CC BY
246
УДК 811.161.1 Д. В. Виноградов
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2013. Вып. 1
«УНЫЛЫЙ, СУМРАЧНЫЙ БУРЛАК» Н. А. НЕКРАСОВА: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ТЕКСТА
Бурлак, идущий в кабак повеся голову и возвращающийся обагренный кровию от оплеух, многое может решить доселе гадательное в истории российской.
А. Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву
«Унылый, сумрачный бурлак», пожалуй, один из самых выразительных и ярких персонажей поэзии Н. А. Некрасова, надолго остающийся в памяти читателей. Никогда не выступающий главным героем, ни разу не названный по имени, не выделенный из среды и почти лишенный индивидуальности, бурлак тем не менее кажется нам важным элементом художественного мира Н. А. Некрасова, специфическим средством создания трагической тональности, столь характерной для его поэзии. Образ бурлака, к которому уже не раз обращалась русская демократическая литература, в поэтическом мире Некрасова приобретает ряд особенностей, анализ которых мы и попытаемся здесь представить.
В некрасовском поэтическом наследии насчитывается 11 стихотворений и поэм, участниками действия которых становятся бурлаки; само слово бурлак употребляется в стихотворениях поэта 25 раз [1, с. 34]1.
Впервые образ бурлака, столь привычно ассоциируемый нами с творчеством Н. А. Некрасова, появляется в его произведениях достаточно поздно, лишь в середине 1850-х годов (поэма «Несчастные», 1856), т. е. в период, который можно назвать временем зрелого поэтического творчества Н. А. Некрасова, временем, когда к поэту приходит всенародное признание2.
Уже в этой поэме можно увидеть построенное на контрасте соединение двух образов — бурлака и Волги, которое будет наблюдаться в творчестве поэта почти постоянно: «Гляди, как тихо катит Волга / Свои спокойные струи, / Уснув в песчаной колыбели; / Как, нагибаясь до земли, / Таскают бурлаки кули...» (здесь и далее курсив наш. — Д. В.) (IV, 35)3.
Только в одном произведении из одиннадцати бурлаки упоминаются в связи с другой рекой. Это поздняя поэма «Современники», в которой «герои времени», подрядчики-казнокрады, поют бурлацкую песню, обращенную к Каме. Не вполне ясно, о какой
Виноградов Даниил Вадимович — аспирант, Институт лингвистических исследований Российской академии наук; e-mail: [email protected]
1 В данном источнике отмечаются 26 употреблений слова «бурлак», но одна из ссылок (II, 49) ошибочна, так как в тексте использовано прилагательное «бурлацкий», хотя прилагательные в «Указателе» даются отдельно.
2 Интересно, что при всей неоднозначности периодизации творчества поэта часть исследователей именно к 1856 г. относят начало третьего, заключительного, периода творчества Н. А. Некрасова (см., напр., [2]).
3 Стихотворения Н. А. Некрасова цитируются по изданию: [3]. Римская цифра обозначает номер тома, арабская — страницу в нем.
© Д. В. Виноградов, 2013
реке идет речь в поэме «Коробейники», герои которой «По реке идут — с бурлаками / Разговоры заведут...» (IV, 63). Сама река не названа, однако это может быть и Волга (см. далее: «В Кострому идут проселками.»).
Образ Волги очень важен для Н. А. Некрасова: река упоминается в его стихотворениях и поэмах 49 раз [1, с. 55]4. Постоянно подчеркиваемая поэтом любовь к реке, с первых лет жизни занявшей важное место в его сознании, способствовала тому, что «неизменная и давняя фольклорная героиня — Волга — в русскую литературу, в русскую поэзию вошла лишь с Некрасовым и в известной мере с близким ему — впрочем, не только здесь — Островским» [4, с. 44].
Окрашенный в теплые и светлые тона воспоминаний о детстве, проведенном в Ярославской губернии, в родительском имении, расположенном неподалеку от Волги, этот образ неизменно вызывает у поэта высокую степень сочувствия.
