CC BY
16
К ГОДУ ПАМЯТИ И СЛАВЫ
TO THE YEAR OF MEMORY AND GLORY
DOI: 10.37614/2307-5252.2020.1.18.011 УДК 94 (470.23-25)
А. Г. Саморукова
«В ТЕ БЛОКАДНЫЕ ГОДЫ»: ВОСПОМИНАНИЯ Т. А. КОЗУПЕЕВОЙ1 Аннотация
Автор книги воспоминаний «В те блокадные годы» кандидат сельскохозяйственных наук, директор Полярно-альпийского ботанического сада-института в 19621986 годах Татьяна Алексеевна Козупеева проработала в Кольском филиале АН СССР с 1953 по 1986 годы. Она рассказывает о ленинградской блокаде, которую пережила с самого начала и до конца, и была в числе тех, кто вынес все ужасы голода, бомбежек и обстрелов. Глазами молодой девушки запечатлен трагический отрезок ее жизни с его трудностями, потерями и верой в победу. Она описывает трудовые будни блокадников и их повседневную жизнь, обращая внимание на то, что особенно потрясало и уязвляло ее, запоминалось необычностью и драматизмом. Ее рассказ — это ответ на вопрос «Как мы могли выжить?». Ключевые слова:
воспоминания, Ленинград, блокада, голод, блокадная смерть, досуг, оборонное строительство, рабочие бригады.
Antonina G. Samorukova
"IN THAT BLOCKADE YEARS": MEMORIES OF T. A. KOZUPEEVA
Abstract
The author of the memoirs «In that blockade years» candidate of agricultural Sciences, Director of the Polar-Alpine Botanical garden of the Institute in 1962-1986 Tatyana Alekseevna Kozupeeva. She worked in the Kola branch of the USSR Academy of Sciences from 1953 to 1986. In her memoirs, she tells about the Leningrad blockade, which she endured from the beginning to the end and was among those who endured all the horrors of hunger, bombing and shelling. Through the eyes of a young girl, a tragic period of her life is viewed with its difficulties, losses and belief in victory. She describes the workdays of the blockaders and their daily life, paying attention to what especially shocked and hurt her, remembered for its unusual and dramatic character. Her story is an answer to the question «How could we survive?» Keywords
Memories, Leningrad, blockade, famine, blockade death, leisure, defense construction, work teams. Введение
27 января 2020 года исполнилось 76 лет со дня снятия блокады Ленинграда. Все меньше остается тех, кто пережил ужасы голода, бомбежек, обстрелов. Тем ценнее становятся книги, хранящие память о ней и о том, что пришлось пережить ленинградцам. Блокаде Ленинграда и выпавшим его жителям испытаниям посвящены многочисленные произведения литературы, начиная
1 Статья выполнена в рамках темы государственного задания № 0226-2019-0066 «Социокультурное и научно-техническое развитие северо-западной части Арктической зоны РФ в Х1Х-ХХ вв.: исторический и антропологический ракурсы».
с созданных непосредственно 1941-1944 годы ее очевидцами и участниками обороны города. Монографии, художественная литература, поэзия, мемуары появляются до сегодняшних дней, подтверждая важность темы и непреходящий интерес к ней. Одним из самых впечатляющих произведений остается «Блокадная книга Алеся Адамовича и Даниила Гранина, вышедшая в 1983 году и основанная на интервью с очевидцами, документах, дневниках и рассказах ленинградцев, переживших блокаду [Адамович, Гранин, 1983]. «Блокадная книга» переведена на несколько языков, получила широкое общественное признание и многих шокировала подробностями жизни, быта и поведения реальных людей, оказавшихся в нечеловеческих условиях.
Источники личного происхождения позволяют сегодня представить события прошлого в новом толковании, они отражают жизнь в проявлениях обыденной идеологии, менталитета, уровня духовного бытия, сквозь призму отдельной личности. Широкий круг мемуарной литературы последних лет, в том числе адресованных подростковому читателю, освещает повседневную жизнь в блокаду [Глинка, 2010; За блокадным кольцом, 2010; Ленинградские мадонны, 2010; Тарасов, 2012; Пожедаева, 2013; Никольская, 2019]. Воспоминания о блокадном детстве и юности — особая тема мемуарной литературы.
Свои переживания и своя трагедия блокады воссозданы на страницах книги воспоминаний Т. А. Козупеевой «В те блокадные годы в Ленинграде». В ней блокадная реальность — голод, труд, смерть родных — запечатлена глазами молодой девушки, которой на момент начала войны исполнилось 19 лет. Первое издание книги вышло в 2010 году в г. Апатиты малым тиражом [Козупеева, 2010], второе — было предпринято издательством Кольского научного центра РАН в 2015 году [Козупеева, 2015].
