CC BY
33
с теологией, в отношении перспектив, которые болонская система открывает для изучения теологии, а также для институционального присутствия теологии в университетах. По мнению Халлерманна, эти перспективы еще только предстоит обнаружить за грудой формальностей.
Сборник наилучшим образом соответствует поставленной автором цели: в доступной форме знакомит читателя с комплексом документов, регулирующих положение католических богословских факультетов в условиях болонского процесса. Однако успешное достижение поставленной цели не могло не иметь некоторых отрицательных последствий. Вспомогательные тексты практически ограничиваются церковно-правовыми аспектами, которыми данная тема, очевидно, не исчерпывается. Введения к основным частям и статьи глоссария написаны чересчур кратко, отсутствуют ссылки на имеющиеся исследования. Список предлагаемой к ознакомлению литературы очень неполон. Например, непонятно, чем объясняется то, что автор умалчивает о статье крупного знатока обсуждаемого вопроса, проф. Клауса Мюллера, с которым совсем недавно печатался в одном сборнике7. Из недостатков работы можно также упомянуть некоторые досадные опечатки.
Тем не менее указанные недостатки не умаляют ценности работы Халлер-манна, публикация которой, несомненно, является значимым событием для немецкой высшей школы. Однако и российским исследователям, политикам, преподавателям и студентам сборник поможет разобраться в основаниях, задачах и целях реализуемой сегодня образовательной реформы. Кроме того, пример Германии демонстрирует совершенно особые отношения между Церковью и государством, религиозный нейтралитет которого выражается в предоставлении Церкви чрезвычайных полномочий в организации католических факультетов. Познакомиться с этим опытом представляется сегодня весьма своевременным.
А. И. Черный (ПСТГУ)
Ure A. Vasili Rozanov and the Сreation: Edenic Vision and the Rejection of Eschatology. N. Y.: Continuum, 2011. 272 p.
Книга Адама Юра «Василий Розанов и творение: эдемский взгляд и отрицание эсхатологии» написана на основе диссертации, посвященной религиозной философии В. В. Розанова, которую автор защитил в Школе славянских и восточноевропейских исследований Лондонского университетского колледжа в 2009 г.
Целью работы, как отмечает автор, является исследование того, в каком направлении В. В. Розанов стремился реформировать Русскую Православную Церковь (с. 23) .
7 См.: MullerK. Die grosste Studienreform seit Humboldt. Katholische Theologie im Bologna-Prozess // Katholische Theologie an der Universitat. Situation und Zukunft / J. Schmiedl, J. E. Haf-ner, Hrsg. Ostfildern, 2009. S. 20-29.
Рассматривая существующую литературу, посвященную творчеству В. В. Розанова, автор указывает на устоявшееся представление о «непоследовательности» розановской мысли. Как отмечает исследователь, «эта книга в какой-то степени представляет собой отрицание утверждения Флоровского о том, что у Розанова не было центра» (с. 23). Так, по мнению автора, Розанов более чем последователен в своем творчестве, однако он предлагает не философскую систему, но комплексный проект, глубоко ориентированный на практику. Мысль Розанова охватывает совершенно различные темы, но все они, как указывает Юр, вращаются вокруг идеи творения.
Книга состоит из семи глав. В первых двух — «Творение и эсхатология» и «Иисус Сладчайший» — тема исследования раскрывается наиболее полно. Рассмотрев розановскую концепцию творения и его отношение к христианству, в остальных главах Юр, основываясь на достигнутых результатах, подвергает осмыслению другие сферы розановских идей.
Юр выделяет у Розанова три уровня понимания творения: творение как сотворение человека и мира Богом; творение как чувственный акт, имеющий своим результатом рождение нового человека; и творение как человеческое творчество, в частности творчество литературное.
Критику Розановым христианства Юр рассматривает как реакцию на смещение акцента с сотворения Богом мира, которое понимается как чувственный акт, на конечные его судьбы, эсхатологию. В этом, по Розанову, кроются причины многих проблем и неустройств современного мира. Как отмечает автор, разрешить эти проблемы Розанов предлагает, обратившись к творению второго уровня, — человеческой чувственной активности и деторождению. Как говорит Юр, «для Розанова секс и деторождение являются религиозной обязанностью, высшим актом подражания Богу» (с. 18).
По Розанову, Бог рождает мир, который, в свою очередь, содержит Бога, становясь Его домом. Это делает для человека возможным богообщение в повседневном существовании, то есть в быту. Основания для подобных построений Розанов находит в Ветхом Завете, особенно в повествовании о сотворении мира, изначальном замысле Творца о человеке в Эдеме. Рассказ о сотворении мира в Библии становится для Розанова неопровержимым доказательством того, что тварь имеет особые, основывающиеся на творчестве отношения с Творцом.
