CC BY
46
В ЭПИЦЕНТРЕ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ БОРЬБЫ: В.В.КРЕСТОВСКИЙ КАК АВТОР АНТИНИГИЛИСТИЧЕСКИХ РОМАНОВ
DOI: 10.24411/2310-1679-2020-10107
Ярослава Олеговна ГУДЗОВА,
профессор кафедры литературы Московского государственного института культуры, Москва, Россия
e-mail: [email protected]
Статья посвящена изучению дилогии В.В.Крестовского «Кровавый пуф» (1875) в контексте антинигилистической беллетристики 60-70-х годов XIX века, представленной именами Н.С.Лескова, Ф.М.Достоевского, И.А.Гончарова, А.Ф.Писемского, В.П.Клюшникова, В.П.Авенариуса и др. Идеологический подход к творчеству Крестовского долгое время служил препятствием для объективной оценки его произведений. Между тем дилогия органично вписывается в контекст антинигилистической литературы, разной по уровню художественного достоинства, но одинаково не приемлющей идеи отрицания. Крестовскому очевиден антинациональный характер радикализма: в его изображении нигилизм — следствие польской интриги. «Малохудожественность» произведений писателя связывали с подчеркнутой тенденциозностью, памфлетностью, карикатурным изображением нигилистов, авантюрным сюжетом, художественной фальшью. При всей небезосновательности упреков критики обошли вниманием художественные достоинства дилогии: историческая перспектива произведений Крестовского свидетельствовала о жанровых трансформациях и создании первого в русской литературе историко-современного романа. Установка на объективное бытописание стала толчком к развитию реализма нового типа. Таким образом, дилогия Крестовского была не только чуткой реакцией на требования жизни, но и литературным предупреждением, созвучным общему контексту антинигилистической литературы 60-70-х годов XIX века, важным звеном в уяснении особенностей литературного процесса.
Ключевые слова: В.В.Крестовский, антинигилистический роман, контекст, историческая перспектива, литературное предупреждение.
AT THE EPICENTER OF THE IDEOLOGICAL STRUGGLE:
V.V. KRESTOVSKY AS THE AUTHOR OF THE ANTI-NIGILISTIC
NOVELS
Yaroslava O. Gudzova, Professor of Department of Literature of the Moscow State Institute of Culture, Moscow, Russia
e-mail: [email protected]
Mikhail N. POPOV, candidate of philological Sciences, Professor of the Department of foreign literature, Gorky Literary Institute, Moscow, Russia
The article is devoted to the study of dilogy by V.V. Krestovsky's "Bloody Poof" (1875) in the context of the anti-nihilistic fiction of the 60-70s. of the XIX century that was represented by the names of N.S. Leskov, F.M. Dostoevsky, I.A. Goncharov, A.F. Pisemsky, V.P. Klyushnikov, V.P. Avenarius and others. The ideological
approach towards Krestovsky's writing has long served an obstacle for the objective assessment of his literary works. Meanwhile, the dilogy organically fits into the context of the anti-nihilistic literature whose level of artistic value is different, but equally not embracing a concept of denial. The anti-national character of radicalism is obvious to Krestovsky: as per him, the nihilism is viewed as a consequence of the Polish intrigue. The "kitschy" artistry of the writer's works was associated with emphasized tendentiousness, pamphleteering, cartoonish view of the nihilists, adventurous theme, and fiction hypocrisy. Despite the rightfulness of the metamorphosing literary genre, the critics ignored the artistic merits of the dilogy: the historical outlook of Krestovsky's works revealed the genre transformations and the development of the first historical and contemporary novel in the Russian literature. The setting for the objective day-to day life was the impulse for the new realism development. Consequently, Krestovsky's dilogy was not only a responsive reaction to the life requirements, but also a literary warning supportive the general context of the anti-nihilistic literature of the 60s and 70s of the XIX century, as well as an important element in the understanding of the literary process' features.
Keywords: V.V. Krestovsky, anti-nihilistic novel, context, historical outlook, literary warning.
