CC BY
124
М. Э. Клопова (Москва)
Украинское движение Австро-Венгрии в оценке российских дипломатов
Украинское национальное движение — одно из самых молодых в Австрийской империи. Возникнув в первой половине XIX века, оно долгое время было относительно малочисленным и не оказывало существенного влияния на жизнь Австро-Венгрии. Только в конце прошлого века, когда были созданы и начали активную деятельность первые украинские политические партии, украинское движение стало играть все более заметную роль как во внутренней жизни Габсбургской монархии, так и в австро-русских отношениях.
Отношение российских дипломатов к украинскому движению формировалось параллельно с возникновением и развитием самой украинской идеи. В начале своего существования украинское или, как тогда чаще говорили, украинофильское движение в восточнославянских владениях Австро-Венгрии воспринималось российскими представителями скорее как деятельность малочисленной и неконсолидированной группы идеалистов, существующей исключительно благодаря поддержке центрального венского правительства. Основным критерием в оценке ее деятельности в тот период были отношения украинофилов с представителями пророссийской ориентации, а также их позиция в славянском вопросеВ глазах российских наблюдателей роль украинских деятелей долгое время была малоэффективной, не имеющей какого-либо серьезного значения за пределами Галиции. По мере усиления антироссийских тенденций, а также активизации усилий венского правительства по уничтожению российского влияния в регионе, пиком которых стал судебный процесс 1880 по обвинению группы русофильских деятелей в государственной измене (процесс Ольги Грабарь), отношение российских дипломатов к украинской идее становилось все более негативным.
Начало XX века ознаменовалось существенным усилением украинского движения. Выход на политическую сцену Габсбургской монархии украинских партий, прежде всего, созданной в 1899 году Украинской Национально-демократической партии (УНДП), изменил отношение к их представителям не только со стороны австрийских властей, которые теперь видели в них реальную силу, но и представителей российского Министерства иностранных дел.
Одним из первых особое внимание украинскому движению стал уделять российский посол в Австро-Венгрии В.В.Капнист. В 1903-1905 гг. в центре внимания российской дипломатии оказалась не Галичийа, бывшая центром украинского движения, а Буковина. Причиной тому послужил особый ин-
терес, который проявил к деятельности местных украинских партий российский консул в Черновицах Доливо-Добровольский. В развернутой и очень подробной записке о политических партиях и движениях Буковины, он охарактеризовал местных украинских деятелей как мечтающих о создании «Великой Руси-Украины от Тиссы до Дона»2. Считая, что «партия эта всегда была орудием в чужих руках», консул видел в этом причину возможной в будущем потери украинофилами популярности в народе.
События 1907-1908 гг., перемены как во внутренней жизни обеих империй, Российской и Австро-Венгерской, так и в международной обстановке (в данном контексте особое значение имеет резкое ухудшение австро-русских отношений после Боснийского кризиса 1908 г.), заставили российский МИД уделить значительно большее внимание общественной жизни Габсбургской монархии. В особенности это касалось тех национальных движений, которые могли быть использованы Веной против России, в том числе и украинского.
Значительной части российского общества, прежде всего консервативным кругам, было свойственно восприятие украинского движения исключительно как результата польской и австрийской интриги3. Российский МИД, традиционно сохранявший верность консервативным традициям, был особенно склонен видеть в национальном движении результат воздействия внешних сил. Сотрудники российских учреждений в Австро-Венгрии, как в Вене, так и в Львове могли непосредственно наблюдать активную поддержку части украинских организаций со стороны австрийского правительства и представителей части польского общества, особенно в период польско-русинского соглашения 1890 г., так называемой «угоды Бадени-Романчука».
Традиционно именно влиянию польской политической элиты Галиции приписывались и само возникновение, и существование украинской идеи. Так, бывший консул во Львове Пустошкин считал «создание украинства» плодом совместных усилий «трех государственных мужей: графа Бадени, нынешнего наместника Галиции Бобжинского и кардинала Сембратовича», когда им потребовалось «еще больше ослабить русскую партию, вселить в ней раздоры, чтобы окончательно стереть само имя русское в Галиции...»4.
Именно с целью уничтожения «всего русского», прежде всего идеологии общерусского единства в Прикарпатской Руси, по мнению автора записки, «был выписан» во Львов профессор Михаил Грушевский. Пустошкин довольно едко интерпретирует научную концепцию Грушевского: «Украинцы, по заявлению почтенного ученого, совершенно не русские; это особенный народ... слово „русский" — понятие собирательное, так как состоит из двух совершенно отличных народов: из москалей, у которых преобладает монгольская кровь, и украинцев, чистых славян. Украинцы всегда воевали с Москвой и только благодаря предательству Хмельницкого присоединены в 1654 г.»5.
