CC BY
166
Раздел II. Социальные революции в контексте Отечественной истории
УДК 930.2+51-77
ВЕЛИКАЯ РОССИЙСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
XXI ВЕКА
А.В. Грехов, Нижегородская государственная медицинская академия (Нижний Новгород, Россия), e-mail: [email protected]
Аннотация. В статье дается анализ современной зарубежной историографии, посвященной событиям Великой российской революции. Раскрывается проблема неизбежности двух ее этапов (от «демократии к диктатуре») как явления объективного и исторически закономерного.
Ключевые слова: Великая российская революция, историография, характер революции.
THE GREAT RUSSIAN REVOLUTION IN THE FOREIGN HISTORIOGRAPHY OF
THE 21 ST CENTURY
Abstract. The modern foreign historiography dedicated to the events of the Great Russian revolution is being analyzed in the article. The problem of inevitability of its two stages (from «democracy to dictatorship») as an objective and historically law-governed phenomenon is being researched.
Keywords: The Great Russian revolution, historiography, character of revolution.
Российская историческая наука в XXI веке переформатировалась на инновационное парадигмальное обоснование концепта «Великая Октябрьская социалистическая революция», что форсированно перенеслось на содержание вузовских и школьных учебников по истории России. Авторы учебников ввели новые понятия и, соответственно, новую терминологию. Революционные события 1917 г. теперь именуются как Великая российская революция, в которой вычленяют два этапа - февральский (Февраль) и октябрьский (Октябрь).
Подобная периодизация имеет право на существование при условии, что концептуальные трансформации не ведут к сущностным подлогам и методологическим изъянам Научный отказ от двух социальных революций в России - Февральской и Октябрьской, объединение их в одну затушевывает наличие в общественном движении социальных точек бифуркации, которые являют собой момент перехода общества от одного качественного состояния к другому. Прежняя терминология это учитывала: две революции 1917 г. очень близки хронологически, но, с точки зрения общественно-экономического излома, представляли собой антиподы по признаку «характер революции» (буржуазно-демократический и социалистический).
В обновленной концептуальной трактовке последнего нет, тем самым устраняется субстанциальная характеристика конкретного исторического факта и процесса; преподносится релятивистское в духе современного трансмодернизма обозначение революционного процесса: «от демократии к диктатуре». Великая российская революция трактуется в аспекте деятельности политических партий при абсолютном игнорировании роли и интенций
самых разнородных социальных течений. Замалчивается кардинальный для науки этиологический момент всех социальных революций - вопрос о собственности, детерминирующий весь ход революционного процесса. В итоге характер революции, ее движущие силы, отношения собственности, аккумулирующие причины эпохального скачка от одного этапа революции (Февраля) к другому (Октябрю), выпали из обновленного видения Великой революции.
Что ж, нет пророка в своем Отечестве! Возможно, взгляд со стороны позволит внести ясность в проблему?
Попробуем обратиться к зарубежным историкам, переводные исследования которых о русской революции вышли в свет в XXI веке. В первую очередь, ими отмечается глобальная общецивилизационная значимость революции 1917 г., остающейся центральным событием мировой истории XX в., определившим главные векторы ее развития [6, с. 141; 10, с. 6; 12, с. 12; 13, с. 435; 14, с. 9].
Для зарубежных историков термин «Великая российская революция» не нов, в самых разнообразных трактовках (с преобладанием термина «русская революция») использовался ими изначально при сохранении терминов «Февральская революция» (С. Бэдкок, И. Дойчер, П. Кенез, Э. Лор, Р. Пайпс, Р. Такер, Р. Уорт, П. Холквист, Дж. Хоскинг) и «Октябрьская революция» (И. Дойчер, Э. Каррер д'Анкосс, П. Кенез, Ю. Кока, Ст. Коэн, М. Ма-лиа, А. Рабинович, Р. Такер, Адам Б. Улам, Р. Уорт).