«Есть страна на севере, сердцу драгоценная. / Словно драгоценною лентой-бирюзою, / Волгой опоясана.» («Мелодия», I, 275), — пишет юный Н. А. Некрасов, незадолго до этого поселившийся в Петербурге. Позже он называет Волгу «великой русской рекой» («Размышления у парадного подъезда», II, 49), «русской великой рекой» («Дедушка», IV, 113), «вечною рекою» («Горе старого Наума (Волжская быль)», III, 143). Лирический герой поэта, находясь за границей, вспоминает, как «В виду своих сынов / Волга царственно катится / Средь почтенных берегов.» («Послание к другу (Из-за границы)», I, 23-24).
В стихотворении «На Волге (Детство Валежникова)», имеющем автобиографический характер, Н. А. Некрасов называет Волгу своей «колыбелью» («На Волге (Детство Валежникова)», II, 89), трижды — «родной» рекой (там же, 89, 91).
Трижды, говоря о тех, кто родился и живет на берегах реки, поэт, словно обращаясь в своем творчестве к фольклорным традициям, называет Волгу «матушкой» («Железная дорога», II, 170; «Кому на Руси жить хорошо», V, 47; «Горе старого Наума (Волжская быль)», III, 141)5.
Волжские берега «тихие» («Суд (Современная повесть)», III, 32), «светлые» («К ней!», I, 341), волны «милые» («На Волге (Детство Валежникова)», II, 86). Волга обладает не только собственным пространством, которое, как правило, «позитивно» по отношению к наблюдателю или участникам описываемых событий (героям повествования), но и собственным, волжским, временем, гораздо менее быстротечным, чем городское. Более того, нередко суетной и жестокой столичной жизни противопоставляется тихий мир провинции, часто волжской, где «Время тянется сонливо, / Как самодельная расшива / По тихой Волге в летний день» («Несчастные», IV, 36-37). Сама река обладает рядом специфических черт, подчеркивающих особый характер времени, в котором существует объект: она неспешна, нетороплива, часто описывается как
4 К примеру: Кама, в том числе в уменьшительно-ласкательной форме «Камушка», встречается у поэта восемь раз, из них семь раз в «Современниках», Ока — всего дважды.
5 Подобное отношение к Волге всегда было широко распространено в русском народе, см. любопытное свидетельство современника Н. А. Некрасова: «С восторгом говорил бурлак о Волге, смотря на нее. „У Волги-то видно золотое дно. Сколько народу от нее живет! Зимой не бывает столько извоза по всем концам нашей земли, сколько по одной Волге летом. Все-то она матушка берет, всех-то нас кормит". Какая чистая, простая и добрая благодарность заключалась в этих словах к той реке, которой берега бурлак обливает своим потом, которая разлучает его с семьей и служит поприщем для самых тяжелых трудов его. Добрый русский народ помнит больше добро, а труда своего не помнит» [5, с. 347].
дремлющая или спящая. Например: Волга «тихо катит ... / Свои спокойные струи, / Уснув в песчаной колыбели» («Несчастные», IV, 35). Волга «сонная» («Кому на Руси жить хорошо», V, 232), ее «берега дремали кротким сном» («Из поэмы „Мать"», IV, 252).
Под пером Н. А. Некрасова Волга обретает способность едва ли не к осмысленному, человеческому поведению и человеческим же чувствам — мелея летом, Волга вынуждает купцов «паузить» товары, т. е. перегружать их с барок на небольшие суда, способные, хотя бы и при помощи бурлацкой тяги, пройти по мелкой воде, дав тем самым возможность заработка бедным людям:
Кипит работа до утра; Всё весело, довольно. Итак, нет худа без добра! Подумаешь невольно,
Что ты, жалея бедняка, Мелеешь год от года, Благословенная река, Кормилица народа!
(«Горе старого Наума (Волжская быль)», III, 142).
Интересно отметить используемое в этой строфе прямое обращение к реке, т. е. к неодушевленному объекту, продолжающее традиционный некрасовский прием олицетворения Волги.
Острым контрастом с рекой предстает работающий на ее берегах бурлак. В изображении Н. А. Некрасова бурлак — существо несчастное, забитое, обреченное на тяжелую жизнь, полную страданий и лишений. Более того, образ бурлака удивительно статичен — если Волга может, хотя бы и благодаря часто только внешнему воздействию, проснуться от своего векового сна6, то образ бурлака неизменен в своем трагизме:
Унылый, сумрачный бурлак!