Бывший консул пришел к выводу, что вся идеология «украинства» создана поляками для борьбы с Россией и русским влиянием за ее пределами: «украинская партия, независимо от того, что внесла раскол в русскую партию в Галиции, еще и главным образом, мила и дорога Полякам, потому что вредна России».
Постепенно идея «польской интриги» вытеснялась идеей интриги венского правительства. Характеристика «украинской партии» (фактически, речь идет о УНДП) как «искусственно созданной австро-венгерским правительством с помощью поляков в целях распространения и поддержания среди живущего в этих землях русского народа сознания о существовании отдельной украинской нации, ничего общего с русской не имеющей, в целях пропаганды тех же идей среди населения наших Юго-западных губерний»6 была единственной допустимой характеристикой во всех материалах российских дипломатов вплоть до начала Первой мировой войны.
Вместе с тем, со стороны российских представителей уделялось все больше внимания идеологии, целям и формам деятельности украинских партий. Одним из первых подробную записку, посвященную истории возникновения и современному положению украинских партий, представил в МИД поверенный в делах российского посольства в Вене С. Свербеев7.
Обращаясь к вопросу национального самосознания восточнославянского населения Австро-Венгрии, в первую очередь Галиции, Свербеев отмечал, что на протяжении всего XIX века оно существовало лишь благодаря поддержке венского правительства. Он подчеркивал, что племенная самобытность русинов (то есть принадлежность их к русскому народу. — М. К.) не вызывала сомнений в Вене, поскольку «в указах своих и документах правительство открыто называет их Rußen, Rothrussen и Reussen». Однако, «с развитием в Европе в половине прошлого столетия идеи национализма, проникшей также в Австрию, племенное родство галицко-русского народа с населением России показалось в Вене опасным для Габсбургской монархии. С этого времени австрийское правительство стало употреблять все старания, чтобЫ'ббособить галицийских русских от их единоплеменников в России и не пренебрегало для этого никакими средствами и административными давлениями»8. Таким образом, именно целенаправленные усилия Вены по созданию некоего обособленного от единого русского народа национального организма стали истинной причиной возникновения украинской идеи в Галиции и Буковине.
Образование «украинофильской или украинской» партии Свербеев относил к 1860-1880 гг., которые были, по его мнению, периодом культурного сепаратизма, постепенно, с 1880-х годов, то есть с момента создания первых политических организаций украинцев, вытеснявшегося сепаратизмом политическим. При этом автор записки подчеркивал решающую роль польской правящей верхушки в превращении украинского движения в ре-
альную политическую силу, имеющую влияние не только в самой Галиции, но и за ее пределами. Одновременно Свербеев отмечал, что «отношение польского населения к украинцам с течением времени, должно быть, изменится. Разыгравшееся несколько лет назад в Галиции под влиянием украинофилов аграрное движение не на шутку испугало поляков и наглядно доказало им опасность крайне радикального и даже революционного их направления».
Социальную базу украинского движения автор характеризовал следующим образом: «...к украинской партии принадлежат чиновники, учителя средних учебных заведений и народных школ, профессора и высшее духовенство. За последнее время идеи ее стали проникать при помощи епископов в среду низшего духовенства, а через посредство ¡этого последнего также и в крестьянство»9. Иными словами, украинская идеология все глубже проникает в народные массы, прежде полностью политически индифферентные.
Таким образом, видя в украинском движении результат целенаправленных действий австрийского правительства, автор аналитической записки, тем не менее, отмечал и активность, прежде всего в популяризации своих идей, самих украинцев. При этом основным компонентом украинской идеологии Свербеев считал ее антирусскую направленность, весьма удобную для австрийских верхов.
В завершение своего обзора Свербеев особенно подчеркивал то значение, которое украинское движение имело для России: «для нас украинская партия и вызываемое ей движение представляет без сомнения несравненно больший интерес, чем мирная политика русско-народной партии». Объяснял это он тем, что, «будучи движением революционным, оно всячески старается содействовать подпольным силам, действующим у нас на родине»,0.
