CC BY
12Исаев А.В.
Кандидат медицинских наук, доцент Воронежского государственного университета.
Усовершенствование и преображение: русская философия о нравственном смысле жизни*
Аннотация. Сегодня очень популярна идея «усовершенствования человека», улучшения его умственных, физических и психических возможностей до беспредельного уровня с помощью биотехнологий. Существует программа превращения человека в постчеловека, т.н. ЫВЮ - конвергентное развитие нано-, био-, инфо- и когнитивных технологий. Очередной виток научно-технического прогресса порождает энтузиазм по поводу преодоления некоторых существенных «антропологических изъянов», которые традиционно присущи человеческой природе. Инициатором таких проектов выступает трансгуманистическое движение, в основе которого «постгуманистческая антропология», в которой человека человек в своем исконном антропологическом статусе подлежит фундаментальной трансформации, именуемой «улучшением человека». Как данные биотехнологические новации соотносятся с традиционными духовными ценностями русской философии, для которой одной из главных характеристик является идея нравственного преображения жизни? Нравственный контур идеи преображения в русской философии - это свобода и смысл, которые отсутствуют в трансгуманистических проектах усовершенствования человека.
Ключевые слова: человек, постчеловек, постгуманизм, биотехнологии, трансгуманизм, биологическая трансформация, здоровье, этика, антропология, русская философия, смысл жизни, преображение.
Isaev A.V.
Candidate of Medical Sciences, Associate Professor, Voronezh State University.
Improvement and transformation: Russian philosophy about the moral meaning of life
Abstract. Today, the idea of «improvement of man», the improvement of his mental, physical and mental capabilities to an infinite level with the help of biotechnology, is very popular. There is a program for transforming a person into a posthuman, the so-called NBIC - convergent development of nano-, bio-, info-and cognitive technologies. The next round of scientific and technological progress generates enthusiasm for overcoming some of the significant «anthropological flaws» that are traditionally inherent in human nature. The initiator of such projects is the transhumanist movement, which is based on "posthumanist anthropology", in which a human being in his original anthropological status is subject to a fundamental transformation called "improvement of a person". How do these biotechnological innovations correlate with the traditional spiritual values of Russian philosophy, for which one of the main characteristics is the idea of moral transformation of life? The moral contour of the idea of transformation in Russian philosophy is freedom and meaning, which are absent in transhumanist projects of human improvement.
Key words: human, posthuman, biotechnology, posthumanism, transhumanism, biological transformation, health, ethics, anthropology, Russian philosophy, meaning of life, transformation.
* © Исаев А.В., 2022.
Усовершенствование и преображение: русская философия о нравственном смысле жизни
Идея сделать человека и его жизнь лучше, совершеннее не оставляет людей. С незапамятных времен интеллектуально и духовно продвинутые представители рода человеческого предлагали различные рецепты «мелиорации человека» - от благочестивых религиозно-аскетических практик преодоления в себе темного, греховного начала до весьма сомнительных евгенических проектов. С развитием генетики и репродуктивных технологий, а также качественным скачком биотехнологий идея усовершенствования человека перешла на новый уровень. Появилось трансгуманистическое движение, ставящее перед собой радикальные цели в связи с возможностью фундаментального изменения человеческой природы. Американский ученый Д. Хубер-ман пишет: «Трансгуманисты считают, что технологическое развитие позволит нам интеллектуально, физически и психически превзойти современных людей и, в конечном итоге, существенно трансформировать человеческое общество и само человечество как биологический вид» [18; с. 107].
Что лежит в основе этой трансформации? Что произойдет с биологическим видом человечества? Ученый продолжает: «Не так давно трансгуманисты занялись проектами по достижению цифрового бессмертия с помощью технологии клонирования интеллекта, также известной как «перенос сознания». Трансгуманисты, таким образом, точно также заинтересованы в обретении бессмертия, как и их предшественники. Однако вместо того, чтобы довериться религии или вверить память о себе потомкам, они обращают свою «веру» на науку и технику» [18; с. 107].
итак, «обретение бессмертия» является центральным пунктом идеологии трансгуманизма. и действительно для того, чтобы его достичь нужна не просто трансформация человеческой природы, по своей сути являющейся смертной, но практически ее замена на нечто иное, уже находящееся по
то сторону традиционного образа человека. Еще один американский исследователь науки М. Шермер пишет следующее: «Во второй половине XX в. возникло несколько групп и движений, посвятивших себя задаче увеличения продолжительности человеческой жизни на сотни и тысячи лет или более того - по возможности навечно. ... Это кри-оницисты, экстропианцы, трансгуманисты, сторонники теории точки Омега, сингуля-рианцы и адепты переноса сознания. и все они полны решимости одолеть смерть» [19; с. 175].
