CC BY
25РАЗДЕЛ III
КУЛЬТУРОЛОГИЯ. ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ > ф
Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского
Серия «Философия. Культурология. Политология. Социология». Том 26 (65). 2013. № 4. С. 215-224.
УДК 101.1:316
ВАЛЮАТИВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ КОНЦЕПТА «ГЕРОЙ»
Коротченко Ю.М.
В статье выявлено валюативное содержание концепта «герой». Обосновано, что это содержание позволяет говорить о возможности героецентристского моделирования валюатива в противовес центрированным на прочих, не персонифицированных, компонентах валюатива моделям, из которых самой распространенной является ценностноцентристская.
Ключевые слова: коллективное сознание, интерпретация, валюатив, герой, героецентристская модель валюатива
Предметом исследования является валюативная функция героя. Цель исследования: выявить функцию героя в валюативе как компонента, персонифицирующего все остальные, «безликие», элементы валюатива.
Новизна предлагаемого подхода заключается в валюативном обобщении частных интерпретаций феномена героя и экспликации предназначения героя как центра валюатива.
Предварим наше исследование некоторыми необходимыми замечаниями относительно локализации его предмета. В [1] мы выделяем особый конструкт, моделирующий объединения людей любой степени общности. Его составляющие -ценности, нормы, герои и т.д. (см. указ. публ.), так или иначе связаны с осмысляющей частью социальной реальности. Но сам осмысляющий сегмент есть, в свою очередь, часть более общих социальных явлений, процессов и структур. Все они принадлежат сознанию - фрагменту психической жизни, в котором происходит сбор информации, выработка решений, их реализация и осмысление мира. Последняя составляющая содержания сознания, по своей сути, функциям и проявлениям - интерпретационная. Валюатив же моделирует, навязывает матрицы интерпретации реальности и в этом плане позволяет управлять интерпретационными процессами на любом уровне, но, прежде всего, там, где имеет место социальное сознание - сознание сообществ.
Среди разнообразных составляющих валюатива можно выделить в отдельную - довольно многочисленную, группу такие, которые сами по себе непосредственно не обнаруживаемы, не видимы, внечувственны и могут быть предъявлены только в
виде своих персонифицированных воплощений, таких, как герои и мученики, противопоставляемые врагам валюатива. Ценности, нормы, язык и т.д. не имеют биографий, не совершают подвигов, не побеждают врагов в бою и не умирают в одиночестве мученической смертью - все это дело героев и мучеников. Именно эти персонажи в своих биографиях, прижизненных и посмертных изображениях, воспоминаниях современников, записанных высказываниях, делах и т.п. обладают или обладали когда-то статусом реально и непосредственно сущих для всех носителей валюатива. При этом сами субъекты, предъявляющие валаютив, имеют свое собственное, не зависящее от других его компонентов содержание, что, в свою очередь, дает возможность строить валюативные модели сообществ с центрацией на его «главных действующих лицах» - героях, мучениках и врагах, которые образуют персонифицирующую дугу валюатива и среди которых в настоящей публикации мы особо выделим героя.
Каков же он - герой? По мифологии, это не бог, но генетически он связан с богами - он рожден от бога и человека. Это промежуточная персона между богами и людьми. Он связан с богами, но полем его деятельности являются людские дела. Это великий провокатор человечества на дальнейшее его развитие. Ему ничто или почти ничто не угрожает - он под патронатом божеств. Но его участие в общественных событиях обычно приводит к успеху - все почести достаются ему...
