CC BY
104
М. Д. Воейкова
ИЛИ РАН- СПбГУ, Санкт-Петербург
ВАРЬИРОВАНИЕ ФОРМ СВ/НСВ В ИМПЕРАТИВЕ: АНАЛИЗ
ФАКТОРОВ1
1. Введение. К постановке проблемы
Варьирование видовых форм в императиве на материале русского языка издавна было объектом внимания лингвистов и сейчас вызывает живой интерес, причем в последнее время открылись новые аспекты анализа этой проблемы. Актуальный и подробный обзор точек зрения содержится в работе [Зорихина-Нильссон 2012]; здесь мы напомним основные моменты и отразим существенные для нашего материала особенности различных точек зрения. Первые работы на эту тему появились в конце 50-х — начале 60-х годов [Исаченко 2003; Шмелев 1959]. Основы современного семантического объяснения выбора вида в императиве содержатся в вышеупомянутой статье Д. Н. Шмелева (см. раздел 2).
Следующий всплеск интереса к проблеме выбора видовых форм приходится на 90-е годы, ср. [Падучева 1996; Храков-ский 1990; 1996]. В это время были эксплицитно сформулированы теоретические основы исходно семантического, функционально-грамматического описания данных форм, в том числе и с учетом анализа межкатегориального взаимодействия. Однако проблема явно не была исчерпана, так как в прошедшее десятилетие появился целый ряд новых публикаций на эту тему [Бенаккио 2004; Вепас-сЫо 2006; Бирюлин 2012; Zorikhina Мкэоп 2013; Падучева 2010; Шатуновский 2004]. В последних работах возникали новые аспекты рассмотрения проблемы — так, в поле зрения оказалась фигура
1 В 2014 году работа поддерживалась Российским научным фондом, грант 1418-03668, «Механизмы усвоения русского языка и становление коммуникативной компетенции на ранних этапах развития ребенка».
Наблюдателя [Падучева 2010]. Особенное внимание было уделено прагматическому истолкованию этого явления с позиций вежливости [Benacchio 2002; 2006; Зорихина-Нильссон 2012]. В работах Л. А. Бирюлина [2012] и Р. Бенаккио [Бенаккьо 2010] были намечены основания типологического сравнения при анализе форм императива. Тогда же мы попытались проследить, как происходит усвоение видовых противопоставлений в императиве у маленьких детей, и обнаружили существенные типологические различия между данными русского и греческого языков [Stephany, Voeikova 2012; 2015]. При этом мы анализировали речь взрослых участников коммуникации, обращенную к детям, стараясь представить ее как один из регистров устной речи.
Особенно интересными в речи родителей оказались частотные императивные формы, которые являются наиболее вероятными кандидатами для гештальтного усвоения (запоминания в целостном виде, entrenchment, frozen forms — в разных теоретических моделях). Эти формы зачастую представляют собой переходное явление между полноправными глаголами и дискурсивными маркерами (далее ДМ). Во многих случаях частотные формы СВ и НСВ в императиве используются равноправно, так что возможна практически равноценная замена одного вида другим. Такие употребления мы назвали «неспецифическими» [Воейкова 2014; Иванова, Воейкова 2014]. Очевидно, что это явление может быть характерно для разных глаголов, а причины неспецифического употребления у глаголов разных акци-ональных классов не совпадают. В этой статье мы сосредоточимся на неспецифическом употреблении вида в ДМ от глаголов восприятия типа смотри-посмотри, слушай-послушай. В тексте будут освещены следующие вопросы: 1) краткое описание истории разработки проблемы, включая семантические и прагматические факторы, влияющие на выбор форм СВ и НСВ в императиве; 2) дальнейшее развитие понятия ментального видового коррелята; 3) анализ неспецифических видовых форм в речи взрослого, обращенной к ребенку, с особенным вниманием к ДМ; 4) анализ подобных форм в устной разговорной речи на материале НКРЯ; 5) выводы.
2. Семантические и прагматические факторы, влияющие на выбор форм СВ и НСВ в императиве
По общему мнению исследователей данного явления, употребление СВ в императиве является более нейтральным, а употребление НСВ оказывается нагруженным дополнительными семантическими и прагматическими оттенками. Ср. (1а) и (1б)2:
(1а) Держа пистолет в левой руке, он вытащил у нее из кармана телефон и бросил в бочку. — Теперь, пожалуйста, разденьтесь, — деловито приказал он. — И не тяните — времени мало.
[Юрий Буйда. Город палачей (2003)]
(1б) — Раздевайтесь, — сказала Марина, когда мы вошли в дом. — Понятно, — сказала Марина. — Ну, раздевайтесь, чего же вы стоите? Давайте сюда ваши перчатки.
[Андрей Геласимов. Год обмана (2003)]
Как видно из сравнения (1а) и (1б), императив СВ применяется в тех случаях, когда содержание прескрипции неизвестно слушающему заранее, не вытекает из общей ситуации общения. Соответственно, такое требование или просьба не претендуют на то, чтобы их выполнили немедленно: императив СВ оставляет слушающему время «на обдумывание» прескрипции. Точнее было бы сказать — поскольку сложно в каждом случае оценить, как долго можно без ущерба для успешной коммуникации не выполнять прескрипцию, — что императив СВ нейтрален по отношению к времени выполнения прескрипции, в то время как императив НСВ предполагает безотлагательный приступ к действию. Другие семантические нюансы обнаруживаются в императиве НСВ при более детальном анализе.
Исключительно богатая по содержанию статья Д. Н. Шмелева [1959] в краткой форме описывает семантические особенности НСВ в императиве. Он приводит в своей работе следующие основные контексты такого употребления:
1) Употребляется для обозначения постоянного или повторного действия (мой руки перед едой = всегда);
2 Все примеры, не имеющие дополнительных указаний, взяты из Национального корпуса русского языка. Высказывания детей и их родителей взяты из Базы данных по детской речи РГПУ им. А. И. Герцена — ИЛИ РАН.
2) Может значить не 'вообще делай', а 'делай сейчас, скорее', т. е. обозначает побуждение к немедленному совершению действия;
3) Действие предельно приближено к моменту высказывания, как бы совпадает с ним;
4) Действие само по себе так или иначе уже предполагается (ожидается или естественно в данной ситуации);
5) Побуждение является только знаком для начала действия или условным вежливым приглашением;
6) Побуждение определяет, как должно исполняться действие.
