CC BY
77
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2011. № 5
А.Ю. Андреев
(доктор ист. наук, профессор кафедры истории России XIX — начала XX в.
исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова)*
УНИВЕРСИТЕТСКАЯ ИДЕЯ В ПОНИМАНИИ
М.В. ЛОМОНОСОВА
Рассматривается система взглядов М.В. Ломоносова на организацию университета в России, его цели и задачи, место в обществе и взаимоотношения с государством. Мнения Ломоносова по этим проблемам, выраженные в нескольких проектах, а также служебных документах и письмах, проанализированы в контексте европейских представлений об университете в XVIII в. В статье также вскрыты трудности, с которыми столкнулась реализация проектов Ломоносова в России, и актуальность его идей для последующих университетских реформ.
Ключевые слова: М.В. Ломоносов и основание университета, западноевропейские университеты, система высшего образования.
The article analises the general views of M.V. Lomonosov on university education in Russia, its main purposes, social status of the university and its relationship with state. Lomonosov's opinions on this subject, as extracted from number of projects, official papers and letters, are covered within the context of european university concepts of the 18th century. The article also reveals several difficulties on the way of realization of Lomonosov's projects in Russia, as well as the actuality of his ideas for the subsequent university reforms.
Key words: M. Lomonosov and the foundation of the University, Western
European universities, higher education system.
* * *
Среди всех разнообразных областей деятельности Михаила Васильевича Ломоносова особо значим и заслуживает отдельного рассмотрения его вклад в становление отечественного высшего образования. В этой сфере он обладал цельной и самостоятельной системой взглядов, которая нашла отражение в ряде записок и проектов, посвященных необходимости учреждения в России университетов, а также тому, какую внутреннюю организацию, права и привилегии эти университеты должны получить. Главным же практическим плодом его усилий явилось основание Московского университета.
Цель настоящей статьи — раскрыть систему взглядов М.В. Ломоносова на университетское образование, обращаясь к сравнительной перспективе развития российских университетов и тем самым представить его концепции как часть более длительного
* Андреев Андрей Юрьевич, тел.: (495) 939-12-72; e-mail: andrv@hist.msu.ru
идейного процесса адаптации в России самой «университетской идеи»1. Под последним термином здесь понимается вся сумма взаимосвязанных между собой представлений об университете — о его сущности, целях и задачах, отношениях внутри университетской корпорации, а также между ней, обществом и государством.
В современной науке выделяются несколько этапов развития университетской идеи в Европе — от ранних представлений об университете как средневековой привилегированной корпорации ученых до наиболее теоретически разработанной и обоснованной мыслителями XIX в. концепции «классического университета» как исследовательского центра, соединяющего науку и образование2. В течение эпохи Просвещения происходила смена парадигм в области высшего образования, и это было связано со все большим вниманием к нему со стороны государства, которое предпринимало попытки поставить высшие учебные заведения на службу собственным интересам и потребностям и соответственно усиливать как, с одной стороны, их поддержку в виде прямого и косвенного финансирования, так и, с другой — контроль над ними. Успешными плодами такой «модернизации» средневекового института университетов были некоторые реформированные университеты в немецких землях, прежде всего Геттингенский, открывшийся в 1737 г. и оказавший существенное влияние на процесс организации Московского университета3.
В историографии основание Московского университета рассматривалось в значительном количестве работ, в том числе специальных исследований4, однако существенным их недостатком было отсутствие компаративного анализа, т.е. реального сравнения устройства и целей создания Московского университета с аналогичным устройством и целями существовавших тогда в Европе универси-
1 Подробный анализ процесса переноса и адаптации в России «университетской идеи» на материале большого количества текстов, посвященных проблемам отечественного высшего образования, см.: Университетская идея в Российской империи
XVIII — начала XX века: Антология / Сост. А.Ю. Андреев, С.И. Посохов. М., 2011.
2 Основные публикации в зарубежной историографии: Moraw P. Aspekte und Dimensionen älterer deutscher Universitätsgeschichte // Academia Gissensis / Hrg. von P. Moraw, V. Press. Marburg, 1982. S. 1—43; Gellert C. The emergence of three university models. Institutional und functional modifications in European higher education. Florenz, 1991; Wittrock B. The modern University: the three Transformations // The European and American University since 1800 / Eds. Sh. Rothblatt, B. Wittrock. Cambridge, 1993. P. 303—361; A History of the University in Europe / Ed. by W. Rüegg. Vol. 1—4. Cambridge, 1991—2010.
3 См.: Андреев А.Ю. Российские университеты XVIII — первой половины
XIX века в контексте университетской истории Европы. М., 2009. С. 233—249.
4 См. в первую очередь труды: Сперанский М.Н. Московский университет XVIII в. и М.В. Ломоносов. М., 1912; Пенчко Н.А. Основание Московского университета. М., 1953; Белявский М.Т. М.В. Ломоносов и основание Московского университета. М., 1955; История Московского университета. Т. 1. М., 1955.
тетов. Как правило, без обсуждения принималась фраза из известного письма М.В. Ломоносова, что Московский университет учрежден «по примеру иностранных», но вопросы о том, что это за примеры и в какой мере основанный университет действительно им соответствовал, оставались открытыми. Лишь в одной работе Н.А. Пенчко задавался вопрос: в какой степени в нем действительно отразилась «пресловутая автономность и корпоративность германских университетов, ведущих свое начало от тех времен, когда университеты были организованы по типу ремесленных цехов»? почему Ломоносов так упорно отстаивал «особые права и вольности, которыми пользовались по традиции германские университеты»? и не представляли ли они у нас в России «пережитки средневекового права корпораций»5?