Каким тебя я в детстве знал,
Таким и ныне увидал:
Всё ту же песню ты поешь,
Всё ту же лямку ты несешь,
В чертах усталого лица
Всё та ж покорность без конца.
(«На Волге (Детство Валежникова)», II, 91-92).
Более того, некрасовские бурлаки живут в мире, словно подчиненном метафизической неизменности. Время в этом мире циклично, развитию нет места:
Прочна суровая среда, Где поколения людей
6 «Я отроком покинул отчий дом. / Лет двадцати. приехал я домой. / Я посетил деревню, нивы, Волгу — / Всё те же вы — и нивы, и народ. / И та же всё — река моя родная. / Заметил я — новинку: пароход! / Но лишь на миг мелькнула жизнь живая. / Кипела ты — зубчатым колесом / Прорытая — дорога водяная, / А берега дремали кротким сном. / Дремало всё: расшивы, коноводки, / Дремал бурлак на дне завозной лодки; / Проснется он — и Волга оживет!» («Из поэмы „Мать"», IV, 252).
Живут и гибнут без следа И без урока для детей! Отец твой сорок лет стонал, Бродя по этим берегам. <.> Как он, безгласно ты умрешь, Как он, бесплодно пропадешь, Так заметается песком Твой след на этих берегах, Где ты шагаешь под ярмом, Не краше узника в цепях, Твердя постылые слова, От века те же: «раз да два!» С болезненным припевом «ой!» И в такт мотая головой.
(«На Волге (Детство Валежникова)», II, 92).
Подобная трактовка образа бурлака Н. А. Некрасовым неизменна. Лишь незадолго до смерти поэта в его творчестве происходит незначительная эволюция трагического образа, однако это изменение представляется нам либо чисто внешним, либо имеющим временный характер. На торжественном открытии канала, обогатившем когда-то Савву Антихристова, одного из «героев» «Современников» (1875), присутствуют и бурлаки, непривычность облика которых отмечает не только автор, но и сторонние наблюдатели: «Духовенство шествует сначала, / А за ним комиссия идет: / Шитые мундиры, эполеты! / Чу! вдали запели бурлаки! / Но они не тощи, как скелеты, / На подбор красавцы мужики, / „В шелковых рубахах!" — шепчут бабы» (IV, 236).
В последней части поэмы «Кому на Руси жить хорошо» «Пир на весь мир», завершенной в октябре 1876 г., изображен уже «бурлак довольный», возвращающийся домой после выполнения работы, с деньгами. Но описание изнурительного бурлацкого труда практически нивелирует эволюцию образа: «Плечами, грудью и спиной / Тянул он барку бечевой, / Полдневный зной его палил, / И пот с него ручьями лил. / И падал он, и вновь вставал, / Хрипя, „Дубинушку" стонал; / До места барку дотянул / И богатырским сном уснул.» («Кому на Руси жить хорошо», V, 232)7.
Частое использование в одной строфе одинаково сильных, но столь разных по эмоциональной окраске концептов «Волга» и «бурлак» позволяет поэту создать на их контрасте те неповторимые по эмоциональному накалу тексты, которые, по нашему мнению, наряду со знаменитой картиной И. Е. Репина «Бурлаки на Волге» являются едва ли не единственными источниками представлений наших современников о бурлаках. Более того, столкновение двух образов приводит к тому, что трагический образ бурлака подчиняет образ любимой реки поэта, наполняя его новым содержанием: «О, горько, горько я рыдал, / Когда в то утро я стоял / На берегу родной реки, / И в первый раз ее назвал / Рекою рабства и тоски!.. » («На Волге (Детство Валежникова)», II, 91).
Говоря о наполнении художественного образа, приведем любопытное признание И. Е. Репина, касающееся истории создания его картины, часто (и ошибочно) воспри-
7 Нужно заметить, что образ бурлака служит своего рода средством демонстрации поэтом («маркером») своего отношения к теме труда, одной из важнейших для русской демократической литературы 60-х — 70-х годов XIX века.