Творчество В.В.Крестовского, одного из самых читаемых беллетристов своего времени, долгие годы оставалось вне поля зрения литературной критики. Аттестованный советским литературоведением как писатель консервативно-реакционного лагеря с уклоном к охранительству, автор «Кровавого пуфа» был предметом резких и не всегда объективных оценок. Крестовского упрекали в подражании И.С.Тургеневу и Н.С.Лескову, в карикатурном изображении «новых людей», неоправданных преувеличениях.
Идеологический подход к оценке художественных произведений был характерен для современной писателю литературной среды, политизированной напряженной ситуацией 60-х годов XIX века. «Век без идеалов» (В.Г.Авсеенко), «беспорядочная эпоха» (Ф.М.Достоевский), отмеченная распространением атеизма, деятельностью народников и революционным террором, получила многочисленные отражения в русском антинигилистическом романе. Толчком к обсуждению проблемы отрицания в литературе послужили «Отцы и дети» (1862) И.С.Тургенева. Именно после публикации романа за революционной программой разночинцев закрепилось название нигилистической, хотя впервые в этом смысле понятие нигилизм употребил М.Н.Катков по отношению к редакции журнала «Современник» в 1861 году.
Нигилизм как отражение кризисной пореформенной эпохи выражался в умонастроениях значительной части разночинной интеллигенции, именовавшей себя то «новыми людьми» (Н.Г.Чернышевский), то «реалистами» (Д.И.Писарев) и «отщепенцами» (Н.В.Соколов), то «народовольцами» (Л.А.Тихомиров) и «анархистами» (М.А.Бакунин, П.А.Кропоткин), а то и «террористами» (С.С.Степняк (Кравчинский), П.Г.Зайчневский, Н.А.Ишутин) или просто «революционерами» (С.Г.Нечаев). Все они одинаково пропагандировали разрушение, отрицание традиционных устоев морали и быта.
Невероятная путаница идей и взглядов была особенно характерна для русского демократического студенчества. В лексиконе 60-х годов понятия «студент», «протестант», «бунтовщик», «недовольный» и даже «революционер» соединялись.
В историко-литературной науке антинигилистическая беллетристика представлена произведениями «Некуда» (1864), «Обойденные» (1865), «На ножах» (1870) Н.С.Лескова; «Бесы» (1872) Ф.М.Достоевского; «Соборяне» (1872), «Обрыв» (1869) И.А.Гончарова; «Взбаламученное море» (1863), «В водовороте» (1871) А.Ф.Писемского; «Марево» (1864) В.П.Клюшникова; «Современная идиллия» (1865), «Поветрие» (1867) В.П.Авенариуса и др. Разные по уровню художественного достоинства антинигилистические романы объединялись по принципу категорического неприятия идей отрицания.
По мнению М.Е.Салтыкова-Щедрина, тревожная литература была ответом на запросы тревожного времени [13]. Это обстоятельство нашло яркое отражение в названиях антинигилистических произведений, констатирующих признаки общественной смуты и неблагополучия.
В указанную традицию органично вписываются романы Крестовского «Панургово стадо» (1869) и «Две силы» (1874), составившие дилогию «Кровавый пуф» (1875). Подзаголовок произведения, «О новом смутном времени государства Российского», указывал на параллель между политическим кризисом 60-х годов и смутой XVII века. Вне связи с антинигилистической беллетристикой 60-70-х годов XIX века дилогия не может быть правильно оценена и интерпретирована.
При жизни и сам Крестовский, и плоды его творческих усилий оказывались в эпицентре самых разноречивых толков. Не всегда последовательный в идейно-эстетических пристрастиях, писатель невольно давал повод для резких высказываний в свой адрес. Так, в годы сотрудничества с еженедельником «Искра», журналами «Светоч», «Время», «Русское слово», «Отечественные записки» диапазон предпочтений молодого литератора колебался от гражданских стихотворений в духе Н.А.Некрасова и почвеннических идей (к этому времени относится его близкое знакомство с Ф.М. Достоевским) до консервативно-охранительных тенденций в изображении нигилизма и его сторонников. Побывавший в обоих радикальных станах, революционном и реакционном, писатель остался непонятым всеми. В неопубликованном предисловии к роману «Две силы» он заявлял: «Я имею честь... называться врагом гг. литераторов всевозможных сортов, всевозможных лагерей, потому что стою совершенно особо» [6].
