CC BY
30УДК 821.161.1
Сеитягьяева Т.Р.
ВАРИАЦИИ ТРАНСФОРМИРОВАНИЯ ОБРАЗА АЛИМА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Аннотация. В статье на материале произведений об Алиме Азамат оглу делается попытка рассмотреть вариации трансформирования его образа в русской литературе. Стремление создавать истории, для того чтобы приблизить легенду об Алиме русскому читателю, а также писать оригинальные произведения с желанием привнести в них дух крымскотатарской культуры отличают «алимовские» произведения Л. Колли, С.А. Качиони, В. Килессы. Эти произведения насыщены эпизодами, не отличающимися от эпизодов в крымскотатарских преданиях. В этом выражается синтез культур и культурных традиций, адекватные формы которого не исчерпаны и в наше время.
Ключевые слова: рассказ, повесть, легенда, образ.
Seityagyayeva T.R.
VARIATIONS OF ALIM'S IMAGE TRANSFORMATION IN THE WORKS OF THE RUSSIAN LITERATURE
Summary. In the article on the material of writings about Alim Azamat oglu attempts are made to examine the variations in transforming his image in the Russian literature. The aspirations to create the stories for bringing nearer the legend of Alim to the Russian reader, as well as writing original works with a desire to give them the spirit of the Crimean Tatar culture distinguish «alimovskie» works by L. Caulley, S.A. Kachioni, V. Kilessa. These works are full of episodes that are not different from episodes in the Crimean Tatar legends. This expresses the synthesis of cultures and cultural traditions, adequate forms of which have not been exhausted in our time.
Keywords: story, tale, legend, image.
Постановка проблемы. Увлечение преданиями об Алиме передается авторам русской литературы. Русские художники обращаются к новым для них теме и образу, что отразилось во многих жанрах литературы.
Крымскотатарские предания об Алиме нашли отклик в поэме Ф. Соколовского «Долина эхо» (1928), «Крымской были» Затыровича (1859), «Легендах об Алиме» Н.А. Маркса, рассказе крымского краеведа Л. Колли «Подлинный портрет Алима» (1905), повести «Свадебный подарок» и рассказе «Паспорт с особой приметой» «певца Крыма» С.А. Качиони (1917), «Легендах и были об Алиме - крымском Робин Гуде» В. Килессы (1997), «Воспоминаниях об Алиме» К. Эшельмана (1913), заметках в книге «Очерки Крыма» Е.Л. Маркова (1884), «Легенде об Алиме-разбойнике» в сборнике Я. Рудь «Легенды и сказания Феодосии» (2003), легенде «Привратник дядя Юсуф. Капуджи Юсуф-ака» в сборнике А. Полкановой, Т. Пол-кановой «Джуфт-Кале в легендах и преданиях крымских караимов» (2002), кизилташском предании «Разбойничья пещера», опубликованном в факсимильном издании «Легенды Крыма» (1990), пьесе В.Г. Карпова-Крымского «Татарский джигит Алим Азамат оглу» (1910), пьесе А.Я. Козлова «Алим - крымский разбойник» (1908).
Цель статьи - анализ подходов авторов русской литературы в создании образа Алима Азамат оглу.
Изложение основного материала. Е.Л. Марков писал в 1884 г. в своей книге «Очерки Крыма»: «Его имя живёт в Крыму, как в Шотландии имя Робингуда. Это - разбойник-рыцарь, по понятию народа, особенно по понятию татар. Татары считают его скорее героем, чем разбойником. Они прославляют его подвиги даже в песнях... Историю Алимки знает в Крыму всякий мальчишка; живы люди, среди которых он геройствовал, целы предметы, по чему-либо ознаменованные его именем; но о нём самом уже составились саги. Он является уже могучим степным разбойником. Он ездит в одиночку без товарищей и без шайки, верхом на степном скакуне, с ружьём да ножом. Он ни с кем не делит ни опасности, ни добычи, ни богатырской славы. Где он покажется, он властвует; двери перед ним отпираются, нагибаются и головы. Его кормят и поят, одевают и обогревают. Он ночует в лучшей комнате мурзака, охраняемый им, как повелитель; он выбирает из его табуна лучшего коня и едет на нём, не спрашиваясь хозяина. Не хотят верить, чтобы Алимка был один; он кажется вездесущим. Сегодня дают знать, что видели Алима у Карасубазара, что он остановил там обоз; евпаторийские купцы пользуются случаем, спешат поскорее в Симферополь, а уже на дороге Алим! Опять пропал товар, купцы избиты. У него везде были агенты. Кто они были? Исчислить трудно; скорее всего - все татары» [1, с. 231-232].
Автор называл Алима разбойником-патриотом, великодушным покровителем бедных и подчёркивал, что крымские татары и боятся, и любят его, но любят, сильнее, чем боятся.
Владимир Килесса в книге «Легенды и быль об Алиме - крымском Робин Гуде» писал: «Алим не был лют, он избегал жестокости, предпринимаемые им набеги проводились не только смело, но и мудро. Подобно английскому Робин Гуду, он был добрым и благородным. Отбирая у богатых, он щедро оделял бедных. Среди горцев, там, где Алим совершал свои подвиги, рождались о нём легенды, слагались песни» [2, с. 2]. Автор подчёркивал, что жизнь в Карасубазаре для Алима была безрадостной. С детства живой ум и сообразительность выделяли Алима среди сверстников. Он был озорным, с бунтарским духом, являлся душой улицы.
О том, что Алим рос смышлёным, упоминается и в «Свадебном подарке». Учитель Алима, местный мулла Зейнадин-эфенди пророчески предсказал блестящий удел будущего героя: «Твой сын, Азамат, - завидный сын. Пусть он растёт тебе на радость, татарам на пользу и славу. Его сердце - широкое; его глаз - светлый; его голос гудит, как труба, а ум совсем не такой, как у гуся, хотя бы этот гусь был даже так стар, как и я. Но, хотя я уже и полвека смотрю на свет Божий, однако ещё никогда не видел и не слыхал, чтобы под одной феской могло поместиться столько упрямства, сколько есть у него. Тебе говорю, Азамат, а ведь ты знаешь, что я не охотник говорить по-пустому: великий прок выйдет из твоего Алима, если ты не забудешь почаще менять одну камышовую трость, когда она обобьётся, на другую, - потверже. Его голова - тучная нива, а камышовые трости - те же благотворные капли дождя, которые падают скоро после посева на эту самую ниву: чем больше упадёт весной этих капель, тем больше насыплется осенью зёрен в мешки хозяина нивы» [3, с. 378-379]. Потому ли, что ученику Зейнадин-эфенди действительно были подарены судь-
бой неординарные духовные силы, но последствия показали, что этот самый «завидный сын» Азамата стал действительно красой и славой всего крымскотатарского народа.
