CC BY
224
Вопросы уголовного права
УДК 343.6(470)(091)
УГОЛОВНО-ПРАВОВАЯ ОХРАНА ЗДОРОВЬЯ,
ТЕЛЕСНОЙ НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ,
ЧЕСТИ И ДОСТОИНСТВА ЛИЧНОСТИ В ДРЕВНЕЙ РУСИ
© Георгиевский Э. В., 2010
В работе на основе метода структурно-сопоставительного анализа осуществляется исследование уголовно-правовой охраны основных прав и свобод личности в Древнерусском государстве. Предметом исследования являются нормы светского и церковного законодательства, запрещающие преступные посягательства на здоровье, телесную неприкосновенность, физическую свободу, честь и достоинство человека.
Ключевые слова: Русская Правда; тнеть; вервь; община; зуб; борода; рука усохнеть; муж кровав; продажа; полувирье; Краткая редакция; Пространная редакция; Сокращенная редакция; Устав князя Ярослава о церковных судах; Устав князя Владимира о церковной десятине.
В современном уголовном праве России преступлением признается определенное деяние. Именно признается, а не является. И это признание зависит от очень многих социальных составляющих — характера и степени общественной опасности деяния, его распространенности, динамики и т. п. В том числе от длительности существования в социуме. Как показывают историко-правовые исследования, наиболее древними преступными деяниями являлись именно посягательства на человека, на его основные естественные права. Именно эти посягательства — на жизнь, здоровье, телесную неприкосновенность, физическую свободу, половую свободу и неприкосновенность, честь и достоинство, получили наименование общеуголовных преступлений. Именно они и в первую очередь закрепляются государством в качестве преступлений, оставаясь таковыми неизменно на всем протяжении его развития.
Древняя Русь в этом смысле не являлась исключением, закрепив посягательства на личность уже в первых своих законодательных актах. На первом месте среди объектов уголовно-правовой охраны, безусловно, была жизнь человека [1]. Однако в настоящей работе мы хотели бы рассмотреть и подвергнуть историко-правовому анализу нормы, охраняющие здоровье, телесную непри-
косновенность, честь и достоинство древнерусского человека.
О том, что у наших «догосударствен-ных» предков, мягко говоря, было не все благополучно в плане обеспечения охраны личности, свидетельствуют древнерусские летописи. Так, летописец пишет: «А вот древляне, радимичи, вятичи, кривичи и другие северные племена живут звериным, скотским образом, убивают друг друга, едят все нечистое, брака у них нет, зато девиц у воды умыкают. Срамословят, игрища и пляски бесовские устраивают, умыкают жен, имея их по две и три сразу. Все они и прочии погани, не ведуще закона Божия, но творящее сами собе законъ» [2]. Не становится лучше атмосфера межличностных отношений и в процессе становления древнерусского государства. О том, что драки на улицах, площадях поселений и в других «явленных» местах — дело обычное, свидетельствуют исследования ряда ученых [3].
И, тем не менее, молодое древнерусское государство практически с первых же шагов своего существования начинает брать под охрану человека. Так, пятая статья Договора Руси и Византии 911 г. содержит описание состава преступления против телесной неприкосновенности, а также чести и достоинства: «Если (кто) ударит мечом или побьет (кого) каким-либо орудием (или
сосудом), то за тот удар или избиение пусть даст 5 литров серебра по обычаю русскому» [4]. Статья также дифференцировала уголовную ответственность в зависимости от имущественного положения виновного. Если виновный не мог заплатить подобную сумму (а 5 литр серебра — византийская весовая единица, равная примерно тремстам двадцати семи граммам), ему предписывалось отдать сколько может. Если же виновный оказывался совершенно неимущим, он должен был снять с себя все одежды и отдать потерпевшему. При этом виновный должен был присягнуть, что ему совершенно некому помочь в уплате штрафа за данное преступление [5].
Примерно та же по объему и характеру норма была закреплена и в Договоре Руси и Византии 944 г. В четырнадцатой статье говорилось: «Если же ударит мечом или копьем или каким-либо орудием русин грека или грек русина, то пусть за такое беззаконие заплатит по обычаю русскому 5 литров серебра» [6]. И в этом случае законом предписывалось виновному лицу в случае его несостоятельности распродать1 все, что есть, включая одежду. Присягнуть же уже надлежало по поводу того, что у виновного ничего более нет для уплаты штрафа.
Обе эти статьи объединяет один очень важный момент, на который обращают внимание практически все исследователи истории отечественного права. В них упоминается обычай и закон русский. Это означает, что еще до заключения указанных договоров в Древней Руси существовал Закон Русский, который предусматривал подобные посягательства.
Санкт-петербургский ученый М. Б. Свердлов провел уникальное сравнительно-историческое исследование, и, по сути, восстановил предполагаемые нормы Закона Русского. Изначально автором была поставлена задача, «насколько это позволяют источники и, по необходимости, гипотетично», реконструировать состав Закона Русского. Определить его место в истории древнерусского права, в сравнении с предшествующим племенным обычаем и последующей государственной правовой системой [7]. М. Б. Свердлов подмечает совпадение некоторых норм Правды Ярослава (Древнейшей Правды) и уголовно-правовых норм договоров Руси и Византии (911 и 944 гг.), в которых есть ссылка на Устав и Закон Русский, и которые он и считает
нормами Закона Русского. Ученый полагает, что не могло не быть закона в IX — первой половине XI вв. в государстве, в котором были такие развитые формы международной правовой практики, такой высокий уровень правового мышления при регулировании дипломатических отношений [8].
