на входе разные обличья истории и хроники; А. Тойнби выхватывал первый выход истории в софиты индустри-альности и гуманизации, которые стремятся «пересветить» друг друга, забрав в свою оптико-парадигмальную локацию цепочку разных цивилизационных видов.
Все эти сложно соотносимые теории уже в первичной презентации объединены общим параметром - осознанной масштабностью концептуальных горизонтов. Эту масштабность можно воспринимать как завет для каждой концептуальной историки, претендующей на своё видение динамики истории и постижение её смысла. «Мета-история» (С.Н. Булгаков) способна раскрыться только в панорамном освещении, преодолевающем разорванность и диастаз истории, выявляющем её метафизичность и целостность. Представляется, что такой метаисторический подход максимально полно представлен в теологическом осмыслении истории, в христианском историзме как духовно-гносеологической стратегии, стремящейся рассмотреть и зафиксировать следы Божьего соприсутствия в реально-историческом процессе.
Вхождение в активную фазу смыслооб-разования истории, в ситуацию «ураганно» -эпистемиологического вызова неотвратимо ставит теологический историзм перед проблемой постижения истории, погружения в историю. Ведь сам теологический историзм, претендуя на «внешнее» осмысление истории и «внутреннее» осмысление, наделение смыслом, истории, должен определиться со своим местом в истории, с методикой поиском следов, оставляемых историей, - но самое главное: куда ведут эти следы, к каким ориентирам устремлена история.
Тот факт, что историческая теология
претендует на обладание уникальной историчностью заставляет формировать методологические основания теологического историзма с учетом его собственного исторического развития. Сегодня требуется отечественный масштабный проект, дающий панорамное видение развития тео-историки от первых проявление христианского тео-историзма до анализа современного состояния тео-исторической методологии, в том числе с изучением причин отсутствия такого проекта.
Современное историческое знание остро нуждается в макро-проектах [20, С. 5], теологический историзм генетически отвечает этой потребности в «глубинной» исторической интуиции, способной выявить универсализм истории. Сама способность заглянуть в глубины истории, и даже в за-историческое, придаёт уникальное положение тео-историческому маршруту познания истории. Такое «погружённое» [6, С. 8] маршрутирование раскрывает теологический историзм как хроно-странствие, обогащаемое традициями духовного христианского паломничества. Паломничество - с патетикой уважения, с пафосом доверия, с оптимизмом святости - становится форматом теолого-исторического исследования; тео-историк предстает паломником смысла в сакрально-исторической сфере и выступает резким контрастом цинично-аномийному обессмысливанию истории.
Однако макро-проект расшифровки следов теолого-исторического «паломничества», ведущего к смыслу истории, предполагает наличие четкой «трассологиче-ской» системы общетеоретических принципов, ориентированной на выполнение как идентификационных, так и прогнозно-диагностических задач. Востребованность теологического историзма в сегодняшней историко-теоретической ситуации выводит к проблеме систематизации теолого-исторического подхода как метода раскрытия исторических реалий на фоне сакрального соприсутствия. Масштабность тео-историзма, конечно, обуславливает слож-
ность в рамках индивидуального интеллектуального проекта разработки все системы теолого-исторических принципов, но некоторые аспекты этой системности отыскания и дешифровки исторических следов, а также ресурсы-активы теологического историзма необходимо презентовать.
Несомненно, есть глубокие отечественные исследовании в области тео-историки по отдельным периодам и персоналиям, но, по существу, единственным сопоставимым по намеченным задачам можно считать труд А.П. Лебедева «Церковная историография в главных ее представителях с IV века до XX века» (1903г.). Однако современные научные реалии требуют более масштабных структур для осуществления проектов такого размаха, и здесь на первый план выходит проблема организации научно-богословского исследования, его поддержки, в целом проблема возникновения и развития, отечественных научно-богословских школ.
В поиске смысла истории ключевой является методология работы тео-историзма с историческими «следами», с тем проблемным содержанием, которое вкладывается в понятие «след истории». Но в случае христианского тео-историзма методика «выслеживания» имеет свою специфику: каковы параметры Божественного проявления в истории, в чем поступь истории совпадает со следами Бога? Сложность этого вопроса определена тем, что исторические следы сакрального обретают свойство «воздушности».
«Подвешенность» исторических следов, которые и старается изучить тео-историзм, становится определяющим моментом в тео-исторической методологии: тео-историзм возможен только как форма проповедничества, как свидетельствование о событии, в которое верит тео-историк. Но «воздушность», «подвешенность» христианского свидетельствования обретает свою историческую значимость в реальном преображении свидетельствующего и тех, кто это свидетельствование принимает.
«Воздушные» следы проявления Божественного соприсутствия в истории преображаются в религиозную вервь, становящуюся эластичным каркасом «лествицы» преображения души свидетельствующего историка и тех, кто, как и он, стремится отыскать эти следы. Исторический след в понимании тео-историзма - это, прежде всего, пневматологический след, оставляемый сакральной историей на сознании верующего и реально проявляющийся в его исторической практике. И такие следы - в контексте создания ситуации темпорального взаимопонимания, духовной со-положенности исторических эпох, призван изучать теологический историзм.
