CC BY
98
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
ВЕРХОВЕНСТВО ПРАВА И РЕЛИГИОЗНАЯ СВОБОДА: ПРОБЛЕМЫ РАВЕНСТВА
Д. А. ВОВК*, С. П. ПОГРЕБНЯК**, Е. А. УВАРОВА***
Авторы исходят из того, что верховенство права и религиозная свобода концептуально связаны между собой. Государство, основанное на верховенстве права, — это всегда светское государство. А религиозная свобода наилучшим образом защищена там, где все в порядке с верховенством права. Тем не менее реальное функционирование институтов и принципов верховенства права и религиозной свободы может приводить к конфликтам, решение которых не всегда является легкой задачей. В статье рассматриваются конфликты между юридическим равенством, являющимся важным элементом верховенства права, и свободой религии. Затрагиваются также вопросы законности и светскости в аспекте осуществления религиозной свободы.
Свобода религии часто претендует на то, чтобы быть основанием для исключений из принципа формального равенства, т. е. чтобы считаться основной для дифференциации правового регулирования. В определенных случаях это оправданно, поскольку, например, формальное равенство в обязанностях не должно очевидно и безосновательно ставить верующего в более сложную жизненную ситуацию в сравнении с неверующим человеком. В других ситуациях в конфликте формального равенства и свободы религии приоритет должен отдаваться первому. После обсуждения общих вопросов авторы исследуют, насколько религиозная свобода может выступать основанием для исключения из принципов равенства в правах и обязанностях, перед запретами, в возможности получить привилегию и перед законом, и перед судом.
* Вовк Дмитрий Александрович — кандидат юридических наук, доцент кафедры теории государства и права Национального юридического университета имени Ярослава Мудрого.
Vovk Dmitry Alexandrovich — candidate of legal sciences, associate professor of the Theory of State and Law Department of the Yaroslav Mudryi National Law University.
E-mail: dmtr.vovk@gmail.com
** Погребняк Станислав Петрович — доктор юридических наук, профессор кафедры теории государства и права Национального юридического университета имени Ярослава Мудрого.
Pogrebnjak Stanislav Petrovich — doctor of legal sciences, Professor of the Theory of State and Law Department of the Yaroslav Mudryi National Law University.
E-mail: stas_pogrebnjak@mail.ru
*** Уварова Елена Александровна — кандидат юридических наук, ассистент кафедры теории государства и права Национального юридического университета имени Ярослава Мудрого.
Uvarova Elena Alexandrovna — candidate of legal sciences, Assistant of the Theory of State and Law Department of the Yaroslav Mudryi National Law University.
E-mail: uvarova.info@gmail.com
© Вовк Д. А., Погребняк С. П., Уварова Е. А., 2015
91
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: право, религия, верховенство права, религиозная свобода, юридическое равенство, светскость.
VOVK D. A., POGREBNJAKS. P., UVAROVA E. A. RULE OF LAW AND RELIGIOUS FREEDOM: PROBLEMS OF LEGAL EQUALITY
The authors assume that the rule of law and religious freedom are conceptually linked together. A state governed by law is always a secular one. And religious freedom in turn is in the best way protected where everything is all right with the rule of law. However the real functioning of institutions and principles relating to the rule of law and religious freedom can create conflicts which are not always easy to resolve. The authors pay attention to the conflicts between religious freedom and legal equality as an important element of the rule of law. Issues of legality and secularity are also mentioned.
Freedom of religion often pretends to be an adequate ground for various exemptions from legal equality, i.e. to be a legitimate foundation for differentiating legal regulation. It is justified in some cases because formal equality should not put religious individual in more complicated situation than non-religious. In other cases formal equality should be in priority.
After discussing general issues the authors investigate whether religious freedom can be considered as a ground for exceptions from the principle of equality in rights and obligations, an opportunity to obtain privileges before the law and the court. KEYWORDS: law, religion, rule of law, religious freedom, legal equality, secularity.
Введение. Верховенство права — продукт длительного развития европейской культуры,1 один из столпов европейских правопорядков наравне с демократией и правами человека. Как пишет Б. Таманага, верховенство права преследует две основные цели: ограничение произвола государственной власти (исторически эта идея возникает первой) и защиту прав человека.2 Существуют попытки рассматривать верховенство права вне контекста фундаментальных прав. Так, для М. Кригера верховенство права есть там, где право эффективно ограничивает произвол любой публичной власти.3 Тем не менее представляется, что права человека являются, как минимум, единственным понятным критерием системного ограничения носителей властных полномочий. Показательно, что никаких современных примеров государств, основанных на верховенстве права, где бы антипроизвольность власти не сочеталась с соблюдением прав человека, М. Кри-гер не приводит.
Достижению указанных выше целей подчинены различные принципы, институты и практики, с которыми принято связывать верховенство права: законность, правовая определенность, пропорциональность, юридическое равенство, due process, конституционный контроль, административные
1 Максимов С. I. Фiлософiя права: сучасш штерпретацп: вибраш працк CTaTTi, анал^ичш огляди, переклади (2003-2010). Харьюв, 2010. С. 126.
2 Таманага Б. Верховенство права. lсторiя, пол^ика, теорiя / пер. з англ. А. 1щенка. КиУв, 2007. С. 23.
3 Krygier M. Why the Rule of Law is too important to be left to lawyers // Prawo i Wi§z. numer 2 (2) zima 2012. P. 34.
92
суды и т. д. Эти юридические инструменты эффективны, когда накладываются на определенную общественную культуру, рассматривающую ограничение государственного произвола и защиту основных прав как социальную ценность. В противоположном случае, например, установление процедуры, ограничивающей административную дискрецию, может нивелироваться на уровне административной практики. Или, скажем, эффект от учреждения административных судов — основного механизма защиты прав частных лиц в отношениях с государством — будет сведен на нет отсутствием реальной независимости судебных органов, «обвинительной» психологией судей, которые в спорах частных лиц с субъектами властных полномочий склонны «по умолчанию» принимать сторону последних.
Свобода религии составляет фундаментальное право человека, защищаемое в государствах, руководствующихся верховенством права. При этом универсальное обоснование религиозной свободы концептуально взаимосвязано с демократией и правами человека, о чем пишет Ю. Хабермас.4 Вопрос о фундаментальных правах полноценно можно поставить только в светском обществе, основанном на признании равного достоинства всех людей, толерантности и плюрализме, т. е. в обществе, где религия — это вопрос индивидуального выбора, а не государственной политики.
Более того, есть основания полагать, что право на свободу религии не только концептуально, но и исторически первое право человека. Современный дискурс религиозной свободы зарождается в период Реформации (а некоторые Отцы Церкви и теологи пишут о свободе религиозного выбора значительно раньше). Импульс развитию представлений о религиозной свободе придали события английской революции (XVII в.) и сопровождавшая ее борьба различных конфессий. А, пожалуй, первая влиятельная светская работа в сфере религиозной свободы — «Письма о веротерпимости» Дж. Локка вместе с другими его работами составляет важную веху в развитии доктрины прав человека в целом.