Если поводом для записки Свербеева послужило убийство наместника Галиции графа Потоцкого, то для аналогичного донесения посла в Вене Л. П. Урусова поводом послужило общее усиление интереса к проблемам восточнославянского населения Австро-Венгрии в российском обществе, произошедшего на фоне общего подъема славянских идей в России в 1908-1910 гг.
В целом Урусов повторил основные выводы своего предшественника. Возникновение самой украинской идеи он также связывал «с проникновением в Австро-Венгрию национальной идеи в середине прошлого столетия», когда «в Вене показалось опасным для Габсбургской монархии духовное и племенное родство такого многочисленного населения этих двух земель с Россией, Поэтому правительство стало принимать все меры, чтобы обособить русских в Галиции и Буковине» 1
Отмечая постоянное расширение социальной базы «украинского» или «украинофильского» движения, которое за сравнительно короткий отрезок
времени из небольшой группы «интеллигентных элементов» превратилось в пользующуюся широкой поддержкой крестьянства партию, посол основной причиной этого считал радикализм украинцев в аграрном и национальном вопросах. Именно этот радикализм, по мнению Урусова, и стал причиной эскалации польско-украинского конфликта. Характерно, что и в донесении Урусова, и в более ранних материалах под именем Поляков фигурируют представители польских консервативных партий, фактически и находившихся у власти в Галиции. Именно их поддержкой пользовались в свое время украинцы. Что же касается более левых польских партий, то их отношение к украинскому сепаратизму всегда было отрицательным п.
В материалах российских дипломатов, посвященных анализу деятельности украинских партий Австро-Венгрии, практически не отмечаются какие-либо региональные различия. Частично это объясняется тем, что украинские лидеры стремились к консолидации украинского движения и не допускали каких-либо противоречий между представителями Буковины и Галиции. Однако новый посол в Австро-Венгрии Н.Н.Гирс все же находил различия между буковинскими и галицийскими украинцами. В одном из своих донесений он отмечал, что «первые гораздо малочисленнее, у них всего 6 представителей в Парламенте, но их положение гораздо более выгодное... они пользуются покровительством правительства благодаря доверию, которое приобрел их лидер, депутат Василько» 13.
Гире отмечал, что буковинские украинцы обычно занимают более консервативные позиции, тогда как галицийские их единомышленники отличаются крайне радикальными убеждениями. Основную причину такого различия посол видел в том, что «галицийским украинцам, которые в большинстве состоят из крестьян и низшего класса интеллигенции, приходится все время сталкиваться в борьбе за существование с более консервативными польскими классами, которые держат в своих руках всю политическую и экономическую жизнь страны»14. Именно поэтому галицийские украинцы считали основной своей задачей борьбу с польским засильем в крае, прежде всего — борьбу за реформу избирательного закона в сейм и за создание украинского университета во Львове. В свою очередь, буковинские украинцы во главу угла ставили борьбу с русофильскими идеями и культурным и политическим влиянием России в крае.
Уже непосредственно накануне Первой мировой войны, в июле 1914 г., российский консул во Львове Верховцев направил в МИД обширную записку о политической ситуации в Галиции в целом и о современном положении всех существовавших в это время национальных партий15. Украинцев, вместе с «сочувствующими», он насчитывал до 200 тысяч. Отмечая то чрезвычайно сильное положение, в котором эта партия находилась в последние годы, Верховцев, хорошо знавший галицийские реалии, отмечал и падение ее влияния буквально в последние месяцы: «отчасти вследствие значительного па-
дения интереса сельского населения к политической жизни вообще, отчасти потому, что парламентская политика украинцев в течение последних лет сделалась явно оппортунистической и потому не соответствует больше нуждам крестьянского населения». Кроме того, по мнению консула, с гибелью Наследника австрийского престола Франца Фердинанда украинцы лишились одного из наиболее мощных своих покровителей16.
Как видно из приведенных выше высказываний российских дипломатов, украинское движение воспринималось ими как постоянно крепнущее, расширяющее свое влияние и, главное, представляющее для России немалую опасность.
Параллельно с усилением напряженности в международных отношениях украинское движение все чаще начинает рассматриваться как фактор, имеющий существенное значение для русско-австрийских и, частично, рус-ско-германских отношений. Переломным моментом стал 1908 г., когда после боснийского кризиса в отношениях России и Австро-Венгрии постоянно усиливалась напряженность.