Система теолого-исторических взглядов должна представлять органическое единство - в оппозиции диалектической борьбе противоположностей. И единственным аналогом целостного исторического познания, с точки зрения Б. Кроче, может выступить духовно-душевная «территория» осмысленной истории [10, С. 17]. Метафора Б. Кроче, соединяющая историю мира с историей души, позволяет зафиксировать один из ведущих принципов теологического историзма: история теряет свой смысл, если не ведет к спасению души, не способствует выполнению сотериологических задач. Следы, ведущие к спасению, одновременно выводят и к смыслу истории -таков генеральный тезис теологического историзма. Смысл истории, признание наличия этого смысла становится испытанием для любого типа исторического знания, но христианский теолого-исторический проект способен выйти из этого испытания, обогащенным духовно-религиозным понимания этого смысла. Конечно, возможен и исторический риск: теологический историзм балансирует на грани между человеческим и Божественным, и ничто человеческое ему не чуждо, однако «параметрия» приближения к спасению, основанная на христианской церковно-святоотеческой традиции, позволяет теологическому историзму преодолеть соблазны и ошибки диастазно-
го, разрывающего или позитивистского историзма.
Тео-историка соединяет пространства между следами исторической реальности и следами траектории духовно-душевного преображения личности. В этом калькировании следов двух несопоставимых, но неразрывных типов реальности, в пластичной топологии совмещения человеческого следа и Божественного прикосновения, в интерференции историко-земной затененной плотскости и сакральной просветленности формируется задача теологического историзма.
Исторические следы, которые призван обнаружить и описать тео-историзм, предстают в виде весьма сложных по своей «историко-геометрической» конфигурации объектов.
Вечными объектами наполнено человеческое знание; в версии Р. Коллингвуда, можно считать «прямоугольный треугольник вечным объектом», «римскую конституцию и её изменение Августом» и т.д. Категория вечности исторического объекта -это то, что может быть понято исторической мыслью в любое время. Неизбывное воскрешение здесь и сейчас духовного импульса, приведшего в исторического ретроспективе к появлению того или иного исторического объекта, становится гарантией вечности этого объекта. Если духовно-исторический импульс глобального значения, такой как - воскрешение Христа, бесконечность Царства Божьего, важность Церкви - это вечный объект. И они в их большей или меньшей степени проявления, оставляют разные по своей глубине следы в реальной истории, но никогда из истории не исчезают. Эти объекты придают истории подлинный смысл и призваны изучать христианский теологический историзм.
Сложность в осуществлении тео-исторического призвания, в выявлении посредством изучения вечных объектов исторического смысла заключается в тех вызовах, которые таятся в самой проблеме смысла истории. Самый поверхностный
уровень вызова: смысл истории подвергается девальвации со стороны диа-историки, предпочитающей видеть в истории фрагментарность и разорванность, где каждый исторический фрагмент требует своего «собственного» смысла и отмены всех предшествующих.
Но опыт открытия бессмыслия истории, конечно, не проходит бесследно. Этот опыт заглядывания в бездны исторической без-смысленности помогает тео-историку придать его историологическим и историографическим построениям особое измерение памяти: исторической памяти о возможном отсутствии истории. Смысл истории, в который так внимательно всматривался, например, К. Ясперс, подразумевал и соприсутствие к историческим событиям многого внеисторического, «природного». Именно подлинность исторического - тео-исторического и позволяет обнаружить подлинный смысл истории.
Теологический историзм в своей глубинной сущности скорее за-историчен, «сквозь-историчен» (К. Барт), стадиально-историчен, нежели анти-историчен. Сакрально-религиозный простор, который дышит в «заисторье» и которым дышит сам тео-историзм (сакральный «аромат» истории? - если говорить об исторической «сенсорике»), определяет смысл истории.
Не только познаваемый исторический процесс, складывающийся из вечных объектов, обладает за-историческим простором, но сам вечный объект содержит внутренний духовный «объем», который также должен учитывать тео-историзм. Б. Кроче, к примеру, считал процедуру восстановления исторической значимости тех или иных объектов аналогичной процессу воскрешения, внутренне обусловленной, структурирующей процесс исторического познания в соответствии со своей эндо-логикой. Тео-исторический объект содержит такой мощный по своей значимости потенциал, что он позволяет преодолеть тенденции, вернув истории выдавливаемый из неё смысл.
Собственно, тео-историзм являет собой
фиксацию процесса духовно-исторического возрастания человечества к истине, а обнаруживаемый теологический смысл истории позволяет придать этому возрастанию чёткую маркировку.
Единство «за-исторических» далей и внутреннего пространства вечного объекта, опыт раскрытия такого единства, которое прорисовывает духовно-исторический след, формирует теологический историзм как метод, способный выявить подлинную стереоскопию истории. Взаимопронизан-ность истории/историй и образует стереоскопию исторического смысла, его креативную воздушность. Тео-исторический смысл создаётся метафизической целостностью - исторического объекта с его сложной внутренней структурой, исторического процесса с его развёрнутостью и открытостью, исторических следов с их преображающим реальность функционалом, со стратегией преодоления исторического абсурда.
Выстроенность истории в осмысленный проект, который имеет свои цели и задачи, свой «последний смысл», обуславливают генезис самой истории. Накладывая компоненты этого определения на методологический «инструментарий» теологического историзма, мы получаем основы топологии проявленности Божественного в истории.
Гомеоморфизм истории, сокрытость и явленность в ней «потоков», «толчков», «избытков», «форм» и прочего, в полной мере проявляется в устремленности истории к смыслу, к историко-топологическому воплощению Божественного замысла.
