CC BY
261
УДК 821.161.1 Г.Н. БОЕВА
кандидат филологических наук, зав. кафедрой культурологии и общегуманитарных дисциплин, Невский институт языка и культуры E-mail: [email protected]
UDC 821.161.1 G.H. BOEVA
Candidate of Philology, Department of cultural science and all-humanitarian disciplines, Nevsky Institute of Language
and Culture E-mail: [email protected]
ТВОРЧЕСКИЕ ВЗАИМОСВЯЗИ И. БУНИНА И Л. АНДРЕЕВА: РЕЦЕПТИВНЫЙ АСПЕКТ ARTISTIC CONNECTIONS BETWEEN I. BUNIN AND L. ANDREEV: THE RECEPTION ASPECT
Развивая и систематизируя предпринимавшиеся прежде сопоставительные параллели, касающиеся частных проблем или отдельных произведений И.А. Бунина и Л.Н. Андреева, статья предлагает комплексное исследование творческих взаимосвязей двух писателей-современников. Автор статьи приходит к выводу о близости онтологичности основ творчества двух писателей, на путях к «модерности» разными способами обновляющих традиции психологизма.
Ключевые слова: Иван Бунин; Леонид Андреев; рецепция; творческая стратегия; автобиографизм; новаторство.
This article represents a multifaceted exploration of artistic connections between I.A. Bunin and L.N. Andreev. Developing and structuring the comparative parallels that had been suggested earlier and that concern particular problems or individual works of the two writers, the author focuses predominantly on the reception aspect of this question. The author of the article makes a conclusion about similarity of the foundations of artistic methods used by the two writers who lean toward ontologism and rejuvenate, by different ways, the traditions of psychologism on the approaches toward modernity.
Keywords: Ivan Bunin, Leonid Andreev, reception, artistic strategy, autobiographism, innovation.
Известно, что Бунин невысоко ставил творчество Андреева, и его позитивные отзывы о творчестве последнего весьма немногочисленны. А именно, их три, причем самый главный прозвучал уже после смерти Андреева в письме Б.К. Зайцеву от 22 сентября 1938 года: «... сообщаю, что вчера начал перечитывать Андреева, прочел пока три четверти "Моих записок" и вот: не знаю, что дальше будет, но сейчас думаю, что напрасно мы так уж его развенчали: редко талантливый человек...» [1, с. 210].
Н. Андреев (однофамилец, не родственник писателя), опубликовавший процитированное выше письмо, сопровождает его расследованием причин этого «развенчания», справедливо отделив от «мы» адресата, Б. Зайцева. В самом деле, пишет исследователь, в своих «Воспоминаниях» (изданных в Париже в 1950 году, но составленных из разновременных очерков - от 1904 до 40-х) Бунин «упоминает имя Леонида Андреева не менее одиннадцати раз. И все эти упоминания "антиандреевские"» [1, с. 211]. Дважды говорится о якобы отрицательных отзывах Чехова об Андрееве; несколько раз осуждается «народническая манера» Андреева (а также Горького, Скитальца и Шаляпина) носить рубашки, поддевки, высокие сапоги, да и сам характер их творчества определяется как «лубочный» («Горький и Андреев очень способные люди, а все писания их все-таки только "литература" и часто даже "лубочная"» [1, с. 211]); наконец, Андреев называется «запойным
трагиком», «изолгавшимся во всяческом пафосе» [1, с. 212].
Все эти выпады, предполагает публикатор, и явились причиной того, что в своей книге 1969 года об Андрееве Д. Вудворд ни разу не цитирует Бунина, видимо, как необъективного мемуариста. Однако почему же, задается вопросом исследователь, Бунин не желает видеть объединяющего их с Андреевым антибольшевизма, ведь последний - автор острых публицистических статей и обращений (достаточно вспомнить «8. О. 8.»), по своему содержанию и пафосу весьма близких к бунинским «Окаянным дням»? И далее вопрошает: «Почему же все-таки Бунин столь долгое время, с 1914 года, накапливает "анти-андреевщину"? Отголосок ли это "борьбы" за "первенство" после смерти Чехова? Все тогдашние кандидаты (Куприн, Горький, Андреев) "упразднены" Буниным в "Воспоминаниях" как недостойные "всероссийской славы"» [1, с. 212]. В своем расследовании Ник. Андреев, кстати, «перепроверил» «литературные отношения» Андреева и Бунина и убедился, что они были хорошими...
Вопрос остается без ответа. Можно только строить предположения. Однако бесспорным остается тот факт, что, оглядываясь на свое прошлое, Бунин пересматривает многие свои запальчивые и несправедливые оценки, в том числе и творчества Андреева.
Личные и творческие взаимоотношения Бунина и Андреева, действительно, иначе как «хорошими» не на-
© Г.Н. Боева © G.H. Boeva
зовешь. Они вместе входили в литературу: их первые публикации - рассказ Андреева «В холоде и золоте» («Звезда», 1892) и «Деревенский эскиз» Бунина (1893) - появились с разницей в один год). Почти сразу же оба начинающих писателя в восприятии современников оказались в тени Горького (хотя тот дебютировал одновременно с ними, напечатав в тифлисском «Кавказе» рассказ «Макар Чудра» (1892)), что, в частности, отражено в шарже Кока (Н.И. Фидели) «Подмаксимовики» (1903): «грибами»-«подмаксимовиками» там выступают Андреев, Бунин и Скиталец. Вместе Андреев и Бунин посещали телешовские «Среды», печатались в «Знании», вращались в одних и тех же литературно-художественных кругах, имели сходные литературные репутации молодых писателей, далеких от символистских кругов, встречались, переписывались, знакомили друг друга с женами. В этом смысле примечательно восприятие Андреева и Бунина тем же Горьким «через запятую»: в 1908 г. К.П. Пятницкому он пишет об «уплывших» из «вод» «Знания» «Андреевых, Буниных и прочих осетрах» [2, с. 434]. Позднее, уже в 1927 году, в письме И.А. Груздеву, работающему над книгой по истории литературы, Горький называет в числе своих «бывших товарищей» Андреева и Бунина, типичных литераторов ХХ века, поясняя свою мысль: «во всех нас было и есть нечто общее, не идеологически, разумеется, а - эмоционально» [2, с. 463].