На наш взгляд, для правильного понимания того, что удалось, а что не удалось реализовать М.В. Ломоносову в ходе организации Московского университета, необходимо сопоставить его проекты, с одной стороны, с устройством европейских университетов того времени, а с другой — с представлениями о «государственной пользе», с петровского времени доминировавшими в отношении правительства к образованию.
Надо сказать, что к разработке проектов по организации университета в России М.В. Ломоносов регулярно обращался в 1740— 1760-е гг. в ходе своей службы в Петербургской академии наук. Его позиция в этом вопросе основана на глубоком понимании задач и устройства европейских, прежде всего немецких протестантских университетов первой половины XVIII в., о которых русский ученый получил полное и всестороннее представление в период своей учебы в Германии. На собственном опыте он убедился в возможности и необходимости усвоения Россией университетского образования и ратовал за создание отечественного университета не в сублимированном виде — как это предполагал Регламент Академии наук, декларировавший существование внутри нее «университета» с узкоспециальными целями подготовки будущих академиков6, — а полноценного, в соответствии с теми образцами, которые встречал в немецком университетском пространстве.
5 Пенчко Н.А. Указ. соч. С. 81.
6 Проблеме так называемого «академического» университета посвящен ряд работ, в которых попытка его создания и элементы деятельности анализируются как с целью доказательства его места в качестве первого университета России (см.: Марголис Ю.Д., Тишкин Г.А. Отечеству на пользу, а россиянам во славу. Л., 1988), так и в рамках более сдержанных концепций, анализирующих учебные функции Академии наук и их конкретное значение для развития науки и образования (см.: Кулябко Е.С. М.В. Ломоносов и учебная деятельность Петербургской академии наук. М.; Л., 1962; Смагина Г.И. Санкт-Петербургская академия наук и просвещение в России XVIII века: образование и распространение знаний: Дисс. ... докт. ист. наук. СПб., 2007).
Здание главной аптеки на Красной площади (слева), где первоначально размещался Московский университет
Первую возможность высказать свои взгляды на развитие университетов в России Ломоносов получил уже вскоре после своего возвращения из Германии. В 1743 г., отвечая на вопрос созданной по делу И.Д. Шумахера следственной комиссии, есть ли в составе Академии университет и «честные и славные науки происходят ли и процветают ли», Ломоносов отправил в комиссию «нижайшее доказательство о том, что здесь при Академии Наук нет Университета». Оно сводилось к нескольким пунктам.
1. Всякий университет может считаться действующим с момента инаугурации, при которой «в публичном собрании, по благодарственной Божией службе, читается государева грамота и отдаются новоизбранному ректору надлежащие к университету признаки и привилегии о вольности с церемониями, а потом рассылаются по другим университетам о том печатные известия, чтобы оные ново-учрежденный университет за университет почитали, а здесь при Академии наук, такой публичной инавгурации университета не было, и не токмо иностранные академии и университеты, но и здешние обыватели ни о каком Санкт-Петербургском университете не слыхали и не знают».
2. Лекции при Академии наук не соответствуют полному университету, так как здесь не ведется преподавание богословия и юриспруденции.
3. Университетские лекции должны быть регулярными, и притом два раза в год, перед началом семестра, о них издаются публичные объявления (каталоги), «а здешние профессора лекции читать во всю свою бытность только два раза начинали, а так как в университете обыкновенно, беспрерывно оных не продолжали».
4. При Академии не ведется реестра студентов («матрикул»), а при приеме в студенты не выдают никаких «печатных законов и правил» (именно такой вопрос в Академии уже поднимался в 1734 г., но решен не был).
5. Профессора никогда не выбирали здесь на каждый новый год своего ректора или проректора, как это положено университету.
6. В Академии не проводились публичные диспуты между учащимися, «и тем самое главное дело и вольности и почти душу прямого Университета оставили и уничтожили, ибо молодые люди чрез диспуты ободряются и к наукам поощряются».
7. После публичных диспутов и экзаменов учащиеся университетов должны получить ученые степени, «на что им даются грамоты за университетской печатью, а в здешней Академии ни российский, ни иностранный студент еще и поныне в докторы, лиценциаты или магистры не произведен и произведен быть не может, для того, что такого доктора, лиценциата или магистра в других университетах и Академиях признавать не будут»7.
Можно лишь согласиться с мнением известной исследовательницы истории Петербургской академии наук Е.С. Кулябко, что «Нижайшее доказательство» является «безупречным по исторической справедливости документом»8. Оно содержит стройную, логически обоснованную и законченную систему критериев, которые предъявлялись в середине XVIII в. к учебному заведению, для того чтобы оно могло заслужить название университета. Сравнивая эти критерии с состоянием учебной части Академии наук, Ломоносов приходил к весьма недвусмысленному выводу: «.при здешней Академии наук не токмо настоящего университета не бывало, но еще ни образа, ни подобия университетского не видно»9. Отсюда выте-
7 Показания Ломоносова в составе следственного дела Шумахера по какой-то причине не сохранились. Список «Нижайшего доказательства» был впервые опубликован В.И. Ламанским еще в 1865 г. (ЧОИДР. 1865. Кн. 1. Разд. 2. С. 58), однако прямые доказательства авторства Ломоносова в его публикации отсутствовали, и в академическое издание Полного собрания сочинений (1950—1959) этот текст включен не был. Лишь в 1962 г. Е.С. Кулябко, сравнив «Нижайшее доказательство» с несколькими другими текстами Ломоносова по тому же вопросу и выявив дословные совпадения, окончательно разрешила вопрос о его авторстве (см.: Кулябко Е.С. Указ. соч. С. 45—48).