Единство как концептуальный принцип теологического историзма основан на открытости христианства бытийному простору. Открытость христианского мировиде-ния, его органичное слияние с мирозданием описывалась еще Павлом Орозием в «Истории против язычников» («Historiae adversus Paganos») [10, С. 123] в категориях родства. Кровное, генетическое родство с миром и его историей позволяют теологическому историзму сопрягать самые раз-
ные исторические сферы, считая их принципиально открытыми друг другу. Так, в формате теолого-исторической позиции возможно продуктивное единство историчности и философичности, на чем, в частности, настаивал Б. Кроче [9, С. 12]. Соединение истории и философии - философии, проживающей историю, витально осмысляющей как конкретику исторической проблематики, так и саму возможность существования (экзистенции?) истории - ведет к активации теологического подхода к истории.
Только при выходе историко-философского методологического единства в постижении истории на теологический уровень раскрывается масштабность - та самая масштабность концептуальных горизонтов! - в которую вписывается неудержимое многообразие исторического мира. Панорама теологического взгляда дает возможность увидеть глубинно-единые основания истории, то, что К. Ясперс называл «осью мировой истории» [23, С. 32]. Многоликость исторической эмпирики приобретает концептуальную хроматику в свете теологического понимания истории, в каждом хронологическом фрагменте начинает являть себя Божественное присутствие, тем самым, придавая осмысленность замысловатой вязи исторических следов, начинающей системно «вращаться» вокруг оси истории. В определении Ясперса сливаются и масштабность, и историческая экзистенциаль-ность, и системность исторических фактов, и эмпирика теологической истории - всё это и есть реализация принципа единства, заложенного, в сущности, тео-исторического метода.
Открытое единство как теолого-исторический метод позволяет получать конкретные результаты, такие как, например, слияние историко-эпистемологических ресурсов всепроникающего летописания и иерархичности исторических типов, именно такой аспект считал ключевым Ж. Ле Гофф [11, С. 186]. Сложно представимое слияние
в иных форматах, такое единство всеобщности и иерархичности становится возможным в условиях теолого-исторической методологии: религиозный опыт связанности (religare - «связывать») позволяет сохранить стабильность историко-познавательной системы в натяжении вертикали иерархии и горизонтали общности. Подобную историко-методологическую инновацию теологического историзма можно обнаружить и в проблематике взаимоотношений «новизны» и «старины» в истории [14, С. 15]. «Новизна» обретает совсем иные качества в тео-историзма: Откровение не является ни новым, ни старым - оно свободно от хроно-идеологических ограничений, Откровение само придает единство историческим фактам прошлого и настоящего, и в этом являет свою актуальность для каждого темпорального периода. Единство теологического историзма создает сакральную сверх-историчность, где каждый исторический этап изначально и едино является христианским, предрасположен и открыт благой вести, и тем самым связует исторические эпохи. Это и есть единство эмпирики теологического историзма, где каждый, даже самый малый, историко-эмпирический факт приобретает вселенскую значимость.
Вместе с тем для теологического понимания истории в вопросе его единящей систематизации таятся и методологические опасности, в частности, впадение в субъективно-мистическую пролифирацию познания, блуждание по рисунку Божественных следов в истории, утрату целостного подхода в декодировании соприсутствия Бога исторической реальности. Но и здесь богословская составляющая теологического историзма оказывается продуктивной (спасительной!), так как христианская теология на всех этапах своего развития - от евангельского структурно-системного синопсиса и первохристианской системности «Дида-хе» или «Пастыря» Ерма через монументальные тео-системы Ареопагитиков и Ак-вината к богословской систематике
С.Н. Булгакова или К. Барта или П. Тиллиха - стремилась развиваться в русле организованной системности. Теология - генетически системна, и эта системность укрепляет тео-историзм. Особенно четко видна продуктивность системности на стыке богословия и истории, что подчеркивается, например, П.Б. Михайловым [15, С. 120]. Системность становится объединяющим звеном теологии и историзма (несомненно, опыт чисто исторической систематизации - опыт, восходящий к «Историке» Г.Г. Гервинуса, к «Историологии» Н.И. Кареева и мн. др. - также может быть полезным для современной теологии). Теологический историзм, требующий своей упорядоченной системности, соблюдает верность патристической традиции, противостоящей а-системности хаоса, которая, согласно раннехристианскому теологу Ипполиту, определяет дьявола, как о avmaпыv ток; коа|жок; (враг всего миропорядка) [9, С. 53], - и этим стремлением к бытийной упорядоченности теологический историзм способен раскрыть свой продуктивный потенциал в построении историо-логических систем.
История, со своей стороны, научает целостному и масштабному видению мира, ведь глубинное побуждение охватить и понять целостность жизни имманентно присуще мышлению историков [20, С. 4]. Метафизичность теологии позволяет преодолеть закрытость истории в ее неохватном многообразии, учесть те разветвления исторических следов, о которых Б. Кроче писал как об «истории-в-себе» [10, С. 34]. Именно систематическое единство - единство систем! - теологии и истории созидает уникальную интерференцию познавательного импульса, позволяющему звучать в верной тональности - вспомним звучание вступающих шагов! - при постижении истории в ее меняющихся обликах.
Опыт настраивания на тот или иной он-то-резонансный уровень, накопленный теологией, становится востребованным при создании концептуально-исторического
проекта. П. Рикер признавал именно такое - многоуровневое - постижение! истории [19, С. 97]. Данная многоуровневость исторического понимания выстраивается в четкую систему при условии соблюдения все той же иерархичности и упорядоченности, которые способна привнести в историческое знание теология.