В отличие от Маркова и Качиони, В. Килесса не обходит стороной историю взаимоотношений Алима и его легендарной подруги Рахиль. В. Килесса пишет, когда Алим попал в услужение Бабовичу, тот отдал его в распоряжение дочери, сделав садовником. Между молодыми людьми возникла симпатия, и всё чаще отец Рахиль стал замечать, что его дочь посматривает на Алима. В его душу закралась тревога: как единственную дочь выдать замуж за голодранца? Решил он избавиться от Алима, не спал, всё думал, как это сделать. И придумал подбросить в комнату, где жил Алим серебряные часы с цепочкой, обвинить его в краже и тем самым избавиться от него. Как-то вечером глубокой осенью на ул. Ильинской (ныне ул. им. Луначарского) городовой остановил Алима. «Ты украл часы у хозяина?». «Какие часы?» - возмутился Алим. «А сейчас мы проверим», - ответил городовой... Обыскав его, они перетрясли постель, если её можно было назвать таковой, стучали по стенкам, шарили по полкам и решили осмотреть подоконник. Из-под него в присутствии понятых они извлекли серебряные часы с цепочкой. «Это ложь!» - закричал Алим, но было уже поздно, понятые подписали протокол об обыске. Алим крикнул: «Рахиль, я не крал часы!». Но она не могла его услышать, её увезли в Бахчисарай [2, с. 4].
Известный крымский краевед Людвиг Петрович Колли в своём рассказе «Подлинный портрет Алима» вспоминал: «В начале 80-х годов истекшего столетия мне случилось побывать в имении Шеих-Мамай, Феодосийского уезда, у профессора Ивана Константиновича Айвазовского. Зашла речь об Алиме. Вот что, между прочим, в беседе мне рассказывал маститый художник: «Однажды, в 40-х годах, помню, заехали ко мне, в Шеих-Мамай, из Феодосии, несколько офицеров и полицейских чинов и попросились здесь переночевать. Алим, говорили они, скрывается тут недалеко, в окрестных старокрымских лесах. Идём завтра на рассвете устраивать облаву... Действительно, вставши утром, я их уже у себя не застал. На другой или на третий день вернулись офицеры. «Ну что? - спрашиваю: видали ли вы Алима?» «Как же, видали! Мы цепью окружили всю гору между Отузами и Кизиль-ташем. Разбойник скрывался в густом лесу. Его увидали наши ребята и стали стрелять в него. Конь у него молодой, серый. На голове у него серая смушковая шапка. Около восьми часов утра, когда наша рота, сомкнувшись, вот-вот должна была собраться в заранее намеченный пункт, с вершины соседней горы раздался звучный, весёлый голос: «Ура»! Алим, как конная статуя, неподвижный, верхом на сером коне махал шапкой. Вся эта фигура рельефно выделялась на светлом фоне безоблачного неба. Только его и видали!» [4, с. 50].
И.К. Айвазовский, который был лично знаком с «крымским Робин Гудом», много рассказывал краеведу об Алиме. Истории известно о двух встречах Алима и Айвазовского. Первая состоялась у Айвазовского дома, когда Алим пожаловал к нему в гости и смотрел его картины. Вторая встреча состоялась во время свадьбы Айвазовского, когда Алим прискакал на коне поздравить его с женитьбой. Алим уважал художника за прекрасные картины и за то, что тот помогал бедным людям, занимаясь благотворительностью. О своих двух встречах с Алимом Айвазовский часто рассказывал друзьям и знакомым, а к концу своей жизни высказывал позднее сожаление о том, что не устроил третьей встречи, не повидал своего неожиданного посетителя и свадебного «гостя» в тюрьме в 1849 году.
Интересными и занимательными являются повесть С.А. Качиони «Свадебный подарок» и рассказ «Паспорт с особой приметой» об Алиме в сборнике рассказов о крымской жизни «В дебрях Крыма», изданной в 1917 году. В одном из них он пишет, что тысячеустая молва по всему полуострову о подвигах и молодечестве Алима доходила подчас до фантастических вымыслов и небылиц. «Его молодечество, доходившее подчас до безумной бравады, граничившая с героизмом отвага, благодаря которой он на глазах толпы проделывал чудеса храбрости, и роль таинственного покровителя бедных и слабых, которым он щедрой рукой восточного калифа раздавал награбленное добро, - все это стяжало ему в татарской фантазии ореол богатыря, борца за народ и за национальную славу. Об Алиме сложились песни, легенды, целый маленький эпос, написаны книги, романы. И даже впоследствии, когда, как солдат, прогнанный сквозь строй и сосланный в Сибирь, он безвозвратно погиб для своей
родины, народная фантазия не признала заведомо для всех совершившегося факта и долго еще продолжала прославлять действительные подвиги героя» [3, с. 193].
Эпитеты безумная бравада, чудеса храбрости, ореол богатыря, роль таинственного покровителя бедных, щедрая рука, восточный калиф, национальная слава характеризуют Алима как храброго и благородного, доброго разбойника.
Отрывок из того же произведения демонстрирует тёплое авторское отношение к своему герою: «Алим на своём белоснежном коне, прибегавшем в нужный момент из чащи лесов на богатырский свист своего хозяина, этот красавец-орёл, весь в серебре, вооружённый с головы до ног, с гиком и свистом несущийся вихрем по гребням скал, у самого края обрывов, где мог бы пройти только гордый олень да лёгкая серна, Алим-чародей, не доступный для шашки и пули, продолжал жить и дивить всех чудесами своей богатырской отваги. Алим сослан в Сибирь. Да разве есть для такого орла Сибирь или цепи?! Алим в рудниках? -Это он дался нарочно для того только, чтобы показать свою мощь. Разве не уплыл он однажды на глазах у всех из острога Ак-Мечети на воздушном корабле, в который обратился его конь-товарищ?! Он и теперь под землёй пройдёт из Сибири прямо в родную Яйлу. Скоро раздастся опять там его молодецкий посвист, пролетит по всем, ему одному только знакомым, пещерам и безднам хребта, донесётся до самых верхушек скалистых утёсов, разбудит, спугнёт всех его младших братьев-орлов, - и откликнется ему из груди леса-отца, из уст нежных гор-матерей могучее стократное эхо!.. Так поёт малютке-сыну молодая красавица-мать, и так же, качая в такт белой, как снег, головой, говорил в своей песне-легенде столетний старец Хайдар под заунывно-протяжный аккомпанемент приставленной на ногу скрипки» [3, с. 193-194].