В патерналистских и историцистских концепциях истории человечества герой всегда в центре именно исторических - а не рядовых, событий, от которых зависит выполнение программы развития рода, достижение общей цели, осуществление единой судьбы, замыслов мировой воли или ее величества Истории.Герой оказывается проводником мировой воли, общеродовых начал; он озвучивает перипетии судьбы человечества, успешно реализует программу рода в тонких и сложных ее момента и т.п. Гегель, говоря о роли личности в истории, связывает с героем функцию осознания воли мирового духа, действовать и показывать пример действия в соответствии с ней. Это как раз и наделяет героя знанием того, что будет - отсюда его сила и успех. Герой - доверенное лицо всемирной необходимости; его личные, частные цели содержат тот субстанциальный элемент, который составляет волю мирового духа. Современные источники уже не связывают с героем божественного происхождения, промежуточного характера бытия, функцию глашатая мировой воли. Все скромнее, проще, понятнее, даже - технологичнее. Всмотримся здесь в черты портрета героя -проступающие и исчезающие, оказавшиеся временными и такие, которые ему неотъемлемо принадлежат вне исторического или какого-либо еще контекста.
Итак, герой.
Слово это общеупотребительное, обладает оценочной коннотацией. Обратимся к словарным определениям. Словарь иностранных слов выделяет среди героев особо храброго воина, затем - полубога, посмертно обожествленного; царя с наследниками и свитой; выделяется также современная «форма» героя - «человек, отличающийся какими-либо необыкновенными подвигами, а также главное действующее лицо в романе, повести, драме, поэме, рассказе» [2]. В. Даль фиксирует схожую семантику: «ГЕРОЙ м. героиня ж. ... витязь, храбрый воин, доблестный воитель, богатырь, чудо-воин; | доблестный сподвижник вообще, в войне и в мире, самоотверженец. Герой повести, главное, первое лицо» [3]. Ожегов
добавляет аспекты «героических» званий: «Герой Советского Союза - почетное звание, присваивавшееся за доблесть и героизм. Герой Социалистического Труда -почетное звание, присваивавшееся за заслуги в области народного хозяйства, политической деятельности и культуры. Город-герой - почетное звание города, население к-рого проявило героизм во время Великой Отечественной воины. Крепость-герой - почетное звание, присвоенное Брестской крепости. || ж. героиня, -и. - Мать-героиня - почетное звание, присваивавшееся женщине-матери, воспитавшей не менее 10 детей» [4]. В обыденном языке, следовательно, акцентируется такое свойство героя, как его способность превосходить большинство, а в некоторых случаях - всех остальных, людей в чем-то, что ему либо дано свыше, либо достигнуто им самим, и тот, чье превосходство другие люди признают как заслуженное.
Из известных, запомнившихся человечеству и даже сохранившихся в виде архетипов, пожалуй, первыми были герои мифов и народного эпоса. Иначе их называют культурными героями. Так, в энциклопедичекой статье Е.М. Мелетинского отмечается, что «КУЛЬТУРНЫЙ ГЕРОЙ (англ. Cuiture hero, франц. Heros civilisateurs, нем. Heilbringer), мифический персонаж, который добывает или впервые создаёт для людей различные предметы культуры (огонь, культурные растения, орудия труда), учит их охотничьим приёмам, ремёслам, искусствам, вводит определённую социальную организацию, брачные правила, магические предписания, ритуалы и праздники» [5, с.25]. А.Ф. Лосев выделяет мифологию героизма, связывая такой ее акцент с установлением патриархата. Закрепление имущественных, наследственных, политических и пр. прав за мужчиной сделало из него существо с особыми полномочиями, обязанностями и возможностями - «если не главой (общины - Ю.К.), то во всяком случае тем, кто с тех пор навсегда получил название героя. Наступил век патриархата и тем самым век героизма» [6, с. 84]. Примечательно, что в такой мифологии герою полагается противостоять некоему врагу или сонму врагов; мифологический герой обязательно имеет особое -полубожественное, царственное, полуцарственное и т.п. происхождение и как-то героически же и умирает. Между рождением и смертью герой обязательно совершает подвиги (лучше, чтобы их было много), одерживая яркие победы над врагами. После смерти героя начинают чтить, сооружают места для поклонения, сочиняют тексты, воспевающие его подвижническую жизнь и трагическую гибель желательно в битве с врагами. Показательна в этом отношении биография любого из античных героев, например, Ахиллеса. Приведем здесь ее значимые с точки зрения валюативного анализа фрагменты.