Разбивка на подпункты семантических зон, выделенных Д. Н. Шмелевым, осуществлена нами — в его статье не выделяется специально подпункт 6, который нам показался (с учетом материала детской речи) отдельным случаем употребления НСВ (см. об этом ниже). В работах авторов 90-х годов основные разновидности такого употребления были значительно конкретизированы.
В ранних исследованиях Д. Н. Шмелева и А. В. Исаченко [2003] особенности видовых предпочтений в императиве связывались с инвариантными значениями видов в индикативе. Это касается выделения подпункта 1: разумеется, постоянное или повторное действие обозначается формами НСВ и в индикативе, и в императиве. При этом довольно часто высказывание содержит явное или скрытое условие, ср. (2а) и (2б):
(2а) Если вы никак не можете добиться красоты нежной белоручки, держите дома нитяные перчатки. [Светлана Чечилова. Вещь в себе (1999)//«Здоровье», 1999.03.15]
(2б) Нет, молодые собачники, охотники, молодожены, поэты, не верьте никогда внезапному счастью, знайте, напротив, что иллюзия эта в самом деле есть величайший барьер на вашем пути, и вы должны не сидеть на нём, а перескочить.
[М. М. Пришвин. Кэт (1925)]
В (2а) условие выражено явно, в (2б) оно подразумевается: во всех случаях, когда вам покажется, что вам сопутствует внезапное счастье, нужно знать, что это иллюзия, которая станет барьером
на пути всех собачников, охотников, молодоженов и поэтов. Парадоксальный выбор адресатов и их широкая референциальная отнесенность подчеркивают, что высказывание (2б) имеет обобщенный смысл.
Соотношению общей видовой семантики и употребления видов в императиве посвящены исследования И. Б. Шатуновского [Ша-туновский 2004], в которых семантика видовых форм в императиве соотносится с частными видовыми значениями индикатива. Автор подчеркивает семантический компонент осведомленности и готовности говорящего к совершению действия в случае его обозначения НСВ императива (подпункты 4-5): исполнитель в этом случае уже «самостоятельно сделал выбор», а говорящий лишь побуждает его начать действие. Иными словами, в отличие от ранних работ, современные исследования подчеркивают избирательную преемственность семантики вида в императиве по отношению к индикативу и значительно уточняют первоначальные наблюдения.
Выделенный Д. Н. Шмелевым признак 3 оказался неоднозначным: если речь идет о начальной фазе действия, которое уже совершается, то НСВ может означать призыв к его продолжению, ср. отмеченную В. С. Храковским и Ю. Д. Апресяном тенденцию к редупликации форм в подобных случаях сидите-сидите, плачь-плачь [Апресян 2012; Храковский 2012: 556]. Императив в таком случае может иметь пермиссивный оттенок ^п^га Nilsson 2013:203], особенно если он образован от глаголов неконтролируемого действия. В других случаях редупликация придает требованию оттенок особенной интенсивности, ср. пример Ю. Д. Апресяна: Гордись, гордись своей проклятой славой (= 'можешь гордиться') уб. Стыдись! Стыдись! (= 'должен очень стыдиться') [Апресян 2012: 20]. В последнем случае налицо ироническое или «злорадное» использование данной формы. Итак, пункт 3 может быть сформулирован как призыв к немедленному началу действия, если оно еще не начато, и призыв к его продолжению, если оно уже началось.
Е.В. Падучева [1996] уделяет особенное внимание семантическим признакам 2, 3 и 4, считая основными условиями употребления НСВ в императиве призыв к немедленному (безотлагательному) совершению действия, побуждение начать действие и его предсказуемость в сложившихся условиях. В.С. Храковский дополнительно к этому подробно анализирует признак 4, а также подчеркивает
близость момента речи и предполагаемого начала действия (оно должно было начаться либо непосредственно до момента речи, либо сразу после него) [Храковский 1988;Храковский 1996; 2012: 557]. При этом В. С. Храковский объясняет особенности противопоставления НСВ/СВ в императиве результатом межкатегориального взаимодействия вида и наклонения (см. об этом направлении также в [Пупы-нин 1992; 1996а; Храковский 1990; 1996], ср. также интерпретацию различий в употреблении вида в прошедшем и будущем временах в [Падучева 2010]). Выбор формы вида в императиве во многих случаях связан с деформацией некоторых частных значений в ирреальных наклонениях. Иными словами, относительно признаков 1-5 между исследователями существует определенное единодушие. Остановимся на тех пунктах, которые вызывают споры и сомнения.
Прагматическое объяснение выбора СВ и НСВ было конкретизировано, в первую очередь, в работах Р. Бенаккио, например, [Бен-аккио 2004; ВепассЫо 2006]. Она указывает на то, что выбор СВ в императивном высказывании является немаркированным и манифестирует дистантную вежливость, в то время как выбор НСВ может быть знаком контактной вежливости или невежливости, в зависимости от того, соответствует ли статус собеседников необходимым для контактного взаимодействия условиям. Так, (3а) иллюстрирует ситуацию дистантной вежливости, (3б) отражает вежливость контактную, а (3в) является примером невежливого, настоятельного, грубого приказа:
(за) Я обмакнул палец. — Открой рот. Он зажмурился и высунул сладкий инжирный язык. [А. Волос. Недвижимость (2000)]
(зб) Вот я помню... — Он постучался. — Открывай, Марковна!
[Ю. О. Домбровский. Факультет ненужных вещей]
(зв) Бырым стал багровым. — Открывай ведро! — захрипел старший инспектор, перейдя на «ты».
[Т. Соломатина. Акушер-ХА! Байки (2009)]
Определение прагматических условий зависит от множества различных, в том числе и внеязыковых факторов (например, сложным является во многих случаях учет статуса собеседников), так что некоторые речевые акты допускают равнозначное употребление СВ
и НСВ. По наблюдениям Н. В. Зорихиной-Нильссон [2012: 203], такая ситуация характерна для советов и пожеланий, ср. приводимые ею примеры: одевайтесь потеплее уб. оденьтесь потеплее. Не случайно Д. Н. Шмелев в своей пионерской работе писал о вежливости следующее: «Проявление в формах повелительного наклонения „начальственности" или „любезности" не может зависеть от видовых различий этих форм, поскольку все подобные оттенки связаны не с самими соответствующими формами, а с взаимоотношением лиц, ситуацией, контекстом и т. д.» [Шмелев 1959:13-17]. Итак,хотяР. Бен-аккио с опорой на предшествующие семантические исследования выявлены прагматические предпочтения форм СВ и НСВ, остается определенная часть контекстов, которые фактически безразличны к выбору НСВ/СВ в императиве. В таких случаях наблюдается свободная вариативность видовых форм.
