CC BY
57
Г. Шуберт (Йена)
«Тяжесть начала»: строительная жертва в интерпретации Иво Андрича
В статье раскрываются мифологические образы народных баллад, связанные с ритуалами и поверьями при постройке церквей, монастырей, мостов, крепостей, замков, и анализируется их литературное преломление в произведениях Иво Андрича «Мост на Дрине» и «Мост на Жепе».
Ключевые слова: начало в вере и в жизни, строительная жертва, народные баллады, Иво Андрич, мост и деятельность человека
Начало имеет чрезвычайно важное значение в жизни человека. Начало определяет то, что последует далее, или, по меньшей мере, влияет на него, как в положительном, так и в отрицательном смысле. Начало может стимулировать движение вперед, но также и стагнацию или упадок. Начало - это одновременно и событие, и процесс (в зависимости от его продолжительности). Множественное число - начала - сигнализирует о более длительном процессе, направленном к окончанию. В немецком языке синоним термина Anfang (начало) Beginn имплицитно включает значение «развитие». Исходя из этого, начало никогда нельзя представлять изолированным. Оно находится в причинной связи и в диалоге как с продолжением, так и с окончанием события, потому что начало предполагает наличие конца, а конец предполагает существование начала. Бесконечным и совершенным является один только Бог; «смерть Бога» по Ницше - это метафора.
Наряду с Богом каждое существо и каждая вещь, даже творение Божие, ограниченно и несовершенно. Это прежде всего относится к жизни человека, которому «бытие к смерти», по Хайдеггеру, только дает возможность поиска альтернативного поведения1.
С другой стороны, всякое начало сопровождается большими ожиданиями: в начале все ново, чисто и свободно для разработки планов. Человек связывает большие надежды с началом: хорошее начало обещает хорошее продолжение; человек в начале не думает о конечности всего бытия, но надеется на успешное окончание своего замысла. Поэтому он предпринимает все возможное, чтобы сделать
начало совершенным и чтобы оградить его от всех опасностей. Это касается начала любого рода во всех областях жизни.
В реальном мире на этих представлениях, среди прочих, основаны строительные ритуалы. Чтобы повлиять на успех строительных работ, повсюду в Европе, в городах известен обычай, по которому перед закладкой фундамента торжественно льют на землю вино или зарывают некий предмет. В деревнях перед постройкой нового дома зарывают в землю голову петуха, деньги или другие символически насыщенные предметы, чтобы будущая жизнь складывалась счастливо2. Этот ритуал символизирует принесение жертвы богам, охраняющим жилище. Такие действия особенно важны при строительстве церквей, монастырей, мостов, крепостей, замков или других значимых сооружений. В древности при начале строительных работ нужно было приносить человеческую жертву демонам Иного мира, чтобы предотвратить ущерб от них и обеспечить прочность постройки.
Уже в эпоху неолита в различных частях мира было распространено жертвоприношение, которое заключалось в следующем. При строительстве нового здания человек вторгается в область существа Иного мира. Это воспринимается представителями Иного мира как горделивая заносчивость, которая человеку непозволительна. Чтобы примириться с силами Иного мира, он должен принести жертву. Таким образом человек вступает с ними в контакт и обеспечивает прочность своему творению. Из этого верования следует, что в старое время стены, которые возвышались из недр Матери-Земли, считались святыми и неповторимыми; они были посвящены определенным богам. В качестве жертв богам было принято в фундамент
" 3
построек замуровывать живых людей или животных3.
Народные предания повествуют о сверхъестественных духах, которые управляют строительством и устойчивостью стен; сюда относятся между прочим и мифы о строительстве стен Иерихона, города Фивы или основ Рима. В аграрных обществах Балкан воспоминание о жертвоприношении при закладке фундамента строений прежде всего сохранено в балладах о строительной жертве.