Родителями Ахилла были «среброногая» богиня Фетида - дочь морского старца Нерея, и Пелей - царь мирмидонян; местом рождения - Фтия, Грейия. В его происхождении, помимо сочетания божественного и царственного родов, присутствовал еще один необычный элемент - родители Ахиллеса состояли в законном браке. Для этого была причина: еще до его рождения боги знали о возможности для него превзойти своего отца, поэтому в отцы ему был избран смертный, а не, например, Зевс, симпатизировавший Фетиде. Эта возможность, однако, могла реализоваться, если бы Ахиллес участвовал в сражениях и однажды погиб в бою молодым и прославленным, а не жил бы в родном городе до глубокой старости в мире и благополучии. И еще одно пророчество оказалось важным для
возможности Ахиллу стать героем: в начале войны с Троянцами оракул предсказал, что греки не возьмут Трою без участия в войне Ахиллеса. Фетида, в своем желании уберечь сына от ранней смерти, спрятала его на острове Скирос в женском одеянии среди царевен. Одиссей же, одержимый известной целью победы в Троянской войне, решил во что бы то ни стало найти Ахилла. Он прибыл на Скирос в одежде купца, разложил перед царевнами украшения и среди них - копье и щит. Одиссей поручил своим соратникам разыграть боевую сцену, имитирующую нападение; царевны убежали, Ахилл же ввязался в битву, вооружившись копьем и щитом, был раскрыт и отправился на войну против Трои без особого внутреннего сопротивления. Легенда это несколько не увязывается с хронологией похищения Елены и примерной датой рождения самого Ахилла (на это указывает, в частности, переводчик «Илиады» В. Вересаев в [7, с. 18]), но события эти с точки зрения героического эпоса и не должны увязываться с исторической точностью. Достаточно соблюсти последовательность в виде «до» и «после».
Война ахейцев с троянцами продолжалась девять с лишним лет. На десятом году разыгрался эпизод, послуживший сюжетом для «Илиады». Агамемнон отобрал у Ахиллеса красавицу-пленницу Брисеиду, полученную Ахиллесом при разделе награбленной добычи. Разъяренный самоуправством Агамемнона, Ахиллес отказался сражаться с троянцами и через мать свою, богиню Фетиду, умолил Зевса давать в бою победу троянцам до тех пор, пока Агамемнон не сознается в своей вине и не возвратит Брисеиды. Зевс внял мольбам Фетиды. Могучий Гектор во главе троянцев разбил ахейцев, прорвался к ахейским кораблям и начал их жечь. Любимый друг Ахиллеса Патрокл с трудом умолил Ахиллеса позволить ему, Патроклу, облачиться в доспехи Ахиллеса и во главе свежих войск Ахиллеса отразить Гектора. Он отогнал троянцев от кораблей, но, увлеченный боем, пренебрег строгим предупреждением Ахиллеса не преследовать врагов до Трои. Гектор под стенами Трои убил Патрокла. Ахиллес предавался отчаянию, скорби и жажде мести. Ему помогла его мать - среброногая Фетида. Она обратилась к богу кузнечного искусства Гефесту, который выковал доспехи ее сыну, защитившие его в поединке с Гермесом, убившего ахиллесова друга Патрокла и павшего от руки Ахилла. Доспехи изображали космогоническую схематику, картины нормативно регламентируемой, обрядовой, повседневной и праздничной, мирной и военной жизни (см.[8]). После многочисленных подвигов и побед, Ахиллес все-таки был убит стрелою Париса, направленною Аполлоном. Впоследствии греки воздвигли Ахиллесу мавзолей на берегу Геллеспонта, и здесь же принесли ему в жертву Поликсену. Отмечаются также сохранившиеся после смерти Ахиллеса доказательства его земной героической жизни: например, копье, хранившееся в Храме Афины в Фалисиде. Имя Ахилла стало нарицательным, вошло в обыденный язык: статуи обнаженных эфебов с копьями стали называть ахиллами, общеизвестно также выражение о «слабом месте» Ахиллеса.