Очень проникновенно написал в предисловии к этому изданию В. П. Петров: «Воспоминания Т. А. Козупеевой о страшных блокадных буднях Ленинграда — глубоко личные. Ее оценка трагических событий тех дней — это оценка человека, уже прожившего большую, насыщенную неустанным трудом жизнь, но юность которого, первая любовь и первые творческие порывы были опалены кровавой войной, непоправимой личной драмой. Любые комментарии к выводам и оценкам Т. А. Козупеевой событий тех дней неуместны» [Петров, 2015: 11].
О Татьяне Алексеевне Козупеевой
Козупеева Татьяна Алексеевна родилась 25 декабря 1921 года в Ленинграде. После окончания средней школы в 1939 году поступила в Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта на строительный факультет, но, вынужденная перейти на вечернее отделение института, с 18 лет она начала свою трудовую деятельность на цементном заводе табельщицей.
Татьяна Алексеевна пережила блокаду с начала до конца, с первых дней войны принимая участие в оборонном строительстве. Как активная комсомолка, она возглавляла бригаду работников завода, направленную на строительство противотанковых рвов под Кингсеппом. В блокадный период работала на вагоноремонтном заводе и Невском машиностроительном заводе им. В. И. Ленина (военные заказы), принимала участие в строительстве оборонительных сооружений и восстановлении цехов завода. В июне 1943 года за заслуги в оборонном строительстве и выполнение военных заказов она была награждена медалью «За оборону Ленинграда».
Несмотря на войну, блокаду города, девушка стремилась учиться. В марте 1942 года она поступила на второй курс Механического техникума, чтобы стать машинистом и заменить на трудовом посту умершего отца. Но вскоре вынуждена была прервать учебу и возвратиться на завод в транспортный цех разнорабочей.
Уже в 1944 году Татьяна Алексеевна поступила на первый курс Ленинградского инженерно-строительного института, но как только в 1944 году вернулась из эвакуации Лесотехническая академия им. С. М. Кирова, перешла учиться туда и в 1949 году получила диплом с отличием по специальности «инженер городского зеленого строительства». Защитив в марте 1953 года диссертацию на соискание ученой степени кандидата сельскохозяйственных наук, она в июле того же года приехала по приглашению в Кольский филиал АН СССР в качестве младшего научного сотрудника Ботанического сада.
Стоит отметить, что уже в первые годы работы Татьяна Алексеевна исполняла обязанности ученого секретаря, затем возглавила группу интродукции и озеленения, а в 1962 году была избрана директором Ботанического сада и занимала этот пост до 1986 года. За долгий период становления и развития Кольского филиала АН СССР она была единственной женщиной в составе его Президиума и директорского корпуса. С деятельностью Т. А. Козупеевой как руководителя Полярно-альпийского ботанического сада-института связаны достижения в развитии новых направлений научных исследований и укреплении его научного потенциала и материально-технической базы.
Так началась война
Когда началась война, Татьяна Щербина работала на 10-м элементном заводе за Невской заставой и училась на вечернем отделении Железнодорожного института. Необычное, тревожное сообщение по радио — выступление В. М. Молотова — студентки Таня и ее подруга услышали воскресным днем 22 июня 1941 года в Парке культуры и отдыха им. Кирова, куда приехали готовиться к экзаменам. На молодых людей, жизнь которых только начиналась, сообщение не произвело впечатления страшной вести. Позже Татьяна Алексеевна объясняла это типичной для молодого поколения 1930-х годов уверенностью в силе родного государства, в скорой и легкой победе над врагом.
С первых дней война вторглась в жизнь Ленинграда. 22 июня город был переведен на военное положение, а 29 июня Ленгорисполком принял решение «О привлечении граждан к трудовой повинности».
Татьяна Алексеевна вспоминает о том, как война полностью перевернула жизнь ленинградцев: люди работали на своих предприятиях, организованно выезжали на строительство оборонных сооружений вокруг Ленинграда, после работы убирали чердаки, красили балки огнеупорной краской, носили воду в установленные там бочки, заполняли песком ящики, ночью дежурили на чердаках и крышах. В июле от предприятий стали отправлять бригады работников на оборонное строительство на дальние рубежи. Строили противотанковые рвы, устраивали завалы, устанавливали надолбы. На заводе проходили учения групп самозащиты, учились ликвидировать очаги химического поражения.
«В то время все были очень заняты. Вся наша жизнь была подчинена военному времени, о мирных делах некогда было и вспоминать. С 1 сентября в одних институтах были прекращены занятия в связи с тем, что студенты
работали на оборонительных рубежах, дежурили в госпиталях, другие институты к этому времени были эвакуированы. Железнодорожный институт, где я училась, тоже эвакуировался — документы вернули. А учиться так хотелось!» [Козупеева, 2010: 29].
В кольце блокады. Голод
С 4 сентября немцы стали регулярно обстреливать город. Снаряды попадали в цеха в рабочее время и разрывались в часы пик на улицах, на трамвайных остановках, у проходных заводов, когда люди шли с работы. А с 8 сентября, когда Ленинград был взят в кольцо блокады, начались бомбежки города.
