CC BY
2DOI 10.31250/2618-8600-2024-3(25)-98-119 УДК 392.3( = 511.131)
Удмуртский федеральный исследовательский В. С. Чураков центр УрО РАН
Ижевск, Российская Федерация ORCID: 0000-0001-9998-3294 E-mail: [email protected]
I Удмуртские семейно-родовые знаки: источники и историография
АННОТАЦИЯ. В статье освещаются вопросы, связанные с изучением семейно-родовых знаков удмуртских крестьян (пус). Наиболее ранние свидетельства использования подобных знаков населением Среднего Поволжья и Прикамья относятся к периоду существования Волжско-Камской Булгарии. В Казанском ханстве с их помощью помечали различное движимое и недвижимое имущество, использовали в качестве личной подписи в документах. После присоединения Казанского ханства традиция использования семейно-родовых знаков в качестве личной подписи проникает в русские документы и сохраняется практически до конца XIX в. Наиболее ранние грамоты, в которых присутствуют изображения удмуртских пусов, датируются 1620-ми гг. Первые сведения о семейно-родовых знаках удмуртов появляются в работах ученых и путешественников с конца первой трети XVIII в. В 1826 г. И. Ф. Эрдман публикует более 200 изображений удмуртских знаков собственности. В 1865 г. Н. Н. Блинов первым обратил внимание на связь удмуртских тамг с родовым делением удмуртского общества. Наиболее подробное исследование удмуртских знаков собственности в начале 1890-х гг. предпринял П. М. Сорокин, работа которого до сих пор остается лучшей из числа затрагивающих данную тематику. В начале XX в. фактически приостановился сбор сведений об использовании удмуртами семейно-родовых знаков. В дальнейшем большинство авторов использовали накопленный предшественниками материал в иллюстративных целях. Перед исследователем, решившим заняться изучением удмуртских семейно-родо-вых знаков, стоит ряд задач, среди которых первоочередной является задача каталогизации и описания известных пусов. Актуальность сохраняют выявление и исследование общеродовых знаков собственности.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: удмурты, этнография, семейно-родовые знаки, пус, тамга, бортное знамя
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ: Чураков В. С. Удмуртские семейно-родовые знаки: источники и историография. Этнография. 2024. 3 (25): 98-119. DOI: 10.31250/2618-8600-2024-3(25)-98-119
Udmurt Federal Research Center of the Ural V. Churakov Branch of the Russian Academy of Sciences
Izhevsk, Russian Federation ORCID: 0000-0001-9998-3294 E-mail: [email protected]
I Udmurt Family and Clan Signs: Sources and Historiography
ABSTRACT. The article examines the family-household signs of Udmurt peasants called pus. The earliest evidence of the use of such signs by the population of the Middle Volga and the Kama regions dates back to the period of the Volga-Kama Bulgaria. In the Kazan Khanate, they were used to mark various movable and immovable property and as personal signatures in documents. After the annexation of the Kazan Khanate, the tradition of using family and clan marks as a personal signature enters Russian documents and persists almost until the end of the nineteenth century. The earliest documents, in which there are images of Udmurt family signs, date back to the 1620s. The first information about the use of family and clan signs by the Udmurts appeared in the works of scientists and travelers from the first third of the eighteenth century. In 1826, J. F. Erdmann published more than 200 images of Udmurt property signs. In 1865, N. N. Blinov was the first to draw attention to the connection between the Udmurt clan signs, tamgas, and the clan division of the Udmurt society. At the beginning of the 1890s, P. M. Sorokin thoroughly studied the Udmurt signs of property. His article is still among the best works on this subject. At the beginning of the twentieth century, the collection of information about the use of family clan signs by the Udmurts stopped, and most researchers used the material accumulated by their predecessors for illustrative purposes. A researcher who embarks on the study of the Udmurt pus signs will face a number of tasks, including the cataloging of the signs already known to the scientists. The task of identifying and studying clan property signs remains relevant, too.
KEYWORDS: Udmurts, ethnography, family-clan signs, pus, tamga, wild-hive beekeeping property sign (bortnoye znamia)
FOR CITATION: Churakov V. Udmurt Family and Clan Signs: Sources and Historiography. Etnografia. 2024. 3 (25): 98-119. (In Russian). DOI: 10.31250/2618-8600-2024-3(25)-98-119
Вплоть до широкого распространения грамотности, а местами и позже, почти повсеместно у различных народов существовала практика употребления семейно-родовых, а в последующем и индивидуальных, знаков (рус. знамя, пятно, тамга, тавро и др.) для фиксации имущественных прав, подтверждения хозяйственных обязательств, а также вместо личной подписи в различных документах.
В силу исторических обстоятельств до наших дней не сохранился актовый и делопроизводственный материал Волжско-Камской Булгарии, а также возникшего на ее месте Булгарского улуса Золотой Орды, в котором могли бы найти отражение семейно-родовые знаки народов, населявших указанные и сопредельные территории. Вместе с тем употребление подобных меток в это время подтверждается их присутствием на различных бытовых предметах и монетах (см., например: Арматынская 1995; Кокорина 2002: 155-147; Бугарчев, Петров 2018: 52-59; Руденко 2019). От эпохи Казанского ханства до нас дошли в переложении на русский язык два земельных документа, к которым можно добавить еще ряд актов, подготовленных уже после падения Казани. В оформлении их формуляров прослеживаются особенности делопроизводства, бытовавшие в ханстве, либо в них содержится прямая отсылка к материалам периода его существования (Димитриев 1963; 1966). Из этих исторических источников мы узнаем, что семейно-родовые знаки (тат. тамга) употреблялись в Казанском ханстве для подтверждения владельческих прав на земельные, промысловые и бортные угодья, выступали в качестве личных подписей свидетелей при заключении сделок купли-продажи.
Со второй половины XVI в. на смену традициям казанского приходят нормы русского делопроизводства, в рамках которого, впрочем, семейно-ро-довые знаки также признавались в качестве подтверждения владельческих прав на различное движимое и недвижимое имущество (Ефименко 1874: 74-75, 81; Кауркин 2016: 37-38). Однако если ранее в удостоверительной части русских документов приводились имя писца, указание, свидетельствующее о наличии печати, подписи участников сделки и свидетелей либо заменявших их грамотных людей (Покровский 1967: 79), то после включения Казанского ханства в состав Русского государства в качестве замещения личных подписей в грамотах начинают использоваться бортные пятна народов Среднего Поволжья и Приуралья (см., например: Димитриев 1963: 123-125). На практику заручительства путем приложения к документам семейно-родовых знаков особое внимание было обращено в Соборном уложении 1649 г., где в главе X «О суде» прямо говорилось: «.. .а у князей и у мурз и у татар, которые татарской грамоте умеют, обыски имати за руками же, а которые грамоте не умеют, и у тех и у ясачных людей имати обыски за их знамяны» (ПСЗРИ I 1830а: 41).
По-видимому, впервые в сохранившихся документальных источниках об употреблении удмуртами особых знаков собственности (удм. пус)
сообщается в Уставной грамоте, выданной каринским князьям между 1506 и 1508 гг. великим князем Василием III. В тексте документа сообщается, что они и зависимое от них население обязывались предоставить вятскому наместнику образец пятна, которое наносилось пятен-щиком на лошадей при совершении сделок их купли-продажи, при этом последним взымалась пошлина: «...с купца денгу московскую, а с продавца денгу московскую ж» (Мусихин 2014: 98). Среди наиболее ранних грамот, на листах которых сохранились образцы удмуртских бортных пятен или знамен (удм. подэм пус), следует указать грамоту 1624 г., закрепившую за удмуртом д. Малая Шудья Арской дороги Казанского уезда Кикчеем Лялиным «с товарыщи» лесные угодья с бортевыми деревьями в соответствии с отмеченными знаменами (Фоминых 2018), а также грамоту 1630 г., согласно которой тот же Кикчей Лялин уступал свою «вотчину», обмежованную соответствующими знаками, крестьянам д. Шудья (Малая?) Арской дороги Казанского уезда Янсеиту Чожину и Ускею Мушину (Гришкина 1994: фотокопия). При этом, если в первом документе приведены изображения не менее восьми бортных знамен, то во втором только семь. Примечательно, что часть из них в обеих грамотах совпадает.
