CC BY
31
УДК 8; 821.161.1
Л.В. РЫЖКОВА-ГРИШИНА
кандидат педагогических наук, проректор по научной работе и международным связям Рязанского института бизнеса и управления E-mail: [email protected]
UDC 8; 821.161.1
L.V. RYZHKOV-GRISHIN
candidate ofpedagogical sciences, vice rector for scientific work and international relations of the Ryazan institute of
business and management E-mail: [email protected]
«ВЕЧНОЕ ЗЕРНО» КАК АЛЛЕГОРИЯ ЖИЗНИ И СМЕРТИ В ПОЭТИЧЕСКОЙ ПАРАДИГМЕ Н.И. ТРЯПКИНА «ETERNAL GRAIN» AS ALLEGORY OF LIFE AND DEATH IN TRYAPKIN'S POETIC PARADIGM
В статье рассматривается натурфилософская тема жизни и смерти в творчестве Н.И. Тряпкина (1918 -1999), русского и советского поэта, лауреата Государственной премии России по литературе 1992 года. Свое отношение к этому сложному философско-психологическому вопросу поэт выразил через образ «вечного зерна», метафоры непрекращающейся жизни. Данная тема, имея различные смысловые нюансы, в целом решалась поэтом в позитивном ключе.
Ключевые слова: «вечное зерно», жизнь и смерть, время, бесконечность, Н.И. Тряпкин.
In article the physiophilosophical subject of life and death in Tryapkin's (1918 - 1999) creativity, the Russian and Soviet poet, the winner of the State award of Russia in literature of1992 is considered. The poet expressed the relation to this question difficult philosophical psychologically in an image of «eternal grain», a metaphor of incessant life. This subject, having various semantic nuances, as a whole decided the poet positively.
Keywords: «eternal grain», life and death, time, infinity, N.I. Tryapkin.
Характеризуя лирику Н.И. Тряпкина в целом, становится очевидным ее позитивный характер, что явственно отразилось в его стихотворениях на такую сложную философско-психологическую тему жизни и смерти, в рассуждениях о сути и предназначении земного бытия человека. Следует подчеркнуть, что стихотворений пессимистического характера, отмеченных печатью уныния и беспросветности, у поэта немного. Его лирический герой - оптимист, причем, оптимист-философ, которому подвластны все четыре стихии: «Земля, Вода, и Воздух, и Огонь! / Святитесь все - и ныне и вовеки... / Лети, мой Конь! / Лети, мой вечный Конь, / Через моря вселенские и реки!» [2, с. 366]. Можно предположить, что поэт далеко не патетически верил в то, что однажды умерев, он когда-нибудь обязательно возродится: «Чтоб снова тлеть - и заново рождаться» [Там же]. Видимо, эта вера имела очень глубокие корни, и надо сказать, что подобный взгляд - отражение мировоззрения, восходящего к натурфилософии древних и, в частности, к идее реинкарнации души, ее вечного круговорота, которую мы находим в индуизме, буддизме и других мировых религиях.
В этом смысле примечательно стихотворение «Песнь песней», в котором поэт задается вопросом: «Где поколение отцов? Где предки наши?» и, проводя параллель с жизнью уже своего поколения, итожит: «А ты, земное колесо, / Не сбавишь хода. / И все грозней в мое лицо / Глядит природа» [2, с. 371]. И понимая неотвратимость собственного грядущего конца, восклицает: «И пусть там снова целину / Поднимут внуки / И снова к вечному зерну / Приложат руки» [2, с. 372].
Вечное зерно... Мы невольно останавливаем внимание на этом завораживающем образе, ведь перед нами - величественная метафора вечной, непрекращающейся жизни, свидетельствующая о зоркости поэта и поистине безграничных возможностях слова, которые были ему подвластны. «Смертен человек, но не смертно человечество. Преходяще все на земле, но вечно зерно, в котором невидимо, неслышимо, неощутимо, в каком-то непостижимом состоянии живет жизнь» [1, с. 69]. Поэт часто задумывался об этом и, конечно, как и все другие люди, надеялся на потомков - своих внуков, понимая, что и они - участники того же круговорота, и что их ждет та же «горстка праха»:
А после вновь - песок, песок, Да эта птаха,
Да этот скорбный голосок Над горсткой праха [2, с. 372].
Обратим внимание на ритмический рисунок строфы, здесь мы видим ямб с чередующимися мужскими и женскими рифмами.
- / - / - / - / - / - / -- / - / - - - / - / - / -
Но далее энергия стиха становится мощной, кипучей, почти неуправляемой, словно вырывающейся за пределы стихотворения, и поэт неожиданно меняет мягкий в данном случае ямб (благодаря чередующимся мужским и женским рифмам) на исключительно муж-
© Л.В. Рыжкова-Гришина © L.V. Ryzhkov-Grishin
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - РИТШЬОИСЛЬ
ской, безапелляционный - жесткий и решительный, словно рубленый. И хотя облегченная стопа здесь продолжает присутствовать, как и ранее, характер стиха становится иным.