Уяснение вопроса о характере революции для зарубежных историков представляется приоритетным, поскольку они однозначно подчеркивают своеобразие исторической эволюции России, соединившей в себе нарастание индустриального развития, сдерживаемого архаичной политической системой, и сохранение этатистски-общинного менталитета российского народа, основную массу которого составляло патриархально-социалистское крестьянство [9, с. 174]. Именно этим специфическим сочетанием объясняют они вызревание в русской революции не только Февраля, но и Октября. Революция 1917 г., по их мнению, просто не могла остановиться на Феврале. М. Малиа (США) подмечает, что после восстания декабристов в 1825 г. «...революция и социализм в России стали практически синонимами» [8, с. 37]. Пожизненный секретарь Французской академии Э. Каррер д'Анкосс категорично утверждает, что после Февраля «Россия неотвратимо катилась к новой революции.» [4, с. 166], а после корниловского мятежа буржуазная демократия была обречена.
Более того, зарубежные исследователи подмечают, что социалистический вектор российской революции был неизбежен в силу не только направленности его против самодержавной системы (Февраль), но и против западно-индустриального либерализма. Когда перед российским человеком оказался выбор между западным парламентаризмом и традиционно народной формой общинного самоуправления, он выбрал последнее. Американский историк П. Кенез констатирует парадоксальную ситуацию в революционном процессе: сторонники либерального переустройства России, концентрирующиеся вокруг Временного правительства, отстали от хода революционного движения, тонус которому уже задавали народные массы, требующие социальной радикализации реформ. В итоге он зафиксировал провал либерального проекта в революционной России: «Было очевидно, что либеральный и демократический режимы провалились, они не смогли справиться с многочисленными проблемами России» [5, с. 18]. У. Розенберг (США) солидарен, что политика большевиков «по сути, являлась скорее радикальным продолжением, чем революционным разрывом с прошлым» [3, с. 159].
Их соотечественник Э. Пол момент социалистического крена революции после Февраля определил в появлении фабричных комитетов как «неожиданного продукта Февральской революции». Они сформировались в каждом промышленном центре Европейской России, имея самые разнообразные названия (фабричные, заводские комитеты, рабочие советы, советы старейшин), что свидетельствовало о стремлении рабочих «иметь право голоса и в управлении производством» [11, с. 148]. Фактически, это был первый шаг к производственному самоуправлению самих трудящихся. Причем, как подмечает американский историк, лозунг «рабочего контроля» был подхвачен и стал стремительно распространяться по всей России, что подчеркивало массовую социалистичность рабочего сознания и поведения.
От характера, а, значит, и перспектив революционного движения зависела реализация социальных ожиданий его участников. С. Бэдкок, А. Верт, И. Дойчер, Э. Каррер д'Анкосс, Ст. Коэн, Д. Ливен, Р. Пайпс, Дж. Сэнборн, Дж. Хоскинг, Л. Энгельштейн в своих трудах отмечают всевозрастающий накат массового характера революционной стихии, как показатель коммунитарных настроений российского населения.
В данном ракурсе Э. Лор (США) подвергает сомнению приверженность современных российских историков к отказу октябрьскому перевороту в социалистическом характере революционности, к приданию ему статуса дежурного захвата власти с целью установления большевистской диктатуры. «Вовсе не является аномальным то, - пишет он, - что коммунизм XX столетия имел наибольший эффект не в промышленно развитых, а скорее в отстающих странах, выступая в качестве идеологии антиимпериалистического национального освобождения, т.е. программы мобилизации развивающихся стран против натиска международного капитала и транснациональных корпораций и модели изоляционистского развития экономики» [7, с. 203].
