В.Соловьев и серебряный век Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ловеческие отношения, но и окружающий мир. Живописное и прекрасное предстает как общая категория человеческого единения, способность души наделять особыми смыслами - символами само пространство природы и культуры.

1 Адорно Т. Эстетическая теория. М.: Республика, 2001. С.78.

2 Жан-Поль. Приготовительная школа эстетики. М.: Искусство, 1981. С. 75.

3 Кант И. Критика способности суждений. М.: Искусство, 1994. С.197.

4 Шеллинг Ф. Философия искусства. М.: Мысль, 1999. С. 321.

5 Соловьев B.C. Рецензия на книгу С.И. Волконского //Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М.: Искусство, 1991. С.214.

6 Там же. Что значит слово «живописность»? С. 218 - 219.

7 Там же. С. 222.

8 Там же. Красота в природе. С.38

9 Иванов Вяч. Борозды и межи. М., 1916. С.140.

10 Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994 С.111.

11 Там же. С.112.

В.И.ГУБАНОВ

г. Иваново

В.СОЛОВЬЕВ И СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК

Имя В.Соловьева, скончавшегося на рубеже XIX и XX веков и почти не «замеченного» современниками (не случайно Д.Мережковский назвал Соловьёва «немым пророком»), в эпоху Серебряного века русской культуры встало во главу угла всей отечественной философии. Представители религиозной философии С. и Е. Трубецкие, С.Булгаков, П.Флоренский,В.Розанов и многие другие развивали учение В.Соловьева в различных на-

правлениях. Даже те философы, которые не разделяли взглядов Соловьева (Н.Бердяев, Д.Мережковский), признавали значимость и идейного наследия Философа. Более того, даже некоторые большевики (тогдашние «богостроители» и «богоискатели» - М.Горький, А.Богданов, А.Луначарский) своеобразно препарировали «софиологию» В.Соловьёва, стремясь превратить ее в инструмент надвигающейся революции.

Введение в философский оборот взятой у Я.Бёме категории Божественная Премудрость - Софии - явилось своеобразной попыткой осуществить пресловутый «трансцензус» (преодоление пропасти между реальным миром и миром умопости гаемым, миром веры), найти среднюю линию между пошлым позитивизмом О.Конта и Г. Спенсера и непроходимым дуализмом И.Канта.

Вообще в толковании Софии существовала в начале XX века страшная разноголосица. Если В.Соловьёв видел осуществление Софии в соединении Плоти и Духа в Богочеловеке, то его последователи пустились во все тяжкие. Одни отождествляли Софию с российским самодержавием, другие - с Богородицей, отождествляемой в свою очередь с Матерью-Землей. Третьи-настолько «обмирщали» Софию, что подразумевали под ней то русский народ, то Россию, а то и просто Женщину. При этом философы, даже религиозные, все дальше отходили от Евангелия (а значит, и от Богочеловека)в сторону Апокалипсиса, Ветхого Завета и даже в сторону язычества. В текстах замелькали имена Озириса и Изиды, Диониса и Деметры. Не зря Бердяев назвал все эти толкования «онтологическим растлением». Одной из основных причин рапространения софиологии в России являлась неясность позиции Российской Православной Церкви (РПЦ) в отношении свободы воли человека, творческой активности личности, которые в условиях приближающихся революций (как социальной, так и научно-технической)приобретали определяющее значение. Во главу угла церковь ставила борьбу с греховностью человека. Знаменем в этой борьбе являлись Искупление и Послушание воле Божьей. Важнейшим качеством человека объявлялось смирение. А вот Преображение, Прогресс, являю-

щиеся результатом творческой деятельности Человека, оставались в тени. В РПЦ, впрочем как и в других христианских конфессиях, преобладал «монашески-аскетический» уклон, т. е. проблема борьбы со Злом сводилась к проблеме борьбы с грехом.

Между тем основной идеей Евангелий являлось не идея личного спасения, а идея Любви к Человеку и Человечеству, а значит, спасения всего человечества. Спасение же человечества от многочисленных угроз, в том числе и угроз от бездуховных тенденций технического прогресса, было невозможно без творческого преодоления надвигающихся на общество проблем. Именно любовь должна была спасти человечество от гибели. Причем не только любовь к ближнему, но и, выражаясь словами Ф.Ницше, любовь к «дальнему», будущему Человеку.

«Введение» Софии, которую некоторые философы (например, С.Булгаков) объявили чуть ли не четвертой ипостасью Божьей (что попахивало уже ересью), должно было преодолеть разрыв между Плотью и Духом, Эросом и Логосом, между реальной жизнью и деятельностью Церкви. София явилась тем горизонтом, где смыкались Небо и Земля, Космос и человеческое существование. Она должна была объяснить место и значение творческой деятельности Человека. Однако этой последней цели «введение» софианства не смогло достигнуть в полной мере именно потому, что в её космическом, апокалиптическом вихре терялась личность, а значит, и подлинное творчество. Так, С.Булгаков в своей книге «Философия хозяйства» прямо объявил Бога единственным творцом. Человечество же, по его мнению, должно жить в соответствии с экономическими (в том числе и открытыми К.Марксом) законами. «В Софии, - считал Н.Бердяев, - обоготворяется премудрая женственная народная стихия <...>, правды ждут от женственного стихийного начала народной жизни , а не от мужественного духа, не от духовной активности человека» .

Сам В.Соловьев однако не повинен в таком толковании Софии. Для него она является символом Богочеловечества. Он сначала верил в Христа, а уж потом в Софию. Его платонизм и

рационализм, т.е. вера в разумность мироздания, оберегли его от безмерного космизма. А вот некоторые его последователи цели -ком отдались иррациональной стихии. Астральность у них стала довлеть над Духовностью.

Именно так интерпретировали софиологию Соловьева русские поэты А.Блок и А.Белый. Отождествление Софии с Космосом, с Природой, с Матерью-Землей привело их к обожению Народа, а затем и к обожению Революции, которая выступала у них как инструмент реализации божественной Справедливости. В антропософии, исповедуемой А.Белым и А.Блоком, соловьев-ская София божественная заменяется Софией космической. Не случайно у Блока в поэме «Двенадцать» Христос выступает во главе отряда красногвардейцев, идущего для грабежа и уничтожения «буржуев». Такие настроения появились у Блока задолго до Октября. Так сравнение России с русской женщиной в «плате узорном до бровей» носило у Блока не только «символический», образный характер, но и характер «метафизиче-ский»,как иллюстрации «женственной» сущности России, которая якобы готова подчиниться «какому хочешь чародею». И, хотя предвидение Блока оказалось верным - Россия поддалась-таки «магии» большевизма - для самого Блока разочарование в революции обернулось его гибелью.

1 Николай Бердяев. Философия творчества, культуры и искусства М.: Искусство, 1994. Т.2. С.448-449.

Н.П. КРОХИНА

Шуйский государственный педагогический университет

ГНОСТИЧЕСКАЯ СОФИЯ В ПОЭЗИИ ВЛ.СОЛОВЬЁВА И АЛ.БЛОКА

Обычно, говоря о родстве поэзии Вл. Соловьева и Ал.Блока, подчеркивают духовное и художественное влияние