В правительственном наказе, выданном в 1628 г. писцу Афанасию Толочанову и подьячему Андрею Иевлеву, определявшем порядок составления писцового описания Хлыновского, Орловского и Котельнического уездов Вятской земли в части, относящейся к Каринскому стану Хлыновского уезда, в пределах которого проживали татары, удмурты и бесер-мяне, содержалось предписание: «Где наедут бортные ухожеи, и те ухо-жеи написати з знамены и с подтесы имянно порознь, сколько у которого татарина и отяка и в которых местах и урочищах бортных ухожеев и бортных дельных дерев со пчелами и бес пчел, и у кого какие на бортех знамена кладены... и то все велети писати в книги подлинно» (Веселовский 1917: 75). К сожалению, до нас не дошли соответствующие писцовые материалы, в которых содержалось бы описание удмуртских знамен, однако так называемые «бортные книги» известны в отношении целого ряда других регионов Русского государства (см., например: Иванов 1861; Нижегородский край. 2009: 36; Видяйкин 2011: 255-350; Мордовский фронтир... 2017: 204-350). Возможно, подобной писцовой «бортной книгой» являлась рукопись («довольно старая»), в которой были зафиксированы знамена коми-пермяков. Как сообщает П. А. Вологдин, на ее листах были представлены «изображения подобных знаков (знамений) с описанием, какому роду знак принадлежит и где род обитает» (Письмо ученого. 1869: 338).
Согласно письменным источникам, помимо использования бортных пятен для определения границ бортных ухожаев и непосредственного нанесения знамен на борти, ими помечались также деревья, «годные
к бортному строению», фиксировались рубежи земельных, сенокосных и промысловых угодий (Владыкин 1994: 280; Документы по истории. 1958: 153, 340; Хрестоматия по истории. 2007: 195). Нарушение владельческих прав хозяина бортного пятна или подделка последнего являлись основанием для судебного разбирательства (Документы по истории. 1958: 122, 153; Хрестоматия по истории. 2007: 195). Кроме того, соответствующие знаки могли наноситься на предметы личного пользования. Так, в описи имущества крестьянина Сидора Асанова сына Будина сохранилось его пояснение: «Перстень серебряный, мужской, на нем печать — мое бортное пятно» (Гришкина 1977: 77).
Выявленная актовая и делопроизводственная документация XVII-XIX вв. (челобитные, одинашные записи, купчие, закладные, материалы сысков и судебных разбирательств, ревизские сказки и т. п.) хорошо зафиксировала факт использования удмуртами вместо личных подписей «знамен», «бортных пятен» или «бортных тамг» (Гришкина 1994: фотокопия; Документы по истории. 1958: 84, 98, 122, 124, 129, 133, 140, 338, 341-343, 360, 380, 383, 387, 391, 393, 398, 399, 401, 405, 417; Луппов 1899: 250, 252-254, 259, 271, 276, 283, 300, 301, 323; 1911б: 64, 71, 282, 283, 285; Хрестоматия по истории. 2007: 85, 89, 103, 124, 132, 134, 181, 203, 327). В царском предписании о размежевании земель мордовских, марийских, чувашских и удмуртских крестьян, адресованном писцам, приступившим в 1685 г. к описанию городов и уездов, подведомственных Приказу Казанского дворца, говорилось: «Кто из тех людей восприяли святую христианскую веру, и у них имать сказки за руками отцов их духовных, или кому они в свое место верят руки прикладывать. а которые мордва или черемиса и чуваша и вотяки ныне некрещены, и у тех сказки имать за их руками и знамены» (ПСЗРИ II 1830б: 654; Хрестоматия по истории. 2007: 103).
Несмотря на то, что в течение XVIII в. крещение удмуртов в целом завершилось, они в значительной доле случаев продолжали в удостовери-тельной части документов использовать бортные пятна в качестве личных подписей. Своеобразным подкреплением данной практики во второй трети XIX в. стал пункт 10 инструкции миссионерам учрежденной в 1830 г. в Вятской губернии православной миссии среди удмуртов. Инструкция предписывала священникам-миссионерам отбирать у удмуртов «обязательства за приложением от каждого старшины дома тамги и подписом за всех какого-нибудь писца» в подтверждение приверженности бывших язычников удмуртов христианской вере и в доказательство того, что прежние религиозные обряды они оставили (Луппов 1911а: 47, 49).
Из числа наиболее поздних известных автору статьи документов, скрепленных бортными знаменами, можно назвать выявленные Г. Е. Верещагиным показания удмуртов Сизнерской волости Малмыжского уезда Вятской губернии, датированные 26 сентября 1868 г. (1926: 13-14; 2000:
231-232), и обнаруженная Н. В. Пислегиным подписка в ознакомлении с решением Вятской судебной палаты от 17 марта 1869 г. крестьян д. Яги-Какси Елабужского уезда Вятской губернии (ЦГА УР. Ф. 241. Оп. 1. Д. 878. Л. 4-5). Вероятно, целенаправленные поиски могут привести к открытию и более поздних документов, в которых вместо личных подписей удмуртами использовались бортные пятна1, однако постепенное распространение грамотности, а также развитие правил оформления различных документов оставляли все меньше оснований для того, чтобы продолжать использовать бортные знаки в таком качестве.
Первым в историко-этнографической литературе обратил внимание на использование народами Среднего Поволжья и Прикамья особых знаков, заменяющих личные подписи, Г. Ф. Миллер. В своей публикации «Описание трех языческих народов в Казанской губернии, а именно черемисов, чувашей и вотяков» (1756 г.), основанной на материалах, собранных во время пребывания участников «Камчатской экспедиции» в Казани в 1733 г., он приводит ряд графических примеров, отмечая, что подобные знаки, «какой вздумается кому выбрать и оные употребляются при всяких случаях, в коих требуется подписка». Также Г. Ф. Миллер описывает порядок оформления долговых обязательств при помощи счетных палочек (нем. КетЪъ^сК), на которых особыми обозначениями для рублей и копеек указывались занятая сумма и личные знаки участников сделки, после чего последние «размениваются помянутыми палочками, кои у них такую же силу имеют, как наши наикрепчайшие письменные обязательства» (Миллер 1756: 133-134).
По-видимому, на информации, полученной в 1774 г., основывается замечание участника «Физической экспедиции» И. Г. Георги об удмуртах, содержащееся в его знаменитом труде «Описание всех в Российском государстве обитающих народов»: «Но нет у них теперь ни писания, ни букв. Счеты ведут они на заметках (пес, в немецком оригинале Pдs. — В. Ч.), а вместо подписи употребляют заручительные знаки» (1776: 56). Таким образом, хотя И. Г. Георги первым зафиксировал удмуртское слово пус 'знак, метка, клеймо', однако употребил его для обозначения непосредственно самих счетных палочек (в немецком тексте КегЪъОК).
В 1826 г. увидела свет первая часть второго тома сочинения бывшего профессора Казанского университета И. Ф. Эрдмана «Вклад в познание внутренних дел России», в которой содержалось описание его поездки в качестве ревизора училищ Казанского учебного округа в Вятскую, Пермскую и Тобольскую губернии летом 1816 г. В период с 21 по 24 июля И. Ф. Эрдман посетил ряд удмуртских селений, расположенных
1 Так, М. Н. Харузин, побывавший у удмуртов в 1882 г., сообщал: «Тамгу употребляют и в виде подписи на различных актах. Но в некоторых местах грамотные крестьяне подписывают только свое прозвище, а в иных местах (например, в с. Пурга — современное с. Малая Пурга Удмуртской Республики. — В. Ч.) и прозвище выписывают и тамгу выставляют» (1883: 289).
на участке Сибирского тракта между Вяткой и Пермью. За столь непродолжительное время при помощи местных жителей ему удалось собрать определенные сведения по языку и этнографии удмуртов. В частности, автором были зарисованы, а позднее опубликованы в вышеуказанном издании порядка двухсот изображений семейно-родовых знаков собственности. О них И. Ф. Эрдман писал: «Так как вотяки не имеют своей письменности, то вместо фамильного знака каждый домохозяин употребляет тамгу (в немецком тексте Chiffre (Tamga). — В. Ч.), которая после его смерти переходит к сыновьям, именно: в неизменном виде, если сын один, или разделенная на части, если их несколько» (Erdmann 1826: 25, taf. III; рус. перевод: Кузнецов 1892: 373).
