CC BY
8
Л.Я. Костючук
(Псков)
Учет особенностей говора
в условиях пограничья при лексикографировании и картографировании
С середины XX в. начался целенаправленный сбор материалов псковских говоров в специальных экспедициях для «Диалектологического атласа русского языка» (1945 г.), для «Псковского областного словаря» (с 1948 г.), для «Общеславянского лингвистического атласа» (середина 60-х гг.), для «Лексического атласа русских народных говоров» (с 1988 г.). Уникальный, по идее Б.А. Ларина, «Псковский областной словарь с историческими данными» [ПОС, 1967-2012] - словарь полного типа и сведениями из псковских памятников - является бесценным хранилищем народных слов и источником для разнообразных исследований и открытий [Ларин, 1961].
Традиционные конференции (с 1961 г.) по проблемам псковских говоров позволили установить научные связи с диалектологами и историками языка Прибалтики. Это усилило возможность профессионально наблюдать процессы в народных говорах, в частности псковских, по обе стороны границы, тем более, что староверческие говоры тоже создают условия своеобразного пограничья в результате соответствующего их бытования на протяжении столетий.
«Опознавательные знаки» псковских говоров на разных языковых уровнях в районе пограничья с балтийскими, финно-угорскими, славянскими языками и «унесенные» носителями псковской народной речи на более близкие или даже далекие расстояния (в Прибалтику, Башкирию, в Европу, за океан) позволяют узнавать такие особенности, которые сближают говор, окруженный другими языками, с материнскими говорами на Псковской земле [см., например, Мурникова, 1962: 345-363; Семенова, 1979: 72; Сивицкене, 1988: 126-134; Grek-Pabisova, Maryniakova, 1980].
Один из признаков древности псковских говоров в области лексики - это большое количество слов с древним корнем ор- с главной семой 'обработка земли'. В современных говорах это существительные с разными деривационными аффиксами, разных лексико-семантических групп: с обозначением действия «вспашка земли» (ориба, орива, орьба, орание); с обозначением «результат этого действия» — вообще «вспаханное поле, земля» (орьба. оранина. ораница), с подчеркиванием «результат первой вспашки» (ориль); с обозначением «орудие вспашки» (ора, орало); с обозначением «поле под паром» (субстантиват оратое,
оранина, ораница); с обозначением «человек, занимающийся обработкой земли» (оральщик, оратай, орец, орбец, орёл2); с обозначением «первый раз вспаханная земля» (орница); некоторые существительные многозначны;
прилагательные и причастия, перешедшие в прилагательные, относятся по признаку к действию «пахать» (оральный, оримый, орёмый, ораный, оратый, оромый);
глаголы с обозначением «пахать землю» (орать), «подвергаться вспашке» (ораться) [подробнее см. ПОС, в. 23: 327-341].
Говоры староверов Эстонии сохранили прежде всего глагол орать: «Таперь всё машины, а ране сохам орали, не лёгко было». Справедливо указание О. Н. Паликовой и О. Г. Ровновой: «Говор староверов [Эстонии. — Л. Л".] во многом похож на диалекты центральной части современной Псковской области России, а это значит, что в прошлом какая-то часть предков современных староверов переселилась в эстонское Причу-дье из этих псковских земель» [Паликова, Ровнова, 2008: 11]. Ведь еще в начале XVII в. (1607 г.) немецкий купец Т. Фенне в своем «Русско-немецком разговорнике», созданном в Пскове, записал показательные псковские фразы: «Не хочу попом стать. Я учу орать, бороновать, ко-сать, да сЬять да хлЬба добывать» [Разговорник Т. Ф., 253, 1607 г.] (как рассуждение о выборе вида труда); «Дурных не орю, не копаю, сами родятся» [Там же, 474] (народная пословица с местным словом).
Зная особенности местных говоров, приходится подчас решать лингвистические загадки, которые важны при необходимости зафиксировать соответствующее слово лексикографически, например в исторической части «Псковского областного словаря» или в собственно историческом словаре. Так, признание слов с приставкой за- в сочетании с корнем ор- помогает решить «загадку» в меновной грамоте второй половины XIV в., дошедшей до нас в списке 1669 г.: называется ориентир при определении границ для земельных участков как «нивка по зари» [Мараси-нова, 1966: 50]. Публикатор и исследователь этих грамот Л.М. Марасинова высказывает следующие соображения: «Значение этого выражения неясно»; «В словарях и в картотеках не отмечено»; «Возможно, это происходит от слова "зарь", значение которого нам неизвестно»; «Может быть, это слово означало какой-то вид угодий или состояние земли» [Марасинова, 1966: 185].
Первоначально нам хотелось видеть здесь сложный предлог из народной речи по-за со словом корня ор- при уподоблении начального безударного гласного корня конечному гласному приставки, а затем происходит стяжение гласных звуков: по-за ори ^ по-за ари ^ позари
(слияние предлога и существительного: с пониманием фрагмента как по зари).