8 Кулябко Е.С. Указ. соч. С. 43.
9 Удивительно, что Ю.Д. Марголис и Г.А. Тишкин, вынужденные давать оценку этим высказываниям Ломоносова, противоречащим их стремлению доказать существование Петербургского университета с 1724 г., называют его суждения «гиперболами» и говорят об «эмоциональности» русского ученого (Марголис Ю.Д, Тишкин Г.А. Указ. соч. С. 63).
кает и его последующее неизменное стремление — учредить подлинный «образ» университета в России.
Однажды сформулировав свое видение университета, Ломоносов регулярно затем обращался к положению учебной части Академии наук, борясь за ее преобразование в полноправный университет. Так, в январе 1755 г., подавая мнение об улучшении состояния Академии, Ломоносов энергично доказывал необходимость существования настоящего университета в Петербурге, говоря: «Студенты числятся по университетам в других государствах не токмо стами, но и тысячами из разных городов и земель. Напротив, здесь почти никого не бывает, ибо здешний университет не токмо действия, но и имени не имеет». Наполнение студентами было бы возможно, «когда бы здешнему университету учинено было торжественное учреждение, и на оном программою всему свету объявлены вольности и привилегии: в рассуждении профессоров, какую имеют честь, преимущество и власть, какие нужные науки преподавать и в какие градусы производить имеют; в рассуждении студентов, какие имеют увольнения, по каким должны поступать законам»10.
Почти те же мысли находим в «Записке о необходимости преобразования Академии наук», датируемой 1758 г., где Ломоносов характеризует положение дел в учебной части Академии за прошедшие со времени утверждения Регламента десять лет. «В университете, хотя по стату не доставало одного профессора математики и физики, однако не было в нем ни подобия университетского по примеру других государств, не было факультетов, ни ректора, по обычаю выборного повсягодно, не было студентов, ни лекций, ниже лекциям каталогов, ни диспуты, ниже формальные промоции в лиценциаты и в докторы, да и быть не могут, затем что Санкт-Петербургский университет и имени в Европе не имеет, которое обыкновенно торжественною инавгурациею во всем свете публикуется; и словом главного дела не было — университетского регламента»11.
Именно подготовкой этого регламента был занят Ломоносов во второй половине 1750-х гг., причем основывался он на аналогичных актах немецких университетов. В «Портфелях служебных бумаг Ломоносова» сохранились выписки из уставов университетов в Лейдене, Йене и Галле с его собственноручными пометками12. Однако итоговый проект регламента Петербургского университета, написанный Ломоносовым, до сих пор не обнаружен (он, вероятно, утрачен вместе со многими личными бумагами после смерти
10 Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 10. М.; Л., 1959. С. 20—21.
11 Там же. С. 41.
12 ПФА РАН. Ф. 20. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 318—323.
ученого)13. Тем не менее помимо набросков к нему сохранилось и несколько сопроводительных документов, из которых следует, что Ломоносов в полном соответствии со своей системой критериев хотел провести инаугурацию Петербургского университета и на ней обнародовать «университетские привилегии».
Представление об этом было направлено на имя императрицы Елизаветы Петровны 17 февраля 1760 г. в императорскую Конференцию за подписью К.Г. Разумовского (президента Академии наук) и М.В. Ломоносова (советника Академии). В нем указывалось, что «без привилегий, каковыми университеты в других государствах пользуются, природные российские и чужестранные самопроизвольно и без Вашего Императорского Величества жалования обучаться в Санкт-Петербургском университете не охотятся, и для такой причины не может оный придти в цветущее состояние, и нельзя чаять такой нашему отечеству пользы, каковую своим приносят иностранные»14. Однако утверждению этого представления и намеченной инаугурации Петербургского университета тогда, очевидно, помешали сначала продолжительная болезнь, а затем кончина императрицы.
Но и в новое царствование, Екатерины II, Ломоносов не оставлял надежды на подписание привилегий. Их последний проект он подготовил в конце 1764 — начале 1765 г., незадолго до смерти. В этом проекте университетские взгляды ученого выразились наиболее развернуто; можно даже сказать, что в случае его утверждения Ломоносову удалось бы реализовать и все то, от чего в итоге пришлось отказаться в проекте Московского университета, о чем речь пойдет ниже.
Цель издания университетских привилегий была сформулирована Ломоносовым от имени императрицы следующим образом: «Чтобы каждый и все обще ведали, чем и как могут пользоваться в сем ученом корпусе наши верные подданные и из других народов приезжающие для приобретения знания в науках, наипаче же дабы наше дворянство возымело особливую охоту и рачение к приобретению высоких наук, кои к благородству их умножат почтение и украшение, подадут вящее преимущество к отправлению дел государственных и большую способность к верной нам службе»15. Здесь, во-первых, бросается в глаза обращение к студентам не только из Российского государства, но и из других стран (а в конце текста привилегий звучит призыв приезжать учиться «из всех народов» и обращается особое внимание на то, чтобы дворяне «завоеванных
13 См.: Кулябко Е.С., Бешенковский Е.Б. Судьба библиотеки и архива М.В. Ломоносова. Л., 1975.