Баллада о строительной жертве. Как никакое другое предание, баллады о строительной жертве остались в коллективной памяти всех этнических групп Юго-Восточной Европы. Эти баллады распространены в многочисленных вариантах от Кипра и Каппадо-кии в Малой Азии, во всех странах балканского региона, вплоть до
Трансильвании и Венгрии4. Сюжет баллад таков. Начинается строительство значительного сооружения. Тем не менее строители не продвигаются вперед в своей работе: то, что они строят днем, обрушивается ночью. Для решения этой проблемы имеется только один-единственный способ, о котором сообщает строителям посредница между «этим» и «тем» миром - птица, или же дух реки, голос с неба, старик. Решение проблемы может присниться или показаться в виде определенных знаков. Решение это такое: духи Иного мира требуют человеческой жертвы.
В юго-восточно-европейских балладах строительной жертвой преимущественно является женщина. Жена мастера (иногда самого младшего) должна быть замурована в фундамент сооружения. Толь -ко при соблюдении этого условия постройка сможет устоять. Потенциальная жертва, ничего не зная о таком замысле, приходит к месту предстоящих трагических событий, где добровольно позволяет себя замуровать или же ее замуровывают обманным путем. В центре повествования стоит вызывающее ужас описание замуровывания, когда камень за камнем кладется вокруг несчастной женщины (обычно она кормящая мать), до тех пор пока она, наконец, не остается навеки во мраке5.
Предполагается, что социальные и культурные обстоятельства балканского патриархата и характерные для него роли полов способствовали тому, что в балладе в большинстве случаев жертвой являлась женщина. Свою роль в этом сыграла и распространенная в аграрной среде матристическая традиция, отношение к земле как к матери (известный культ земли как богини-матери). В центре этой традиции лежит представление, что земля - это Мать. Земля родит, производит и воспроизводит, питает и защищает, и в то же время она и принимает все в себя. В этом контексте замуровывание женщины понимается как возврат женственной жертвы в недра Матери-земли, что должно обеспечить постройке прочность.
В отличие от описанных баллад о замуровывании женщины, в боснийских строительных балладах при закладке здания жертвуются близнецы, девочка Стоя и мальчик Остоя6. Одна из самых известных песен, в которой сообщается об этом, называется «21<1аще сиргуе и У1§е§га<и» (Строительство моста в Вышеграде):
В этой песне Махмуд-паша решает построить мост над Дриной и отправляет мастера Митара в Вышеград, чтобы тот нанял 300 мастеров и 1000 подмастерьев для строительства моста. Митар объ-
ясняет паше, что для этого необходимы огромные средства. Махмуд-паша обещает обеспечить строительство всем необходимым. В Вышеград Митар скачет верхом и там заводит коня в воды Дрины, чтобы получить первое впечатление от реки. Вдруг конь останавливается и не двигается с места. Митар вешает ему на шею амулет паши Махмуда. Конь выпрыгивает на берег; вдруг появляется русалка (вила), она собирается утопить Митара и его коня. Митар вступает с ней в борьбу и хочет отсечь ей голову, но она заключает с ним союз и обещает помочь ему в строительстве моста. Митар строит мост семь лет, но все, что он строит днем, рушится ночью. Махмуд-паша напоминает ему об обещании русалки, но Митар узнает, что ее сестры запретили ей помогать. Вила советует ему, чтобы он нашел близнецов с именами Сто]а и Осто]а и замуровал их в мост. Митар следует совету, и мост достраивают. На девятый год река Дрина становится беспокойной и бурной, и паша опять должен платить дань, чтобы ее успокоить7.
Строительная баллада и жертва при постройке в интерпретации Иво Андрича. Мотив моста обладал для Андрича особым притяжением. Его привлекал смысл моста как уникального создания разума и рук человека. В эссе «Мосты» (1933) он пишет следующее:
Од свега што човек у животном нагону подиже и гради, ништа нще у мо]им очима боле и вреднще од мостова. Они су важнщи од куЬа, светщи, општщи од храмова. Свачщи и према сваком ]еднаки. корисни, подигнути увек смислени, на месту на коме се укрштава на]веЬи бро] л>удских потреба, истра]нщи су од других гра^евина и не служе ничем што ]е та]но и зло8.
