CC BY
18
УДК 94(470.6)"18"
С. С.-А. Мутаев
УСЛОВИЯ И ПУТИ СУДЕБНО-АДМИНИСТРАТИВНЫХ ПРЕОБРАЗОВАНИЙ В РЕГИОНЕ СЕВЕРО-ВОСТОЧНОГО КАВКАЗА В 60-70-е ГОДЫ XIX ВЕКА
Статья посвящена становлению судебно-админи-стративных институтов Российской империи на территории Северо-Восточного Кавказа во второй половине XIX в. после завершения там военных действий. Автор указывает на особенности устройства судебных учреждений и реализации судебной практики, сочетавшие элементы имперского и горского судопроизводства. Это было обусловлено переходным периодом, связанным с инкорпорацией автохтонного населения в социально-политическую систему Российского государства. Для правительства было достаточно признания верховенства монархии как стержня державного мироустройства. Выстраивая административно-судебную систему на Северо-Восточном Кавказе, власти должны были учитывать тот факт, что местные народы не обладали необходимым опытом проживания в условиях господства государства, с его надэтническими и надфамильными ценностями. Адат по-прежнему занимал значительную нишу в горском правосознании. Горские общества не практиковали разделение права на гражданское и уголовное и считали мерилом справедливости возмещение материального ущерба потерпевшей стороны за счёт виновника. Учет местных традиций позволил российской администрации постепенно внедрить имперские политико-правовые ин-
ституты и связанную с ними практику в повседневную жизнь горцев с наименьшими издержками. Стремясь разделить ответственность за принимаемые решения и таким образом увеличить кредит доверия, кавказская администрация повсеместно включала представителей от местных обществ в судебные и административные структуры. Новая административно-судебная система имела чётко выраженную властную вертикаль, на вершине которой находился начальник Дагестанской области. В его руках были сосредоточены все административные, финансовые, хозяйственные, судебные и военные полномочия. Военное руководство должно было принимать и рассматривать жалобы на решения окружных судов, могло пересмотреть вынесенный приговор и даже передать решение вопроса на рассмотрение командующего войсками области. Исследуемая проблематика остается в определенном смысле актуальной и может служить примером позитивного опыта для административно-правовой деятельности современных властных структур края.
Ключевые слова: горские общества, Российская империя, судопроизводство, военно-народное управление, кавказская администрация, традиция.
S. S.-A. Mutaev
THE CONDITIONS AND WAYS OF JUDICIAL AND ADMINISTRATIVE TRANSFORMATIONS IN THE REGION OF THE NORTH-EASTERN CAUCASUS IN THE 60-70s OF THE XIX CENTURY
The article studies the formation of the judicial and administrative institutes of the Russian Empire on the territory of the North-Eastern Caucasus in the second half of the XIX century after the completion of military actions. The author points to the peculiarities of the judicial institutes system and realization of the judicial practice combining elements of imperial with highland legal procedure. It was caused by the transition period, connected to the incorporation of the autochthones into social and political system of the Russian State. It was enough for the government that monarchy was recognized as the core of the state. Building up the administrative and judicial system in the North-Eastern Caucasus the authorities had to account the fact, that locals didn't have the necessary experience of existence in the state domination with its above classes and family values. Adath still took the significant recess in the highland notion of legality. Highland societies did not practice the rights' division into civil and criminal and thought of the justice as the compensation of the material damage of the side that had suffered loss at culprit's expense.
The appreciation of the local traditions made it possible for Russian administration to instill gradually the imperial
political institutes and the attendant practice in the everyday life of highlanders properly. The Caucasian administration included representatives of the local societies into judicial and administrative structures everywhere, trying to share the responsibility for decisions and strengthen faith. The administrative and judicial system had a distinct powerful vertical line, on which top there was a chief of Daghestan region. All administrative, financial, economic, judicial and military powers were concentrated in his hands. The military leaders had to accept and consider complaints on decisions of district courts, revise verdicts and submit the case to the decision of the general officer commanding.
