CC BY
108
УДК 94(47).072.5
В ТЕНИ НАПОЛЕОНА...
ЖУРНАЛ «СЫН ОТЕЧЕСТВА» О ФРАНЦИИ И ФРАНЦУЗАХ В 1815 ГОДУ
Ю.Г. Степанов
Саратовский государственный аграрный университет им. Н.И. Вавилова, кафедра истории, культурологии и политологии E-mail: [email protected]
В статье рассматривается эволюция образа француза в русском обществе эпохи Наполеоновских войн. Основное внимание уделено публикациям в журнале «Сын Отечества» за 1815 г., в которых отношение к французам определялось не через бытовые подробности повседневной жизни, как у многих русских мемуаристов, а через историческую ретроспективу и культурно-политический анализ.
Ключевые слова: Франция; Россия; Наполеон; журналистика; «Сын Отечества»; образ «Другого».
IN THE SHADOW OF NAPOLEON.
MAGAZINE SYN OTECHESTVA ABOUT FRANCE AND THE FRENCH IN 1815
Y.G. Stepanov
The article deals the evolution of the image of a Frenchman in Russian society during the Napoleonic wars. Emphasis is placed on publications in the journal «Syn Otechestva» for 1815, where the attitude to French is determined by not the household details of everyday life, like many Russian memoirists doing, but in historical perspective, through cultural and political analysis.
Key words: France; Russia; Napoleon; journalism; «Syn Otechestva»; image of «the other».
22 июня 1815 г. по настоянию обеих палат французского парламента Наполеон вторично отрекся от престола. Ровно через три недели, 15 июля 1815 г., сопровождаемый возгласами матросов: «Да здравствует император!», - он поднялся на борт брига «Ястреб». Это был финальный аккорд наполеоновской эпохи. Вскоре великий француз отбыл в пожизненную ссылку на отдаленный остров Святой Елены, а в Европе наступали новые времена.
За ничтожный по историческим меркам срок правления Наполеона в борьбу с ним было втянуто двадцать стран Европы, мобилизовано без малого 8,4 млн. человек, погибло почти 3,3 млн. солдат, офицеров, мирных жителей1; сокрушительный удар получили старорежимные представления о законности и порядке. И пока европейские лидеры определяли оптимальную форму политического сожительства континентальных держав, общественная мысль вступала в полосу осмысления прошлого, анализа настоящего и надежд на будущее. И для России год 1815-й во многом стал исходной точкой для переоценки ценностей.
Конец наполеоновской империи и долгожданный мир для России и русских были временем разительных контрастов. В ноябре 1815 г. после подписания второго Парижского мирного договора Россия получила право на стомиллионную контрибуцию; во Франции «для обеспечения спокойствия и порядка» стоял оккупационный корпус графа М.С. Воронцова (27 тыс. чел.). Европейские державы признали за Россией право на Финляндию, Бессарабию, присоединение Польши. Теперь западные границы православной империи простирались до самого центра Европы. Как никогда велик был авторитет русского царя - Александра Благословенного, главного, по мнению современников, ниспровергателя «корсиканского чудовища» и архитектора новой политической системы: «Священного союза европейских наций». Однако за внешним имперским блеском скрывались чудовищные последствия схватки с Бонапартом: истощение ресурсов, разорение центральных областей страны, испепеленная Москва, инфляция. В некотором замешательстве находилась и русская общественно-политическая мысль.
С середины XVIII в. французская культура господствовала в умах и сердцах российской элиты. Поклонение, порой неумеренно восторженное, перед Францией как цитаделью цивилизованного мира стало частью повседневной жизни, поведения и образа мысли русского дворянина. Родина Руссо и Вольтера воспринималась высшим светом России как образец для подражания во всем: от женских причесок до политической философии. Не удивительно, что и государственный строй Франции был для русского дворянства образцовым.
1 См.: Урланис Б.Ц. Рост населения в Европе. М., 1941. С. 333-336.