Одним из основных выводов М. Б. Свердлова является тот, что Древнейшая Правда восходит к Закону Русскому, нормы которого и были использованы при составлении статей русско-византийских договоров и Древнейшей Правды.
По мнению ученого, основу Древнейшей Правды составили семнадцать норм Закона Русского, тринадцать из которых носили уголовно-материальный характер. Это, в том числе, нормы о причинении телесных повреждений, оскорблении (в том числе оскорблении действием). Десять из двенадцати норм Закона Русского были нормами уголовно-материального характера в Пространной редакции Русской Правды. В том числе нормы о повреждении глаза, носа, об ударе мечом насмерть и не насмерть, о повреждении зуба и другие [9].
К точке зрения М. Б. Свердлова присоединяется и И. В. Петров, полагающий, что составители Русской Правды активно заимствовали нормы прежнего законодательства, в том числе и Закона Русского, изменяя и приспосабливая к потребностям своего времени [10].
Таким образом, необходимо отметить, что обычное право общинного строя, как в целом, так и у восточных славян в частности, не только преимущественно носило уголовно-материальный характер, но и охраняло, прежде всего, общественные отношения, вытекающие из естественных (прирожденных) прав человека — права на жизнь, здоровье, телесную неприкосновенность, честь, свободу и собственность. Отношения, уже в то время являвшиеся наиболее значимыми и ценными в глазах всех без исключения древних людей, независимо от занимаемого ими социального положения.
Как уже говорилось, основу Древнейшей Правды составляли нормы Закона Русского, в том числе, охраняющие здоровье, телесную неприкосновенность, честь и достоинство.
Действительно, статьи со второй по десятую Краткой Правды (Правды Ярослава, или Древнейшей Правды) посвящены только преступным деяниям против здоровья,
телесной неприкосновенности, а также чести и достоинства личности, повреждаемых в результате открытого насильственного воздействия на человека.
Ситуация с причинением вреда здоровью и телесной неприкосновенности, в отличие от причинения смерти потерпевшему, в древнерусском обществе была совершенно иной. Факт посягательства на человека в определенных случаях необходимо было доказывать. Особенно часто это происходило тогда, когда на человеке не было видимых повреждений. Так, в частности, статья вторая гласила: «Если кто-либо будет избит до крови или до синяков, то не искать этому человеку свидетелей» [11]. Само по себе это обстоятельство — внешний вид потерпевшего как доказательство, вызывает у некоторых исследователей некоторое недоумение. «Обращает на себя внимание, — пишет Т. Е. Новицкая, — техническое несовершенство статьи. Закон считает достаточным один вид доказательства (внешний вид или свидетель). Однако наличие синяков и кровоподтеков еще ничего не говорит о том, кто нанес эти телесные повреждения. Поэтому альтернатива в выборе доказательств не оправдана» [12]. Нам кажется, что нельзя так категорично подходить к оценке ситуации почти тысячелетней давности. Нельзя оценивать первые правовые опыты наших предков с позиции сегодняшней юриспруденции. Возможно, что в эпоху государственного становления несколько иная нравственная нагрузка ложилась и на честное слово, и на рукобитье, и на показания свидетелей, в том числе. Что касается свидетелей, то их необходимость определялась исключительно в случае отсутствия видимых признаков причинения вреда здоровью («аще не будет на нем знамения никотораго же») [13].
Статья вторая, так же как и предыдущая статья об убийстве, предполагала возможность осуществления потерпевшим кровной мести. В том случае, если месть по каким-либо причинам была невозможна («оже ли себе не может мстити»), допускалась выплата штрафа потерпевшему за обиду в размере трех гривен, а также лекарю, который оказывал помощь потерпевшему («а летцю мзда»). Если предположить, что статья вторая носила общий характер, то, возможно, мзда лекарю гипотетически предусматривалась и в остальных статьях, где, по логике, могла оказываться медицинская помощь [14].
Общий характер статьи второй, возможно, усматривается и в размере штрафа за повреждение. Три гривны, очевидно, выплачивались в том случае, если удары «были простыми», т. е. не причиняли серьезного вреда здоровью, либо не наносились предметами, особенно оскорбительными для потерпевшего. Ко второй статье по смыслу очень тесно примыкает статья тридцатая Правды Ярославичей, где речь также идет о «кровавом муже», которому нет необходимости искать свидетелей. Правда, среди исследователей нет единства мнений по поводу времени ее происхождения.
Так, в частности, в статьях третьей и четвертой штрафы уже носят повышенный характер — двенадцать гривен. В этих статьях предусматривается ответственность за повреждения, ранения, побои, а также удары, которые наносились определенными предметами. В данных случаях речь шла не только и не столько о причинении вреда здоровью или телесной неприкосновенности, сколько об оскорблениях. Ибо нанесение ударов определенными предметами было особенно оскорбительно. Так, например, статья третья предусматривала нанесение ударов батогом, жердью, пястью, чашей, рогом или мечом плашмя. Статья четвертая добавляет в этот перечень меч в ножнах и рукоять меча [15]. Согласно точке зрения Т. Е. Новицкой, и ответный удар на такое оскорбление также должен был следовать незамедлительно [16].