Верховенство права и религиозная свобода, как философские концепты, юридические доктрины и общественные практики, тесно связаны. Развитие модерности — это, как писал Л. Колаковски, процесс секуляризации,5 а также связанный с ним процесс демократизации политики и права (эти корреляции хорошо показаны в фундаментальной работе Р. Инглхарта и К. Вельцеля6). Государство, основанное на верховенстве права, — всегда светское государство. А религиозная свобода наилучшим образом защищена там, где все в порядке с верховенством права. Тем не менее реальное функционирование институтов верховенства права
4 ХабермасЮ. Между натурализмом и религией. Философские статьи / пер. с нем. М. Б. Скуратова. М., 2011. С. 237.
5 Колаковський Л. Похвала неконсеквентносл, або Як бути консервативно-лiберальним со^алютом: есе1 / пер. з польськ. i англ. Б. Матяш. КиТв, 2012. С. 102.
6 Инглхарт Р., Вельцель К. Модернизация, культурные изменения и демократия. Последовательность человеческого развития / пер. с англ. М. Коробочкина. М., 2011.
93
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
и религиозной свободы может приводить к конфликтам, решение которых не всегда является легкой задачей. В рамках настоящей статьи мы остановимся в первую очередь на вопросе конфликта юридического равенства, как элемента верховенства права, и свободы религии, затрагивая также вопросы законности и светскости в аспекте осуществления религиозной свободы.
1. Юридическое равенство и свобода религии. Вопрос равенства в современных европейских обществах — один из наиболее значимых. Здесь имеет место известный парадокс, согласно которому чем больше социум продвинулся на пути установления равенства, тем болезненней воспринимаются его членами даже незначительные проявления неравенства, формального или фактического. В связи с этим закрепление, гарантирование и соблюдение принципа равенства имеют приоритет в деятельности государства, основанного на верховенстве права. Речь не только о формальном равенстве, предполагающем, как указывает К. Гри-нэволт, что «отношение со стороны закона, базовые возможности в обществе и уважение к индивидам не зависят от их пола, расы, национального и этнического происхождения, сексуальной ориентации и... религии».7 В современном праве модель равенства имеет дифференцированный по отношению к разным группам индивидов характер с возможностью позитивных действий со стороны государства,8 т. е. это равенство, имеющее фактический, материальный компонент.
Естественно, возможности права и государства в достижении фактического равенства ограничены. Государству следует с осторожностью использовать уравнивающие инструменты, исходя из того что борьба с неравенством всегда несет опасность продуцирования нового неравенства. Н. Больц отмечает, что «любая попытка государства уменьшить неравенство создает бесчисленное количество новых неравенств. Всегда найдутся люди, которым выгодно равенство возможностей, паразиты, пользующиеся уравниловкой. В данном смысле это совсем не Геракл, который выжег бы неравенство, как головы гидры».9 В этих словах есть изрядная доля преувеличения (по крайней мере, если мы говорим о юридических механизмах обеспечения равенства), обусловленная желанием автора привлечь внимание к проблеме вмешательства государства в свободу индивидов под декларируемым лозунгом достижения социального равенства. Тем не менее постановка вопроса о том, что позитивные действия государства для обеспечения равенства одних могут обращаться неравенством других, является правильной, и касается это не только социальной или экономической сферы. В то же время повторим, что концепция юридического
7 GreenawaltK. Religion and equality // Christianity and human rights: an introduction / ed. by J. Witte, jr and F. S. Alexander. Cambridge University Press, 2010. P. 237.
8 Погребняк С. П. Основоположш принципи права (змютовна характеристика). Монографiя. Харьюв, 2008. С. 84-87, 125.
9 Больц Н. Размышления о неравенстве. Анти-Руссо / пер. с нем. И. А. Женина; под науч. ред. Я. Н. Охонько. М., 2014. С. 13.
94
равенства не может быть сведена и к сугубо формальной стороне. Этим обосновывается и дополнение классических прав (так называемых прав первого поколения) социальными, экономическими и культурными правами индивида. Как пишет Ю. Хабермас со ссылкой на Дж. Роулза, только тогда «базовые права получают равную ценность для всех граждан».10 Этим же можно объяснить и подход дифференцированного, «неслепого к различиям» в терминологии Ж. Маклю и Ч. Тейлора11 равенства, когда речь идет о фундаментальных правах (в том числе и свободе религии) и конфликтах, возникающих в связи с их реализацией. Р. Тригг высказывает справедливую мысль о том, что юридическое равенство не должно заведомо приводить к тому, что для некоторых людей вмешательство государства оказывается более обременительным.12
Свобода религии часто претендует на то, чтобы быть основанием для исключений из принципа формального равенства, т. е. чтобы считаться основной для дифференциации правового регулирования. В определенных случаях это оправданно, поскольку, например, формальное равенство в обязанностях не должно очевидно и безосновательно ставить верующего в более сложную жизненную ситуацию в сравнении с неверующим человеком. В других ситуациях в конфликте формального равенства и свободы религии приоритет должен отдаваться первому. Ниже мы рассмотрим эту проблему в контексте разных составляющих юридического равенства — равенства в правах и обязанностях, перед запретами, в возможности получить привилегию и перед законом, и перед судом.
2. Равенство в правах. Равенство в правах является абсолютной конституционной ценностью. Свободой религии не могут обосновывать дискриминационные действия по отношению к другим лицам, отказ в защите определенных прав либо защиту последних в не равном с другими лицами объеме. Никакие положения веры или доктринальные установки той или иной религии, традиция, сложившаяся практика не являются основанием для установления правового регулирования, правоприменения и правореализации, при которых определенные индивиды либо группы людей были бы ограничены в своих правах по мотивам свободы религии других лиц. Речь, в частности, идет о дифференцированном подходе к мужчинам и женщинам, представителям разных вероисповеданий, национальностей, рас и т. д. Работодатель не может отдать предпочтение мужчинам при приеме на работу, ссылаясь на свои религиозные убеждения и вытекающие из них предписания (например, невозможность привлекать женщин к определенным видам работ). Аналогично законодатель не может установить, а суд признать на уровне своей практики неравенство супругов в вопросе воспитания детей, даже если оба супруга исповедуют религию с подобного рода правилами.
10 ХабермасЮ. Концепт человеческого достоинства и реалистическая утопия прав человека // Вопросы философии. 2012. № 2. С. 69.
11 Maclure J., Taylor Ch. Secularism and freedom of conscience. Cambridge, 2011. P. 21.
12 Trigg R. Equality, freedom, and religion. Oxford, 2012. P. 4.
95
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
Свою специфику имеет проблема равенства прав, когда мы рассматриваем ее в связи с принципом автономии религиозных общин и созданных ими организаций. Автономия предполагает, что религиозные общины вправе самостоятельно решать свои внутренние вопросы, к которым относятся структура религиозных институтов, членство и лидерство в них, взаимоотношения между лидерами и членами общины и т. п. Религиозная автономия вытекает из права на свободу религии, составляет ее важную часть и в этом смысле не предоставляется, а только защищается государством, руководствующимся верховенством права, как неотъемлемая составляющая природы любого института гражданского общества. Без возможности на основе собственных критериев выбирать себе пастырей, самостоятельно решать вопросы внутренней жизни своей церкви, претендовать на соблюдение установленных религией критериев, предписаний и практик верующие в значительной степени утрачивают свою религиозную свободу. При этом учет религиозной автономии не предполагает отказ от абсолютного по своему характеру принципа равенства прав, но задает определенный ракурс на проблематику соотношения равенства и свободы религии применительно к отношениям внутри религиозной общины. Прежде всего, речь идет о том, что религия создает определенный этический, а шире — духовный фон, на который накладываются все структуры, практики и отношения в религиозной общине. Отказ государства учитывать этот факт и попытки трактовать религиозные отношения в сугубо нерелигиозном ключе могут оборачиваться для верующих неоправданными об-ременениями, ущемляющими их автономию.