Как мы увидим, это касается не только прагматического аспекта. Анализ коммуникации детей и родителей показывает, что взрослые по умолчанию придерживаются некоторого принятого в их социальном слое канона вежливости, однако не заинтересованы в том, чтобы специально подчеркивать его. К тому же, принятый между ребенком и матерью стиль общения может допускать как контактные, так и дистантные формы вежливости. Это приводит к уменьшению роли прагматического фактора в ситуациях общения с ребенком.
В работах Д. Н. Шмелева и В. С. Храковского императивные высказывания, содержащие способ осуществления прескрипции (6), или квалитативный показатель (типа пойте громче, бегите быстрее), связываются с НСВ, в то время как в речи взрослых, обращенной к ребенку, нам встретились в этом контексте в основном формы СВ (построй так, чтобы белочка поместилась, вымой хорошо). Здесь налицо другое явление, отличное от неспецифических контекстов, — обе формы возможны в императиве и имеют ярко выраженные семантические оттенки.
Анализ письменной речи показывает, что формы НСВ или СВ в высказываниях с качественными наречиями практически равновероятны. Поиск в НКРЯ дает следующие результаты: из 1108 случаев употребления императива с последующим наречием в 493 случаях употреблен глагол СВ и в 615 случаях — глагол НСВ3. Неправильные
3 Поиск проводился по части Основного корпуса со снятой омонимией объемом 516844 предложения, 5944156 слов.
примеры, в которых между глаголом и наречием оказался знак препинания, составляют, соответственно, 177 и 176 случаев. Таким образом, на 316 случаев употребления императива СВ в выборке, состоящей из 755 примеров употребления императива с наречием, приходится 439 глаголов НСВ. Это свидетельствует о том, что явного предпочтения той или иной формы императива с наречием нет. Более детальное рассмотрение примеров позволяет выделить типовые контексты употребления СВ и НСВ в сочетании с наречиями. Среди них встречаются как случаи, уже описанные ранее, так и новые контексты, ср. (4а-г):
(4а) Почаще читайте малышу стихи и слушайте вместе с ним спокойную музыку, научите песням— детским, русским народным, на ночь обязательно пойте колыбельную. [И. Ковалева. В карте запись (1999)//«Здоровье», 1999.03.15]
— постоянное или повторное действие;
(4б) Твоё сердце слабеет. Бросай немедленно свой театр. Я не могу видеть, как ты умираешь. [А. С. Грин. Ива (1923)]
— побуждение к немедленному совершению действия;
(4в) У идущего мимо джентльмена с зонтом слегка приподнялись брови. Ничего, ничего, гуляй дальше! И я гуляю по туннелю.
[Сергей Юрский. Бумажник Хофманна (1993)]
— действие совпадает с моментом высказывания, прескрип-ция направлена на то, чтобы оно продолжалось;
(4г) «Пишите коротко и неясно»,— согласно легенде, предписывал Наполеон составителям кодекса, названного его именем. [Борис Вишневский. Компромат между строк// «Московские новости», 2003]
— побуждение определяет, как должно исполняться действие. НСВ в примере (4г) обозначает обобщенное предписание, рассчитанное не только на однократное выполнение. Такое предписание содержит имплицитное условие: «всякий раз, когда будете писать, соблюдайте следующее. . . ».
В детоцентрических ситуациях речь идет чаще о единичном предписании, оформленном СВ, ср. (4д):
(4д) Так, а ты не такой, высокий построй. (Филипп, 2;8)
Ты так сделай, чтобы места зверюшкам хватило.
(мама, возраст Филиппа 2;7)
Сочетаний императива с наречием в текстах отмечено немного: общее их число и в речи матери, и в речи ребенка не превышает 10 употреблений, причем в это количество входят и локализаторы (типа сядь поближе). Иными словами, количественных данных для сопоставления СВ и НСВ императива в сочетании с наречием недостаточно, но можно предположить, что в предписаниях, обращенных к детям, при наличии квалитативной характеристики действия или созидаемого объекта, употребление СВ императива как минимум настолько же вероятно, как и употребление НСВ, а, возможно даже более распространено (ср. наблюдения за речью других детей в статье К. А. Ивановой в этом сборнике). Это связано с тем, что в диалогах матери и ребенка на ранних этапах обычно встречаются конкретные, единичные предписания, а общие сентенции типа мой руки перед едой, слушайся старших, скорее всего, начинают употребляться на более поздних этапах или зависят от речевой стратегии говорящего взрослого. В целом можно сказать, что в большинстве случаев выбор видовой формы в императиве, в основном, объясняется теми же семантическими закономерностями, что и в индикативе.
3. Ментальные видовые корреляты и понятие чистой видовой пары
В данном исследовании речь идет о закономерностях выбора видового коррелята глагола в императиве. Такой выбор неосознанно осуществляется говорящим при каждом употреблении повелительного (да и любого другого) наклонения. Лучше всего основания этого выбора можно проследить в тех случаях, когда глаголы разных видов представляют собой видовую пару и противопоставлены в близких контекстах, ср. (5а) и (5б):
(5а) — Мне очень интересно узнать, как ты с ним познакомилась. Расскажи мне всё в деталях. Когда меня журналисты спрашивают о знакомстве со Спиваковым, я говорю «нет», потому что невозможно снова и снова повторять одно и то же, но как я могла отказать Джесси Норман?
[Сати Спивакова. Не всё (2002)]
(5б) Я прямо вижу, как у него глаза горят. Давай, Ленка, рассказывай. Лидия Тимофеевна ещё никогда не называла при нас Елену Николаевну Ленкой.
[Андрей Геласимов. Фокс Малдер похож на свинью (2001)]
Противопоставление видовых форм в (5а) и (5б) иллюстрирует вышеупомянутые семантические и прагматические различия между двумя формами: первое упоминание действия, выражаемое СВ, характерно также для ситуации дистантной вежливости (естественной в разговоре Сати Спиваковой и знаменитой американской певицы Джесси Норман). Семантические оттенки немедленного приступа к действию, его безотлагательности и того, что действие должно находиться в начальном этапе своего осуществления, характерны для употребления НСВ. Все эти семантические нюансы в (5б) сопровождаются прагматическим оттенком контактной вежливости, который здесь подчеркивается интимным обращением Ленка.