Блестящий анализ творчества Гомера в целом и, в частности, образа Ахиллеса дал А.Ф. Лосев в книге, вышедшей в серии ЖЗЛ под названием «Гомер». По замечанию Лосева, Ахилла обычно рассматривают как обычный мифологический персонаж, некий эпический идеал воина-героя. Усмотреть же в этом идеальном образе всеобщие черты не просто героического, но героического такого, которое объединяет людей, организует их в сообщества, заставляет идти на смерть; что
несет в себе, в своем жизненном пути и «жизни после смерти» все существенные черты этого сообщества, оказывается возможным с позиций методологии валюативного анализа. Лосев почувствовал лидерство Ахилла среди других героев Илиады - его жизнь с какого-то момента совпадает с сюжетом поэмы в его важнейших аспектах, образ Ахилла сложен, ярок, персонаж этот превосходит других по своему величию, масштабу и выраженности превосходящих других людей характеристик. Лосев отмечает: «... гомеровский Ахилл — одна из самых сложных фигур всей античной литературы и, пожалуй, не только античной» [9, с.279]. Прежде всего, это грозный, жестокий, кровожадный военный. Но при этом его зверство своеобразно осмысленно, оно проникнуто дружбой с Патроклом, из-за которого он и ввязывается в бойню. Таким образом, «воин, боец, богатырь, бесстрашный рыцарь и часто зверь»; «нежное сердце, любовь, частая внутренняя наивная беспомощность», в духовном которого «совпадает то, что редко вообще кто-нибудь умеет совмещать, это - веление рока и собственное бушевание и клокотание жизни»; обладающий своеобразной любовью к року, которая «(как потом скажут стоики) превращена у Ахилла в целую философию жизни» [там же, с. 281]. Наконец, Лосев выделил еще две, безусловно, завершающие портрет прославленного античного героя, черты. Это аристократическая печаль, идущая, конечно, от чувства неотвратимости высокого трагизма судьбы главных персонажей: «нужно прямо сказать, что от этого глубокого и сложного образа Ахилла веет . некоей печалью, некоей грустью, той особенной античной благородной печалью, которая почила и на всем многовековом мироощущении античности» [там же, с. 283]; и то обстоятельство, что основа образа - все-таки мифологическая, дана в текстах, опоэтизированная, воспетая и т.д., в целом гипертрофирующая его качества, обеспечивающие героический статус.
Ахиллес воплощает, конечно, валюатив ахейской армии, ахейского военного. Но это не упрощает трактовки этого персонажа, а, напротив, объясняет его сложность. В герои валюатива может пробиться сильнейший, его уничтожить может только другой герой. Враг не уничтожает героя, но, даже убивая, только способствует его дальнейшему прославлению. Биография его валюативно маркирована: необычность происхождения, отличающая его от других людей, уготованность героической судьбы, знание о ней и следование судьбе, период подвигов, гибель в бою, последующее увековечивание памяти - наличие места поклонения праху - мавзолей, места почитания реликвий, закрепление в языке имени в качестве нарицательного. Его внешность, способность вести за собой массы людей, сложность и благородство натуры, способность видеть события отвлеченно и обобщенно - все это изобличает в нем персонажа валюатива, превосходящего всех остальных его носителей и дает возможность утверждать, что в мифе об Ахиллесе, рассказанном нам, прежде всего, Гомером, уже вычитываются аспекты, доказывающие наличие собственного содержания героя как элемента, центрирующего валюатив на себя.