А вот в статьях с пятой по седьмую, наоборот, повышенное внимание уделяется видам причинения вреда здоровью. При этом, как совершенно верно, на наш взгляд, считает А. А. Зимин, все эти повреждения наносятся мечом. Так, в статье пятой говорится о повреждении руки — «оже ли ут-неть руку, и отпадеть рука любо усохнеть». Очевидно, что речь идет о двух разных видах причинения вреда — отрубании руки и «усыхании», т. е. таком повреждении, в результате которого рука становится неспособной осуществлять какие-либо функции. По мнению большинства исследователей, статья шестая является дефектной и не содержит подобной же информации относительно ноги, которая могла повреждаться точно так же [17]. Кроме того, что нога могла отпасть, усохнуть, она могла также начать хромать. Штраф за повреждение руки составлял сорок гривен. Сумма штрафа наводит на мысль, что повреждение руки
(ноги) приравнивалось к фактической потере трудоспособности. И снова разрешалась кровная месть. Именно так трактуют исследователи фразу «чада смирять». Предполагалось, что в случае подобных повреждений сам потерпевший уже не мог мстить, поэтому правом мести обладали домочадцы потерпевшего [18].
Что касается статьи седьмой, то в ней речь идет о повреждении перста (пальца). Штраф в этом случае предусматривался в размере трех гривен [19].
Особый интерес у исследователей вызывают положения статьи восьмой Древнейшей Правды, в которой говорится о повреждении усов и бороды как акте серьезного оскорбления, каравшегося соответствующим штрафом в двенадцать гривен. Т. Е. Новицкая полагает, что для привлечения виновного по данной статье необходимо было также предоставление свидетеля или «знамения» на лице [20].
Девятая статья, по мнению большинства исследователей, говорит об угрозе причинения вреда здоровью, которое выражается в обнажении меча и возможном замахе для удара «оже ли кто вынезь меч, а не тнеть». «Обнаженным мечом можно угрожать, нанести же оскорбление им, по понятиям того времени, было нельзя» [21].
В десятой статье речь идет об одном из интереснейших действий, которое и в наше время достаточно распространено при выяснении отношений между людьми — толкание от себя и к себе. В ряде областей средней полосы России эта экзекуция получила название в простонародье «взять на калган», «схватить за грудки». Диспозиция десятой статьи гласит: «Аще ли ринеть мужь мужа любо от себе любо к собе» [22]. Каковым же в действительности было отношение наших далеких предков к данному посягательству? Что охранялось в первую очередь — здоровье и телесная неприкосновенность или честь и достоинство? А. А. Зимин полагает, что речь в статье идет о драке [23]. Т. Е. Новицкая считает, что обиду, упоминаемую в статье десятой, надо трактовать двояко: и как причинение вреда здоровью, и как оскорбление действием. В пользу первого, по мнению ученой, свидетельствует сравнительно невысокая плата (три гривны), а в пользу второго тот факт, что в Пространной редакции данные действия дополняются оскорбительными ударами различными предметами [24]. Вторая часть
десятой статьи определяет в качестве специальных субъектов и, одновременно, потерпевших, иностранцев — варягов и колбягов. Представителям данных народов было достаточно сложно в случае конфликтов с местными жителями искать свидетелей. В этой связи им предписывалось приносить личную присягу (роту) [25].
Особый статус субъекта оскорбительных действий определяется и в статье семнадцатой Правды Ярославичей, где говорится о холопе, ударившем свободного мужа. Подобное действие также считалось одним из самых оскорбительных, так как холоп не являлся субъектом права и проявлял, таким образом, неслыханную дерзость. Ответ за действия холопа держал его господин. Однако, например, Т. Е. Новицкая полагает, что, возможно, право мести распространялось и на холопа, пока он не укрывался в доме господина. Изымать холопа из дома господина было нельзя [26]. Кроме того, господину надлежало заплатить потерпевшему за оскорбление двенадцать гривен, что, по мнению А. А. Зимина, было своеобразной платой за жизнь холопа [27].
Правда Ярославичей содержит также статью тридцать третью, говорящую о физическом насилии, применяемом в отношении смерда, огнищанина, тиуна или мечника. Однако, по мнению большинства ученых, речь в статье идет не столько о причинении вреда здоровью или телесной неприкосновенности указанным лицам, сколько о нарушении княжеской подсудности [28].
Суд Ярослава Владимировича Пространной редакции продолжает традицию формирования норм о посягательствах на здоровье, телесную неприкосновенность, честь и достоинство личности. Статья двадцать третья, которая следует за статьями об убийстве, посвящается оскорблению, выраженному в ударе мечом в ножнах или его рукоятью. Очевидно, что древнерусский законодатель уже более четко определился в иерархии объектов, поставив на первое место честь и достоинство знатного человека, которым мог являться, по всей вероятности, старший или младший княжеский дружинник. Трудно себе представить, что подобным образом можно было оскорбить, например, общинника-смерда. Обращает на себя внимание тот факт, что за подобное предусматривается не просто возмещение за обиду, как это было в Краткой редакции, а продажа — денежный штраф за уголовные
преступления, в том числе, причинения вреда здоровью и телесной неприкосновенности, равный двенадцати гривнам [29].