В естественной речи противопоставление чистых видовых пар в императиве встречается крайне редко — каждый из парных глаголов употребляется в своем «привычном» контексте. Более того, в качестве видовых коррелятов глаголов НСВ зачастую выступают приставочные глаголы СВ, расходящиеся с мотивирующими глаголами в лексическом значении и не являющиеся видовой парой к ним в строгом понимании этого слова, сформулированном, например, в [Бондарко 2011:406-418]. Однако в работах многих исследователей наблюдается тенденция к тому, чтобы расширить понятие видовой пары. Подробно об этом см. [Горбова 2011].
Так, И. Б. Шатуновский предлагает расширенное определение видовой пары как пары глаголов, связанных регулярными отношениями видового противопоставления в каком-либо одном значении [Шатуновский 2009]. Это существенное дополнение к определению видовой пары, по сути дела, относится к большинству случаев видового противопоставления, если глагол имеет не одно, а несколько значений. Вполне естественной тогда является ситуация, при которой разные значения глагола коррелируют с разными глаголами противоположного вида, ср. также [Храковский 2012: 545-548]. Такие пары можно назвать лексически или семантически ограниченными. В качестве примера мы могли бы предложить видовые пары частотного в речи взрослых глагола говорить. Для анализа мы воспользовались
словарным толкованием этого глагола, данным в Словаре русского языка [МАС], в котором выделяются четыре прямых значения этого глагола.
1. Пользоваться, владеть устной речью. Ребенок начинает говорить на втором году жизни. □ День начинался тем, что мы обе сходились в детской, у ее ребенка, будили его, забавляли, учили его говорить. Достоевский, Неточка Незванова. || Владеть каким-л. языком. Говорить по-немецки. Свободно говорить по-французски.
Глагол говорить в этом значении вообще не предусматривает видовой пары, как и любой глагол, обозначающий физическую или ментальную способность. В этом значении он также является непереходным.
2. перех. и без доп. Выражать в устной речи какие-л. мысли, мнения, сообщать факты и т. п.; произносить что-л. Говорить правду. Говорить комплименты. Говорить суверенностью. □ Тут был посланник, говоривший О государственных делах. Пушкин, Евгений Онегин. — Доктор говорит, что здесь моя болезнь может усилиться. И. Гончаров, Обыкновенная история.
Во втором значении глагол говорить имеет видовую пару сказать.
3. Вести беседу, разговаривать. Мы говорили об этом между собой. □ Кто там в малиновом берете С послом испанским говорит? Пушкин, Евгений Онегин. Не помню, о чем мы говорили в первые минуты. Саня что-то быстро спрашивал, и я отвечала. Каверин, Два капитана. || о ком-чем. Толковать о ком-, чем-л., обсуждать что-л. Это было в его [юриста] практике самое большое дело, о котором говорил целый город. Мамин-Сибиряк, Человек с прошлым.
Ведущим признаком этой семантической функции глагола говорить является присоединение предлога, управляющего твор. (с кем?) или предл. (о чем?) падежами. Видовой парой в одном случае служит глагол поговорить, ср. — Ты с ним поговорил?, а во втором — глагол сказать, ср. — Ты о нашей заявке сказал?
4. Свидетельствовать о чем-л., указывать на что-л., быть доводом в пользу чего-л. Обветренное и загорелое лицо его и заскорузлые руки говорили о том, каким тяжелым трудом он добывал себе средства к жизни. Арсеньев, В горах Сихотэ-Алиня.
Видовой пары нет.
5. перен.; в ком. Сказываться, проявляться в чьих-л. действиях, поступках, словах и т. п. [Наташа:] Вы думаете, во мне говорит только мать, но нет, нет, уверяю вас! Это необыкновенный ребенок. Чехов, Три сестры. Дерсу был доволен. Но не тщеславие говорило в нем, он просто радовался тому, что средства к жизни может еще добывать охотой. Арсеньев, По Уссурийской тайге.
Видовой пары нет.
Помимо семантически ограниченной, можно было бы ввести понятие грамматически ограниченной видовой пары для тех глаголов, которые оказываются противопоставлены только в одной или нескольких грамматических формах. М. В. Русакова обращала внимание на тот факт, что ассоциативные связи между глаголами, противопоставленными по виду, в ментальном лексиконе оказываются даже сильнее, чем связи между формами одного и того же глагола. На это указывает тот факт, что в условиях эксперимента говорящие часто образуют временные формы не от данного экспериментатором глагола-стимула, а от его видовой пары, мысленно смещаясь от исходного глагола к его видовому соответствию [Русакова, Сай 2003; Русакова 2013; Roussakova et al. 2000]. Такие видовые пары можно было бы назвать «ментальными видовыми коррелятами». Работы М. В. Русаковой показывают, что говорящие в своей речевой деятельности руководствуются бессознательными представлениями о языковой системе, складывающимися под влиянием частотности и продуктивности употребляемых форм. Эту установку необходимо принимать во внимание при рассмотрении вопроса о видовых парах.
Не случайно в аспектологических описаниях регулярно предпринимаются попытки расширения трактовки видовой пары (ср., например, предложенное А. Мустайоки понятие аспектной пары [Му-стайоки 2004] или аспектуального кластера [Janda et al. 2013]). Они отражают необходимость введения градуированного понятия видовой парности, так как говорящие вынуждены строить видовые противопоставления в зависимости от контекстных условий. Так, в качестве ментального видового коррелята в речевой деятельности часто употребляются глаголы с приставкой по-. Способность этой приставки к образованию видовых пар от глаголов чувственного восприятия (слушать, смотреть) была отмечена Ю. С. Масловым [2004].
