CC BY
84
ФИЛОСОФИЯ И ОБРАЗОВАНИЕ
М.А. Маслин М.В. Ломоносов — основатель светского
философского образования в России
Статья посвящена анализу проекта М.В. Ломоносова по созданию светского философского образования в России. Показано влияние этого проекта на дальнейшее развитие философского процесса в России. Подчеркнуты его основные особенности в контексте русского и европейского Просвещения.
Ключевые слова: Просвещение, философский факультет Московского университета, история русской философии, 300-летняя годовщина со дня рождения М. В. Ломоносова.
В год знаменательного юбилея — трехсотлетия со дня рождения Ломоносова (1711—1765), совпавшего с семидесятилетием воссоздания философского факультета в структуре Московского университета, нельзя не отметить его пионерский проект в области светского философского образования.
От Ломоносова идет традиция русского научно-философского реализма, в свою очередь явившаяся продуктом «Века Просвещения». В XVIII веке Россия начинает испытывать вместе с Западом, можно сказать, синхронно влияние идей Просвещения. Однако назвать эту эпоху русской истории «Веком Просвещения» (по аналогии с французским Siecle de Lumieres) нет оснований. Русское Просвещение в своих научных и образовательных проявлениях по своему характеру ближе стояло к немецкому Aufklarung, примером чему является и сам Ломоносов, учившийся во Фрейберге и Марбурге. С одной стороны, в обществе распространяются идеи новоевропейской рационалистической философии и науки (Декарт, Лейбниц, Локк, Гердер, Вольтер, Гельвеций, Гольбах, Вольф и др.), с другой — в России происходит подъём православной богословско-философ-ской мысли, представленной школой выдающегося церковного иерарха митрополита Московского Платона (Левшина). В силу особенностей перехода страны от Средневековья к эпохе Нового времени, миновавшей ряд культурно-цивилизационных стадий,
© Маслин М.А., 2011
пройденных развитыми западноевропейскими странами, например Ренессанс и Реформацию, а также под влиянием установившихся тесных культурных связей со странами Запада в русской культуре XVIII века проявилось сложное сочетание старого и нового, самобытного, оригинального и заимствованного.
Русское общество, разумеется, испытало большое влияние и от французского поветрия, получившего название «вольтерьянство», под которым в XVIII веке имелась в виду вовсе не философия Вольтера в собственном смысле, но совокупность всех тех культурных и бытовых ориентаций, которые нарастающим потоком шли из Франции в Россию. Однако широкое распространение «вольтерьянство» получило уже после смерти Ломоносова, в царствование Екатерины II, которая и сама была во власти этих влияний в период своего «просвещённого абсолютизма», хотя затем, в ходе и после Великой Французской революции отреклась от них и назвала их «французской заразой». Однако, «вольтерьянство» (по аналогии с современным новорусским «гламуром»), характеризовало образ жизни и социально-бытовой тип русского дворянина, который был чужд народному выходцу Ломоносову.
Ломоносов отнюдь не был членом «ордена русской интеллигенции» в его «радищевском» значении и относил себя к «сословию ученых», хотя и получил как академик личное дворянство и был в чине статского советника. Он никогда не гнушался «низкой своею породою» и подчеркивал: «я своей чести достиг не слепым счастием, но данным мне от Бога талантом, трудолюбием и терпением крайней бедности добровольно для учения» [1, с. 539]. Характерно, что В.И. Вернадский оценивает Ломоносова не только как «великого ученого, которые считаются единицами в тысячелетней истории человечества». Вернадский восхищается масштабом личности Ломоносова, который был «плоть от плоти русского народа», личностью «полной творческого ума и рабочей силы», «вчерашним крестьянином», творческая мысль которого «проникала — сознательно, или бессознательно — бесчисленными путями современную ему русскую жизнь». Примечательно, что к статье, посвященной 200-летию со дня рождению Ломоносова Вернадский предпосылает в качестве эпиграфа известные строки из письма И.И. Шувалову (1761), ярко характеризующие свободолюбие ученого: «Не токмо у стола знатных господ или у каких земных владетелей дураком быть не хочу, но ниже у самого Господа Бога, который мне дал смысл, пока разве отнимет» [1, с. 546].