14 Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. М.; Л., 1955. Т. 9. С. 565—566.
15 Там же. Т. 10. С. 161.
провинций» (т.е. Эстляндии и Лифляндии) посылали детей не только в иностранные университеты, но и в Петербург). Тем самым, вполне в согласии с мыслями Ломоносова, инаугурация Петербургского университета должна получить общеевропейское звучание, а сам он — в дальнейшем войти на равных в университетское пространство Северной Европы. Во-вторых, одной из задач университета поставлено приобщение дворянства к «высоким наукам», т.е. воспитание нового слоя образованных государственных служащих, к чему стремились все просвещенные европейские монархи.
Итак, если цели учреждения университета были изложены Ломоносовым с позиций просвещенного абсолютизма, то конкретные университетские права носили традиционный средневековый характер (как это, впрочем, было и в основываемых просвещенными монархами новых немецких университетах, например Гет-тингенском). Петербургский университет согласно привилегиям получал собственный суд, рассматривавший все тяжбы, кроме важных уголовных дел, члены университета освобождались от налогов, их дома — от постоев и полицейских должностей. Университету жаловалась земельная собственность (мыза в Копорском уезде) «в вечное владение со всеми к ней принадлежащими землями и угодьями на всех правах и преимуществах, каковы дозволены нашему дворянству над жалованными им вотчинами в вечное и потомственное владение»16.
Центральное место среди привилегий Петербургского университета Ломоносов отводил праву «производить в ученые градусы по примеру европейскому: в юридическом и медицинском факультете — в лиценциаты и в докторы, а в философском — в магистры и в докторы»17. Получение ученых званий для соискателей должно было стать бесплатным (в отличие от западноевропейской практики внесения в университетскую казну немалого взноса) и приспособленным к условиям России: одновременно со степенями ученые получали чины по Табели о рангах, «хотя кто из них и не был
16 Там же. С. 162. Этого же права летом 1757 г. добивался И.И. Шувалов для Московского университета, видя в нем средство улучшить финансирование университета: «Деревня может заменить расходов столовых, содержания работников и прочего» (Документы и материалы по истории Московского университета второй половины XVIII в. Т. 1. М., 1960. С. 67). Но идея эта восходила к Ломоносову, который еще в 1755 г. в подготовленном для Шувалова Регламенте Московских гимназий предлагал «купить деревню около трехсот душ, с которых никаких других доходов не требовать, кроме съестных припасов, дров и работников для Университета и Гимназии» (Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 447). Как видим, Ломоносов и здесь последовательно стремился реализовать права университета по немецкому образцу, где большинство протестантских университетов владели земельной собственностью, доставшейся им из секуляризованных церковных имений.
17 Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 163.
еще в нашей службе действительно», причем степени лиценциата и магистра соответствовали чину поручика (12-й класс), а степень доктора — чину капитана (9-й класс). Аттестат университета также должен был давать преимущества при производстве в первый офицерский ранг на военной службе, а годы учения засчитывались в выслугу лет. На статской службе разночинец с университетским дипломом получал такие же права при производстве в чины, как и дворянин, не имевший этого диплома.
Нельзя не увидеть, что в этой части проекта привилегий Ломоносов на полвека предвосхитил систему соответствий между учеными степенями и классными чинами, установленную в России в 1803 г. Предварительными правилами народного просвещения, и на три четверти столетия — идеи о связи образования и чинопроизводства, воплотившиеся на практике лишь в 1834 г. с принятием Устава о службе гражданской. Предвидение Ломоносова, конечно, далеко не случайно и объясняется тем, что им оказались затронуты действительно важные проблемы: как связать развитие университетского образования в России, подготовку собственных ученых со всеобъемлющей категорией чина, пронизывавшей жизнь российского общества в ХУШ—ХГХ вв. Проблема ученых чинов впервые возникла уже в 1720-е гг. с приездом в Академию наук первых членов — профессоров немецких университетов, привыкших у себя на родине к обладанию достаточно высоким статусом в обществе и не желавших мириться с пренебрежительным отношением, с которым они сталкивались в России18. Еще более актуальной эта проблема стала в середине XVIII в. в связи с выходом на смену немцам поколения отечественных ученых (одним из них и был Ломоносов), которым также приходилось бороться за достойное место в обществе. В этой борьбе Ломоносов, с одной стороны, опирался на традиционное корпоративное понимание немецкого университета, но с другой — искал способы встроить его в государственную систему Российской империи, соединить государственную службу и членство в университетской корпорации, получение от нее ученых степеней. Эта задача оставалась насущной в течение всей второй половины XVIII в., как демонстрировали создававшиеся тогда в России университетские проекты, а решена была только в ходе университетских реформ начала XIX в.
Идеи Ломоносова о создании в России полноценного университета по европейскому образцу воплотились, хотя и не до конца, при основании Московского университета в соответствии с «Проектом.», составленным вместе М.В. Ломоносовым и И.И. Шуваловым.
Прежде чем перейти к его анализу, кратко остановимся на истории создания «Проекта об учреждении Московского университета».