Европейский суд по правам человека (далее — ЕСПЧ) в деле «Профсоюз "Добрый пастырь" против Румынии»13 рассматривал вопрос правомерности отказа государства зарегистрировать профсоюз священников и мирян Румынской православной церкви, созданный без согласия органов последней. ЕСПЧ указал, что особенностью работы священнослужителей является то, что она имеет духовную цель и выполняется в рамках церкви, которая пользуется определенной автономией. Таким образом, священнослужители берут на себя обязательства особенного характера: они связаны высокой обязанностью лояльности, которая, в свою очередь, основывается на личном и, в принципе, безотзывном обязательстве, принимаемом каждым клириком. Вместе с тем ЕСПЧ отметил, что уважение к автономии религиозных общин, признанных государством, означает, в частности, что государство должно признавать право таких общин реагировать в соответствии с собственными правилами и интересами на возникновение внутри них любых диссидентских движений, которые могут представлять угрозу для сплоченности, репутации или единства общины. Поэтому национальные органы не обязаны быть арбитром между религиозными общинами и разными диссидентскими фракциями, которые существуют или могут быть образованы в таких общинах.
13 Eur. Ct. H. R. (Grand Chamber), Sindicatul "Pastorul cel bun" v. Romania, 09.07.2013.
96
Таким образом, ЕСПЧ исходит из того, что право образовать профсоюз внутри церковной ограды не может рассматриваться по аналогии с профсоюзом на коммерческом предприятии или подобном учреждении. Религиозная община вправе сама определять внутреннюю структуру, и государство должно с уважением относиться к нежеланию церкви создавать внутри себя институт, изначально настроенный на создание структурного и функционального напряжения внутри церковной организации. И в этом смысле работа священника близка по своей природе к членству в любом другом институте гражданского общества. Например, политическая партия вправе не допустить создания или прекратить деятельность внутренних оппозиционных образований, а члены партии имеют возможность защитить свое право на оппозицию только в порядке, предусмотренном уставом партии и другими корпоративными документами (в частности, путем обращения во внутрипартийный арбитраж). Аналогичная логика заложена и в ч. 4 ст. 17 Кодекса административного судопроизводства Украины, предусматривающей, что юрисдикция административных судов не распространяется на публично-правовые дела по поводу отношений, которые согласно закону, уставу (положению) объединения граждан относятся к его внутренней деятельности или исключительной компетенции.
Важно понимать, что изложенный подход распространяется именно на деятельность священников или деятельность мирян, имеющую исключительно или преимущественно религиозный характер (выработка доктрины, культовые действия и т. д.). Предположим, что профсоюз хотят образовать лица, вступившие с церковью в обычные трудовые отношения (например, сотрудники образованных церковью столовых для бедных). Здесь нет требования лояльности общины (если нет дополнительных факторов, как, например, духовный сан или подобный статус таких работников) и нет оснований для рассмотрения вопроса трудовых прав с учетом религиозной автономии. Следовательно, отказ в регистрации профсоюза такими лицами не может быть обоснован требованиями свободы религии и религиозной автономии и должен рассматриваться как нарушение равенства в правах.
Религиозной автономией охватывается также вопрос лидерства в религиозной общине. Последняя вправе сама устанавливать критерии и порядок отбора лидеров, ориентируясь на вероучение и традицию, а не на светское понимание лидерства в общественных и тем более публично-властных институтах. Известным примером в связи с этим является запрет на рукоположение женщин, который сохраняется во многих христианских конфессиях (исключение составляют некоторые протестантские церкви). Причем происходит, несмотря на то что основные церкви уже не настаивают на утверждениях, лежащих в его основе.
Запрет на рукоположение женщины был следствием представлений о ее большей греховности по сравнению с мужчиной, в том числе и особой ролью женщины в грехопадении. В связи с этим, согласно Апостолу Павлу, женщина не могла учить вере (1 Тим., 2:12). Естественно, сегодня ни один авторитетный христианский богослов не возьмется утверждать, что
97
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
женская природа хуже мужской. Католический священник и исследователь Нового Завета Р. Шнакенбург пишет, что «Иисус не делает никакого различия между мужчинами и женщинами — ни в исцелении, ни в прощении грехов. В призыве ближайших сторонников невозможно усмотреть какое-то предпочтение, отданное мужчинам. В том обществе не было смысла даже думать об участии женщин в активном содействии Иисусовому Провозглашению — они не допускались к общественной жизни, даже к службам в синагогах. Но, несмотря на это, Иисус привлек их к своему сопровождению».14 Однако женщин по-прежнему не рукополагают, теперь уже скорее в силу традиции, а не вероучения. Сколь бы ни казались разумными и убедительными доводы, к примеру, О. Хеффе о сомнительности церковного отказа рукополагать женщин в современном мире,15 в 2014 г. Папа Римский Франциск подтвердил, что запрет на служение женщин в качестве священников является окончательным. Вполне возможно потому, что как раз доводы разумности и тем более рациональности здесь не считаются решающими.
Отказ от рукоположения женщин охватывается религиозной автономией, правом религиозной общины сформировать и воплотить в жизнь критерии отбора лидеров и не может рассматриваться как дискриминация по половому признаку. Это же касается, например, положений о том, что лицо, занимающее некий статус в иерархии религиозной общины, должно принадлежать к определенной национальности или владеть тем или иным языком. Аналогично не является дискриминацией на сексуальной почве нерукоположение геев. К. Гринэволт пишет, что церковь, исповедующая идею мужского священничества и осуждающая гомосексуальную активность как греховную, не обязана нанимать священника-женщину или мужчину, являющегося открытым геем.16 Там же, где религиозная организация выступает в качестве обычного работодателя, подобный подход будет дискриминационным, нарушающим принцип равного отношения.
Здесь можно вспомнить еще два важных в этом смысле дела ЕСПЧ, а именно «Обст против Германии»17 и «Шют против Германии»18. В первом деле заявитель (Обст) работал в должности европейского директора по общественным связям Церкви Мормонов и был уволен за прелюбодеяние, которое было формальным нарушением одного из положений его трудового договора. Хотя дело рассматривалось в связи с возможным нарушением ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (право на уважение к частной жизни), ЕСПЧ отметил особый характер профессиональных требований, предъявляемых к заявителю, в связи с тем что они были сделаны работодателем, чьи этические нормы основаны на религии и убеждениях. По мнению ЕСПЧ, трудовые суды государства-ответчика
14 Шнакенбург Р. Етичне послання Нового Зав^у / пер. з шм. Н. Комаровой КиТв, 2005. С.167.
15 Гьофе О. Розум i право. Складовi штеркультурного правового дискурсу / пер. з шм. Л. А. Ситниченко, М. Д. Култаево'''. К., 2003. С. 82-83.