Такова достаточно радикальная претензия адептов данных движений, заключающаяся в том, чтобы преодолеть человеческую смертность как наиболее существенный антропологический изъян и на этом основании создать, по сути дела, новый уже постантропологический вид - без болезней, без старения и без смерти. Это новая разновидность иммортологии, цифровой имморто-логии, которая характеризует современный научный этап развития человеческой цивилизации. Особенность его в том, что сторонники этих проектов не считают свои идеи утопией, но полагают, что это закономерная стадия научно-технического развития человечества, соответствующая его эволюционному прогрессу ко все более совершенным формам жизни.
Справедливости ради необходимо сказать, что истоки подобных стремлений обнаруживаются в контексте отечественной философии и науки. Достаточно вспомнить «философию общего дела» Н.ф. Федорова с его идеей радикальной перестройки всего природного бытия с целью воскрешения всех умерших предков и достижения бессмертия в земных, расширенных до космических пределов, условиях. Что бы решиться на выполнение такой задачи, необходима уверенность в том, что смерть не фатальна, она обратима и представляет собой род заболевания, которое лечится (то есть преодолевается) с помощью разви-
тых научных методов. и таков долг сынов перед отцами. Он писал: «ибо для осуществления указанного им долга требуется не преклонение пред слепой, неразумной силой и не свобода друг от друга, а объединение разумных существ в труде познания слепой силы, носящей в себе голод, язвы и смерть, в труде обращения этой силы из смертоносной в живоносную, т. е. требуется всех сделать познающими и все - предметом знания, и знания не пустого, а выражающегося в деле» [15; с. 6].
или вспомнить учение об ортобиозе и.и. Мечникова, который, по сути, предвосхитил современный научный оптимизм по поводу радикального улучшения наличного биологического состояния человека. По сути дела, его можно считать предтечей современных проектов биотехнологической трансформации человеческой природы. В предисловии к третьему изданию своих знаменитых «Этюдов оптимизма» он писал: «недостаточность гигиенических данных и часто непреодолимые затруднения в борьбе против болезней, старости, смерти и других зол способны подчас привести в отчаяние и самого закоренелого оптимиста; но не следует забывать, что эти бедствия преходящи. Наука преодолеет их в более или менее отдаленном будущем, которое увидит торжество ортобиоза в его приложении к личной и общественной жизни» [8; 17].
Однако, необходимо отметить и сущностное отличие идей русских философов и ученых от современных западных адептов улучшения человека. Так, Н.Ф. Федоров развивал свое учение о возможностях научного преодоления смерти исключительно в рамках христианского вероучения, учения о воскрешении, чего совершенно нет в современных теориях. Кроме этого, как отмечает известный польский исследователь русской иммортологии А. Савицкий, у Федорова на первом месте глубокое моральное побуждение к бессмертию, то есть нравственный мотив, предполагающий преодоление эгои-
стической заботы о личном бессмертии. Он пишет, что у Федорова «забота о возвращении мертвых к жизни становится чем-то, что превосходит даже заботу о собственном бессмертии, и главный мотив здесь - боль после потери предков и любовь к ним, а не только страх перед собственной смертью и любовью к себе» [12; с. 77]. Это существенное отличие от иммортологических концепций трансгуманизма, центрованных на индивидуалистических измерениях.
А борьба за здоровье человека, которую упорно и самоотверженно вел на протяжении всей свой жизни И.И. Мечников не выходила за рамки здравого смысла и нормальной медицины, что также отсутствует в современных медицинских технологиях, например, биохакинге, ставящим заведомо утопические цели по отношению к здоровью человека.
Современная фаза научного развития такова, что уровень технических возможностей вступил в противоречие с традиционной, прежде всего, биологической конституцией человека. Ее корень заключается в смертности, которая полагается источником всех «зол» - физиологических (старость, болезни, ограниченная продолжительность жизни, смерть, в том числе, случайная), морально-психологических (эгоизм, склонность к различным патологиям), и социальных (преступность, войны, неравенство и т.д.). старость, болезнь и смерть воспринимаются как антропологическая архаика, несовместимая с современным биотехнологическим развитием. соответственно, предполагается, что развитие науки и технологий должно стать приоритетом государственной политики, а частная жизнь должна руководствоваться принципами «новой этики», которая призвана преодолеть эти антропологические несовершенства человека.
