CC BY
32
-►
Актуальные проблемы языкознания
УДК 81,27:159.9:316
А.В. Ахренов
венесуэльское лингвокультурологическое пространство в романе ромуло гальегоса «канайма»
Исследование художественного текста через призму языковой картины мира (ЯКМ) позволяет не только провести анализ языкового и культурно-исторического содержания отдельного текста, но и обнаружить определенные фрагменты ЯКМ нации.
Характерная особенность современного языкознания — антропоцентризм. Интерес к системе языка дополняется развитием исследований, в центре внимания которых текстовые функции тех или иных языковых явлений, а к внутренней структуре языка — интересом к внешним условиям его существования. Знаковая природа языка изучается в тесной связи с его социальной и психологической природой. Антропоцентрическая тенденция развития современного языкознания не позволяет ему оставаться изолированной научной дисциплиной и ведет к возрождению таких областей исследования, как риторика, герменевтика и филологическое комментирование текста [2].
Общеизвестно, что каждый язык членит реальность по-своему. Однако можно утверждать, что происходит это при сопоставлении и противопоставлении не только разных языков, но и разных национальных вариантов одного многонационального языка.
Языковая картина мира носителей разных национальных вариантов испанского языка воплощена в словообразовательном, семантическом и коннотативном потенциале лексических единиц, в специфике действия тропе-ических механизмов языка, идиоматизации, развитии и функционировании категорий имени собственного, в концептах и прецедентных явлениях. Культурные доминанты менталитета и ЯКМ испаноговорящих наций обусловлива-
ют функционирование прагмалингвистических типов дискурса современных национальных вариантов испанского языка. Овладение устойчивыми кодами ЯКМ ориентирует носителя иной культуры на правильное понимание семиотики и эстетики современного художественного текста и на адекватную интерпретацию лингво-креативной деятельности каждой конкретной нации в целом [3].
В данной статье мы проанализируем линг-вокультурологическое пространство в романе «Канайма» выдающегося венесуэльского писателя Ромуло Гальегоса (1884—1969). Литературную деятельность он начал с рассказов, которые публиковал с 1909 года. За ними последовали романы (их более десяти). Действие романов происходит в разных частях Венесуэлы: в льяносах и в столице, в Гвиане и в нефтяном районе Маракайбо, но какие бы земли писатель ни описывал, какими бы ни были его герои, о каких бы событиях он ни повествовал, всегда на передний план выходили жестокие социальные противоречия, раздирающие его родину, осуждение несправедливого общественного строя.
Роман Гальегоса «Канайма» был издан в 1935 году. С первых же страниц произведения читатель погружается в неповторимый мир венесуэльской Гвианы начала XX века. Перед ним проходят картины величественной тропической природы этого края, эпизоды отчаянной борьбы с неподвластной человеку стихией; развертывается панорама вопиющей социальной несправедливости и безмерных страданий людей.
Топонимическое пространство романа создает географическое правдоподобие и гео-
графическую достоверность текста. Автор использует реальные топонимы, многие из которых индейского происхождения, а также так называемые «говорящие» топонимы, при употреблении в качестве нарицательных существительных обозначающие представителей венесуэльской флоры и фауны:
«Ahora lo habían destinado a la estación de San Félix y allí estaba contemplando los saltos del Caroni. Uracapay, Macagua, Picapica, Resbaloso, Purguey, Cachamay, Bagre Flaco, La Boquita, El Ure, los nueve despeñaderos por donde se precipitaba el hermoso río, ya en el término de su curso, eran una escala de cíclopes entre escarpados farallones de roca negra y bruñida por la lengua de las aguas» [4, с. 66—67] («Недавно Уренья прибыл по назначению на телеграфный пункт в Сан-Феликс, и вот он стоит на берегу Карони, глядя на низвергающиеся водопады. Уракапай, Макагуа, Пикапйка, Ресбалосо, Пургэй, Кача-май, Багре Флако, Ла-Бокита, Эль-Уре — эти девять уступов, с которых уже в конце своего пути падала прекрасная река, казались гигантской лестницей циклопов, зажатой черными ступенчатыми стенами отполированных водою скал» [1, с. 62]).