Современники упрекали писателя в памфлетности произведений, преувеличении следствий «умственного брожения». Эти и другие недостатки сочинений Крестовского критики в лице А.И.Введенского, О.Ф. Миллера, В.П.Буренина, Е.А.Соловьева и др. напрямую связывали с тенденциозно-
стью, которую определяли в качестве главного порока антинигилистической дилогии. По заключению И.И.Замотина, «здесь, по шаблону бульварных романов, в обстановке лубочных эффектов и ужасов изображается русское движение 60-х годов как продукт польского влияния» [5, с. 158]. В «Заметках досужего читателя» П.Павлов относил художественные недостатки романов писателя на счет «фотографизма», компенсирующего недостаток творческой фантазии [11, с. 412].
«Малохудожественность» романов Крестовского была, наконец, отмечена Ф.М.Достоевским, чей роман «Бесы» современники не без основания рассматривали в одном ряду с антинигилистическими произведениями. Симптоматично, что похожие упреки Достоевский высказывал Лескову. В письме к Майкову автор «Бесов» отозвался о романе «На ножах» так: «Читаете ли Вы роман Лескова в "Русском вестнике"? Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит. Нигилисты искажены до бездельничества, — но зато отдельные типы!» [4, с. 172].
Похожие художественные несовершенства критики находили и у самого Достоевского, ничуть не возвышая его произведение над общим уровнем журнальной беллетристики. Д.Д.Минаев, например, был склонен объединять «Бесы» и «На ножах» в «одно цельное произведение» г. Лескова-Достоевского-Стебницкого: «Люди, привыкающие ко всему на свете, привыкли мало-помалу и к литературной кадрили "Русского вестника", - кадрили, состоящей из гг. Клюшникова и Писемского, Достоевского и Лескова. Два последние романиста... в новейших своих романах "Бесы" и "На ножах" слились в какой-то единый тип, в гомункула, родившегося в знаменитой чернильнице редактора "Московских ведомостей"» [9, с. 57].
В антинигилистических романах 60-70-х годов XIX века критики разных лет единодушно отмечали пристрастие в изображении радикальной идеологии и ее сторонников («мелочно и злобно») [14, с. 453], выдуман-ность и ходульность героев, неправдоподобие характеров, ситуаций, быта [17, с. 143], установку на внешнюю занимательность [3, с. 138], отражение «предрассудков массового сознания» [10, с. 19]. Заканчивались обзоры утверждением низкого уровня художественности произведений антинигилистической направленности, не выдерживающих серьезного эстетического разбора.
Претензии литературоведов были небезосновательными. Известная доля идейно-эстетической заданности явилась следствием реакции писателей на злободневные запросы кризисной эпохи. Так, в романах Крестовского неприятие радикализма шестидесятников облечено в памфлетную форму, а композиционные и сюжетно-образные противопоставления на редкость прямолинейны. Подчеркнутая тенденциозность замысла заявлена уже в обращении «К читателю»: «В нем ["Кровавом пуфе" — Я.Г], пожалуй, есть один только герой, это — время, изображенное мною, и
две героини — Россия и Польша» [7, с. 2]. Схематизм, художественная неубедительность отличают изображение поведения и образа мыслей отрицателей. О главном герое произведения Константине Семеновиче Хвалынцеве писатель говорил, как о представителе «шаткости и слабости общества», типе «неустоявшихся русских людей», нужном ему исключительно для связи ряда событий избранной эпохи.
В «Панурговом стаде» Крестовский воспроизвел расхожую сюжетную схему антинигилистических романов. Честный, но мягкий и бесхарактерный студент Хвалынцев попадает под влияние польских заговорщиков. Преступные действия полковника Пшецыньского и его единомышленников имеют политическую окраску, их нигилизм — следствие польской интриги, направленной на ослабление России, в перспективе — восстание. Такими же мотивами руководствуются герои-поляки в романах Писемского («В водовороте») и Клюшникова («Марево»).