Тогда, в 1908 г., австрийское правительство, по выражению уже упоминавшегося поверенного в делах посольства в Вене Свербеева, «сочло снова необходимым задобрить враждебный нам элемент на нашей границе, и идет навстречу украинофильским вожделениям». Свербеев напрямую связывает новое усиление симпатии венского правительства с ухудшением авст-ро-русских отношений после боснийского кризиса, поскольку «за последние годы, вместе с улучшением наших отношений с Австро-Венгрией, центральное венское правительство решилось было лишить своего покровительства радикальную пропаганду младорусин (украинцев)»11. Теперь же ситуация вновь изменилась.
Поверенный в делах напоминал, что российское посольство уже обращало внимание на опасность, которую представляла для отношений России и Австро-Венгрии поддержка последней враждебных для России элементов. В частности, он напоминал об инициативах прежнего посла Капниста, который «подробно остановился на этом вопросе в целом ряде своих депеш и не раз указывал Австро-Венгерскому правительству на необходимость как с точки зрения собственных австрийских, так и наших интересов парализовать сказанное движение». Однако со стороны австрийских властей реальных шагов в этом направлении сделано не было, «и украино-филы продолжают до сих пор вредную для нас деятельность, центром коей, после перенесения ее из Буковины, является Лемберг»18.
По мере усиления напряженности в австро-русских отношениях со стороны украинских лидеров все громче раздавались антироссийские выступления. Следует отметить, что в конце 1900-х гг. в украинском обществе Галиции вспыхнул конфликт, затронувший и политическую, и культурную сферу. В его основе лежали различия во взглядах группы сторонников
М.С.Грушевского, видевших в австрийской части Украины лишь плацдарм для развития украинской идеи и категорически отвергавших идею объединения украинских земель под властью Габсбургов, и группы украинских деятелей, в том числе депутатов Рейхсрата, основной своей задачей считавших развитие украинской идеи непосредственно в австрийских землях и именно на Австро-Венгрию и Германию возлагавших свои надежды. Эта последняя группа и была основным проводником антироссийских идей. В центре их внимания была борьба против русского влияния в Австро-Венг-рии и в значительно меньшей степени — распространение украинских идей в российской части Украины.
Австрийские власти умело использовали антироссийский пафос деятелей украинского движения. В моменты обострения австро-российских отно- | шений со стороны официальной Вены особенно часто раздавались похвалы украинской лояльности. В свою очередь, украинцы, подчеркнуто демон- ; стрируя свою лояльность Габсбургам, добивались своих целей в борьбе с поляками. Так, в 1912 г., в разгар Балканского кризиса, украинцам было «объявлено высочайшее благословение» императора Франца Иосифа в награду за прекращение обструкции военным законам в Парламенте. Гире счел это проявление чрезмерным: «как бы не были умеренны выражения, в которых Император Франц Иосиф высказал свое одобрение поведению украинцев, обращение к ним Его Императорского Величества едва ли оправдывалось прекращением ими обструкции военным законам: за такое прекращение украинцы получили удовлетворившие их, по-видимому, заверения Правительства по университетскому вопросу»19.
Анализируя такую позицию официальной Вены, Гире писал: «остается допустить, что поощрение украинцев как партии, открыто высказывающей свою вражду к России, находится в связи с общими настроениями в Австрии, не слишком дружелюбными к нам». По его словам, в последние дни «в газетах и журналах все чаще появляются статьи, разъясняющие публике, что такое украинцы, а что малороссы. При этом делаются самые неожиданные, но нб лишенные находчивости подтасовки общеизвестных исторических фактов. От чтения этих статей остается впечатление, будто Малороссия своего рода Польша, покоренная Россией окраина, не примирившаяся со своею неволей и ждущая лишь случая, чтобы освободиться от русского владычества»20. Особое внимание Гире обратил на то, что такие статьи, не редкие для галицийской прессы, появлялись в эти дни в близких правительству органах, как, например «Osterreichische Rundshau», что произвело на него весьма негативное впечатление.
По мнению посла, «поощряя украинофильство в Галиции, австрийское правительство, вероятно, думает создать для нас серьезные затруднения в будущем». Именно с этой точки зрения, посол предлагал рассматривать содействие центрального правительства украинцам в вопросе создания на-
ционального университета во Львове «ввиду несомненно существующего в России сепаратисТического течения». Относительно позиции самой России в этом вопросе Гире отмечал, что, не имея возможности вмешиваться во внутренние дела Габсбургской монархии, она, тем не менее, может существенно ослабить позицию украинцев, «не слишком подчеркивая в прессе враждебного отношения к России галицких украинцев: это лишь поощряет австрийцев к удовлетворению их домогательств»21.