18 См.: Фундаминский М.И. Социальное положение ученых в России XVIII столетия // Наука и культура России XVIII века. Л., 1984. С. 52—70.
Фаворит императрицы Елизаветы Петровны, камергер Иван Иванович Шувалов, с конца 1752 до середины мая 1754 г. вместе с двором находился в Москве, а вскоре после возвращения в Петербург представил в Сенат «покорное доношение» о необходимости открыть в Москве университет и две гимназии с приложенным к нему проектом, который рассматривался и был одобрен Сенатом 19 июля 1754 г.19 Очевидно, что решение об основании университета было принято Шуваловым (и, возможно, уже согласовано с Елизаветой) в Москве. С другой стороны — общеизвестны слова Ломоносова о том, что он сам «подал первую причину» к учреждению Московского университета20. Активное общение Ломоносова с Шуваловым началось в Петербурге в 1750—1752 гг., и, по всей видимости, уже тогда они обсуждали вопрос о новом университете. Заметим, что именно в это время обозначилась неудача попытки открыть полноценный университет при Академии наук, после того как в 1749 г. первый проект его Регламента, составленный академиком Г.Ф. Миллером, после негативных отзывов И.Д. Шумахера и Г.Н. Теплова был отвергнут президентом Академии наук К.Г.Разумовским как несоответствующий текущему состоянию «учащих и учащихся»21.
Появление университетской темы в разговорах Шувалова и Ломоносова, несомненно, было связано с этой неудачей. Действительно, в доношении в Сенат Шувалов писал о недостаточности Академии наук «для учения высшим наукам желающим дворянам... и для генерального учения разночинцам»22. Но между взглядами Шувалова и Ломоносова с самого начала существовало немаловажное различие. Ломоносов, который включился тогда в активную борьбу за создание первого российского университета, «правильного» с точки зрения немецких образцов и необходимого для развития русской науки, увидел в «фаворе» питавшего к нему искреннее расположение Шувалова средство к реализации своих планов. Однако Шувалову в идее университета была дорога прежде всего возможность через это учебное учреждение повысить образовательный уровень дворянства, воспитать новый слой просвещенных государственных людей23. Таким образом, если Ломо-
19 См.: Бартенев П.И. И.И. Шувалов // И.И. Шувалов. К 270-летию со дня рождения / Сост. В.В. Ремарчук, Н.Б. Мельникова. М., 1997. С. 62—63.
20 См.: Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 312.
21 Пекарский П.П. История императорской Академии наук в Петербурге. СПб., 1870. Т. 1. С. 51.
22 В Правительствующий Сенат покорное доношение Каммергера и Кавалера И.И. Шувалова // И.И. Шувалов. К 270-летию со дня рождения. С. 125.
23 Шувалов с пафосом писал в донесении о необходимости преодолеть засилие в дворянских семьях учителей, «из которых большая часть не токмо учить науки не могут, но сами тому никакого начала не имеют» и в которых принимают бывших лакеев и парикмахеров, примеры чего он сам мог наблюдать во время пребывания в Москве (см.: Бартенев П.И. Указ. соч. С. 62).
носов в своих проектах выступал как проводник изначальной «университетской идеи», представление о которой сформировалось у него в Германии, то Шувалову были ближе утилитарные взгляды на высшее образование с точки зрения «государственной пользы», подобные тем, которые имели европейские деятели образования, настаивавшие на необходимости просветительской «модернизации» университета.
Наметившееся противоречие не замедлило обозначиться при начале совместной работы Ломоносова и Шувалова над проектом университета. Вскоре после возвращения двора в столицу, состоявшегося 19 мая 1754 г., Шувалов «словесно» объявил Ломоносову о принятом им решении «предприятие подлинно в действо произвести», а затем прислал ему черновик своего доношения в Сенат, очевидно, чтобы узнать мнение ученого. В ответ Ломоносов направил ставшее знаменитым письмо с кратким планом Московского университета, точнее той его части, которая касалась организации факультетов и кафедр. Более подробно Ломоносов не писал «за краткостью времени», обещая, впрочем, что «ежели дней полдесятка обождать можно, то я целой полной план предложить могу». Не сомневаясь в способностях самого Шувалова составить проект («при сем случае довольно я ведаю, — писал Ломоносов, — сколь много природное ваше несравненное дарование служить может, и многих книг чтение способствовать»), ученый тем не менее настаивал на своем участии в этом именно как знатока европейских университетов, которому «их учреждения, узаконения, обряды и обыкновения в уме ясно и живо как на картине представляются»24.
После этого удивительным кажется мнение современных исследователей А.М. Сточика и С.Н. Затравкина, которые, претендуя на новое прочтение событий, утверждают, что «летом 1754 г., отправив письмо И.И. Шувалову, М.В. Ломоносов ждал реакции своего покровителя, ждал, что ему по крайней мере пришлют для просмотра или редактирования окончательный вариант проекта университетского "плана", но. этого не удостоился»25. Такое мнение столь же необоснованно, сколь и прежнее стремление советской историографии целиком приписать дело учреждения Московского университета одному Ломоносову. Между тем научно доказанным является факт совместной работы обоих основателей над проектом, в основе которого лежал развернутый текст, представленный Шувалову Ломоносовым26. Это подтверждает и записанный И.Ф. Тимков-
24 Факсимильную публикацию письма М.В. Ломоносова с пометками на нем И.И. Шувалова см.: Белявский М.Т. Указ. соч. С. 275—276.