Толковые и литературоведческие словари фиксируют и литературное значение термина «герой», усиливающее некоторые аспекты мифологической трактовки и позволяющее выявить новые оттенки интерпретации данного концепта. Это «действующее лицо в литературном произведении, художественный образ, отражающий человеческую индивидуальность в жизненной судьбе, поступках,
размышлениях о самом себе, других персонажах, об окружающей действительности» [10]. Нас будет интересовать «главный герой». Он также превосходит других - но персонажей произведения, а не реальной жизни. В чем его особенности? Во-первых, он создан автором, даже если речь идет об историческом персонаже, он будет увиден и понят автором. Он, конечно, обретет собственное существование в сюжете и последующих интерпретациях, но если бы не автор -героя, как и самого произведения с сюжетом, - не было бы. Во-вторых, в произведении герой может быть «плохим», в валюативе же он - только «хороший», отрицательный герой для валюатива - потенциальный враг. Превосходит он остальных в том, что центрирует повествование на себя: все, что происходит, происходит в его судьбе, даже, если это происходит с другими людьми, - их жизни вовлечены в судьбу героя, а не наоборот. Блестящим и непревзойденным пока по глубине, непредвзятости и силе обобщений исследованием соотношения автора, героя и других лиц литературного произведения является, на наш взгляд, труд М.М. Бахтина «Автор и герой в эстетической деятельности» [11].
Бахтин отмечает, что «эстетическое созерцание - как таковое - тяготеет к тому, чтобы выделить определенного героя. в каждом эстетически воспринятом предмете как бы дремлет определенный человеческий образ, как в глыбе мрамора для скульптора» [там же, с.85-86], при этом следует отличать потенциального героя, скрытого в эстетическом опыте автора, и действительного героя, который, что называется, «приходит на готовое» - «действительный герой помещен отчасти в уже эстетизированный потенциальным героем мир.»[там же, с.86]; в конце концов, он становится «ценностным центром» произведения: «все конкретно-единственные элементы произведения и их архитектоническое упорядочение в едином художественном событии осуществляются вокруг ценностного центра человека-героя. все, что здесь есть и значимо, есть лишь момент судьбы человека, судьбы его» [там же, с.85]. Бахтин, следовательно, в явной форме сказал то, что имплицитно содержалось в текстах мифов, героическом эпосе и художественных произведениях: о ценностях можно узнать через жизнеописание героя, а не наоборот, художественный текст - текст о герое, в его жизни и смерти мы вычитываем ценностный контекст.
Ясно, что без произведения нет и его героя, но - верно и обратное. Героя ждут, в нем нуждаются, без него нет текста: «. без героя эстетического видения и художественного произведения не бывает.» [там же, с.86]. Это наблюдение М.М. Бахтина для нас очень важно, аналогично тому, как это бывает с героем в отношении произведения о нем, без героя нет жизненоспособного валюатива, но и героем некто становится лишь в валюативе. Обычные носители валюатива могут себе позволить иногда, где-то жить невалюативно детерминированной жизнью, но герой - никогда, или, по крайней мере, об этом никто не должен знать. Его частная, прозаическая, наполненная бытом жизнь не видна сквозь ячейки валюатива, иначе это не герой.
Герой, как и произведение, утверждает автор хронотопной концепции текста, представляет пространственное и временное целое. Поскольку Бахтин говорит о словесном творчестве, его занимает проблемность того, как пространственная форма героя выражается посредством непластического искусства (что выходит за рамки нашего исследовательского интереса), сама же эта форма абсолютно
признается: «пространственная форма внутри эстетического объекта, выраженного словом в произведении, не подлежит сомнению» [там же, с. 169]. Особое значение придается даже не «обстоятельствам места», но внешнему портрету героя, его непосредственной телесности. Для нас оказывается здесь важным то, что внешность героя задается оценочно - автором, и затем - в интерпретациях читателя. Так, отмечая различия в способах описания телесности в разных жанрах словесного творчества - в эпосе, лирике и романе, Бахтин подчеркивает, что «. всюду имеет место эмоционально-волевой эквивалент внешности предмета, эмоционально-волевая направленность на эту .внешность, направленность, создающая ее - как художественную ценность. Внешнее тело человека дано, внешние границы его и его мира даны (во внеэстетической данности жизни), это необходимый и неустранимый момент данности бытия (бытие, как таковое, дано как ограниченное), следовательно, они нуждаются в эстетическом приятии, воссоздании, обработке и оправдании, это и производится всеми средствами, какими владеет искусство: красками, линиями, массами, словом, звуком» [там же, с. 170-171]. Внешний мир также становится внешним миром для героя, его предметы становятся соотносимыми с внешними и внутренними границами героя - границами тела и души и таким образом реальный мир приобретает художественную символичность (см. [там же, с.175]). Например, есть Петербург героев Достоевского, Москва -героев Толстого, Киев - героев Булгакова и т.п.