Процесс институционализации в России светской науки и философии европейского типа, в котором непосредственно участвовал Ломоносов — это процесс достаточно длительный, не сводившийся к единовременной рецепции западноевропейских университетских традиций. Так, уставные документы Академии наук предписывали в XVIII веке ведение учебного процесса в том духе, чтобы профессора в своих лекциях «не учинили
бы ничего, что противно быть может православной греко-российской вере, форме правительства и добронравию» [2, с. 513]. В мировоззренческом отношении лекции, читавшиеся поначалу в университете-академии в Петербурге и в Московской славяно-греко-латинской академии, основанной в 1685 году, вряд ли существенно отличались. В то время Московская академия была единственным высшим учебным заведением, чья деятельность до учреждения Синода (т. е. до 1720-х гг.) была нацелена на подготовку не только богословов, но и светских ученых и специалистов. В академии обучался Ломоносов и многие другие будущие профессора, писатели и государственные деятели. Надо заметить также, что ученики Московской академии формировали кадровый состав Петербургской академической гимназии и университета и без них преподавание ряда предметов вряд ли было бы возможно. Среди учеников академии, кроме Ломоносова были такие крупные деятели отечественной культуры как Антиох Кантемир, С.П. Крашенинников, С.Г. Зыбелин, Н.Н. Бантыш-Каменский, Н.Н. Поповский, В.И. Баженов, Л.Ф. Магницкий и др.
В научных и образовательных проектах Ломоносова представлена светская, нерелигиозная трактовка философии, построенной по научной модели и отличающейся от религии своей предметной областью и методологией: «Правда и вера суть две сестры родные... никогда между собою в распрю притти не могут» [3, с. 356] И далее: «Не здраво рассудителен математик, ежели он хочет божескую волю вымерять циркулом. Таков же и богословия учитель, если он думает, что по псалтире научиться можно астрономии или химии» [3, с. 357]. Однако «вольное философствование» проникнуто скептицизмом, тогда как «христианская вера стоит непреложно».
В «республике науки», напротив, властвует критическая мысль, несовместимая с догматизмом. Здесь позволено каждому «учить по своему мнению». Утверждая величие Платона, Аристотеля и Сократа, Ломоносов одновременно признает право «прочих философов в правде спорить», подчеркивая авторитет ученых и философов Нового времени в лице Декарта, Лейбница и Локка. Обратим внимание на то, что Ломоносов в качестве синонима научной и философской истины употребляет слово «правда», что станет весьма распространённым словоупотреблением для многих мыслителей в XIX и ХХ веках, от Н.К. Михайловского до Н.А. Бердяева, считавших, что двуединая правда-истина и правда-справедливость в русском языке выражают исконный «онтологизм» (В.Ф. Эрн) и «нравственную напряженность» (В.В. Зеньковский) отечественной философии (истина как «естина», т. е. «есть она» у П.А. Флоренского). Оригинальные концепции онтологической гносеологии представлены также в философии С.Л. Франка и Н.О. Лосского, что свидетельствует о «перекличке идей» русских мыслителей разных эпох. Подтверждение этой «переклички» можно видеть в том, что русские «искатели правды» — ученые, философы, народные мудрецы были убеждены, что правда-истина существует, хотя бы и на дне озе-
ра Светлояра, надо только отыскать ее. Это неутомимое искание правды-истины в высшей степени было характерно для истинно русского научного темперамента и стиля Ломоносова.
В «Российской грамматике» (1755) Ломоносов доказывал, что русский язык, сочетающий «великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка» [3, с. 512], не менее других языков приспособлен к тому, чтобы отражать «тончайшие философские воображения и рассуждения». Это широко известное ныне высказывание Ломоносова выглядело новаторски для молодой русской науки XVIII века. Ведь основным языком науки тогда была латынь. Не случайно, что во вновь образованном Московском университете первым в России стал читать лекции по-русски ученик Ломоносова Н.Н. Поповский. В своей «Речи, говорённой в начатии философических лекций» Поповский развивал идеи своего учителя: «Нет такой мысли, кою бы по-российски изъяснить было бы невозможно» [4, с. 91].