Есть тайна среди тайн: Рождение и Смерть, Рождение и Смерть,
И да восславит Гимн земную круговерть, Земную круговерть! [2, с. 373].
- / - - - / - / - - - / - / - - - / - - - / - / - / - - - / - / - - - /
Анализируя это стихотворение, исследователь, казалось бы, всё понимает разумом, ведь любая строфа поддается разъятию, каждую строчку можно рассмотреть, что называется, под лупой. Мы видим, что в первом и третьем стихах по шесть стоп, из которых две - облегченные, второй и четвертый стихи содержат всего по три стопы с одним пиррихием. Но после этого объяснения мы с недоумением говорим себе, что это ничего не дает нам для понимания того, как поэт добивался такой музыкальности и «ворожейной» красоты. Любой исследователь признается в этом и, положа руку на сердце, скажет, что чем больше он занимается теорией и практикой стихосложения, тем все более убеждается в том, что тайна рождения стиха подобна тайне рождения самой жизни.
Совсем иначе выглядит в стихотворении его третья, завершающая часть. Здесь уже меняется не только ритмический рисунок, но и размер - с чеканного ямба поэт переходит на медитативный анапест:
Все-то ближе да ближе Тот последний исход. Никого не обижу У моих у ворот [2, с. 373].
- - / - - / -- - / - - / - - / - - / -- - / - - /
Лирический герой словно подводит итоги прожитого, с грустью смотрит он на жизненную круговерть, эту жалкую и возвышенную суету, уже все понимая и все принимая: «И пускай наши ветки / Снеговей унесет. / Призывают нас предки / Свой исполнить черед» [2, с. 374].
Четвертая часть стихотворения несет на себе печать соломоновой снисходительности: все проходит. Вот и поэт Н.И. Тряпкин, в свою очередь, отмечает: «Проходит все - и солнце, и трава, / И грозы всех богов и Тамерланов. / И сколько слез и сколько торжества / Укрыли вы, подножия курганов!» [2, с. 374]. А вот в пятой и шестой частях стихотворения уже нет этого примирительно-философского настроения, здесь лирический герой предстает залихватским, разбитным мо-лодцем, ведь на дворе стоит Апрель. Это, видимо, так много значило для самого поэта, что он даже выделил
прописной буквой название месяца.
Тема жизни и смерти в интерпретации Н.И. Тряпкина, тем не менее, имела и другое звучание. Осознание мысли о бренности земной жизни человека рождало у него строки глубокие и прочувствованные, с налетом грусти и даже скорби, особенно это проявлялось с возрастом. Но уже в сорок лет поэтом было написано стихотворение «Две элегии», где идет речь о близости холодов, шорохах «пустующего сада», пении петуха, более похожего на зов «из дальнего, невидимого града» [2, с. 205 ]. Через десять лет зов «невидимого града» стал слышен поэту еще более явственно, в стихотворении «Заповедь» эта мысль будет высказана еще пронзительнее, ведь в этом возрасте «Жизнь перешла за ту черту, / Где слышишь голос вьюг полночных» [2, с. 224].
В духе народной традиции смерть поэт связывает с холодами, близостью наступающей зимы, ледяной стужей, вьюгами, но самое примечательное - с переходом за некую черту, границу между мирами.
Обратимся к стихотворению 1981 года «Будильник», полному тяжелых предчувствий, охвативших лирического героя. В этом стихотворении ход обычных часов в ночной тиши воспринимается им не как простое тиканье, а как стук копыт неведомого всадника. И все стихотворение охвачено мрачноватыми мистическими настроениями, словно жутковатый покров, туманная завеса укрывает от нас некое таинство. И только: «Звучно цокают подковы. Путь ложится напрямик. / Конь копытами считает каждый камень, каждый миг» [3, с. 171]. Поэт задается вопросом: «Кто он - всадник неустанный? Просто путник иль гонец? / Из какого он предела и в какой спешит конец?» [Там же]. И он понимает, что этот невидимый, таинственный Всадник - неусыпное Время, которое отсчитывает каждое мгновение жизни, и лирическому герою становится страшно, ведь эта жизнь видится ему конечной, и всадник, к его ужасу, неутомим.
Тема жизни и смерти звучит и в стихотворении «Погулял с котомочкой немного...». Границы его поэтической парадигмы расширялись, если в предыдущем стихотворении мы говорили о чувстве страха и мистических настроениях, то теперь этого нет, вместо них появляется смирение и христианская кротость.