Это общение представляется Розанову чувственным, и даже более того, само орудие такого общения, «фаллос как символ и посредник» (с. 20), в котором содержится потенциал новой жизни, как отмечает Юр, и есть то, с помощью чего достигается сопричастность Божеству, обожение человека. Чувственная активность обеспечивает связь между индивидуальным и космологическим, и фаллос являет собой реальность нашей святости и возможности спасения. Указание на это становится основной чертой розановского проекта.
Завершающим является третий уровень творения, человеческое творчество вообще и, в частности, творчество литературное. По Юру, литературный творческий процесс для Розанова не есть сублимация чувственного опыта в духе
психоанализа1, напротив, сам по себе литературный, творческий процесс для Розанова является «имитацией или повторением чувственного акта» (с. 21). Посредством литературного творчества, по Юру, Розанов стремится оплодотворить умы и души читателей, побудив их к самостоятельному творению (с. 22). Как известно, произведения Розанова, типологически предшествовавшие жанру «листвы», назывались «эмбрионами»2. Так, писательство для Розанова представляет собой глубоко религиозный диалогический процесс, искомым результатом которого для автора является помощь читателю в достижении богообщения.
Таким образом, круг замыкается: получая силы от Бога, сотворяющего мир, зачиная детей и занимаясь литературным творчеством, Розанов возвращает дарованные ему Богом таланты в приумноженном виде, и его читатель получает возможность осуществить подобный процесс уже в своем личном опыте. Такова, по Розанову, прямая связь литературы с жизнью. При этом средний уровень творения — чувственная любовь, деторождение — играет здесь роль ключевого звена, запускающего весь творческий процесс. Ведь именно с помощью него, по Розанову, человек, с одной стороны, проникает в потаенные глубины божественного творения, уподобляется Богу, с другой стороны, именно чувственность и фалличность, обогащаемые сопричастностью к всемирному творению, запускают процесс литературного творчества, которое, продуцируя новые понимания, в свою очередь углубляет и обогащает осмысление как Абсолюта, так и мирского уровня чувственности и дает силы и вдохновение для более глубокого проникновения в первые два уровня явлений. Так замыкается этот круг извечного рождения, но замыкается лишь для того, чтобы вновь начаться. И более того: чтобы начаться не только для смертного автора, но и для всякого внимательного и вдумчивого читателя его произведений.
Так, выход русского народа из кризисной ситуации Розанов, по мнению Юра, видит в обращении к творению на всех трех рассматриваемых уровнях. Ключевая же роль в этом обращении принадлежит Русской Православной Церкви, которая, по Розанову, должна отринуть собственную зачарованность эсхатологией и благословить русский народ в целом и, в первую очередь, русскую семью на телесное и духовное возрастание и творчество. В этом, по мнению автора, и состоит сущность розановского проекта реформирования Русской Православной Церкви. Такова основная суть рассуждений Юра о роли творения в творчестве
В. В. Розанова.
Как уже было отмечено, в следующих главах автор рассматривает различные сферы розановской мысли, исходя из идеи творения. Вместе с тем он исследует те источники, которые побудили Розанова обратиться именно к этой идее.
Третья глава монографии посвящена Древнему Египту. По мнению Юра, розановский образ Египта соотносится с его взглядом на Эдем как на идеальное
1 Примером рассмотрения творчества В. В. Розанова и ряда других русских мыслителей с точки зрения учения о сублимации является книга: Crone A. L. Eros and Creativity in Russian Religious Renewal: The Philosopher and the Freudians. Leiden, 2010. Рецензию на нее, написанную д. филос. н. М. А. Маслиным, см.: Вестник ПСТГУ. Серия I. Богословие. Философия. 2011. Вып. 34. С. 117-123.
2 Розановская энциклопедия / А. Н. Николюкин, ред. М., 2008. С. 2327.
государство, к которому человечество должно стремиться вернуться. Восприятие Египтом греческой философии, по мнению Розанова, соотносится с выбором человечеством Древа Познания вместо Древа Жизни.
В четвертой главе автор рассматривает отношение Розанова к евреям. Розанов, как считает Юр, изучает евреев и их культуру в первую очередь потому, что уверен в том, что они сохранили в современной жизни секреты религии, перенятые ими у древних египтян.
Книга завершается рассмотрением розановского восприятия литературы как священного и со стороны автора, и со стороны читателя.