Из всего, что человек способен возвести и соорудить, нет ничего лучше и ценнее мостов. Они важнее, чем дома; они более святы, чем церкви, потому что сильнее объединяют; они принадлежат всем и всем в равной мере приносят пользу; они воздвигаются именно в тех местах, где сходится множество человеческих потребностей; они долговечнее других строений и никогда не служат какой-то скрытой или злой цели.
С этой точки зрения специфический боснийский вариант строительной баллады, безусловно, мотивировал Андрича в его литературном творчестве. Баллада служила ему отправной точкой для написания романа, но изображенное им далеко превосходит ее содержание. Мост
находится в центре повествования в двух его произведениях: романе «Мост на Дрине» (1945), за который писатель получил в 1961 г. Нобелевскую премию по литературе, и в рассказе «Мост на Жепе» (1925).
«Мост на Дрине». Роман описывает исторический период, охватывающий около четырех веков - начиная со времени расцвета Османской империи, когда территория вдоль Дрины входила в ее состав, и до начала XX в., когда в 1914 г. произошло Сараевское убийство, ставшее поводом для начала Первой мировой войны. Автор в 24 эпизодах изображает реальные исторические события региона; в повествовании переплетаются легенды и предания, сказки и мифы, родившиеся в этой среде. Мост в романе - интегрирующий центр и в то же время немой свидетель событий. Мост, к тому же, -не только сюжетный, но и смысловой, поэтически возвышенный центр романа.
Роман начинается с подробного географического описания Вышеградской местности и реально существующего, созданного по воле реальной исторической личности моста, который находится недалеко от границы между Боснией-Герцеговиной и Сербией и представляет собой одно из выдающихся сооружений османской архитектуры. О строительстве моста в народе бытует предание, которое Андрич передает следующим образом:
Знали дети также и то, что русалка, хозяйка реки, воспротивилась строительству моста, как спокон веков противятся неведомые силы всякому строительству, - и ночью рушила воздвигнутое днем. Так продолжалось до тех пор, пока Раде Строителю не был голос из воды и не дал ему совет сыскать двух новорожденных близнецов, брата и сестру, Стою и Остою, и замуровать их в средние опорные быки. Тотчас же по всей Боснии начались поиски близнецов. Тому, кто их найдет и доставит зодчему, назначена была награда9.
Далее автор сообщает следующее. Люди отправляются на поиски и находят новорожденных близнецов Стою и Остою; но их мать не может расстаться с ними и идет с ними к мосту. Младенцев замуровывают в фундамент, но Раде Строитель, по преданию, сжалившись над матерью, оставляет отверстия в опорных столбах, через которые несчастная может кормить грудью своих принесенных в жертву детей. Напоминая об этих трагических событиях, материнское молоко много веков течет по стенам моста.
Андрич воспроизводит устное предание о строительной жертве, но сразу его демифологизирует и противопоставляет его трезвой, материалистически ориентированной современности:
Соскабливая эти молочные потеки с опорных столбов, люди продают полученный порошок как целебное средство не имеющим молока родильницам.
Мифическое, однако, у Андрича предстает как недостоверное, услышанное как детский рассказ. Литературная критика представляет связь мифического с реальным в этом романе как характерную черту литературного мастерства Андрича10.
И все же это правильно лишь отчасти, так как связь между мифологическим и реальным не органична. Ядро мифа не просто адаптируется к измененным временным и контекстуальным фактам. В сказание о строительной жертве Андрич, как в фольгу, обворачива-ет «истинную» историю строительства моста, «тяжесть» начала и жертвоприношение.
Можно согласиться с мнением Клоси, полагавшего, что Андрич в изображении жертвы «избавляется» от мифического: «Кто знает варианты баллады о строительной жертве в записи Караджича или других собирателей фольклора, без сомнения разочаруется в сухом изображении Андрича. У него ничего не говорится ни о необходимости и трагичности хтонического пожертвования, ни о темной поэзии мифа, даже нет указания на то, что здесь речь идет об очень старом мотиве; он словно пересказывает древние мифы Греции в сказочной форме»11.