Этими словами автор хотел передать, что такие герои, как Алим, не сдаются и не умирают. В тексте используется много метафор и эпитетов: красавец-орёл, Алим-чародей, весь в серебре, не доступный для шашки и пули, продолжающий жить и дивить всех чудесами своей богатырской отваги, с гиком и свистом несущийся вихрем по гребням скал, у самого края обрывов, где мог бы пройти только гордый олень да лёгкая серна. Тропы выражают восхищение автора образом Алима. Образ романтичен и прекрасен, окутан чародейством и овеян легендами. Коня Алима автор сравнивает с другом - конь-товарищ, также характеризует его как конь белоснежный, обратившийся в воздушный корабль. Тёплое отношение автора к коню показывает дружеское отношение к образу Алима.
Метафоры лес-отец, нежные горы-матери, младшие братья-орлы подчёркивают одиночество Алима, его близость к природе, которая вечна, неизменна и не предаст никогда.
В тексте употреблены эпитеты богатырская отвага, посвист молодецкий, богатырский свист, эхо могучее стократное, влияющие на выразительность образа. Все эпитеты создают неповторимый яркий образ Алима - сына природы. И то, что об этом поёт маленькому сыну мать, склонясь над колыбелью, и говорит в своей песне столетний старец Хайдар под заунывно-протяжный аккомпанемент приставленной на ногу скрипки, демонстрирует тот факт, что участь Алима вызывает сочувствие каждого простого человека, и народ никогда не примирится с тем, что Алим сослан на рудники, в народной памяти он навсегда останется живым, чудесным и непобедимым.
В своей повести «Свадебный подарок» С.А. Качиони пишет о том, что Алим удивлял весь Крым своим удальством, не знавшим страха и предела. Алима он называет разбойником-виртуозом, наделяя его находчивостью, юмором и справедливостью. Поступки Алима, -писал автор, тогда поражали всех своим разнообразием, непредсказуемостью и бесстрашием, люди охотно верили всем рассказам об Алиме, ходившим в народе, и трепетали от страха. Алима С.А. Качиони называет выходцем из народа, национальным мстителем за все бесконечные притеснения и неправды, которыми десятилетия донимали крымских татар царские чиновники, помещики и мурзы и им подобные.
Л.П. Колли в своём рассказе «Подлинный портрет Алима», говоря о поступках Алима, подчёркивал, что «не раз проглядывают в нём такие характерно-рыцарские черты, какие редко приходится встречать даже у интеллигентного человека» [4, с. 56]. Алима он уподоблял сицилийским или корсиканским бандитам, скрывавшимся в лесистых горах от пресле-
дования судебных властей. Автор утверждал, что Алим не был разбойником в полном смысле этого слова, так как он не убивал, а только грабил с оружием в руках и употреблял его лишь для того, чтобы напугать свою жертву, или для собственной защиты.
В караимском предании Алиму даётся следующая характеристика: «.Это был не обычный разбойник, а разбойник-джигит, поборник правды. Алим никого не убил. И грабил только богатых, отдавая свою добычу обездоленным. Единоверцы его любили и почитали. Мусульманское духовенство и простой народ покровительствовали ему, давали приют и укрывали от преследования властей» [5, с. 14].
В повести «Свадебный подарок» подтверждается, что Алим, почти уже пойманный, всегда умудрялся каким-то чудом исчезать бесследно для того, чтобы на другой день подать о себе новую весть совсем с другой стороны Крыма. «Крылатая народная фантазия» уже успела создать о нём целый маленький эпос, и имя Алима на всём пространстве Крыма упоминается с любовью в рассказах стариков, как имя богатыря, много доставившего добра и славы родному народу и за него героически пострадавшего.
С.А. Качиони с сочувствием к доле Алима пишет в своей повести, что его очень строго судили: за всё им содеянное он понёс жестокое наказание. «Но тот же Алим, если и был разбойником, в широком смысле этого слова, то никогда не был вором, а весьма часто был. самым добродушным, хотя и неумолимо строгим судьёй для разных рыцарей мутной водицы» [3, с. 354].
Алим открыто говорит о себе в монологе повести: «.Алим - честный человек, хоть он и грабит мурзаков! Вот мою голову оценили в сотни рублей: я сам, стоя в Старом Крыму на базаре, слушал, как читали приказ губернатора о том, что всякое село, которое меня приютит на одну ночь, он погонит с детьми, женщинами и стариками в Сибирь, а того, кто поймает меня, наградит золотом. Ну, что ж?! Пусть будет и так, да только не поймать орла комарам, хотя бы их собрались и целые тучи! Бог знает и все знают, что не вор я и не разбойник. Я только джигит, которому сам Бог велел сесть на коня и уйти в горы, чтобы стать на защиту сироты, бедняка и вдовы!» [3, с. 364-365].
Алим убеждённо говорит о своих взглядах на жизнь, принципах, из чего раскрываются новые грани его личности: острая впечатлительность, широта его эмоционального мира, глубина и весомость оценок. «.Я граблю для ограбленных; я ночью на дорогах отбираю у мурзаков, у этих больших и злых псов, малое из того многого, что эти безжалостные животные грабят днём в городах и деревнях всегда у беззащитных щенков-бедняков. Я ничего себе не беру и, ограбив уж многих богачей, я сейчас - самый бедный из бедняков, которому завтра не на что было бы купить себе корку хлеба, если бы мне её нужно было покупать и если бы меня не кормили такие же бедняки, как и я. Алим не лгун и не вор, а только честный и бедный джигит. Месяц тому назад в Симферополе я ограбил одного ростовщика-кровопийцу, после этого «дела» губернатор послал всюду указы о Сибири и о денежной награде за поимку меня. Грабил я, - это правда, а он, ростовщик, был ограбленная жертва. Ну, а кто из нас двух у Бога в книге судьбы записан разбойником? Он, а не я! Он живёт между честными людьми, к нему на другой день приезжал сам губернатор, жалел его, подавал ему свою начальническую руку, а меня называл негодяем; а между тем он такой хищник и плут, недостойный даже названия разбойника, который у меня, скитающегося, как сова, в темноте, а днём скрывающегося в пещерах и ущельях гор, не достоин поцеловать подошву сапога!.. Я ограбил у него мешки с золотом......А уже через час после грабежа я был таким бедняком, что, придя в шашлышню на татарской слободке Ак-Мечети и не евши целый день, я не имел трёх копеек, чтобы заплатить старику-татарину, содержателю шашлышни, за булку, которую взял у него и за которую он, не узнавши меня сразу, спросил с меня деньги!... И тогда и всегда после всех грабежей, и теперь Алим - такой же бедняк, как тот эфенди, который, идя пешком в Мекку на поклонение святому праху пророка и встретившись с другим мусульманином, который ехал верхом на верблюде, а другого вёл за собою на поводе, не захотел купить у него второго верблюда, несмотря на то, что встретившийся мусульманин назначил за него цену только одну копейку», - говорил Алим [3, с. 366-368].