Начатые Петром I преобразования российского государства в империю европейского типа требовали пробуждения к жизни многочисленного недворянского населения, разночинцев, людей разных сословий. С этим связано появление многочисленного купечества, рост коммерческой активности, развитие ремесленного и мануфактурного производства, рост вывоза товаров за границу, увеличение промышленной добычи полезных ископаемых, учреждение банков, появление интеллигенции недворянского происхождения: ученых, архитекторов, драматургов, артистов, поэтов, художников, государственных чиновников, профессоров и учителей. К новым людям, служившим на благо Российской империи, принадлежал и Ломоносов. Его отец — рыбак Василий Дорофеевич, владелец нескольких судов, мать — Елена Ивановна Сивкова — дочь дьякона.
Русское Просвещение и наука XVIII века своим развитием во многом обязаны тому, что сделали для отечества выходцы из разных недворянских сословий. Наряду с Михаилом Васильевичем Ломоносовым эту плеяду представляли: Иван Иванович Лепехин (1740—1802) — сын солдата Семёновского полка, выдающийся географ и ботаник; Степан Петрович Крашенинников (1711—1755) — выходец из солдатской семьи, известный исследователь Камчатки, названный Ломоносовым «славнейший Крашенинников»; Алексей Протасьевич Протасов (1724—1796) — сын солдата Семеновского полка, доктор медицины. Один из пионеров отечественной анатомии; Семен Ефимович Десницкий (1740—1789) — профессор права Московского университета, сын сельского священника; Поповский Николай Никитич (1730—1760) — сын священника, профессор красноречия и философии Московского университета; Озерецковский Николай Яковлевич (1750—1827) — естествоиспытатель и путешественник, выходец из семьи священника; Дмитрий Сергеевич Аничков (1733—1788) — сын подья-
чего, философ, логик и математик, профессор Московского университета и многие другие выходцы из недворянской среды.
Здесь надо разъяснить, что приток в науку выходцев из разных чинов объяснялся личной заинтересованностью этих выходцев, поскольку образование в эпоху петровской модернизации открывало для них новые жизненные перспективы. Тогда как дворянских недорослей зачастую приходилось силой заставлять получать нужное для государства образование. Например, уклонявшихся от обучения в Навигацкой школе посылали на три года «в галерную работу» или бить сваи под пеньковые амбары [5, с. 19].
Происхождение науки в России и на европейском Западе существенно отличались. Ведущим производителем науки и научных знаний в Европе стал университет, первый из которых возник в Болонье, в северной Италии, в 1088 году. В отличие от западных научных сообществ, складывавшихся в средние века и Новое время вокруг философских и богословских факультетов университетов, наука в России формировались первоначально не по «школьному» принципу, поскольку схоластики как таковой, как особого культурно-исторического этапа здесь не было (как, впрочем, и Возрождения, и Реформации). Главным рассадником книжности на Руси был не университет, а монастырь и наиболее образованным сословием было духовенство. Начало процесса институционализации науки и высшего образования связано с открытием Киево-Могилянской (1632) и Славяно-греко-латинской (1685) академий, где читались собственно философские курсы. Первый же философский курс на территории нынешней России был прочитан Фео-филактом Лопатинским в 1704 г. на латинском языке. Вместе с тем, Россия как страна, принадлежащая к ареалу христианской цивилизации, издавна испытывала интерес к сочинениям многих античных и западных мыслителей, христианских писателей, философских и богословских мистиков. Например, «русские Ареопагитики», т. е. русские переводы сочинений псевдо-Дионисия Ареопагита были известны на Руси еще с XIV в. Если же говорить о знакомстве древнерусских книжников с текстами античных философов, то оно восходит еще к XI веку (Изборники 1063 и 1066 годов, включавшие в свой состав тексты философов античности в переводах на славянский язык). К этому следует добавить глубокий исконный интерес к наследию византийской духовности — исихазму, софиологии, кардиогнозису (метафизике сердца), имевший на Руси многовековую историю. Таким образом, мнение о возникновении Просвещения в России на «пустом месте», разделяемое до сих пор некоторыми авторами, не соответствует действительности.