25 Сточик А.М., Затравкин С.Н. Медицинский факультет Московского университета в XVIII веке. 2-е изд. М., 2000. С. 74.
26 Основную работу здесь провела Н.А. Пенчко, сличившая текст проекта с множеством других документов Ломоносова (см.: ПенчкоН.А. Указ. соч. С. 34—81).
ским рассказ самого Шувалова о том, что «с ним (с Ломоносовым. — А.А.) он составлял проект и устав Московского университета. Ломоносов тогда много упорствовал в своих мнениях и хотел удержать вполне образец Лейденского с несовместными вольностями»27.
Суть споров, как и «образца Лейденского с несовместными вольностями», становится ясной из сопоставления проанализированных выше проектов Ломоносова для Академии наук, в которых выражалось его понимание корпоративной организации немецкого университета, и итогового текста проекта об учреждении Московского университета28. «Вольности» по Ломоносову — это традиционные корпоративные университетские привилегии.
Первой из них являлось дарование членам корпорации «академической свободы» (т.е. собственной судебной юрисдикции), о которой многократно говорилось в различных российских университетских проектах, начиная с Привилея Московской Академии конца XVII в., проекта Регламента Академии наук 1725 г. и до текста привилегий Петербургского университета, написанных Ломоносовым. Законодательно, как ключевое право «автономии» университета, она была впервые оформлена в России в 1755 г., что собственно и является одним из главных аргументов, позволяющих считать первым российским университетом именно Московский. Нежелание государства утвердить эту свободу в первой половине XVIII в. могло дать Шувалову повод называть ее «несовместной», но Ломоносов в этом вопросе победил. Уже в первых строках проекта говорилось о том, что университет не подвластен никакому государственному учреждению, кроме Сената, а «профессоры и учители, так и прочие под Университетскою протекциею состоящие без ведома и позволения Университетских кураторов и директора неповинны были ни перед каким иным судом стать кроме Университетского» (п. 2.3)29.
Надо сказать, это право университетской автономии было действительно настолько непривычным в системе управления Российской империей, что для введения его в жизнь потребовались целых два дополнительных указа императрицы Елизаветы Петровны, подготовленных Шуваловым: от 5 марта 1756 г. и 22 декабря 1757 г. Первым из них еще раз подтверждалось, что университет «кроме Правительствующего Сената никакому месту не подчинен» и по статусу в делопроизводстве приравнивается к Коллегиям. Причиной же появления второго был отказ некоторых государственных учреждений признавать автономию и права университетского суда
27 Тимковский И.Ф. Записки // Русский архив. 1874. Кн. 1. Вып. 6. Ст. 1453.
28 Отметим, что, как упоминалось выше, устав Лейденского университета находился у Ломоносова под рукой, и он при случае мог указывать на него Шувалову, что тот и вспомнил в своем рассказе.
29 ПСЗ. Т. 14. № 10346. Далее в тексте указаны параграфы проекта.
и, в частности попытка московского магистрата арестовать одного из университетских учителей за долги, в ответ на что было предписано «всем присутственным местам впредь оного университета учителей без сношения с тем университетом отнюдь собою по делам до них касающихся не брать под опасением взыскания за то по указам»30.
Другой привилегией, полученной Московским университетом и предназначавшейся Ломоносовым также и для Академического университета в Петербурге, было освобождение домов всех членов университетской корпорации «от постоев и всяких полицейских тягостей, тако ж и от вычетов из жалованья и всяких других сборов» (п. 2.4). Однако на этом список привилегий кончался. В нем не хватало очень важного права — присуждать ученые степени, которым (как это ясно выразил Ломоносов в проекте привилегий «академического» университета) должны соответствовать определенные классные чины по Табели о рангах. Здесь Ломоносов, несомненно, натолкнулся на сопротивление Шувалова, который с осторожностью полагал, что до введения этой «вольности» Россия еще не доросла и на государственной лестнице чинов для ученых степеней нет места31. Ломоносов же настаивал на том, чтобы университет мог производить в ученые степени доктора, магистра и лиценциата. Прямое доказательство этого мы находим в предварительном штате университета, прилагавшемся к проекту, в конце которого упоминались доходы, «которые должны в казну платить новопроизведен-ные Докторы, Лиценциаты и Магистры за даемые им грамоты»32. Очевидно, что, убрав по инициативе Шувалова упоминание об ученых степенях из основного текста проекта, про эту приписку в штате авторы просто забыли, и поэтому она сохранилась в окончательном документе.
Управление университетом, согласно проекту, также значительно отличалось от корпоративного устройства большинства немецких университетов и, что интересно, приближалось к организации «модернизированного» университета в Геттингене (хотя прямых свидетельств о знакомстве с ней в России 1750-х гг. нет). Как и в Геттин-гене, управление хозяйственной частью Московского университета было полностью отделено от его учебных и научных функций, — в традиционной же корпоративной модели и то и другое относилось
30 Там же. Т. 14. № 10515, 10781.
31 Позднее Шувалов писал: «Я и сам всегда был согласен с таковым мнением, ибо в представленных мною Уставах Московского университета и Академии художеств никаких чинов им (ученым степеням и званиям. — А.А.) назначено не было; почему в последней во все время моего правления Профессоры никаких и не имели» (Чтения в ОИДР. 1867. Кн. 3. С. 104).