The investigating problem nevertheless remains actual and can be the example of the positive experience of the administrative and judicial activities of the modern state structures of the region.
Key words: societies of highlanders, Russian Empire, legal procedure, military administration of the people, administration of the Caucasus, tradition.
Полиморфность российского государственного пространства диктовала свои специфичные требования к обустройству административно-правовых укладов для народов, населявших империю. Унифицировать их если и было возможно, то лишь в долговременной исторической перспективе, а потому власти, как правило, не стремились форсировать данный процесс. Продолжительное время он не считался первоочередной задачей. Для правительства было достаточно признания верховенства монархии как стержня державного мироустройства. Но после проведения череды буржуазных преобразований, которые изменили облик страны, судебно-административные институты неминуемо должны были трансформироваться, чтобы соответствовать новым историческим реалиям.
Для Кавказа наступал период его встраивания в общеимперскую систему управления, схожую с другими частями государства, и постепенного отказа от особого статуса, который он имел в предшествующие десятилетия. Это имело как свои положительные стороны, так и неминуемые издержки, цена которых варьировалась в зависимости от готовности автохтонных народов поступиться частью своего привычного жизненного уклада.
Завершившееся вооружённое противостояние давало возможность сосредоточиться на выполнении этой задачи, которая позволяла повысить эффективность управления краем, а самое главное - убедить его жителей, что они такие же равноправные подданные императора, как и все остальные народы России [3, с.11]. Судебно-ад-министративная универсальность, единые правила, которые распространялись на всё правовое пространство страны, в перспективе позволяли выходцам с Северного Кавказа успешно адаптироваться в любом её регионе. В отдалённой перспективе речь могла идти о «правовой аккультурации», хотя никто не смог бы сказать, как долго придётся ждать этого результата.
На Северном Кавказе контроль и управление автохтонными народами осуществлялись военными чинами. Первоначально главнокомандующий Кавказской армии, а затем командующий войсками Кавказского военного округа возглавляли всю систему военно-народного управления. Вышестоящей инстанцией над ним был военный министр, т.е. в регионе фактически сосуществовали две ветви управления - военная и гражданская. Это не могло не приводить к конкуренции между ними, что не всегда шло на пользу дела. Отсутствовала определённость и иерархичность в самом процессе доведения до высшей инстанции в лице императора информации по тем или иным вопросам, связанным с ситуацией в регионе.
Кавказское направление курировала Азиатская часть департамента Главного штаба, которая так же, как и Кавказский комитет, не всегда была компетентна в тех проблемах, которые должна была разрешать. Специфика армии и её «мозгового центра» в лице Главного штаба заключалась в решении, прежде всего, военных вопросов,
а ситуация на Кавказе требовала комплексности, разработки хозяйственных, финансовых, культурных направлений в проводимом политическом курсе. Пока на Кавказе продолжались боевые действия, менять что-либо было нельзя, но после завершения активной фазы противостояния сохранявшееся положение начинало выглядеть анахронизмом и должно было претерпеть кардинальные изменения.
В целом в интересующий нас период сохранялась та же управленческая практика, которая была принята в середине 40-х гг. XIX в., и Петербург лишь формально контролировал и вмешивался в дела наместничества. Но именно в 60-70-е гг. XIX в. сложилось понимание того, что нужно менять сам принцип взаимодействия кавказской администрации и центральных органов управления. Регион переставал быть «проблемной экзотикой» и становился органичной частью имперского пространства со всеми его универсалистскими особенностями [6, с. 315-368].
Но, как показали дальнейшие события, торопливость в этом вопросе была неприемлема. При всех успехах происходивших модернизационных трансформаций край не стал в полной мере походить на другие российские губернии и по-прежнему сохранял серьёзный и взрывоопасный потенциал [13, с. 173-183].