В контексте философского дискурса данные воззрения принято именовать сциен-тическим утопизмом, всегда возникающем
накануне очередного скачка научного прогресса. но парадокс в том, что скачек этот происходит, технически мир переходит на новый уровень, а радикального онтологического, а тем более этического изменения мира и человека - нет. Достаточно вспомнить оптимизм эпохи Просвещения и чуть ранее Нового времени, когда научно-технический прогресс заявил себя как реальная сила, способная значительно видоизменить реальность, преобразовав ее в совершенное бытие. В то же время, бесконтрольное техническое развитие может таить в себе и опасности, о которых предупреждали многие видные философы XX века.
В контексте современных достижений биотехнологий уместно вспомнить то, как М. Хайдеггер в 1955 г. отреагировал на слова лауреата Нобелевской премии химика Стэнли, специалиста в области возникновения жизни, сказавшего следующее: «Близок час, когда жизнь окажется в руках химика, который сможет синтезировать, расщеплять и изменять по своему желанию субстанции жизни». Немецкий философ пишет по этому поводу следующее: «Мы приняли к сведению это утверждение, мы даже восхищаемся дерзостью научного поиска, при этом не думая. Мы не останавливается, чтобы подумать, что здесь с помощью технических средств готовится наступление на жизнь и сущность человека, с которым не сравнится даже взрыв водородной бомбы» [17; с. 108].
Эти слова Хайдеггера как философа приобретают особую актуальность именно сегодня, когда «наступление на жизнь и сущность человека» становятся мега-трендом современной постгуманистической стратегии. В этом, конечно, можно усмотреть традиционное противостояние «физиков» и «лириков», то есть путей естественной науки и гуманитарной культуры, цели которых никогда не совпадали, а сегодня между ними вообще обнаружился колоссальный разрыв. Философия всегда стояла на страже гумани-
стических и духовных ценностей, защищая человека от техногенного обезличивания и дегуманизации, которая сегодня, кажется, достигла своего апогея.
Этот апогей проявляется в том, что в постгуманистической антропологии человек утрачивает свою субъектность, становясь вровень с другими, прежде всего, нечеловеческими «агентами». Это означает «смерть человека», «конец человеческой исключительности», о которой говорили многие западные интеллектуалы - от М. Фуко до Ж.-М. Шеффера. Человек уже не «вещь сред других вещей», но «агент среди других агентов». Современный исследователь так характеризует постантропологический поворот: «На смену зацикленной на себе философской антропологии пришла социальность нового типа, поле которой расширяется на нечеловеческие агенты. Подобное экстенсивное разрастание нивелирует саму иерархическую структуру возвышения одного вида над другими, носителя определенных модальностей над прочими самостями. Бактерии, животные, нейросети, люди оказались в едином танце субъектнос-ти (а возможно, и всегда в нем кружились), где выделить задающего темп не представляется возможным» [5; с. 84].
Дегуманизм, постгуманизм и развитие технологий оказываются во многом одно-порядковыми явлениями. Не только Хай-деггер, но и такие философы как К. Ясперс, А. Швейцер, Х. йонас, Л. Мамфорд, Ж. Эл-люль и др. показали опасности технизации и машинизации человеческого бытия. В этом контексте, мы полагаем, уместно обратиться к антропологическому и этическому опыту русской философии, отличительной чертой которой является пристальное внимание к человеку, к его духовному бытию и нравственному состоянию. Не случайно, что антропологизм называется наиболее существенной типологической характеристикой русской философии. Антропологическая проблематика, как пишет современный
исследователь В.Ю. Даренский, «разрабатывалась как в рамках православной философии, так и в секулярных направлениях мысли, однако и там, и там обнаруживается реализация базовой парадигмы преображения человека, неизменно свойственной русской философии в целом в качестве определяющей черты русской мысли» [2; с. 14]. Русский духовно-нравственный антропологизм может выступить в качестве реальной альтернативы бездуховному постгуманизму западной цивилизации.
Можно, конечно, сказать, что это принципиально несопоставимые дискурсы -дискурс русской религиозной философии и дискурс современной постчеловеческой философии. однако, при все гигантском несходстве их объединяет философский интерес к человеку, и важно отметить все имеющиеся различия в понимании того, что есть человек, какова его сущность и судьба. Несмотря и на то, что эти дискурсы принадлежат к различным историческим периодам - к цифровому и доцифровому, философский подход все же минимизирует временные различия, апеллируя к вечным проблемам. В этом смысле идеи русской философии, высказанные в доцифровой период, имеют не меньшее значение, чем идеи современных интеллектуалов, стремящихся, не всегда удачно, проигнорировать вечные проблемы, то есть исключить метафизику.