Статья двадцать четвертая логично вытекает из предыдущей. Она регулирует ответственность за обнажение меча, без его реального применения. Продажа в этом случае предусматривалась в одну гривну.
Далее в Суде Ярослава Владимировича идет двадцать пятая статья о нанесении оскорбительных ударов подручными предметами (батогом, чашею, рогом, тылеснью). И вновь, в первую очередь, речь идет о причинении вреда чести и достоинству личности.
А вот двадцать шестая статья уже такой однозначностью не отличается. «Не терпя ли противу тому ударить мечемь, то вины ему в том нетуть» [30]. Своеобразие конструкции данной нормы дает основание предполагать, что эта статья, по сути, санкция за предыдущую. Однако, как справедливо, на наш взгляд, считает Я. Н. Щапов, ответ на вопрос, являлся ли такой удар местью, зависит во многом от того, «заменялась ли ответным ударом ответственность обидчика перед государственной властью... Раз удар не заменял ее, значит, он не признавался санкцией, каковой была прежде месть, и являлся лишь частной акцией, вызванной состоянием сильного возбуждения оскорбленного» [31].
Следующие пять статей Суда Ярослава Владимировича регулируют уголовную ответственность за причинение вреда здоровью, достаточно последовательно для своего времени дифференцируя его по степени тяжести.
Двадцать седьмая статья определяет штраф в виде полувирья (двадцать гривен) за покалечение, выразившееся в отпадении (отрубании) руки или ноги, а также повреждении (выбивании) глаза. Кроме полуви-рья, шедшего в княжескую казну, потерпевший получал за увечье («за век») десять гривен возмещения. В случае повреждения пальца, предусмотренного статьей двадцать восьмой, продажи предполагалось три гривны, а потерпевшему шла гривна кун.
Двадцать девятая статья фактически повторяет статью вторую Краткой Правды. Изменения касаются упоминания двора (вероятно, княжеского судного), месть заменяется продажей, которую выплачивают и зачинщик драки, и тот, кто избил [32].
Тридцатая статья регулирует ответственность за удар мечом, причинивший реаль-
ный вред здоровью. Продажа составляет в данном случае три гривны, что вновь подчеркивает объект посягательства, которым является здоровье и телесная неприкосновенность, но не честь и достоинство личности. Вторая часть статьи («потнеть ли на смерть, а вира»), по мнению А. А. Зимина, представляет собой своеобразный аналог нынешней ч. 4 ст. 111 УК России — причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть лица [33]. Хотя, на наш взгляд, эта часть статьи, скорее, говорит об убийстве, просто совершенное мечом, так как в ней не оговаривается какое-либо ранение, приведшее к смерти лица.
Тридцать первая статья фактически объединяет положения статьи десятой Краткой редакции, в которой речь шла о толкании к себе или от себя, и положения третьей статьи Краткой редакции, регламентировавшей ответственность за удары по лицу и жердью. При этом совершенно очевидно, что новый состав тридцатой статьи удар жердью уже рассматривает как причинение вреда здоровью, а не как оскорбление. Штраф за такие удары равен трем гривнам [34]. А. А. Зимин полагает, что статья тридцать первая говорит о «сваре», обычной ссоре [35].
Содержит ряд посягательств на здоровье, телесную неприкосновенность, честь и достоинство личности Устав Владимира Всеволодовича Пространной редакции. Прежде всего, обращает на себя внимание статья шестьдесят вторая, в которой говорится о том, что если господин побьет закупа в пьяном состоянии («не смысля пьян») и без вины, то должен заплатить штраф, как за избиение свободного, очевидно, 3 гривны [36]. Статья шестьдесят пятая повторяет положения статьи семнадцатой Краткой редакции и с небольшими изменениями регулирует вопросы ответственности за удар холопом свободного человека. Так, потерпевшему предоставляется выбор: избить обидчика или взыскать денежный штраф с его господина. Кроме того, в качестве альтернативы статья предусматривает наказание в виде битья на санях-розвальнях («бити розвязавше») [37].
Повреждение бороды в статье шестьдесят седьмой регламентируется уже более подробно, нежели в статье восьмой Краткой редакции. Непосредственно в тексте статьи прописывается необходимость фиксации вещественных доказательств («знамения») и
доказывание свидетелями («а вылезуть лю-дие»). В этом случае штраф равнялся двенадцати гривнам, что также косвенно свидетельствует, что непосредственным объектом уголовно-правовой охраны в данной норме является честь и достоинство. Кроме того, в статье речь идет о возможном поклепе (ложном обвинении) в совершении данного преступления. В такой ситуации о продаже речь уже не шла.
Статья шестьдесят восьмая «О зубе» постановляет, что в случае выбивания зуба и наличия знамения (крови во рту), а также присутствия свидетелей предполагало двенадцать гривен продажи. Этот штраф платился за повреждение основного непосредственного объекта — чести и достоинства. В качестве дополнительного непосредственного объекта выступало здоровье. Поврежденный зуб оценивался в одну гривну. Как небезосновательно полагает А. А. Зимин, отсутствие подобного штрафа за бороду означало, что борода может отрасти, а зуб нет [38].