Выстраивая административно-судебную систему на Северо-Восточном Кавказе, власти должны были учитывать тот факт, что местные народы не обладали необходимым опытом проживания в условиях господства государства, с его надэт-ническими и надфамильными ценностями. Даже титанические усилия имама Шамиля не смогли поколебать власть традиции в местном социуме. Адат по-прежнему занимал значительную нишу в горском правосознании. Они не практиковали разделение права на гражданское и уголовное и считали мерилом справедливости возмещение материального ущерба потерпевшей стороны за счёт виновника.
В своё время Шамиль «полагал, что фундаментом могущества имамата является уравнение шансов людей вне зависимости от их принадлежности к «фамилиям» (кланам), то есть всё то же обуздание кланболизма» [4]. Нечто подобное стремилась утвердить и империя, которая, хотя и ликвидировала имамат, но не могла не оценить достижений его лидера. Государство попыталось выступить в качестве защитника интересов отдельного горца, причём, не интересуясь, делегировал ли он ему это право. На практике формально благие намерения вызывали раздражение и рассматривались как грубое вмешательство в жизнь человека, привыкшего самостоятельно защищать собственные интересы в суде.
Как признавала и сама российская кавказская администрация, «наказания по нашим законам за убийство и поранение, происшедшие в ссоре, по кровомщению, по увозу женщин, или другим обидам, считающимся у горцев кровными, не только не вселяют в народе доверенности и уважения к нашему правосудию, но принимаются за неспра-
ведливость. По их мнению, только сторона, считающая себя обиженною, может искать по подобным преступлениям удовлетворения» [1, с. 425].
Изменить существующие правила было непросто. Данный процесс должен был неминуемо затянуться на несколько поколений, но и откладывать столь болезненную проблему «на завтра» российская власть не могла. Нужно было адаптировать горцев к правилам имперского общежития, которые были далеко не оптимальны и вызывали шквал критики даже у тех, кто вырос и сформировался в их среде.
Между тем ликвидация имамата создала административно-правовой вакуум на Северо-Восточном Кавказе. Следовало как можно скорее внедрить здесь собственную систему управления, чтобы не провоцировать эскалацию новой волны насилия, характерную для безвременья. Назывались даже сроки, которые, по мнению кавказского начальства, были необходимы, чтобы поменять мировоззрение местных народов. Так, А. И. Барятинский считал, что двадцать лет мира позволят замирить навеки кавказских горцев, и предлагал шире использовать уже сложившиеся и овеянные традициями правила регламентации их жизни [1, с. 1287]. Такой подход ляжет в основу реформ, которые будут проведены в регионе.
Сделав ставку на адат, наместник нуждался в силе, которая должна была поддерживать его начинания. Ею стала армия, гарнизоны которой располагались во всех ключевых местах края. Пожалуй, никто не мог сравниться с таким знанием местных реалий, как офицеры, жизненный путь многих из которых был связан с Кавказом. Опыт использования армии для судебно-адми-нистративной деятельности уже имелся, а потому возникшее в дальнейшем военно-народное управление было вполне закономерным явлением в имперской судебной практике [2, с.87 - 93; 10, с.22].
Сам А.И. Барятинский апробировал этот метод в Чечне, когда внедрил «мехкеме», сочетавшее горское традиционное судопроизводство с контролем со стороны российских властей [8, с. 42]. Делалось это «в виде опыта», который в итоге был признан удачной, хотя и временной мерой [9, с. 648].
Теперь предстояло распространить военно-народное управление на всю территорию Северо-Восточного Кавказа и добиться того, чтобы адатное судопроизводство не противоречило основным законам империи. Следить за этим предстояло военным властям, прямое вмешательство которых в местную судебную практику признавалось возможным в исключительных случаях. На первый взгляд, эта схема вообще выводила духовенство за рамки судопроизводства. Но жизнь показала, что сделать это не просто затруднительно, а вообще невозможно.