В период с 22 по 24 августа 1828 г. по южной ветке Сибирского тракта, также проходящей по территории расселения удмуртов, проследовал отряд магнитометрической экспедиции норвежского естествоиспытателя К. Ханстена, в составе которого находился немецкий физик Г. А. Эрман, издавший позднее дневник своего путешествия. На его страницах автор отметил, что удмурты используют в быту особые семейные наследуемые знаки (нем. Kerbchiffre. — В. Ч.), подобные тем, что есть на семейных печатях в Европе. Они применяются при составлении особых долговых расписок, изготовляемых из деревянных палочек (Erman 1833: 438, 621; 1838: 268).
В неофициальной части «Вятских губернских ведомостей» в 1852 г. была опубликована статья «Древние вотяки на Вятке, или некоторые черты образа жизни их» священника Н. И. Курочкина, который еще в 1838 г., с утверждения вятского епископа Нила, «принял обязанность корреспондента Русского географического общества» (Коробейников, Туранов 2008: 9, 56). В разделе IX, озаглавленном «Бортевые тамги, род письменности», Н. И. Курочкин писал: «Борти свои вотяк запятнывал, вырубая на них топором знак, который каждый хозяин выбрал однажды навсегда. Такие знаки называются бортевыми тамгами; это у вотяков род письменности» (1852: 128).
В этом же издании 1865 г. увидела свет статья другого вятского священника, Н. Н. Блинова, «Инородцы северо-восточной части Глазов-ского уезда», в которой им впервые поднимается вопрос о связи бортных пятен с удмуртскими родовыми подразделениями: «Знаки-танги у каждого рода идут издавна. Танги как прежде, так и ныне употребляются как подпись и печать. Прежде, например, борти (дуплистые деревья со пчелами) хозяин пятнал своим знаком, и дерево было неприкосновенно. Пудэм пус — улейный знак». Далее автор обосновывает важность изучения удмуртских семейно-родовых знаков: «Разлагая настоящие сложные танги на более простые, можно узнать отчины настоящих семейств; например, между ближайшими к г. Глазову вотяками, можно найти по тангам переселенцев из деревень вотских близ г. Слободского. Если б
известно было, у каких именно племен существуют подобные танги, и как они развивались, то, может быть, можно было бы, сличая их, отыскать первоначальные поселения и пути передвижения вотяков вятских» (Блинов 1865: 243).
Наблюдения Н. Н. Блинова о связи удмуртских пусов с отдельными «родовыми линиями» повторил в своей работе, опубликованной в 1873 г., Д. Н. Островский, при этом он некорректно передал рассказ Н. Н. Блинова о том, что выходцы из д. Шахтаровской Глазовского уезда, принадлежавшие к роду Чудзя (то есть Шудья. — В. Ч.), занимаясь извозом, встретили в одной из деревень Оренбургской губернии удмуртов, которых, после «подробных распроссов», признали за однородцев. В пересказе Д. Н. Островского получалось, что глазовские удмурты, «приехавшие по торговым делам в Бугульминский уезд», встретили там своих земляков, определив это исключительно «по родовым знакам» (1874: 11, 13). В интерпретации Д. Н. Островского сообщение Н. Н. Блинова, как правило без указания первоисточника, использовалось в последующем многими авторами.
Существенный вклад в дело изучения семейно-родовых меток, или, по терминологии П. Е. Ефименко, юридических знаков, у русских и других народов России внесла его статья «Юридические знаки (Опыт исследования по сравнительному обычному праву)», опубликованная в 1874 г. В этой работе главным образом на примере знаков собственности русских крестьян Архангельской губернии автор подробно осветил особенности их употребления, порядок наследования (в том числе незамужними женщинами, вдовами, примаками и усыновленными), проследил, привлекая генеалогическую информацию, закономерности изменения исходного знака потомками его владельца (1874: 57-71). В сопоставительных целях П. Е. Ефименко широко обращался к сведениям об использовании семейно-родовых знаков разными народами России и зарубежья. В частности, в отношении чувашей, марийцев, удмуртов и татар в статье приводится информация, почерпнутая из работы Г. Ф. Миллера (Ефименко 1874: 156).
В этнографическом очерке «Быт вотяков Сарапульского уезда», напечатанном в 1880 г., штатный смотритель Сарапульского уездного училища В. С. Кошурников, описывая бортный промысел удмуртов, сообщает, что для того, «чтобы не смешать своих бортей с бортями других владельцев, хозяин кладет на деревья клейма» (1880: 17).
В продолжение историографического очерка несколько слов необходимо сказать о работах немецкого географа и картографа Р. Андре. Увлекаясь этнографическими исследованиями, ученый на основе обширного и преимущественно опубликованного материала старался выявить общие черты в культурах различных народов. В 1878 г. увидела свет его работа с характерным названием «Этнографические параллели и сравнения», где
в параграфе, посвященном счетным палочкам или биркам (нем. Kerbholz), он приводит сведения относительно удмуртов, почерпнутые из публикации А. Эрмана (Andree 1878: 187). В 1881 г. на страницах журнала «Глобус» был опубликован очерк Р. Андре «Знаки собственности первобытных народов», в котором в числе прочих были использованы материалы Г. Ф. Миллера и И. Ф. Эрдмана, а также приведены изображения собранных ими знамен (Andree 1881: 313, рис. 10, 11). По стечению обстоятельств в этом же году в журнале на протяжении нескольких номеров печаталось исследование М. Буха (Buch 1881), посвященное дохристианским верованиям удмуртов. Это дало указанному автору возможность благодаря публикации Р. Андре познакомиться с наблюдениями И. Ф. Эрдмана.
В 1883 г. было опубликовано исследование М. Буха «Вотяки». Автор проработал врачом на Ижевском заводе с 1878 по 1880 г. и имел возможность близко общаться с удмуртами окрестных деревень. В отдельной главе «Местное письмо» он останавливается на освещении некоторых аспектов использования удмуртскими крестьянами семейно-родовых знаков в качестве меток, подтверждающих права собственности, и вместо личных подписей: «У каждой семьи есть свой знак и все ее члены им пользуются, пока живут в одном доме, но как только часть семьи основывает отдельное хозяйство, она приобретает другой семейный знак». Комментируя И. Ф. Эрдмана, исследователь выражает несогласие с ним в том, что при семейном разделе отцовский знак «делится» среди выделившихся сыновей. При таком подходе, считает М. Бух, рано или поздно наступит момент, когда от самого исходного знака может ничего не остаться. Помимо образцов удмуртских семейно-родовых знамен, автор впервые в научной литературе приводит особые знаки, используемые удмуртскими крестьянами для записи чисел. Дополнительно исследователь отмечает, что при сборе пожертвований на различные цели на счетной палочке (нем. Kerbstok), для обозначения которой М. Бух, как и И. Г. Георги, употребляет удмуртское слово пус (pus), фиксируется доля каждого участника, заверяемая в присутствии деревенского старосты тамгой (Buch 1883: 569-571). В 1889 г. Р. Андре издает очередной том «Этнографических параллелей и сравнений», где в разделе «Знаки собственности», в основу которого лег ранее опубликованный очерк (см. выше), рассуждения И. Э. Эрдмана были сопровождены комментарием М. Буха (Andree 1889: 82).