нимаемой как едва ли не иллюстрация к некрасовским текстам. Однако сам художник писал в воспоминаниях: «Кстати, стыдно признаться, никто и не поверит, что я впервые прочитал некрасовский „Парадный подъезд" только года два спустя после работы над картиной, после поездки на Волгу. И в самом деле, я не имел права не знать этих дивных строк о бурлаках. Все считают, что картина моя и произошла-то у меня как иллюстрация к бессмертным стихам Некрасова. Но это не так. Сообщаю только ради правды» [6]. Общность образов бурлака в произведениях, принадлежащих к разным видам искусства, созданных независимо друг от друга, позволяет судить о символичности этого образа в русской культуре.
Интересно отметить определенную стандартизацию описания бурлаков с лингвистической точки зрения. Речь идет о явном преобладании лексических единиц со значением звукового, а не визуального, как можно было бы ожидать, восприятия объектов описания.
Дважды бурлаки поют («Современники», «На Волге (Детство Валежникова)»), семь раз упоминаются песни бурлаков («Размышления у парадного подъезда», «На Волге (Детство Валежникова)», «Горе старого Наума (Волжская быль)», «Современники», «Кому на Руси жить хорошо»). Нужно оговориться, что песни эти всегда безрадостны: при звуках бурлацкой песни «веет лесами, рекою, деревней, / Русской истомой томит! / Всё в этой песне: тупое терпение, / Долгое рабство, укор.» («Современники», IV, 238), песни бурлаков — это «напев унылый» («Горе старого Наума (Волжская быль)», III, 142), их «стон у нас песней зовется» («Размышления у парадного подъезда», II, 49).
Более того, лексические единицы со значением звукового восприятия объектов часто включают дополнительный экспрессивный компонент. Бурлак, «хрипя, „Дубинушку" стонал» («Кому на Руси жить хорошо», V, 232), он шагает «под ярмом / Не краше узника в цепях, / Твердя постылые слова, / От века те же: „раз да два!" / С болезненным припевом: „ой!"...» («На Волге (Детство Валежникова), II, 92). Герой последнего стихотворения всю жизнь помнит о потрясении, которое он испытал ребенком, увидев бурлаков: «.вдоль реки / Ползли гурьбою бурлаки, / И был невыносимо дик / И страшно ясен в тишине / Их мерный похоронный крик — / И сердце дрогнуло во мне» (II, 89) (далее употребляется еще более выразительное слово — «вой»)8. Герои поэмы «Дедушка»
8 Этот эпизод, без сомнения, имеет автобиографический характер. Н. Г. Чернышевский, много лет знавший Н. А. Некрасова, вспоминал после его смерти: «Для всех очевидно, что в пьесе „На Волге (Детство Валежникова)" есть личные воспоминания Некрасова о его детстве. Однажды, рассказывая мне о своем детстве, Некрасов припомнил разговор бурлаков, слышанный им, ребенком, и передал; пересказав, прибавил, что он думает воспользоваться этим воспоминанием в одном из стихотворений, которые хочет написать. Прочитав через несколько времени пьесу „На Волге", я увидел, что рассказанный мне разговор бурлаков передан в ней с совершенною точностью, без всяких прибавлений или убавлений; перемены в словах сделаны лишь такие, которые были необходимы для подведения их под размер стиха; они нимало не изменяют смысла речи и даже часто с грамматической и лек-сикальной стороны немногочисленны и не важны. Вместо „а кабы умереть к утру, так было б еще лучше", в пьесе сказано:
А кабы к утру умереть,
Так лучше было бы еще;
только такими пятью, шестью переменами отличается передача разговора в пьесе от воспоминания об этом разговоре, рассказанного Некрасовым мне. Когда я читал пьесу в первый раз, у меня в памяти еще были совершенно тверды слова, слышанные мною» [7, с. 753-754]. Можно предположить, что личные переживания Н. А. Некрасова, испытанные им в детстве и отрочестве, в значительной мере отразились на формировании его представлений и самоощущения, определивших во многом трагический характер его творчества.
«выйдут на берег покатый / К русской великой реке — / .Барку ведут бечевою, / Чу, бурлаков голоса!» (1870, IV, 113).