16 Greenawalt K. Religion and equality. P. 249.
17 Eur. Ct. H. R., Obst v. Germany, 23.09.2010, para. 51.
18 Eur. Ct. H. R., Schüth v. Germany, 23.09.2010.
98
достаточно доказали, что обязательства, наложенные на заявителя, были приемлемы в том, что они были направлены на сохранение доверия к Церкви мормонов. ЕСПЧ также обратил внимание на то, что апелляционный суд по трудовым спорам четко указал, что его выводы не следует понимать как универсальные для признания любого факта супружеской неверности основанием для увольнения (без предварительного уведомления) сотрудника церкви, но что он учел значение факта измены для Церкви мормонов и важность должности, которую занимал заявитель, а также то, что эта должность накладывала на заявителя особые обязательства.
В деле «Шют против Германии» рассматривалась похожая ситуация. Заявитель был органистом и хормейстером в католическом приходе. Он был также уволен за совершенное прелюбодеяние. Причем факт супружеской измены был предан огласке. И в увольнении заявителя не последнюю роль сыграло то, что, по мнению прихожан, в такой ситуации настоятель церкви и заявитель не могли продолжать отправлять церковную службу вместе. ЕСПЧ, признавая в этом деле вмешательство в право заявителя на уважение к частной жизни, указал также, что «апелляционный суд по трудовым спорам не рассматривал вопрос о соответствии деятельности заявителя основной миссии церкви... Если в соответствии с Конвенцией работодатель, этические принципы которого основываются на религии или философских убеждениях, имеет право налагать особые обязательства на сотрудников, то решение об увольнении на основании нарушения таких обязательств не может приниматься от имени такого независимого работодателя, при ограниченном судебном рассмотрении, осуществленном судом по трудовым спорам компетентной юрисдикции, если не принимается во внимание занимаемая заявителем должность и если не проведено изучение затронутых интересов в соответствии с критерием соразмерности». Таким образом, ЕСПЧ не рассматривает в качестве нарушения прав человека само по себе установление этических требований к работнику, вытекающих из церковной доктрины. Однако суды, разрешая подобные споры, должны оценивать возможность распространения таких требований на конкретного работника (очевидно, ЕСПЧ полагает, что относительно ряда работников они будут чрезмерными).
С подходом ЕСПЧ можно согласиться при условии, что этот подход будет оставаться последовательно светским. Задача суда в такого рода спорах — рассмотрение вопросов о том, имеет ли должность работника отношение к религиозной жизни общины во всех ее проявлениях, должен ли был работник соблюдать определенные дополнительные требования этического характера в силу трудового договора, и представляет ли соблюдение данных требований значительную ценность для самой общины и ее членов. Суду не следует пытаться различать более или менее значимые должности в религиозной иерархии, хотя, вполне возможно, пиар-директор и органист имеют разное влияние на формирование имиджа церкви. И суд не должен пытаться дать оценку роли работника исходя из своего понимания миссии церкви, так как тем самым он выходит за пределы светского подхода. В конечном счете совершенно не очевидно, что для
99
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
религиозных людей необходимость регулярно посещать мессу с участием человека, чье поведение в их глазах сомнительно, менее обременительна, чем нахождение в церкви с не соблюдающим моральные заповеди руководителем пиар-службы, личный контакт верующих с которым может быть минимальным.
Безусловно, если исходить из изложенной выше логики, то круг работников, на которых распространяются дополнительные этические требования, будет достаточно широким. Однако именно это и вытекает из религиозной автономии. Вместе с тем требования законодательства в части минимального возраста работников, продолжительности труда, санитарных норм и т. п. для лиц, работающих в религиозных и нерелигиозных организациях, являются одинаковыми, так как здесь речь идет о равенстве в праве на труд, которое не может быть скорректировано доводами свободы вероисповедания или религиозной автономии.
И, наконец, религиозная автономия еще большее отношение, чем к лидерству в религиозных общинах, имеет к членству в них. Свобода религии предполагает, что прием в члены религиозной общины происходит на основании внутренних, сформированных самой религией критериев и требований. Данные критерии могут быть самыми диковинными и непонятными с точки зрения нерелигиозного человека, однако это ничего не меняет. Чтобы увидеть абсурдность вмешательства государства в процессы определения таких критериев (в том числе и на основе представлений о правах человека), приобретения и утраты членства в религиозной организации и сопровождающие их споры, достаточно представить решения судов, обязывающие провести гиюр (обращение нееврея в иудаизм) или разрешающие считаться христианином человеку, верящему во Христа, но сомневающемуся в Спасении.
Членство в религиозных общинах может предполагать половую, национальную, языковую, социальную или иную дискриминацию. Однако поскольку определение критериев членства — компетенция самой общины, эта дискриминация не имеет юридического значения и сама по себе не является юридической проблемой, как пишет, например, Л. Цукка, полагая, что здесь есть связь со ст. 14 Европейской конвенции.19 Если церковь реально отделена от государства, то членство в церкви не является необходимым условием для реализации человеком своих прав. (Оговоримся, этот аргумент не может быть использован в ситуации, когда речь идет о праве на создание религиозного объединения: тот факт, что религиозная свобода может быть реализована и вне такой организации, не дает оснований для отказа в правовой защите.) А значит, и отказ в таком членстве не связан с нарушением прав человека. Поэтому если религиозная община полагает, что люди определенной сексуальной ориентации или национальности не могут быть ее членами, то она вправе отказать им.
19 Zucca L. Law v. Religion // Law, State, Religion in the New Europe: Debates and Dilemmas / L. Zucca and C. Ungureanu (eds). Cambridge, 2012. P. 141.
100
Здесь возникает вопрос, что делать, если человек имеет искренние религиозные убеждения и при этом столь же искренне ощущает, скажем, свою альтернативную гендерную принадлежность? Можно говорить о том, что непринятие в религиозную общину или исключение из нее станет для такого человека серьезным испытанием. Тем не менее думается, что подобная ситуация находится вне пределов правового регулирования. Задача права — обеспечить свободу в исповедании индивидами своей религии, включая возможность свободного объединения с этой целью. Но право не должно и не способно принуждать религию менять внутренние критерии такого объединения (хотя светское право и светскость в целом способны стимулировать возникновение внутренних религиозных дискуссий на указанные темы). Это вопрос самой религии и тех корпоративных норм, которые создают религиозные общины. Показательно, что сегодня ряд протестантских церквей открывают свои врата для лиц нетрадиционной сексуальной ориентации.20 Более примирительной стала и риторика Римо-католической церкви. Папа Франциск, обсуждая вопрос ЛГБТ-сообщества и церкви, заявил: «Если кто-то является геем, но ищет Бога, и у него добрые намерения, кто я, чтобы осуждать его».21 Австрийский католический богослов А. Ляун пишет об отсутствии связи между достоинством человека и его сексуальной ориентацией и недопустимости дискриминации геев, при этом одновременно в более традиционном для христиан духе настаивая на невозможности гомосексуальных браков и трактовке гомосексуальности как отклонении в развитии.22 Очевидно, что компромисс между религиозными потребностями лица и автономией религиозных общин может (если может) быть достигнут только путем подобных поисков точек соприкосновения, но не через давление светского государства на конфессии, для которых сексуальные контакты между лицами одного пола являются недопустимыми и греховными.