32 Цит. по публикации документа в кн.: Белявский М.Т. Указ. соч. С. 287.
к ведению университетского Сената. Скорее всего, эта идея была введена в проект исходя из собственного российского опыта по управлению Академией наук во второй четверти XVIII в. С одной стороны, во главе университета предусматривался совещательный орган — университетская Конференция, права которой, правда, обрисованы в проекте недостаточно четко, что не раз вызывало потом спорные ситуации33. Согласно п. 7, профессора собираются, чтобы «советовать и рассуждать о всяких распорядках и учреждениях, касающихся до наук и до лучшего оных провождения, и тогда каждому профессору представлять обо всем, что он по своей профессии усмотрит за необходимо нужное и требующее поправления; в тех же общих собраниях решить все дела, касающиеся до студентов...» В то же время председательствовал в Конференции не выбираемый из профессоров ректор, а назначаемый правительством чиновник — директор, который имел единоличную власть во многих вопросах университетской жизни, например в делах приема и увольнения студентов, учеников и учителей в гимназию. Именно директор вместе с подчиненными ему асессорами, которые вместе образовывали университетскую канцелярию (созданную, очевидно, по примеру канцелярии Академии наук), распоряжался университетским бюджетом, выплачивал жалованье, делал необходимые закупки книг, оборудования и т.п.
Но и он не был главной фигурой в управлении университетом, поскольку по всем важным вопросам директор должен был делать представления и ждать решения кураторов. В проекте предусматривались один или два куратора (хотя в последней четверти XVIII в. их было три, а затем и четыре), которые бы «весь корпус в своем смотрении имели и о случающихся его нуждах докладывали Ея императорскому величеству» (п. 2.1). Эта должность также согласовалась с немецкой моделью «модернизированного» университета, которому при взаимодействии с государством нужен был сильный покровитель, «ходатай» о нуждах. Но фактически кураторы Московского университета второй половины XVIII в. получали верховную власть в любых вопросах, и, главное, именно они, а не
33 Такой конфликт возник, например, в мае 1765 г.: при разрешении одного вопроса куратор В.Е. Адодуров потребовал от профессорской Конференции, чтобы «впредь по делам, до университета касающимся, представлять обстоятельно ж, показывая точные на представляемое дело из Проекта пункты, указы и от господ кураторов ордеры, и наблюдая в речах и требованиях надлежащую пристойность», поскольку профессора «в своих собраниях вступили в такие дела, которые принадлежат единственно до господина директора, а не до профессорских собраний и не до Конференции». На это обиженные профессора заявили, что тогда они вообще не понимают, чем должны впредь заниматься на собраниях, и просили от куратора «точную и ясную инструкцию» (Документы и материалы по истории Московского университета второй половины XVIII века. Т. 2. М., 1962. С. 114, 118, 125—126).
университетская корпорация занимались подбором профессоров и заключали с ними контракты34.
Шувалов сознательно шел здесь на ограничение самостоятельности университетской корпорации, поскольку хотел сам руководить ее развитием, не доверяя в полной мере ученым, значительную часть из которых должны были составить профессора-иностранцы. Это заметно и по окончательному варианту п. 8 проекта, вводившего регламентацию содержания профессорских лекций: «Никто из профессоров не должен по своей воле выбрать себе систему или автора и по оной науку свою слушателям предлагать, но каждый повинен следовать тому порядку и тем авторам, которые ему профессорским собранием и от кураторов предписаны будут». Увы, но такое предписание легко превращалось из благожелательной опеки над профессорами (о чем, разумеется, думал Шувалов) в повод к доносам и гонениям за научные убеждения. Приходится лишь констатировать, что сходная модель кураторской опеки в Геттингенском и Московском университетах действовала по-разному: основатель и куратор первого из них барон Г.А. фон Мюнхгаузен пробыл на своем посту 33 года и за этот срок смог построить устойчивую корпорацию из профессоров, уважавших взгляды друг друга и не создававших почву для взаимных конфликтов, а И.И. Шувалов управлял Московским университетом лишь около семи лет (да и то, отвлекаемый множеством других дел), при его же преемниках конфликты из-за различий в убеждениях профессоров не были редкостью.
Наконец, обратим внимание на общую структуру Московского университета, утвержденную в проекте. Ломоносову удалось здесь провести свою мысль об открытии в Москве трех традиционных для Европы факультетов: юридического, медицинского и философского (тогда как в Петербурге Регламент Академии наук не давал «академическому» университету никакого факультетского устройства). Что касается четвертого — богословского, то Ломоносов шел здесь вслед за зафиксированной в петровских проектах нормой о полном выделении богословских наук из университета и передаче их в ведомство Святейшего синода. Впрочем, кроме организации лекций по факультетам, это разделение внутри университета никак не проявлялось: факультеты не имели деканов и собственных отдельных собраний, а диспуты по тому или иному предмету проходили на общем собрании профессоров — Конференции. Что касается числа профессоров, то, по Ломоносову, оно должно было составлять двенадцать человек, но Шуваловым сокращено до десяти: четыре на философском факультете (философии, физики, истории, красноречия), три на юридическом (всеобщей юриспруденции, российского права, политики) и три на медицин-
34 В этом усматривается аналогия между функциями куратора в Московском университете и президента в Петербургской Академии наук второй четверти XVIII в.