Так, топонимы Uracapay, Purguey, Cachamay и El Ure — индейского происхождения, вокабула macagua (индихенизм карибского происхождения) обозначает ядовитую змею, обитающую только на территории Венесуэлы; picapica (ве-несуэлизм) — разновидность лианы, покрытой жгучими волосками; Bagre Flaco (букв.: худой сом). Одновременно данные топонимы наделяются автором эстетической и оценочной символикой. Весь роман пронизан чувством скорби по поводу того, что гибнут богатства Гвианы. В символической форме это чувство выражено в сцене у водопадов Карони, где река, падая с уступов, как бы взывает к людям, прося использовать ее даром пропадающую мощь.
Национальный мир неразрывно связан с миром природы. Флора и фауна Венесуэлы придают тексту красочность и многозвучность:
«Palmeras, temiches, caratas, moriches... El viento les peina la cabellera india y el turupial les prende la flor del trino... Bosques. El árbol inmenso del tronco velludo de musgo, el tronco vestido de lianas floridas. Cabimas, carañas y tacamahacas de resinas balsámicas, cura para las heridas del aborigen y lumbre para su churuata. La
mora gigante del ramaje sombrío inclinado sobre el agua dormida del caño, el araguaney de la flor de oro, las rojas marías. El bosque tupido que trenza el bejuco...» [4, с. 17] («Пальмовые рощи. Теми-че, карата, мориче... Ветер треплет их индейские космы, и турпиаль оживляет их цветистой трелью... Леса. Мшистые, одетые цветущими лианами огромные деревья. Кабима, каранья, такамаака — источники бальзамической смолы для лечения ран и для освещения индейской чуруаты. Гигантская мора с развесистой кроной, склонившаяся над спящей водой протока, арагуаней с цветами словно из чистого золота, красные марии. Непроходимый лес, переплетенный лианами...» [1, с. 11]).
В данном описании встречаем ряд венесуэльских реалий мира природы: temiche1, carata2, moriche3 — различные виды пальм; turupial или turpial — птица, являющаяся национальным символом Венесуэлы; cabima4, caraña5, tacamahaca6 — деревья американских тропиков, используемые в промышленности и медицине; mora — дерево из семейства бобовых; araguaney — национальное дерево Венесуэлы; bejuco — разновидность лианы.
Следующий отрывок изобилует реалиями, относящимися к фауне:
«Y en el aire mismo cantan y aturden los colores: la verde algarabía de los pericos que regresan del saqueo de los maizales; el oro y azul, el rojo y azul de los guacamayos que vuelan en parejas gritando la áspera mitad de su nombre; el oro y negro de los moriches, de los turpiales del canto aflautado, de los arrendajos que cuelgan sus nidos cerca de las colmenas del campate y los arpegios matizados al revuelo de la bandada de los azulejos, verdines, cardenales, paraulatas, curañatás, sietecolores, gonzalitos, arucos, güirirles. Ya regresan también, hartas y silenciosas, las garzas y las cotúas que salieron con el alba a pescar y es una nube de rosa la vuelta de las corocoras» [4, с. 17—18] («Ошеломляюще яркие цвета пестрят повсюду, даже в самом воздухе. Возвращаются после поживы на маисовых полях ярко-зеленые перико; с резкими криками проносятся пары золотисто-голубых и красно-голубых гуакамайо; мелькают черно-золотые мориче; турпиали, чьи голоса звучат подобно нежной флейте; аррендахо, подвешивающие на деревья свои круглые, как шары, гнезда; порхают мозаичные стайки асулехо, вердино, кардиналов, параулат, куруньят, сиетеколорес,
гонсалито, гуирири. Сытые и спокойные, возвращаются цапли и котуа, вылетевшие на заре к морю за рыбой. Розовым облаком плывут в небе корокоры» [1, с. 12]).
Практически все вышеупомянутые лексические единицы обозначают типичных тропических птиц, обитающих на территории Венесуэлы.