Константин Хвалынцев, как и другие герои, завербованные польскими агентами, — всего лишь «дрова», предназначенные для сожжения. В дилогии Крестовского мошенники, злодеи и авантюристы вроде Поло-ярова, Монгоржан-Казаладзе, Фрумкина или «неустоявшиеся» натуры, обманом вовлеченные в смуту, как Шишкин и Хвалынцев, являются слепым орудием в руках польских агентов: ксендза Кунцевича, полковника Пшецыньского, Василя Свитки и др. «Нужды нет, что это быдло не будет с нами... лишь бы поднялось одновременно с нами — и тогда дело наше выиграно!» [7, с. 82-83].
Похожий сюжетный ход есть в романе «Марево» Клюшникова: граф Брон-ский точно так же презирает своих агентов. Польский мотив присутствует и в «Некуда» Лескова. Примечательно, что здесь даже безупречно нравственные нигилисты, революционеры Райнер и Помада, — иностранцы.
Как и другим авторам антинигилистических романов, Крестовскому очевиден антинациональный характер отрицания, истоки которого коренятся в преклонении перед западным опытом, забвении национальных ценностей. Учитель Устинов сетует на модное настроение, состоящее в том, чтобы «ругать наповал всё, что носит на себе русское имя, дарить высокомерным презрением всё, что отличается русскими симптомами». Герой с горечью заключает: «Слово патриот стало у нас каким-то позорящим ругательством» [7, с. 14].
При всей прямолинейности изображения политических сил смутного времени Крестовский представил в дилогии различные типы нигилистов, которые четко разграничивал: «Эти люди могут быть честными гражданскими деятелями и отъявленными мошенниками, смотря по обстоятельствам и по личным вкусам» [8, с. 14]. Помимо заблуждающихся, шатких натур вроде Хвалынцева, откровенных злодеев в лице польских агентов, писатель также показал честных мучеников безверья сродни Ванскок из
«Некуда» Лескова или Сабакееву из «Взбаламученного моря» Писемского. Лука Благоприобретенов Крестовского «вел жизнь самую суровую, исполненную всяческих, и вольных и невольных лишений. Это был идеалист реализма, или вернее сказать, мистик реализма, которому поклонялся с фанатизмом индийского факира. И он глубоко веровал в то, чему поклонялся. Будучи нищ и убог средствами, но тверд и богат своею верою, он упорно мечтал о множестве проектов, ведущих к пересозданию рода человеческого» [8, с. 24].
Многие авторы антинигилистических романов (Достоевский, Гончарова, Лесков, Писемский, Авенариус и Клюшников) переносили проблемы нигилизма из плана общественно-политического в семейно-бытовой. Радикальные идеи, привлекавшие мечтами об устройстве справедливого общества на уровне общественно-политическом, были неубедительны в сфере частной жизни, невозможной без положительных ценностей. Здесь несостоятельность идеологии отрицания проявлялась особенно ярко. Разрушение традиций и устоев, отрицание авторитетов, пересмотр ценностных ориентиров оборачивались мировоззренческими кризисами вплоть до полного разрушения личности.
Но едва ли не самые противоестественные и уродливые формы нигилистические воззрения приобрели в судьбе женщины, обернувшись забвением природного долга жены и матери. Безобидная, на первый взгляд, ломка первооснов жизни размывала женское начало, до неузнаваемости искажала иерархию женских ролей. Об этом в романе Крестовского цинично рассуждает Ардалион Полояров: «Нам нужна женщина-работник, женщина-товарищ, женщина-человек, а вернее сказать — женщина-самка... а эта гнилая женственность, это один только изящный разврат» [7, с. 93].
Безграничная свобода в браке оборачивалась личными драмами и семейными разладами. Девица Бертольди из романа Лескова «На ножах» провозгласила безнравственными не только брак и любовь, но и родительские чувства. Точно так же рассуждает и действует Анюта Лубянская у Крестовского. Грубость, резкость и развязность в суждениях — характерные черты героини. Выказывая пренебрежение к семейным устоям и ценности родительской любви, она цинично сравнивает чувства собственного отца с животным инстинктом: «Каждое животное, собака — и та любит щенят своих: просто животно-эгоистическое чувство, и больше ничего!» [7, 174].