ском (химии, натуральной истории, анатомии). Это в два раза превосходило профессорский штат «академического» университета по Регламенту 1747 г. и позволяло поставить Московский университет в один ряд с такими малыми немецкими университетами, как Альтдорф, Бамберг, Дуйсбург, Ринтельн, Гиссен, Киль, насчитывавшими в середине XVIII в. от 10 до 15 профессоров35 (при этом надо помнить, что полный профессорский состав был набран в Московском университете только к 1768 г.).
Но резче всего различия между проектом Московского университета и организацией немецких университетов середины XVIII в. проявились в статьях, касавшихся университетских питомцев. Здесь, во-первых, отразился закрепившийся в Российской империи с петровских времен сословный принцип организации образования: в университетской гимназии, которая делилась на дворянскую и разночинскую половины, и в университете, куда не допускались крепостные крестьяне, кроме как с увольнительным письмом от помещика (п. 26). Второе отличие касалось содержания в университете казеннокоштных студентов (по первому варианту штата — 20, по второму, рассчитанному с учетом прибавки финансирования, — 30 человек) и гимназистов (по 50 человек из дворян и из разночинцев)36. Введение такой группы учащихся также опиралось на опыт казеннокоштных студентов и учеников при Академии наук, ставя целью воспитание из них будущей профессуры, и в этом позднее усматривалось особое преимущество Московского университета перед европейскими37.
Итак, из анализа Проекта об учреждении Московского университета 1755 г., а также других университетских проектов и записок Ломоносова, связанных с его служебной деятельностью в Академии наук, можно сделать вывод о том, что в этих документах Ломоносов отстаивал во всей цельности изначальную идею об университете как автономной корпорации ученых, организационное устройство которой должно иметь традиционные черты, восходящие еще к европейским средневековым привилегиям университетов, но которые в то же время должны служить укреплению статуса ученых и роли высшего образования в России. Такие стремления Ломоносова, внутренне логичные и обоснованные, при попытках реализации натолкнулись, однако, на сопротивление государства. В частности, в ходе подготовки «Проекта...» И.И. Шувалов, преследуя цели «государственной пользы», трактовал многие предло-
35 Eulenburg F. Die Frequenz der deutschen Universitäten von ihrer Gründung bis zur Gegenwart. Leipzig, 1904. S. 319.
36 Варианты штатов Московского университета, составленных в 1754—1755 гг., опубликованы в кн.: Пенчко Н.А. Указ. соч. С. 162—165.
37 Тургенев Н.И. Россия и русские / Пер. с фр. и вступ. ст. С.В. Житомирской. М., 2001. С. 306.
жения Ломоносова как «несовместные вольности» и ограничивал корпоративное начало в пользу государственного контроля и обеспечения. Поэтому окончательный текст «Проекта.» оказался ближе к модели «модернизированного» немецкого университета эпохи Просвещения, нежели к тем прообразам ученых корпораций, из которых черпал свои источники университетских представлений Ломоносов.
Список литературы
1. Андреев А.Ю. Российские университеты XVIII — первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы. М., 2009.
2. Бартенев П.И. И.И. Шувалов // И.И. Шувалов. К 270-летию со дня рождения / Сост. В.В. Ремарчук, Н.Б. Мельникова. М., 1997.
3. Белявский М.Т. М.В. Ломоносов и основание Московского университета. М., 1955.
4. История Московского университета. Т. 1. М., 1955.
5. Кулябко Е.С. М.В. Ломоносов и учебная деятельность Петербургской Академии наук. М.; Л., 1962.
6. Кулябко Е.С., Бешенковский Е.Б. Судьба библиотеки и архива М.В. Ломоносова. Л., 1975.
7. Марголис Ю.Д., Тишкин Г.А. Отечеству на пользу, а россиянам во славу. Л., 1988.
8. Пекарский П.П. История императорской Академии наук в Петер -бурге. Т. 1. СПб., 1870.
9. Пенчко Н.А. Основание Московского университета. М., 1953.
10. Смагина Г.И. Санкт-Петербургская академия наук и просвещение в России XVIII века: образование и распространение знаний: Дисс. ... докт. ист. наук. СПб., 2007.
11. Сперанский М.Н. Московский университет XVIII в. и М.В. Ломоносов. М., 1912.
12. Сточик А.М., Затравкин С.Н. Медицинский факультет Московского университета в XVIII веке. 2-е изд. М., 2000.
13. Фундаминский М.И. Социальное положение ученых в России XVIII столетия // Наука и культура России XVIII века. Л., 1984.
14. A History of the University in Europe / Ed. by W Rüegg. Vol. 1—4. Cambridge, 1991—2010.
15. Eulenburg F. Die Frequenz der deutschen Universitäten von ihrer Gründung bis zur Gegenwart. Leipzig, 1904.
16. Gellert C. The emergence of three university models. Institutional und functional modifications in European higher education. Florenz, 1991.
17. Moraw P. Aspekte und Dimensionen älterer deutscher Universitätsgeschichte // Academia Gissensis / Hrsg. von P. Moraw, V Press. Marburg, 1982.
18. Wittrock B. The modern University: the three Transformations // The European and American University since 1800 / Eds. by Sh. Rothblatt, B. Wittrock. Cambridge, 1993.
Поступила в редакцию 11 мая 2011 г.