Но результативность теологического подхода в постижении смысла истории не сводится только к панорамно-обзорному «воспарению», теологический историзм способен предложить ответы на конкретно-профессиональные проблемы, стоящие перед исторической наукой. Один из таких вопросов - точнее, комплекс обоюдоострых вопросов - сформулирован А. Тойнби: каково умопостигаемое поле исторического исследования и возможно ли поле исторического исследования, не соотносимое с конкретными историческими и социальными обстоятельствами и независимое от историка? [20, С. 7]. Умопостигаемое «ядро» истории, маркированное этими вопросами, может быть постигнуто только с использованием теологического подхода, предлагающего умозрительное открытие соприсутствия Божественного в исторической реальности как концептуальную систему. Теологический историзм, формируя метафизические контуры поля исторического исследования и вынося это поле за рамки утилитарной вещественности, расширяет само понятие истории, придавая ей сакральный простор. Использование тео-исторического метода позволяет оказаться на «другой стороне» истории, где историко-социальная конкретика преображается в духовно-религиозное действо метаистории.
В тоже время теологический историзм не отказывается и от «классической» методологии историзма (одну из версий современной систематизации истории можно найти у Дж. Тоша [14]). Теологическая историчность - это и есть понимание сущностной дистанции между прошлым и настоящим как этапами духовного развития, как «лествицы» духовных смыслов,
каждая «ступень» которой качественно отличается и требует четкого осознания этого различия. Религиозно-сакральная линейность темпоральной устремленности, возникающая ещё в ветхозаветной историографии, понимает и принимает постепенность раскрытия Божественного присутствия в истории - от «ветхозаветного» народа к народу «новому» («Новому Израилю открыт доступ туда, куда ветхозаветный народ не мог приступать» (протопресвитер Николай Афанасьев [22, С. 11]).
Второй принцип историзма - принцип исторического контекста - напрямую кор-релируется с метафизичностью истории, которая постулируется тео-историзмом. Метафизическая неразделенность части и целого в динамике исторического процесса [21, С. 19], - и есть методологическое основание теологического историзма. Теологический историзм даже углубляет эту проблему, активируя понятие уникального в истории и роли уникального в разворачивании масштабного исторического действа. Уникальное для христианско-теологического понимания истории является ключевым моментом, как определял Н.А. Бердяев - «исключительная историчность» [5, С. 84]. В уникальном явлении, каким является теофания, отражается вся специфика исторического миропонимания христианства, предлагающего увидеть в частном, отдельном событии величие всего мироздания.
Понятие «контекста» в теологическом историзме обретает новое звучание: это действительно контекст, соп4ех^, сопо-ложенность целостной текстуры истории, созидаемой из нитей уникального исторического факта. Текстура истории, благодаря теологической сопряженности целого и части, представляющих органическое единство, а не диалектику борьбы противоположностей, - преображается в сакрально значимый текст. И только таким образом «интерпретируемый» тео-текст позволяет обрести истории в целом свой смысл. Г.У. фон Бальтазар в «Теологии
истории» отмечал специфику контексту-альности уникального и целостно-исторического [1, С. 56]. Теологический историзм вкладывает новое понимание в смысл уникального исторического события, не противопоставляя часть и целое, а сливая в единый метафизический поток уникальность Рая и Воскресения, освобождая историческое время от ограничений и разделений диа-историзма. В уникальности божественных образов раскрывается особый опыт освобождённого времени, исторического времени в своём надмирном существовании, органического единства времени и свободы, где преодолеваются тяжеловесно-земные «смыслы», привязанные к диастазу частного и целого.
Вытекающий из историко-линейной поступательности и метафизико-контекстуального единства следующий принцип историзма - процессуальность истории, для теологического историзма представлен в экзистенциальном аспекте. Теологический историзм воспринимает историю как неразрывный витально-экзистенциальный процесс, процесс живой истории, процесс органического преображения истории. Взаимоотношения между прошлым и будущим определяются как витальные отношения, как духовно-телесная практика, несущая в себе зачатки провиденциального будущего. Ключевым, на наш взгляд, здесь является экзистенциально-органическая трактовка исторического процесса как проходящего временным потоком через социальную группу, через конкретного человека, проживающего свой индивидуальный социальный статус в исторических условиях и открытых для будущего развития.
Ожидание спасения как процесса, складывающегося из зачарованности прошлым, колебаний настоящего и надежды будущего, как раз и создают специфику процессу-альности теологического историзма. Экзистенциализм и процессуальная социальность обретают общую почву в раскрытии надежды на спасение: как всей социальной
группы, так и отдельного её участника. В принципе процессуальности истории теологический историзм стремится разглядеть индивидуальность человека, проживающего историю в процессе своей жизни: и как участник непосредственных исторических событий и как исследователь-историк, старающийся проследить теологический смысл в истории, но и в том, и в другом случае ориентированные на сотериологи-ческие ориентиры. Процессуальность истории приобретает в таком понимании новый объем, расширяющийся в горизонтально-вертикальной проблематике спасения-ответственности участника и в созерцании теофании исследователем.