Однака роман пронизан ощущением трагического контраста между красотой и богатством земли и невероятными бедствиями тех, кто на ней трудится. Полна горечи картина жизни сельвы, такой экзотически привлекательной издали и такой страшной в действительности. Страшна борьба человека с непокоренной природой:
«Pero la selva era también el infierno del purgüero, donde están las cuaimas7 bravas, la mapanare8 en pandillas, también la cuaima amarilla y el dichoso veinticuatro9, el terrible cangasapo10 que es un bicho traicionero, la fulana arañamona11 terror de todas las fieras...» [4, с. 166] («Но для каучеро сельва была еще и адом, где живут куаймы злые, где гнездятся мапанаре, а также желтая куайма с пресловутой вейнтикуатро, где таится канга-сапо, столь же страшный, сколь коварный, и живет араньямона, что страшней всех прочих тварей...» [1, с. 167]).
Неотъемлемую часть национального предметного мира образуют реалии мира повседневной жизни. Некоторые из них входят в состав венесуэльских фразеологических единиц (ФЕ). Так, мы встречаем следующую реплику одного из героев романа:
«No haga caso de lo que oiga por la calle, coronel — replicó Marcos sin alterarse. — No pretendo arruinar a nadie, pues para eso se necesita ser rico como usted, sino ganarme la arepa, simplemente» [4, с. 55] («Не обращайте внимания на слухи, Полковник, — проговорил Мар-кос, не меняя тона. — Никого я не собираюсь разорять. Для этого надо быть богатым, как вы. Я думаю, как бы прожить самому» [1, с. 51]).
Слово arepa, обозначающее типичную кукурузную лепешку, заменяющую венесуэльцам хлеб, входит в состав ФЕ ganarse la arepa — зарабатывать хлеб, зарабатывать на жизнь. Ее эквивалент в общеиспанском фонде — ganarse la vida.
«Bueno, pues. Mándeme a poné unas torticas de cazabe <...> y el cafecito para prepará la guacharaca y la botellita e caña blanca pa calentame
el cuerpo» [4, с. 140] («Ну что ж. Вы сами знаете, какая наша еда. Несколько лепешек касабе <...> и немного кофейку — сварить „гуачара-ку", да бутылочку очищенной каньи — согреть душу» [1, с. 139]).
В этом отрывке встречается гастрономическая реалия Венесуэлы и Колумбии torta de cazabe (лепешка из маниоки), а также guacharaca (гуачарака) — птица из семейства куриных, напоминающая фазана, но в своем романе Гальегос «гуачаракой» называет напиток — кофе, разбавленный водой. Данное значение слова регистрирует и словарь вене-суэлизмов [5].
Одним из средств воссоздания в тексте мира повседневной жизни венесуэльцев является разговорно-обиходная и национально-специфическая лексика венесуэльского национального варианта испанского языка, обнаруживаемая в диалогической речи персонажей романа.
В романе встречаются экспрессивно-оценочные (эмоционально окрашенные) лексические единицы, являющиеся венесуэлизмами:
«Estaban novios de dos señoritas de la crema de Guasipati, hermanas ellas dos y muy parecidas entre ellas, por lo cual, más que todo, las enamoraron estos dos bribones, que para todo andan siempre amorochados...» [4, c. 130] («Они были женихами двух сеньорит из высшего общества Гуасипати. Девушки были сестрами и очень похожи друг на друга, из-за чего больше, чем по другим соображениям, их и окрутили эти шалопаи, что появляются всюду вместе, как два близнеца» [1, c. 129]).
Выражение andar amorochados является эмоционально окрашенным венесуэлизмом, его нейтральный эквивалент в общеиспанском фонде — выражение andar juntos (ходить вместе, парой).
«Vengo a pasarme unos días con ustedes. No me han invitado, pero aquí estoy. Por mí no se preocupen, porque pueden seguir besándose y amurruñándose como si estuvieran solos» [4, c. 216] («Приехала пожить с вами. Не приглашали, а я тут как тут! Не стесняйтесь, продолжайте целоваться и ворковать, я закрою глаза, когда будет нужно» [1, c. 214]).