Одним из первых подвергся преобразованию Дагестан. После завершения боевых действий на его территории власть делили между собой военная администрация и представители старой знати, которая после ликвидации имамата
рассчитывала вернуть себе былое могущество. Нужно было без промедления регламентировать местное управление и судопроизводство, что и сделал князь А. И. Барятинский, когда в апреле 1860 г утвердил «Проект положения об управлении Дагестанскою областью».
Согласно его положениям формировалась Дагестанская область в составе Кавказского края. В свою очередь, она состояла из четырёх военных отделов и двух гражданских управлений. Военные отделы включали Северный, Южный, Средний и Верхний Дагестан, где были учреждены округа, а гражданское управление - Дербентское градоначальство и управление городом Петровском. Сохранялись и три ханства вместе с шамхальством Тарковским.
В пункте 11 говорилось, что военное управление подразделялось на три отрасли, включавшие управление войсками, горскими обществами и ханское управление. Руководил всем этим начальник Дагестанской области в звании командующего войсками. В его подчинении находились Штаб и Канцелярия.
Канцелярия, в свою очередь, состояла из двух отделений, одно из которых занималось непосредственно проблемами автохтонных народов. Оно с отчётами выходило на начальника Штаба, и такая практика должна была сохраняться до тех пор, пока Дагестан находился в военном управлении.
Для осуществления судебной практики учреждались Дагестанский областной суд, ведавший гражданскими и уголовными делами, расположенный в Дербенте, и Дагестанский народный суд, рассматривающий вопросы, связанные с туземным населением, находящийся в Темир-Хан-Шуре.
Во главе каждого отдела были свои воинские начальники. Были они и во главе округов. Что касается Тарковского владения, то здесь по-прежнему управлял шамхал, а ханствами - ханы. Обращает на себя внимание тот факт, что в состав окружного управления, помимо российских офицеров, входили ещё и медики, «для пользования жителей округа», а также представители местных обществ [1, с. 435].
Оговаривалось, что «состоящие при округах медики, находясь в полном распоряжении начальников окружных управлений, обязаны лечить являющихся, или представляемых к ним больных бесплатно...» [7, с. 263]. Представляется, что такая забота должна была обеспечить авторитет и уважение новым органам власти со стороны местных жителей.
Каждый округ делился на наибства. Исключение было сделано для Кайтаго-Табасаранского и Даргинского, т.к. власти сочли возможным оставить здесь уже привычные формы управления.
По новым правилам управление Дагестанской областью осуществлялось по законам империи и по народным обычаям. Подчёркивалось, что данные правила не являются догмой и могут подвергаться коррективам. При необходимости можно было вносить дополнения «на основании опыта и развивающейся в них потребности» [7, с. 263].
Административно-судебная система имела чётко выраженную властную вертикаль, на вершине которой находился начальник Дагестанской области. В его руках были сосредоточены все административные, финансовые, хозяйственные, судебные и военные полномочия. Военное руководство должно было принимать и рассматривать жалобы на решения окружных судов, могло пересмотреть вынесенный приговор и даже передать решение вопроса на рассмотрение командующего войсками области.
Окружные начальники возглавляли Окружные народные суды и имели в них право голоса. Привилегией председателя было получение перевеса при голосовании, если мнения разделялись в равной степени.
Наибы, среди прочего, наделялись полицейскими функциями. Для них разрабатывались соответствующие инструкции, которых они придерживались. Бросается в глаза то, что «сельское управление в Дагестане остаётся на прежнем основании, т.е. селениями управляют выборные от общества старейшины» [7, с. 263]. Имперская власть явно не хотела вмешиваться в разрешение бытовых вопросов и менять устоявшиеся обычаи и традиции. Это было чревато многочисленными конфликтами с населением, да и обошлось бы казне в огромную сумму на содержание чиновничьего аппарата.