72
Революция 1789 года, якобинский террор и военные кампании против Наполеона положили предел безграничному влиянию слова и мысли Франции на русское общество. А.С. Шишков2, С.Н. Глинка3 через свои издания повели атаку на «обезьянничанье», слепое подражательство Западу. Основным объектом этих нападок стали идеи Просвещения и Франция как главный генератор этих идей. Эта критика «легковерных галлов» заняла свою нишу в публицистике, имела сторонников в дворянской среде, но вовсе не уничтожила влияния французской культуры на российскую элиту4.
«Грозу двенадцатого года» и Заграничные походы русской армии можно рассматривать как два содержательно различных этапа в эволюции отношения русского общества к Франции и французам. Вплоть до изгнания остатков Великой армии Наполеона за пределы России, как в правительственных манифестах, так и в публицистике, господствовал официозный дискурс. Наполеон уподоблялся «Аттиле XIX века», а его воинство орде «цивилизованных гуннов». Бегство и гибель армады «двунадесяти языков» трактовалось как провиденциальное возмездие преступившим все божеские и человеческие законы злодеям.
В этой модели пропаганды, разработанной штабом Александра I во главе с адмиралом А.С. Шишковым, Франция получила статус обители всяческой крамолы и главного источника постигших Европу несчастий. За французами прочно закреплялся образ безбожников, испорченных «ложными идеями» и с юности развращенных кровавыми картинами революции и террора5.
В январе 1813 г. русская армия пересекла Неман и стала готовиться к Заграничным походам. Европейская кампания требовала иного вектора пропаганды и ответа на вопрос о целях России в Европе, о намерениях в отношении наполеоновской Франции. И если российский самодержец был обуян жаждой раз и навсегда покончить с Бонапартом и его империей, то Шишков имел совсем
2 Шишков А.С. Рассуждение о любви к Отечеству // Собрание сочинений и переводов адмирала Шишкова. СПб., 1825. С. 147-185.
3 См.: Киселева Л.Н. Система взглядов С.Н. Глинки (1807-1812) // Учен. зап. Тартуск. гос. ун-та. 1981. Вып. 513. С. 52-73.
4 См.: Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Споры о языке в начале XIX в. как факт русской культуры: «Происшествие в царстве теней, или Судьбина российского языка» - неизвестное сочинение Семена Боброва) / / Учен. зап. Тартуск. гос. ун-та. 1975. Вып. 358. С. 168-322.
5 См., напр.: Беседа русского с соотчичами своими на развалинах Москвы // Сын Отечества. 1812. Ч. 1, № 6. С. 189-198.
иной взгляд на характер и задачи внешней политики России. Вскоре после победы союзников над Наполеоном в битве при Лейпциге в октябре 1813 г. адмирал отправил царю письмо, в котором убеждал его прекратить военные действия в Европе.
Шишков полагал, что война в Германии отвечала интересам России, поскольку «восстановлялся оплот между им (Наполеоном. -Ю. С.) и нами»6. Схватка же с Францией на ее территории да еще во главе с таким могучим противником как Наполеон была бы опасной и кровопролитной бессмыслицей. В окончательном уничтожении всякого влияния французов на европейские дела, считал Шишков, кровно заинтересованы ее ближайшие соседи. Для России же «самой безопаснейшей и нужнейшей оградой» от посягательств недругов было бы «исцеление внутренних ран и восстановление расстроенных сил своих»7. По меткому замечанию А.Л. Зорина, по Шишкову «проклятая богом Франция не входила <...> в состав Европы и не нуждалась в освобождении. Ее вполне можно было и оставить под владычеством Наполеона»8.
Обозначенная пожилым адмиралом-литератором стратегия безопасности России, согласимся, имела определенные резоны, но не соответствовала видам Александра на «обустройство» Европы. В итоге, «утративший доверие» автор «Беседы любителей русского слова» был выдворен в почетную отставку, что означало неизбежное «переформатирование» пропагандистского дискурса самодержавия.
Взятие Парижа и начало Венского конгресса побудили общество и особенно прессу России прислушиваться к слухам и толкам о спорах союзников по вопросам территориально-политической конфигурации Европы. Общественное мнение России той эпохи формировалось сверху, волей монарха, а не снизу, давлением на власть. Либерально-мистический настрой самодержца и его роль заступника Франции от посягательств союзников по коалиции не укрылись от внимания просвещенной русской публики. Отечественная журналистика оперативно приспосабливалась к желаниям и планам Александра I.