Глагол amurriñar или apurruñar означает в Венесуэле apretar cariñosamente a alguien (ласково прижимать, ворковать).
«Un matrimonio, por estos montes donde debe de haber mucha gente apersogada que no ha cumplido con la Iglesia, un bautizo y hasta la obra de misericordia de un entierro, a lo que puedan pagar los deudos por cada réquiem» [4, c. 119] («Тут тебе и свадьба — в этих лесах небось много невенчанных, — тут тебе и крестины и даже похороны. И, как всякое богоугодное дело, за определенную мзду» [1, c. 116]).
Apersogar является эмоционально окрашенным венесуэлизмом, означающим сожительствовать, жить, не заключив брак.
«Éntrale con maña, pues ya sabes que es muy ñongo y desconfiado, mientras yo te ayudo desde aquí como quien no quiere la cosa, que es el procedimiento más eficaz» [4, c. 44] («Только подойди к нему этак потоньше, поласковее, а то, сам знаешь, он у нас чудаковат да недоверчив. А я поднажму отсюда, но так, будто и знать ничего не знаю» [1, c. 39]).
Ñongo является эмоционально окрашенным словом, обозначающим слишком чувствительного человека.
В тексте можно встретить и национально-окрашенные фразеологические единицы:
«A esto del ardavinismo, francamente, ya le estoy viendo moscas. Y volviendo al punto de partida: ¡qué sabio es el refrán que dice que en conuco viejo nunca faltan batatas! No sólo en amores, sino también en política sucede así» [4, c. 136] («К тому же, если говорить начистоту, ардавинизм уже смердит. Так, к чему я начал разговор? Да. Верно люди говорят: старая любовь долго помнится» [1, c. 135]).
В пословице «En conuco viejo no faltan batatas» (букв.: «На старом земельном участке всегда растет батат») имеется венесуэлизм conuco, означающий маленький земельный участок, принадлежащий какой-либо семье, предназначенный для посева мелких культур, не требующих полива и ухода. Смысл данной пословицы заключается в том, что если когда-то в человеке укоренилось какое-либо чувство, оно всегда будет проявляться в нем, подобно сладкому картофелю (батату), который, после того как он посеян, практически не поддается искоренению на данном земельном участке. Русский эквивалент данной пословицы «Старая любовь долго помнится».
«No vaya a hacerme creer que a usted se le agüe el ojo ante José Francisco Ardavín» [4, c. 135] («Смотрите, я могу подумать, что вы боитесь
Хосе Франсиско Ардавина» [1, c. 134]). Фразеологизм aguarsele el ojo означает бояться, струсить.
В романе встречаются и формы косвенной диминутивности, свойственные стилю повседневного общения венесуэльцев. Как известно, для разговорной речи латиноамериканцев в целом характерны такие особенности, однако в большинстве стран дими-нутивность строится при помощи суффикса -ito, в то время как в Венесуэле гораздо более продуктивен суффикс -ico:
«...que nos conserve toda la vida junticos, así como estamos en este momento» [4, c. 104] («чтоб мы всю жизнь были рядышком, вот как сейчас» [1, c. 102]).
«Yo te conozco mucho, aunque apenas tenemos unos días de amores y unos raticos de conversación» [4, c. 106] («Я тебя очень хорошо знаю, хотя нашему чувству всего несколько дней и мы только несколько разочков говорили урывками» [1, c. 103]).
Подводя итоги, можно заключить, что рассмотрение культуроспецифического своеобразия лексики венесуэльского национального варианта испанского языка в художественном тексте выявляет национально маркированные и культурно обусловленные представления венесуэльцев, отраженные в семиотике текста. Лингвокультурологическое пространство романа Ромуло Гальегоса «Канайма» обнаруживает национальную специфику как содержательной стороны языковых средств (компоненты-ве-несуэлизмы, входящие в состав проанализированных примеров, являются национально маркированной и культурно значимой лексикой венесуэльского национального варианта испанского языка, а следовательно, являются его неотъемлемой частью), так и специфику ментально-языковых категорий, относящихся к концептам ЯКМ венесуэльцев и обусловленных материальной и духовной культурой Венесуэлы. Содержательная и ментально-языковая составляющая образует функциональную целостность данного художественного текста и создает его уникальную эстетику. Овладение семиотическими кодами романа «Канайма» в процессе филологического (комментированного) чтения способствует познанию венесуэльской культуры через семиотику современного художественного текста.
