CC BY
126
Мемуарные очерки 1990-2000-х собраны в книге Л.Н. Назаровой «Воспоминания о Пушкинском Доме» (СПб., 2004). Там же опубликованы письма к ней Б.К. Зайцева, А.А. Сионского и В.Я. Виленкина.
Будучи любительницей музыки и поклонницей ленинградского оперного певца Н.К. Печковского, Л.Н. Назарова в 1960-е годы помогала ему редактировать его воспоминания, а также хлопотала об их издании, которое не состоялось, поскольку после войны артист был подвергнут репрессиям. Заново отредактированная, дополненная воспоминаниями современников и рецензиями книга вышла только в 1992 году [6]. В 1980-1990-е годы Л.Н. Назарова переписывалась с пермскими и верхотурскими краеведами, собирая сведения о своих земляках, помнивших ее родителей, о чем также написала в мемуарах.
Л.Н. Назарова была скрупулезным исследователем, понимала ценность любого «бытового документа»: на протяжении многих лет хранила не только письма своих корреспондентов, книги с дарственными надписями, но и программы конференций и концертов, пригласительные билеты, газетные вырезки, которые помогли ей в ходе работы над мемуарами восстановить многие факты и подробности культурной жизни Ленинграда 1930-2000-х годов. Ряд документов своего личного собрания она передала в различные архивохранилища.
Несмотря на то, что имя Людмилы Николаевны Назаровой не принадлежит к числу широко известных, ее вклад в науку, в дело изучения русской литературы не должен быть забыт.
Список литературы
1. Зайцев Б. К. Письма к Л.Н. Назаровой // Русская литература. - 1994. - № 4. - С. 151177; 1995. - № 1. - С. 225-254.
2. Назарова Л. Н. Воспоминания о Пушкинском Доме. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2004.
3. Назарова Л. Н. О книге Б.К. Зайцева «Жизнь Тургенева» // И.С. Тургенев и русская литература: науч. тр. Курск. пед. ин-та. - Курск, 1982. - Т. 217. - С. 149-157.
4. Назарова Л. Н. Писатели-орловцы о «Записках охотника» И.С. Тургенева // Второй межвуз. тургеневский сб. - Орел, 1968 (Уч. зап. Курск. пед. ин-та, т. 51). - С. 204-218.
5. Назарова Л. Н. Тургенев и русская литература конца XIX - начала XX вв. - Л.: Наука,
1979.
6. Печковский Н. К. Воспоминания оперного артиста. - СПб., 1992.
Т. М. Марченко
Украинские литературные этнообразы как объект современных текстологических исследований
В современных текстологических исследованиях всё чаще используются научные позитивы междисциплинарных подходов к осмыслению сложных и многогранных эстетических явлений, изучение которых актуализировалось в силу ряда причин, в том числе экстралитературоведческих. Так, реалии постсоветского периода, процессы интеграции и глобализации современного
316
мира, обострили внимание учёных к широкому спектру имагологических проблем, посвящённых изучению взаимных ментальных представлений народов «о себе и о соседях», репрезентации «образа страны», и «образа народа» в культурном сознании и литературном дискурсе другого народа. Вслед за классическими исследованиями Д. А. Пажо, Г. Дизеринка, Г. Г ачева, к числу значимых научных артефактов последних лет отнесём монографии Д. С. Наливайко «Глазами Запада: рецепция Украины в Западной Европе XI-XVIII ст.» (Киев, 1998), В. В. Орехова «Русская литература и национальный имидж (Имагологический дискурс в русско-французском литературном диалоге первой половины XIX в.)» (Симферополь, 2006), «Миф о России во французской литературе первой половины XIX в.» (Симферополь, 2008), кандидатскую диссертацию Н. Дементьевой «Мифологема Мазепы в западноевропейской литературе» (Санкт-Петербург, 2003), статьи А. Р. Волкова, Г. Грабовича, Л. П. Егоровой, М. А. Новиковой, В. И. Мацапуры и многих других. В русле этого направления находится и наша монография «Образ Богдана Хмельницкого в литературе русского романтизма» (Донецк, 2009).