«Отчего же это так вдруг всё перевернулось у нас?» — недоумевал майор Лубянский, заставляя читателей вспомнить отношение к радикализму шестидесятников Л.Н.Толстого. В статье «Воспитание и образование» (1862) автор «Анны Карениной» писал о студентах, которые не только оскорбляли верования родных, но во всех убеждениях относительно брака и чести расходились со своей семьей.
Особенно тяжело герой Крестовского переживал свободные отношения своей дочери Анюты и Ардалиона Полоярова. Майор не подозревал, что отчаянная проповедница безбрачных отношений в глубине души не отвергала семейное счастье. «Кисейная дрянь», — аттестовал девушку Полоя-ров, убедившись в непрочности убеждений новоявленной нигилистки.
Теория свободной любви, которую охотно проповедовали отрицатели, на поверку оказывалась лицемерным аналогом распущенности, а «новая нравственность» ярко демонстрировала душевно-духовную ущербность ее сторонников. Особенно показательно отношение героев-нигилистов к детям. Так, «человек новых взглядов» Ардалион Полояров смело распространял законы зоологии на человеческое общество, заявляя, что «самец» в паре «имеет свое особое назначение». Анна Лубянская на собственном опыте убедилась в жестокосердии отрицателей, когда Полояров против ее желания хотел отдать их общего ребенка в воспитательный дом. Женщине удалось отстоять сына, но с того времени «с ней случилась горячка и появились признаки помешательства».
«Натуральный брак», как его понимали нигилисты, не предполагал родительской заботы. Учитель Устинов заметил абсурдность пропаганды «новых людей», намеренно избегающих разговора о детях. Для сравнения уместно вспомнить героиню романа Авенариуса «Поветрие», которая без сожаления оставила своего ребенка мужу, объясняя поступок тем, что и у Чернышевского о детях говорится вскользь, мимоходом.
Сама коммуна, где скрывалась от отца Анна Петровна Лубянская, представляла странное зрелище: грязь, беспорядок, отсутствие уюта и ощущения дома. «Дураково логово», — определяла сборище нигилистов прислуга. Описание бездельников и иждивенцев у Крестовского перекликаются с изображением скучающих нигилистов «Дома согласия» в романе Лескова.
Объявляя «вздором» и «гнилью» всё, кроме отрицания, нигилисты покушались не только на семейные ценности и любовь к родине. Искусство и сама эстетика объявлялись ниспровергателями «клубничкой» и «развратом». Содержание представлений отрицателей о жизни вполне в духе Евгения Базарова сформулировал Полояров: «"Должны, долг, честный человек". Да что такое этот ваш долг и честь-то? — Понятия совершенно условные» [8, с 52].
Рассматривая нигилизм как естественную реакцию на отрицательное отношение к жизни русской мысли и русского искусства, критик и публицист Н.Н.Страхов писал: «Оскудение идеала — вот явная болезнь, которою страдает наше время; оскудение того света, хотя бы далекого и недоступного, но который все-таки служит руководящим светом жизни и не дает падать духом на средине пути» [16, с. 295].
Авторы антинигилистических сочинений предлагали свою альтернативу отрицательному направлению. Это могли быть ценности общечеловеческого характера, как у Тургенева, святыни национальной жизни, как в романах Писемского, православие, которые противопоставляли опасным крайностям идеологии нигилизма Достоевский, Гончаров, Лесков, Авенариус. В произведениях Крестовского это прежде всего патриотизм как ответ на происки польских агентов.
В исследованиях последних лет творчество автора «Кровавого пуфа» становится объектом систематического историко-литературного анализа [2; 18]. Объективный подход к изучению дилогии позволяет увидеть ее художественные достоинства, много лет остававшиеся вне поля зрения литературных критиков.
К примеру, тяготение Крестовского к изображению лиц и событий во времени было отмечено немногими современниками. Только по впечатлениям публициста и критика В.Г.Авсеенко «Кровавый пуф» так точно и «бойко» воспроизводил эпоху, что оставлял у читателя впечатление «живой и почти везде исторически верной летописи» [1, с. 342].