На основе собранных в ходе этнографической поездки летом 1882 г. материалов М. Н. Харузиным в 1883 г. издается статья «Очерки юридического быта народностей Сарапульского уезда Вятской губернии», в которой он отмечает: «Что же касается родовых знаков, то они и в посещенных мною местностях весьма употребительны как среди инородцев, так и среди русских». Работа, подготовленная тогда еще студентом
юридического факультета Московского университета, ставшим в последующем известным этнографом, в значительной степени основывается на выводах ранее упомянутого исследования П. Е. Ефименко «Юридические знаки». Фактически М. Н. Харузин пересказывает данную работу в отношении сферы употребления семейных знаков, их наследования, порядка внесения изменений в отцовский знак отделившимися сыновьями. Вместе с тем несомненной заслугой автора публикации следует признать проделанную им работу по фиксации семейно-родовых знаков удмуртов, марийцев, русских и татар ряда деревень Сарапульского уезда Вятской губернии, тем более что, по словам М. Н. Харузина, «крестьяне, особенно инородцы, весьма неохотно говорили о своих тамгах и нередко отказывались показать их мне. По мнению их, занести тамгу в свою записную книжку все равно, что самого себя по рукам связать, да в мою власть отдать, так как, имея их тамги, я откуда бы не захотел — "хоть из Москвы или из Питера самого" — могу им лихо причинить» (1883: 288-291, вклейка).
В 1886 г. было осуществлено переиздание монографии Г. Е. Верещагина «Вотяки Сосновского края», впервые увидевшей свет в 1884 г. С момента выхода первого издания автор собрал новый этнографический материал, который нашел отражение во втором издании. В частности, в разделе «Дополнительные сведения» мы находим параграф «Семейные печати (подэм пус)», в котором Г. Е. Верещагин писал:
Знаки эти вырубаются топором или вырезываются ножом на бортях, ульях и на бревнах, заготовляемых для строений[,] и везде, где нужно обезопасить собственность от захвата чужими; эти знаки также ставятся вотяками на межах своих полос, при огородах (то есть изгородях. — В. Ч.) и дорогах. Знаки, поставленные при огородах и дорогах[,] свидетельствуют о том, что пространство, заключающееся между ними, должны содержать в исправности те семейства, которым принадлежат знаки.
Также отмечается использование пусов в качестве «собственноручной подписи или печати», но, как замечает исследователь, «ныне в бумажных делах их заменяет уже рукоприкладство, сделанное грамотным по доверию или личной просьбе неграмотного, за что последний платит рукоприкладчику 5-10 коп.». Приведя изображения часто используемых в тамгах элементов, Г. Е. Верещагин указал их удмуртские названия — узеньги (стремя), кымет (крышка), саник (вилы), курег пыд (куриная нога), мажес (грабли) (1886: 198-199).
В последующих работах Г. Е. Верещагин неоднократно возвращается к теме использования удмуртами бортных пятен. Так, в книге «Вотяки Сарапульского уезда Вятской губернии» он описывает процедуру выбора жреца по биркам, на которых указаны тамги, а в приложении к изданию
помещает таблицу «Семейные тамги вотяков с. Завьялова», составленную на основе рукописи мирского приговора от 9 августа 1798 г. (1889: 68-69, 74-75, табл. I). В статье «Общинное землевладение у вотяков Сарапуль-ского уезда» исследователь подробно описывает порядок распределения земельных наделов с помощью бирок, на которых указаны либо тамги, либо имена участников жеребьевки. После получения своего надела «каждый член общины ставит на меже кол со своей тамгой подэм пус; переменить кол никто уже не осмелится, так как, в силу местных обычаев и понятий, поступок этот считается низким и, как мошенничество, должен преследоваться строго». При этом, отмечает Г. Е. Верещагин, если на чьем-либо земельном участке окажутся деревья, на которых «с давних времен висят ульи со пчелами», то «эти деревья остаются пока собственностью пчеловодов» (1895: 114-115, 119, 141). В одной из своих поздних работ Г. Е. Верещагин публикует изображения тамг крестьян-удмуртов Сизнерской волости, указанных вместо подписей в документе от 26 сентября 1868 г. (1926: 13-14; 2000: 231-232). Если в своих ранних работах исследователь отмечал схожесть пусов с китайскими «буквами» (1886: 198), то в последующем уже не сомневался, что тамги были связаны с «утраченной» удмуртами письменностью (1926: 12).
Со сведениями об удмуртских тамгах, собранными инспектором народных училищ Глазовского уезда Вятской губернии Н. Г. Первухиным, а также с его рассуждениями на этот счет, можно ознакомиться в опубликованном в 1888 г. первом выпуске «Эскизов преданий и быта инородцев Глазовского уезда». К сожалению, автор, увлеченный идеей удмуртского «матернитета», не смог разобраться в сущности удмуртской патрилиней-ной родовой организации (подробнее см.: Чураков 2003), что сказалось и на его подходах к изучению удмуртских пусов. Постулируя, что каждый удмуртский «материнский» род, обозначаемый термином воршуд, «имел свой отдельный родовой знак», Н. Г. Первухин попробовал сопоставить изображения более пятисот семейно-родовых знаков, которые были записаны им от удмуртских учеников школ, со сведениями о родовой принадлежности их матерей. В результате оказалось, «что тамги одного и того же воршуда весьма разнообразны и даже нисколько не сходны между собою», при этом автор пишет: «.мы нашли несколько сходства лишь в начертании тамг у лиц, носящих одинаковую фамилию. хотя бы они и жили на далеком расстоянии». Казалось бы, вполне очевидный результат, который озвучивает сам автор («.от деда тамга переходит через отца ко внуку (большею частию — к старшему) без изменений, а ко второму и третьему [—] с дополнениями прибавочных нарезок»), должен был снять любые спекуляции на тему удмуртского «матернитета», однако Н. Г. Первухин лишь заключает: «Но если и действительно тамги когда-либо соответствовали "воршудам", как родам, то это было разве когда-либо в весьма далекое время» (1888: 41-44). Основываясь на опубликованных им удмуртских
преданиях об утраченной книге, написанной тамгами2, исследователь осторожно («трудно также доказать») допускал, что в прошлом пусы могли служить «письменными знаками» (1888: 45).
Если не обращать внимание на заблуждение Н. Г. Первухина относительно сущности удмуртских родов, в его работе можно почерпнуть и полезную информацию, начиная с того, что семейно-родовой знак называется удмуртами «"понем пус"; бесермянами: "подем пус", а татарами: "танга" или "тамга"». Сами знаки, «будучи нарезываемы топором или ножом, состоят главным образом из сочетания прямых линий; кривые линии встречаются весьма редко, кроме того[,] встречаются также между тамгами ряды прямых нарезок от 1 до 6, расположенных горизонтально или вертикально, затем — цифры арабские 1 и 4 и римские цифры. Наконец, встречаются прямо русские буквы: А, Е, ИИ, НК, П, ЛИ, Х». Безусловную ценность представляет описание воршудного короба крестьянина Чиркова из д. Омутницкий починок (Быдыпи), относившего себя к роду Чабья. Н. Г. Первухин приводит изображения однотипных тамг, нанесенных на сам короб и посуду, в нем хранившуюся (1888: 24, 28, 41-44). Примечателен описанный автором в пятом выпуске «Эскизов» обычай удмуртов обмениваться через посредников саламами — своеобразными посланиями-приветствиями, в качестве которых могла выступать монетка с нанесенной на нее тамгой отправителя (1890: 53).
В 1890 г. вышла статья П. М. Богаевского «Очерки религиозных представлений вотяков», в которой затрагиваются в числе прочих отдельные вопросы, связанные с использованием удмуртами семейно-родовых знаков. Заслуживают внимания рассуждения автора о возможности сохранения общего знака у целого рода: «.в большинстве случаев этого нет, так как весьма трудно, при страшном количестве членов племени, сохранить общий тип тамги». Однако далее автор пишет: «.собирая лично тамги различных племен, я убедился в том, что можно встретить племя, члены которого очень стойко сохраняют основной тип тамги. Например племя Джюмья (то есть Юмья. — В. Ч.) имеет в своем основании тамгу, называющуюся узенги (стремя) и встречающуюся в нескольких деревнях, населенных этим племенем». Представляет интерес и факт, отмеченный П. М. Богаевским: «.иногда у целых деревень есть свои собственные тамги, помимо племенных и семейных; это бывает в тех случаях, когда знак тамги должен быть наложен на предмете, подлежащем ведению нескольких деревень. "Мост поправляем несколько деревень сразу, — говорили мне, — так для каждой деревни есть своя тамга"». К статье автором приложена таблица с удмуртскими тамгами, принадлежавшими к родам Юмья и Вамья (1890: 121-122, таблица).