Феерические «Сто дней Наполеона» мало что изменили в общей тональности и расстановке акцентов в русской журнали-
6 Записки, мнения и переписка адмирала Шишкова: в 2 т. Прага, 1870. Т. 2. С. 239-240.
7 Там же. С. 240.
8 Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла.: Литература и государственная идеология в последней трети XVIII - первой трети XIX в. М., 2004. С. 249.
стике. Если удельный вес проклятий по адресу «бандита Буона-парте» только возрос, то клише Франции как «вертепа разбойников» постепенно сменялось риторикой «сочувствия» к дивной стране, пораженной застарелым и требующим экстренного излечения недугом. Французы рисовались от природы добрыми, но тяжелобольными людьми, а выздоровление «пациентов» зависело от мудрой политической терапии европейских «эскулапов».
«Отделить Бонапарта от Франции», - по замечанию А.В. Гла-дышева, - одним из первых постарался Р. Шатобриан. Он в памфлете 1814 г. «О Бонапарте и Бурбонах» заявил: «У Бонапарта нет ничего от француза - ни в поведении, ни в характере <.. .> Бонапарт для французов - чужестранец»9. Эту «установку» автора «Замогильных записок» охотно воспроизводили и в европейской, и в российской журналистике.
Заметки русских офицеров о нравах и обычаях родины европейского Просвещения не раз исследовались специалистами10. Поэтому замечу только, что во многих случаях это мемуары разочаровавшихся неофитов, для которых Франция из «психологической реальности» стала объектом непосредственного наблюдения. «Я спрашивал, где та очаровательная Франция, о которой нам гувернеры говорили...», - недоумевал, например, знаменитый в будущем генерал Н.Н. Муравьев-Карский, а тогда, в 1815 г., совсем еще зеленый юнец11. Наивное ожидание увидеть в разоренной двадцатилетними войнами стране свой книжный идеал, простителен для баричей, воспитанных в традициях почитания всего французского. Зачастую оценки и суждения русской военной молодежи оставляют впечатления обывателя недовольного дефицитом в Охотном ряду трюфелей и устриц, а на Елисейских полях отсутствием баранок и тройки с бубенцами.
В отличие от мемуаристов русская журналистика той поры очень немного места уделяла описаниям повседневной жизни Франции. Основное внимание отводилось исторической ретроспективе и культурно-политическому анализу. Из всех отечест-
9 Цит. по: Гладышев А.В. Из истории либеральной прессы периода Первой реставрации и Ста дней: газета «Цензор» / / Французский ежегодник 2006. М., 2006. С. 261.
10 См.: Губина М.В. Франция в восприятии русских военных: эволюция стереотипов (1814-1818 гг.) / / Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. М., 2000. Вып. 1. С. 136-147.
11 Записки Н.Н. Муравьева / / Русский архив. 1886. Кн. I. С. 75.
венных изданий того времени наибольшим авторитетом и популярностью пользовался у читателей «Сын Отечества». Основанный в 1812 г. Н.И. Гречем журнал был вне конкуренции по разнообразию и качеству публикаций; многие материалы, журнала Греча можно смело отнести к лучшим образцам отечественной публицистики12.
Тема «Франция и французы» после Наполеона занимала центральное место на страницах «Сына Отечества» в 1815 г. Отметим, что если в марте 1814 г. взятие российскими войсками Парижа вызвало ажиотаж в Европе и взрыв патриотического восторга в России, то повторная оккупация русскими столицы Франции воспринималась гораздо спокойнее. Так, в сообщении, датированным 1 августа 1815 г. «Сын Отечества» почти буднично сообщал: «Русские гренадеры вторично вошли торжественно в Париж 28 июля! Государь император с австрийским императором изволили смотреть вшествие»13.