Центральным понятием и, одновременно, объектом имагологических исследований стало понятие этнообраз, которое существенно дополняет литературную эйдологию и семантически коррелирует с термином, предложенным Г. Гачевым - «национальный образ». Как известно, учёный трактует это понятие как триаду «Космо-Психо-Логос», т.е. единство национальной природы, склада психики и мышления [3, с. 11]. Складываясь в национальном самосознании, эта триада неизбежно становится и составной частью познавательной деятельности других народов в «едином диалектическом процессе ассимиляции-диссимиляции культур» [3, с. 13]. Приверженцы понятия этнообраз акцентируют внимание на том, что он конструирует не только индивидуальные черты, но этническую идентичность изображаемого персонажа, ландшафта, исторической эпохи, подавая некоторые его черты как типичные для определённой страны, как характерные для целого народа [1, с. 352]. Совокупность этнообразов в конечном итоге составляет более или менее целостную национальную картину мира, существующую в ситуации межкультурного диалога и взаимопознания.
В инонациональном восприятии этнообразы всегда позитивно или негативно окрашены и, как правило, символичны. Спектр художественных форм, в которых они воссоздаются, невероятно широк, практически не существует жанровых ограничений или препятствий для их репрезентаций. Важно отметить и некоторую парадоксальность процессов формирования и бытования этнообразов. С одной стороны, большая их часть возникает на основе национальных стереотипов, которые веками «гнездятся в глубинах культурно-бессознательного, никогда не исчезают, способны активизироваться и обнаруживать свою актуальность во вполне предсказуемых ситуациях» [8]. С другой стороны - они подвижны, изменяемы, зависят от целого ряда текущих общественно-политических факторов. По сути, каждый из такого рода художественных конструктов - это
317
комплекс идей и представлений о Чужом, о «не своём» мире и о «не своей культуре», что неминуемо выводит его на пересечение идеологических, межкультурных, а нередко и политических проблем и требует от исследователя предельной научной объективности, сугубо академических подходов к изучаемому материалу. Ещё одна важная составляющая в этой ситуации парадоксальности - наличие мощного субъективного начала, присутствие автора с его собственной культурной ментальностью, идеологическими позициями, ангажированностью. Именно автор, как справедливо замечает Д. С. Наливайко, не просто разворачивает образ, а «эксплицирует его, целенаправленно, или имплицитно» [14, с. 220].
Осознание сложной, структурно многоуровневой природы этнообразов определило главную стратегию современной гуманитаристики - их реконструкция и анализ осуществляются как неотъемлемая составляющая национальной картины мира в определённый синхронический период её развития. Как отмечал В. Гаспаров в предисловии к «Лекциям по структуральной поэтике» Ю. М. Лотмана, современная стадия научного мышления всё более характеризуется стремлением рассматривать не отдельное изолированное явление жизни, а обширные единства, видеть, что каждое явление, при ближайшем рассмотрении оказывается структурой из более простых элементов, и само, в свою очередь, входит как часть в более сложное единство [10].
Именно этой глубоко диалектической методологической идеей и руководствовались мы в наших исследованиях образа Украины в русской романтической картине мира. Романтический период русской литературы выбран нами в качестве синхронического среза для наблюдений не случайно. Как известно, именно в эту эпоху национальное самосознание, историческая и культурная память достигают такого уровня развития, который предполагает художественное «хождение» не только в свой народ, но и в «инонациональные ойкумены» [15, с. 13]. Теоретик русского романтизма О. М. Сомов в своём трактате «О романтической поэзии» писал: «Сколько различных народов слилось под одно название русских или зависят от России, не отделяясь ни пространством земель чужих, ни морями далёкими! Сколько разных обликов, нравов и обычаев представляется испытующему взору в одном объёме России совокупной! <...> Сколько мест и предметов, рассеянных по лицу земли русской, остаётся для современных певцов и будущих поколений. <.> Выбирай и твори!» [18, с. 557].