итак, в основании антропологического опыта русской философии лежит идея преображения. В контексте этической проблематики важно сопоставить мысли русских философов о преображении человека с современными версиями усовершенствования человека, развиваемые в постгуманистических антропологиях. Это важно как для раскрытия богатого ресурса русской мысли, представляющейся актуальной сегодня, так и для понимания метафизической и этической бедности постгуманистических концепций
на фоне построений русской философии. Эта бедность проявляется, прежде всего, в том, что эти концепции вообще стремятся обходиться без философии, поскольку последняя в своей сущности стоит на страже традиционного образа человека и подвергает решительной критики все утопические проекты по кардинальному преобразованию человека.
Здесь необходимо сделать терминологическое уточнение. В литературе бытуют два понятия: «постгуманизм» и «трансгуманизм», между которыми существует значительное различия. Но в нашей работе мы следуем за исследователем Н.Н. Ростовой, которая полагает, что трансгуманизм, наряду с «метагуманизмом», «ингуманизмом», нечеловеческими антропологиями, новым материализмом относится к постгуманистической стратегии, главным для которой является «отказ от идеи исключительности человеческого существования» [11; с. 55]. Именно это объединяет данные направления, которые совершают атаку на традиционный образ человека, в котором идея антропологической исключительности, привилегии человека занимает центральное место. В какой-то мере это обосновано, поскольку классический гуманизм, особенно в своей секулярной версии не просто возвысил человека, поставив его в привилегированное положение, но наделил человеческое существо поистине божественным статусом. Такая идеолатрия человека, конечно, не оправдана, но не мерее оправдана реакция на это, низводящая человека до уровня элементарных существ.
Как раз русская философия пытается одновременно сохранить высокий статус человека как «образа Божьего», что несомненно, означает приоритетное положение человека в мире, и в то же время, лишить его той неоправданно горделивой претензии на абсолютную власть, прежде всего над природой, которой грешит секулярный гуманизм, абсолютизировавший человека в его
наличном, нравственно не преображенном состоянии.
Безусловно, что идея преображения человека - это изначально религиозная идея, появившаяся в рамках христианской антропологии. Своими корнями она уходит в мистико-аскетический дискурс восточного христианства, для которого центральной идеей является идея обожения человека. Однако, в контексте русской философии она выходит из непосредственного религиозного контекста и становится своего рода нравственной парадигмой, вбирающей в себя и секулярные направления, как отметил В.Ю. Даренский. В самом общем и широком плане преображение человека - это внутреннее духовно-нравственное преобразование, в то время как усовершенствование - это внешнее, психофизиологическое оздоровление и улучшение когнитивных способностей. Конечно, мало ограничиться такой, хотя и важной, но очень широкой констатацией. Необходимо раскрыть сущность того, что имеется ввиду под преображением человека в русской философии.
Каковы же дискурсы преображения в отечественной философской мысли?
Центральный пункт идеи преображения, ее начало коренится в этической установке, согласно которой сущее не равно должному. Этот принцип, обнаруживаемый еще в аристотелевской этике, имеет универсальное значение, присущий европейскому дискурсу моральной философии. В самом общем плане он означает некий горизонт должного, с которым необходимо сверять все проявления наличного бытия. Согласно этому принципу, этика обладает регулятивной функцией на основании определенной системы ценностей видоизменять мысли и поступки индивида сообразно этой системе. Со временем такая регулятивная этика эволюционирует в право, практически сливаясь с ним. То, что исследователь говорит о праве, его регулятивной функции применимо и к этике: «Регулятивная функция права
проявляется и тогда, когда оно, воздействуя на личность, социально ориентирует ее поступки. Нормы права указывают образцы должного поведения, удерживают от нежелательных для общества действий, влияют на выбор целей деятельности и средств их достижения» [4; с. 59].
В русской нравственной философии все же иное понимание этики, ее функций и ее взаимодействия с правом. Это, прежде всего, идея неразрывности права и нравственности при верховенстве нравственной идеи. Крупнейший отечественный философ права П.И. Новгородцев, характеризуя правовые идеи В.С. Соловьева, пишет: «Служить целям нравственного прогресса, помогать нравственному началу распространяться среди людей - во та высшая задача права, которую Соловьев подчеркивает» [9; с. 526-527]. Такое понимание права присуще и самому Новгородцеву. Цель - нравственный прогресс, средство -право. Право не самодовлеюще и не самодостаточно, как в теориях правого позитивизма, присущего западной Европе. Более того, Новгородцев подчеркивает, что для Соловьева должное есть искомое состояние, означающее духовную силу веры в истину и добро, несмотря на кажущееся торжество зла. Можно сказать, что в русской философии в лице Соловьева здесь имеет место идея нравственного преображения права.