Фактически переработкой статей с двадцать девятой по тридцать первую является дополнительная статья Пространной редакции «О мужи кроваве» [39]. Именно на ней, согласно точке зрения А. А. Зимина, основывается и статья вторая «О мужи кро-ваве» Сокращенной редакции. В результате такой переработки в статье не оказалось упоминания о зачинщике преступления, появилась бессмысленная фраза («ударит на смерть жердию») и т. д. В то же время в статье аккумулированы действия, ранее разбросанные по многим самостоятельным статьям. Так, в частности, кроме непосредственно «кровавого мужа» речь идет об ударе мечом или ножом, жердью, пихании от себя и к себе [40].
Статьи девятнадцатая и двадцатая Сокращенной редакции посвящены вырыванию бороды и выбиванию зуба и практически не изменены [41].
Посвящены причинению вреда здоровью, чести и достоинству статьи пятая, шестая и восьмая Договора Новгорода с Готским берегом и с немецкими городами 1189—1199 гг. Данный договор является древнейшим из числа дошедших до нашего времени договорных грамот. Наряду с вопросами о взаимном праве свободной торговли он регулирует и вопросы уголовного права на взаимных началах. Статьи пятая и шестая посвящены соответственно нанесе-
нию ран и побоев каким-либо оружием или колом, а также толканию и раздиранию одежды на потерпевшем. Объектами уголовно-правовой охраны по данным статьям являются здоровье, телесная неприкосновенность, а также честь, достоинство и собственность [42].
Восьмая статья посвящена оскорблению женщины, совершенному определенным способом — путем срывания повязки с головы. «Оже съгренеть чюжее жене повои с головы или дщъри, явится простоволоса, 6 гривн старые за соромъ» [43]. Очевидно, в диспозиции данной статьи определенным образом сочетается два состава преступления. Во-первых, это оскорбление женщины или девушки, появляться которым принародно без головного убора («с простыми волосами», «опростоволосившимися») было нельзя. А, во-вторых, сам способ совершения преступления — принародно, путем срывания повязки (головного убора) содержал элементы хулиганских (грубых озорных) действий.
Следующим договором, содержащим, в том числе, нормы об охране здоровья, телесной неприкосновенности, чести и достоинства личности, является Договор Смоленска с Ригою и Готским берегом («Смоленская Правда») 1229 г. Данный договор (Правда) основан, прежде всего, на нормах Русской Правды и достаточно четко характеризует развитие уголовного права в период феодальной раздробленности. Вместе с тем данный договор достаточно наглядно показывает, как национальное уголовное законодательство оказывало серьезное влияние на развитие международного права указанной эпохи.
Вторая статья устанавливала ответственность за покалечение (нанесение увечий), которое выражалось в выбивании ока (глаза), отнятии («ототнуть») руки, ноги, сустава, выбивании зуба или в причинении иных повреждений («иная хромота, которая на теле явится»). Штраф за все части тела был равен пяти гривнам, а за зуб — трем.
В третьей статье говорится о причинении вреда здоровью человека определенным орудием («деревом»). При этом в первой части статьи необходимы видимые последствия удара («до кръви»). Во второй части статьи уточняются части тела, подвергшиеся насильственному физическому воздействию, — лицо и волосы, орудием причинения вреда при этом являются батоги. В третьей
части речь идет о причинении любого вреда послам и попам. Четвертая часть говорит о причинении вреда здоровью без видимых внешних повреждений. За все перечисленные виды преступных посягательств в договоре устанавливаются денежные штрафы в гривнах, при этом за причинение вреда членам посольства двойной штраф («за два человека платити за нъ») [44].
Около 1230—1270 гг. было составлено еще одно соглашение Смоленска с Ригою, однако действующим оно так и не стало. В литературе данное соглашение также называют проектом договора Смоленска с Ригою. Целый ряд статей данного соглашения также посвящены уголовно-правовой охране здоровья, телесной неприкосновенности, чести и достоинства личности. По мнению большинства исследователей, соглашение представляет даже больший интерес, нежели Смоленская Правда, так как последняя дошла до нас в переводе с иностранных источников, а соглашение дошло в русском подлиннике. Соглашение давало представление о реальных нормах уголовного права, существовавших и действовавших в Смоленске в XIII в.
Четвертая статья предусматривает ответственность за причинение вреда здоровью. В первой части статьи непосредственными объектами уголовно-правовой охраны являются око, нога, рука, иные части тела (5 гривен), зуб (3 гривны). Вторая часть статьи выделена по орудию нанесения повреждения — «деревъмь ударить». В третьей части упоминается об ударе мечом или ножом, но с обязательным условием — отсутствие серьезных повреждений на теле.
Достаточно подробно в девятнадцатой статье дифференцируется уголовная ответственность за вырывание бороды — преступного посягательства на честь и достоинство личности. Урок в виде штрафа 3 гривны выплачивался за посягательство простых гостей, 5 — за посягательство на боярина и сборщика кун («куноемьчи») [45].