Литераторы-современники в полной мере воспользовались
прозвучавшим призывом, создав целый ряд «восточных», «южных», «ливонских», «черкесских» произведений. Одной из самых ярких и многообразных в своём проявлении инонациональных тем русской литературы стала малороссийская тема. Она развивалась в нескольких тематических контекстах - описательно-путевом (многочисленные
литературные путешествия), этнографическом, фольклорном, бытовом, историческом. По подсчётам профессора В. Сиповского, сделанным ещё в 20-е годы прошлого столетия, с 1800 по 1850 годы было создано более пятисот художественных произведений, в которых так или иначе воссоздан
318
образ Украины, в свою очередь состоящий из множества его составляющих этнообразов (пространственных, бытовых, исторических и т. д.). Показательно, что расцвету украинской темы в русской литературе способствовали писатели и поэты, чьи корни или обстоятельства жизни были связаны с этим краем - В. Т. Нарежный, Н. И. Гнедич, А. С. Пушкин, Ф. Н. Глинка, К. Ф. Рылеев, О. М. Сомов, Н. В. Гоголь и многие другие. Как справедливо отметил Ю. В. Манн, в русской литературе этой эпохи «создавался широкий пространственный образ - региона, края или даже страны, государства, однако украинский материал, как, впрочем, и «черкесский» или «ливонский», фигурирует ещё на правах общероссийского» [11, с. 267]. По мнению учёного, украинский материал был «свой» и в то же время «не свой», его восприятие в русской романтической картине мира совпадает с представлением П. А. Вяземского об «оконечностях живописных», которыми изобилует Россия. Говоря о трудностях создания русского романа, писатель в числе наиболее удачных попыток называет «Бурсак» В. Т. Нарежного. Но, в том то и трудность, что «...автор наш не совершенно русский, а малороссийский» [2, с. 182]. Эта проблемная ситуация в первые десятилетия XIX века разрешается ещё довольно безболезненно. «В то время ещё не ставили утончённых национальных вопросов, не считали малорусов как будто за чужое племя и не думали видеть ущерба для достоинства русского народа в признании известной малорусской особости: это был факт, который странно было оспаривать, или в заявлении его видеть сепаратизм», - писал А. Н. Пыпин [16, с. 8]. В свете указанных мировоззренческих особенностей центральная имагологическая оппозиция «своё - чужое» утрачивает остроту в ситуации, кода чужая культура становится частью своей [9, с. 538]. Перед нами ещё не две разных культуры, а ситуация русско-украинского культурного пограничья, где доминируют процессы диффузии, взаимопроникновения русского и украинского в едином, государственным статусом закреплённом пространстве.
Романтический этнообраз Украины в русской национальной картине мира мифологизирован. Н. И. Надеждин признавал, что «какое-то тайное согласие признаёт её (Украину. - Т. М.) славянской Авзонией и предчувствует в ней обильную жатву для вдохновения. Наши поэты улетают в неё мечтать и чувствовать; наши рассказчики питаются крохами её преданий и вымыслов. <...> Как географическое положение, так и исторические обстоятельства расположили Малороссию быть торжественным выражением поэзии славянского духа» [13, с. 280].
Из приведенного выше становится очевидным, что актуализация украинской тематики в первые десятилетия XIX века была не просто данью возникшей моде, о которой упоминали многие литераторы того времени. («Здесь так занимает всех всё малороссийское», - писал Н. В. Гоголь матери из Петербурга 30 апреля 1829 года [4, VIII, с. 34]). По сути, обращение русских романтиков к образу Украины - это проявление программности в её эстетических и общественно-политических аспектах. В соответствии с мировоззренческими постулатами романтизма, произведения украинской темы стали вариантом литературы экзотики, которая резко контрастировала с
319
действительностью кризисной, переходной для тогдашней России эпохи, неприятие которой характерно для личности, ощущающей себя в ситуации романтического двоемирия. Ретроспективность, свойственная романтическому мышлению и мировосприятию, побуждала художников слова реализовать уход от несовершенств современного мира в идеальный для них мир украинской экзотики и героического казацкого прошлого. В связи с этим особенно значимым, программным становится метафорическое понятие «даль времён» - близость места и времени действия для романтиков равносильна банальности.
Итак, героическая история «страны крайних эмоций, где экстримы скрещиваются, страны, которая купается в молоке и мёде и истекает кровью» [5, с. 176], оказывается центральным фрагментом в структурно сложной украинской картине мира. И вновь подчеркнём - украинский исторический материал воспринимается подавляющим большинством романтиков как часть общероссийского. Об этом красноречиво свидетельствует выдержка из письма К. Ф. Рылеева Н. А. Маркевичу: «Кто исчислит все подвиги Дона и Малороссии (эти регионы представляются автору единым целым. - Т. М) на поприще воинском и гражданском? Сколько знаменитых людей породили страны сии под ясным небом своим, мужей, которых имена живут в потомстве, и будут сиять немерцаемым светом и в последних летописях наших» [17, с. 153-154].