2 сентября было первое снижение норм на хлеб и другие продукты. Голод почувствовали не сразу. Поначалу казалось, что это не угрожает жителям города, все надеялись на скорый разгром немцев. Но после того как 8 сентября сгорели Бадаевские продовольственные склады, последовало дальнейшее сокращение продовольственных норм, которое и принесло ощущение голода. 1 октября, 13 ноября и в пятый раз 20 ноября были очередные сокращения норм.
До второго сентябрьского снижения продуктовых и хлебных норм в Таниной семье голода не ощущали: «Наша семья по-прежнему жила в полном составе, в армию никого не брали. Папе было уже 54 года, маме 61 год, а брату исполнилось 17 лет. Все мы, кроме мамы (она была домохозяйкой), работали: папа на Октябрьской железной дороге помощником машиниста, Юрик — на заводе Ленина фрезеровщиком, я на элементном заводе — табельщицей. Того пайка, который мы получали по карточкам, нам хватало» [Там же: 28].
В первое время, простояв в очередях, еще можно было достать подсолнечный и соевый жмых — дуранду. В сентябре-октябре ездили копать картошку в прифронтовую зону на Ржевке, на полях в Старой Деревне собирали кочерыжки и хряпу — гнилые, почерневшие листья капусты. Первой жертвой голода стал домашний питомец: «У нас был белый сибирский кот. Он первый почувствовал голод. Мы еще чем-то набивали свои желудки, а он отказался и от дуранды, и от хряпы, а в начале октября его не стало. Мы переживали смерть кота, но не думали, что такая же участь ожидает и людей» [Там же: 29]. Особенно остро чувствовать голод и его физические последствия начали в октябре. «Мама простаивала длинные очереди, чтобы достать дуранду, пекла лепешки, варила кашу, но все это было почти без масла, не калорийно, и мы лишь набивали свои желудки. Снижение норм хлеба в ноябре и декабре, плохо отовариваемые карточки привели к весьма и весьма ощутимому голоду. У папы первого начали пухнуть ноги, и в конце декабря он уже не смог ходить на работу. Я ходила, но у меня тоже стали пухнуть ноги» [Там же: 95].
В январе, кроме хлеба, по карточкам ничего не выдавали из продуктов. Надеяться приходилось только на рабочие карточки. Татьяна Алексеевна вспоминает о нормах продовольствия по карточкам: «У папы и Юрика были рабочие карточки, им полагалось по 250 граммов хлеба, у меня служащая — 150, у мамы иждивенческая — 125 граммов. Мы договорились с мамой, чтобы мужчинам полностью отдавать их хлеб, а свой делили пополам. Мы видели, как папа и Юрик тают на глазах» [Там же: 96]. С января 1942 года карточки не отоваривались. В городе не было продуктов, кончилось топливо, кончилась электроэнергия, остановились хлебозаводы — в магазинах не стало хлеба. На выручку тогда пришли комсомольцы. Встав шеренгой, они подавали из Невы
воду в ведрах на хлебозавод. «И все-таки 27, 28 и 29 января мы стояли с утра до позднего вечера на лютом морозе у булочных и ждали хлеба. В эти дни мы не работали» [Козупеева, 2010: 47].
Большой заботой и печалью для Тани были родные, которые, от голода и болезни слегли в начале года. Ее мучило то, что они больные лежат дома и не только страдают от голода, но и беспокоятся о ней. «Когда я выкупала хлеб, я делила его пополам и одну половину отдавала Юрику — у него была рабочая карточка. Вторую половину делила еще пополам — нам с мамой поровну. А когда я приходила с работы домой, они вытаскивали из-под подушки по кусочку хлеба и просили меня съесть. Я отказывалась. Они так боялись, что я тоже свалюсь» [Там же: 48].
«29 и 30 января я ходила в булочную на кольцо Ломоносовского завода, там давали хлеб без прикрепления карточек. Эта булочная была ближе к хлебозаводу. Мороз страшный, спрятаться некуда, да и уйти из очереди нельзя, а вдруг не признают? Вчера мама и Юрик ничего не ели, и я тоже. Только поздно вечером получила хлеб сразу за два дня — вчерашний и сегодняшний» [Там же: 47]. Очереди несколько уменьшились только в феврале 1942 года, когда заметно улучшилось снабжение города. Причиной тому была работа ладожской трассы и эвакуация тысяч людей в январе-феврале.
Весной 1942 года значительно повысились нормы выдачи хлеба, реже стали задерживать выдачу продуктов по карточкам. Продукты по карточкам выдавали в разных местах, но чаще всего в магазинах и столовых. Многие столовые были ведомственными, посторонних туда не допускали, поэтому талоны удавалось отоварить быстрее. Такие карточки имела и Татьяна, которая работала на вагоноремонтном заводе. «Питались мы в столовой мыловаренного завода. Меню было небогатым и однообразным. В этот период кормили нас в основном горохом: суп-горох, каша, размазанная по тарелке (60-80 граммов), тоже гороховая и маленькая котлетка на мясной талон. Тогда каждую порцию взвешивали на весах. Меню всегда было одно и то же, но так как мы постоянно испытывали чувство голода, оно не могло нам надоесть» [Там же: 64].