Интересно отметить использование в поэтических текстах Н. А. Некрасова слов с корнем стон-: «стон» (шесть раз) и «стонать» (три раза). «Стоны» бурлаков подаются Некрасовым как едва ли не самая узнаваемая и яркая характеристика этих персонажей: княгине Трубецкой «снятся группы бедняков / На нивах, на лугах, / Ей снятся стоны бурлаков / На волжских берегах.» («Русские женщины. Княгиня Трубецкая», IV, 129). Даже голодные волки в Сибири «стонут, как на Волге / Летом бурлаки» («Из поэмы „Без роду, без племени"», III, 205). Конечно, «стонут» в некрасовской поэзии не только бурлаки, стонет вся великая и нищая страна, но концентрация горя и страдания, испытываемого народом, достигает своей высшей степени именно у бурлаков: «Выдь на Волгу: чей стон раздается / Над великою русской рекой? / Этот стон у нас песней зовется — / То бурлаки идут бечевой!..» («Размышления у парадного подъезда», II, 49).
Яркие и запоминающиеся герои поэзии Н. А. Некрасова бурлаки знакомы сегодня всем, и знакомы благодаря едва ли не одному Некрасову. Стереотипность литературного образа способствовала тому, что в современной культуре и массовом сознании прочно укрепилось представление о бурлаке как обездоленном, несчастном лямочнике, который в артели таких же, как он, бурлаков тянет по Волге суда бечевой. Этот образ настолько глубоко вошел в массовое сознание, что все словари русского языка, по крайней мере начиная с «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова, дают почти идентичное толкование слова «бурлак»9.
На самом деле такое представление не вполне верно отражает истинное положение дел. Бурлак в XVIII-XIX веках — это «работник на водоходных судах по Волге и другим рекам» [8, с. 386]. Наиболее удачным толкованием слова «бурлак» в современных словарях русского языка было бы широко использовавшееся в XIX веке определение «судорабочий»10. Шаблонность литературного образа способствовала созданию культурного стереотипа, мифа, который, в свою очередь, привел к значительному сужению истинного значения слова «бурлак»11.
9 Роль писателя (поэта) для судеб языка может быть проиллюстрирована многочисленными примерами. Слава поэта, его влияние на общество играют здесь первостепенную роль. Нам сейчас трудно представить, какое значение имел Некрасов-поэт для русского общества начиная с 1860-х годов. Конечно, его «Муза мести и печали» далеко не в каждой душе встречала сочувственный отклик, было и яростное неприятие его творчества, было все — не было сегодняшнего равнодушия. В полной мере современники поняли значение Н. А. Некрасова после его смерти. Его похороны, несмотря на мороз, собрали около пяти тысяч человек. Гроб с телом поэта несли на руках от Литейного проспекта до кладбища Новодевичьего монастыря. «„Слава богу, — сказал шедший за гробом Салтыков (Щедрин), — начинают понимать, что значит писатель. Подождите, через несколько лет не то еще будет."» [9, с. 615]. В своей речи Ф. М. Достоевский назвал Некрасова «поэтом не ниже Пушкина». Тут же из толпы, собравшейся на кладбище, послышались крики: «Выше Пушкина, выше!» «Не выше, — сказал Достоевский. — Не выше. Но и не ниже!»
Этот любопытный эпизод, демонстрирующий высочайшую оценку Н. А. Некрасова как поэта, был отражен (и здесь очень интересны различные ракурсы «виденного») в воспоминаниях не только самого Ф. М. Достоевского, но и, так сказать, с противоположной стороны, со стороны революционно настроенной (или сочувствующей ей) молодежи (см. «История моего современника» В. Г. Короленко, «Похороны Н. А. Некрасова» Г. В. Плеханова и др.).
10 Подробнее об истории бурлачества см.: [10].
11 Роль культурных стереотипов в семантических преобразованиях слов значительно возрастает, если дело касается слов, вышедших из активного употребления. В этом случае носитель языка постигает значение слова не из окружающей действительности, а из традиционных представлений, словарей или источников, созданных, как и в нашем случае, в предшествующие эпохи.
Обязанности бурлаков вовсе не исчерпывались проведением судов по реке против течения при помощи бечевы, на их плечах лежала самая разнообразная работа на судне, часто их использовали при погрузке и выгрузке товаров и выполнении других работ. Можно вспомнить героев повести Ф. М. Решетникова «Подлиповцы», несчастных Пилу и Сысойку, которые становятся бурлаками задолго до того, как впервые берут в свои руки бечеву. Кстати, повесть Ф. М. Решетникова, или, как назвал свое произведение сам автор, «этнографический очерк (из жизни бурлаков)», посвящалась Николаю Алексеевичу Некрасову и была опубликована в некрасовском же журнале «Современник» (1864). На поэта повесть эта «произвела огромное впечатление» [11, с. 598].