3. Равенство в обязанностях. Речь здесь пойдет об обязанностях индивидов, предусмотренных конституцией и законами с целью защиты прав других лиц, поддержания правопорядка, обеспечения публичного интереса. Общую обязанность не нарушать права других лиц можно рассматривать по аналогии с изложенным выше равенством в правах. Религиозная свобода не является основанием для оправдания нарушения прав других лиц. Соответственно и обязанность не нарушать права и для верующих, и для нерелигиозных людей абсолютна. Сфера обязанностей, преследующих в первую очередь определенную публичную цель, является более гибкой. Учитывая религиозные убеждения и потребности индивидов,
20 На многих протестантских церквях США сегодня изображают радугу — знак терпимости к сексуальным меньшинствам и открытости церквей для них. Очевидно, что такие изменения суть следствие трансформации религиозной доктрины под давлением идеи толерантности и культуры прав человека.
21 Pope Francis: Who am I to judge gay people? // http://www.bbc.com/news/world-europe-23489702.
22 Ляун А. Любов i партнерство з католицького погляду / пер. з шм. А. Шрамко. Стрий; Дрогобич, 2013. С. 141-143.
101
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
государство в некоторых случаях может устанавливать исключения из тех обязанностей, которые вступают в противоречие с религиозной свободой.
Помимо того что эти исключения не могут приводить к нарушению прав других лиц, они должны обосновываться именно необходимостью осуществления религиозной свободы, т. е. иметь отношение к религиозной жизни лица, а также не могут вредить светскости государства и религиозному плюрализму, принятым в демократическом обществе. Например, уплата налогов не конфликтует со свободой религии, даже если лицо искренне верит в существование такого конфликта, поскольку выполнение обязанности налогоплательщика не связано с религией, а отклонение от равенства в исполнении этой обязанности ставит в неравное положение других налогоплательщиков.23
Аналогично обязанность не причинять вреда культурному наследию является абсолютной. Нарушая данную обязанность, лицо вторгается в сферу прав других лиц, наделенных правом пользоваться этим наследием, и в публичный интерес, связанный с желанием общества сохранять свою историю и поддерживать коллективную память. Кроме того, повреждение объектов культуры по религиозным мотивам (вспомним уничтожение талибами памятников Будде и бодхисатвам в Афганистане) может рассматриваться как посягательство не только на общественно значимые ценности, но и на религиозный плюрализм, предполагающий терпимое отношение к визуальным проявлениям других религий. Обязанность обеспечить получение ребенком минимума образования также не предполагает исключений по мотивам религиозной свободы родителей, поскольку подобные исключения приводили бы к нарушению прав детей на образование.
Рассматривая вопрос возможных исключений из равенства обязанностей, необходимо различать обязанности частных лиц и обязанности лиц, выполняющих публичные функции. Ситуация с частными лицами является более благоприятной для установления исключений. Поэтому там, где выполняются все упомянутые выше критерии (не нарушаются права других лиц, ситуация касается религиозной жизни человека, нет угрозы светскости и религиозному плюрализму), государство может в ряде ситуаций дифференцировать исполнение обязанностей верующими, содействуя тем самым реализации их религиозной свободы.
23 В этом случае, однако, может действовать и иная логика, обусловливающая различия в налогообложении, связанные с религией. Известно, что в США члены религиозных общин (самый известный пример — амиши), которые сознательно отказываются от благ социального страхования, освобождаются от уплаты связанных с этим налогов. Здесь нельзя говорить о неравенстве обязанностей по мотивам свободы религии. Скорее, можно вести речь о том, что уплата налогов членами таких религиозных общин и другими лицами — две разные ситуации, поскольку публичный интерес от уплаты налогов (установление некого минимума социальной поддержки индивида) в случае с амишами и другими подобными общинами и организациями не достигается, а их право на социальную помощь не реализуется. Поскольку нет прав, то утрачивает смысл и установленная для их обеспечения обязанность.
102
В частности, в стране, где установлена всеобщая воинская повинность, для лиц, чьи религиозные (а равно и любые иные этические) убеждения противоречат службе с оружием в руках, должна предусматриваться возможность альтернативной службы. Причем условия альтернативной службы (в первую очередь, ее срок) не могут быть более обременительными для лица, чем если бы оно проходило воинскую службу в общем порядке. В трудовых отношениях законодатель должен предусмотреть возможность установления по соглашению собственников предприятия и работника нерабочих дней для отмечания религиозных праздников либо времени для определенных практик, обязательных с точки зрения религии работника.
Более сложным представляется вопрос о том, составляет ли свобода религии основание для исключения из равенства обязанностей, связанных с прохождением частными лицами определенных публичных процедур, направленных на идентификацию такого лица. В данном случае государство соизмеряет значимость цели идентификации и религиозных потребностей индивида. Два различных примера здесь — это присвоение физическим лицам идентификационных налоговых номеров и фотографирование для получения паспорта и аналогичных документов или виз.
Цель установления идентификационного налогового номера — упрощение администрирования налогов и сборов и повышение эффективности контроля в сфере налогообложения и социальной помощи. Эта цель важна для самого государства, поскольку внедрение таких номеров улучшает контролируемость финансовых потоков, составляющих базу налогообложения, упрощает выявление сомнительных сделок, расследование налоговых правонарушений и т. п. Тем самым отказ лица от получения налогового номера не нарушает прав других лиц, а скорее задевает интересы самого государства. В то же время очевидно, что присвоение налоговых номеров — далеко не единственный инструмент, который позволяет государству контролировать финансовые отношения и уплату налогов и иных сборов. Кроме того, в ситуации, когда реализация функций государства осуществляется слишком обременительным для индивида способом, это скорее повод для того, чтобы найти альтернативные пути достижения поставленной цели, а не принуждать человека к совершению действий, не согласующихся с его совестью. Таким образом, законодательное закрепление возможности отказаться от налогового номера по религиозным мотивам является допустимым (хотя, отметим, законодательство стран Европы не предлагает единого подхода в данной сфере).
Обязанность фотографироваться на документы с максимально открытым лицом является проблемой, о которой часто говорят члены мусульманских общин в связи с тем, что подобная обязанность исключает возможность для женщины фотографироваться в хиджабе. В этом случае мы исходим из того, что институт идентификации личности сам по себе является полезным. Во-первых, это простой способ удостовериться, например, что паспорт принадлежит лицу, которое его предъявляет. Во-вторых, данный институт, кроме прочего, направлен на обеспечение общественной
103
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
безопасности и прав других лиц, так как идентифицируемость лица повышает безопасность взаимодействия членов социума, является фактором, предупреждающим правонарушения и укрепляющим взаимное доверие в обществе. Этот вывод справедлив для всех членов общества — и религиозных, и нерелигиозных. Отступление от требования идентификации может ухудшить ситуацию с правами человека. Таким образом, идя навстречу религиозным потребностям некоторых индивидов и позволяя фотографироваться в хиджабе (или, скажем, специальном головном уборе, темных очках, в гриме и т. п.), мы, можно предположить, одновременно ухудшаем положение всех людей в рамках определенного социума, в том числе и тех, чьи религиозные потребности требуют особых условий фотографирования.
И здесь нам следует понять, насколько это ухудшение существенно. Если есть альтернативные, столь же или более эффективные средства идентификации лица (например, используемые все больше биометрические показатели), то постановка вопроса о возможности фотографироваться в хиджабе уместна. Известно, что в ряде мусульманских стран женщина может фотографироваться в головном платке. Кроме того, следует учитывать тот факт, что, например, в Украине последняя фотография вклеивается в паспорт в возрасте 45 лет. Очевидно, что впоследствии внешность человека может существенно измениться. Однако законодатель не требует в таких ситуациях дополнительной фотографии, а значит, не рассматривает данную ситуацию как потенциально проблематичную, хотя подобные изменения могут влиять на идентифицируемость лица куда больше, чем хиджаб.