Стремясь разделить ответственность за принимаемые решения и таким образом увеличить кредит доверия, кавказская администрация повсеместно включала представителей от местных обществ в судебные и административные структуры. Наглядно это просматривается на примере Дагестанского областного суда, где были представлены почётные лица из числа местных авторитетов. Именно они рассматривали споры, в которых требовалось компетентное решение на основании норм адата и шариата. Это была дань полиюридизму, характерному для местной практики [5, с.215]. Каждая такая кандидатура утверждалась лично командующим войсками. Решение суда считалась принятым, если за него проголосовало большинство участников заседания. Затем его утверждал командующий областью, а в особо важных случаях - главнокомандующий Кавказской армией.
К компетенции суда относились вопросы, связанные с гражданскими спорами, разбирательствами фактов воровства, грабежа, драк, похищения женщин, конфликты внутри семьи, религиозные разногласия. Сама процедура проводилась «гласно и словесно», причём решения фиксировались как на русском языке, так и на языке, «который употребляется у туземцев для письмён» [7, с. 436].
Аналогичным образом действовали суды на территориях, находящихся под ханским управлением. Здесь уже хан был инстанцией, к которой апеллировали в случае недовольства вынесенным судебным постановлением. Если же и он оставлял жалобу без внимания, то тогда она могла быть подана военному начальству.
Командующий войсками Дагестанской области оставлял за собой право применить оружие в случае возникновения мятежа, наказать за измену, покарать за антиправительственные действия, тяжкие оскорбления государственного служащего, воровство казённого имущества, разбой. Виновники могли быть высланы из края в административном порядке, но в этом случае требовалось довести до сведения главнокомандующего обстоятельства и причины такого шага.
Окружные начальники также наделялись полномочиями применить силу, если возникала необходимость «отвратить распространение возмущения или неповиновения в крае» [7, с. 437]. В случае ареста ими преступника того отправляли в Темир-Хан-Шуру, где уже суд определял дальнейшую судьбу провинившегося.
Содержание штата чинов Дагестанской области оценивалось в 146 322 рубля серебром. Сюда входила не только оплата труда, но и расходы на хозяйственные и канцелярские нужды. Распоряжался и распределял эту сумму командующий войсками в Дагестане.
Исследователи отмечают, что российская администрация признавала успешность ряда шагов имама Шамиля. Иначе трудно объяснить тот факт, что, ликвидировав имамат, империя сохранила наибства как первичный уровень в административно-территориальном делении Дагестана. «Пришлись ко двору» и те кадры, которые были подготовлены главой мюридов. Они достаточно ответственно относились к исполняемым обязанностям и даже рисковали жизнью, стремясь выполнить взятые на себя обязательства. При всей настороженности к таким людям современники отмечали, что, по крайней мере внешне они были лояльны новым властям [13, с. 190].
Ставка на «старую» и «новую» элиту из числа автохтонных народов позволяла обеспечить относительно безболезненное распространение новых судебно-административных институтов. Кроме того, это демонстрировало наличие социального лифта для тех, кто готов был признать новую власть. В глазах горцев такой подход должен был продемонстрировать приверженность царской администрации привычной старине, которую разрушал имам Шамиль в процессе своих революционных преобразований. Таким образом, пытались использовать недовольство тех, кому изменения прошлых лет пришлись не по нраву.
Активное привлечение к судопроизводству местных авторитетных лиц было необходимо ещё и по той причине, что российская администрация нуждалась в компетентной консультации по самым разным вопросам. Изучая непосредственно на местах правовые традиции, можно было избежать ошибок, которые, как показывал опыт, нередко приводили к массовому возмущению.
Со временем удалось оттеснить старую родовую знать от судебно-административной практики. Ханы утрачивали авторитет в глазах соплеменников, т.к. в любой момент их решение можно было оспорить в вышестоящей инстанции военно-народного управления. Сами они также
утрачивали интерес к такого рода статусным занятиям, начинали относиться к ним формально. С одной стороны, такая тенденция свидетельствовала о возрастании авторитета имперских властных институтов, но с другой - просчёты судопроизводства отныне ассоциировались с представителями государства в лице её чиновников.