Явление видовой соотносительности делимитативных глаголов с их бесприставочными коррелятами уже отмечалось в работах С. Дики, ср. его высказывание: «Мы придерживаемся пожалуй нетипичного взгляда, что ограничительные глаголы на по- представляют собой видовые пары соотносительных непредельных глаголов несовершенного вида: когда писать осмысляется как непредельное действие, его видовой парой является глагол пописать» [Дики 2004: 255]. Особый статус делимитативов обсуждался и другими исследователями, ср. [Горбова 2011; Janda et al. 2013]. В частности, группа исследователей под руководством Л. Янды исходит из предположения, что чистых приставочных видовых пар не существует, так как глагольная приставка всегда вносит дополнительные оттенки в значение глагола. Предложение С. Дики может вызвать возражения, если распространить его на понятие чистой видовой пары. Однако оно представляется в высшей степени разумным, если представить себе, что помимо чистых видовых пар существуют и частичные видовые пары, и ментальные видовые корреляты. Устойчивое употребление делимитативов в качестве перфективных соответствий мотивирующих глаголов отмечается и сторонниками строгой видовой парности, ср.: «фактически же функцию имперфективного коррелята к делимита-тивному глаголу выполняет сам мотивирующий глагол» [Зализняк, Микаэлян, Шмелев 2010:16]. Как отмечают авторы статьи, делимита-тивы в данном случае даже соответствуют критерию Ю. С. Маслова для видовых пар. В других работах делимитативы относятся к «функциональным видовым парам» (термин Леманна) [Lehmann 1988] или являются средством «вторичной гомогенизации ситуации» [Ме-лиг 2006]. Иными словами, несмотря на различные терминологические обозначения, большинство исследователей сходится в том, что между делимитативами и мотивирующими глаголами НСВ существует постоянные семантические связи, которые во многих случаях позволяют им использоваться в качестве эквивалента видовой пары [Cujkova, Fedotov 2013:48-150].
Таким образом, мы включаем в рассмотрение не только чистые видовые пары, но и такие видовые корреляты и соответствия, которые позволяют глаголам употребляться как видовые соответствия в конкретной семантической функции глагола, в одном из его значений или даже в определенной форме.
4. Ситуации употребления императивов НСВ в речи, обращенной к ребенку. Примеры неспецифических употреблений
Обращаясь к особенностям употребления видов в императивных высказываниях, обращенных к детям, мы обратили внимание на то, что соотношение форм СВ и НСВ в речи взрослых распределяется примерно пополам. Это обстоятельство вызывает любопытство и требует дополнительного изучения, так как по всем показателям можно было бы ожидать, что формы императива СВ, как наиболее нейтральные и семантически немаркированные, будут встречаться чаще, чем формы императива НСВ. Именно такая ситуация наблюдается в новогреческом языке [Stephany, Voeikova 2012; 2015].
Эти наблюдения тем более существенны, что процент употреблений императива в речи матери и ребенка значительно выше, чем в коммуникации взрослых. Императив появляется в речи детей рано и служит одной из «форм-посредников», по выражению Ю. А. Пупынина [Пупынин 1996б; 1998], то есть может замещать даже формы индикатива. В речи взрослых, обращенной к детям, большое количество императивов может свидетельствовать о директивной стратегии матери. Именно такая стратегия характерна для матери Филиппа: на начальном этапе его речевого развития (от 1 г. 5 мес. до 1 г. 9 мес.) четверть всех глаголов, которые встречаются в ее речи, употреблены в повелительном наклонении. Затем доля императивов падает до 19%, а в последние месяцы записей — до 8%.
Анализ данных показывает, что значительный процент форм НСВ достигается за счет трех основных факторов: 1) родители склонны употреблять более «интимные» формы контактной вежливости, создавая атмосферу доверительности и тесного личного взаимодействия, 2) в детоцентрических ситуациях необходимость действия зачастую ясна, а императив должен лишь стимулировать его незамедлительное выполнение, 3) во многих случаях выбор вида минимально влияет на значение высказывания, мена СВ на НСВ не вызывает серьезных семантических или прагматических изменений. Эта третья разновидность рассматривается нами как неспецифическое употребление вида и будет подробно проанализировано далее на материале данных детской речи и НКРЯ.
Подробная характеристика корпуса лонгитюдных данных детской речи, на которых основаны наши наблюдения, дана в работе
[Воейкова 2014:116-122]. Этот корпус фиксирует речь мальчика Филиппа от появления речевой продукции (1 г. 6 мес.) до того момента, когда в его речи появляются сформированные морфологические противопоставления (2 г. 8 мес.). Результаты анализа количественных данных, рассмотренных ранее, можно кратко сформулировать следующим образом: 1) неспецифические употребления составляют около одной трети всех употреблений НСВ в императиве у матери Филиппа; 2) часть таких употреблений характеризуют определенные, часто встречающиеся в императиве, глагольные лексемы, такие как смотри / посмотри, слушай / послушай. Хотя данные глаголы не являются видовыми парами в строгом смысле, они рассматриваются здесь как ментальные видовые корреляты.
Можно предположить, что видовое противопоставление указанных частотных глаголов в императиве может нейтрализоваться при грамматикализации, то есть в тех случаях, когда глагольная форма развивает новое грамматическое и лексическое значение, близкое к значению частицы, вводного слова или ДМ.
В примерах (6а-б) и (7а-б) глаголы смотреть и посмотреть сохраняют свое лексическое и грамматическое значение: речь идет о привлечении внимания ребенка к некоторому наблюдаемому факту или процессу.
(ба) Мама: Кто это? Вот здесь, смотри, кто это?
(бб) Мама: Кто это, папа? Посмотри!
(7а) Мама: На книге же видишь? Смотри, что белочки делают.
(7б) Мама: Скажи, а это куда друзья плывут? Посмотри, на чем
они плывут.
При этом формы СВ и НСВ в приведенных примерах не до конца равноправны. Так, глагол НСВ в (6а) и (7а) призывает к длительному наблюдению, в то время как СВ в (6б) и (7б) предполагает призыв к однократному моментальному действию. Однако это семантическое различие в данном случае не настолько велико, чтобы воспрепятствовать взаимозаменяемости форм. При этом замена
НСВ на СВ возможна всегда, в то время как обратная замена обусловлена дополнительными контекстными условиями: так, в (6б) в нераспространенном предложении можно употребить и ту, и другую форму, в то время как в (7б) форма СВ предпочтительна, так как мать пытается привлечь внимание Филиппа к конкретному факту (хочет, чтобы он назвал, что белки используют вместо лодочки). Осознание этого факта не требует длительного наблюдения в отличие от (7а): наблюдение за действиями белочек предполагает более длительное рассматривание картинок. Итак, полнозначные глаголы восприятия в императиве сохраняют свой семантический потенциал и ориентируются на контекст.
5. Императивы глаголов восприятия в разговорной речи взрослых. Полнозначные глаголы и дискурсивные маркеры
В обычной речи глаголы восприятия типа смотреть, слушать, глядеть часто используются как ДМ, т. е. десемантизируются, утрачивают значение собственно восприятия и выполняют функцию привлечения внимания собеседника, переключения темы разговора или обоснования вывода, ср. (8а) и (8б):
(8а) — Слушай, Рахиль, отчего умерли Броня и Мотя?