С.А. Качиони передаёт разговор Алима с помещиком, рассказанный ему последним предельно правдиво. «Я грабитель только для грабителей и разбойник для разбойников, для добрых и милосердных людей и для бедняков я слуга и друг, на которого можно положиться. Правды мало теперь на свете, и великий пророк Магомет повелел мне быть на земле ничтожной крупицей этой правды, чтобы и сирота и бедняк когда-нибудь узнали это Божье благо. Ты не удивляйся, добрый чорбаджи, что тебе о Боге и о правде говорит тот самый Алим, сын Азамата из Каперликоя, о котором весь Крым кричит как о головорезе и воре и голова которого ценится дороже десятка самых дорогих коней, и верь мне, потому что я ещё никогда не зачернил своей души лживым словом. Ведь для тех, у кого гноятся глаза от болезни, - свет, для полузамёрзших - тепло, а для того, кого засыпал горный обвал и он просидел без пищи полтора десятка дней, а потом был спасен, - много пищи сразу -самое великое зло, а между тем и свет, и тепло, и пища - величайшие блага, которыми милосердый Бог по молитве премудрого пророка дарит людей. Так и я для одних - правда, для других - зло, для одних - гнусный вор и враг, для других - справедливый защитник и друг» [3, с. 373-374].
Через монологи в повести раскрываются такие качества Алима, как бескорыстность, справедливость, искренность и честность.
Для полной характеристики образа Алима нужно вспомнить о следующей истории, описанной Л.П. Колли в рассказе «Подлинный портрет Алима», ярко показывающей его «рыцарем», романтиком. В конце 1840-х годов путешествовала по Крыму художница-портретистка из Франции Леони Лелоррен. На приёме у губернатора она повстречала И. Айвазовского. Как собратья по профессии они разговорились, от области живописи, слово за слово, беседа перешла к злобе дня - к Алиму. «Нельзя ли, - поинтересовалась Лелоррен, -срисовать его портрет?». «Для этого, сударыня, - возразил Айвазовский, - придётся преодолеть много препятствий. Если, благодаря вашему таланту, вы вторая Шахерезада, то, пожалуй, постараюсь быть вам вторым Алладином и раскрыть перед вами те двери, за которыми слышно дикое рычание зверей и характерный звон арестантских оков». «Знаю, что вы большой волшебник». «Говорят, что для женщин закон всегда снисходителен, но когда женщина такова, как вы, с божьим огнём, то какие же могут быть для неё преграды? Искусство не имеет пределов, и пред ним, надеюсь, преклонится и строгость господина прокурора» [4, с. 56]. И Фемида преклонилась перед искусством. На другой день Леони Лелор-рен срисовала портрет крымского Фра-Диаволо (так называли Алима в тех кругах). Изображение хоть и было поспешным, но черты лица Алима нанесены уверенными штрихами карандаша. Видно, что Лелоррен была хорошей портретисткой, и благодаря протекции Айвазовского, перед нами сегодня есть портрет Алима.
Айвазовский передал последний акт истории портрета: «Окончив рисунок, Леони готовилась уже уходить из тюремной камеры, как Алим выразил желание взглянуть на её работу. Одобрив исполнение (сходство портрета с лицом разбойника удостоверили жители города Феодосии, татары, лично знавшие Алима, старики Асан-Курти-оглу, Сюин-Керим-оглу и учитель Зеин-Эддин-Челеби-Куртбедди-оглу и житель города Симферополь Мурза Арчинский) портрета, Алим обратился к художнице со следующими словами: «Уходя отсюда, ты уносишь с собою эту вещь, как память обо мне. Я же остаюсь здесь с одним мысленным воспоминанием о мимолётном появлении твоём предо мною. Спасибо тебе за благосклонное внимание ко мне. Я этого не заслужил. Твои черты навсегда останутся запечат-лёнными в душе моей!». На это Леони нервно сняла закреплявшую её шейный платочек золотую булавку, дрожащей от волнения рукой приколола её к отвороту халата приговорённого и направилась к выходу. «Нет, - крикнул Алим, - не так следует поступать, а вот как!». Широко распахнув халат и раскрыв грудь, он вонзил себе в грудную кость остриё булавки, переломал её пополам и протянул часть булавки с головкой художнице, твёрдо произнеся: «Это тебе, а это, указывая на грудь, останется мне!» [4, с. 56-57].
Что касается подлинности портрета Алима, то в архиве феодосийского музея хранится письмо Марии Дмитриевны Де Вальден, в котором удостоверяется, что «рисунок был поднесён Леони Лелоррен госпоже Кушниковой в Керчи в знак признательности, на память, за
сердечное её отношение к сестре - певице, в артистическом путешествии последней по Крыму» [4, с. 55]. Леони Лелоррен подписала этот портрет строками, которые показывают, как и портрет, сердечность художницы: «Если когда-нибудь эти штрихи должны возбудить в вашей душе хоть малейшее воспоминание обо мне, то тогда копия сделает больше добра, чем когда-либо оригинал совершил зла». Мария Де Вальден (Кушникова) прислала из Одессы в дар Феодосийскому музею древностей хранившийся с 1849 года в её семье нарисованный карандашом с натуры портрет-эскиз Алима Азамат оглу.
В содержании повести «Свадебный подарок», рассказа «Паспорт с особой приметой» С. Качиони, рассказа «Легенды и быль об Алиме - крымском Робин Гуде» В. Килессы, созданных на основе крымскотатарского фольклора, прослеживается мысль, что Алим, став легендарным национальным героем, сохранил свои главные положительные черты - добросердечие, верность дружбе, готовность прийти на помощь несправедливо обиженному.
В рассказе «Паспорт с особой приметой», где речь идёт о безухом Алиме, есть эпизод о том, как случай свёл давулджы (барабанщика) Муртазу и Алима. Последний попросил помощи у старого музыканта и, разместившись в полости барабана, укрылся от преследования. Его поведение и облик столь обыденны и не устрашающи, что, когда давулджы узнал, кто на самом деле укрывался в его барабане, он не только не испугался, но и впоследствии обратился к нему за помощью. Обычно Алим назначал встречи около «Целуй-фонтана», каждую пятницу он проводил в этих местах, используя праздничный отдых на свидание с теми, кому он был нужным. Те, кто желали с ним встретиться, привязывали к длинной палке лоскут красной материи и выставляли эту палку на верхушке старого дуба, влезть на который «было так же легко, как и взойти по лестнице на вышку минарета мечети». Не проходило часа, как можно было услышать громкий свист, нужно было хлопнуть три раза в ладони, и через минуту Алим стоял около просителя. А если, чего почти никогда не было, на зов в течение часа проситель не слышал ответного свиста, то приходил в следующую пятницу. Но с одним условием: он никогда никому не должен был говорить ни слова о свидании.