Реально всеми текущими делами занимались ханские помощники. Они действовали от имени своего повелителя, но ни для кого не было секретом, что это их собственные решения [11, л. 4-4 об]. Власть ханов и шамхалов приобретала бутафорские черты, а сами они предпочитали жить на пенсии, выплачиваемой правительством, а не на доходы, получаемые от вчерашних подданных. Стоит ли удивляться, что многие стали добровольно отказываться от власти, которая не приносила ничего, кроме пустых хлопот. Процесс этот имел ненасильственный характер и был инициирован самими владельцами [11, л.6].
Как следствие - относительно мирное протекание судебно-административной реформы в крае. Имевшие место эксцессы не потребовали серьёзного военного вмешательства и ограничились скорее готовностью применить силу, нежели реальным кровопролитием [12, л. 1].
К 1867 г процесс распространения военно-народного управления на территории Дагестана в общих чертах завершился. В качестве компенсации за утерянное положение местные правители получили от казны щедрые отступные. Помимо денежного содержания, им передавались крупные земельные наделы. Они могли самостоятельно заниматься хозяйственной деятельностью либо продать участки желающим (или сдать в аренду).
Но финальная точка была поставлена в следующем году, когда вышло в свет «Положение о сельских обществах Дагестанской области» [7, с. 292-303]. Оно регламентировало права и обязанности непосредственного сельского управления на местах, которое традиционно отличалось автономностью и закрытостью от внешнего воздействия. Оговаривались правила устройства сельских обществ и порядок отбывания ими повинностей. Как правило, в общество входили жители одного крупного селения, а если оно было небольшим, то его либо присоединяли к крупному посёлку, либо объединяли несколько таких аулов и отсёлков.
Управление осуществляли джамаат, т.е. сельский сход, выборный старшина, кадий и сельский суд. Староста имел несколько помощников - чоу-шей. В случае необходимости сельское общество могло назначать тургаков, т.е. людей, которые охраняли поля, смотрителей ирригационных сооружений и т.п.
Джамаат состоял из совершеннолетних домохозяев и сельских должностных лиц. Каждую семью представлял только один человек, самый старший в роду. Права участвовать в сходе лишались лица, находящиеся под следствием или известные своими дурными наклонностями. Созывать сельский сход мог старшина или наиб,
а остальные участники джамаата должны были согласовывать с ними своё желание обратиться к односельчанам.
К компетенции джамаата относились: выборы должностных лиц местного самоуправления; право изгнания из общества «вредных и порочных членов его»; право принимать новых жителей в свой состав; право распоряжаться средствами, которые пожертвованы в пользу мечети; право распоряжаться землями, находящимися в общественной собственности; право обсуждать хозяйственные вопросы, касающиеся всего джамаата; контролировать расходование средств, предназначенных на решение общественных нужд; право распределять казённые повинности между членами сельского общества; помощь нуждающимся односельчанам и т.п. вопросы [7, с. 294].
Если сельский приговор выходил за рамки своей компетенции, то он считался недействительным. Решение принималось большинством голосов, от числа присутствующих на джамаате. Но в особо важных случаях, как то изгнание одного из членов общины, распоряжение общественными землями, наблюдение за расходованием средств, получаемых от использования общественных сборов, требовали поддержки не менее двух третей всех участников джамаата. Если кто-то из односельчан не мог или не хотел присутствовать на собрании, то он обязан был подчиниться его воле.
В случае несогласия с решением сельского схода можно было подать жалобу на имя окружного начальника через наиба. Тот, в свою очередь, обращался к руководству отдела со своим заключением, если не мог разрешить возникшего вопроса самостоятельно.
Малолюдные селения имели право собираться отдельно от общего собрания и обсуждать проблемы, которые касались их собственного аула. Правила работы таких сходов были аналогичны работе схода большого посёлка.