Кроме того, поскольку речь идет о светском государстве, то оно не вправе оценивать сам религиозный характер требования появляться публично в определенном головном уборе. В то же время светскость не следует интерпретировать исключительно формально, как повод отвергнуть любые притязания верующих на выполнение своих религиозных обязанностей. Светское государство должно в этой ситуации руководствоваться соображениями пропорциональности: если религиозное требование носить определенную одежду, головной убор, аксессуар или макияж создает проблему идентификации лица, то его нужно отвергнуть (представим паспорт адепта культа Мерлина Мэнсона или группы «Kiss»!), если же нет, то соответствующий орган может пойти верующему навстречу. Так, государство может установить, что хиджаб, закрывающий уши, допустим, а никаб — платок, закрывающей все лицо кроме глаз, либо макияж, меняющий черты лица, недопустимы. Светскость и религиозная нейтральность в этой ситуации заключаются в том, что государство учитывает религиозные потребности граждан и соотносит их с конкурирующим критерием (влияет или не влияет головной убор, элемент одежды, макияж на идентификацию лица).
Говоря о том, может ли религиозная свобода быть основанием для отклонения от формального равенства применительно к обязанностям лиц, осуществляющих публичные (в том числе публично-властные) функции, следует учитывать, что здесь именно в силу публичности действует более
104
сильный принцип религиозной нейтральности указанных лиц. Кроме того, когда речь идет о носителях властных полномочий (должностных лицах и государственных служащих в целом), необходимо также принимать во внимание выдвигаемое к данным субъектам требование политической лояльности. В чем-то это напоминает особенности работы священника, который должен понимать, что церковь — особый работодатель, для которого этика жизни работника имеет значение. Так и здесь. Занятие публично-властной должности, приобретение соответствующих полномочий и возможности выступать от имени государства обусловливают обязанность принятия главных принципов, на которых основано демократическое государство, руководствующееся верховенством права. Среди таких принципов — светскость и поддержка религиозного плюрализма и толерантности. Очевидно, что чиновник, не разделяющий такие принципы, не может занимать должность в аппарате государства, на этих принципах основанного.
Вместе с тем следует различать ситуации, когда указанные лица реализуют свою свободу путем демонстрации собственной религиозной идентичности и когда реализация религиозной свободы связана с отношениями с другими людьми. Возможность открытой религиозной идентификации для чиновников и других лиц, выполняющих публичные функции (скажем, медиков в государственных медицинских учреждениях), в значительной степени зависит от модели государственно-церковной автономии. В странах с сепарационной моделью, где религия воспринимается исключительно как частное дело граждан (например, во Франции), чиновники, а также учителя в государственных школах не могут в процессе выполнения своих функций демонстрировать свою религиозную идентичность. В странах, где действует кооперационная модель (в частности, в Великобритании), эти требования могут быть более мягкими.
По нашему мнению, абсолютный запрет на демонстрацию религиозной идентичности в публичной и особенно в публично-властной сфере является оправданным только в период становления государственно-церковной автономии, когда существует реальная опасность вмешательства церкви в дела государства и масштабных проявлений религиозной дискриминации. В условиях устойчивой и поддерживаемой обществом автономии ношение должностным лицом христианского распятия или символов другой религии не нарушает прав частных лиц и не может рассматриваться как посягательство государства на религиозную свободу, если демонстрация религиозной идентичности не дополняется какими-то действиями, которые можно разумно интерпретировать как отступление от светскости и религиозной нейтральности (например, учитель-христианин положительно выделяет среди учеников своих единоверцев, руководствуясь религиозными мотивами). Опосредованно такую логику подтверждает и ЕСПЧ, который в деле «Эвейда и другие против Соединенного Королевства»24 исследует вопрос природы запрета носить религиозные символы на рабочем месте и признает такой запрет пропорциональным, если ношение таких символов
24 Eur. Ct. H. R., Eweida and others v. United Kingdom, 15.01.2013.
105
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
может быть потенциально опасным для третьих лиц (фактор политической лояльности здесь, правда, не учитывается). Вместе с тем независимо от модели государственно-церковных отношений более существенные ограничения религиозной свободы являются оправданными в армии и аналогичных милитаризованных службах, где унификация служащих и связанное с этим ношение формы могут определенно запрещать любые религиозные символы (см. дело ЕСПЧ «Калач против Турции»25).
Когда реализация религиозной свободы связана с отношениями с другими людьми, требования светскости и религиозной нейтральности являются практически абсолютными. Гражданский регистратор может быть убежден, что гомосексуальные связи являются грехом. Однако если законодательство страны разрешает однополые союзы, то такой регистратор не может отказаться регистрировать эти союзы, ссылаясь на свои религиозные убеждения (см. дело ЕСПЧ «Лейдэйл против Соединенного Королевства»). Врач государственной больницы может считать экстракорпоральное оплодотворение противоречащим его религиозным представлениям о зарождении жизни и роли божественной воли в этом процессе. И тем не менее он должен провести соответствующую процедуру пациентке, которой она была назначена.
Из абсолютного характера требований светскости в данном случае, думается, есть только одно исключение. Оно касается ситуации серьезного морального конфликта, возникающего при столкновении религиозных убеждений должностного лица с его обязанностями. Имеются в виду такие моральные вопросы, как жизнь и смерть человека, вторжение в которые со стороны права может быть неэффективным или даже вредным и опасным. Закон, который предписывает врачу прекратить жизнь человека через эвтаназию, в случае конфликта с религиозными убеждениями врача может провоцировать отказ от выполнения такого рода обязанностей. Поэтому в тех странах, где эвтаназия разрешена, врач должен иметь возможность отказаться от ее проведения на основании своей религиозной свободы.26 Таким образом данная проблема решена в Нидерландах, где существует реестр врачей, которые могут заменить семейного врача, который в силу требований своей религии отказывается от проведения эвтаназии пациенту.
Конечно, врач, проводящий экстракорпоральное оплодотворение, также может столкнуться с подобного рода конфликтом. Однако он не настолько серьезен, поскольку речь идет о возникновении жизни, а не о прекращении жизни уже живущего человека, когда человеческое сознание может легко провести аналогию между эвтаназией и участием в умышленном убийстве, пусть и по воле самой «жертвы».
Кроме того, может возникнуть вопрос, применима ли такая же логика к абортам? Мы полагаем, что нет. Человеческая жизнь является ценностью, вокруг которой существует безусловный моральный консенсус в любом
25 Eur. Ct. H. R., Kalac v. Turkey, 01.07.1997.
26 Trigg R. Equality, freedom, and religion. P. 108.
106
цивилизованном обществе. Почти все религиозные учения и светские этические доктрины согласны с тем, что жизнь — это дар, и неестественное прекращение жизни составляет серьезную моральную проблему, и не только когда речь идет об убийстве. В то же время никакого консенсуса, особенно в нерелигиозных этических системах, по поводу морального статуса человеческого эмбриона не существует. Это касается и возможности признать его человеческую природу, и вопросов самостоятельной субъектности эмбриона, необходимой для того, чтобы рассматривать права последнего как противовес праву матери на распоряжение своим телом. Более того, существует ряд ситуаций (например, аборт по медицинским и социальным основаниям), относительно которых в современных социумах как минимум нет резкого неприятия. Это дает основания полагать, что врач, работающий в государственном медицинском учреждении, не может отказаться от проведения аборта исходя из своих религиозных убеждений.