Говоря о том, сколь трагичны бурлаки в изображении Н. А. Некрасова, хотелось бы упомянуть «альтернативную интерпретацию» образа бурлака-горемыки, созданную И. С. Никитиным в это же время. Герой стихотворения И. С. Никитина «Бурлак» (1854), потерявший родителей, затем домовитую и рачительную жену, а после маленького сына, обретает в бурлачестве едва ли не нирвану, освобождаясь от всех страданий:
Непогода ль случится и вдруг посетит
Мою душу забытое горе —
Есть разгул молодцу: Волга с шумом бежит
И про волю поет на просторе;
Ретивое забьется, и вспыхнешь огнем!
Осень, холод — не надобна шуба!
Сядешь в лодку — гуляй! Размахнешься веслом,
Силой с бурей помериться любо!
И летишь по волнам, только брызги кругом.
Крикнешь: «Ну, теперь божия воля!
Коли жить — будем жить, умереть — так умрем!»
И в душе словно не было горя!12
[12, с. 181].
Отличия в трактовке образа бурлака в творчестве двух поэтов поразительны. Интересно, что в поэзии И. С. Никитина бурлакам, кажется, совершенно не свойственен тот трагический ореол, который стал их неизменным атрибутом у Некрасова. Герой Никитина может «загулять с бурлаками», пить «вино с бурлаками», а избив из ревности соседа, поет песни в кабаке, «слегка подгульнув с бурлаками» («Ссора», 1854). Кроме того, бурлацкий промысел у И. С. Никитина — неплохая возможность заработать деньги: «Справить думал он избушку, / В бурлаки пошел.» («Пряха», 1857 (1858)). Ср.
12 Впервые стихотворение И. С. Никитина «Бурлак» было опубликовано в 1855 г. в седьмом номере журнала «Отечественные записки» (с. 71-72), однако цитируемые строки появились лишь в издании 1856 г. (Стихотворения Ивана Никитина. Воронеж, 1856. С. 197-201; на обороте титульного листа, впрочем, указаны Санкт-Петербург и типография Г. Бенике). Привычный нам вид стихотворение приобрело только в издании 1859 г. (Стихотворения Ивана Никитина. СПб.: Тип. К. Вульфа, 1859. С. 115-118). Изменения первоначального текста свидетельствуют, конечно же, об эволюции интересующего нас образа в сознании самого поэта.
Мы не знаем, было ли известно стихотворение И. С. Никитина Некрасову именно в той редакции, в которой оно было опубликовано в 1856 г. (публикация в «Отечественных записках», думается, точно не могла остаться незамеченной Некрасовым, но в пользу предположения о знакомстве Н. А. Некрасова с более поздним вариантом стихотворения свидетельствует то, что само издание 1856 г. не «воронежское», как принято считать, а петербургское, а потому вряд ли стихотворение могло «пройти» мимо поэта), хотелось бы считать, что это именно так, однако образ бурлака у И. С. Никитина в любом случае заметно отличается от некрасовского, см. об этом далее.
у Достоевского: «Он <Ордынов> слышал, что говорят про темные леса, про каких-то лихих разбойников, про какого-то удалого молодца, чуть-чуть не про самого Стеньку Разина, про веселых пьяниц бурлаков, про одну красную девицу и про Волгу-матушку» [13, с. 356].
Такие свойственные поэзии Н. А. Некрасова черты, как акцентирование трагического, обобщение отдельных, чаще негативных, характеристик, увлечение гиперболами, что отмечалось современными ему критиками как недостаток (мы это мнение, естественно, не разделяем, считая все перечисленное художественными приемами Некрасова, призванными в том числе создавать определенную тональность повествования), способствовали активизации в словаре поэта определенных групп лексики. Стереотипность изображения бурлаков как несчастных лямочников, односторонняя трактовка этого явно неоднозначного образа, имеющего богатую традицию в истории русской литературы, обусловили использование поэтом стереотипных же языковых средств13.