Акцент на правом аспекте важен, поскольку право отвечает за внешнюю организацию социальной реальности, и если идея преображения проникает и в эту сферу, то это говорит об исключительной силе нравственности, о стремлении внести свет нравственных начал во все области жизни. Таков нравственный, или в данном случае, практический характер русской философии, о котором известный историк русской мысли А.А. Ермичев говорит, что «постоянной доминантой русского сознания становились формулы "одействорения истины", "перевода философии в жизнь"» [3; с. 11].
Только синтез права и нравственности может придать праву реальную действующую силу, поскольку регуляция будет затрагивать не только внешние аспекты поведения человека, но внутренние, его совесть, прежде всего. Это, безусловно, идеал, не вполне достижимой в жизни, но движение в его строну характеризует совершенно определенно и русскую философию, и русскую культуру в целом.
Идея преображения, конечно, достигает своей полноты по отношению к человеку, к его подлинному бытию, которое определяется нравственным достоинством. Одно из принципиально важных пониманий того, что есть преображение представлено В.Ф. Эрном, который увязывает его с проблемой свободы как непременного условия человеческого существования. В работе «Социализм и проблема свободы» он говорит следующее: «Или освобождение будет призрачным, или же оно должно быть утверждением той свободы, которая собой отменяет законы нашей косной природы. Но что значит отменить законы природы? Это значит - иметь реальную власть над ними; это значит быть в состоянии один элемент жизни перевести в качественно новое для него состояние. Это значит - явление претворить в ноумен, бывание в бытие. Но это превращение есть преображение» [20; с. 171].
Речь здесь идет о человеке, «живом единстве человеческой индивидуальности», который является посредником между царством свободы и царством природы. Но человек не является каким-то пассивным посредником между этими царствами; он активный агент нравственного воздействия на «косную природу» и вне его, и внутри себя. И это воздействие есть преображение, и в этом, полагает Эрн, и заключается назначение человека. «Без признания именно за человеком назначения утвердить царство свободы в царстве необходимости, -продолжает он, - не может быть осмыслен процесс вселенского освобождения, ибо это
освобождение совершается и должно совершаться через людей, и не каким-нибудь внешним и независящим от них образом [20; с. 172].
Более того, преображение, согласно философу, затронет все мироздание, включая время и смерть: «Время исчезнет, Смерть победится, и из пламени преображения возникнет новая земля под новыми небесами. Все его существенное содержание будет переведено в иные измерения. Вся жизнь его, преобразившись, будет возведена на качественно новую и абсолютную ступень» [20; с. 218]. Эта христианская идея получает философскую трактовку, поскольку дано некоторое объяснение тому феномену, который в религии воспринимается исключительно на уровне чуда.
Таким образом, из рассуждений В.Ф. Эрна о преображении выделяются две принципиально важные идеи: то, что преображение ведет к свободе; и что в этом заключено предназначение человека, высший смысл его жизни. Свобода и смысл - вот тот нравственный контур идеи преображения в русской философии, которая разительно отличается от концепции усовершенствования человека, принятого в трансгуманизме (и постгуманизме), который не предполагает ни свободы, ни смысла. Ничего подобного нет ни в книге Р. Курцвейла «Эволюция разума» [6], ни у Б. Латура в «Политике природы» [7], ни у Р. Брайдотти в «Постгуманизме» [1] ни у других адептов новой антропологии.
В новых антропологиях речь идет по-преимуществу об искусственном интеллекте, о когнитивных способностях человека, о стратегии биохакинга как радикальном улучшении своей физиологической основы, и в идеале - бесконечном продлении жизни вплоть до бессмертия. Чего здесь точно нет, так это вопроса о смысле существования человека. Зачем нужно долго жить и иметь идеальное здоровье? Зачем развивать когнитивные способности? За-
чем бессмертие? Зачем усовершенствовать человеческую природу? Можно сказать, что это самоочевидные вещи, априорные и универсальные ценности, однако, это не так. Человек не может не задаваться вопросом о смысле. Все эти традиционные вопросы классической метафизики выносятся за скобки как препятствующие достижению практических целей усовершенствования физических, психических и когнитивных способностей человека.
Здесь проходит принципиальный водораздел между русской философией, для которой вопрос о смысле жизни - главный вопрос и теми новыми постантропологическими стратегиями, которые сегодня достаточно популярны.