Дерзость Алима видна из его смелых поступков, описанных в кизилташском предании «Разбойничья пещера», изданном на русском языке. «В тот год стояла в Крыму небывалая стужа; терпел бедняк, но было не лучше богачу, так как по дорогам шёл стон от Алимова разбоя. Алима видели в разных местах, появлялся он в местечках и городах, и был даже слух, что заходил к самому карасубазарскому начальнику - предлагал выдать ему Алима» [6, с. 27]. «Поют о нём и татарские чалгыджы на пирах, и местные гречанки, укачивая детей... Это был последний из ряда джигитов, с которыми русской власти пришлось считаться по присоединении Крыма к России. Он пользовался огромной популярностью и несомненной поддержкой среди татарского населения края. До безумия смелый и дерзкий Алим, говорят, отваживался вступать в открытую борьбу с небольшими отрядами войск, был не раз окружен и схвачен, но каждый раз бежал из тюрьмы, пока, наконец, в 1850 году, по наказании шестью тысячами ударов розог, был сослан в каторгу» [6, с. 38].
На «ряженость» Алима в произведениях читатель невольно обращает своё внимание. Что стоит только описание его великолепных нарядов, расшитых золотом и серебром, а также украшения его любимого коня. Есть и словесное описание костюма и наружности Алима из воспоминаний И.К. Айвазовского: «Чёрная из люстрины куртка с короткими рукавами, из которых, покрывая мышцы, висели широкие, всегда чистые рукава рубахи; широкие чёрные, опоясанные восточным разноцветным шарфом штаны; на голых ногах крепкие, открытые башмаки, а на голове серая смушковая шапка. Лицо у него было несколько продолговато, с серыми умными, симпатичными глазами, чёрные усики, плечи довольно широкие, рост средний, стан бодрый, телосложение здоровое. Видно было, что это ловкий и сильный татарин лет тридцати. Конь у него был лихой, как и сам хозяин» [4, с. 51].
Вот как передано описание его наружности в караимском предании на русском языке: «Своим красочным одеянием он словно хотел кого-то пленить: серая смушковая шапка, новая куртка с короткими рукавами, расшитая золотыми нитями, под ней цветная чистая рубаха, широкие шаровары, разноцветный шарф-пояс, на ногах открытые башмаки» [5, с. 14].
В рассказе Я. Рудь «Легенда об Алиме-разбойнике» внешность Алима описывается следующим образом: «Вскоре перед художником предстал выше среднего роста сухощавый мужчина в модном костюме, в ослепительно-белой сорочке, оттенённой чёрным галстуком. На ногах блестели чёрные лаковые туфли. Большие миндалевидные глаза светились добротой. Трудно было представить, что этот гость - разбойник» [7, с. 53].
В рассказах часто упоминается, что Алим никогда не носил одного платья два дня подряд, в доме у каждого мурзы он переодевался заново: то в мурзу, то в чабана, то в военного, то в пастуха. Были случаи, когда Алим переодевался в старуху.
Вот каким предстал Алим на своём коне перед давулджы Муртазой в рассказе о безухом Алиме: «Врывшись передними копытами в землю, чудесный белый конь всадника почти сел на задние ноги. Красивая голова животного с раздутыми ноздрями и огневым выражением больших умных глаз, украшенная сияющей на солнце богатым серебряным набором дорогой уздечкой, могла бы служить моделью для самого взыскательного художника. Конь был весь в мыле, и каждая жилка его, сквозившая через тонкую белоснежной масти кожу, казалось, била и трепетала огнём и силой. Но и конь, и седок одинаково могли поспорить красотой и богатством наряда. Муртаза недаром подумал, что это какой-нибудь из самых знатных владетельных беев. В этом убеждали его и изящный костюм всадника, сделанный из дорогого тёмно-синего сукна и обложенный в несколько рядов настоящим золотым снурком, и целая масса каких-то горевших на солнце серебряных украшений, которыми сплошь был увешан весь перед его казакина, и золотой верх его дорогой каракулевой шапки, и расшитое такими же снурками черкесское седло с коваными серебром луками и серебряными же стременами, на котором так легко и красиво сидел всадник» [3, с. 225226]. В том же рассказе следующий эпизод даёт представление о наряде героя: «Он был в чёрном атласном костюме, богато расшитом серебряными шнурками; на голове был надет маленький красный фес с серебряной же кисточкой; стан его перетягивал дорогой кованый пояс, за который был заткнут длинный кинжал в серебряных с чернью ножнах, с ручкой, осыпанной крупной бирюзой» [3, с. 249].
Жилище Алима описано в повести «Свадебный подарок». «Пещерка, кроме верхней дыры, имела еще два-три узких отверстия, выходивших с боков прямо в гору, так, что доступ воздуха был совершенно свободным, но свет ударял прямо в толщу горы против скалы и не мог быть заметным вовсе снаружи. Пещерка имела обитаемый вид. В одном углу её было насыпано нечто вроде постели из сухих листьев, покрытых войлоком, с седельной подушкой в головах; около неё на нешироком выступе скалы, образовавшем природную полочку, лежала пара больших пистолетов, кувшинчик для омовения и целая пачка серных спичек. В расщелины камня было вбито несколько гвоздей и по стенам висело разное платье, между прочим, и женское. В углу стояло несколько пустых, кубышкообразных тыкв с водой, а около висел, вероятно, громадной длины, судя по количеству колец, тонкий канат, свитый из конского волоса, заканчивавшийся с обеих сторон небольшими медными кольцами. Тут же в углу была сложена куча какой-то мягкой рухляди. Пещерка была просторна и почти везде настолько высока, что по ней свободно можно было ходить и стоять, не сгибаясь» [3, с. 443-444].
12 апреля 1912 года на заседании Таврической Учёной Архивной Комиссии в докладе Ф.Н. Андреевского сообщается о препровождённом им от г. Ульковского для музея Комиссии кнутовища с кинжалом, принадлежавшим, по преданию, Алиму.