2 Зная о литературных опытах Н. Г. Первухина, полагаем, что данный сюжет в фольклорном произведении мог появиться не без его участия, хотя сам автор и уверяет, что выражение «тамгами записали» — «подлинные слова старика рассказчика!» (1888: 47).
В вышедшей в 1890 г. историко-этнографической монографии «Вотяки» профессора Казанского университета И. Н. Смирнова вкратце сообщается, что боляки (удм. боляк —'сосед, родственник'. — В. Ч.) — лица, состоящие в не столь отдаленном кровном родстве, при экономической обособленности друг от друга, сохраняют «личные, нравственные связи». Свидетельством этого, по мнению ученого, помимо прочего, могут служить «общие по основным элементам тамги (подэм-пусы)» (1890: 164).
В начале 1890-х гг. огромную работу по сбору и описанию удмуртских тамг проделал сотрудник Вятского статистического комитета П. М. Сорокин. В 1892 г. он через посредство И. Н. Смирнова отправил в редакцию «Известий» Казанского общества археологии, истории и этнографии рукопись «Знаки собственности у русских инородцев», которая, однако, не была издана (Орешников 1894: 307). Впрочем, ряд наблюдений П. М. Сорокина относительно удмуртских пусов увидел свет в 1894 г. в составе опубликованного в «Археологических известиях и заметках» текста его доклада «О загадочных изображениях на монетах Владимира святого и его сыновей» (Орешников 1894: 304-309). В этой работе исследователь, привлекая для сопоставления удмуртский материал, постарался обосновать положение, ранее высказанное в качестве предположения А. А. Куником и поддержанное И. И. Толстым (1882: 185-186). Согласно ему, представленные на древнерусских монетах незначительно отличающиеся друг от друга изображения по своей сути являются знаками собственности — знаменем Владимира и знаменами его сыновей, возникшими в результате внесения отдельных изменений в отцовский знак. Относительно удмуртов П. М. Сорокин писал: «Каждый род имел один своеобразный знак собственности — пус (пермяцкое и бесермянское — пас). Этот родовой знак составлял основу знаков у отдельных хозяйств, разнообразясь в частных случаях прибавками, делаемыми по весьма простым, но строго соблюдаемым правилам». В отношении ряда удмуртских родов исследователь указал основной «родовой знак»: «У Боня — тирнул-лон, скоба для ношения топора на поясе; у Пупьи основа родового знака — кечат, крест; у Пурги — саник, вилы; у Ворчи — курег кук, куриная нога» (Орешников 1894: 307).
К 1895 г. П. М. Сорокин подготовил исследование «О материнстве как основе рода, о родовых названиях и знаках собственности у вотяков. С изображениями знаков собственности в тексте и отдельной таблицей». Рукопись работы прошла цензуру и в целом была готова к изданию, однако преждевременная кончина автора не позволила ей увидеть свет. Лишь с конца 1960-х гг. труд, хранившийся в фондах Государственного архива Кировской области, входит в научный оборот. Впервые полностью рукопись была опубликована венгерским исследователем И. Козмачем (Kozmacs 1999-2000; Сорокин 1999-2000), но эта публикация фактически осталась
неизвестной, в том числе и автору настоящей статьи, который издал работу П. М. Сорокина, как оказалось, уже повторно (Чураков 2014).
В первой части своего исследования П. М. Сорокин обоснованно критикует увлечение Н. Г. Первухина концепцией удмуртского «матер-нитета», заключая, что под ней «нет почвы» (Сорокин 1999-2000: 203; Чураков 2014: 171). В разделе, посвященном удмуртским пусам, автор подробно излагает приемы работы по их фиксации (было собрано более пятисот образцов) и изучению. Широко привлекая генеалогические сведения, П. М. Сорокин прослеживает принципы изменения рисунка тамг в процессе наследования, приводит названия для ряда простых элементов, которые могут быть использованы для создания сложных знаков собственности (крест/кечат или X, вилы/саник > или <, двойные вилы/л7)//\ саник /к-,, стремя/узенъги А или А, куриная нога/курег кук А котельный крюк/ошон курег Z. грабли/ма.жес rh , скоба для топора/тир-нуллон J I, кщтшя/кирпич I I и т. д.), отмечает, что «грамотные вотяки нередко вместо пусов начинают употреблять инициалы своих имен». На основе сведений, собранных им о 19 удмуртских родах, исследователь реконструирует исходные для них «родовые знаки» (Сорокин 1999-2000: 208-222, 226; Чураков 2014: 179-191). Вплоть до настоящего времени работа П. М. Сорокина остается лучшим исследованием, освещающим проблему бытования удмуртских семейно-родовых меток.
По решению Совета Московской духовной академии в 1899 г. издается магистерская работа П. Н. Луппова «Христианство у вотяков со времени первых исторических известий о них до XIX века», написанная на основе проработки широкого круга письменных источников, извлеченных из архивов Синода, Вятской духовной консистории и Елабужского духовного правления. Часть заслуживающих наибольшего внимания документов была опубликована в приложении, а изображения выявленных на их листах удмуртских бортных пятен, использованных вместо подписей, помещены автором в «Особом приложении» с указанием имени и места проживания владельца каждого знамени (Луппов 1899: 324). Примечательно, что при повторном издании этого труда в 1901 г. «Особое приложение» было упущено. В последующем П. Н. Луппов, ставший известным исследователем истории удмуртского народа, при публикации исторических источников старался отмечать присутствие бортных пятен на их листах, однако в отсутствие типографских возможностей изображения самих знамен не воспроизводились (1911б; Документы по истории. 1958).
Дополнительные сведения об особенностях использования удмуртскими крестьянами семейно-родовых знаков собственности можно почерпнуть из статьи И. В. Васильева «Обозрение языческих обрядов, суеверий и верований вотяков Казанской и Вятской губерний», напечатанной в 1902 г. на немецком, а в 1906 г. на русском языке, и работы С. К. Кузнецова «Общинные порядки у вотяков Мамадышского уезда Казанской
губернии», увидевшей свет в 1904 г. Первый автор, публикуя изображение счетной палочки, отмечает: «Сбор денег (на покупку жертвенного животного. — В. Ч.) производится всегда по тамгам или знакам, служащим вместо печати и росписки. Эти знаки отмечаются по получении денег от кого-либо на лутошке. Вырезывают ножом сверху вместо имени тамгу или число душ данного человека по порядку домов, а снизу под сей тамгой сумму полученных денег римскими цифрами» (Васильев 1906: 22); второй исследователь сообщает: «На самой мельнице на видном месте висят бирки (липовые палки) для каждой деревни: на бирках вырезаны тамги домохозяев в порядке очереди, предоставленной каждому на сходке, а под тамгами черточками отмечено число душ. Мельник строго следит за очередями; обыкновенно он — чужой человек» (Кузнецов 1904: 48).
Перечисленными исследователями, пожалуй, ограничивается круг авторов, которые в той или иной мере обращались к описанию или целенаправленному изучению особенностей использования удмуртскими крестьянами семейно-родовых знаков. Накопленный материал в последующем привлекался другими учеными (главным образом в иллюстративных целях) при описании особенностей традиционного крестьянского хозяйства удмуртов, их народных верований и норм обычного права, а также в бесперспективных, на наш взгляд, попытках так или иначе связать удмуртские пусы с преданиями об «утраченной» книге или выявить влияние рисунка тамг на формирование отдельных элементов удмуртского традиционного орнамента. За период с начала XX в. и до сегодняшнего дня публикаций, которые содержат новый материал, касающийся семейно-родовых знаков удмуртов, немного. Так, в статье М. К. Болотова «Бадзим куала в. д. Новая Монья в южной Удмуртии», описывающей общедеревенское святилище членов рода Монья, приводятся изображения пусов, которыми были помечены стулья и хранившиеся в воршудном коробе ритуальные чашечки (Болотов 1967: 184, 189-191). В монографии И. М. Нуриевой (1999: 269) помещены фотографии обнаруженных на кладбище удмуртской д. Ципья (Балтасинский район Республики Татарстан) надгробных памятников с вырезанными на них семейно-родовыми знаками. В книге краеведа П. В. Коробова (2007: 19-21) опубликован список некоторых жителей д. Лудзи-Жикья с указанием их «родовых» тамг. В собраниях Национального музея Удмуртской Республики им. К. Герда и Архитектурно-этнографического музея-заповедника «Лудорвай» хранятся поступившие в разное время предметы быта, на которых присутствуют соответствующие метки3. В 2011 г. сотрудниками этого учреждения была организована экспедиция «По следам семейных знаков», по
В частности, в фондах Национального музея хранятся выявленные в д. Кыйлуд Увинского района Удмуртии холщовый мешочек с 66 бирками для жеребьевки и счетная палочка (пус боды), использовавшиеся местными крестьянами до революции (Опарина 2015: 92).