Время предметного мира также приобретает художественную ценность: это время жизни и смерти героя, причем, если жизнь неминуемо ведет к смерти, то последняя создает возможность «увековечивания памяти» героя: «Чем глубже и совершеннее воплощение, тем острее слышатся в нем завершение смерти и в то же время эстетическая победа над смертью, борьба памяти со смертью.» [там же, с. 200]. Ритм - внутренний метроном текста, пульсирует в этом движении событий от рождения к смерти и затем - к ее преодолению в «памяти будущих поколений»: «Ритм охватывает п е р е ж и т у ю жизнь, уже в колыбельной начали звучать тона реквиема конца. Но эта п е р е ж и т а я жизнь в искусстве убережена, оправдана и завершена в памяти вечной» [там же, с. 201] и далее: «Рождение и смерть и все лежащие между ними звенья жизни - вот масштаб ценностного высказывания и наличности бытия» [там же, с. 203]. Здесь не может быть «лишних подробностей». Упущение какого-либо из этих важнейших звеньев приводит в конечном счете к дегероизации, выхолащиванию «героических» смыслов. Показателен в этом отношении образ Ленина в фильме Сокурова «Телец», где показан только предсмертный период жизни главного персонажа. В этом образе герой большевистского валюатива не узнаваем. Пространственная и временная формы целостности героя не мыслятся отдельно от его смыслового целого. В художественном произведении смысловое целое предстает, прежде всего, как характер, когда все рассматривается в качестве описания личности героя, его оценки. При этом важными оказываются два аспекта: «кругозор героя и познавательно-этическое значение каждого момента (поступка, предмета) в нем для самого героя» [там же, с.234], а также позиция субъекта, оценивающего героя - у Бахтина первым таким субъектом является автор (см. [там же]). В валюативе позицию выбирающего и оценивающего героя субъекта изначально занимают всевозможные идеологические «надзорные» инстанции. В этом смысле герой всегда
не абсолютен, он специфицирован относительно валюатива, в противном случае он лишается своей «валюативной силы», способности мобилизовывать, вести за собой и т.п., причем не только при жизни, но и после нее. Взгляд на героя со стороны, внешней валюативу, поэтому может придать ироничный смысл концепту «герой». Так, например, звучит название известной повести Лермонтова.
Для прояснения обобщающего значения валюативной концепции представляет интерес различение Бахтиным двух видов построения героических характеров: классического, при котором герой находится во власти Судьбы, осуществляя ее необходимость (см. [там же, с. 235]), и романтического, задающего «самочинного» и «ценностно-инициативного» героя [там же, с.239]. Классическими видятся герои изнутри валюатива, «сделавшего» их: они так поступают, потому что невозможно иначе, потому что они таковы и потому, что так предзадал их Судьбу создавший их валюатив, в свою очередь, также немыслимый именно без таких, а не других героев (как возможно христианство без биографии Христа, как она нам известна?). В этом смысле классический герой всегда предсказуем: «все, что совершается и происходит, развертывается в заранее данных и преопределенных границах, не выходя за их пределы: совершается то, что должно совершиться и не может не совершаться.» [там же, с. 237]. Классический герой не может быть в чем-то виноват или за что-то ответствен, поэтому не знает ни покаяния, ни суда, в его разоблачение почти никогда не верят, по крайне мере, сразу и все члены сообщества одновременно, а если это все-таки происходит - валюатив становится обреченным на гибель.