Регулировала уголовно-правовую охрану здоровья, телесной неприкосновенности, чести и достоинства личности и Русская православная церковь. Так, например, несколько статей Устава князя Ярослава о церковных судах посвящены именно этому.
В статье тридцать девятой Пространной редакции Устава князя Ярослава запрещается двум мужам «бьетася женьскы, любо одереть, любо укусить». Штраф митрополи-
ту в размере 12 гривен устанавливался за схватки и драки, которые велись с нарушением правил, по-женски, когда вред противнику причинялся путем царапания (одереть) либо укушения. Подобное было запрещено многочисленными обычаями, устанавливающими правила ведения поединков (свадебных, судебных, ритуальных). И вот что, на наш взгляд, интересно — данная норма представляет собой компромисс между церковью и языческими обычаями, глубоко укоренившимися в народе. Не будучи в силах запретить такие поединки, церковь пытается установить свое влияние путем регулирования правил их осуществления.
А статья сорок первая предусматривает ситуацию абсолютно противоположную предыдущей — в ней речь идет о драках между двумя женщинами, не носящими, однако, социальный характер. Такие драки были запрещены в принципе, и штраф выплачивался митрополиту в размере 6 гривен со стороны «виноватой».
Статья сороковая Пространной редакции запрещает жене поднимать руку на мужа, укрепляя, таким образом, положение мужа как главы семьи. «Предполагается, — пишет Я. Н. Щапов, — что такая норма должна была воспитывать не только жену в повиновении, но и мужа в исполнении его долга главы семьи: платит штраф все же, вероятно, он, как глава семьи» [46].
Сорок вторая и сорок третья статьи предусматривают ответственность за избиение мужчиной чужой жены и сыном отца или матери. Указание в первом случае на «сором» свидетельствует о том, что помимо здоровья и телесной неприкосновенности женщины в данном случае страдает также честь потерпевшей. Вторая ситуация значительно отличается от подобной же, предусмотренной Уставом князя Владимира. В Уставе князя Ярослава речь идет исключительно о сыне, поднявшем руку на своих родителей. Помимо применения «казни во-лостельской», т. е. светской, такого распоясавшегося юнца необходимо было помещать в дом церковный.
В отличие от «боев ритуальных», данные «бои» носили характер бытовых2 (внутрисемейных) конфликтов и именно поэтому находились в ведении древнерусской православной церкви.
Предусматривались в Уставе князя Ярослава и оскорбления, осуществляемые как вербально, так и путем совершения опреде-
ленных действий. Так, статья тридцатая предусматривала различные размеры штрафов, в зависимости от социальной принадлежности потерпевшей, за оскорбление чужой жены позорным словом «б..дь». В. О. Ключевский считает, что, несмотря на «ма-лоплодность» усилий церкви в этом направлении, безусловной заслугой церкви следует признать законодательное закрепление оскорблений в церковных уставах великих князей, так как это «было первым опытом пробуждения в крещеном язычнике чувства уважения к нравственному достоинству личности человека» [47]. Термин «б..дь» в древнерусском языке понимался в трех значениях, причем первое и второе значение этого термина постепенно из русского языка были вытеснены. Во-первых, под этим словом понимали болтуна и пустомелю. Во-вторых, ложь, неправду, обман. Согласно точке зрения М. А. Исаева, достаточно часто под этим термином в переносном смысле понимали идолопоклонничество и еретичество. Третье значение термина — прелюбодейка, с определенными смысловыми изменениями существует и по сей день. Однако, например, М. А. Исаев считает, что слово «б..дь» уже в Древней Руси означало представительницу древнейшей профессии, с которыми велась достаточно ожесточенная борьба. Правда, исследователь уточняет, что во времена язычества и в первое время после крещения Руси данный институт носил определенные сакральные черты, связанные с поклонением древнеславянской богине Мокоши [48]. В. И. Сергеевич делает, на наш взгляд, существенное уточнение о том, что в указанный период времени на Руси оскорбительными словами являлись также «выб..док», «блудник», «прелюбодей». Челобитные по подобного рода оскорблениям встречаются между дел патриаршего разряда вплоть до XVII в. [49].
Оскорблением считалось пострижение волос на голове или бороды у кого-либо, предусмотренное статьей тридцать первой Пространной редакции. Наказание при этом составляло 12 гривен. В народных представлениях волосы символизировали объединение, связь с социальной группой. А для мужчин борода и усы являлись также предметом определенной гордости и символизировали определенный статус. Т. Б. Щепанская в этой связи делает, на наш взгляд, достаточно интересное предположение, что в драке, когда рвутся волосы
(в том числе борода и усы) символически рвутся определенные социальные связи [50]. Однако вот что интересно — в церковных уставах данный состав определяется через пострижение, как способ совершения преступления, в то время как в различных редакциях Русской Правды способ совершения преступления определен через термин «порвать» [51]. Возможно, это свидетельствует о том, что Русская Правда предусматривала очень узкий круг ситуаций, в которых могли быть повреждены волосы — только в драке. В Уставе же князя Ярослава о церковных судах (впрочем, как и в Правосудии митрополичьем) этот круг был расширен и включал в себя ситуации тайного пострижения (во сне, в бесчувственном состоянии), а также случаи насильственного пострижения, и, возможно, самовольного пострижения. А может быть, в отличие от Русской Правды, только эти случаи. Кроме того, обращает на себя внимание еще один факт, имеющий уголовно-правовое значение, — это вид умысла, исходя из времени его формирования. Очевидно, что светское уголовное законодательство предусматривало в большей степени ситуации, когда умысел на вырывание бороды был внезапно-возникшим. Либо, в ряде случаев, такое вырывание вообще могло носить неосторожный характер. Церковно-уголовное право предусматривает случаи, когда умысел, более всего вероятно, заранее обдуман. Именно в таких случаях заранее готовится орудие совершения преступления — нож, ножницы.