Докладчик пояснил, что в кабинете евпаторийского инспектора училища Степана Васильевича Ульковского занимало почётное место на стене старое кнутовище с вложенным в него большим татарским ножом, принадлежавшим когда-то знаменитому крымскому разбойнику Алиму Азамат оглу, уроженцу деревни Копюрликой Феодосийского уезда. Кинжалом, находящимся в этом кнутовище, разбойник Алим отрезал ухо у так называемого «безухого Алима». Перешло оно к Ульковскому двадцать семь лет назад по наследству от тестя Мартына Сысоева, бывшего владельца симферопольского «Белого хана», который был в очень близких отношениях с Алимом и считал его покровителем слабых и угнетённых. Случай о безухом Алиме рассказал Андреевскому в 1904 г. арнаут Тодор Павлович
Пано, 96-летний старик, проживавший в Феодосийском уезде. Тот же Тодор Пано и татарин хаджы Апсигут, столетний старик, умерший в Авджыкое, передавали, что Алим большую часть награбленных им денег жертвовал на мечети, бедным женихам на устройство свадьбы, на похороны, как мусульманам, так равно и христианам, беднякам. Алим пользовался покровительством мулл и симпатией деревенского населения. По их словам, он за все время своих разбойничьих похождений никого не убил, всегда соблюдал оразу (пост) и исправно посещал мечеть, пил только бузу, на свадьбах крымских татар занимал почетное место. Деревенские жители всегда скрывали его от властей, которые хотели арестовать его как дезертира, а с военной службы он бежал, будто бы потому, что его несправедливо наказали.
В. Килесса писал, что Алима чуть ли не все обыватели, не исключая помещиков, отлично знали в лицо, и он смело въезжал в город, гулял на всех татарских свадьбах. «Приедет с подарками к молодым, попляшет, повеселится - и был таков! Татар Алим не боялся, знал, что они его не то, что не выдадут, а сами горой за него встанут. Он у них был не только героем, но и благодетелем. Бедные всегда имели от него существенную помощь. Впрочем, оказывая её, он не считался с национальностью. Алим охотно помогал всем бедным» [2, с. 8].
Главными чертами Алима являются отвага и решимость. Он весел и жизнерадостен, когда это уместно, откровенен, непреклонен, серьёзен, вежлив, также не оставляет равнодушным его склонность к юмору.
В Евпатории один офицер-пограничник как-то обмолвился в хане, где были и крымские татары, что крымская полиция никуда не годная, если не может поймать одного разбойника. «Пусть бы, - говорил он, - поручили нам, пограничникам, с ним справиться, так я бы один взялся в трёхдневный срок привести его на верёвочке в тюрьму». Это бахвальство было передано Алиму, он поспешил в Евпаторию и выследил офицера, направлявшегося в коляске в Симферополь, внезапно перегнал его в степи и остановил коляску. Отлично говоря по-русски, Алим спросил его: «Это вы хотели привести меня на верёвочке в тюрьму?» Офицер перепугался и не посмел опустить руку в карман за оружием, тем более что в руках разбойника блестел пистолет. «Да вы не бойтесь, - успокоил его Алим. - Дурного я вам не сделаю. Только хочу сказать, что и посмелее вас люди ничего со мной поделать не могли. За хвастовство ваше я не оставлю вас безнаказанным, а поэтому, когда вернётесь в Евпаторию, зайдите в тот же хан и громко заявите, что Алима вы видели, и он запретил вам говорить о нём так неосторожно. А если не сделаете, придётся вам встретиться со мной второй раз и тогда уж вам плохо будет». Говорили, что офицер выполнил его наказ.
Передаваясь из уст в уста, в народной памяти сохранился один из наиболее любимых рассказов о том, как Алим нанёс визит к грозному и ненасытному исправнику Апостолу Ставровичу Триандафилиди. Исправник замучил копюрликойцев налогами, причём налоги были до смешного надуманными, например, исправник установил налог на право носить для мужчины феску или баранью шапку, а для женщины чадру по четвертаку с каждой головы, копюрликойцы охали, особенно многосемейные, потому что детские головы шли в один счёт с головами стариков, но всё же кое-как собрали требуемую сумму для изобретательного во всевозможных финансовых комбинациях начальника, ещё раньше Триандафи-лиди потребовал внесения пошлины в размере двух серебряных пятачков за каждый глиняный кувшин, который обязательно был у взрослого мусульманина для совершения омовений несколько раз в день перед молитвой и после еды, татары покряхтели, но уплатили причитавшуюся сумму полностью, не обсчитав исправника ни на один гривенник по присущей им честности. Когда начальник уезда приказал уплатить себе контрибуцию за каждое оказавшееся в деревне колесо, считая по одной копейке за каждую спицу в колесе, всякий, имевший обыкновенную четырёхколёсную мажару, поспешил переделать её в двухколёсную арбу, но затем за два колеса налог уплатили. И только один раз селяне, как упрекал их потом исправник «надули, бестии» гениального финансиста по поводу «хвостового» налога. Исправник требовал уплаты за каждый лошадиный, воловий, коровий и буйволовый хвост, который окажется длиннее двух четвертей, по три четвертака. Когда же его пра-
вая рука, пристав Аспиропуло, прибыл для получения налога, обнаружилось, что исправнику не причитается ни одной копейки, так как у всех животных хвосты оказались на полвершка короче двух четвертей. Исправник заскрежетал зубами, узнав о такой «продерзкой подлости этих распромерзавцев, которые его надули, бестии», и в следующий раз отменил хвостовый налог, переложив его на передние ноги и распространив дополнительным «ушным» сбором. Последний приезд исправника в село закончился для копюрликойцев ещё печальнее, чем прежде. Четвёрка лошадей исправника, испугавшись огромного пса, бросившегося им наперерез, бешено понеслась, и бричка врезалась на всей скорости в мечеть. На лбу грозного начальника уезда воздвиглась внушительных размеров шишка, что не обещало ничего хорошего для помертвевших от страха копюрликойцев. Это происшествие вызвало бурю, он велел перевешать всех собак и перенести мечеть на полверсты выше. Целью прибытия исправника в Копюрликой было ознакомление селян с приказом губернатора о выдаче властям Алима. «Слушайте, копюрликойцы! - говорил им по-татарски исправник следующее, до губернатора дошло, что вы неоднократно скрывали у себя своего земляка, родившегося в вашей деревне, душегуба и живодёра Алима, голова которого давно уже оценена очень дорого: тот, кто передал бы эту безумную разбойничью голову в руки властям, получил бы столько золота, сколько она сама весит. Так знайте же волю губернатора: если через вашу деревню эта бешеная собака проедет только днём, и вы сейчас же не уведомите об этом меня, или вообще кого-нибудь из властей, то десятый из вас будет прогнан сквозь строй и получит по полутысяче палок. А если, чего доброго, вы приютите его хотя бы на одну только ночь, то все, сколько вас тут есть, поголовно уйдёте в Сибирь, а имущество ваше будет отобрано в казну. Воля эта будет объявлена и в других деревнях, через выборных и мулл, а к вам губернатор приказал мне приехать объявить самому, потому что вы больше других станете его покрывать: Алим вам ближе, чем всем остальным, потому что он здесь среди вас родился, и здесь же покоятся кости его предков. Вам он земляк, а многим из вас даже и родич» [3, с. 406-407].