Обращение к украинскому историческому прошлому служило делу практического воплощения идеи героико-патриотической, наполненной высоким гражданским пафосом литературы. Не менее плодотворно на этом тематическом поприще осуществлялась и другая романтическая установка - к созданию национально-самобытной, свободной от подражательности литературы. Это, прежде всего, касается отбора материала, используемого в качестве объекта изображения. В подавляющем большинстве случаев в центре творческого внимания романтиков оказались те эпохи, «с которых начинается как бы новое существование народов в их политическом и нравственном бытии» [19, с. 135]. Таким переломным, судьбоносным временем в «политическом и нравственном бытии» украинцев стал XVII век -время, когда казачество превратилось в «авангард национальноосвободительного движения в Украине», а украинцы стали называться «казацким народом» [20, с. 5]. Для большинства русских романтиков история Украины - это история казачества.
Образ казака - мужественного и свободного рыцаря, живущего по законам побратимства, закалённого в боях, овеянного пафосом народных песен, стал своеобразной моделью украинского романтического героя, примером национального характера. Возникший интерес к воинскому быту, обычаям, славным подвигам казачества привёл к дальнейшей конкретизации творческих поисков - на этом «украинском» фоне русские литераторы открывают конкретное историческое событие и конкретную историческую личность, возникают соответствующие идейно-образные константы, которые питаются многочисленными летописными, фольклорными,
историографическими источниками, ставшими в то время объектом активной художественной рецепции.
320
Как совершенно справедливо отметил В. Д. Денисов, для русского общественного сознания «были тогда (и остались до сих пор!) актуальны ДВА украинских гетмана, противопоставляемых официальной историей. Это спаситель отечества Богдан Хмельницкий (в народном понимании -избавитель, данный Богом, наделённый от Него властью) и демонический изменник Мазепа, отчуждённый от Бога, народа и власти своим клятвопреступлением» [7, с. 37]. Подобную ситуацию учёный объясняет существованием «некоей целостной государственно-исторической “идеи”, которая разрабатывалась в различных по жанру исторических произведениях» [7, с. 115]. Это наблюдение стало основополагающим в изучении двух биполярных образных констант - так называемого «Богданова текста» и «мазепинского текста» русской литературы. В наших предыдущих исследованиях первый текст реконструирован и проанализирован со всей возможной на данном этапе полнотой - он включает тридцать девять произведений двадцати пяти авторов, все они обозначены внутренним идейным единством, обусловленным особенностями исторического мышления литераторов-романтиков. «Мазепинский текст» ещё обширнее, он пока не реконструирован во всей полноте, но изучается довольно активно. На фоне этих образов другие украинские исторические герои - Пётр Сагайдачный, Северин Наливайко, Семён Палий, Михайло Дорошенко значительно реже привлекали к себе творческое внимание русских авторов-романтиков.
Подводя итог нашим наблюдениям над наиболее общими тенденциями в развитии образа Украины в русской романтической картине мира, мы должны упомянуть и о концепции «смерть Украины», которая, по мнению современного американского слависта Г. Грабовича, сложилась одновременно в русском, украинском и польском романтизме [6, с. 41]. Суть этой эстетической и мировоззренческой парадигмы сводится к тому, что старая Украина перестала существовать, а для новой Украины нет места в современном и будущем мире. И если для декабристов, по мнению учёного, эта смерть была закономерным, рациональным историческим прогрессом, то для Н. В. Гоголя и близких ему литераторов (М. А. Максимовича, Н. А. Маркевича) она была трагическим переходом от чего-то аутентичного, органичного, даже детского, в хмурую обыденность современности. В ситуации настоящего прошлое оценивается поэтами как время давно утраченных идеалов. О былой украинской старине, экзотической и героической напоминают лишь ряды могил-курганов в степи песни стариков-бандуристов. В этой связи особую актуальность приобретает мотив времени, который реализуется на уровне бинарной оппозиции «тогда» - «сейчас». Подобное противопоставление в большинстве текстов выполняет функцию не только композиционного, но и идеологического, мифотворческого приёма. К примеру, в цикле «Украинские мелодии» (1831) Н. А. Маркевича, «тогда» «были казачьи в лесах курени», сверкали казацкие копья и «сабли звучали», «там конь никогда не стол без седла, копытом рыл землю и грыз удила», «сейчас» - «стала как лёд запорожская кровь» [12, с. 50]. В связи с подобным восприятием исторического времени возникает мотив романтической тоски по героическому прошлому, связанный с раздумьями об исторической памяти
321
народа, о связи времён и поколений. В контексте мифологической парадигмы «смерть Украины» многие русские романтики трансформируют традиционный байронический мотив «мировой скорби» в мотив скорби национальной.