результатам которой в музее-заповеднике организовали выставку «Семейные знаки — пусы удмуртов» (Опарина 2015: 92-93).
В настоящее время перед исследователем, решившим обратиться к изучению удмуртских семейно-родовых знаков, стоит ряд задач. Во-первых, необходимо провести сбор и каталогизацию всех ранее выявленных знаков собственности, включая и те, о которых содержится упоминание в комментариях к опубликованным документам. В условиях, когда семейно-родовые знаки собственности фактически вышли из употребления, основным источником информации о них остаются архивные материалы: здесь, помимо непосредственного выявления бортных знаков, необходим целенаправленный поиск примеров, позволяющих отследить практику их наследования, в том числе незамужними женщинами и вдовами, практику использования лицами, инкорпорированными в семью (примаки и усыновленные). Актуальным остается вопрос об общеродовых знаках собственности. Перспективы в этом направлении имеются. Так, в ходе изучения бортных пятен, использованных вместо подписей, в ревизских сказках 1725 г. (о выбывших в удмуртских деревнях Арской дороги Казанского уезда после I ревизии крестьян) (РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 1133), было выявлено устойчивое сохранение представителями отдельных родов единого рисунка тамги. В частности, практически повсеместно удмуртами, принадлежавшими к родам Жикья, Какся, Можга, Тукля и Юмья, использовались соответствующие пусы: Жикья о. Какся -+-или X, Можга + или X, Тукля О , Юмья ¿Y
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ЦГА УР — Центральный государственный архив Удмуртской Республики
РГАДА — Российский государственный архив древних актов
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
ЦГА УР. Ф. 241. Оп. 1. Д. 878.
РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 1133.
Арматынская О. В. Древние знаки собственности северных удмуртов // Материалы исследований городища Иднакар IX-XIII вв.: сб. ст. / отв. ред. М. Г. Иванова. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1995. С. 98-105.
Блинов Н. Н. Инородцы северо-восточной части Глазовского уезда (добавление к статьям о Карсовайском приходе) // Вятские губернские ведомости. 1865. № 63. С. 242-243.
Богаевский П. М. Очерки религиозных представлений вотяков // Этнографическое обозрение. 1890. Кн. IV, № 1. С. 116-163.
Болотов М. К. Бадзим куала в д. Новая Монья в южной Удмуртии // Вопросы археологии Урала. Свердловск: [б. и.], 1967. Вып. 7. С. 182-191.
Бугарчев А. И, Петров П. Н. Монетные клады Булгарского вилайата XIII — первой трети XIV вв. Казань: Ин-т истории АН РТ, 2018. 336 с.
Васильев И. В. Обозрение языческих обрядов, суеверий и верований вотяков Казанской и Вятской губерний. Казань, 1906. 88 с.
Верещагин Г. Е. Вотяки Сосновского края. СПб.: Тип. Мин-ва внутренних дел, 1886. 224 с.
Верещагин Г. Е. Вотяки Сарапульского уезда Вятской губ. СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1889. 205 с.
Верещагин Г. Е. Общинное землевладение у вотяков Сарапульского уезда // Календарь и памятная книжка Вятской губернии на 1896 г. Вятка: Губ. тип., 1895. С. 79-146.
Верещагин Г. Е. К вопросу о происхождении вотяков и их верований // Труды / Научное общество по изучению Вотского края. Ижевск: Удкнига, 1926. Вып. 2. С. 4-24.
Верещагин Г. Е. Дополнительные сведения // Верещагин Г. Е. Собрание сочинений: в 6 т. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2000. Т. 3, кн. 2, вып. 1. С. 230-233.
Веселовский С. Б. Акты писцового дела. Материалы для истории кадастра и прямого обложения в Московском государстве. М.: Тип. Ф. Я. Пригорина, 1917. Т. 2, вып. 1: Акты 1627-1649 гг. 494 с.
Видяйкин С. В. Народ и власть: налоги и повинности дворцовых крестьян Алатырского уезда в XVII — начале XVIII в. Саранск: НИИГН, 2011. 352 с.
Владыкин В. Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск: Удмуртия, 1994. 383 с.
Георги И. Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов, так же их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей. СПб.: Изд. К. В. Миллера, 1776. Ч. 1: О народах финского племени. 89 с.
Гришкина М. В. Крестьянство Удмуртии в XVIII веке. Ижевск: Удмуртия, 1977. 188 с.
Гришкина М. В. Удмурты. Этюды из истории IX-XIX вв. Ижевск: Удмуртия, 1994. 168 с.
Димитриев В. Д. Документы по истории народов Среднего Поволжья XVI — начала XVII веков // Ученые записки НИИ при СМ ЧАССР. Чебоксары: Чувашгосиздат, 1963. Вып. 22. С. 106-136.
Димитриев В. Д. Земельный документ времен казанского хана Сафа-Гирея // Ученые записки НИИЯЛИЭ при СМ ЧАССР. Чебоксары: Чувашкнигоиздат, 1966. Вып. 31. С. 266-277.
Документы по истории Удмуртии XV-XVП веков / сост. П. Н. Луппов. Ижевск: Удм. кн. изд-во, 1958. 420 с.
Ефименко П. Е. Юридические знаки (Опыт исследования по сравнительному обычному праву) // Журнал Министерства народного просвещения. 1874. № 10. С. 53-83.
Ефименко П. Е. Юридические знаки (Опыт исследования по сравнительному обычному праву) // Журнал Министерства народного просвещения. 1874. № 11. С. 145-170.
Ефименко П. Е. Юридические знаки (Опыт исследования по сравнительному обычному праву) // Журнал Министерства народного просвещения. 1874. № 12. С. 271293.
Иванов П. И. О знаках, заменявших подписи в Древней Руси // Известия Русского археологического общества. 1861. Т. 2, вып. 2. С. 103-110.
Кауркин Р. В. К вопросу о бытовании семейно-родовых знаков у русского и мордовского народов (по материалам этноконфессиональной экспедиции «российская провинция») // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2016. № 3. С. 36-47.
Кокорина Н. А. Керамика Волжской Булгарии второй половины XI — начала XV в. (к проблеме преемственности булгарской и булгаро-татарской культур). Казань: Ин-т истории АН РТ, 2002. 383 с.
Коробейников А. В., Туранов А. А. Вятское краеведение XIX в. Священник Н. И. Курочкин об удмуртах. Ижевск: Удмуртский ун-т, 2008. 96 с.
Коробов П. В. Потомки рода Жикъя: О деревне Лудзи-Жикья Селтинского района Удмуртской Республики и ее уроженцах. Ижевск: Удмуртия, 2007. 120 с.
Кошурников В. С. Быт вотяков Сарапульского уезда Вятской губернии. Казань: Тип. ун-та, 1880. 44 с.
Кузнецов С. К. Иоганна Фридриха Эрдмана путешествие по Вятской губернии летом 1816 г. // Календарь Вятской губернии на 1893 год. Вятка: Губ. тип., 1892. С. 354-376.
Кузнецов С. К. Общинные порядки у вотяков Мамадышского уезда Казанской губернии // Этнографическое обозрение. 1904. № 4. С. 24-49.
Курочкин Н. И. Древние вотяки на Вятке, или некоторые черты образа жизни их // Вятские губернские ведомости. 1852. № 16. С. 126-130.
Луппов П. Н. Христианство у вотяков со времени первых исторических известий о них до XIX века. СПб.: Типо-литография М. П. Фроловой, 1899. 344 с.