В романе Иво Андрича мы становимся свидетелями строительных работ гораздо более сложных, проблематичных и мучительных по сравнению с описанными в балладе. Строительство моста является весьма длительным и болезненным процессом, который требует много жертв и плодит скорбь. Оно становится поэтическим воплощением исторической трагедии Боснии, отразившейся в судьбе великого визиря. Работы по строительству начинаются во второй главе романа и завершаются в четвертой главе.
В начале романа рассказывается о том, как в 1516 г. десятилетний мальчик из деревни Соколовичи прибывает в Стамбул, чтобы стать янычаром и получить соответствующее воспитание. Мальчик поднимается в Оттоманской империи до звания великого визиря. Под именем Махмуд-паша Соколович живет в роскоши и с годами
многое забывает, но не забывает, откуда он родом; воспоминание о родине вызывает у него боль в груди. Чтобы избавиться от этой боли, он заказывает строительство моста в Вышеграде - для собственной славы, а также и в дар жителям Вышеграда. Это огромный проект, потому как через Дрину ходят только три парома, которые часто не могут преодолеть течение бурной реки. Обширные подготовительные работы предшествуют началу строительства. Махмуд-паша путешествует с толпой рабочих, архитекторов и рабов в Вышеград. Вскоре после этого прибывают мастера Абид-ага и Тосун Еффенди. Главный мастер Абид-ага - бессовестный и жестокий подстрекатель, который сеет страх не только среди христиан, но и среди турок. Огромные леса вокруг вырубаются; Абид-ага безжалостно принуждает христиан из близкой и дальней окрестности к непосильному труду. А того, кто отказывается, ждет ужасная судьба: его повесят на специально сооруженном для этого помосте или обезглавят.
Вот уже третья осень пошла, как народ батрачит на строительстве, но ничто не говорит о том, что оно подвинулось вперед, и ничто не предвещает конца этому бедствию. Глубокая осень стоит на дворе; листья опали, хлюпает под ногами грязь на размытых дождями дорогах, Дрина поднялась и замутилась, на голой стерне полно отяжелевших ворон. [...] Абид-ага разъярен, он ненавидит весь свет за то, что дни убывают, а работы на строительстве подвигаются не так быстро, как бы он хотел.
Пригнанные на принудительные работы христиане не знают, что делать дальше, и в отчаянии решают под руководством крестьянина Радисава противостоять строительству и разрушать ночью то, что было построено днем. В этом случае строительству препятствуют не силы Иного мира, а порабощенные христиане, которые защищаются от произвола и насилия оттоманских носителей команды. Здесь Андрич снова возвращается к балладе о жертвоприношении и использует его мотивы для осознанной подсказки планам Радисава:
Так в первые осенние дни разнесся слух, сначала среди рабочих, а потом и по городу, будто речная русалка вмешалась в эту людскую затею с мостом и ночью рушит построенное днем и что из этого строительства ничего не выйдет. И в самом деле, в это же время ночью на строительстве стали происходить непонятные порчи запруд и даже каменной кладки. Инструменты, до сих пор остав-
ляемые рабочими на крайних столбах, начали исчезать бесследно, а земляные насыпи обваливаться и осыпаться. Слух о том, что мост не может быть поставлен, неудержимо ширился, его распространяли и турки и христиане, и вскоре он принял характер непоколебимой убежденности.
Но, тем не менее, Андрич комментирует этот процесс, дистанцируясь:
Народ с легкостью выдумывает небылицы и тут же пускает их в ход, и при этом реальность неотделимым и непостижимым образом переплетается и перемешивается с вымыслом.