Важно отметить, что идея преображения в русской философии немыслима без вопроса о нравственном смысле жизни. и такова принципиальная позиция отечественной мысли: для жизни, тем более для бессмертной жизни (как полагается в трансгуманизме) необходимо ее нравственное оправдание, то есть смысл. Вне этого любая форма не только бессмертной, но и долгой и здоровой жизни принципиально бессмысленна, а значит она не сможет принести той удовлетворенности существованием, на которое рассчитывают сторонники трансгуманизма. Для преображения, как и для усовершенствования необходимо оправдание, то есть нахождения такого смысла, который высветит наличное существование со всеми его проектами.
Сущность человека в том, что он не просто живет, а стремиться жить осмысленно. и поэтому поиск смысла является существенной (если не главной) антропологической чертой. именно это и показал совокупный опыт русской философии. остановимся на некоторых важных этико-антропологиче-ских построениях русской мысли, парадигмах смысла жизни, органически связанных с идей нравственного преображения человеческого бытия.
обратимся к работе В.С. Соловьева «Смысл любви», в которой дана впечатляющая критика бессмысленной и безнравственной жизни. Собственно, для философа это синонимы. Его принципиальный тезис звучит так: «бессмертие совершенно несовместимо с пустотой нашей жизни» [13; с. 520]. Соловьев считает, что для большинства людей жизнь есть череда тяжелого труда и грубых чувственных удовольствий. А меньшинство, которое не обременено нуждой и необходимостью в поте лица зарабатывать на хлеб насущный, использует свою свободу как раз для «бессмысленного и безнравственного времяпровождения». иначе говоря, «свободных людей» не имеет никакого оправдания.
Философ достаточно суров в вынесении своего морального вердикта пустой жизни, претендующей на бессмертие: «для такой жизни смерть не только неизбежна, но и крайне желательна: можно ли без ужасающей тоски даже представить себе бесконечно продолжающееся существование какой-нибудь светской дамы, или какого-нибудь спортсмена, или карточного игрока? Несовместимость бессмертия с таким существованием ясна с первого взгляда» [13; с. 520]. Более того, невозможность бессмертия очевидна не только для существования игроков и спортсменов, но и для великих представителей рода человеческого. Соловьев пишет: «Можно ли представить себе Шекспира, бесконечно сочиняющего свои драмы, или Ньютона, бесконечно продолжающего изучать небесную механику, не говоря уже о нелепости бесконечного продолжения такой деятельности, какою прославились Александр Великий или Наполеон» [13; с. 521].
Таким образом, с точки зрения русского философа, ни искусство, ни наука, ни политика, ни иные временные и конечные виды деятельности не сообщают абсолютного содержания человеческой жизни и поэтому не могут быть оправданы на фоне
вечности и поэтому их агенты не достойны бессмертия. Иными словами, они не могут составить того абсолютного смысла жизни, который соответствовал бы уровню действительного нравственного достоинства человека. Таким абсолютным смыслом, согласно Соловьеву, является только истинная любовь, которая, будучи «жертвой эгоизма», избавляет нас от неизбежности смерти и наполняет, тем самым, абсолютным содержанием жизнь. Но «жертва эгоизма» возможно лишь в результате нравственного преображения человека. Это своего рода приговор всем трансгуманистическим проектам, которые не в состоянии наполнить жизнь истинным смыслом, для которого необходимо нравственное преображение личности.
Хотелось бы в этом контексте привести слова Ильи Репина, которые в концентрированном виде выражают основную мысль В.С. Соловьева: «У меня поднимаются волосы дыбом при одной мысли о возможности бессмертия на Земле» [11; с. 266]. Это не означает, что он был сторонником грубого материализма, напрочь отсекающего всякую трансцендентную перспективу существования. Это означает, что в наличных, несовершенных и не преображенных условиях земного бытия бессмертие не только невозможно, но и крайне нежелательно, так как в случае (абсолютно гипотетического) его достижения произошло бы увековечение зла.
Методология, разработанная В.С. Соловьевым, согласно которой никакие конечные и относительные цели и ценности не могут придать абсолютного содержания жизни и поэтому не являются ее подлинным смыслом, который требует непрестанного поиска и нравственного преображения, была блестяще развита в трудах многих русских философов, и, прежде всего в книгах Е.Н. Трубецкого и С.Л. Франка с одноименным названием «Смысл жизни». Нравственные искания Ф.М. Досто-
евского и Л.Н. Толстого также относятся к этой коренвой философеме.
Книга С.Л. франка - это грандиозная философия смысла жизни, «выразительный финал русской философской симфонии» (Н.К. Гаврюшин), одно из вершинных произведений русской философской культуры. он говорит, что вопрос о смысле жизни относится к так называемым «проклятым» вопросам, характерным именно для отечественной философии. или, он уточняет: «этот единый вопрос «о смысле жизни» волнует и мучает в глубине души каждого человека» [16; с. 492]. От него можно отмахнуться, предать забвению, погрузившись в толщу будничных дел. Но это лишь на время, пока этот вопрос вновь не вернутся и не начнет еще сильнее мучать человека, требуя от него ответа. Важно то, что философ отмечает, что именно русский человек особенно сильно страдает от бессмысленности жизни.
