Уравнение со многими неизвестными Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ВОСПОМИНАНИЯ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ

УРАВНЕНИЕ СО МНОГИМИ НЕИЗВЕСТНЫМИ

В.Б. Смирнов

Писать о Максиме Матвеевиче Загорулько мне трудно — как-будто решать уравнение со многими неизвестными. Трудно потому, во-первых, что мне чужд дух юбилейной иконописи: даже у мастеров суздальской кисти божьи лики имеют много общего, а тут фигура, далекая от святости. Во-вторых, сложен до противоречивости не только склад личности Максима Матвеевича, но и сам психологический тип человека, родившегося в самые ранние послереволюционные годы и вместившего в себя все духовные напластования восьми десятилетий русской истории — от Гражданской войны до «крутых переломов», от Великой Отечественной до всевозможных «похолоданий» и «оттепелей», перекроек-перестроек, либерализаций-демократизаций и прочих акций, зачастую трудно поддающихся разумению даже самих «властителей», затевавших их, коих за годы, прожитые М.М. Загоруль-ко, даже при самом беглом подсчете сменилось с десяток. Казалось бы, засверкали зори коммунизма, да потом стали плохо видны из бездны плутократизма, в которую свалилась страна, ступив на рыночный путь развития. Эта духовная чересполосица не могла не сказаться на личности.

Дерево и то может сломаться под гнетом всех социальных и психологических перегрузок, органически связанных между собой, а что уж говорить о человеке, который вынужден реагировать на них душой и сердцем и сохранять способность трудиться эффективно, с полной отдачей сил. Не сломаться самому и не сломать судьбы других. За второе ручаться не могу, за первое ручаюсь. Максим Матвеевич по сей день полон жизненной энергии, творческих замыслов и продуктивных идей, как почти четверть века назад, когда в жарком июле 1980 года я впервые встретился с ним.

Об открытии университета в Волгограде я узнал случайно от одного из уфимских профессоров, побывавших на конференции в Волгоградском пединституте. Докторская диссертация дожидалась своей очереди в Ин-

ституте русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР. Приглашали на работу в Ленинград, Саратов, Калининград, Ярославль и другие города. Мне же хотелось вернуться в Волгоград, где я родился.

Отправил письмо ректору-первогодку Волгоградского университета, рассказал о себе. Получил ответную телеграмму с приглашением на переговоры до каких-то (сейчас не помню) чисел июля. Сообщил телеграммой точную дату прилета. Поехал на «смотрины» в костюме. Четырежды пропотел, пока добрался из аэропорта. Ректора не было, хотя проректор заверил, что он непременно будет. Просидел в приемной час. Другой, третий — ситуация прежняя. Досидел до трех часов дня, потом подумал, что, наверное, никто меня здесь не ждет, а надо мной не каплет (да и себя уважать надо), решил, что вечерним теплоходом поеду в Саратов, на воссоединение с отдыхающей там женой, и отправился к другу — телевизионщику, с которым вместе учились в Саратовском университете и у которого я накоротке остановился. Правда, на всякий случай оставил проректору Волчкову домашний телефон друга. На всякий случай.

Только накрыли стол, разложили приборы, достали из холодильника запотевшую бутылочку — звонок Волчкова: Максим Матвеевич в 17 часов ждет Вас там-то и там-то, где-то в районе областной библиотеки. Встретились. Весьма лаконичное извинение, свидетельствовавшее о том, что мое ожидание вызвано не только максимальной загруженностью конфидента, но и является своего рода психологическим тестом. Пришел на встречу я, разумеется, не в лучшем расположении духа, но «волнения страсти» унял и тест, видимо, выдержал, потому что в течение часа все вопросы были решены. Позднее сам, любящий исподволь наблюдать за людьми в различных психологических ситуациях, я не раз замечал, что М.М. Загорулько любит в разговорах запускать «зон-ды»-тесты, на которых простодушные люди зачастую прокалывались.

Вестник ВолГУ. Серия 6. Вып. 7. 2004

103

ВОСПОМИНАНИЯ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ

Начали работать. Уравнение со многими неизвестными не поддавалось быстрому решению, тем более что общение с ректором было сугубо официальным: каждый был настороже. До этого я трижды избирался секретарем парткома Башкирского пединститута, не был заражен пиетизмом по отношению к первым лицам и испытывал необъяснимое тяготение к справедливости. Если что-то в работе вуза меня не устраивало, я говорил об этом с «ленинской прямотой». Сталинский психологический стереотип почему-то во мне не прижился, а у Максима Матвеевича он стал основой характера. К тому же я не знал, что единоначалие предполагает мелочную регламентацию деятельности подчиненного. Начались трения, которые существенно омрачили первые годы моего волгоградского существования. Я мог, например, на партийном собрании в присутствии заведующего отделом обкома партии усомниться в правильности оценок, поставленных на вступительных экзаменах абитуриентам из Прибалтики, Грузии, нефтеносного Севера и других мест, не самых близких к степным просторам Волги и Дона. Не каждому руководителю такое может понравиться.

Были и доброхоты-следопыты, проложившие дорогу к сердцу Максима Матвеевича.

Собрались при кафедре создать литературный кружок «Зеленая лампа», как в пушкинские времена. И лампу уже купили. Крамолы в этом я не видел. Это сейчас можно было бы упрекнуть меня в мусульманском экстремизме. Тогда кто-то подсказал ректору мысль, что в этом кружке принимали участие будущие декабристы. Во избежание рево-

люционных настроений несостоявшийся кружок запретили, хотя я и предлагал сделать абажур красным.

Дальше — больше. Хотели провести на факультете межвузовскую конференцию, посвященную 125-летию со дня рождения народнического литературного критика

А.М. Скабичевского. Доброхоты-следопыты, видимо, донесли до ректора мысль о том, что народничество пахнет террором... Конференцию прихлопнули.

Я не терял надежды, что «взойдет желанная заря» и без моих посягательств на основы, веруя в мудрость Максима Матвеевича. Я никогда не держал на него зла, стараясь понять и объяснить его действия. И, когда он тоже понял, что я не собираюсь, выражаясь щедринским слогом, практиковать либерализм в самом капище антилиберализма, отношения наши вошли в нахоженную — уважительную с обеих сторон — колею. Мы совместно работаем в различных общественных советах и комиссиях, и я не перестаю удивляться его энтузиазму, оптимистическому настрою, устойчивости на постоянно зыблющейся почве современного государственного жизнестроитель-ства, хотя прекрасно понимаю, какие драматические коллизии ему пришлось пережить за последнее десятилетие. Для человека без основ жизнь проходит неизмеримо легче, но такому человеку и цена грошь.

Истинную же цену М.М. Загорулько в полном объеме определит история. И я не спешу суммировать итоги его жизни. А решение уравнения со многими неизвестными начинает доставлять все большее удовольствие.

104

В. Б. Смирнов. Уравнение со многими неизвестными