Луппов П. Н. Христианство у вотяков в первой половине XIX века. Вятка: Губ. тип., 1911а. 642 с.
Луппов П. Н. Материалы для истории христианства у вотяков в первой половине XIX века. Вятка: Губ. тип., 1911б. 342 с.
Миллер Г. Ф. Продолжение описания трех языческих народов в Казанской губернии, а именно: черемисов, чувашей и вотяков // Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие. СПб. 1756. № 8. С. 119-145.
Мордовский фронтир в зеркале приказной статистики (первая четверть XVII века). Саранск: НИИГН, 2017. 400 с.
Мусихин А. Л. Грамоты каринским арским князьям XVI в. — источник по истории Вятской земли // Вятская земля в прошлом и настоящем (к 100-летию Вятского государственного гуманитарного университета): сб. материалов VII Всерос. науч.-практ. конф. с междунар. участием, Киров, 20-21 ноября 2013 г. Киров: Изд-во ВятГГУ, 2014. Т. 2. С. 92-101.
Нижегородский край в конце XVI — первой половине XVII в. (Акты приказного делопроизводства). Сборник документов. Н. Новгород: Комитет по делам архивов Нижегородской области, 2009. 288 с.
Нуриева И. М. Музыка в обрядовой культуре завятских удмуртов: проблемы культурного контекста и традиционного мышления. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. 272 с.
Опарина Е. Л. Удмуртские семейные знаки в фондах Архитектурно-этнографического музея-заповедника «Лудорвай» // Этнос. Общество. Цивилизация: IV Кузеевские чтения. Материалы Междунар. науч.-практ. конф., Уфа, 30 сентября 2015 г. Уфа: Полиграфдизайн, 2015. С. 91-93.
Орешников А. В. Новые материалы по вопросу о загадочных фигурах на древнейших русских монетах // Археологические известия и заметки, издаваемые Императорским Московским археологическим обществом. М.: Тип. А. И. Мамонтова, 1894. № 10. С. 301-311.
Островский Д. Н. Вотяки Казанской губернии // Труды Общества естествоиспытателей при Императорском Казанском университете. 1874. Т. 4, № 1. 48 с.
Первухин Н. Г. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Эскиз I: Древняя религия вотяков по ее следам в современных преданиях. Вятка: Губ. тип., 1888. 106 с.
Первухин Н. Г. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Эскиз V: Следы языческой древности в суеверных обрядах обыденной жизни вотяков от колыбели до могилы. Вятка: Губ. тип., 1890. 68 с.
Письмо ученого управительского помощника пригородных заводов графа Строганова П. А. Вологдина, читанное на заседании этнографического отдела Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии 27 марта 1869 г. // Журнал Министерства народного просвещения. 1869. № 12. С. 337-339.
Покровский Н. Н. Купчие, данные и меновые грамоты как источник по истории черносошного землевладения России XIV — первой четверти XVI в. // Новое о прошлом нашей страны. Памяти академика М. Н. Тихомирова. М: Наука, Глав. ред. вост. лит., 1967. С. 79-90.
ПСЗРИ I — Полное собрание законов Российской империи. СПб.: Тип. II отд. Имп. канцелярии, 1830а. Т. 1: С 1649 по 1675. 1031 с.
ПСЗРИ II — Полное собрание законов Российской империи. СПб.: Тип. II отд. Имп. канцелярии, 1830б. Т. 2: С 1676 по 1688. 977 с.
Руденко К. А. Знаки-тамги в культуре волжских булгар: новые открытия // Народы и религии Евразии. 2019. № 4. С. 88-98.
Смирнов И. Н. Вотяки. Историко-этнографический очерк. Казань: Тип. ун-та, 1890. 354 с.
Сорокин П. М. О материнстве, как основе рода, о родовых названиях и знаках собственности у вотяков // Acta universitatis szegediensis de Attila Jozsef nominatae. Sectio ethnographica et linguistica. 1999-2000. T. XL. Ol. 197-227.
Толстой И. И. Древнейшие русские монеты Великого княжества Киевского. СПб.: Тип. Академии наук, 1882. 312 с.
Фоминых А. А. Уникальная находка кировских архивистов // ГТРК «Вятка». 2018. 18 января. URL: https://www.gtrk-vyatka.ru/vesti/society/39188-unikalnaya-nahodka-kirovskih-arhivistov.html (дата обращения: 17.11.2022).
Харузин М. Н. Очерки юридического быта народностей Сарапульского уезда Вятской губернии // Юридический вестник. 1883. № 2. С. 257-291.
Хрестоматия по истории Удмуртии: в 2 т. Ижевск: Комитет по делам архивов при Правительстве УР, 2007. Т. 1: Документы и материалы. 1136-1917. 816 с.
ЧураковВ. С. К критике воршудной теории // Финно-угроведение. 2003. № 2. С. 3-18.
Чураков В. С. Петр Матвеевич Сорокин — исследователь родовой организации удмуртов // Иднакар: Методы историко-культурной реконструкции. 2014. № 2. С. 153-192.
Andree R. Ethnographische Parallelen und Vergleiche. Stuttgart: Verlag von Julius Maier, 1878. 303 S.
Andree R. Die Eigenthumszeichen der Naturvölker // Globus. 1881. Bd. XL, № 20. S. 310-314.
Andree R. Ethnographische Parallelen und Vergleiche. Neue folge. Leipzig: Verlag von Veit & Comp., 1889. 274 s.
Buch M. Religion und heidnische Gebräuche der Wotjäken // Globus. 1881. Bd. XL, № 14. S. 218-220.
Buch M. Religion und heidnische Gebräuche der Wotjäken // Globus. 1881. Bd. XL, № 15. S. 231-236.
Buch M. Religion und heidnische Gebräuche der Wotjäken // Globus. 1881. Bd. XL, № 16. S. 248-250.
Buch M. Religion und heidnische Gebräuche der Wotjäken // Globus. 1881. Bd. XL, № 18. S. 282-286.
Buch M. Religion und heidnische Gebräuche der Wotjäken // Globus. 1881. Bd. XL, № 20. S. 316-317.
Buch M. Religion und heidnische Gebräuche der Wotjäken // Globus. 1881. Bd. XL, № 21. S. 326-329.
Buch M. Religion und heidnische Gebräuche der Wotjäken // Globus. 1881. Bd. XL, № 22. S. 347-350.
Buch M. Die Wotjäken, eine ethnologische Studie // Acta societatis scientiarum fennicœ. Helsingforsiœ: Ex officina tipographica Societatis litterariae fennicae, 1883. T. XII. S. 465-652.
Erdmann J. F. Beiträge zur Kenntniss des Innern von Russland. Leipzig: Paul Gotthelf Kummer, 1826. 2 Theil, 2 Hälfte. 292 S.
Erman A. Reise um die Erde durch Nord-Asien und die beiden Oceane in den Jahren 1828, 1829 und 1830. Erste Abtheilung: Historischer Bericht. Berlin: G. Reimer, 1833. Bd. 1. 749 S.
Erman A. Reise um die Erde durch Nord-Asien und die beiden Oceane in den Jahren 1828, 1829 und 1830. Erste Abtheilung: Historischer Bericht. Berlin: G. Reimer, 1838. Bd. 2. 444 S.
Kozmâcs I. Nemzetségi tulajdonjelek az udmurtoknâl (bevezetö egy régi kézirathoz) // Acta universitatis szegediensis de Attila Jözsef nominatae. Sectio ethnographica et linguistica. 19992000. T. XL. Ol. 183-196.
REFERENCES
Armatynskaia O. V. [Ancient signs of ownership of the northern Udmurts]. Materialy issle-dovaniy gorodishcha Idnakar 9-13 vekov [Materials of research of the Idnakar settlement of the 9th-13th centuries]. Izhevsk: UIIYaL UrO RAN Publ., 1995, pp. 98-105. (In Russian).
Bolotov M. K. [Badzim kuala in the village of Novaya Monya in southern Udmurtia]. Voprosy arkheologii Urala [Questions of archaeology of the Urals]. Sverdlovsk: S. n., 1967, vol. 7, pp. 182-191. (In Russian).