Но обнаружение образований и с начальным звуком [з], благодаря исследованию Л.Ю. Астахиной [Астахина, 1991: 113-119], позволяет принять и другое решение: предлог по употреблялся с существительным в дательном падеже единственного числа (зари от зарь в результате фонетического изменения облика лексемы). Поэтому уподобление и стяжение гласных по-прежнему признается: по заори ^ по заари ^ по зари позари.
Так, попытка объяснить непонятное помогает выбрать более адекватный вариант восприятия лексемы и, в результате этого, осознать смысл текста.
Отметим несколько фонетических особенностей псковских говоров, некоторые из которых объясняются влиянием соседних языков. Т.Ф. Мурникова еще в 1963 г. отметила характерную замену звука [с] на звук [х]: опояХать 'опояСать' («ОпояХавши зимой тяплей»); опояХаться 'опояСаться' («Быва, не опояХавшись нихто из дому не выходил») [Немченко и др., 1963; см. также Паликова, Ровнова, 2008: 106]. Это явление было замечено еще С.М. Глускиной, которая объясняла его влиянием соседних языков Прибалтики [Глускина, 1962: 28-57]. А.А. Зализняк, обнаружив такое явление в словоформе «с МакХи[мк]ом» из новгородской берестяной грамоты второй четверти XV века, характеризовал его как типичное для псковской территории: «<...> отразился переход с в х, характерный для псковской зоны. Уникальность этого примера, по-видимому, говорит о том, что древненовгородскому койне это псковское явление в целом было чуждо» [Зализняк, 1995: 75]. Типичность такой мены звуков подтверждает и пример речи образованного носителя и финно-угорского языка (эстонского), в которой проявляется именно эта черта. Чувствуя, видимо у себя какую-то необычность звучания в русской речи, человек постоянно спрашивает у русских собеседников, правильно ли он говорит.
Характерно для псковских говоров и для говоров староверов Эстонии упрощение группы согласных [вл'] за счет утраты звука [в ] прежде всего в глаголах типа достаЛять 'достаВЛять': «ОстаЛяйся ты в Эстонии, а мы поехали» (Эстония, Межа). Характерно, что многие устойчивые сочетания слов продолжают функционировать с указанной фонетической особенностью у подобных глаголов: «Я ни пападаю в гости — дамахай асталяюсь». Печерский р-н ('присматривать за хозяйством'); «Тольки и радас асталяица — сат». Псковский р-н ('сохраняться, оста-
ваться там же, где и раньше'); «Упять ф хвасти будишь асталяца». Гдовский р-н ('отставать, не успевать за другими'); «Некатары дявицы и да трицати гадоф в дефках асталяюца». Печерский р-н ('не выходить замуж, быть не замужем') [ПОС, в. 23: 119].
Для псковских говоров характерно «совмещение» в инфинитиве и в личных формах в одной лексеме вести / водить (веду, ведёшь / вожу, водишь) (и приставочных) двух глаголов разной семантики (ср. в литературном языке вести и везти / водить и возить): «Лошать видёт драва с лесу». Гдовский р-н; «Вязли — эта гарацкии гъварят, а мы фсё вядём; пакойник, так на дровни ли, на тилегу, так фсё вядут». Славковский р-н [ПОС, в. 3: 118]. Это же зафиксировано и в «Словаре говора староверов Эстонии»: отводить 'отвозить'; водить 'возить': «Послать надо посылку. <...> В воскресенье папа хотел отводить и вдруг по радио война», — звучит в рассказе диалектоносителя-старовера и в 2003 году.
Поэтому справедливее разрабатывать лексему отвести со значениями 'отметить праздник' и 'отвезти' не как многозначное слово, а как два омонимичных слова в двух словарных статьях. [Ср. Паликова, Ровно-ва, 2008: 108.] В «Псковском областном словаре с историческими данными» как раз представлены две большие, со сложной лексико-семантической структурой статьи с омонимичной исходной инфинитивной формой: вести1 /весть и вести2/весть.
Учитывая все уровни псковской диалектной речи, которые могут в большей или меньшей степени быть зависимыми от влияния «соседей», все, кто занимается псковскими говорами в том или ином аспекте исследования, должны быть очень внимательными к материалу, чтобы на разных этапах рассмотрения того или иного явления могли своевременно принимать адекватные решения. На сей раз ограничимся представленными материалами, с тем чтобы затем можно было расширить показ и других фактов.