Все свои карточки Таня и ее подруга проедали в столовой, но и дома хотелось есть. На выручку пришел подножный корм. Весной 1942 года в оврагах и пустырях собирали лебеду. «Шли домой и принимались за обед. Это был весенне-летний обед: щи из лебеды, котлеты из лебеды, тушенка из лебеды. И так каждый день» [Там же: 62]. Вспоминает она и о новых источниках питания, которые появились с начала 1942 года. Это была продовольственная помощь, которую блокадникам оказывали партизаны. Весной 1942 года партизаны привезли в Ленинград картошку, которую распределили по предприятиям. Татьяна, как и каждый работающий на заводе, получила три килограмма картошки. «Это была для меня уже вторая военная картошка. Первую я купила летом 1942 года на рынке, когда получила по страховке за папу 3000 рублей. Три тысячи рублей для истощенного человека хватило на три сытных обеда» [Там же: 68].
Положение постепенно улучшалось. Карточки отоваривались полностью, но истощенным ленинградцам этого было мало. «В 1943 мы еще не наедались досыта, но и от голода не умирали. По карточкам получали уже по 500 граммов хлеба, и все-таки постоянно хотелось есть. Я приспособилась из хлеба варить суп и кашу — так казалось сытнее. Из 300 граммов готовила обед, а двести съедала хлебом, да еще мечтала, как досыта буду есть такую кашу, когда кончится война» [Там же: 69].
В 1943 году стали давать на ужин дополнительные стахановские талоны. Все, кто перевыполнял нормы, получали их. На талон полагалась котлетка с кашей, соевое молоко, запеканка из шрота. «Наши дети и внуки не знают, что такое шрот, а мы набивали свои пустые желудки, употребляя их то в виде запеканки, то в виде биточков или просто каши. Шрот — это переработанные обезжиренные соевые бобы, из которых получали молоко» [Козупеева, 2010: 77]. В памяти Татьяны Алексеевны осталось на всю жизнь, как летом 1943 года партизаны привезли узбекистанский рис, который жители не пробовали с мирных дней. Это было событием: «И вот вдруг рис! И так много! И такой мучнистый! Нам жалко было смывать эту муку, и мы варили его немытым. Вот тогда у нас впервые за время войны появилось чувство сытости. И то на какой-то момент. Когда мы съели весь рис, мы это чувство снова потеряли» [Там же: 68].
Блокадная смерть в семье
Особенно тяжелые воспоминания Татьяны Алексеевны относятся к блокадной зиме 1942 года, когда она пережила самое страшное. В течение нескольких месяцев от голода умерли ее родители и брат.
Первые трупы появились на улицах города в ноябре 1941 года, их старались убирать сразу, но в декабре число умерших резко увеличилось. Возникли сложности в уборке трупов из-за отсутствия транспорта и топлива, из-за малочисленности похоронных команд. Многих умерших относили к моргам и прозекторским, а также к стихийно образовавшимся складам трупов, в надежде, что тогда обязательно захоронят. Мало было вынести тела на улицу. Нужно было довезти их до моргов и кладбищ, а помогать в этом деле соглашались только за хлеб.
Первым умер папа Татьяны 10 января 1942 года. «Мы с мамой свезли его на саночках в пристройку дома № 27 на улице Ткачей, куда свозили всех покойников из наших домов. Я еще ходила, мама уже с трудом держалась на ногах, слег и Юрик. Кладбище было далеко, и одна я отвезти туда папу не могла, да и хлеба у меня не было, а без хлеба никто бы могилу не выкопал» [Там же: 37].
Вскоре слег брат. Еще с осени он проходил допризывную подготовку, ходил на лыжах. В середине января не смог быть на занятиях до конца, упал и не мог встать. Умер брат через три недели после смерти отца. «Мой дорогой братик, сколько таких, как он, еще не познавших любви, не успевших уйти на фронт, полегли тогда в холодную ленинградскую землю» [Там же: 49]. С помощью соседки Таня отвезла его в то же помещение, что и папу. Мама встать не могла. Остались с мамой вдвоем.
Умерла мама в ночь на 24 апреля 1942 года. «В последний вечер мама уже ничего не говорила. Наши кровати были напротив, и я лежала, прислушиваясь к ее дыханию. Потом вдруг она через большие промежутки времени несколько раз повторила три слова: «Танечка, прости меня» <...>. Бедная, бедная мама! Я и сейчас, много лет спустя, слышу ее слова. Мне казалось тогда, что это я должна у мамы просить прощения, что не смогла ее сохранить. На другой день я сама помыла ее, зашила в полотняную тряпку, и с новой соседкой по квартире мы отнесли ее на больничных носилках в морг больницы имени Цимбалина. Похоронена мама в братской могиле на Невском мемориальном кладбище «Журавли» [Там же: 53].