О том, какое значение придавалось данному символу не только среди простого народа, но и среди представителей государственной власти, много позже периода действия Русской правды, свидетельствует диалог Ивана Грозного с иезуитом Антонием Поссевино. Полагая, что одним из важнейших вопросов веры является вопрос о рощении или пострижении бороды, царь говорит своему оппоненту: «Видим у тебя бороду подсечену, а бороды подсекать и подбривать не велено, и не попу, и мирским людем, а ты, римской веры поп, а бороду сечешь?» [52].
Особым видом оскорбления девицы считалось нарушение обязательств брачного сговора, когда жених после формального сговора, соединенного с краянием (деление в честь Рода и Рожаниц)3 сыра и хлеба и раздачей подарков от невесты, откажется от
брака с ней. Статья тридцать пятая пространной редакции гласит: «Про девку сыр краявши, за сором ей три гривны...» [53]. Данный состав, по мнению большинства исследователей, является исконно русским и не имеет аналогов в византийском законо-дательстве4. Это значит, что подобного рода оскорбление девушки существовало еще в уголовном праве общины и являлось преступлением. А значит, в свою очередь, что мы вновь можем подтвердить правоту слов А. Чебышева-Дмитриева о том, что и в языческое время безнравственность действия была не второстепенным, а главнейшим моментом преступности [54].
В целом, проводя структурно-сопоставительный анализ норм о причинении вреда здоровью и оскорблении действием, необходимо отметить, что однозначный приоритет уголовно-правовой охраны определить очень сложно. Древнерусский законодатель практически одинаково защищает здоровье от серьезных повреждений и честь некоторых лиц, которым оскорбление причиняется путем нанесения ударов определенными предметами или субъектами. При этом демонстрацией определенных предметов (например, обнаженным мечом) оскорбить было нельзя, и подобное рассматривается как угроза причинения вреда либо как покушение на совершение преступления. Достаточно часто эти нормы помещаются одна возле другой и практически не отличаются друг от друга размерами штрафов. Со временем, в разных редакциях Русской Правды, происходят и смысловые трансформации диспозиций, когда, например, удар жердью, изначально считавшийся оскорблением, постепенно превращается в простое причинение вреда здоровью или телесной неприкосновенности.
Традиции уголовно-правовой охраны здоровья, чести и достоинства личности, заложенные в различных редакциях Русской Правды, перенимаются договорной практикой. И вновь на первом месте оказывается государственно-правовая и социально-сословная характеристика потерпевшего, достаточно четко дифференцирующая непосредственный объект посягательства в том или ином случае.
Позиции древнерусской православной церкви во многом скорректированы оста-точностью объектов уголовно-правовой охраны, не охваченных светским законодательством. Но и здесь подбор таких объек-
тов дифференцируется, строго исходя из фигуры потерпевшего. Женщины, дети, калеки, убогие, странники, сами священнослужители и члены их семей, монастырские и церковно-феодальные крестьяне — все они в буквальном смысле слова заполняют уголовно-правовые «прорехи» светского законодателя. В ряде случаев, нормы, охраняющие здоровье, честь и достоинство, формируются исходя из способа совершения преступления (например, драться по-женски). Либо церковный законодатель формирует норму с учетом социально-бытового характера ситуации (например, внутрисемейные конфликты или нарушение брачного договора). Однако, на наш взгляд, главным моментом в формировании церковно-уголовным правом норм о посягательствах на честь и достоинство личности является закрепление вербального способа их осуществления. И это, без преувеличения, является серьезным шагом в развитии системы уголовного права Древней Руси в целом. ^
1. Об уголовно-правовой охране жизни человека в Древней Руси смотрите подробнее: Георгиевский Э. В. Убийство в уголовном праве Древней Руси // Сиб. юрид. вестн. 2010. № 2. С. 96—107.
2. Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку // Полное собрание русских летописей. Т. 1. М. ; Л., 1989. С. 13.
3. См.: напр.: Рыбаков Б. А. Рождение Руси. М. : АиФ Принт, 2003. С. 198; Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси: Историко-бытовые очерки Х^ХШ вв. М. : Наука, 1966. С. 112-113.
4. Памятники права Киевского государства.
Х-ХП вв. / сост. А. А. Зимин // Памятники русского права / под ред. С. В. Юшкова. М., 1952.
Вып. 1. С. 11.
5. Там же. С. 12.
6. Там же. С. 39.
7. Свердлов М. Б. От Закона Русского к Русской Правде. М. : Юрид. лит., 1988. С. 6.