Напомним, что исследователем должен быть и лексикограф, и картограф, когда приходится выяснять, насколько объективно был проведен отбор слов для достижения соответствующих целей. Лексикограф и лексиколог отмечают, например, типичные факты, которые как будто противоречат логике понимания. Например, смешение названий для положительного и отрицательного рельефа: название кучки земли, нарытой кротом, словом нора оказывается справедливым при учете энантиосемии названий [ЛАРНГ. Пробный выпуск]; развитие значения от понятия небольшого количества до противоположного - большого - у слова несколько: «Нас было несколько народа выселено» (в русском говоре
староверов Эстонии, псковском по происхождению, на о. Пийриссар [Паликова, Ровнова, 2008: 100]): «Ён вам наговори нескольки, у ево пройдина зимля и вада, ну да весь белый свет, пройдёно фсё на свитя». Гдовский р-н [ПОС, в. 21: 238]. Поражает расширение сферы распространения некоторых лексем при названиях грибов (какое разнообразие объектов допускает, например, наименование обабок!). Многозначность у такого выразительного слова, как впакать / упакать, допустима за счет основной семы, связанной с идеей 'проникновения во что-то'. И подобных неожиданностей прежде всего в семантике немало встречается на пути того, кто занимается Словом. Накопление фактов приводит к пересмотру привычного и в то же время, оказывается, закономерным в общей системе народного языка иногда при аналогиях, обнаруживаемых в системе другого, соседнего языка или говора.
Литература
Астахина Л.Ю. Лексические соответствия в псковских и владимирских источниках // Псковские говоры и их окружение. Псков, 1991. С. 113-119.
Глускина С.М. Морфонологические наблюдения над звуком [ек] в псковских говорах // Псковские говоры. I. Псков, 1962. С. 28-57, карта.
ЗализнякА.А. Древненовгородский диалект. М., 1995. С. 75.
Ларин Б.А. Инструкция Псковского областного словаря. Л., 1961.
Лексический атлас русских народных говоров. Пробный выпуск. СПб., 2004.
Марасинова Л. М. Новые псковские грамоты XIV-XV веков. М.,
1966.
Мурникова Т. Ф. Описание русского говора острова Пийрисаара // Учен. записки Тартуск. ун-та. Вып. 119.Труды по русской и славянской филологии. V. Тарту, 1962. С. 345-363.
Немченко В.Н., Синица А.И., Мурникова Т.Ф. Материалы для словаря русских старожильческих говоров Прибалтики. Рига, 1963.
Паликова О.Н., Ровнова О.Г. Словарь говоров староверов Эстонии. Тарту, 2008.
Псковский областной словарь с историческими данными. Вып. 1-23. Л. / СПб., 196701502012.
Семенова М.Ф. О словаре русских говоров в иноязычном окружении // Псковские говоры. Л., 1979. С. 72.
Сивицкене М.К. Русские говоры Литвы в связи с исходной локализацией // Псковские говоры в их прошлом и настоящем. Л., 1988. С. 126-134.
Grek-Pabisova I., Maryniakova I. Slownik gwary starowiercow mi-eszkajpcych w Polsce. Wroclaw, 1980.
Fenne's T. Low German Manual of Spoken Russian. Pskov, 1607. Vol. II. Copenhagen, 1970.
Л.П. Михайлова
(Петрозаводск)
О причастности прибалтийско-финских языков к системным изменениям
в исконной русской лексике говоров Обонежья
Славяно-финским языковым отношениям, уходящим в глубокую древность, посвящена работы многих ученых (П.О. Бутков, А.М. Шегрен, Я.К. Грот, М..П. Веске, А.А. Шахматов, Я. Калима, А.И. Попов, С.А. Мызников и др.), уделяющих основное внимание заимствованной и субстратной лексике. Касаясь задач этимологии восточнославянских языков, О.Н. Тру-бачев обращал внимание исследователей на необходимость учета таких дополнительных или косвенных ресурсов «в реальных условиях сложившейся лингвистической и этнической ситуации Восточной Европы», как «исключительно разнообразные контакты со всеми представителями финно-угорской семьи языков» 2 В частности, говоря о хорошей изученности лексических связей западнофинских языков с русским, ученый отмечал, что «существенные коррективы возможны и здесь» 3.
В славянских и прибалтийско-финских языках имеются лексические схождения, свидетельствующие о контактах древнейшего периода, ср. фин. kovero 'вогнутый' и новг. ковёр 'домотканый коврик', укр. ше-верногий 'клишоногий, с кривими ногами', заонежск. шавёра 'человек, делающий что-л. небрежно' с общей семой 'изгиб': наличие помимо общего семантического ядра, корня *ver-, также архаических приставок свидетельствует о заимствовании славянского слова в финский язык. В связи с этим следует обратить внимание на многочисленное название озер в Финляндии с корнем kover-.
Для русских говоров Обонежья, являющегося зоной полиэтнических контактов, характерно наличие диалектных лексических единиц, противопоставленных известным литературному языку или многим говорам особым характером ударения, отсутствием сочетаний согласных в анлауте (В .И. Лыткин).
I. В говорах вокруг Онежского озера перенос ударения на первый или предшествующий слог с одновременным преобразованием а < о ха-