Безусловно, должна быть почва, в которой укореняется судьба классического героя. Таковой, говорит Бахтин, является ценность рода, происхождения: «В вопросе: кто я, звучит вопрос: кто мои родители, какого я рода. Я могу быть только тем, что я уже существенно есмь; свое существенное у ж е - б ы т и е я отвергнуть не могу, ибо оно н е м о е, а матери, отца, рода, народа, человечества.» [там же, с.238]. Таковы, например, герои национальных валюативов («сыновья своего народа»), таков главный герой христианской разновидности религиозного валюатива (пришедший «по воле отца»).
Герой второй характерной разновидности - романтический, также находится во власти, но не Судьбы, а Идеи. Ряд его жизни, приведшей его, в конце концов, к героизму, начинает он сам, а не род и не валюатив, он сам - родоначальник и основатель валюатива. «Здесь, - пишет Бахтин, - индивидуальность героя раскрывается не как судьба, а как идея, или, точнее, как воплощение идеи. Герой, изнутри себя поступающий по целям, осуществляя предметные и смысловые значимости, на самом деле осуществляет некую идею, некую необходимую правду жизни, некий прообраз свой.» [там же, с. 239]. Таковы, например, герои валюатива политического революционера. Завершая анализ концепта героя, как он описан у М.М.Бахтина, отметим, что важнейшие черты героического, в чувственно-образной, поэтической форме репрезентированные мифах и эпосе, Бахтиным были эксплицированы в качестве особенностей героя литературного произведения. Но даже с учетом такого конкретизирующего сужения эта экспликация оказалась чрезвычайно эффективной: была отрефликсирована центрирующая все осмысленное содержание мира на себя роль героя. Однако, литературоведческие и даже более широкие эстетические границы изначально сделали исследовательские
задачи, решаемые в работе «Автор и герой в эстетической деятельности» более частными, чем это предполагает потенциал самого концепта «герой». Например, предложенная Бахтиным градация героев с позиций более общего, чем литературоведческий или эстетический, валюативного подхода выглядит, в конечном счете, несколько искусственной. Она, конечно, оправдана, скажем, с точки зрения исторических отличий традиционных героев от героев рефлексирующих, способных к ломке традиции и созданию сообществ вокруг себя и избранной ими идеи. Других различий нет, валюативная канва у них одна и та же, и именно это совпадение проливает свет на смыслы героического, скрытые в тени частных отличий. Герой, следовательно, вне зависимости от конкретных контекстов, - это всегда тот, кто показывает как жить, говорить, действовать, побеждать, любить, ненавидеть, чувствовать и оценивать, осмысливать мир в соответствие с валюативом, который он воплощает, предъявляет, делает зримым, наблюдаемым и центром которого он становится. Например, валюатив сверхчеловека, исследованный нами в [12], является выражено героецентрированным. Ницше говорит о герое, его Заратустра учит о сверхчеловеке, а не о ценностях, которые, как известно, у Ницше должны быть переоценены, причем все; его дискурс - «по ту сторону добра и зла». Уже сейчас ясно, что обнаружение собственного содержания концепта «герой» позволяет говорить о возможности героецентристского моделирования валюатива в противовес центрированным на прочих, не персонифицированных, компонентах валюатива моделям, из которых самой распространенной является ценностноцентристская. Подробная же сравнительная аналитика ценностно- и героецентристкой моделей выходит за рамки настоящей публикации и является предметом наших дальнейших изысканий.
Список литературы
1. Коротченко Ю.М. Валюатив: опыт структурного определения / Ю.М. Коротченко // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Серия: «Философия. Культурология. Политология. Социология». - 2011. - Т. 24, (63). - № 3-4. - С. 34-44.