Bugarchev A. I, Petrov P. N. Monetnye klady Bulgarskogo vilaiata 13 — pervoi treti 14 vekov [Coin hoards of 13th — the first third of 14th centuries from Wilayat Bulghar]. Kazan: Institut istorii AN RT Publ., 2018, 336 p. (In Russian).
Churakov V. S. [Petr Matveevich Sorokin — researcher of the clan organization of the Udmurts]. Idnakar: Metody istoriko-kul 'turnoy rekonstruktsii [Idnakar: methods of historical and cultural reconstruction], 2014, no. 2, pp. 153-192. (In Russian).
Churakov V. S. [Towards a critique of vorshud theory]. Finno-ugrovedenie [Finno-Ugric Studies], 2003, no. 2, pp. 3-18. (In Russian).
Dimitriev V. D. [Documents on the history of the peoples of the Middle Volga region of the 16th — early 17th centuries]. Uchenye zapiski NIIpri Sovete Ministrov Chuvashskoy ASSR [Scientific notes of the Scientific Research Institute at the Council of Ministers of the Chuvash Autonomous Soviet Socialist Republic]. Cheboksary: Chuvashgosizdat Publ., 1963, vol. 22, pp. 106-136. (In Russian).
Dimitriev V. D. [Land document of the times of the Kazan khan Safa Giray]. Uchenye zapiski NII pri Sovete Ministrov Chuvashskoy ASSR [Scientific notes of the Scientific Research Institute at the Council of Ministers of the Chuvash Autonomous Soviet Socialist Republic]. Cheboksary: Chuvashknigoizdat Publ., 1966, vol. 31, pp. 266-277. (In Russian).
Grishkina M. V. Krest'ianstvo Udmurtii v 18 veke [The peasantry of Udmurtia in the 18th century]. Izhevsk: Udmurtiya Publ., 1977, 188 p. (In Russian).
Grishkina M. V. Udmurty. Etyudy iz istorii 9-19 vekov [The Udmurts. Etudes from the history of the 9th-19th centuries]. Izhevsk: Udmurtiya Publ., 1994, 168 p. (In Russian).
Kaurkin R. V. [Notes on the issue of the use of family and tribal signs by Russians and Mordovians (based on the materials of the ethnoconfessional expedition "Russian Province")]. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta imeni N. I. Lobachevskogo [Vestnik of Lobachevsky university of Nizhni Novgorod], 2016, no. 3, pp. 36-47. (In Russian).
Kokorina N. A. Keramika Volzhskoi Bulgarii vtoroipoloviny 11 — nachala 15 vekov (kprob-leme preemstvennosti bulgarskoi i bulgaro-tatarskoi kul'tur) [Ceramics of Volga Bulgaria of the second half of the 11th — early 15th century (To the problem of continuity of the Bulgarian and Bulgaro-Tatar cultures)]. Kazan: Institut istorii AN RT Publ., 2002, 383 p. (In Russian).
Korobeinikov A. V, Turanov A. A. Viatskoe kraevedenie 19 veka. SvyashchennikN. I. Kuroch-kin ob udmurtakh [Vyatka local history of the 19th century. Priest N. I. Kurochkin about the Udmurts]. Izhevsk: Udmurtskiy universitet Publ., 2008, 96 p. (In Russian).
Korobov P. V. Potomki roda Zik"ya: O derevne Ludzi-Zhik'ya Seltinskogo rayona Udmurtskoy Respubliki i eye urozhentsakh [Descendants of the Zhikya clan: About the village of Ludzi-Zhikya in the Selta region of the Udmurt Republic and its natives]. Izhevsk: Udmurtiya Publ., 2007, 120 p. (In Russian).
Kozmacs I. [Hause marks among the Udmurts (introduction to an old manuscript)]. Acta uni-versitatis szegediensis de Attila Jozsef nominatae. Sectio ethnographica et linguistica [Proceedings of the University of Szeged named after Attila Jozsef. Ethnographic and linguistic section], 1999-2000, vol. 40, pp. 183-196. (In Hungarian).
Mordovskii frontir v zerkale prikaznoi statistiki (pervaia chetvert' 17 veka) [Mordovian frontier in the mirror of prikaz statistics (the first quarter of the 17th century)]. Saransk: NIIGN Publ., 2017, 400 p. (In Russian).
Musikhin A. L. [Acts to the Ar princes of Karino of the 16th century — a source on the history of the Vyatka land]. Vyatskaya zemlya vproshlom i nastoyashchem (k 100-letiyu Vyatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta): sbornikmaterialov VII Vserossiiskoi
nauchno-prakticheskoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiyem. Kirov, 20-21 noyabrya 2013 goda [Vyatka land in the past and present (to the 100th anniversary of the Vyatka State Humanitarian University): collection of materials of the 7th All-Russian scientific and practical conference with international participation. Kirov, November 20-21, 2013]. Kirov: Izdatel'stvo ViatGGU Publ., 2014, vol. 2, pp. 92-101. (In Russian).
Nurieva I. M. Muzyka v traditsionnoi obryadovoi kul 'ture zavyatskikh udmurtov. Problemy kul 'turnogo konteksta i traditsionnogo myshleniya [Music in the traditional ritual culture of Trans-Vyatka Udmurts. The problems of cultural context and traditional thinking]. Izhevsk: UIIYaL UrO RAN Publ., 1999, 272 p. (In Russian).
Oparina E. L. [Udmurt hause marks in the funds of the architectural and ethnographic museum-reserve "Ludorvai"]. Etnos. Obshchestvo. Tsivilizatsiia: IVKuzeevskie chteniya. Materialy Mezhdunarodnoi nauchno-prakticheskoi konferentsii (Ufa, 30 sentiabria 2015 goda) [Ethnos. Society. Civilization: Fourth Kuzeev readings. Proceedings of the international scientific and practical conference (Ufa, September 30, 2015)]. Ufa: Poligrafdizain Publ., 2015, pp. 91-93. (In Russian).
Pokrovskiy N. N. [Private law acts as a source on the history of land ownership of state peasants in Russia in the 14th — first quarter of the 16th century]. Novoe oproshlom nashei strany. Pamiati akademika M. N. Tikhomirova [New about the past of our country. In memory of academician M. N. Tikhomirov]. Moscow: Nauka, Glavnaia redaktsiya vostochnoi literatury Publ., 1967, pp. 79-90. (In Russian).
Rudenko K. A. [Tamga Signs in the Culture of the Volga Bulgars: new opening]. Narody i religiiEvrazii [Nations and religions of Eurasia], 2019, no. 4, pp. 88-98. (In Russian).
Sorokin P. M. [On motherhood as the basis of the clan, on clan names and signs of ownership among the Votyaks]. Acta universitatis szegediensis de Attila József nominatae. Sectio ethnographica et lingüistica [Proceedings of the University of Szeged named after Attila József. Ethnographic and linguistic section], 1999-2000, vol. 40, pp. 197-227. (In Russian).
Vereshchagin G. E. [Additional information]. Vereshchagin G. E. Sobranie sochinenii [Vereshchagin G. E. Collected works]. Izhevsk: UIIYaL UrO RAN Publ., 2000, vol. 3, bk. 2, pt. 1, pp. 230-233. (In Russian).
Vereshchagin G. E. [To the question of the origin of the Udmurts and their beliefs]. Trudy Nauchnogo obshchestva po izucheniyu Votskogo kraya [Proceedings of the scientific society for the study of the Udmurt territory]. Izhevsk: Udkniga Publ.,1926, vol. 2, pp. 4-24. (In Russian).
Vidiaikin S. V. Narod i vlast': nalogi ipovinnosti dvortsovykh krest'ian Alatyrskogo uezda v 17 — nachale 18 veka [People and authorities: taxes and duties of the court peasants of the Alatyr district in the 17th — the beginning of the 18th century]. Saransk: NIIGN Publ., 2011, 352 p. (In Russian).
Vladykin V. E. Religiozno-mifologicheskaia kartina mira udmurtov [Religious-mythological world-picture of the Udmurts]. Izhevsk: Udmurtiya Publ., 1994, 383 p. (In Russian).
Submitted: 17.11.2022 Accepted: 25.05.2023 Article published: 01.10.2024