Исследователи нашего времени усматривают в «хронике» Крестовского широкую историческую перспективу, заявляют о рождении новой жанровой разновидности «историко-современного романа», явившейся результатом эволюционных возможностей романа антинигилистического [18, с. 107].
К достоинствам прозы Крестовского стоит отнести также «фотографизм» как способность впитывать и наглядно воспроизводить многообразные жизненные впечатления. Эти качества, составившие в середине века лицо натуральной школы, будут частично изжиты или трансформированы в последующем литературном опыте. Однако установка на объективное бытописание в сочетании с индивидуализацией характеров и вниманием к духовным основам личности на долгие годы определит характер реалистического повествования.
Крестовский имел ясное представление о своем месте в литературном процессе эпохи. В письме к начинающему беллетристу А.В.Жирке-вичу он отстаивал право художника на свободу самовыражения: «Но ведь не все же Шекспиры и Гюго, не все же Пушкины и Толстые; читается и наш брат скромный второстепенный или третьестепенный писатель, если он искренно и честно относится к своему делу» [12, с. 882].
Таким образом, несмотря на очевидные недостатки, дилогия Крестовского была не только своевременной и чуткой реакцией на требования жизни, но и литературным предупреждением, созвучным общему контексту антинигилистической литературы 60-70-х годов XIX века. Характер природного дарования и идейно-эстетических установок позволили писателю занять достойное место в целостном литературном процессе
эпохи, отмеченной бескомпромиссной идеологической и художественной борьбой.
Литература
1. Авсеенко В.Г Новые сочинения Всеволода Крестовского // Русский вестник. 1875. № 3. С. 317-342.
2. Андреева В.Г О национальном своеобразии русского романа второй половины XIX века. Кострома: КГУ, 2016. 492 с.
3. ГроссманЛ.П. Н.С. Лесков. Жизнь — творчество — поэтика. М.: Гослитиздат, 1945. 320 с.
4. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Л.: Наука. Ленингр. отд., 1980. Т. 21. 550 с.
5. Замотин И.И. Тенденциозная беллетристика 60-70-х годов // История русской литературы XIX века: в 5 т. М.: Мир, 1911. Т. 4. С. 129-159.
6. ИРЛИ РАН, р I. оп. 12, ед. хр. 142, л. 1.
7. Крестовский Вс. Кровавый пуф. СПб.: Тип. М.О.Эттингера, 1875. Т. 1-2. 727 с.
8. Крестовский Вс. Кровавый пуф. СПб.: Тип. М.О.Эттингера, 1875. Т. 3-4. 759 с.
9. Минаев Д.Д. Невинные заметки // Дело. 1871. № 11. С. 54-75.
10. Новиков А.И. Нигилизм и нигилисты. Опыт критической характеристики. Л: Лениздат, 1972. 276 с.
11. Павлов П. Заметки досужего читателя // Гражданин. 8 апреля. № 13. С. 14.
12. Письмо В.В. Крестовского к А.В. Жиркевичу // Исторический вестник. 1895. № 1-3. С. 878-882.
13. Салтыков-Щедрин М.Е. Наша общественная жизнь // М.Е.Салтыков-Щедрин. Собр. соч.: в 20 томах. М.: Худ. лит., 1968. Т. 6. С. 7-25.
14. Соловьев Е.А. Очерки по истории русской литературы XIX века. СПб.: Н.П.Карбасников, 1902. 556 с.
15. Сорокин Ю.С. Антинигилистический роман // История русского романа: в 2 т. М.; Л. 1962. Т. 2. С. 97-120.
16. Страхов Н. Из истории литературного нигилизма 1861-1865. СПб.: Тип. братьев Пантелеевых, 1890. 586 с.
17. Туниманов В.А. Рассказчик в «Бесах» Достоевского // Исследования по поэтике и стилистике. Л.: Наука, Ленингр. отд., 1972. С. 87-162.
18. Федоров Д.В., Кевлюк Е.И. Романы Крестовского «Кровавый пуф» и «Деды» в теоретическом и историко-литературном контекстах // Научные труды кафедры русской литературы БГУ. Вып. IV. РИВШ БГУ, 2006. С. 36-59.