Достаточно широкие полномочия получал в этой схеме сельский староста. Он следил за порядком и мог отдавать приказания всем членам коллектива, кроме беков и их семей. Последние находились в подчинении у воинских властей. Через старшину осуществлялось взаимодействие джамаата с окружным начальством. Староста должен был своевременно информировать его о происшествиях на подчинённой ему территории, задерживать бродяг, беглых и дезертиров, приводить в исполнение решение сельского приговора, взыскивать штрафы, обеспечивать поддержку воинским командам, которые перемещались по его землям, контролировать расходование общественных сумм, не допускать межевых конфликтов, вести записи прихода и расхода денег и т.п.
Таким образом, старшина выполнял преимущественно функции контроля, но в некоторых случаях мог применить власть для наказания виновных. Например, назначить выполнять общественные работы сроком на два дня, взыскать штраф в размере рубля и даже арестовать на двое суток. Такие меры дозволялись в случае малозначительных проступков - драки без нане-
сения увечий, непотребного поведения во время богослужения в мечети, непослушания родителям, пьянства и т.п. При этом он должен был приглашать двух свидетелей, прежде чем применить свою власть к нарушителю.
Таким образом, была создана достаточно компромиссная модель взаимодействия имперской администрации и местных обществ. Учитывая, что существовал весьма непростой исторический багаж взаимных претензий и недоверия, такие шаги видятся оправданными и в конкретной
ситуации оптимальными. Имперские власти во многих случаях оставляли за собой функции наблюдателя и старались не вмешиваться в жизнь местных обществ. Это позволяло избежать многих конфликтных столкновений, хотя и замедляло процесс правовой интеграции населения в общеимперское пространство. Возобладало понимание того, что, искусственно ускорив такой процесс, можно было добиться противоположного результата.
Источники и литература
1. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Тифлис: Тип. Главного Управления Наместника Кавказского, 1904. T.XII. 1552 с.
2. Клычников Ю. Ю. Деятельность А. П. Ермолова на Северном Кавказе (1816-1827) / под редакцией и с послесловием В. Б. Виноградова. Ессентуки: АГПИ, 1999. 135 с.
3. Клычников Ю. Ю. Северный Кавказ: старые проблемы в новом измерении. (Историко-политологические очерки) / под ред. и с предисловием С.Л. Дударева. Пятигорск: ПГЛУ, 2016. 99 с.
4. Крымин А. В. Тарикат. URL: http://constitutions.ru/?p=3505 (Дата обращения: 18.01.2017).
5. Малахова Г. Н. Становление и развитие российского государственного управления на Северном Кавказе в конце XVIII-XIX вв. Ростов-на-Дону: [б.и.], 2001. 400 с.
6. Матвеев В. А. Российская универсалистская трансформация и сепаратизм на Северном Кавказе (вторая половина XIX в. - 1917 г.). Ростов-на-Дону: ООО «Омега Паблишер», 2012. 560 с.
7. Материалы для истории управления Дагестанской областью // Дагестанский сборник. Темир-Хан-Шура: [б.и.], 1902. Вып.1. С.231-372.
8. Муханов В. М. Покоритель Кавказа князь А. И. Барятинский. М.: ЗАО Центрполиграф, 2007. 428 с.
9. Полное собрание законов Российской империи. Второе собрание. СПб: Тип. 2-го Отд. Собств. Е.И.В. Канцелярии 1853. Т.XXVII. №26740. 801 с.
10. Пылков О. С. Российская армия в трансформационных процессах на северном Кавказе (конец XVIII - первая половина XIX вв.) / под ред. Н. Н. Великой. Армавир: ИП Шурыгин В. Е., 2011. 248 с.
11. Российский государственный военно-исторический архив. Ф.400. Оп.1. Д.102. Л.4-4 об.
12. Российский государственный военно-исторический архив. Ф.400. Оп.1. Д.74. Л.1.
13. Силаев Н. Ю. Северный Кавказ в составе России во второй половине XIX в.: демографические, экономические, административно-правовые аспекты интеграции: дисс... кан. ист. наук. М., 2002. 240 с.