Дистанция становится еще более ощутимой в описании жестокой судьбы душевнобольной и глухой девушки, живущей в деревне над Вышеградом. Забеременев, она рожает мертвых близнецов. Люди ее убеждают в том, что ее детей замуровали в фундамент моста, и она в отчаянии идет к стройплощадке и там ищет своих детей. Миф и реальность в этой сцене словно соревнуются друг с другом и вызывают несказанную скорбь:
Люди смотрели на нее в недоумении или гнали прочь, чтобы она не мешала работать. Видя, что ее не понимают, она распахивала грубую крестьянскую рубаху и показывала свои груди, болезненно набухшие, с потрескавшимися, сочащимися кровью сосками от неуемного прилива молока. Никто не знал, как ей помочь и втолковать, что дети ее не замурованы в мост; на все уговоры и ласковые уверения, на ругательства и угрозы она отвечала жалобным мычанием и недоверчивым, подозрительным взглядом обшаривала все углы. В конце концов, ее оставили в покое, позволив ей бродить по строительству и обходя ее с глубоким состраданием. Повара соскребали ей со дна котла подгоревшую мамалыгу, которой кормили работников. [...] Так она и осталась жить безобидной дурочкой при строительстве. С ней прижилось и поверье о том, что турки замуровали в мост младенцев. Кто верил в него, кто не верил, но все пересказывали и передавали дальше.
Абид-ага не верит ни в слухи, ни в рассказы о русалке. Он приказывает найти виновников разрушения моста. Радисав арестован и подвергается жестоким пыткам. Рабочих и весь город заставляют присутствовать на зверском спектакле: цыган Мердчан прижимает
раскаленные цепи к груди Радисава и щипцами вырывает ему ногти на ногах. После этого его огораживают кольями и оставляют в вертикальном положении. Его труп должен быть брошен собакам на съедение, но несколько христиан подкупают палача и погребают Радисава тайком на берегу Дрины.
Андрич детально описывает самопожертвование Радисава ради строительства моста, которое напоминает о распятии Христа, во всех фазах страдания, чтобы в конце повествования прийти к его мифическому пониманию. Радисав как мученик становится центром нового мифа:
Сербские женщины с Мейдана рассказывали, будто вилы схоронили тело несчастного Радисава под Бутковыми скалами и будто ночью яркое сияние льется с неба на его могилу - это горят мерцающим светом тысячи и тысячи свечей, протянувшихся длинной вереницей от неба до земли. Они сами видели сквозь слезы.
После этих расправ заканчиваются и злодеяния Абид-аги. Великий визирь получает сведения о его жестоком отношении к рабочим и хищении средств, предоставленных для строительства. Абид-ага выслан и заменен Ариф-бегом. К концу третьего года строительные работы забирают последнюю жертву - рвется канат, опора моста падает и придавливает помощника мастера каменотеса Антонио, разделяя его тело надвое. Нижняя половина тела мертвеца навсегда остается между колонной и основанием; верхняя часть торжественно погребается.
Через пять лет напряженного труда чудо человеческого мастерства, мост на Дрине, окончен: это каменный мост с одиннадцатью арками, длиной в двести пятьдесят шагов. Красота моста превосходит все ожидания и всё, что жители Вышеграда когда-нибудь видели:
Многие спускались вниз по реке, до Калаты или Мезалина - до них было полчаса ходу, и оттуда любовались мостом с его одиннадцатью арками разной величины, легкой белой арабеской повисшим между мрачными утесами над зеленой водой.
С тех пор средняя часть моста - ворота - становится центром жизни в Вышеграде.
Мост в произведении Андрича - самое яркое выражение человеческого стремления к совершенству, изначально, по разным причи-
нам, связанного с большими жертвами. Сверхчеловеческие усилия -вот цена создания моста, мастерства архитектуры. Художественное послание Андрича далеко превосходит микрокосм Вышеграда, а также смысл народной строительной баллады. Его послание касается макрокосма и человеческого поведения в целом: человек должен нести и преодолеть «тяжесть начала», она и ведет к завершению дела.
Мост как символ прочности и вечности в дальнейшем ходе романа между тем противопоставляется реальности, конечности человеческой жизни и всему преходящему в мире. Вскоре после завершения моста совершают покушение на жизнь Махмуд-паши Соколовича, и в 1914 г., в борьбе между австро-венгерскими и сербскими войсками, мост обстреливают из гаубиц. Вначале мост выдерживает, но потом, перед отступлением, австрийцы взрывают седьмой опорный столб моста. Обрушивается пролет между шестым и восьмым столбами.
