CC BY
23
128
ИСТОРИКО-БИОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ. 2016. Том 8. № 3
Sinskaia E.N. (1991) Memories of N.I. Vavilov [Vospominaniia o N.I. Vavilove], Kiev: Naukova dumka.
Shanin T. (1997) Revolution as a moment of truth. Russia in 1905—1907 years — 1917—1922 years [Revoliutsiia kak moment istiny. Rossiia 1905-1907 gg. — 1917-1922 gg.], Moscow: Ves'Mir.
Sobolev G.L. (2002) The mystery ofthe "German gold" [Taina «nemetskogo zolota»], St.Petersburg, Moscow: Neva OLMA-press.
Sobolev G.L. (2009) The secret ally. The Russian Revolution and Germany. 1914-1918. [Tainyi soiuznik. Russkaia revoliutsiia i Germaniia. 1914-1918], СПб.: Изд-во СПбГУ, 2009. 476 с
Startsev V.I. (2006) German money and the Russian Revolution: Unwritten novel by Ferdinand Ossen-dowski [Nemetskie den'gi i russkaia revoliutsiia: Nenapisannyi roman Ferdinanda Ossendovskogo], St.Petersburg: Kniga.
Pringle P. (2009) The murder of Nikolai Vavilov. The story of Stalin's persecution of one of the twentieth century's greatest scientists, London: JR Books.
Vavilov Iu.N. (1973) Near to N.I. Vavilov: a collection of memoirs [Riadom s N.I. Vavilovym: Sbornik Vospominanii], Moscow: Sovetskaia Rossia.
Vavilov Iu.N. (2008) The long search. The book about the brothers Nikolai and Sergei Vavilov [V dol-gom poiske. Kniga o brat'iakh Nikolae i Sergee Vavilovykh], Moscow: FIAN.
В редакцию журнала «Историко-биологические исследования»3
В.И. Глазко
Российский государственный аграрный университет — МСХА имени К. А. Тимирязева, Москва, Россия; [email protected]
Я приношу глубокую благодарность редакционной коллегии журнала, позволившей мне ознакомиться с рецензией М.Б. Конашева на мои монографии. Я искренне благодарен М.Б. Конашеву, потратившему существенное время на ознакомление с моей работой. Но всё-таки мне бы хотелось сделать несколько замечаний — как бы в ответ на рецензию, но скорее — рассмотрев её как повод, позволяющий мне высказать несколько личных соображений.
Мне очень понравилась рецензия, особенно в связи с её традиционностью — для отечественной науки. Она типична для наших рецензий на научные статьи, квалификационные работы и экспертные заключения. Шаблон таких рецензий известен — главное, отметить представленные разделы, перечислить технические дефекты, в некоторых частях — отсутствие оригинальности и если всё-таки оригинальность есть — отметить
3 Заметки автора к рецензии М.Б. Конашева на монографии Глазко В.И. «Николай Иванович Вавилов и его время: Путь на Олимп (Хроника создания и распада СССР)» (М., 2013) и «Николай Иванович Вавилов и его время: Великий перелом — путь на Голгофу (Хроника создания и распада СССР. Повинные в смерти)» (М., 2014).
STUDIES IN THE HISTORY OF BIOLOGY. 2016. Volume 8. No. 3
129
«странность» подхода автора. Упоминание о «странности», нарушении научной иерархии, недопустимость ознакомления (цитата из рецензии) «...читателей с субъективным взглядом биолога на историю страны.» радует — как проявление хорошо знакомого равнодушия к попыткам осмысления какого-либо феномена. По сути, формальное отношение и равнодушие нашей научной среды и привело к потребности рассмотреть научную судьбу Н.И. Вавилова в трёхмерном пространстве разрушения исторически сложившихся российских традиций научных дискуссий в контексте социальных надежд и катастроф, их отражений в письмах великих современников, таких как В.И. Вернадский и В.Г. Короленко и т.д. Не знаю работ, в которых сделана такая же попытка столкнуть три потока информации: катастрофы страны, надежды и отчаяние в письмах выдающихся деятелей и события научной жизни Н.И. Вавилова. Естественно, именно этим и объясняется разбивка информации по годам.
В наших же рецензиях и не обсуждается замысел автора, он и не существенен. Но, если рассматривать рецензии в традициях Д. С. Мережковского, который полагал, что критическая оценка любой работы возможна только с позиций осуществления замысла автора, для чего надо уловить тот самый замысел, — то, конечно, такие рецензии задевают.
Но всё-таки, как понять основы формирования специфики того, что сейчас называется научной средой, не возвращаясь и не всматриваясь в прошлое, неотделимое от физического уничтожения целых научных школ и направлений, когда выжить можно было только принадлежа к определённому клану, когда жертвы быстро перенимали приёмы хищников, когда властные структуры брали на себя право быть носителями решающей, окончательной научной экспертизы? Как понять — на каком витке своего движения Российская академия наук настолько растеряла свой авторитет, что потребовалось опять вмешательство властных структур для её реформирования? Почему не удалось в этой самой научной среде до сих пор разработать вменяемые принципы своего реформирования? Может быть, именно из-за сформировавшихся ещё в те времена клановости и потрясающего неуважения к научному труду, к самой его основе — человеческой мысли? Самому ценному подарку, который у нас есть.
С гарантией можно сказать, что сама идея — оставить 150 научных подразделений, а остальные — куда-нибудь деть, соблюдая заботу о людях — тоже ведь выросла благодаря советам представителей той самой научной среды, покрытых разнообразными знаками своей научной квалификации. Так же, как в своё время на советах таких же квалифицированных представителей вырастали идеи подавления и уничтожения таких, как Н.И. Вавилов, А.В. Чаянов, Н.Д. Кондратьев, и множество других.
Мне всегда был непонятен, именно как биологу, способ жизнеописания выдающихся людей без учёта того контекста, внутри которого эта жизнь происходила. Мы ведь все — продукты той самой социальной среды, которая много сложнее и больше, чем семья, университеты, друзья. Да, странный взгляд биолога на судьбу учёного, который больше всего был озабочен выживаемостью человечества, даже во времена гражданской войны и уничтожения представлений об исходной ценности человеческой жизни.
Понятно, что реализация идеи принципиально отличается от неё самой, и я вовсе не считаю, что эти монографии мне удались, это ведь только слабое отражение того, что хотелось бы сделать. И, конечно же, зная замысел, горько рассматривать результаты. Тем не менее, теплится надежда, что, может быть, в том числе и благодаря им, кому-нибудь удастся сделать это много лучше, точнее и нагляднее, чем мне, показать,