Христианский тео-историзм подчеркивает тесную связи исторической процессу-альности и экзистенциально-витальных оснований истории. Ведь теологическое видение истории предполагает деятельную роль и ответственность конкретной экзистенции, что повышает обозначенную Кол-лингвудом «историческую значимость» [9, С. 45], с чем был согласен Р. Отто, актуализируя экзистенциально-процессуальную особенность теологического историзма [18, С. 228]. Но христианская теолого-историческая избранность - это не «белокурая бестиальность» ubermensch'а, это ответственность перед разворачивающимся в свете сакрального призывания историческим процессом. Поэтому христианско-теологическая трактовка истории соединяет экзистенциальность, процессуальность и ответственность в единый органон, в «инструментальные книги» (6pYavlкa р|рЛ1а), «книги разгнушася» (Откр. 20:12).
Тем самым, классическая система принципов историзма - историчность, кон-текстуальность и процессуальность - результативно и аутентично может быть использована теологическим историзмом, конечно, с учетом его специфического видения истории. Однако потенциал и ресурсно-методологическая база теологического историзма обладают таким масштабом и таким динамизмом, что требуются
более широких горизонтов системы принципов, на основании которых богословское понимание истории способно раскрыть новые грани смысла истории.
В расширении принципиальной базы теологического историзма содержится констатация его значительных смыслогенери-рующих возможностей.
Так, универсализм теологического историзма неотрывно связан с универсализмом христианского отношения к человечеству [9, С. 49]. Универсализм богословского истолкования истории делает возможным создание идеализированного исследовательского коллектива, условно называемого синергийным [2, С.72], сориентированного на постижение универсализма истории, причем соборность такого «исследовательского коллектива» способна преодолеть недогматические богословские истолкования универсализма в духе апокатаста-сиса или «универсально-унитарной ассоциативности». Опыт духовного универсализма христианства, применяемый в исто-рико-исследовательской сфере, предоставляет возможность практически реализовать уже отмеченный принцип единства
- единства участников истории и ее исследователей, объединенных общими религиозными целями. Продуктивность такого соборного «коллектива» определяется выяснением исторического смысла, потенциально значимого для каждой исторической эпохи, эффективностью преодоления границ исторической «монады» и выходом на подлинно универсальные оценки мировой истории.
Провиденциально-апокалипсический принцип теологического историзма в самой общей форме реализуется в двух версиях
- «метафизические» и «ревелационные» [7]. Соположенность промыслительно-стратегического и ревелационно-апокалипсического принципов тео-историзма вычерчивает объемное постижение истории в ее рацио- и иррацио-форматах. Теологический историзм, используя эту методику единения, снимает
неразрешимость противостояния, например, «традиционных и рациональных» исторических обществ (М. Вебер), с одной стороны, и мистической индивидуализации и Божественного Ничто (М. Экхарт) - с другой. Продуктивный союз иррационального и рационального, возникающий в слиянии рациональной историософии и иррациональной апокалиптики, позволяет тео-историзму преодолеть кризис как рационального (иллюстрацией кризиса религиозно-рациональной историологии может служить христианский социализм И.С. Проханова, христианский коммунизм Э. Блоха с его провокативным афоризмом из трактата «Принцип надежды»: где Ленин, там и Иерусалим (Ubi Lenin, ibi Jerusalem) или историософия современного христианского коммунализма), так и радикально-иррационального восприятия истории (Ницше, Шопенгауэр - вплоть до историософии оккультизма («Тайная доктрина» Е. Блаватской) и психоделики (Т. Лири)) типов осмысления истории.
Теологический историзм видит рацио-иррациональное постижение истории как процесс органичного прорастания по образу бионической модели. Показательной в этом отношении является, например, «органика историология» К. Барта. Подобное ветвящееся, органичное понимание смысла истории, горизонтально-вертикальный разрастающийся объем исторического смысла и есть реализация принципа провиденциально-апокалипсического единства.
Провиденциализм как специфическая форма рационального («разум Его неизмерим» Пс. 146:5) построения истории проявляется в воплощении в историческом процессе Божественной воли. Ещё Г. Дройзен отмечал связанность воли и истории [8, С.87]. Теологический историзм настаивает на том, что история есть теолого-рациональное воплощение разума и воли Бога. Однако эта рациональная историчность разумной воли Бога выражается в апокалипсических формах: не столько в
рацио-идейности, не в истории идей (идеи - область человеческого), а в своеобразных «идеограммах» (Р. Отто), способных быть представленными только в апокалипсической образно-метафорической символике. Теологический историзм настаивает, что Божественная воля/разум отражается в истории не в сполохах идейного театра теней Платона, а в качестве иконического символизма исторических событий, как иконописное «напоминание», в определениях VII Вселенского собора, - avaJvпal<;. Провиденциальность рацио-историзма преображается в иконный историзм - со всеми развернуто-апокалипсическими атрибутами. Пространственно-изобразительное понимание исторического времени как раз и служит иллюстрацией вне-кризисной «технологии» теологического историзма: пространство и время уже не диалектико-противоположны, а ковариант-ны, принципиально соположены в разных системах исторических координат.
В свете апокалиптично-
провиденциальной парадигмы теологический историзм предлагает особое истолкование как исторического времени, так и исторического пространства [4, С. 5]. Параметры, обозначенные в таком подходе, -промыслительность будущего, мнемо-реконструкция прошлого, дарение как акт вручения-встречи, мистериальность в её ритуально-преображающем действе -можно объединить в оптико-духовном понятии исторической иконности.