Иво Андрич в своем романе убедительно описал цель творческого начала в жизни человека, которую ставит и самому себе:
Уверен сам да ]е веЬина од нас од почетка ударила себи сувише мален и сувише близ цил, и да ]е више и боле могла од онога што ]е желела да удари и постигне. Желите много, тежите смело и далеко и високо, ]ер високи цилеви открива]у и умного стручава] у снаге у нама12.
Я уверен, что большинство из нас вначале ставят перед собой слишком малую и слишком близкую цель, и что могли бы достигнуть большего и лучшего, чем поставили и хотели достигнуть. Желай много, стремись смело вперед, далеко и высоко, так как высокие цели открывают и умножают в нас силы.
«Мост на Жепе». Рассказ был издан в 1925 г. Критики единогласно хвалят это короткое, но очень яркое произведение. Андрич и в этом произведении исследует «тяжесть начала» применительно к строительству моста.
В эпилоге, в котором рассказчик отходит от прежнего ауктори-ального повествования, он говорит о себе в третьем лице, сообщая и о том, как и когда решил записатъ этот рассказ:
Человек, рассказывающий эту легенду, был первым, кому вздумалось разузнать о происхождении безымянного моста. Однажды под вечер, усталый, он возвращался с гор и присел возле каменного парапета отдохнуть. Стояли жаркие летние дни и прохладные ночи.
Прислонившись спиной к плитам моста, человек ощутил ласковую теплоту дня, которую сохранил камень. Человек вспотел, с Дрины тянуло холодным ветерком, и странно поразило его прикосновение нагретого солнцем обтесанного камня. Человек и камень сразу поняли друг друга. И человек тогда же решил написать его историю13.
Это соприкосновение рассказчика с теплотой камня дает почувствовать преходящий характер рассказа, с другой же стороны, оно окрыляет его воображение и вызывает в нем желание оживить историю начала этого моста и описать участвовавших в его строительстве людей.
Рассказчик сообщает о судьбе двух личностей: великого визиря Юсуфа и неизвестного, таинственного итальянца, зодчего в Османской империи. Визирь, по происхождению из Боснии, вследствие интриги попал в немилость и сидел в тюрьме. В это время он начал думать о своей жизни и о родине, откуда его девятилетним мальчиком увезли в Стамбул. Уже здесь соотношение между успехом и жертвой рассматривается как сложное и неоднозначное.
После того, как Юсуф благополучно вернулся из заточения, он решает возвести мост на Жепе и поручает построение моста зодчему, «согбенному и седоволосому, но лицом румяному и моложавому». Зодчий, который строительство моста считает главной задачей своей жизни, не хочет жить ни в Вышеграде, ни в одном из православных домов над Жепой, а строит для себя хижину на высокой скале. Там он ведет аскетическую жизнь, работая днем и ночью. Существенная часть работ уже закончена, как вдруг в горах начался ливень, и вода вышла из берегов. Уже готовая плотина и дамба рушатся. Здесь автор лишь кратко упоминает миф о жертвоприношении, но не приводит дальнейших подробностей:
Среди рабочих и в народе пронесся слух: не потерпит Жепа на себе моста.
Несмотря на это, зодчий не сдается и продолжает работать, чтобы завершить строительство. Работы были приостановлены только зимой. Строители разошлись по домам, но зодчий остается зимовать в своей хижине, где «в шапке из медвежьей шкуры на голове, замотанный весь до горла», синими от холода руками выводит чертежи и расчеты.
В день святого Георгия строители возвращаются, и работы продолжаются. К середине лета строительство завершено.
И вот из сети свай и балок возник мост - строгий, белый, изогнутой аркой перекинувшийся через реку. Самая прихотливая фантазия не могла представить себе, что в этом диком и разоренном захолустье появится такое чудесное сооружение. [...] Взор не мог налюбоваться гармонией продуманных и легких выгнутых линий, казалось бы, нечаянно зацепившихся в полете за острые мрачные скалы, обвитые ломоносом и виноградом, и при первом же дуновении ветерка грозивших вспорхнуть и исчезнуть.