Быт
Домашний быт стремительно менялся, причиной этого стало отсутствие электричества, лимиты на пользование которым были установлены в середине сентября 1941 года. «У нас была квартира из двух комнат, к ноябрю мы переселились в одну, чтобы подольше сохранить дрова. Вторая комната всегда была очень холодной. Голод все настойчивее проникал в мысли, чаще думалось о еде» [Козупеева, 2010: 35]. Конец января был самым страшным: не было электричества, жгли коптилку; было холодно — не было дров: «В комнате ужасно холодно, горит коптилка, мы едва различаем друг друга» [Там же: 40]. Доставка воды превращалась в испытание: «За водой ходили к соседнему дому, где был отрыт колодец. Доставать ее было трудно, кругом все обледенело, люди были слабые и постоянно расплескивали воду, а иногда и полностью проливали, не удержавшись на ногах. И какие страшные были морозы — более тридцати градусов» [Там же: 47].
Зима 1941-1942 года сказалась и на внешнем виде, в частности, на одежде. Татьяна Алексеевна вспоминает один из эпизодов своего выхода из дома, когда отправилась навестить родственников: «Мороз был страшный. Я надела на себя все, что могла, ведь я была настолько худа, что накрутить на себя можно было много: две вязаные шапки, кофты, шарф, поверх пальто повязала крест-накрест платок, да еще затянулась ремнем, чтобы не поддувало, огромные рукавицы, которые папа носил на работу, и огромные папины валенки 42 размера, обшитые кожей, ужасно тяжелые» [Там же: 37].
Той же зимой закрылись почти все бани. Одной из основных причин стала нехватка топлива. «Сейчас даже трудно себе представить, как можно было не мыться в бане полгода (не имея дома ванны). В последний раз я была в бане в октябре 1941 года. А потом баня не работала, и был большой перерыв, очень большой. И мылись мы во время этого перерыва в тазике у печки, по частям. А в декабре 1941, январе и феврале 1942 года мыли только руки и лицо» [Там же: 60].
Зима 1942-1943 года была тоже тяжелой, город по-прежнему обстреливался. Но заработал водопровод, можно было уже помыться в бане. Бани начали открываться со второй половины февраля 1942 года. Некоторые из них, например, Корниловские бани, работали как санпропускник. В первой половине 1942 года люди обычно приходили в бани по талонам, выданным предприятиями и учреждениями. По такому торжественному случаю в июне 1942 года работниц вагоноремонтного завода, где работала Татьяна Алексеевна, даже отпустили с работы и строем повели в баню. «Это была особая баня. Нас запускали в раздевалку партиями. Мы собирали свое грязное бельишко в одну из одежек, связывали в узелок и отдавали банщицам. Нам выдавали маленький кусочек хозяйственного мыла, и мы заходили в жаркую мыльную, где на мытье нам было отведено всего 20 минут. За это время мы должны были отмыть многомесячную блокадную грязь и выйти в раздевалку, где нам взамен ранее выданного номерка возвращали наш теплый пропаренный узелок» [Там же: 61].
В сентябре дали электроэнергию. Дома был установлен жесткий лимит пользования электроэнергией, но и это было большой радостью. «О коптилках мы только вспоминали. Можно было достать топливо. В открывшемся хозяйственном магазине по талонам, выданным домоуправлением, можно было купить брикеты каменного угля» [Там же: 74].
Труд в блокадном городе
С начала войны работы было много. Завод, где работала Татьяна, выполнял военные заказы, люди работали сверхурочно, но уже в октябре не всегда хватало материалов, все более частыми стали простои, на работу выходили не каждый день. Рабочие занимались уборкой цехов, разборкой старых завалов. После работы шли копать щели для укрытия населения. Помогали фронту всем, чем могли: «Еще в октябре на заводе всем, кто умеет вязать, выдали шерсть, и вечерами я вязала носки и рукавицы с двумя пальцами для бойцов. < .. .>. В жакте1 объявили сбор бутылок для фронта. Наполненные воспламеняющейся жидкостью бутылки бросали под танки. Мы собрали все бутылки, даже дореволюционные, с царскими коронами, и отнесли на сборный пункт» [Козупеева, 2010: 35].
В начале марта 1942 года объявили прием студентов в Механический техникум для подготовки машинистов на поезда. Речь шла о замене погибших железнодорожников новыми, молодыми кадрами. На заводе все еще не было работы, и Татьяну отпустили в техникум. «Приняли нас на второй курс. И было нас вместе с преподавателем четыре человека. В большой аудитории стояла огромная печка-буржуйка, сложенная из кирпича и обшитая железом. Мы сидели вокруг этой печки и слушали нашего преподавателя. Даже у печки мы сидели одетые, в рукавицах, так как топить было почти нечем. Были у нас с собой и тетради, но писали мы редко — замерзали руки» [Там же: 51].