Конечно, настроения поэта менялись, поскольку ничто человеческое ему не было чуждо, и все же душа его не хотела мириться с таким печальным концом, ему хотелось верить в бессмертие, и он верил в это. Ему хотелось думать о цикличности жизни, и он думал об этом. Ведь он понимал, что «Рождение и Рост» сменяют друг друга. И потому призывал слушать «великий хорал» Времени и смотреть «вечному Солнцу» в глаза, но самое главное - его лирический герой был готов к активным действиям и созидательному труду во имя этого и восклицал: «И руки свои приготовим для новых борозд» [3, с. 140 ]. Это строки из стихотворения 1970 года «Знакомое поле.», где выражено страстное желание жить, но не для того, чтобы бессмысленно и бесцельно продолжать свое существование, а чтобы
творить и создавать красоту, и он уже готов был прокладывать эти новые борозды ради Вечного Зерна. Так преломлялась на страницах лирики Н.И. Тряпкина тема жизни и смерти, она расширяла границы его сознания и принимала поистине громадные масштабы. Натурфилософский аспект темы жизни и смерти в его
поэтическом пространстве становится чем-то более значимым и цельным, нежели просто лирическая темаа. Это было его прорывом к поэтический космос, отражением бесконечности бытия, а может быть, и прикосновением к тому, что еще Пифагор называл «музыкой сфер».
Библиографический список
1. Рыжкова-Гришина Л.В. Свеча Земли. Творческий путь Н.И. Тряпкина: Монография. Рязань: Скрижали, Рязанский институт бизнеса и управления, 2012. 294 с. (Научная школа по русскому языку и развитию речи).
2. Тряпкин Н.И. Горящий Водолей / Сост., вступ. ст. С.С. Куняева. М.: Молодая гвардия, 2003. 493 с.
3. Тряпкин Н.И. Стихотворения. М.: Дет. литература, 1983. 190 с.
References
1. Ryzhkov-GrishinL.V. Earth candle. Career of Tryapkin: Monograph. Ryazan: Tables, Ryazan institute of business and management, 2012. 294 pages (School of sciences on Russian and speech development).
2. Tryapkin N.I. Burning Aquarius / Sost. вступ. Art. of S. S. Kunyaev. M: Young guard, 2003. 493 pages.
3. Tryapkin N.I. Poems. M: It is put. literature, 1983. 190 pages.
УДК 82-193.1 КЛЕОБУЛ+82-193.1 СИМФОСИЙ
UDC 82-193.1 KLEOBUL+82-193.1 SIMFOSY
Т.В. СТРУКОВА
кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры иностранных языков Орловского государственного института искусств и культуры E-mail: [email protected]
T.V STRUKOVA
сandidate of Philology, Lecturer of Department of Foreign Languages, Orel State Institute of Arts and Culture E-mail: [email protected]
ЖАНР ЗАГАДКИ В АНТИЧНОЙ И ПОЗДНЕЙ ЛАТИНСКОЙ ПОЭЗИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ЗАГАДОК КЛЕОБУЛА И СИМФОСИЯ)
GENRE OF THE RIDDLE IN THE ANTICUE AND LATE LATIN POETRY (BASED ON THE RIDDLES OF CLEOBULUS AND SIMFOSIY)
В статье анализируется концептосфера загадок Клеобула и Симфосия, отображение в них когнитивной картины мира. Особое место отводится рассмотрению мифопоэтической образности и сюжетов прецедентных текстов. Автор приходит к заключению, что большинству загадок свойственна познавательно-эвристическая функция.
Ключевые слова: метафора, концепт, концептосфера, перцептивный образ, прецедентный текст.
The author of the article analyzes concept sphere of Cleobulus's and Simfosiy's riddles and displaying in them a cognitive picture of the world. A special attention is given to consideration of myth poetic imagery and plots ofprecedent texts. The author comes to the conclusion that the majority of the riddles is characterized by cognitive and heuristic function.
Keywords: metaphor, concept, concept sphere, perceptive image, precedent text.
Загадка - один из древнейших фольклорных жанров, возникновение которого традиционно связывают с существованием тайной магической речи первобытного общества, с архаическим ритуалом, «моделирующим преодоление хаоса и упорядочение состава мира путем обозначения и именования каждого его элемента», а также с явлениями языкового табу. Загадки представляют собой «одновременно и продукт, и инструмент языковой категоризации и концептуализации мира,
идентификации, сравнения и систематизации его элементов» [6: 234].
С течением времени, в процессе взаимовлияния праславянского наследия, средневековой славянской книжности, античной, библейской и восточной традиций сформировалась «ведущая ритуально-игровая коммуникативная функция» загадки, которая характеризует прагматику загадок как «особый вербальный акт диалогического характера, цель которого может, в зави-
© Т.В. Струкова © T.V Strukova