Информированные и проницательные политики и военные специалисты той поры (каких было немало среди отечественных и зарубежных авторов журнала Греча) ясно понимали, что обескровленная Франция не устоит против объединенных сил Европы. Время Бонапарта безвозвратно ушло. Это, однако, вовсе не было концом наполеоновской легенды. Напротив, жизнь и судьба узника Святой Елены отныне и до сего дня были и остаются предметом пристального внимания литераторов, историков, любознательной публики.
«Демонизация» Наполеона - один из наиболее типичных методов военно-политической пропаганды - постоянно использовался «Сыном Отечества» в 1812-1815 гг. Редакция журнала успешно использовала и карикатурное описание Бонапарта, чтобы развенчать его военные и политические таланты. Отчасти этот прием использовался и в 1815 г. Вот лишь один пример: в № 36 за 1815 г. между делом сообщалось, что «в одной лондонской карикатуре представлено, что Бонапарте командует на острове Св. Елены легионом крыс (которых там очень много), чтобы не разучиться во-
12 Подр. см.: Федотова Л.В. Отечественная война 1812 года и Заграничные походы русской армии в представлении журнала «Сын Отечества» 1812-1814 гг.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Саратов, 2013.
13 Письмо из Парижа от 1 августа 1815 г. // Сын Отечества. 1815. Ч. 24, № 37. С. 186.
енному искусству. У них за ушьми (так в тексте. - Ю. С.) трехцветные кокарды, а на знаменах написано: "Смерть всем кошкам"»14.
Имя, и образ Наполеона многократно встречается в каждом номере «Сына Отечества» за 1815 г., но, теперь издатели и авторы журнала не стремятся непременно вывести поверженного врага за пределы культурного поля. Уже после первого отречения Наполеона редакции европейских газет и журналов заполонили всевозможные «воспоминания и размышления» бывшего императора. Если принять за чистую монету все, что ему приписывалось, то в этом случае Наполеон должен был бы круглосуточно, без сна и отдыха трудиться над своими мемуарами и немедленно рассылать тысячи курьеров в издательства от Ла-Манша до Невы, от Лондона до Москвы.
Конечно, читающая публика, российская в том числе, не была столь легковерной, чтобы всерьез поверить в подлинность бесчисленных «записок» Наполеона. Редакция «Сына Отечества» на это и не надеялась.
В примечании к опубликованным в февральском номере журнала за 1815 г. «Отрывкам из записок Наполеона» оговаривалось, что материал получен от некоего анонима в Риме, за их достоверность редакция не отвечает, но главное если рукопись и написана не Бонапартом, «то весьма удачно приноровлена (курсив мой. -Ю. С.) к его образу мыслей и выражений»15.
В этом материале, пожалуй, впервые с 1812 г. Бонапарт, вопреки Шатобриану, «вспоминает», «подводит итоги», «рассуждает» о судьбе Франции и характере соотечественников как истинный сын своего народа. Цель этой «исповеди» показать, что испорченность нравов французов есть следствие Просвещения, которое «увеличило наши потребности до бесконечности и возбудило все дремавшие страсти». От сего, - заключает автор, - мы стали злонравными».
Примечательно, что в обоснование своих аргументов «Бонапарт» ссылается на авторитет Ж.Ж. Руссо. «Жизнь высших сословий есть вечная ложь <...>. Руссо сказал уже сие, но они его не понимали, называли мечтателем и смешным! Все счастье человека состоит в возвращении его к природной простоте», - резюмирует «Бонапарт»16.
14. Из разных журналов / / Сын Отечества. 1815. Ч. 24, № 36. С. 157.
15 Отрывки из записок Наполеона, написанных им на острове Эльба в защиту своего образа правления / / Там же. Ч. 19, № 2. С. 31.
16 Там же.