Нахождение своего «места» как сакрально-топологическая задача определяет сущность теологического историзма: преображение исторического континуума, преображение характера топод -отношений между прошлым, настоящим и будущим. Топографическая фиксация этого преображения выстраивается в тео-историческую «графемму», выявляющую эквивалентность исторической непрерывности, включающую в себя многомерность, связанность и ориентированность (в терминах топологии) сакральной истории. При
этом данное изображение не является оцепеневшим в своем развитии, застывшим в монументальности изображаемых преображений. Тео-историческая «гра-фемма» смысла истории устремлена к со-териологическим ориентирам, интенциони-рованна к возрастанию духовной ответственности, направлена к эсхатологическому идеалу.
И профетически-прозреваемое будущее, и зримость воспоминаний в образах исторической памяти, и объемная «точка»/ «место» встречи как авансцена воздаяния, и ризы-покровы тайны, из-под которых пробиваются зори духовно-исторической надежды, - все это сливается в визуальном единстве иконичности истории. Поэтому оптическая озаренность теологического историзма может рассматриваться в качестве определяющей черты теологического осмысления истории [1б, С.14]. Всматривание в сакральные глубины истории -даже в ее бездны! - с поиском ответного взгляда, но уже взгляда не ницшеанствую-щей бестиальности, а сотериологической надежды, формирует «сценографию» теологического историзма в качестве смысло-эпистемологической визуализации провиденциально-апокалипсического исторического процесса.
Но видение как активация теологического понимания исторического процесса является только частью процесса постижения истории. Теологический историзм предлагает не просто видеть, но и считывать явленное в сакрально-религиозных смыслах. Созерцание провиденциально-апокалипсического исторической визуаль-ности необходимо соединить с текстуальной семантикой прочитываемой истории. Визуальность и текстуальность истории придают тео-историческому методу фундаментальность, а потому столь важным для тео-историзма становится традиция Писания, традиция Книг ррМа). Христианский тео-историзм органично включает в себя филологосность - духовную любовь к явленному в истории и исторически прочи-
тываемому слову. Религиозно-филологосное основание истории позволяет уйти от «всего лишь истории». Через христианскую филологосность история проходит процесс очищения, высветления (подобный процессу очищения/обновления иконы), - и происходит этот процесс просветления исторического смысла в единстве считываемого слова и воспринятого духовным зрением образа.
История для теологического историзма не только духовно-визуальна, «духовидна» (архимандрит Иустин (Попович)), но и читаема, считываема. Без логосного прочтения история уплощается до фотографичности, в которой грозит исчезновением «объем и тяжесть» исторической реальности [3, С. 23-24]. Считывание логосности истории, вычитывание истории как сакрально значимого текста уже в своей читабельности подразумевает глубокую духовную задачу, ведь чтение как особая форма человеческого познания-выбора теснейшим образом связано с раскрытием онтологической вины, а в случае с теологическим историзмом - с исторической ответственностью. Заявлении П. де Мана о том, что «вина всегда сгущается вокруг чтения и письма» [13, С. 81], перенесенное в исторический контекст, позволяет увидеть в чтении уникальный в своей онтологии метод постижения истории: чтение как процесс понимания истории неуклонно выводит нас - особенно отеческую историо-логическую традицию - к исторической духовной ответственности. Через процедуру прочтения истории активируется культура исторической вины, соединяемой с духовной ответственностью. В связи с тем, что «чтение оказывается процессом, который делает возможным обращение с грузом микро-опытов смерти» и вместе с тем «опыт чтения должен противостоять духовной стагнации и смерти» (И. Окунева) [17, С. 78], приходит осознание того, что мы сами - виновники зла, и все страдания, испытываемые нами, суть печальное заслуженное нами следствие нашей вины
[12, С. 343]. Именно методология чтения истории как текста вводит «читателя истории» в состояние, по Хайдеггеру, внутри-временности (Innerzeitichkeit), позволяющего отвлечься от искажений преходящего и прикоснуться к смыслу духовной истории.
Чтение как особый темпоральный модус уже задает своеобразную параметрию восприятия времени и истории. П. Рикер, например, формулировал «гипотезу о на-ративной артикулиции истории» [19, С. 65]. Прочитывание же истории как тео-нарратива придает чтению свойство духовной археологичности, но не в постмодернистской интерпретации, а в возвращении к этимологической глубине сопостав-ленности «архп» (начало) и «логосности» -«В начале - Слово». Теологическое прочтение истории как обращение к историческим первоначалам позволяет выйти на панорамно-метафизическое виде-
ние/понимание истории, сформировать такую методику постижения истории, при которой прочтение отдельного мгновения становится возможным через аллегорическое сведение не совпадающих между собой смыслов [17, С. 73]. Время чтения и время прочитанного образуют органическое единство понимания истории как духовно-текстуального акта, и вместе с тем выводят понятие времени как духовно-исторической категории на вневременной, согласно Хайдеггеру [19, С. 78], уровень. Время, считывающее себя в «теперь», но сохраняющее в этот момент свою актуальность как историческое «всегда» и есть способ тео-историзма читать историю.