2. Чудинов А.Н. Герой [Электронный ресурс] / А.Н. Чудинов // Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. - Режим доступа: http://enc-dic.com/fwords/Geroj-9339.html
3. Даль В. Герой [Электронный ресурс] / В. Даль // Словарь живого великорусского языка. -Режим доступа: http://vidahl.agava.ru/P033.HTM#5579
4. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Герой [Электронный ресурс] / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова // Толковый словарь русского языка. -Режим доступа: http://ozhegov.info/slovar/7qB9*
5. Мелетинский Е.М. Культурный герой / Е.М. Мелетинский // Мифы народов мира. Энциклопедия. Т.2. - М. : Сов. Энцикл., 1982. - С.25-28.
6. Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян / А.Ф. Лосев [Сост. А.А. Тахо-Годи; общ. ред. А.А. Тахо-Годи и И.И. Маханькова]. - М. : Мысль, 1996. - 975с.
7. Вересаев В. Предисловие переводчика. К пониманию событий, о которых рассказывают «Илиада» и «Одиссея» [Электронный ресурс] / В. Вересаев // Гомер. Илиада / Гомер [Перевод В. Вересаева. Иллюстрации М. И. Пикова]. - М.-Л. : ГИХЛ, 1949. - Режим доступа: az.lib.ru/g/gomer/text_0040 .shtml
8. Гомер. Илиада[Электронный ресурс] / Гомер [Перевод В. Вересаева. Иллюстрации М. И. Пикова]. - М.-Л. : ГИХЛ, 1949. - 551с. - Режим доступа: az.lib.ru/g/gomer/text_0040.shtml
9. Лосев А.Ф. Гомер/А.Ф. Лосев; [предисл. А.Тахо-Годи]. - М. : «Молодая гвардия», 2006. - 400с.
10. Словарь литературоведческих терминов [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.licey.net/lit/slovar/geroi
11. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности / М.М. Бахтин // Собр. соч. в 7-ми тт. Т1. Философская эстетика 1920-х годов. - М. : Изд-во Русские словари. Языки славянской культуры, 2003. - С. 69-23.
12. Коротченко Ю.М. Валюатив: опыт структурного определения / Ю.М. Коротченко // Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского. Серия: «Философия. Культурология. Политология. Социология». - 2011. - Т. 24, (63). - № 3-4. - С. 34-44.
Коротченко Ю.М. Валюативний змкт концепту «герой» // Вчеш записки Тавршського национального ушверситету iM. В. I. Вернадського. Серiя: Фшософш. Культурологи. Полгтолопя. Сощолопя. - 2013. - Т. 26 (65). - № 4. - С. 215-224.
У статл виявлено валюативний змгст концепту «герой». Обгрунтовано, що цей змгст дозволяе говорити про можливють героецентристського моделювання валюатгву на противагу центрованим на iнших, неперсошфжованих, компонентах валюатiва моделям, з яких найпоширенiшою е цшностноцентристська.
Ключовi слова: колективна свiдомiсть, штерпретацш, валюатив, герой, героецентристська модель валюатгва.
Korotchenko Y.M. Valuative content of the "hero" concept // Scientific Notes of Taurida National V.I. Vernadsky University. Series: Philosophy. Culturology. Political sciences. Sociology. - 2013.- Vol. 24 (65). - № 1-2. - P. 215-224.
It is revealed in the article the valuative content of the "hero" concept.
The hero, therefore, regardless of the specific contexts is always someone who shows how to live, to speak, to act, to win, to love, to hate, to feel and evaluate, to interpret the world according to the valuative that he embodies, makes visible and observed and the center of which he becomes. The content of the "hero" concept gives the possibility for modeling hero-centered valuative as opposed to others, non-personalized, components of valuative models. It is also emphasized that value-centered valuative model the best known from non-personalized ones.
Key words: collective consciousness, interpretation, valuative, hero, hero-centered valuative model