1 Тет^е — пальма, листья которой используются в сельве для покрытия крыш домов.
2 Сага1а — сабаль мауритиовидный (высокоствольная веерная пальма).
3 МопЛе — маврикиевая пальма. Из нее извлекают крахмальное вещество, из которого пекут лепешки, из волокон плетут веревки, гамаки, изготовляют утварь, листьями покрывают кровли хижин, из сока делают пальмовое вино.
4 СаЫта — дерево из семейства бобовых. Сок дерева идет на изготовление лекарств.
5 Сагапа — дерево из семейства терпентиновых. Его сок используется при изготовлении скипидара, канифоли, медицинских препаратов, лаков, красок.
6 Tacamahaca — дерево американских тропиков, из которого извлекают очень ароматную смолу. Кору этого дерева индейцы используют для постройки каноэ.
7 Cuaima — небольшая змея, длиной около одного метра. Укус ее смертелен.
8 Mapanare — очень ядовитая змея. При встрече с человеком нападает на него.
9 Veinticuatro (вейнтикуатро, букв.: «24») — небольшая, но очень ядовитая змея. От ее укуса человек умирает, как правило, через 24 часа.
10 Cangasapo — разновидность крупной ящерицы.
11 Arañamona — паукообразная обезьяна.
список литературы
1. Гальегос, Р. Канайма [Текст] / Р. Гальегос; пер. с исп. В. Крыловой. — М.: Молодая гвардия, 1959. - 264 с.
2. Трубеева, Е.В. Метафора грехопадения в библейском сюжете (на материале латинского и испанского текстов Священного Писания) [Текст]: автореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.20 / Е.В. Трубеева. — М., 2010. — 20 с.
3. Чеснокова, О.С. Испанский язык Мексики: языковая картина мира [Текст] / О.С. Чеснокова. — М.: Изд-во РУДН, 2006. - 240 с.
4. Gallegos, R. Canaima [Text] / R. Gallegos. -Caracas, Editorial Panapo, 2007. — 256 p.
5. Nuñez, R. Diccionario del habla actual de Venezuela [Text] / R. Nuñez, F.J. Pérez. — Caracas, UCAB, 2005. — 510 с.
УДК 81'42
дискурсивные практики как экспликаторы табуированных речесмыслов
Я.В. Попова
Проблематика данной статьи отражает один из фрагментов исследования по изучению коммуникативно-прагматических средств та-буирования определенных смыслов в дискурсе СМИ, часто «осложненном» межкультурным контекстом. Целью статьи при этом является систематизация продуктивных для нашей работы исследовательских подходов к самому термину «дискурсивные практики», а также анализ особенностей функционирования последних с точки зрения дискурсивной трансляции табуи-рованных речесмыслов.
Понятие «дискурсивные практики», разрабатываемое в последние десятилетия как в зарубежной, так и в отечественной гуманитарной науке, сегодня не имеет единого определения, что, в частности, объясняет его активное использование для удовлетворения различных
исследовательских перспектив. Как правило, этот термин применяется в том смысле, который ему придал М. Фуко.
Согласно М. Фуко, любой объект может быть исследован на основе материалов дискурсивных практик, которые также называются речевыми. Вне, независимо или до появления самих практик объект не существует [1, с. 188]. Ученый полагает, что каждая научная дисциплина обладает своим дискурсом, выступающим в виде специфической для данной дисциплины «форме знания» — понятийного аппарата с тезаурусными взаимосвязями. Совокупность этих форм познания для каждой эпохи образует свой уровень «культурного знания», «эписте-му». В речевой практике она строго реализуется как определенный код — свод предписаний и запретов. Эта языковая норма предопределяет