Читатель мог бы ожидать, что зодчий отпразднует свой успех, но он рассчитывается с рабочими и, даже не оглянувшись, отправляется назад, в Стамбул. Он получил лишь четверть положенного ему вознаграждения. Жители деревни распространяют слухи, что зодчий - сверхъестественное существо. Между тем зодчий продолжает свой путь и заболевает чумой. Из последних сил он добирается до Стамбула и попадает в больницу итальянских францисканцев, где испускает дух на руках одного их монахов.
Визиря извещают о смерти зодчего и передают ему расчеты и чертежи нового моста. После долгих размышлений он приказывает разделить оставшуюся часть гонорара зодчего, которую жертвует больнице и бедным. Он впадает в депрессию, постоянно спрашивает себя, в чем заключается смысл человеческой жизни. В этом состоянии он читает мостовую надпись, которую ему предлагает молодой духовный наставник из Стамбула:
Когда Добрая Власть и Благородное Искусство Протягивают руки друг другу, Рождается такой прекрасный мост На радость подданным и во славу Юсуфа Во веки веков.
Под надписью поставлена печать визиря с текстом: «Юсуф Ибра-хим, преданный раб божий» и написан его девиз: «В молчании - надежность».
Визирь долго размышляет о тексте и, наконец, перечеркивает стихи вероучителя, печать и девиз. Таким образом, мост остается безымянным.
Андрич и в этом рассказе развивает свои взгляды на творчество и жертву. Зодчий изображает творческого, креативного человека: он живет ради создания и создает ради жизни. Высоких целей нельзя
достичь без жертвы, без самопожертвования, несмотря на знание того, что и успех пройдет. Не случайно и зодчего, и великого визиря Андрич оставляет без следов воспоминания: они поняли сущность жизни и необходимость покорности.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Ср: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/8065/%D0%91% D0%AB%D0%A2%D0%98%D0%95.
2 См., например: Qabej E. Sitten und Bräuche der Albaner// SüdostForschungen. XXV. München, 1966. S. 333-387.
3 См.: Klusemann K. Das Bauopfer. Eine ethnographisch-prähistorisch-linguistische Studie. Graz-Hamburg, 1919; Megas G. A. Die Ballade von der Arta-Brücke. Thessaloniki, 1976. P. 13; Зеленин Д. К. Тотемы-деревья в сказаниях и обрядах европейских народов //Избранные труды. Статьи по духовной культуре, 1934-1954. М., 2004. С. 145-175.
4 Ср.: Vargyas L. Researchesinto theMediaeval History of Folk Ballad. Budapest, 1967. P. 174.
5 Более подробно см.: Schubert G. Mythos und Realität in südosteuropäischen Balladen vom Bauopfer // Zeitschrift für Balkanologie 38 (2002). 1/2. S. 79-90.
6 Эти имена соотносятся с глаголом стоятъ и, следовательно, символизируют стабильность.
7 Опубликовано в: Buturovic D. Antologija bosnjacke usmeneepike. Sarajevo, 1997. С. 115-120.
8 Andric I. Staze, Lica, Predeli. Beograd, 2004. S. 63.
9 Все цитаты взяты с сайта: http://www.e-reading.link/chapter. php/71942/1/Andrich_-_Mo st_na_D rine. html
10 См.: Klosi A. Mythologieam Werk: Kazantzakis, Andric, Kadare. Eine vergleichende Untersuchung am besonderen Beispiel des Bauopfermotivs. München, 1991. S. 71.
11 Ibid. S. 74.
12 Андрик И. Знакови поред пута. Београд, 2004. C. 245-246.
13 Все цитаты взяты из русского перевода: Андрич Иво. Пытка. Избранная проза (Серия «Библиотека славянской литературы»). М., 2000 (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=266272)
G. Schubert
«The heavy beginning»: Walling up as interpreted by Ivo Andric
The article analyses the mythical images in the folk ballads that are connected to the rites and beliefs around building of churches, monasteries, bridges, fortresses, castles and focuses on their literary reflection in «The Bridge on the Drina» and «The Bridge on the Zepa» by Ivo Andric.
Key words: beginning in life and in beliefs, walling up, folk ballads, Ivo Andric, bridges and human activities