Время подходило к весне, началось таяние снега. После страшной зимы 1941-1942 года город был очень грязный, боялись эпидемий. По распоряжению Ленгорисполкома все население вышло на уборку города. Подключились к этой работе и студенты. «Убирали территорию вокруг техникума, скалывали обледенелый снег и вывозили его на фанерных листах на улицу, а там грузили на машины, так называемые полуторки. Тут были и первокурсники, и пожилые люди — учителя и работники техникума. Труд был тяжелый, но тогда об этом не думали — старались изо всех сил» [Там же: 51].
Весной 1942 года, когда после зимних морозов оживились немцы, ленинградцы готовились к новым боям: строили на своих улицах баррикады, встраивали в окна домов амбразуры, ставили надолбы у ворот города. В воспоминаниях Татьяна Алексеевна замечает: «Сейчас это звучит парадоксально, а тогда мы и книжки получили, которые так и назывались — «Книжка трудовой повинности». В книжке записывались объекты, на которых мы работали, и время работы на них. Это сейчас думаешь: а почему же «повинность»? Тогда же принимали как должное» [Там же: 57].
Время учебы в техникуме оказалось очень коротким: «Мы были молоды, и сидеть у печки и слушать лекции казалось бездействием. Фронт рядом, наши ребята гибнут, отстаивая свой город, или дерутся где-то на других фронтах, а мы сидим» [Там же: 51]. 17 апреля 1942 года Таня оставила учебу до мирных дней и поступила на завод имени Ленина в транспортный цех разнорабочей.
На всех предприятиях Ленинграда создавались рабочие бригады. Комсомолку Татьяну поставили бригадиром бригады, в которой было 26 женщин. «Какие это были разные люди! Среди них и молодые девушки-комсомолки, и матери, у которых дома были дети, и пожилые женщины, которым труднее
1 Жакт — жилищно-арендное кооперативное товарищество (1921-1937), здесь: жилищное управление (прим. науч. ред.).
других было носить тяжелые кирпичи, раствор, работать с ломом и лопатой. Но всех нас сближало одно: все мы пережили первую, самую трудную блокадную зиму, почти все прошли сквозь горе потерь родных и близких людей, все были патриотами своего города — ленинградками» [Козупеева, 2010: 58].
Первым оборонным объектом бригады был вагоноремонтный завод, который в это время простаивал. Мемуаристка отмечает военные особенности организации труда на предприятии: «Летом 1942 года и в последующие 1943 и 1944 годы работали по 12 часов и без выходных. В эти годы не давали отпуска — платили за отпуск компенсацию» [Там же: 56]. В самые холодные зимние месяцы в цехе отвели две комнаты — для мужчин и женщин, рабочие перешли на казарменное положение и оставались в цехе, чтобы сохранить свои силы на завтрашний день. К 7.30 утра у проходной завода собирались бригады оборонников — так называли людей, работавших на оборонных работах, и получали задание на день. «Работали с 8 часов утра и до 8 вечера, без выходных. Организованно ходили в столовую, обедали здесь же на заводе. Подчинялись военной дисциплине — ходили строем, рапортовали прорабу о наличии людей в бригаде, о проделанной работе. Ни один человек не мог покинуть рабочее место, пока прораб не примет работу. К рабочему месту и обратно мы ходили по одной и той же дорожке, которую указывал нам прораб, вернее, водил нас строем по ней. И запомнилась она на всю жизнь, эта блокадная заводская дорожка» [Там же: 60].
За время работы на заводе Татьяна освоила много профессий, побывала почти во всех цехах. В строительном цехе начала работать чернорабочей; позже со своей подругой были подручными у печника, подавали ему кирпичи и учились у него печному делу. Обучилась бухгалтерскому делу взамен умершего нормировщика.
25 июня 1943 года в торжественной обстановке в столовой завода вручили медали «За оборону Ленинграда».
Город был еще в блокаде, и нужно было готовиться к зиме. Для подвоза топлива с «большой земли» не хватало транспорта. Начались торфоразработки, на которые были направлены рабочие с заводов.
В 1943 году на ленинградских заводах были восстановлены многие цеха, значительно повысились планы, но рабочих стало меньше. И новое обращение к ленинградцам: «Все, кто в состоянии работать, — на заводы, на предприятия Ленинграда!» Многие тогда пришли на производство впервые, на заводе появились новые люди. Становилось все оживленнее, восстанавливались цеха, была пущена мартеновская печь.