Эта проповедь завершается настойчивой рекомендацией: «оставить театральные нравы нынешнего времени, которые поселяются в нас искусствами и науками, приготовляющими нас к обезьянству, ложной чувствительности и мнимой честности»17. Любопытно, что при всей серьезности намерений предъявить читателю бонапартовы «прозрения», редакция все же не упустила случая «лягнуть» бывшего повелителя Европы. Высокопарное «заявление» Наполеона: «Я не знаю неприятеля, перед которым решился бы скрыться», ехидно прокомментировано в подстрочнике: «А кто уезжал из России в жидовских санках?»18
В этом морализаторстве от имени Наполеона четко просматривается господствующий в русской публицистике консервативный дискурс. Развращенному «образованием» высшему сословию противопоставляются «простые люди». Они «лучше», поскольку «не знают тысячи подробностей, которые терзают знатного человека в жизни»19. Основной подтекст «Записок» - ложно понятые идеи Просвещения ведут к безнравственности, политическому аморализму и гибели нации - останутся неизменной константой русской консервативной мысли вплоть до начала XX столетия.
Критика идеологии Просвещения и просветителей присутствует в большинстве материалов «Сына Отечества» и представлена всеми возможными жанрами, включая поэзию. Так, доморощенный пиит, объект насмешек и метких эпиграмм современников, его сиятельство граф Д.И. Хвостов взывал к праху французских мудрецов:
Нещастны мудрецы! Восстаньте Из хлада мрачного гробов! Вещайте мне: какое благо И плод вы миру принесли? Ах, нет! Пусть ваши кости ноют20
Философия и литература Франции, их влияние на французское общество исследовалась в публикациях журнала Греча регулярно и, конечно, неизмеримо талантливее, чем в опусе почитавшего себя гением Д.И. Хвостова.
17 Отрывки из записок Наполеона, написанных им на острове Эльба в защиту своего образа правления / / Сын Отечества. 1815. Ч. 19, № 2. С. 31.
18 Там же.
19 Там же.
20 Хвостов Дм. На вторичное вступление союзных армий в Париж / / Там же. Ч. 24, № 34. С. 94.
В передовой статье второго номера журнала за 1815 г. намечены контуры сравнения русской и французской литератур. Анонимный автор полагает, что словесность Франции, в отличие от русской, «есть плод ума, а не сердца, плод ума быстрого, проницательного, смелого, но холодного, вредного, не утвержденного на правилах нравственности и религии»21.
Здесь, как видим, автор, наряду с привычными штампами о рационализме и «безбожности» творчества французских писателей, признает и высокие достоинства их произведений. Естественно, что в первый год затишья в Европе, когда еще не остыли воспоминания о противоборстве с Наполеоном, почти любая публикация, даже если она касалась литературы, неизбежно обретала политический окрас. Автор цитируемой статьи анализ особенностей литературы родины Вольтера заключает выводом о судьбе французской нации в целом. По его мнению, французский народ «подобно Алкивиаду между афинянами блестит некоторое время как яркий метеор; потом впадает в расслабление телесное и душевное, притупляясь умом, не имеет средств вознаградить его чувством»22.
Отечественная война 1812 года и Заграничные походы русской армии вызвали рост национального самосознания, побудили образованных людей России к поискам национальной идентичности русской культуры. Эти и многие другие проблемы представлены в блестящем по стилистике, публицистическому таланту и остроумию цикле статей И.М. Муравьева-Апостола.
Эрудит и знаток западной культуры, он подчеркивал, что освоение всей роскоши и богатства наследия Запада не должно сводиться к рабскому подражательству, характерному, по его мнению, для русского общества конца XVIII - начала XIX века. «Есть умы, как говорит Шекспир, которые беспрерывно разъезжают по большой дороге; из чужой колеи ни направо, ни налево; своего ничего нет; от них уши вянут», - иронично замечает он по поводу французомании некоторых своих соотечественников23. Следуя «чужой колее» не создать собственной культуры, таков главный вывод русского публициста.
21 Обозрение русской литературы 1814 года / / Сын отечества. 1815. Ч. 19, № 2. С. 9.
22 Там же.
23 Муравьев-Апостол И. М. Письма из Нижнего Новгорода. Письмо Четырнадцатое / / Там же. № 29. С. 92.