[Анатолий Рыбаков. Тяжелый песок (1975/1977)]
(8б) — Слушай меня внимательно, Сарра, — сказала мама, — смерти я не боюсь, мне давно пора на тот свет.
[Анатолий Рыбаков. Тяжелый песок (1975/1977)]
В (8а) императив представляет собой дискурсивный маркер, который не имеет зависимых слов, лишен семантики восприятия и употребляется для привлечения внимания к новой теме в разговоре. В (8б) императив употреблен в своей обычной функции. Об этом свидетельствует то, что глагол сохраняет способность управления именной формой и присоединяет обстоятельство. Необходимо заметить, что определения ДМ в различных источниках не совпадают. Так, Н. В. Богданова-Бегларян, обсуждая разновидности вставных конструкций в монологических текстах, относит к ДМ только такие вставные элементы, которые связывают между собой элементы текста [Богданова-Бегларян (ред.) 2014: 57]. Привлечение к анализу диалогической речи влечет за собой расширение этого определения.
Е. В. Падучева относит к дискурсивным маркерам и те слова, которые обеспечивают взаимодействие между говорящим и слушающим [Падучева 2008: 56]. Рассматриваемые нами формы относятся к этой разновидности ДМ.
В Таблице 1 представлена частотность императивов от четырех пар глаголов восприятия СВ и НСВ. Данные НКРЯ в запросах были разделены на два периода — до и после 1960 г. Такое деление связано с тем, что у большинства глаголов наблюдался значительный рост частотности в период с 1940 по 1960 г.
Таблица 1. Частотность глаголов восприятия в императиве СВ и НСВ (¡рт)
1900-1959 1960-2013
Гляди 29,45 10,91
Погляди 5,33 2,61
Слушай 26,17 39,58
Послушай 9,91 12,33
Смотри 41,78 38,47
Посмотри 12,86 18,97
Стой 25,04 12,57
Постой 14,09 7,03
Как показывают подсчеты, только у трех из всех рассматриваемых форм, частотность возрастает. Это глаголы слушай / послушай и посмотри. Форма смотри несколько снижает частотность, но незначительно, так что может быть рассмотрена как пара формы посмотри. Мы предполагаем, что рост употребительности происходит за счет развития у указанных частотных пар функции ДМ маркера привлечения внимания.
Примеры употреблений формы послушай даны в (9а-в):
(9а) Евдоким словно не замечал ничего, шутил с детьми и только после ужина, когда они остались вдвоем, сказал: — Послушай. Сядь-ка, да обсудим, что же это у нас с тобой получается.
[В. Ф. Панова. Евдокия (1944-1959)]
(9б) Послушай, что я предлагаю. Я же не старорежимный насильник какой-нибудь, чтоб неволей тебя держать.
[В. Ф. Панова. Евдокия (1944-1959)]
(9в) Послушай, о как это было давно — такое же море и то же вино, мне кажется, будто и музыка та же. . . Послушай! Послушай!
(А. Вертинский. Над розовым морем)
В (9а) форма императива играет роль дискурсивного маркера привлечения внимания. Основным признаком этой функции является то обстоятельство, что форма теряет способность к управлению. Такое употребление переводит глагол из перцептивной сферы в ментальную, так как речь идет не столько о физическом восприятии звукового сигнала, сколько об осознании смысла тех слов, которые говорящий готовится произнести. В (9б) представлен переходный случай между дискурсивным и полнозначным употреблением глагола. На это косвенно указывает пропозициональный актант (что я предлагаю) и то, что апелляция направлена к разуму, а не к органам чувств. Пример (9в) содержит два разных употребления формы послушай, причем первое из них может быть интерпретировано как ДМ, а второе (2 повторяющихся формы) играет роль полнозначного глагола восприятия. Разграничивающим фактором во всех случаях служит обращение к ментальной или перцептивной сфере.
Приведем аналогичные примеры употребления формы слушай в (10а-в):
(10а) Арбузов не дал ему подойти. — Слушай, ты! — крикнул он адъютанту.
[М. П. Арцыбашев. У последней черты (1910-1912)]
(10б) Железные пальцы Тингсмастера сжали ему руку. — Смотри и слушай! — шепнул он ему повелительно. [М. С. Шагинян. Месс-Менд, или Янки в Петрограде (1923-1924)] (полнозначный глагол в составе сочинительного оборота)
(10в) Семен Дементьич докурил цигарку, опять лег и, натянув на плечи старенькое одеяло, приказал: — Слушай... Жена затихла.
[П. Ф. Нилин. Варя Лугина и ее первый муж (1936)]
В (10а) представлен ДМ привлечения внимания. В некоторых случаях он может быть средством интимизации, в других же (как и в приведенном примере) свидетельствует об отчужденности, грубом способе привлечения внимания без упоминания имени.
Пример (10б) демонстрирует прямое значение глагола, подчеркнутое тем, что он попадает в отношения однородности с другим глаголом восприятия. Пример (10в) может рассматриваться двояко — речь может идти как о чувственном, так и о ментальном восприятии. Итак, можно сказать, что формальный признак отсутствия зависимых слов у императивной формы недостаточен для того, чтобы глагол интерпретировался как ДМ. Необходимо, чтобы у императива значение восприятия трансформировалось в функцию привлечения внимания.
Для того чтобы выяснить, растет ли также и число употреблений этих форм в функции дискурсивных маркеров, мы взяли 100 высказываний из рандомизированной выборки по каждой паре глаголов и вручную просмотрели, употребляются ли они в одном из прямых значений или в качестве ДМ.
Рис. 1 показывает схематический рост доли употребления вышеупомянутых глаголов в роли дискурсивного маркера. Данные до и после 1960 года были проанализированы кумулятивно.
Как показывает рис. 1, наибольшее число употреблений в функции дискурсивного маркера оказалось у глагола слушай / послушай, причем глагол НСВ увеличил количество употреблений в этой роли более заметно по сравнению с глаголом СВ. Рассматривая примеры употреблений, можно выделить дополнительные признаки императивных ДМ. Во-первых, для них характерна инициальная позиция в предложении, во-вторых, грамматикализация глагола восприятия часто связана с тем, что непосредственно за ним следует обращение, ср. (11а-б):
(11а) — Слушай, Серошевский, этого твоего Островского нужно гнать со строительства в три шеи к чертовой матери вместе со всей его бригадой.