Несмотря на сочувственное в целом отношение австрийских властей к представителям украинцев, они стремились не допустить чрезмерно резких высказываний в адрес России и вообще каких-либо действий, которые могли бы внести излишнюю напряженность в австро-русские отношения. В Вене предпочитали сохранять status quo, используя украинские выступления от случая к случаю, желая напомнить России и возможности использования против нее национальных чаяний части ее населения. Непосредственное же вмешательство украинских политиков в австро-русские отношения австрийским МИДом не поддерживалось. В свою очередь, украинские политики стремились повлиять по мере возможности именно на межгосударственные отношения или, по крайней мере, продемонстрировать такие намерения. Украинские парламентарии неоднократно обращались к министру иностранных дел Берхтольду и некоторым другим высокопоставленным австрийским чиновникам с запросами, которые так или иначе касались австро-русских отношений. У российских дипломатов такая практика вызывала постоянное раздражение.
В апреле 1914 г. украинские депутаты Василько и Левицкий предъявили министру иностранных дел запрос по поводу обложения в России особой таможенной пошлиной книг и газет на малороссийском языке22. Несколько ранее теми же депутатами был сделан другой запрос. Поводом стали слова российского министра иностранных дел С.Д.Сазонова, произнесенные им в марте 1914 г. в Государственной Думе. Сазонов выразил надежду, что австрийское правительство не допустит, чтобы замеченное в последнее время среди антирусски настроенных элементов в Галиции враждебное движение, стремящееся создать затруднения в русских пограничных губерниях, нарушало добрососедские отношения обеих держав. В ответном выступлении министр иностранных дел Берхтольд с раздражением указал на уже данные им разъяснения об отношениях с Россией, которые, однако, не удовлетворили украинцев23.
Ряд украинских политиков не ограничивался борьбой с российским влиянием в Галиции и Буковине. Наиболее радикальные националисты строили планы объединения всех украинских земель под властью Габсбургов. Несомненно, такие заявления привлекали внимание обеих заинтересованных сторон. Если в начале XX в. такие проекты казались лишь беспочвенными мечтаниями украинских националистов, с ростом напряжен-
ности в русско-австрийских отношениях они стали вызывать беспокойство у российских дипломатов. Хотя во время «аннексионного кризиса австрийский министр иностранных дел Эренталь гораздо больше рассчитывал на поддержку поляков, чем на украинцев», — писал корреспондент Санкт-Петер-бургского телеграфного агентства С.П.Колосов, — «стали серьезно развиваться таинственные надежды на Галицию, Волынь, Украину. Украинские вожди с особой старательностью под держивают эти надежды в Вене, распространяя самые смелые вести из России»24. «Революционные цели» украинцев, чьим «отдаленным идеалом является образование со временем единой украинской республики»25, вызывали в МИДе немалое беспокойство, тем более что их территориальные запросы были непомерно велики. Как отмечал Свербеев, «характерна в этом отношении обложка издающегося в Вене на немецком языке журнала „Ukrainische Rundschau", изображающая карту Украины от Кракова до Астрахани»26.
Планы объединения украинских земель под властью Габсбургов, высказывавшиеся некоторыми лидерами галицийских украинцев, находили поддержку не только в Вене, но и в Берлине, поскольку, «не доверяя России и опасаясь ее, Германия видела в революционных тенденциях украинцев, стремящихся к объединению со всей нашей Малороссией, своего естественного союзника»27. В то же время осторожные дипломаты не спешили доверять утверждениям «здешней славянской печати о крупных субсидиях, получаемых будто бы из Германии различными украинскими союзами».