Сущностные проявления развития общества, характер его «развилочного» состояния идентифицирует феномен собственности. Британская исследовательница С. Бэдкок на примере Казанской и Нижегородской губерний революционной эпохи, изучая условия жизни российских обывателей, как причину неудачи «демократической альтернативы» в России выдвинула отторжение, невозможность в 1917 г. «...убедить людей уважать частную собственность...» [2, с. 109]. По ее мнению, монетаристская упёртость правящей элиты вошла в жесткое, неразрешимое противостояние с нежеланием народа поддерживать политический курс Временного правительства, направленный на внедрение в России европейского варианта капитализма. Живущий в США историк О.А. Арин категоричен, что «.капитализм как тотальная политико-экономическая система не соответствует характеру и умострою русского народа, цивилизация которого сформирована на иных политических, экономических и культурных основаниях» [1, с. 108].
Нарастание общего революционного катаклизма шло параллельно с ростом напряжения в деревне вокруг вопросов частной собственности на землю. В условиях бездеятельности Временного правительства с лета 1917 г. крестьяне, ментально стремящиеся к уравнительности, самовольно стали захватывать помещичьи земли и угодья, предваряя большевистские декреты о земле. Накануне революционного 1917 г., по мнению Р.С. Уортмана (США), «большинство крестьян по-прежнему претендовали на помещичьи земли», «ожидали конфискации и перераспределения помещичьих имений», «надеялись на "Черный передел"» [15, с. 683].
Подводя итог краткому историографическому обзору, можно заключить, что в трудах, как сторонников ревизионистской трактовки российской революции, так и приверженцев тоталитарной ее модели выявляются объективные исторические факты, свидетельствующие о неизбежности двухэтапности Великой российской революции, как следствии кумулятивного характера естественных, ментальных потребностей российского населения. Показателен вывод А. Рабиновича (США), что «.Октябрьская революция в Петрограде была в меньшей степени военной операцией, а в большей - объективным и постепенным процессом, корни которого крылись в массовой политической культуре.» [12, с. 13]. Учитывая фундаментальные, методологически выверенные наработки зарубежных исследователей о Великой российской революции, особенно в лице «ревизионистского» направления, следует признать, что они, абсорбируясь с интерналистским принципом функционирования исторической науки, внесли позитивный вклад в научное осмысление революционных процессов в России.
Литература:
1. Арин О.А. (Алекс Бэттлер). Правда и вымыслы о царской России: Конец XIX - начало XX века. М.: ЛЕНАНД, 2010. 200 с.
2. Бэдкок С. Переживая историю российской революции: 1917 год в провинции // Отечественная история. 2007. № 4. С. 103-112.
3. Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина / под ред. Р.Г. Суни, Т. Мартина; [пер. с англ. В.И. Матузовой]. М.: РОССПЭН; Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина», 2011. 376 с.
4. Каррер д'Анкосс, Э. Ленин / Пер. с франц. М.: РОССПЭН, 2002. 384 с.
5. Кенез П. Красная атака, белое сопротивление 1917-1918 / пер. К. Никифоров. - М.: Центрполиграф, 2007. 288 с.
6. Лифу Х. (КНР). Почему советские люди «перестали дорожить» советским государством? Централизованная система распределения общественных ресурсов в СССР // Российская история. 2012. № 1. С. 141-147.
7. Лор Э. Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны / пер. с англ. В. Макарова. М.: Новое литературное обозрение, 2012. 304 с.
8. Малиа М. Александр Герцен и происхождение русского социализма. 1812-1855 / Перевод с англ. А. Павлова, Д. Узланера. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2010. 568 с.
9. Нарский И.В. M. Hildermeier. Gecshichte Russlands. Vom Mittelalter bis zur Oktoberrevolution // Российская история. 2015. № 2. С. 172-177.
10. Петибридж Р. Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918 / Пер. с англ. И.Е. Полоцка. М.: ЗАО Центрполиграф, 2006. 319 с.
11. Пол Э. Русские анархисты. 1905-1917 / Пер. с англ. И.Е. Полоцка. М.: ЗАО Центр-полиграф, 2006. 272 с.
12. Рабинович А. Большевики у власти. Первый год советской эпохи в Петрограде / Пер. с англ. И.С. Давидян. М.: АИРО^-Новый хронограф, 2008. 624 с.