Зачитав приказ, он обратился к Зейнадину-мулле, заявив, что тот должен явиться к нему в день свадьбы дочери Триандафилиди и принести ей в подарок дорогой атласный кисет с сотней полуимпериалов в качестве отступных за мечеть. В случае неповиновения он грозился разобрать мечеть и построить из её камней свиной хлев. Для круглых бедняков это означало смерть, но слово исправника было законом. В селе было шестьдесят дворов, для малоимущих бедняков уплата нескольких копеек являлась трудным вопросом. К тому же они понимали, что если не внесут деньги, кроме разрушения древней мечети, исправник доложит губернатору, что Алим ночевал в их селе, что приведёт к поголовной высылке их в Сибирь. Они давно и хорошо знали своего исправника и ни минуты не сомневались, что он непременно исполнит всё обещанное, и потому серьёзно горевали. Местный мулла решил, что Алим является причиной зла, павшего на головы копюрликойцев, и если бы он сам узнал об этом зле, разбил бы себе голову о камень от горя. «Приказа этого не было бы вовсе, если бы не было в Крыму того, о ком он издан, кто впервые увидел свет солнца и услышал голос матери своей в Копюрликое и над кем я сам совершил священный обряд обрезания, когда он достиг возраста. Истинным злом для нас вчера был один только заступник всего татарского народа Алим, сын Азамата, тот самый Алим, которого славу предсказал я его отцу ещё с детства, тот самый Алим, - да будет он невредим на всех путях его! Который всю жизнь свою посвятил беднякам и несчастным и который для добрых сам добр, как ягнёнок, и только для злых и грабителей есть самим пророком поставленный мститель и строгий судья! Алим, не ведая вовсе об этом, стал для нас злом, и он же по воле Аллаха будет и благом, потому что пророк нам сказал, что всякое зло уврачуется им самим! Алим - начало, Алим - и конец!» [3, с. 425-426].
И отправились копюрликойцы к Алиму в надежде, что он поможет им восстановить справедливость. Земляки слишком любили и берегли Алима, чтобы не знать во всякое время, в какой стороне и где его искать. «Ты, Алим-ага, храбрый джигит, которого мы все считаем красою и гордостью татарского народа, ты против своей воли стал для бедных земляков твоих, копюрликойцев, злом, и священный Коран повелевает тебе спасти нас, сделай
же это, как ты считаешь нужным», - обратился мулла к нему. «Ты сказал, будто Алим был для вас злом. Если бы этим злом был Алим, он не выручил бы вас из беды, как он это сделает. Ведь не слыхано ещё с тех пор, как стоит здесь эта скала, чтобы змеиный яд мог залечить рану, или чтобы оспа сделала лицо молодой девушки красивым. Не Алим зло, а сам исправник зло. Ты в тысячу раз мудрее меня, мой старый учитель, но бывает, что молодой глаз видит лучше старого. Я не виноват в вашем зле ничем, потому что оно было определено для вас Аллахом и начертано в книге судеб ещё тогда, когда ни одной из семи земель и ни одного из семи небес ещё не существовало. Оно должно было совершиться и совершилось, но оно же само собой и уврачуется», - ответил Алим.
Тогда Алим пожаловал «в гости» к исправнику, который доносил губернатору об исполненном его предписании по поводу объявления народонаселению последнего приказа об Алиме и при этом уверял его, что «этот негодяй в последнее время уже нигде в его уезде не показывается, благодаря принятым им энергическим мерам и, что поимка его - дело весьма недалекого будущего, тем более, что в сущности Алим - только воришка и ничего особенно грозного из себя не представляет, все же россказни и слухи об отчаянной храбрости и подвигах - в большинстве случаев ничто иное, как раздутая самим же им и его сообщниками-татарами сплетня.» [3, с. 456].
После визита Алима к исправнику мулла нашёл на балкончике минарета небольшой свёрток, в котором оказалось двести полуимпериалов. Тут же была и записка следующего содержания: «Алим посылает своим землякам - копюрликойцам двести полуимпериалов. Сто из них пусть копюрликойцы бросят бешеному псу, чтобы он не кусался, другие сто пусть мудрый мулла разделит между беднейшими из бедняков. И будет смех после слёз и радость после беды! В святой книге написано: «И всякое зло уврачуешь им же самим». Алим говорит: исправник сделал зло, исправником же это зло и уврачевалось. Больше уже, пока у Алима голова на плечах, а кинжал за поясом, волк зла делать не будет. Такова была воля Аллаха!» [3, с. 463].