4. Равенство перед юридическими запретами. Равенство перед запретами, установленными законом и необходимыми в демократическом обществе, является абсолютным. Религиозными убеждениями не может обосновываться совершение действий, определенных в законодательстве как правонарушение. В Докладе видных деятелей Совета Европы «Жить вместе: соединение разнообразия и свободы в Европе ХХ1 века» первым среди основополагающих принципов мирного сосуществования называется обязательное выполнение закона, что включает невозможность освобождения лица или группы от такой обязанности на основании и культурных (в том числе, безусловно, и религиозных. — Авт.) особенностей.27 Речь в данном случае идет не о запретах, связанных непосредственно с самой религией (например, запрет религиозной символики в государственных школах), поскольку это вопрос не равенства, а пределов вмешательства государства в религиозную сферу, а об общих запретах, противоречащих положениям или практикам определенной религии.
Можно упомянуть также о позиции Верховного Суда США, который считает, что Первая поправка к Конституции США, гарантирующая свободу религии, не требует делать исключения из запрета на галлюциногенные наркотики.28 Соответственно, религиозные практики, предполагающие использование наркотических веществ (в упомянутом деле речь шла о мескалине, изготавливаемом из растения под названием «пейотль» и используемом в ритуалах Церкви коренных американцев), не подпадают под гарантии религиозной свободы, и общий запрет на производство, распространение и употребление наркотиков сохраняет свое действие. Р. Дворкин не без иронии пишет по этому поводу: «Если для племени [ ко -ренных американцев] сделано исключение [из запрета на галлюциногенные наркотики] по причине важности пейотля для его ритуалов, то закон
27 Жити разом: поеднання рiзноманiття i свободи в бврош ХХ1 стол^тя: Доповщь групи видатних оаб Ради бвропи / пер. з англ. Льв'в, 2011. С. 45.
28 Employment Division, Department of Human Resources of Oregon v. Smith, 494 U.S. 872 (1990).
107
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
дискриминирует по признаку религии, например, последователей Олдоса Хаксли, верящих, что нахождение в трансе — это наилучший способ жизни. Если закон в этой связи признает нетеистическую религию и при этом не признает убеждения тех, кто считает, что употребление наркотиков дает особенное понимание смысла жизни, то закон дискриминирует, также по признаку религии, тех, кто просто хочет "улететь"».29
Можно также обратиться к делу ЕСПЧ «Ча'аре Шалом Ве Цедек против Франции».30 В нем суд упомянул о том, что религиозные требования в сфере питания не являются достаточным основанием для исключения из общего правила забоя скота на скотобойне с целью соблюдения требований общественной гигиены, что, однако, не исключает религиозно мотивированных особенностей этой процедуры (например, осуществление забоя сертифицированным религиозной организацией мясником, обеспечивающим необходимое качество продуктов, их религиозную «чистоту»).
5. Равенство в возможности получить привилегию. Говоря о при -вилегиях, мы в данном случае имеем в виду ситуации, когда физическое или юридическое лицо получает определенную дополнительную юридическую, организационную или финансовую поддержку со стороны государства в связи со своим статусом или осуществляемой деятельностью. Распределение привилегий должно осуществляться на равной основе в том смысле, что лицу, претендующему на привилегию и отвечающему установленным условиям, не может быть безосновательно отказано в ее получении, и, наоборот, лицу, не соответствующему некоторым общим или специальным условиям, не должна предоставляться привилегия наравне с другими лицами. В контексте затронутых нами проблем следует рассмотреть вопрос о том, являются ли религиозные убеждения достаточным основанием для того, чтобы отклониться от принципа равенства в получении привилегий.
Когда мы говорим о привилегиях, связанных со статусом лица, то речь может идти о налоговых или таможенных льготах для религиозных организаций либо предприятий, ими основанных, а также о льготном режиме оплаты энергоносителей, если соответствующие тарифы централизованно устанавливаются государством. Здесь следует учитывать ряд факторов. Во-первых, это принцип светскости, требующий, чтобы государство не вмешивалось в дела религий и не поддерживало ни одну из них. Вместе с тем принцип светскости не исключает чувствительности государства к религиозным потребностям граждан. Во-вторых, это преимущественно негативный характер права на свободу религии, предполагающий, что основная задача государства — обеспечить религиозную автономию человека, включая, как уже было сказано, невмешательство в данную сферу
29 Dworkin R. Religion without God. Cambridge, 2013. P. 125-126. — Различные точки зрения вокруг «дела о пейотле» см. также: Greenawalt K. Religion and equality. P. 249; Little D. Religious freedom // Christianity and Law: an Introduction / ed. by John Witte, jr and Frank S. Alexander. Cambridge, 2008. P. 256.
30 Eur. Ct. H. R. (Grand Chamber), Cha'are Shalom Ve Tsedek v. France (27.06.2000).
108
органов публичной власти и третьих лиц. Позитивные же действия государства должны быть обусловлены серьезным общественным интересом или необходимостью обеспечения прав. В связи с этим, в-третьих, следует, говоря о постсоветском пространстве, учитывать советский период антагонистических отношений государства и религии, характеризовавшийся вытеснением религии из общественного пространства, уничтожением религиозных организаций и их инфраструктуры, репрессиями по отношению к священнослужителям и т. д. Все это расширяет возможности оправданных позитивных действий государств, образовавшихся после распада СССР, по обеспечению свободы религии. Как отмечал в начале 90-х годов ХХ в. В. Коул Дерем-мл., процесс возрождения церквей в Центральной и Восточной Европе обязательно повлечет за собой тесное сотрудничество между государством и церквями.31
Соответственно можно говорить о том, что государство вправе предоставлять религиозным организациям и общинам привилегии, недоступные для других организаций. Например, государство может отказаться от обложения ввозными пошлинами товаров религиозного назначения (печатная продукция, предметы культа и т. д.) или установить налоговые льготы для предприятий, основанных религиозными организациями, при условии, что данные предприятия производят продукцию, имеющую непосредственное религиозное значение (например, ритуальные свечи). Это не касается производства продуктов питания, одежды общего пользования и всего остального, чья связь с религией не так очевидна, поскольку в такой ситуации льготное налогообложение открывает путь к потенциальным злоупотреблениям. Предоставление льгот на оплату энергоносителей может быть оправданно исходя из довода о необходимости учета советского (как и любого иного тоталитарного) прошлого. На период восстановления нормальной религиозной жизни такая мера может применяться с пониманием того, что это скорее исключение из общего правила, нежели общепринятая практика. Кроме того, принцип светскости означает, что прямое финансирование государством религиозных организаций или общин (по аналогии с демократической практикой финансирования политических партий) недопустимо.