В допетровскую эпоху в России естественнонаучные знания развивались в контексте «теологического рационализма» [6, с. 110—126], в атмосфере, принципиально исключавшей возможность появления какого-либо выдающегося ученого, поскольку в среде ученого монашества само понятие научного авторства было не признано и размыто. Иная ситуация сложилась в Европе, где всякие объединения или корпорации (universitas) — про-
мышленные, купеческие, научные складывались профессионалами своего ремесла, что с неизбежностью ставило вопрос о сохранении добытых знаний и закреплении авторства их разработчиков и распространителей. Корпоративное университетское самоуправление при этом сохраняло свою неизменную независимость вплоть до эпохи Реформации, до того времени, когда в католических странах университеты подчинились влиянию Римско-католической церкви и «превратились в орудие Контрреформации» [7, с. 29]. Рассматривая своеобразие процесса развития науки в России, В.И. Вернадский замечал, что на Западе «в недрах церкви» трудились тысячи ученых, среди которых были, например, основатель генетики Мендель и выдающийся астроном Секки, работавший в папской обсерватории. Тогда как в России, где наука развивалась без особого патронажа церкви, — «создавалось резкое деление на два мировоззрения, которые по возможности не сталкивались. Поэтому в истории естествознания в России почти отсутствуют столкновения с церковью или ее служителями» [8, с. 67].
Необходимо подчеркнуть, что главные инициативы в развитии науки в России взяло на себя государство, благодаря которому было обеспечено то, что В. И. Вернадский назвал «непрерывностью научного творчества в России с начала XVIII столетия». По этому поводу А.С. Пушкин совершенно справедливо называл правительство «единственным европейцем в России».
Будучи убежденным патриотом, Ломоносов отчетливо представлял, что только силами государства, а не каких-то меценатов, благотворителей, или не существовавших тогда научных корпораций может быть обеспечено развитие науки и образования. Отсюда прославление Петра Великого и его дочери Елизаветы Петровны, перераставшее у него в гимны Российскому государству, его величию и могуществу. Основатель русской интеллигенции А.Н. Радищев, принадлежавший к иному, чем государственник Ломоносов, а именно к радикальному крылу отечественного Просвещения, как известно, порицал Ломоносова за «ласкательство царям, нередко недостойным не токмо похвалы... но ниже гудочного бряцания» (см. его «Слово о Ломоносове»), Правда, и самому Радищеву не чуждо было подобное «ласкательство», поскольку он пользовался, в том числе и в сибирской ссылке, покровительством влиятельного сановника — графа А.Р. Воронцова. Не будь покровительства Воронцова, не было бы и философского трактата «О человеке, о его смертности и бессмертии», написанного Радищевым в Илимске, по той причине, что именно Воронцов снабжал его всем необходимым в ссылке, прежде всего, книгами.
Улучшить жизнь общества, по Ломоносову, можно не радикальными антиправительственными мерами, как у Радищева, но лишь посредством просвещения, совершенствования нравов и установившихся общественных и государственных форм, для России — самодержавия. Именно благодаря самодержавию, считал он, Россия «усилилась. умножилась, ук-
репилась, прославилась». Отсюда понятно, что историю Ломоносов понимал как процесс органический, где всякая предшествующая фаза связана с последующей. История — не «вымышленное повествование», а достоверное, основанное на конкретных источниках изучение опыта «праотцев наших», включающее исследование летописей, историко-географические сведения, статистику, демографию и т. п.
Разумеется, только благодаря правительственной поддержке мог быть реализован проект Ломоносова об открытии Московского университета. В настоящее время доказано, что фактическое авторство поданного в Правительствующий Сенат «Доношения об учреждении в Москве университета и двух гимназий» принадлежит именно Ломоносову, хотя его официальным автором был И.И. Шувалов — просвещенный вельможа, фаворит императрицы Елизаветы Петровны. В то же время, нет сомнения, что проект доно-шения и устав университета были продуктами сотворчества Ломоносова и Шувалова. В советское время роль Шувалова принижалась, но в постсоветский период была пересмотрена: к 250-летнему юбилею Московского университета перед зданием Фундаментальной библиотеки МГУ был открыт памятник И.И. Шувалову. Пушкин был совершенно прав, утверждая, что «Шувалов основал университет по предначертанию Ломоносова» [9, с. 339].