Очень тонко анализирует автор «Писем из Нижнего Новгорода» и превратности судеб Просвещения во Франции. Наследники Ж.Ж. Руссо и Вольтера, подчеркивал И.М. Муравьев, в какой-то момент роковым образом увлеклись исключительно политическими идеями своих предшественников, тогда как любая односторонность чужда смыслу и духу истинного Просвещения. В итоге, «Франции - заплатившей истощением сил своих, за то, что она гналась за двумя химерами: сперва за гражданскими свободами, потом за всеобщей монархией, Франции, предстоит перестать быть или покориться благодетельной силе.»24. Современной ему Франции Муравьев решительно отказывает вправе быть в числе просвещенных народов Европы. Французы не извлекли уроков из недавнего прошлого; они, после непрерывного двадцатилетнего «кровопускания» по-прежнему гонятся за конституционной «химерой», надеясь, что «Бонапарте пожалует, доброму и великому народу своему, новую конституцию <...> Французам конституцию! Можно ли выговорить сие, без смеха!», - замечает Муравьев25.
Сходные мысли постоянно, хотя, может быть, с меньшим блеском, высказывались и другими авторами журнала Н.И. Греча. Доказательство на примере Франции несовместимости деспотизма и подлинной свободы - один из основных тезисов «Сына Отечества» в 1815 г. Гречу и его соратникам было важно внушить своему читателю, что национальный опыт Франции эпохи Наполеона - есть подмена идеалов Просвещения политическим резонерством. Следствием этого стало то, что «свободные мысли состояли не в истинном равенстве, а в тиранстве многих до возвращения тиранства одного человека, который мог быть мог быть восстановлен штыками и утвержден победой»26.
Фанатичное следование лозунгам «свободы, равенства, братства», национальный эгоизм, стремление навязать всем другим народам кровавые идеалы революции - эти обвинения предъявляли французам многие авторы журнала Греча. «Для утверждения свободы одной Франции, - замечал один из них, - надлежало погубить весь мир; все французы долженствовали погибнуть для свободы, проповедуемой в буйных собраниях, но жить для нее, не было никому позволено. Хотели, чтобы нация сделалась армией,
24 Муравьев-Апостол И. М. Указ. соч. С. 86.
25 Там же. С. 91.
26 Из переводной книги / / Сын Отечества. 1815. Ч. 24, № 36. С. 145.
а Франция лагерем»27. И, по мысли публициста, они добились того, чего хотели, погубив при этом свою страну.
«Сын Отечества» подробно из номера в номер описывает тяжелейшее положение Франции, используя для этого различные источники. «Финансы приведены в расстройство, узы общественного управления расторгнуты; надобно время, чтобы узнать все величие наших бедствий», - ужасается соплеменник Бонапарта28. «Французские газеты наполняются беспрерывно историями об ужасных смертоубийствах и других злодеяниях, случившихся недавно во Франции и, особенно, в Париже», - сообщает читателям редакция журнала со ссылкой на французскую прессу29. Указывается и причина разросшегося во Франции разбоя: «Молодые чудовища выросли во времена ужаса и питались тигровым молоком революции. Первые дела, о которых они слышали во младенчестве, были убийства, а в юношеских летах они видели одни подвиги свирепого тиранства и опустошительных кровопролитных войн»30.
Доминирующей идеей публикаций «Сына Отечества» за 1815 г. о Франции и французах является убеждение, что эта страна и ее народ будут еще долго и тяжело расплачиваться за политические химеры, обаянию которых они поддались.
В заключение отмечу, что история и недавнее прошлое Франции и судьба ее народа на протяжении всего 1815 г. оставались в числе наиболее обсуждаемых тем на страницах русской периодики. Этому есть логичное объяснение. 1815 год просвещенное русское общество встречало потаенными надеждами на внутренние реформы. Писать о необходимости социально-политических преобразований в России по цензурным соображениям было невозможно. Поэтому рассуждения о Франции и национальных свойствах французов становились той формой эзопова языка, которая позволяла проницательному русскому читателю спроецировать зарубежный материал на реалии своей собственной страны. И «Сын Отечества» задал вектор развития общественно-политической мысли России на долгие годы вперед.
27 История пятнадцати недель или последнее царствование Бонапарта / / Сын Отечества. 1815. Ч. 24, № 37. С. 179.
28 Размышления француза / / Там же. № 34. С. 70.
29 Из разных журналов / / Там же. Ч. 19, № 2. С. 124.
30 Там же. С. 125.