И хотя знати сильно доставалось от Алима, иногда разбойник помогал и оказавшимся в беде помещикам. О том, что Алимом двигало благородство, свидетельствует следующий факт. Алим сопровождал ночью одного помещика К., охраняя его в пути от грабителей, когда тот вёз большую сумму денег из Карасубазара в Судак. Помещик тот славился среди простых людей благородством и справедливостью. В ночном разговоре по душам с помещиком Алим предстаёт мудрым и рассудительным, поведав историю про верблюда за одну копейку. В ту ночь Алим должен был ограбить под Феодосией одного мошенника - мурзу, с которым у него были старые счёты, а на заре он должен был проучить под Карасубазаром другого мерзавца за то, что он с копюрликойского бедняка дважды взыскал один и тот же долг. Алим уже собирался ехать на первое дело, когда получил известие о том, что помещик с большими деньгами едет в Судак ночью. Алима предупредили, чтобы он в темноте не ошибся и не сделал ему беды. Алим поблагодарил вестника и решил, что не может пустить помещика одного ночью через горы на прекрасной тройке и с большими деньгами, и потому поехал его провожать, оставив на другой раз оба эти дела. Потому что развелось несколько негодяев, которые грабят без разбора того, кто попадётся, прикрываясь именем Алима. Одного на этой самой дороге Алим недавно пометил - отсёк ему правое ухо, и его уже нет в Крыму - он уплыл в Турцию, но другие ещё промышляют. Помещик поинтересовался у Алима, почему он служит ему. И почём он знает, какой тот человек? «Да разве я слепой, которого нужно водить, или глухой, которому в уши ещё налили смолы? Разве и я и все другие не видим и не слышим, что делается около нас? Когда в солнечный день облако проходит по небу, - и малое дитя и старик видят одинаково тень; когда на верхушке тополя стрекочет сорока, - не нужно быть умным, чтобы знать, что это не старый даульщик Муртаза гремит на своем знаменитом дауле? Нет, чорбаджи, мы все и тебя и других хорошо знаем. Тебе Бог дал белую душу и светлое сердце, и мы все видим, как оно всегда ярко блестит. Ты три дня тому назад не моргнул глазом, когда подарил шесть тысяч рублей десяти беднякам; а если бы захотел, эти деньги были бы у тебя в кармане, потому что Аллаху угодно было, чтобы ударил мороз и погубил две трети урожая не тогда, пока ещё сад был
твой, а в то время, когда уже глаза татар смотрели на то, что было на деревьях, как на своё добро. Это беда была не твоя беда, а их, и ты имел полное право получить всё, что Аллах послал тебе на твоё счастье, а они должны были переживать свою беду и подчиниться ей. И они не задержали бы ни одного твоего гроша, потому что слово уже было ими сказано, и сам Бог через меня помог бы им освободить книгу своей судьбы от записанного в ней вернее, чем на людских бумагах и книжках, долга: в назначенный срок все эти шесть тысяч рублей привёз бы им я. Но ты был милосерден и справедлив, и все татары за это благословляют твоё имя. Вот почему я служу тебе. Тебе ещё остается до Судака ехать не меньше часа, а потому спи себе спокойно: я тебя буду беречь до самого места и только тогда оставлю тебя, когда уже ты войдёшь под крышу твоего брата. Припомни, чорбаджи, ещё одно мое слово: когда я тебе понадоблюсь для чего-нибудь, скажи об этом вслух так, чтобы это слово услышал хотя один какой-нибудь татарин, у которого над верхнею губой уже столько волос, что даже в сумерки можно о нём с уверенностью сказать, что это не переодетая женщина. В таком случае, поверь, слово твоё, сказанное рядом с моим именем, скоро долетит до меня, и где бы ты ни был, я явлюсь сам к тебе, чтобы, как верная собака, беречь тебя от врагов, или, как верный раб, исполнить твоё приказание» [3, с. 375-377].
Эпизод с помещиком К. передан был автору в подробностях самим этим помещиком. Само это событие, его обстановка, даже содержание беседы Алима с К. переданы детально. Автор утверждает, что этот факт особенно ценен для правдивой и верной характеристики Алима, представлявшего собой весьма любопытное явление в национальной жизни крымских татар. Объективность и безусловная правдивость самого К. для всех, знавших этого почтенного человека, всегда были и остаются вне всякого сомнения, - утверждает С.А. Ка-чиони. Личность Алима автор называл сказочной.
В этом отрывке из повести, написанной по воспоминаниям человека, знавшего Алима, по поступкам и чертам характера вырисовывается образ бесстрашного, довольно умного, богобоязненного человека с добрым сердцем. Автор изобразил Алима чутким, всегда представлявшим себя на месте бедняка и спешащем ему на помощь, творящим справедливые дела и боящимся только Аллаха.
В кизилташском предании есть слова, выражающие отношение простых людей к Али-му: «Много лет прошло, как увезли в Сибирь Алима, а старокрымская гречанка, укачивая дитя, всё ещё поёт песенку об удальце, который не знал пощады, когда нападал, но глаза которого казались взглядом лани, когда он брал на руки ребенка. И в долгие зимние вечера, когда в трубе завывает ветер и шумит недобрым шумом бушующее море, татары любят, сидя у очага, послушать рассказ старика о последнем джигите Крыма - Алиме, которым гордились горы, потому что в нём жило безумие храброго и потому, что никогда не знали от него обиды слабый и бедняк» [6, с. 27].
В конце очерка об Алиме Е. Марков писал: «Говорят, что после того Алим бежал в Турцию и живёт там до сих пор в богатстве и спокойствии. Это, очевидно, татарская фантазия, венчающая своего героя благочестивым концом. Очень может быть, что вообще из переданного мною половина преувеличения, но в такой форме живёт в Крыму память о знаменитом разбойнике Алиме, а для нас это важнее исторического факта» [1, с. 234].
Выводы. В конце XIX - первой половине XX вв. Алим сохраняет широкую популярность как герой литературных произведений. Его имя то и дело упоминается хронистами, писателями, драматургами, сценаристами. Алим становится своего рода героем «крымской жизни». Для Крыма XIX века значимой и популярной оказывается тема благородного разбойника. «Императив подвига» включает в художественную систему образов крымскотатарской литературы новый образ, интегральными чертами которого являются отвага, доблесть, даже дерзость, и стремление к поиску чего-то ускользающего, невозможного.
Писатели по-своему дополняют традиционные представления об Алиме чертами, указывающими, по их мнению, на экзотичность. Одни писатели видели в нём экзотику, другие романтику, где-то искажали, придумывали, но если всё это отбросить, мы увидим, что авторы русской литературы, несмотря на степень доверия фольклорным источникам, испытывали к Алиму в большей или меньшей степени восхищение и уважение, они понимали,
что Алим был верным сыном своего народа, был глубоко привязан к своей Родине и не мог мириться с надругательствами, как над людьми, так и над родной землей.
Можно отметить также, что во всех воспоминаниях, произведениях, как и во многих преданиях, отмечается несправедливое обвинение Алима. Образ Алима после создания произведений существует самостоятельно.
ЛИТЕРАТУРА
1. Марков Е. Очерки Крыма. Картины крымской жизни, истории и природы / Е. Марков. - Изд. 4. -С.-Петербург и Москва: Изд-е товар-ва М.О. Вольф, 1911. - 520 с.
2. Килесса В. Легенды и быль об Алиме - крымском Робин Гуде / В. Килесса. - Симферополь, 1997. -13 с.
3. Качиони С.А. В дебрях Крыма / С.А. Качиони. - 2-е издание. - Петроград: Издание т-ва А.С. Суворина - «Новое Время», 1917. - 609 с.
4. Колли Л. Подлинный портрет Алима: портрет Алима Азамат оглу, нарисованный с натуры и «маленькая заметка» / Л. Колли // ИТУАК. - Симферополь, 1905. - № 38. - С. 48-57.
5. Привратник дядя Юсуф. Капуджи Юсуф-ака // Джуфт-Кале в легендах и преданиях крымских караимов / сост. А. Полканова, Т. Полканова. - Симферополь: Крымкарайлар, 2002. - С. 14-17.
6. Легенды Крыма. - Выпуск 1. - Симферополь: Таврида, 1990. Факсимильное издание. - 40 с.
7. Рудь Я. Легенда об Алиме-разбойнике / Я. Рудь // Легенды и сказания Феодосии. - 2003. - С. 47-58.