References
1. Akty, sobrannye Kavkazskoj arheograficheskoj komissiej (The Acts Collected by the Caucasus Archeolographical Commission). Tiflis, 1904. Vol.XII. 1552 p. (In Russian)
2. Klychnikov Yu. Yu. Dejatel'nost' A.P. Ermolova na Severnom Kavkaze (1816-1827) (The activities of A.P. Ermolovin the North Caucasus) / ed by V.B. Vinogradov. Essentuki: ASRA publ., 1999. 135 p. (In Russian)
3. Klychnikov Ju. Ju. Severnyj Kavkaz: starye problemy v novom izmerenii. (Istoriko-politologicheskie ocherki) (The North Caucasus: Old Problems at New Glance (Historical and Politological Essays) / ed by Dudared S.L. Pjatigorsk: PSLU publ., 2016. 99 p. (In Russian)
4. Krymin A. V. Tarikat (Taricat). URL: http://constitutions.ru/?p=3505 (Accessed: 18.01.2017). (In Russian)
5. Malahova G. N. Stanovlenie i razvitie rossijskogo gosudarstvennogo upravlenija na Severnom Kavkaze v konce XVIII-XIX vv. (The Formation and Development of the Russian State Government in the North Caucasus at the End of the XVIII-XIX cc.). Rostov on Don, 2001. 400 p. (In Russian)
6. Matveev V. A. Rossijskaja universalistskaja transformacija i separatizm na Severnom Kavkaze (vtoraja polovina XIX v. - 1917 g.) (The Russian Universalist Transformation and Separatism in the North Caucasus (the Second Half of the XIX c. - 1917). Rostov on Don: Omega Pablisher, 2012. 560 p. (In Russian)
7. Materialy dlja istorii upravlenija Dagestanskoj oblast'ju (The Materials for the History of the Dagestan Region Government) // Dagestanskij sbornik. Temir-Han-Shura, 1902. Issue.1. P.231-372. (In Russian)
8. Muhanov V. M. Pokoritel' Kavkaza knjaz' A. I. Barjatinskij (The Caucasus Conqueror - the Prince A.J. Baryatinsky). Moscow: ZAO Centrpoligraf, 2007. 428 p. (In Russian)
9. Polnoe sobranie zakonov Rossijskoj imperii. Vtoroe sobranie (The Complete Collection of Laws of the Russian Empire. The Second Collection). St.Perersburg, 1853. Vol. XXVII. No.26740. 801 p. (In Russian)
10. Pylkov O. S. Rossijskaja armija v transformacionnyh processah na severnom Kavkaze (konec XVIII - pervaja polovina XIX vv.) (The Russian Army in Transformational Processes in the North Caucasus (the End of the XVIII - the First Half of the XIXcc.) / ed by N.N. Velikaya. Armavir: V.E.Shurygin's publ., 2011. 248 p. (In Russian)
11. The Russian State Military and Historical Archives. F.400. Inv.1. D.102. (In Russian)
12. The Russian State Military and Historical Archives. F.400. Inv.1. D.74. (In Russian)
13. Silaev N. Ju. Severnyj Kavkaz v sostave Rossii vo vtoroj polovine XIX v.: demograficheskie, jekonomicheskie, administrativno-pravovye aspekty integracii (The North Caucasus as a Part of Russia in the Second Half of the XIX c.: Demographic, Economic, Administrative and Judicial Aspects of Integration): thesis. Moscow, 2002. 240 p. (In Russian)
Сведения об авторе
Мутаев Сайди Сайд-Алиевич - аспирант кафедры исторических и социально-философских дисциплин, востоковедения и теологии Пятигорского государственного университета (Пятигорск) / aspirantura@ pglu.ru
Information about the author
Mutaev Saidi - Post Graduate, Chair of Historic and Social and Philosophic Disciplines, Oriental Studies, аnd Theology, Pyatigorsk State Linguistic University (Pyatigorsk) / aspirantura@pglu.ru