13. Себаг-Монтефиоре С. Молодой Сталин / Пер. с англ. Оборин Л. М.: Corpus, АСТ, 2014. 576 с.
14. Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917-1918 / Пер. с англ. Л.А. Игоревского. М.: ЗАО Центрполиграф, 2006. 271 с.
15. Уортман Р.С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. В 2 т. Т. 2: От Александра II до отречения Николая II / Пер. с англ. И.А. Пильщикова. М.: ОГИ, 2004. 796 с.
References:
1. Arin O.A. (Aleks Bjettler). Pravda i vymysly o carskoj Rossii: Konec XIX - nachalo XX veka. M.: LENAND, 2010. 200 s.
2. Bjedkok S. Perezhivaja istoriju rossijskoj revoljucii: 1917 god v provincii // Otechestvennaja istorija. 2007. № 4. S. 103-112.
3. Gosudarstvo nacij: Imperija i nacional'noe stroitel'stvo v jepohu Lenina i Stalina / pod red. R.G. Suni, T. Martina; [per. s angl. V.I. Matuzovoj]. M.: ROSSPJeN; Fond «Prezidentskij centr B.N. El'cina», 2011. 376 s.
4. Karrer d'Ankoss, Je. Lenin / Per. s franc. M.: ROSSPJeN, 2002. 384 s.
5. Kenez P. Krasnaja ataka, beloe soprotivlenie 1917-1918 / per. K. Nikiforov. - M.: Centrpoligraf, 2007. 288 s.
6. Lifu H. (KNR). Pochemu sovetskie ljudi «perestali dorozhit'» sovetskim gosudarstvom? Centralizovannaja sistema raspredelenija obshhestvennyh resursov v SSSR // Rossijskaja istorija. - 2012. - № 1. - S. 141-147.
7. Lor Je. Russkij nacionalizm i Rossijskaja imperija: Kampanija protiv «vrazheskih poddannyh» v gody Pervoj mirovoj vojny / per. s angl. V. Makarova. M.: Novoe litera-turnoe obozrenie, 2012. 304 s.
8. Malia M. Aleksandr Gercen i proishozhdenie russkogo socializma. 1812-1855 / Perevod s angl. A. Pavlova, D. Uzlanera. M.: Izdatel'skij dom «Territorija budushhego», 2010. 568 s.
9. Narskij I.V. M. Hildermeier. Gecshichte Russlands. Vom Mittelalter bis zur Oktoberrevolution // Rossijskaja istorija. 2015. № 2. S. 172-177.
10. Petibridzh R. Russkaja revoljucija glazami sovremennikov. Memuary pobeditelej i pobezhdennyh. 1905-1918 / Per. s angl. I.E. Polocka. M.: ZAO Centrpoligraf, 2006. 319 s.
11. Pol Je. Russkie anarhisty. 1905-1917 / Per. s angl. I.E. Polocka. M.: ZAO Centrpoligraf, 2006. 272 s.
12. Rabinovich A. Bol'sheviki u vlasti. Pervyj god sovetskoj jepohi v Petrograde / Per. s angl. I.S. Davidjan. M.: AIRO-XXI-Novyj hronograf, 2008. 624 s.
13. Sebag-Montefiore S. Molodoj Stalin / Per. s angl. Oborin L. M.: Corpus, AST, 2014. 576
s.
14. Uort R. Antanta i russkaja revoljucija. 1917-1918 / Per. s angl. L.A. Igorevskogo. M.: ZAO Centrpoligraf, 2006. 271 s.
15. Uortman R.S. Scenarii vlasti: Mify i ceremonii russkoj monarhii. V 2 t. T. 2: Ot Aleksan-
dra II do otrechenija Nikolaja II / Per. s angl. I.A. Pil'shhikova. M.: OGI, 2004. 796 s.
— • —
Сведения об авторе
Александр Васильевич Грехов, доктор философских наук, заведующий кафедрой социально-гуманитарных наук, Нижегородская государственная медицинская академия (Нижний Новгород, Россия).
— • —