Шувалов, по свидетельству его современника И. Ф. Тимковского, корректировал проект в сторону избавления его от предложенных Ломоносовым «несовместных вольностей» по образцу Лейденского университета [7, с. 54]. Ломоносов отстаивал всесословную модель университета, тогда как Шувалов был заинтересован в специальном выделении интересов дворянского сословия. Ломоносов считал, что необходима гимназия при университете, «без которой Университет, как пашня без семян» (письмо И.И. Шувалову, 1754). Однако Шувалов настоял на образовании двух гимназий — дворянской и разночинской, что было отражено уже в проекте доношения в Сенат. Но все же некоторые корпоративные вольности университета были сохранены и, прежде всего, его неподвластность никакому государственному учреждению, кроме Сената. Кроме того, в университет допускались «вольноотпущенные из крепостных, а также и все другие категории податного населения (черносошные крестьяне, посадские и проч.)» [7, с. 57].
Преподавание в университете Ломоносов предложил вести на трех факультетах: юридическом, медицинском и философском, что соответствовало сложившейся европейской университетской практике. На последнем в число преподававшихся дисциплин он включал: философию (логику, метафизику и нравоучение), физику, ораторию (красноречие), поэзию и историю. Однако новаторским и не встречавшимся нигде в Европе было отсутствие в ломоносовском плане теологического факультета, что впоследствии было воспроизведено в структуре всех российских университетов. Для профессиональной философии решение не включать в состав универ-
ситета богословский факультет имело особое и оказавшееся весьма дальновидным значение. В образованных в XIX веке четырех духовных академиях (Московской, Киевской, Петербургской и Казанской) преподавание философии велось собственными профессорами и не имело тех ограничений, которые испытала университетская философия в 1821—1845 и в 1850— 1861 годах. В стенах духовных академий также работали философы-профессионалы, которые наряду с университетскими профессорами оказали существенное влияние на судьбы русского философского образования. Достаточно назвать имена П.Д. Юркевича — философского учителя В.С. Соловьева, представителя Киевской духовно-академической школы, занявшего философскую кафедру в Московском университете, а также профессора Казанской духовной академии В.И. Несмелова, чья двухтомная фундаментальная работа «Наука о человеке» оказала непосредственное влияние на формирование религиозно-экзистенциальной философии Н.А. Бердяева.
Основание Московского университета было венцом творчества Ломоносова и резонансным событием для всей русской культуры. Указ императрицы Елизаветы об основании университета, подписанный в Татьянин день 12 января 1755 года, знаменовал собой закрепление за российским государством особой роли в развитии науки и образования. Есть надежда на то, что следование этой российской модели, обеспечивавшей России во всех формах ее исторического бытия непрерывный рост научного творчества в течение трех последних столетий, будет гарантией уже нынешней ее модернизации. Ведь именно такая модель обусловила появление на свет гения русской культуры — Михаила Васильевича Ломоносова.
Литература:
1. Ломоносов М.В. Полы. собр. соч. в 11 томах. М.; Л., 1957. Т. 10
2. Материалы для истории Императорской Академии наук. СПб., Т. 10
3. Ломоносов М.В. Избранные философские произведения. М., 1950.
4. Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. М., 1952. Т. 1
5. Андреев А.Л. Российское образование. Социально-исторические контексты. М., 2008.
6. Мильков В.В. Теологический рационализм древнерусских мыслителей// Громов М.Н., Мильков В.В. Идейные течения древнерусской мысли. СПб., 2001.
7. Андреев А.Ю. Лекции по истории Московского университета. 1755—1855. М., 2001.
8. Вернадский В.И. Труды по истории науки в России. М., 1988.
9. Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. Т. 6. М., 1976.