[В. П. Катаев. Время, вперед! (1931-1932)]
(11б) — Юля, слушай внимательно, я с улицы, и карточка тает.
[Д. Рубина. Высокая вода венецианцев (1999)]
В (11а) оба условия соблюдены и императив играет роль ДМ. В (11б) при другом порядке компонентов (сначала обращение, затем императив) появляется возможность полнозначного прочтения глагола, которая подкрепляется и тем, что к нему примыкает
Рис. 1. Доля ДМ в 100 употреблениях форм императива от глаголов смотри / посмотри и слушай / послушай
слушай послушай смотри посмотри
< 1960 > 1960
обстоятельство. Иными словами, грамматикализация императива может дополнительно маркироваться его позицией по отношению к другим компонентам высказывания. Одним из верных признаков полнозначного употребления императивов является отрицательная частица: ДМ встречаются только в утвердительной форме.
Наблюдения за функционированием императивов в роли дискурсивных маркеров касаются только коммуникации взрослых между собой. Против ожиданий, в речи, обращенной к ребенку, как и в речи самого Филиппа, ДМ фактически не встречаются: из сотен употреблений императивов мы едва смогли выявить 3-4 формы, которые можно было бы истолковать как ДМ. Можно предположить, что употребление ДМ взрослым и ребенком начинается на более поздних этапах развития речи. Не исключена также возможность того, что эта особенность характерна для конкретной диады.
6. Заключение
Таким образом, некоторые частотные употребления императивов в устной речи приобретают функцию дискурсивного показателя. Глаголы в такой функции утрачивают свою систему управления, теряя зависимые или присоединяя в основном пропозициональные актанты, а не объекты. У них наблюдается сдвиг значения от перцептивной интерпретации к ментальной. Дополнительными признаками может служить их инициальная позиция в высказывании, а также то, что они предшествуют обращению. В роли ДМ императивы перцептивных глаголов склонны к неспецифическому употреблению видовых форм; во всяком случае семантические различия между ДМ от глаголов разного вида требуют специального изучения на основе анализа разговорной речи.
Пока мы не имеем достаточных данных о том, что эти употребления влияют на коммуникацию взрослого и ребенка — основные наблюдения касаются речи взрослых или особенностей фиксации устной речи в классической литературе.
Литература
Апресян 2012 — Ю. Д. Апресян. Грамматические категории глагола в активном словаре // М. Д. Воейкова (ред.). От значения к форме, от формы к значению: Сб. статей к 80-летию члена-корреспондента РАН А. В. Бондарко. М.: Языки славянских культур, 2012. С. 15-31. Бенаккио 2004 — Р. Бенаккио. Глагольный вид в императиве в южнославянских языках//Ю. Д. Апресян (ред.). Сокровенные смыслы: Слово. Текст. Культура: Сб. статей в честь Н.Д.Арутюновой. М.: Языки славянской культуры, 2004. С. 267-275. Бенаккьо 2010 — Р. Бенаккьо. Вид и категория вежливости в славянском императиве. Сравнительный анализ [Slavistische Beiträge 472]. München — Berlin: Verlag Otto Sagner, 2010. Бирюлин 2012 — Л. А. Бирюлин. Морфология императива в славянских языках // М. Д. Воейкова (ред.). От значения к форме, от формы к значению: Сб. статей к 80-летию члена-корреспондента РАН А.В. Бондарко. М.: Языки славянских культур, 2012. С. 52-72. Богданова-Бегларян (ред.) 2014 — Н. В. Богданова-Бегларян (ред.). Звуковой корпус как материал для анализа русской речи. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2014. Бондарко 2011 — А. В. Бондарко. Категоризация в системе грамматики. М.: Языки славянских культур, 2011.
Воейкова 2014 — М. Д. Воейкова. Противопоставление СВ / НСВ в речи матери на ранних стадиях усвоения ребенком форм императива в русском языке //Acta Lingüistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН X, 3, 2014. С. 114-138.
Горбова 2011 — Е. В. Горбова. Видовая парность русского глагола: Проблемы и решения//Вопросы языкознания 4, 2011. С. 20-45.
Дики 2004 — С. Дики. Где кончается метафора? (О развитии видового префикса по- в русском языке) //М. Л. Ремнева, А. А. Поликарпов, О. В. Кукушкина (сост.). Русский язык: Исторические судьбы и современность: II Международный конгресс исследователей русского языка (Москва, МГУ им.М.В.Ломоносова, филологический фак-т, 18-21 марта 2004г.): Труды и материалы. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2004. С. 255.
Зализняк, Микаэлян, Шмелев 2010 — А. А. Зализняк, И. Л. Микаэлян, А. Д. Шмелев. Видовая коррелятивность в русском языке: В защиту видовой пары//Вопросы языкознания 1,2010. С. 3-24.
Зорихина-Нильссон 2012 — Н. В. Зорихина-Нильссон. Интенциональность грамматического значения видовых форм глагола в императиве: Теория речевых актов и вежливость // М. Д. Воейкова (ред.). От значения к форме, от формы к значению: Сб. статей к 80-летию члена-корреспондента РАН А. В. Бондарко. М.: Языки славянских культур, 2012. С. 190-207.
Иванова, Воейкова 2014 — К. Иванова, М. Воейкова. Императивы несовершенного вида на ранних этапах усвоения детьми русского языка // Scando-Slavica 60, 2, 2014. P. 212-230.
Исаченко 2003 — А. В. Исаченко. Грамматический строй русского языка в сопоставлении с словацким: Морфология I—II. М.: Языки славянской культуры, 2003.
МАС — А. П. Евгеньева (ред.). Словарь русского языка: В4т. М.: Русский язык, Полиграфресурсы, 1999.
Маслов 2004 — Ю. С. Маслов. Избранные труды: Аспектология. Общее языкознание. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Мелиг 2006 — Х. Р. Мелиг. Глагольный вид и вторичная гомогенизация обозначаемой ситуации посредством квантификации: К употреблению делимитативного способа действия в русском языке // Ф. Ле-манн (ред.). Глагольный вид и лексикография. Семантика и структура славянского вида IV: Сб. материалов конференции «Славянский вид и лексикография» [Slavolinguistica 7]. München: Verlag Otto Sagner, 2006. С. 235-276.