В своей книге С.Л. Франк следует главной установке В.С. Соловьева и показывает, что никакого имманентного смысла жизнь не имеет (формула «смысл жизни в самой жизни»), причем ни индивидуальная, ни общая жизнь человечества. Чтобы иметь смысл жизнь должна быть чем-то большим, чем простое проживание, пускай даже и обремененное многими важными делами. Он пишет: «Чтобы быть осмысленной, наша жизнь - вопреки уверениям поклонников «жизни для жизни» и в согласии с явными требованиями нашей души - должна быть служением высшему и абсолютному благу» [16; с. 515].
Смысл как служение - это принципиально новая, абсолютно неутилитарная концепция, требующая соборного всеобщего дела и преображения мира. Здесь в полной мере проявляют себе две главные философемы русской мысли - соборность и всеединство. «Человек, - говорит Франк, - призван сообща преобразить мир и спасти его, устроить его так, чтобы высшая его
цель была действительно осуществлена в нем» [16; с. 502-503]. Очевидно, что преображение и спасение мира как нравственная задача, обозначенная русской философией, на бесконечность отстоят от задач психофизического усовершенствования человека, присущего новым антропологиям.
идея служения, критика дигитального бессмертия звучит и у современных отечественных исследователей. Так, А.С. Тимощук, анализируя воззрения известного российского философа В.А. Кутырева, в частности его манифест феноменологического суб-станциализма, отмечает: «Уход в машинное и цифровое бессмертие справедливо разоблачается как очередное прельщение технократической цивилизации, цифровой самообман. Подлинная иммортология, несомненно, может быть основана на идеях служения, почвы, коэволюции» [14; с. 12].
Близкие по духу С.Л. Франку идеи о смысле жизни можно встроить и у В.В. Розанова, и у В.и. Несмелова, и у А.и. Введенского, и у М. Тареева, и у других русских философов, для которых, прежде всего, важная была нравственная составляющая жизни, вне которой никакой прогресс, никакое усовершенствование не оправдана и невозможно. Стремление к смыслу жизни через нравственное преображение можно сказать является типологической чертой русской философии. Поэтому такое влечение к идеалу, к совершенству, которое обнаруживается на всех этапах русской мысли.
И соответственно, понимание этики не как дескриптивной или прескриптивной дисциплины, как принято в западной традиции, а как духовного служения, нравственного задания, призванного наличную (несовершенную, греховную и ущербную) действительность не просто улучшить, но преобразить в стремлении к высшему нравственному идеалу. Таков смысл духовного преображения в русской философии, который значительно отличается от различных современных биотехноло-
гических усовершенствований человека, принятых в новой антропологии и призванных лишь к эмпирическим «улучшениям» психофизиологических показателей вне какого бы ни было соотнесения с нравственным смыслом жизни.
References
[1] Bridotti R. Posthuman. M.: Publishing House of the Gaidar Institute, 2021. 408 p.
[2] Darensky V.Yu. The paradigm of human transformation in Russian philosophy of the twentieth century. St. Petersburg: Aleteyya, 2018. 326 p.
[3] Ermichev A.A. Three times of the "golden age" of
Russian philosophy // Russian Philosophy. 2022. Issue. 1(3). - St. Petersburg: Publishing House of the RKhGA, 2022. Р. 9-28.
[4] Kovtun Z.L. On the implementation of the regu-
latory function of law // Theory and practice of social development. 2016. № 1. P. 57-60.
[5] Kriman A.I. Rethinking the main questions of philosophy in the context of posthumanism // Vestn. Moscow university Ser. 7. Philosophy. 2020. № 4. P. 68-85.
[6] Kurzweil R. The evolution of the mind. M.: Pub-
lishing house "E", 2015. 352 p.
[7] B. Latour Politics of nature. M.: Ad Marginem Press, 2018. 336 p.
[8] Mechnikov I.I. Sketches of optimism. M.: Nauka,
1988. 328 p.
[9] Novgorodtsev P.I. The idea of law in the philos-
ophy of Vl. P. Solovyov // Novgorodtsev P.I. About the social ideal. M.: Press, 1991. P. 525540.
[10] Repin I. Death // Death. Almanac. - St. Petersburg. : From "New. magazine for everyone", 1910, pp. 265-269.