В наше время Н. А. Некрасов продолжает считаться одним из величайших русских поэтов. Отход от идеологических трактовок поэтических образов, мотивов, сюжетов, биографических фактов открывает для исследователей новые возможности. Возрастает продуктивность обращения к языку художественного произведения, ценные результаты дает анализ поэтической лексики Н. А. Некрасова.
Литература
1. Паршина В. А. Указатель слов в поэтических произведениях Н. А. Некрасова: учеб. пособие. А—Г. Ярославль: ЯГПИ, 1983. 88 с.
2. Гин М. М. О периодизации творчества Некрасова // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. М.: Изд-во АН СССР, 1971. Т. XXX. Вып. 5. С. 432-439.
3. Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем: в 15 т. СПб.: Наука, 1981-2000.
4. Скатов Н. Н. Соч.: в 4 т. СПб.: Наука, 2001. Т. 3. Некрасов. 532 с.
5. Шевырев С. П. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь. Вакационные дни профессора С. Шевыре-ва в 1847 году. М.: Индрик, 2009. 366 с.
6. Репин И. Е. Далекое близкое. URL: http: /az.lib.ru/r/repin_i_e/text_0015.shtml (дата обращения: 09.08.2011).
7. Чернышевский Н. Г. Заметки при чтении «Биографических сведений» о Некрасове, помещенных в I томе «Посмертного издания» его «Стихотворений» // Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: в 15 т. М.: Художественная литература, 1939. Т. I. С. 742-754.
8. Словарь Академии Российской, производным порядком расположенный: в 6 ч. СПб.: Императорская Академия Наук, 1789. Ч. I. XVIII с., 1140 стб., [48] с.
9. Летопись жизни и творчества Н. А. Некрасова: в 3 т. / отв. ред. Б. В. Мельгунов. СПб.: Наука, 2009. Т. 3. 1867-1877. 704 с.
10. Родин Ф. Н. Бурлачество в России. Историко-социологический очерк. М.: Мысль, 1975. 235 с.
13 Ср.: «Как ни трудна была бурлацкая жизнь, все же она им (крестьянам. — Д. В.) казалась лучше, чем в своей деревне, где они жили только два месяца в году и скучали о бурлачестве» [14, с. 65]. Говоря о восприятии бурлаков в простом народе, Д. К. Зеленин ссылается на «Причитания Северного края», записанные Е. В. Барсовым и изданные в 1872-1882 годах: «В этих причитаниях бурлаки выставлены не только положительным, но прямо образцовым, идеальным типом деревенских юношей. <...> Олонецкая невеста рисует в причитаниях идеальный образ своего жениха, мать — своего любимого преждевременно погибшего сына, называя их бурлаками» [15, с. 391].
Интереснейшее свидетельство зафиксировано в 1852 г. в «Журнале Министерства внутренних дел» П. И. Небольсиным: «Во время пребывания на Волжских пристанях и частых побывок на сплавных реках, я не гнушался сам надевать на себя „лямку", чтобы узнать, какова эта работа. <...> Я нашел, что промысел бурлака точно очень труден, но что все-таки есть очень много других занятий, гораздо более обременительных, чем бурлацкая тяга» [16, с. 187-188].
11. Лотман Л. М. Решетников // История русской литературы: в 10 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1956. Т. VIII. Литература шестидесятых годов, ч. 1. С. 597-616.
12. Никитин И. С. Полн. собр. стихотворений. М.; Л.: Сов. писатель, 1965. 613 с.
13. Достоевский Ф. М. Хозяйка // Достоевский Ф. М. Собр. соч.: в 15 т. Л.: Наука, 1988. Т. 1. С. 337-406.
14. Решетников Ф. М. Подлиповцы. Этнографический очерк (из жизни бурлаков) в двух частях // Решетников Ф. М. Повести и рассказы / сост., вступ. ст. и примеч. С. Е. Шаталова. М.: Сов. Россия, 1986. С. 17-132.
15. Зеленин Д. К. Терминология старого русского бурлачества // А. А. Шахматов. 1864-1920: сб. статей и материалов / под ред. С. П. Обнорского. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. С. 391-397.
16. Небольсин П. И. Заметки о волжских бурлаках // Журнал Министерства внутренних дел. 1852. Ч. 37. С. 187-215.
Статья поступила в редакцию 6 декабря 2012 г.