Праздники и развлечения. Досуг
В своих воспоминаниях Татьяна скупо пишет о досуге. Все реже встречались с друзьями. Очевидно, обстановка в блокадном городе не создавала условий. Но все же в жизни Татьяны оставалось место и для чтения. С первых же дней возобновления работы районных библиотек Татьяна была записана в двух библиотеках: имени Крупской и Дома культуры текстильщиков. В блокадном городе книги по-прежнему пользовались спросом. С весны 1942 года работали книжные лотки, один из них на углу Невского и Литейного, где, вспоминает Татьяна, она купила сборник стихов Александра Прокофьева «Времена года» издания 1941 года и первый том собрания сочинений М. Ю. Лермонтова издания 1941 года [Там же: 56]. Позже стали работать книжные магазины. В них
продавались как довоенные издания, так и ленинградские издания блокадных лет. «До сих пор у меня хранятся небольшие книжечки на плохой, почти оберточной бумаге. Но они особенно дороги как свидетели тех незабываемых дней. Это они помогали нам жить, бороться, приближать победу» [Козупеева, 2010: 57].
С первых дней войны Татьяна находила время и для своего давнего увлечения рисованием. Рисовала на работе, для чего приходила на 2-3 часа раньше, или во время тревоги, когда все уходили в бомбоубежище. Это было небезопасно. «Совсем недавно, когда я рисовала во время налета авиации, наш завод так тряхнуло, что доска, на которую была прикреплена бумага, ударила мне по лбу, на котором еще осталась синяя отметина» [Там же: 30].
Увлечение рисованием помогало в борьбе с голодом. «В длинные летние дни 1942 года, когда мы возвращались с работы, уже к 9 часам вечера всегда очень хотелось есть. И тогда, чтобы заглушить голод, я рисовала, пока было светло. У меня еще оставались с мирного времени масляные краски, и я нарисовала на двери два пейзажа. Рисовала я и акварелью на бумаге» [Там же: 63]. От картин веяло тихой мирной жизнью. В редкие свободные минуты она старалась себя чем-то занять — вышивала, вязала, читала.
Праздники и торжественные события приобрели новый вид и оттенки. Татьяна останавливается в своих воспоминаниях всего на двух праздничных событиях. Одно из них — празднование 7 ноября 1941 года. Впервые за много лет не было парада и демонстраций. Этот день выделялся из рабочих будней только тем, что его сделали выходным днем. Главным событием дня было выступление Сталина: «6 ноября вечером мы сидели дома у репродукторов и с трепетом ждали выступления Сталина. Мы верили, мы надеялись, что именно Сталин выступит. Ведь не было праздника, чтобы выступал кто-то другой. И долгожданный час настал, мы услышали знакомый голос Сталина. <...> На другой день речь Сталина была опубликована в газетах. Она вселяла в нас надежду на скорую победу» [Там же: 35].
О встрече Нового 1942 года не упоминается совсем. В это самое страшное время слегла вся семья. Совсем другие воспоминания остались у Татьяны о встрече ленинградцами Нового 1943 года. Работники завода, где она работала, отмечали праздник на заводе, в общежитии, со светом и горячим чаем с шоколадом. Получили даже новогодний подарок. «Выдали нам и пол-литра водки, которую я поменяла на целую буханку солдатского хлеба, и в Новый год наелась его досыта. Казалось, если будешь сыт в Новый год, будешь сыт и весь год» [Там же: 69].
Совсем молодым людям, пережившим самое тяжелое время, хотелось жить, а не выживать. Стали ходить в кино, на танцы, в выходные ездили в театр. Зимой 1943 года, когда открылся районный Дом культуры, Таня и ее подруга в первый раз пошли на танцы. «Сшила я себе платье из парашютного шелка и покрасила его в цвет морской волны. Купила синие туфли за 800 рублей. Таких денег у меня не было, и я попросила соседку продать оставшиеся с мирного времени тряпки, купленные мамой на платья <...>. Билеты на танцы стоили 10 рублей, и иногда приходилось продавать хлеб. Хотелось и есть и танцевать. Но молодость брала свое — мы могли уже обменять хлеб на танцы» [Там же: 81].
Блокада Ленинграда прорвана
С конца 1943 года все упорнее и чаще говорили, что войска на Ленинградском и Волховском фронтах готовятся к наступлению, к снятию блокады. Начатые еще в июле 1944 года восстановительные работы в городе
разворачивались с новой силой. Татьяна так описывает происходящие изменения: «Можно было спокойно спать, спокойно ходить по опасной солнечной стороне наших улиц — больше не рвались снаряды, не падали бомбы на наши головы. Наступило мгновение испытать чувство возвращения к нормальной человеческой жизни» [Козупеева, 2010: 80].
Люди ожили, но у многих не заживали сердечные раны, почти не было в Ленинграде семьи, пришедшей к Победе в полном составе. «Вот и я осталась одна, и каждый раз в радостные дни Победы меня охватывает двоякое чувство: чувство радости и одновременно чувство непроходящей тоски. И это второе становится еще тяжелее, когда думаешь, что им не пришлось дожить до этих дней» [Там же: 85].