Проблема привилегий, связанных с деятельностью физических и юридических лиц, может касаться, в частности, социального служения церквей. Государство может финансово, материально или организационно поддер-живать определенные социальные программы (помощь бедным, содействие в усыновлении, опека над пожилыми людьми и т. п.). Однако когда такие программы осуществляются церквями, то они неминуемо накладываются на религиозную этику и ее требования. Здесь государству следует руководствоваться правилом, согласно которому социальные программы, дискриминирующие определенные группы людей, не могут претендовать на государственную поддержку. Если церковь или община хочет бесплатно
31 Дерем В. Коул, мол. Перспективи щодо релтйнсн свободи: пс^вняльна структура // Релтйна свобода i права людини: Правничi аспекти. У 2 т. Т. 2. Льв'|'в, 2001. С. 47.
109
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
кормить людей исключительно определенной веры и национальности, она может это делать, но не вправе претендовать на дополнительное содействие со стороны государства. Если агентства по усыновлению, созданные религиозными организациями, не предполагают помощи, например, однополым парам, которые согласно законодательству страны имеют право на усыновление, то государство не должно рассматривать религиозные мотивы отказа однополым парам как достаточное основание, чтобы отклониться от равенства в привилегиях и поддерживать такие агентства наряду с другими агентствами. Р. Дворкин отмечает, что «финансирование католических агентств по усыновлению, которые не принимают однополые пары в качестве кандидатов в усыновители, на тех же условиях, что и агентств, которые это делают, может быть оправданно с той точки зрения, что последних достаточно, а значит, ни дети, ни однополые пары, ищущие детей для усыновления, не страдают. Однако, если... исключение подвергает людей серьезному риску, который закон стремится избежать, то отказ в подобном исключении не ставит под сомнение равное отношение. Этот приоритет недискриминационного коллективного управления над частным религиозными практиками выглядит неизбежным и правильным».32
6. Равенство перед законом и судом. Равенство перед законом предполагает равное отношение закона ко всем лицам, подпадающим под его действие. Негативный аспект равенства перед законом очевиден. Нарушение этого принципа, в результате чего верующие оказываются в худшем положении, чем остальные индивиды, считается дискриминацией. Однако нас интересует вопрос, порождают ли требования религиозной свободы какие-то особенности в понимании равенства перед законом и законности и равенства перед судом.
Важной составляющей многих развитых форм религиозности являются нормы религиозного права, регламентирующие различные стороны жизни верующих. Может ли государство, руководствующееся верховенством права, признавать юридическую силу институтов религиозного права, тем самым отклоняясь от равенства перед законом? Например, вправе ли государство признать брак, заключенный по религиозным канонам, или таляк (мусульманский развод), процедура которого имеет так мало общего с его светским эквивалентом?
По нашему мнению, в данной ситуации приоритет имеет светский правопорядок, как правило, исключающий установление общеобязательных норм религиозного характера. Ранее нам приходилось рассматривать возможности инкорпорации доктрины верховенства права в смешанные правовые системы, где светское право соседствует с институтами религиозного права. По нашему мнению, если мы не размываем верховенство права до абстрактной идеи любого ограничения публичной власти, то в полной мере верховенство права в смешанной правовой системе, закрепляющей правовой плюрализм, невозможно.33
32 Dworkin R. Religion without God. P. 136-137.
33 Vovk D. The Rule of Law Doctrine in Religious and Mixed Legal Systems: Whether It Possible? // Law of Ukraine. 2013. N 4. P. 66-75.
110
Если речь идет о заключении религиозного брака в светском государстве, то подобная процедура не порождает последствий, аналогичных государственной регистрации брака, и рассматривается наряду с другими доказательствами фактических семейных отношений между людьми (если это значимо в рамках конкретной правовой системы). Если же имеется в виду заключение религиозного брака в стране, где такой брак признается порождающим юридические последствия, то светское государство вправе поставить вопрос признания такого брака в зависимость от его соответствия своему законодательству и тем самым, например, не признать полигамный брак.
Вторая проблема, о которой часто упоминают, — это возможность для лиц одной религии передать свой спор на разрешение религиозного арбитража, применяющего религиозные нормы, а не светское законодательство. С одной стороны, светский правопорядок предполагает, что негосударственные способы разрешения споров также осуществляются с использованием национального (светского) права, а не религиозных либо любых других норм. С другой стороны, категорический запрет в условиях свободного общества разрешать споры через добровольно выбранный сторонами механизм религиозного арбитража может показаться чрезмерным. Л. Цукка считает, что «когда речь идет о конфликте между различными лицами, чьи представления о мире совпадают, то сугубо юридический подход, ориентированный на свободу, должен гарантировать им возможность разрешения данного конфликта арбитром, назначенным в соответствии с их мировоззренческими принципами. Поэтому, например, два мусульманина свободны выбрать арбитром того, кто разбирается в мусульманском праве».34 Кроме того, следует упомянуть о прецедентах существования такого рода арбитражей в светских правопорядках, хотя все известные примеры связаны с одной правовой системой, а именно с английским правом (в частности, деятельность Muslim Arbitration Tribunal в Лондоне).
На наш взгляд, создание и деятельность подобных арбитражей возможны при соблюдении нескольких условий, направленных на защиту верховенства права: (1) обращение к ним является добровольным; (2) сфера их деятельности — частноправовые отношения (предпринимательство, споры, касающиеся внутренних вопросов религиозных организаций); (3) применяемые нормы не противоречат правам человека; (4) право на обращение в светский суд независимо от решения арбитража гарантируется. При соблюдении этих условий религиозный арбитраж выступает не способом опосредованной плюрализации правовой системы, а механизмом, позволяющим обеспечить религиозную (а шире — индивидуальную) автономию человека.
Заключение. Светскость — важная составляющая верховенства права. Государства, руководствующиеся верховенством права, являются светскими и должны защищать светскость и религиозный плюрализм (см.
34 Zucca L. Law v. religion. P. 154.
111
дело ЕСПЧ «Партия благоденствия против Турции»).35 При этом светскость не предполагает вытеснение религии на обочину общественной жизни и ее полное игнорирование в процессе законотворчества и правоприменения.
Свобода религии проявляется в том, что религиозные убеждения — не только объект правовой защиты, но и в ряде случаев достаточное основание для применения к их носителям специфического регулирования, отклоняющегося от принципа формального равенства.
Решение вопроса об исключении из формального равенства зависит от того, о каком элементе формального равенства идет речь: равенство в правах, обязанностях, перед запретами, в возможности получить привилегию и перед законом, и перед судом. Религиозная свобода не может быть реализована за счет ограничения прав других лиц. При этом свою специфику имеет проблема равенства прав, когда мы рассматриваем ее в связи с принципом автономии религиозных общин и созданных ими организаций. Аналогично религиозные убеждения не должны быть основанием для нарушения установленных законом и необходимых в демократическом обществе запретов.
Там же, где речь идет о выполнении индивидами своих обязанностей, государство может проявлять достаточную гибкость, стремясь уравновесить публичный интерес и реализацию религиозной свободы. Где-то это возможно (например, установление исключения из всеобщей воинской повинности), где-то приоритет остается за публичным интересом (например, обязанность фотографироваться с максимально открытым лицом для получения ряда документов).
В вопросе равенства перед законом и судом признается приоритет светского правопорядка над институтами религиозного права. При этом свобода религии предполагает, что при соблюдении верховенства светского права деятельность религиозных арбитражей в ряде ситуаций может допускаться.
35 Eur. Ct. H. R. (Grand Chamber), Refah Partisi v. Turkey (13.02.2003).