8. См. более подробно по данному вопросу: Пашу-то В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968; Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси: IX — первая половина Х вв. М., 1980.
9. Там же. С. 170.
10. Петров И. В. Государство и право Древней Руси. СПб. : Изд-во Михайлова В. А., 2003. С. 223.
11. Памятники права Киевского государства. С. 81.
12. Законодательство Древней Руси // Российское законодательство Х—ХХ веков. В 9 т. М. : Юрид. лит., 1984. Т. 1. С. 51.
13. Там же. С. 47.
14. Там же. С. 52.
15. Памятники права Киевского государства. С. 81.
16. Законодательство Древней Руси. С. 52.
17. Там же. С. 53.
18. Памятники права Киевского государства. С. 89; Законодательство Древней Руси. С. 53.
19. Законодательство Древней Руси. С. 47.
20. Там же. С. 53.
21. Там же. С. 54.
22. Там же. С. 47.
23. Памятники права Киевского государства. С. 89.
24. Законодательство Древней Руси. С. 54.
25. Там же. С. 47.
26. Там же. С. 56.
27. Памятники права Киевского государства. С. 92.
28. Законодательство Древней Руси. С. 62.
29. Памятники права Киевского государства. С. 148.
30. Законодательство Древней Руси. С. 65.
31. Там же. С. 94.
32. Там же. С. 95.
33. Памятники права Киевского государства. С. 151.
34. Законодательство Древней Руси. С. 95.
35. Памятники права Киевского государства. С. 151.
36. Там же. С. 166.
37. Законодательство Древней Руси. С. 106.
38. Памятники права Киевского государства. С. 169.
39. Законодательство Древней Руси. С. 128—129.
40. Памятники права Киевского государства. С. 197.
41. Там же. С. 199.
42. Памятники права феодально-раздробленной Руси ХІІ—ХУ вв. / сост. А. А. Зимин // Памятники русского права / под ред. С. В. Юшкова. М., 1953. Вып. 2. С. 125.
43. Там же. С. 126.
44. Там же. С. 59.
45. Там же. С. 74.
46. Законодательство Древней Руси. С. 203.
47. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. Кн. 1. М. : Мысль, 1993. С. 224.
48. Исаев М. А. Толковый словарь древнерусских юридических терминов: От договоров с Византией до уставных грамот Московского государства. С. 18.
49. Сергеевич В. И. Лекции и исследования по древней истории русского права / под ред. и с пре-дисл. В. А. Томсинова. М. : Зерцало, 2004. С. 255.
50. Щепанская Т. Б. Зоны насилия (по материалам русской сельской и современных субкультурных традиций) // Антропология насилия. СПб. : Наука, 2001. С. 144.
51. Законодательство Древней Руси. С. 69.
52. Костомаров Н. И. Исторические монографии и исследования. М. : Книга, 1989. С. 48.
53. Законодательство Древней Руси. С. 191.
54. Чебышев-Дмитриев А. О преступном действии по русскому допетровскому праву. Казань : В тип. Имп. ун-та, 1862. С. 105.
2 Согласно данным Я. Н. Щапова, именно через епископского волостеля или тиуна проходила вся масса бытовых конфликтов, связанных с жизнью семьи (Щапов Я. Н. Церковь и становление древнерусской государственности // Щапов Я. Н. Очерки русской истории, источниковедения, археографии. М. : Наука, 2004. С. 152).
3 Так, например, в тридцать третьем вопросе-ответе Новгородского епископа Нифонта Кирику сказано: «Аже се родоу и рожанице крают хлебы, и сыры, и мед? — Боронаше вельми: негде, рече, молвить: «горе пьющим рожанице» (1130—1156 гг. Вопросы Кирика, Саввы и Илии, с ответами Нифонта. Епископа Новгородского, и других иерархических лиц // Памятники древнерусского канонического права. Ч. 1: (Памятники ХІ—ХУ вв.) // Русская историческая библиотека, издаваемая Императорскою археографическою комиссией. Т. 6. СПб., 1908. С. 38).
4 Согласно точке зрения А. Попова, «исконно русскими» составами являются также «зубояжа, крест посекут, на стенах режут» (Попов А. Суд и наказания за преступления против веры и нравственности по русскому праву. Казань : Типолит. Имп. ун-та, 1904. С. 46).
Criminal Protection of Health, Corporal Inviolability, Honour and Dignity of an Individual in Ancient Russia
© Georgievsky E.r 2010
In job on the basis of a method of the structurally-comparative analysis research criminally-right protection fundamental laws and personal freedoms in the Old Russian state is carried out. An object of research are the norms of the secular and church legislation forbidding criminal encroachments on health, corporal both sexual freedom and inviolability, physical freedom, honour and advantage of the person.
Key words: Russian However; a community; a tooth; a beard; Short edition; the Vast edition; the Reduced edition; the Charter of prince Yaroslav about church courts; the Charter of prince Vladimir.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Согласно точке зрения А. А. Зимина, именно отсюда происходит термин «продажа» как вид штрафа в пользу князя за кражу (Памятники права Киевского государства. X—XП вв. / сост. А. А. Зимин // Памятники русского права / под ред. С. В. Юшкова. М., 1952. Вып. 1. С. 49).