В самые трудные блокадные годы Татьяну не покидала мечта учиться. В августе 1944 года из эвакуации стали возвращаться некоторые институты. Как только вернулся один из первых институтов — Ленинградский инженерно-строительный, она поступила на первый курс. Вместе с тем Татьяна ждала возвращения из эвакуации Лесотехнической академии, куда и перешла с октября 1945 года на факультет городского зеленого строительства.
«Война кончилась»
«Из репродукторов доносились ни с чем несравнимые слова: "Война кончилась! Конец войне!". Это были слова, возвещавшие начало мирной жизни после четырех лет войны» [Козупеева, 2010: 90].
Заканчивая свои воспоминания, Татьяна Алексеевна ищет ответ на вопрос: «Как мы смогли выжить?» — и, обобщая личный опыт, приходит к выводу: «Блокадники выжили тогда благодаря своей молодости, упорному труду, благодаря воле к Победе, оптимизму и доброму сердцу. Жить все хотели. Но не каждому удалось выжить. Тут все имело значение: и возраст, и здоровье, и настроение, и предвоенная упитанность организма. В первую очередь умирали мужчины, потом дети, молодые девушки, недостаточно упитанные и старые люди. И при всем желании родных помочь им не падать духом, ободрить их — ничего не помогало. В семьях получали и иждивенческие карточки, и детские, и рабочие, и все это объединяли вместе и питались одинаково, но и это не помогало. Все зависело от состояния и индивидуальности человека. И все они, и умершие, и оставшиеся в живых, смертью и жизнью своей отстояли Ленинград» [Там же: 95].
Все новые и новые источники показывают, что очень разными были люди блокадного города по своим возможностям и нравственным качествам. С одной стороны, блокадный опыт объединил тех, кто оказался в одно время, в одном месте и в одних обстоятельствах, с другой стороны, он во многом неповторим, и это подтверждают воспоминания Татьяны Алексеевны Козупеевой.
Список литературы
Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга. М.: Сов. писатель, 1983. 433 с.
Глинка В. М. Воспоминания о блокаде. СПб.: Лимбус-пресс, 2010. 416 с.
За блокадным кольцом. Сборник воспоминаний жителей Ленинградской области времен германской оккупации 1941-1944 гг. / авт.-сост. И. А. Иванова. СПб.: Вести, 2010. 640 с.
Козупеева Т. А. В те блокадные годы. Апатиты: Б. и., 2010. 97 с.
Козупеева Т. А. В те блокадные годы в Ленинграде. Изд. 2-е. Апатиты: КНЦ РАН, 2015. 101 с.
Ленинградские мадонны / авт.-сост. Е. А. Тончу. М., 2010. 448 с. Никольская Л. Должна остаться живой. СПб.; М.: Речь, 2019. 252 с. Петров В. П. Об авторе // Козупеева Т. А. В те блокадные годы в Ленинграде. Изд. 2-е. Апатиты: Изд-во Кольского научного центра РАН, 2015. С. 7-11.
ПожедаеваЛ. Война, блокада, я и другие: мемуары ребенка войны. СПб.: Каро, 2013. 416 с.
Тарасов Б. Блокада в моей судьбе. М.: Сказочная дорога, 2012. 252 с.
Сведения об авторе
Саморукова Антонина Григорьевна
научный сотрудник
Центр гуманитарных проблем Баренц региона ФИЦ КНЦ РАН Antonina G. Samorukova
Researcher of the Barents Centre of the Humanities FRC KSC RAS
DOI: 10.37614/2307-5252.2020.1.18.012 УДК 39 (=112.2)
Е. В. Бусырева
ВОСПОМИНАНИЯ ПОТОМКОВ РОССИЙСКИХ НЕМЦЕВ О ГОДАХ ВОЙНЫ (ПО МАТЕРИАЛАМ ЭТНОГРАФИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ)1
Мы представляем прошлое в основном по книгам и фильмам. А книги и фильмы — продукт деятельности профессиональных сочинителей, то есть, во многом вымысел. Свидетельство обычного человека, очевидца, которому довелось жить в те, уже далекие от нас, времена, позволит хоть немного ощутить дух прошлого.
В. А. (информант)
Аннотация
Статья посвящена воспоминаниям потомков российских немцев о Великой Отечественной войне. В основу легли интервью, полученные у девяти информантов, а также материалы их семейных архивов. Рассматриваются судьбы немецких семей в военные годы, особый акцент делается на депортацию по национальному принципу и нахождение в трудовой армии конкретных представителей этих семей. Статья вводит в науку новый фактический материал источников личного происхождения. Тексты интервью и материалы семейных архивов информантов расширяют круг знаний о событиях середины ХХ века, в том числе об этнических депортациях, и позволяют уточнить многие факты «официальной» истории.
Ключевые слова:
немцы, война, этническая депортация, трудовая армия, спецпоселение.
1 Исследование выполнено в рамках темы государственного задания ФИЦ КНЦ РАН № 0226-2019-0066 «Социокультурное и научно-техническое развитие северо-западной части Арктической зоны РФ в XIX-XX вв.: исторический и антропологический ракурсы».