Мустайоки 2004 — А. Мустайоки. «Аспектные пары» предикатов: Наброски к теории аспектуальности // Русский язык: Исторические судьбы и
современность. Материалы II Международного конгресса исследователей русского языка (18-21 марта 2004г.). М.: МГУ, 2004. (http: //www.philol.msu.ru/~rlc2004/ru/abstracts/)
Падучева 1996 — Е. В. Падучева. Семантика и прагматика несовершенного вида императива // Е. В. Падучева. Семантические исследования: Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива. М.: Языки русской культуры, 1996.
Падучева 2008 — Е. В. Падучева. Дискурсивные слова и категории: Режимы интерпретации//В. А. Плунгян (ред.). Исследования по теории грамматики. Вып. 4. Грамматические категории в дискурсе. М.: Гнозис, 2008. С. 56-86.
Падучева 2010 — Е. В. Падучева. Зеркальная симметрия прошедшего и будущего: Фигура наблюдателя//Известия РАН. Серия литературы и языка 69, 3, 2010. С. 16-20.
Пупынин 1992 — Ю. А. Пупынин. Системные связи грамматических категорий глагольного предиката в современном русском языке. Дисс.... докт. филол. наук. РГПУ им. А. И. Герцена, СПб., 1992.
Пупынин 1996а — Ю. А. Пупынин. Грамматические категории русского глагола в их системно-парадигматических и функциональных связях// А. В. Бондарко (ред.). Межкатегориальные связи в грамматике. СПб.: Дмитрий Буланин, 1996. С. 43-60.
Пупынин 1996б — Ю. А. Пупынин. Усвоение русских глагольных форм ребенком//Вопросы языкознания 3, 1996. С. 84-94.
Пупынин 1998 — Ю. А. Пупынин. Элементы видо-временной системы в детской речи//Вопросы языкознания 2, 1998. С. 102-117.
Русакова 2013 — М. В. Русакова. Элементы антропоцентрической грамматики русского языка. М.: Языки славянской культуры, 2013.
Русакова, Сай 2003 — М. В. Русакова, С. С. Сай. Видовая пара русского глагола в индивидуальном лексиконе и речевой деятельности // Н. В. Богданова, Б. И. Осипов (ред.). Грамматическая и лексическая семантика: Памяти Л.Л.Буланина. СПб.: Филологический фак-т СПбГУ, 2003. С. 116-127.
Храковский 1988 — В. С. Храковский. Императивные формы НСВ и СВ в русском языке и их употребление //Russian Linguistics 12, 3, 1988. P. 269-292.
Храковский 1990 — В. С. Храковский. Взаимодействие грамматических категорий глагола. Опыт анализа//Вопросы языкознания 5, 1990. С. 18-36.
Храковский 1996 — В. С. Храковский. Грамматические категории глагола (опыт теории взаимодействия)//А. В. Бондарко (ред.). Межкатегориальные связи в грамматике. СПб.: Дмитрий Буланин, 1996. С. 22-42.
Храковский 2012 — В. С. Храковский. Взаимодействие грамматических категорий: Вид, время, наклонение//М. Д. Воейкова (ред.). От значения к форме, от формы к значению: Сб. статей к 80-летию члена-корреспондента РАН А. В. Бондарко. М.: Языки славянских культур, 2012. С. 539-561.
Шатуновский 2004 — И. Б. Шатуновский. Императив и вид // М. Ю. Черткова (ред.). Труды аспектологического семинара филологического факультета МГУ им.М.В.Ломоносова. Т. 4. М.: Макс Пресс, 2004.
C. 253-280.
Шатуновский 2009 — И. Б. Шатуновский. Проблемы русского вида. М.: Языки славянских культур, 2009.
Шмелев 1959 — Д. Н. Шмелев. О значении вида в повелительном наклоне-нии//Русский язык в школе 4, 1959. С. 13-17.
Benacchio 2002 — R. Benacchio. Конкуренция видов, вежливость и этикет в русском императиве //Russian Linguistics 26, 2, 2002. P. 149-178.
Benacchio 2006 — R. Benacchio. Ancora su aspetto verbale e cortesia linguistica nell'imperativo slavo: Un parallelo col greco // C. De Lotto, A. Minga-ti (cur.). Nei territori della slavistica. Percorsi e intesezioni. Padova: Unipress, 2006. P. 19-41.
Cujkova, Fedotov 2013 — O. Cujkova, M. Fedotov. On some features of "delimi-tative" verbs in Russian // M. Nilsson, N. Zorikhina Nilsson (eds.). The Semantic Scope of Slavic Aspect. Fourth Conference of the International Commission on Aspectology of the International Committee of Slavists, University of Gothenburg, June 10-14, 2013. Göteborg: University of Gothenburg, 2013. P. 48-50.
Janda, Endresen, Kuznetsova et al. 2013 — L. A. Janda, A. Endresen, Ju. Kuznetsova, O. Lyashevskaya, A. Makarova, T. Nesset, S. Sokolova. Why Russian Aspectual Prefixes aren't Empty: Prefixes as Verb Classifiers. Bloomington, IN: Slavica Publishers, 2013.
Lehmann 1988 — V. Lehmann. Der Aspekt und die lexikalische Bedeutung des Verbs//Zeitschrift für slavische Philologie 48, 1, 1988. S. 170-181.
Roussakova, Saj, Bogomolova et al. 2000 — M. Roussakova, S. Saj, S. Bogomolova,
D. Guerassimov, T. Tanguisheva, N. Zaika. On the mental representation of Russian aspect relations // S. Bendjaballah, W. U. Dressler, O. E. Pfeiffer, M. D. Voeikova (eds.). Morphology — 2000. Selected Papers from the 9th Morphology Meeting (Vienna, 24-28 February 2000). Amsterdam — Philadelphia: John Benjamins, 2000. P. 305-313.
Stephany, Voeikova 2012 — U. Stephany, M. D. Voeikova. Requests, a fundamental communicative motive: Their meanings and forms in early Greek and Russian child language // Morphology and Meaning: Abstracts of the 15th International Morphology Meeting (Vienna, February 9-12). Vienna: University of Economics and Business, 2012. P. 110.
Stephany, Voeikova 2015 — U. Stephany, M. D. Voeikova. Requests, their meanings and aspectual forms in early Greek and Russian child language // Journal of Greek Linguistics 2015 (in press).
Zorikhina Nilsson 2013 — N. Zorikhina Nilsson. The negated imperative in Russian and other Slavic languages: Aspectual and modal meanings // F. Josephson, I. Söhrman (eds.). Diachronic and Typological Perspectives on Verbs [Studies in Language Companion Series 134]. Amsterdam — Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2013. P. 79-106.