Читабельность Божественной истории удаляет процесс чтения от формата от fiction и даже от non-fiction, духовная реалистичность тео-исторического прочтения формирует «иеротопику» (А.М. Лидов) духовно-исторических фрагментов-текстов, открывает места, в которых воплощается и прочитывается сакральная история. «Вы-говариваемость» Бога через историю, посредством истории придает истории мета-филологические горизонты. Филологос-
ность сакрального принципиальна, а потому и теологическое постижение истории тесно связано с языковыми парадигмами, но в случае христианства язык приобретает особые коннотации: языком Бога является сам человек и главное - Христос как человек и как Слово. Х. фон Бальтазар в «Теологии истории» четко обозначает всемирно-историческую филологосность христианского видения истории [1, С. 126]. Если обратиться к патристике, то еще Григорий Нисский характеризовал Божественное как филологосное - даже в молчании [14, С. 50]. Несомненно, «филология молчания», «филология мистерии» занимает важное место прежде всего в экклесиоло-гии, но история требует текстуально-словесного воплощения. Ведь даже исто-рико-литургическая воплощенность Символа веры, если ограничиться только рамками отечественной истории, всегда имела особую филологическую представленность - сначала, до сер. XIX века читался (И. Дмитриевский «Историческое, догматическое и таинственное изъяснение на Божественную Литургию» (1804 г.)), а затем приобретает музыкально-словесную напевность (см. «Церковный вестник». -1892. - № 22).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
На теме мелодики теологической истории, видимо, оправданно будет остановить многоточием данный текст.
Мелодика вступления - в нашем случае вхождения в концептуалистику тео-историзма - подразумевает ритмичное структурирование пролегоменов, их коммуникативную открытость, акцентирование основных позиций, модальность и личностную значимость первоначал концепции. Каждый предложенный теолого-исторический концепт - макромасштабирование истории, самобытная методика дешифровки исторических следов, системное единство и единство системы, раскрытие сакральных «объемов»
истории, открытых историко-исследовательских полей, опора на классическую методологию изучения истории: историчность, контекстуальность и процес-суальность, привнесение в современное историческое знание «нового» инструментария постижения истории - сакрального универсализма, иконичности и филологос-ности в понимании истории - рассматривался именно в мелодическом ключе, как -звучащий и слышимый! - полифонический сигнал раскрывающегося сакрального смысла истории.
Конечно, это сигнал прежде всего к формированию новых границ ситуации вопрошания, к расширению горизонта ожиданий от теологического историзма, к фиксации неполноты богословского исторического знания и вопросов, маркирующих фронтиры этой неполноты. Потенциал теологического историзма ждет своего испытания вопрошанием, и чем глубже, чем острее будут эти вопросы, тем эффективнее будет развиваться теолого-историческое понимание истории. Активацию модели вопрошания, формата спрашивания с теологического историзма, определение степени его научной ответственности - можно считать главной задачей данного текста.
Библиография/ Reference:
1. Бальтазар Г.У. фон. Теология истории. - М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006. - 136с.
2. Баранец Н.Г. Национальная идея сквозь призму христианского универсализма // Власть. - 2013. - №4. - С.72-74.
3. Барт Р. Camera lucida. - M.: Ad Mar-ginem, 1997. - 267c.
4. Бедуэлл Г. История Церкви. - М.: Христианская Россия, 1996. - 320с.
5. Бердяев Н.А. Смысл истории. - М.: Мысль, 1990. - 244с.
6. Блок М. Апология истории или ремесло историка. - М.: Наука, 1986. - 260c.
7. Глазков А.П. Содержание понятия ис-
ториософии и концептуализация термина «эсхатологическая историософия» // Электронное научное издание «Альманах Пространство и Время». Т. 8. Вып. 2, 2015 / Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 8, issue 2 [Эл. ресурс] - URL: https://cyberleninka.ru/article/n/soderzhanie-ponyatiya-istoriosofii-i-kontseptualizatsiya-termina-shatologicheskaya-istoriosofiya. Дата обращения 15.11.2021.
8. Дройзен Г.И. Историка: лекции об энциклопедии и методологии истории. - Спб.: Владимир Даль, 2004. - 582с.
9. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. - М.: Наука, 1980. - 372с.
10. Кроче Б. Теория и история историографии - М.: Языки русской культуры, 1998. - 192с.
11. Ле Гофф Ж. История и память. - М.: Российская политическая энциклопедия, 2013. - 308с.
12. Лосский Н.О. Бог и мировое зло. -М.: Республика, 1994. - 431с.
13. Ман де П. Аллегории чтения: фигуральный язык Руссо, Ницше, Рильке и Пруста. - Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1999. - 368с.
14. Мейендорф, Иоанн, протоиерей. Церковь в истории: статьи по истории Церкви. - М.: ПСТГУ: Эксмо, 2018. - 1010с.
15. Михайлов П.Б. История и истина: возможности взаимодействия богословской и исторической методологий // Вестник ПСТГУ. История. История Русской Православной Церкви. - 2014. - Вып.5(60). -С.109-122.
16. Михайлов П.Б. История как призвание богословия // Вестник ПСТГУ. История. История Русской Православной Церкви. -2012. - Вып.4(47). - С.7-22.
17. Окунева И. Археология чувственности. Феномен «чтения» у Пруста и Бенья-мина // Опыт и чувственное в культуре современности. Философско-антрополо-гические аспекты. - М.: ИФ РАН, 2004. -С.70-93.
18. Отто Р. Священное. Об иррациональном в идее божественного и его соот-
ношении с рациональным. - СПб.: Издательство С.-Петербургского Университета, 2008. - 272с.
19. Рикер П. История и истина. - СПб.: Алетейя, 2002. - 399с.
20. Тойнби А. Постижение истории: избранное. - М.: Айрис-Пресс, 2008. - 521с.
21. Тош Д. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. - М.: Весь Мир, 2000. - 296с.
22. Церковь Духа Святого. - Париж: Утса-р^, 1971. - 329с.
23. Ясперс К. Смысл истории. - М.: Политиздат, 1991. - 527с.