Так, можно заключить, что работа А. Юра вносит значительный вклад в исследование творчества В. В. Розанова. Тем не менее нужно отметить, что книга содержит в себе и ряд слабых мест. Автору, в силу специфики избранной темы, приходится затрагивать ряд богословских вопросов, которые, к сожалению, далеко не всегда раскрываются удачно. Так, например, в начале первой главы, «Творение и эсхатология», Юр дает краткий экскурс в богословский контекст идеи творения в христианстве в соотношении с эсхатологией. Юр указывает на то, что Розанов говорит о выдвижении в православии на первый план не Воскресения, а Страстей и Распятия, то есть в сущности не жизни, но смерти (с. 31). В этих утверждениях автор солидарен с героем своего исследования. Более того, в союзники себе он записывает прп. Нила Сорского. Однако любопытный парадокс заключается в том, что, говоря об указании прп. Нила на то, что мы должны сосредотачиваться на нашей смерти во время молитвы (с. 31), Юр приводит его цитату, в которой прямо говорится о том, что мы должны «хранить мысль о Втором пришествии и нашем воскресении (курсив мой. — А. Г.)». Очевидно, что даже сам текст цитаты, приводимой автором, противоречит его утверждению о главной роли страдания и смерти в православии. В общем и целом можно констатировать, что автор зачастую некритически воспринимает интерпретацию Розановым православного христианства. Так, надо отметить, что рассмотрение вопроса о соотношении Сотворения мира с Апокалипсисом требует более глубокого анализа, а выводы, делаемые Юром по этому вопросу, представляются чрезмерно однозначными и категоричными.
Следующий богословский экскурс посвящен Евхаристии и рассмотрению роли тела в христианстве. Юр указывает на то, что «жертва (хлеб и вино. — А. Г.) становится телом Христовым лишь на метафизическом (курсив мой. — А. Г.) уровне». Далее автор заключает: «То, как православие воспринимает Евхаристию, поэтому является примером разделения между физическим и метафизическим» (с. 88). То есть, по большому счету, самая сердцевина православного культа — таинство Евхаристии — понимается Юром дуалистически.
Объем рецензии не позволяет вести подробную полемику с автором по этому вопросу. Однако если обратиться к самому тексту литургии свт. Иоанна Златоуста, то в молитве перед причастием можно найти слова, вполне четко выражающие мнение Православной Церкви о том, что именно находится в Чаше: «... верую, яко Сие самое есть Пречистое Тело Твое, и Сия самая есть Честная Кровь Твоя»3. Таким образом, физика и метафизика, хлеб и вино и самое тело Бога
3 Всенощное бдение и Литургия. М., 2004. С. 154.
и самая Его кровь в действительности оказываются тождественны, в противном случае можно было бы сказать вместе с апостолом: проповедь наша тщетна, тщетна и вера (1 Кор 14. 15). В сущности тогда и само христианство превращается в некий метафизический аттракцион, в «религию для профессоров». Кроме того, можно констатировать, что Юр, судя по всему, не видит и не понимает различия между обрядом и таинством.
От рассуждений о Теле и Крови Христовых Юр переходит к рассуждениям о человеческом теле. И здесь его выводы не более утешительны. В своих рассуждениях Юр опирается на мысли популярного на Западе, но имеющего неоднозначную репутацию в Восточной Церкви греческого богослова И. Зизиуласа о том, что «человек должен освободиться от тела» (с. 89), в то же время ничего не говорится о телесном воскресении из мертвых и о преображенном теле. Хотя Юр и указывает на то, что в современной науке существует тенденция к переоценке роли тела в христианстве, однако это не меняет общей тональности его рассуждений. Так, надо отметить, что, с одной стороны, стремление к соотнесению идей Розанова с богословским наследием заслуживает одобрения, однако реализация этого стремления в данной работе кажется не слишком удачной.
В общем и целом надо сказать, что, несмотря на некоторые недостатки, работа Адама Юра — серьезное историко-философское исследование. В своей книге автор подходит к очень важным проблемам, и хотя ему и не всегда удается их разрешить, существенно то, что они поставлены. Поэтому, думается, эта книга является значимым событием в истории русской философии за рубежом, небезынтересна она будет и отечественным историкам русской мысли.
А. А. Гришин (ПСТГУ)
After the Postsecular and the Postmodern: New Essays in Continental Philosophy of Religion / A. P. Smith, D. Whistler, eds. Newcastle: Cambridge Scholars, 2010. 415 p.
«После постсекулярного и постмодерна: Новые эссе по континентальной философии религии» — программный сборник, точнее, коллективное программное заявление, представляющее современную радикальную, даже анархистскую философию религии. Как таковая, эта философия религии антиортодоксальна и даже материалистична. Цель сборника в том, чтобы дать голос и пространство для эксперимента новому поколению англоязычных философов религии, движущихся в своей работе вне траекторий, заданных господствовавшими во второй половине XX в. феноменологической и герменевтической традициями. Поддерживают молодых философов из Великобритании, США и Канады в этом начинании (и этом сборнике) такие уже знаменитые и «взрослые» имена, как Филип Гудчайлд (Ноттингем), Джордж Пэттисон (Оксфорд) и Альберто Тоскано (Лондон), обеспечивая тем самым преемственность не столько поколений,