Профессиональные дипломаты с обеих сторон стремились не обострять и без того достаточно напряженные австро-русские отношения. Но в 1908-1914 годах возросла активность представителей славянских общественных организаций. Об опасности, представляемой украинским движением для России, неоднократно писал и говорил один из наиболее активных и авторитетных деятелей славянского движения, создатель и руководитель «Галиц-ко-русского общества» граф В.А.Бобринский. Всячески поддерживая русофильское движение в Австро-Венгрии, он видел в украинцах лютых врагов русской идеи. В 1913 г., когда преследования «русского элемента» в Авст- ; ро-Венгрии усилились, он направил в МИД докладную записку, в которой j подробно изложил свое понимание российской политики в Прикарпат- j ской Руси. j
Подчеркивая в ней, что украинское движение пользуется постоянной [ поддержкой со стороны австрийских властей, граф Бобринский прямо ука- j зывал на то, что «в Австрии сильно рассчитывают на украинский народ в I России в случае войны с нами»28. Более того, особое внимание Бобринский обращал на то, что украинцев активно под держивает не только Вена, но и Берлин. В своей записке он привел данные о денежных субсидиях, получаемых украинцами из Германии. По его сведениям, на выборы «украинцы получили из Германии 230 ООО марок», при том, что «денежную помощь из
Берлина получают мазепинцы не только в Галиции, но и в России»29. Дипломаты опасались йринимать на веру заявления польской прессы о финансировании украинских партий Германией. Не скованный профессиональной этикой, Бобринский привел сведения, помещенные в ненавидимой им польской газете «Kurier Lwiwski» в мае 1910 г. Тогда «немецкий секретный агент Раковский, недовольный своим начальством, поместил в газете разоблачения, в которых указывалось, сколько получили пособия через него от германского правительства различные украинские учреждения, в том числе „Рада" в Киеве». В подтверждение этих заявлений, Бобринский отметил: «Наши консулы и секретари консульства во Львове могут установить, что германский консул во Львове всегда находился и находится в постоянных и почти нескрываемых сношениях с вождями украинской партии, во главе которых стоит М.Грушевский». Призывая бороться с украинским злом не только в России, но и за ее пределами, В. А. Бобринский заявлял, что «защита русского дела на Днестре и Сане есть защита его на Днепре»30.
Взгляды графа Бобринского и его сторонников отнюдь не всегда разделяли представители российского внешнеполитического ведомства. Его активность в деле усиления русского влияния в австрийских владениях нередко вызывала с их стороны раздражение, поскольку являлась в определенной мере вмешательством в дела МИДа и могла послужить, а нередко и служила, поводом к ухудшению австро-русских отношений. Но в том, что касалось отношения к украинскому движению как крайне враждебному для России, их взгляды полностью совпадали. По мере развития и усиления украинского движения в Австро-Венгрии, роста его влияния не только на внутреннюю, но и на внешнюю политику соседней монархии, негативное отношение к нему со стороны российской дипломатии постоянно усиливалось. Особое беспокойство вызывала возможность использования украинской идеологии для привлечения симпатий малороссийского населения Российской империи в случае военного конфликта с Австро-Венг-рией. Однако российский МИД не допускал какого-либо вмешательства во внутренние дела соседней монархии, опасаясь, что подобные действия вызовут еще большее обострение отношений.
Примечания
1 Зарубежные славяне и Россия. Документы архива М. Ф. Раевского. М., 1975. г Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПР). Ф. 155. Оп. 456.
1-4. 1903 Г.Д.29.Л. 16-41.
3 Миллер А. И. Конфликт идеальных отечеств / Родина, 1999, N° 8. С. 79-82.
4 АВПР. Ф. 138. Оп. 474. Д. 289/291.
5 Там же.
6 АВПР. Ф. 172. Оп. 514. Д. 599. 1911.Л.21.
7 АВПР. Ф. 133. Оп.470. Д. 136. 1908. Л. 177-180.
' Там же.
9 Там же.
10 Там же.
11 АВПР. Ф. 133. Д. 130. 1910. Л. 121-122.
12 Suleja W. Kresy Wshodnie w myáli polityczniej polskiej irredenty w okrese popow-staniowym (1864-1914) / Polska myál polityczna XIX i XX wieku. Т.Н. Miçdzy Polskq etnicznq i historicznq. Wroclaw; Warszawa, 1988. S. 181-185.
13 АВПР. Ф. 133. Д. 6. 1911. Л. 137-140.
14 Там же.
15 АВПР. Ф. 133. 1914. Л. 19-29.
16 Там же.
17 АВПР. Ф. 133. Д. 136. 1908. Л. 339-340.
18 АВПР.Ф. 133. Оп.470. Д. 136. 1908. Л. 177-180.
19 АВПР. Ф. 133. Оп.470. Д. 124. 1912. Л.73-75.
20 Там же.
21 Там же.
22 АВПР. Ф. 133. Д. 158. 1914. Л. 2-4.
23 Там же.
24 АВПР.Ф. 138. Д. 744. Л. 213-215.
25 АВПР.Ф. 133. Д. 136. 1908. Л. 177-180.
26 Там же.
27 Там же.
28 АВПР. Ф. 135. Д. 152/118. Л. 5-32.
29 Там же.
30 Там же.