Итак, эпоха романтизма заложила прочный фундамент для дальнейшего существования образа Украины в русском литературном процессе. Интерес к нему будет не единожды усиливаться и угасать, а затем опять вспыхивать. Но все последующие попытки его художественного воссоздания будут неизбежно опираться на заложенный в эпоху романтизма творческий опыт. Дальнейшее изучение художественного бытия украинских этнообразов -задача современной литературной имагологии.
Список литературы
1. Будний В., 1льницький М. Порiвняльне лгтературознавство. - К.: Киево-Могшянська академiя, 2008.
2. Вяземский П. А. Письмо в Париж // Московский телеграф. - 1825. - Ч. VI. -№ XXII. - С. 182-183.
3. Гачев Г. Д. Национальные образы мира : космо - психо - логос. - М.: Культура, 1995.
4. Гоголь Н. В. Письмо <1829> 30 апреля. // Гоголь Н. В. Собр. соч.: в 8 т. / гл. ред. В. Р. Щербина. - М.: Правда, 1984. - Т. 8. - С. 34.
5. Грабович Г. Граш мiфiчного: образ Укра!ни в польському й укра!нському романтиз-мi // До ютори украшсько! лгтератури: дослщження, есе, полемша. - К.: Основи, 1997. - С. 170178.
6. Грабович Г. Питания кризи й перелому в самоусвщомленш укра!нсько! лгтератури // До ютори украшсько! лгтератури: дослщження, есе, полемша. - К.: Основи, 1997. - С. 38-44.
7. Денисов В. Д. Изображение козачества в раннем творчестве Н. В. Гоголя. - Симферо-поль-Киев, 2005.
8. Земсков В. Б. Образ России «на переломе времён» (Теоретический аспект: рецепция и репрезентация «другой» культуры) // Архив. - 2006. - № 1. - [Электронный ресурс]: http:// www.nrgumis.ru/artides/archives/fun_art.php?aid=37@binn_rubrik_ph_artides
9. Касперський Е. Антиредуктивний проект компаративютики // Лгтература. Теорiя. Ме-тодолопя. - К.: Киево-Могшянська академiя, 2008. - С. 537-540.
10. Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике. - [Электронный ресурс]: http: // www. gumer. Info/biblioteh_Buks / Literat / lotler / info.php
11. Манн Ю. В. Диалектика художественного образа. - М.: Сов. писатель, 1987.
12. Маркевич Н. Украинские мелодии. - М.: Тип. Августа Семёна при Императорской Медико-хирургической академии, 1831.
13. Надеждин Н. И. «Вечера на хуторе близ Диканьки»: повести, изданные пасичником Рудым Паньком // Литературная критика. Эстетика. - М. : Худож. лит., 1972. - С. 280-282.
14. Наливайко Д. Очима Заходу: рецепщя Укра!ни в Захщнш Сврош XI-XVIII ст. - К.: Основи, 1998.
15. Новикова М. А. В поисках утраченной сказки: украинские романтики и Пушкин // Мiфи i мiсiя. - К : Дух i лгтера, 2005. - С. 12-26.
16. Пыпин А. Н. История русской этнографии: в IV т. - СПб. : Тип. М. М. Стасюлевича, 1891. - Т. III: Этнография малорусская.
17. Рылеев К. Ф. Полное собрание стихотворений: большая серия /сост., вступ.ст. В. Базанова, А. Архиповой. - М.-Л. : Сов. писатель, 1971.
18. Сомов О. М. О романтической поэзии // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века. - М. : Искусство. - Т. 2. - С. 545- 562.
19. Троицкий В. Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20-30-х годов Х1Х века. - М.: Наука, 1985.
20. Щербак В. О. Укра!нське козацтво: формування сощального стану. Друга половина XV - середина XVII ст. - К.: Academia, 2000.
322