[11] Rostova N.N. Anti-humanism: overcoming humanism or its new version? // Bulletin of the Tomsk State University. 2021. № 63. P. 55-62.
[12] Savitsky A.K. Non-dogmatic concepts of Russian immortology // Bulletin of culture and arts. 2019. № 4 (60). pp. 76-83.
[13] Soloviev V.S. The meaning of love // Solovyov V.S. Op. in 2 vols. M.: Thought, 1988. Vol. 2. P. 493-548.
[14] Timoshchuk A.S. Temptation by Immortology vs. Caring for the soul // Man. Culture. Education - Human. Culture. Education, 2020. № 1 (35). pp. 8-14.
[15] Fedorov N.F. Collection of Op. in 4 volumes. Volume IV. - M.: 2004. 5687 p.
[16] Frank S.L. The meaning of life / The meaning of life: Anthology: Comp. N. K. Gavryushin. M.: Progress-Culture, 1994. P. 489-584.
[17] Heidegger M. Detachment // Heidegger M. Conversation on a country road: Collection. M.: Higher. School, 1991. P. 80-102.
[18] Huberman D. Transformation of Immortality: Intelligence Cloning, Transhumanism and the Search for Digital Eternal Life // Archeology of Russian Death. 2020. № 6. P. 107-130.
[19] Shermer M. Heaven on earth. A scientific view of the afterlife, immortality and Utopias. M.: Alpina non-fiction, 2019. 396 p.
[20] Ern V.F. Socialism and the problem of freedom // Ern V.F. Works. M.: Pravda, 1991. P. 157-198.
Список литературы
[1] Брайдотти Р. Постчеловек. М.: Изд-во Инсти-
тута Гайдара, 2021. 408 с.
[2] Даренский В.Ю. Парадигма преображения че-
ловека в русской философии ХХ века. СПб.: Алетейя, 2018. 326 с.
[3] Ермичев А.А. Три времени «золотого века» русской философии // Русская философия. 2022. Вып. 1(3). — СПб.: Изд-во РХГА, 2022. C. 9-28.
[4] Ковтун З.Л. О реализации регулятивной функ-
ции права // Теория и практика общественного развития. 2016. № 1. С. 57-60.
[5] Криман А.И. Переосмысление основных вопросов философии в контексте постгуманизма // Вестн. моск. ун-та. Сер. 7. Философия.
2020. № 4. С. 68-85.
[6] Курцвейл Р. Эволюция разума. М.: Изд-во «Э»,
2015. 352 с.
[7] Латур Б. Политики природы. М.: Ад Маргинем
Пресс, 2018. 336 с.
[8] Мечников И.И. Этюды оптимизма. М.: Наука,
1988. 328 с.
[9] новгородцев П.И. Идея права в философии Вл. С. Соловьева // Новгородцев П.И. об общественном идеале. М.: Пресса, 1991. С. 525-540.
[10] Репин И. Смерть // Смерть. Альманах. -СПб.: Из-во «Нов. журнал для всех», 1910. С. 265-269.
[11] Ростова Н.Н. Антигуманизм: преодоление гуманизма или его новая версия? // Вестник Томского государственного университета.
2021. № 63. С. 55-62.
[12] Савицкий А.К. Недогматические концепции русской иммортологии // Вестник культуры и искусств. 2019. № 4 (60). С. 76-83.
[13] Соловьев В.С. Смысл любви // Соловьев В.С. Соч. в 2-х тт. М.: Мысль, 1988. Т. 2. С. 493-548.
[14] Тимощук А. С. Искушение иммортологией vs. Забота о душе // Человек. Культура. Образование - Human. Culture. Education, 2020. № 1 (35). С. 8-14.
[15] Федоров Н.Ф. Собрание соч. в 4 томах. Том IV. - М.: 2004. 5687 с.
[16] Франк С.Л. Смысл жизни / Смысл жизни: Антология: Сост. Н. К. Гаврюшин. М.: Прогресс-Культура, 1994. С. 489-584.
[17] Хайдеггер М. Отрешенность // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Сборник.
М.: Высш. шк., 1991. С. 80-102.
[18] Хуберман Д. Трансформация бессмертия: клонирование интеллекта, трансгуманизм и поиск цифровой вечной жизни // Археология русской смерти. 2020. № 6. С. 107-130.
[19] Шермер М. Небеса на земле. Научный взгляд на загробную жизнь, бессмертие и утопии. М.: Альпина нон-фикшн, 2019. 396 с.
[20] Эрн В.Ф. Социализм и проблема свободы // Эрн В.Ф. Сочинения. М.: Правда, 1991. С. 157-198.