1. Bal'tazar G.U. fon. (2006) Teologiya is-torii [Theology of history]. - M.: Institut filosofii, teologii i istorii sv. Fomy. - 136s. (In Russ.).
2. Baranets N.G. (2013) Natsional'naya ideya skvoz' prizmu khristianskogo universal-izma [National idea through the prism of Christian universalism] // Vlast'. - №4. - S.72-74. (In Russ.).
3. Bart R. (1997) Camera lucida [Camera lucida]. - M.: Ad Marginem. - 267c. (In Russ.).
4. Beduell G. (1996) Istoriya Tserkvi [History of the Church]. - M.: Khristianskaya Ros-siya. - 320s. (In Russ.).
5. Berdyayev N.A. (1990) Smysl istorii [The meaning of history]. - M.: Mysl'. - 244s. (In Russ.).
6. Blok M. (1986) Apologiya istorii ili rem-eslo istorika [Apology of history or the craft of a historian]. - M.: Nauka. - 260c. (In Russ.).
7. Glazkov A.P. (2015) Soderzhaniye po-nyatiya istoriosofii i kontseptualizatsiya termina «eskhatologicheskaya istoriosofiya» [The content of the concept of historiosophy and the conceptualization of the term «eschatolog-ical historiosophy»] // Elektronnoye nauch-noye izdaniye «Al'manakh Prostranstvo i Vremya». T. 8. Vyp. 2 / Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 8, issue 2 [El. resurs] - URL: https://cyberleninka.ru/article/nZsoderzhanie-ponyatiya-istoriosofii-i-kontseptualizatsiya-
termina-shatologicheskaya-istoriosofiya. (Data obrashcheniya 15.11.2021). (In Russ.).
8. Droyzen G.I. (2004) Istorika: lektsii ob entsiklopedii i metodologii istorii [History: lectures on the encyclopedia and methodology of history]. - Spb.: Vladimir Dal'. - 582s. (In Russ.).
9. Kollingvud R. Dzh. (1980) Ideya istorii. Avtobiografiya [The Idea of History. Autobiography]. - M.: Nauka. - 372s. (In Russ.).
10. Kroche B. (1998) Teoriya i istoriya isto-riografii [Theory and history of historiography]. - M.: Yazyki russkoy kul'tury. - 192s. (In Russ.).
11. Le Goff Zh. (2013) Istoriya i pamyat' [History and memory]. - M.: Rossiyskaya politicheskaya entsiklopediya. - 308s. (In Russ.).
12. Losskiy N.O. (1994) Bog i mirovoye zlo [God and world evil]. - M.: Respublika. -431s. (In Russ.).
13. Man de P. (1999) Allegorii chteniya: figural'nyy yazyk Russo, Nitsshe, Ril'ke i Prus-ta [Allegories of reading: the figurative language of Rousseau, Nietzsche, Rilke and Proust]. - Ekaterinburg: Izdatel'stvo Ural'skogo universiteta. - 368s. (In Russ.).
14. Meyyendorf, Ioann, protoiyerey. Tserkov' v istorii: stat'i po istorii Tserkvi [Church in history: articles on the history of the Church]. - M.: PSTGU: Eksmo, 2018. -1010s. (In Russ.).
15. Mikhaylov P.B. (2014) Istoriya i istina: vozmozhnosti vzaimodeystviya bogoslovskoy i istoricheskoy metodologiy [History and truth: the possibility of interaction between theological and historical methodologies] // Vestnik PSTGU. Istoriya. Istoriya Russkoy Pra-voslavnoy Tserkvi. - Vyp.5(60). - S.109-122. (In Russ.).
16. Mikhaylov P.B. (2012) Istoriya kak prizvaniye bogosloviya [History as a vocation of theology] // Vestnik PSTGU. Istoriya. Istori-ya Russkoy Pravoslavnoy Tserkvi. -Vyp.4(47). - S.7-22. (In Russ.).
17. Okuneva I. (2004) Arkheologiya chu-vstvennosti. Fenomen «chteniya» u Prusta i Ben'yamina [Archeology of sensibility. The
phenomenon of «reading» by Proust and Benjamin] // Opyt i chuvstvennoye v kul'ture sov-remennosti. Filosofsko-antropologicheskiye aspekty. - M.: IF RAN. - S.70-93. (In Russ.).
18. Otto R. (2008) Svyashchennoye. Ob ir-ratsional'nom v ideye bozhestvennogo i yego sootnoshenii s ratsional'nym [On the irrational in the idea of the divine and its relation to the rational]. - SPb.: Izdatel'stvo S.-Peterburgskogo Universiteta. - 272s. (In Russ.).
19. Riker P. (2002) Istoriya i istina [History and truth]. - SPb.: Aleteyya. - 399s. (In Russ.).
20. Toynbi A. (2008) Postizheniye istorii: izbrannoye [Comprehension of history: favorites]. - M.: Ayris-Press. - 521s. (In Russ.).
21. Tosh D. (2000) Stremleniye k istine. Kak ovladet' masterstvom istorika [Striving for the truth. How to become a historian]. - M.: Ves' Mir. - 296c. (In Russ.).
22. Tserkov' Dukha Svyatogo (1971) [Church of the Holy Spirit]. - Parizh: Ymca-press. - 329s. (In Russ.).
23. Yaspers K. (1991) Smysl istorii [The meaning of history]. - M.: Politizdat. - 527s. (In Russ.).