Впервые имена двух писателей сопряжены - в контексте общности их орловских корней и синхронности вхождения в литературу - в воспоминаниях А.П. Алексеевского. Правда, воспоминания его, написанные через несколько десятков лет, грешат неточностями и допущениями. Так, позволяя некоторое хронологическое смещение в освещении орловского периода в жизни начинающих писателей, он называет Бунина «духовным восприемником музы Л .Н. Андреева и первопечатником его произведений», что справедливо опровергается публикатором и комментатором воспоминаний Л.Н. Афониным. Также неточен автор мемуаров, полагая, что Бунин «значительно опередил Андреева известностью и лет на пять раньше его начал печатать свои рассказы в толстых журналах» и относился к нему «сухо-покровительственно» [3, с. 560].
В этом вопросе допустимо и иное мнение: лауреат Пушкинской премии (1903), почетный академик (1909), Бунин, тем не менее, уступал Андрееву в массовой популярности. Сошлемся на того же Горького, ко -торый, отговаривая Бунина от перехода из «Знания» в «Просвещение», определяет (возможно, не совсем бескорыстно) соотношение их популярности как почти паритетное: «ваши и Леонидовы книги идут почти ровно, с очень небольшим перевесом в сторону Леонида» [2, с. 446]. «Экономические» показатели все же свидетельствуют о более значительном «перевесе»: гонорарные ставки Андреева и Бунина в 900-е годы соотносятся как 1000 руб. за печатный лист против 600 руб. [4, с. 94]). Некое доминирование Андреева как более старшего ощутимо и в письмах: в частности, он позволяет себе, не владея английским, советовать поэту по поводу пере-
вода поэмы Лонгфелло «Песнь о Гайавате».
На протяжении полутора десятков лет обоих писателей объединяли общие издательские проекты. Первый состоялся в 1901 году, когда оба они приезжают в Нижний Новгород к Горькому прояснить вопрос о сотрудничестве участников кружка «Среда» с «Нижегородским листком» и другими поволжскими изданиями (и одесским «Южным обозрением»), а также с «Курьером» - речь шла об одновременном печатании в этих изданиях художественных произведений [2, с. 100]. В 1908 году, в бытность редактором отдела беллетристики в сборниках «Земля», выпускаемых Московским книгоиздательством, Бунин просит (в письме от 18 мая 1908 года) у Андреева для печати рассказ «Проклятие зверя» (1908) [5, с. 171]. Затем со стороны Бунина следует запрос на роман «Сашка Жегулев» (1911) (письмо от 6 сентября 1908 года [5, с. 171]). Став в 1909 году редактором в журнале «Северное сияние», Бунин также обращается к Андрееву с просьбой о сотрудничестве («Дай хоть имя» - в письме от 3 января [5, с. 171]). В 1916 году Бунин оказывается в числе немногих принявших предложение сотрудничества от Андреева, редактора газеты «Русская воля» (за что последний благодарит его в письме от 31 июля [5, с. 174]). Наконец, впервые отрывки из пьесы «Младость» были напечатаны в сборнике в помощь жертвам войны «Клич» (1915), одним из авторов и редакторов которого был Бунин [6].
Несмотря на это, взаимоотношения Андреева и Бунина, как справедливо пишет Афонин в комментариях к воспоминаниям Алексеевского, не были близкими [3, с. 564]. В доказательство он ссылается на мемуары В.Н. Муромцевой-Буниной (см. ниже) и размолвку между ними осенью 1914 года, сопровождаемую резкими письмами с обеих сторон (Бунин вызвал возмущение Андреева тем, что не дал ему подписать письмо против немецких зверств [5, с. 173]). Можно вспомнить и эпизод из воспоминаний Горького, где Андреев «грубо отрицает» «превосходный, суровый талант Ивана Бунина» [2, с. 396]. Примечательно, что оценки бунин-ского творчества Горьким и Андреевым парадоксальным образом сходятся: в письме Горькому и его жене Андреев сравнивает творчество «Ванечки» с «воздушным пирогом» [2, с. 258], Горький же, в целом оценивая Бунина как «первого поэта нашего времени», стихи его уподобляет «конфектам от Флея или Абрикосова» [2, с. 412]. Налицо общая дистанцированность двух прозаиков от эстетических основ творчества Бунина-поэта.
Уникальным источником сведений о взаимоотношениях Бунина и Андреева - в силу временного охвата воспоминаний и личной включенности в литературную жизнь эпохи и дружбы с обоими писателями - можно счесть дневники К.И. Чуковского. Свидетельства Чуковского ценны еще и в силу их «итогового», ретроспективного характера: оказавшись в марте 1968 г., за год до смерти, в больнице, Чуковский пишет «больничные записки» под названием «Что вспомнилось», в которых возвращается памятью к началу века и пытается осмыслить соотношение писательских репутаций уже ушедших из жизни знаменитых современников.
О Бунине Чуковский пишет: «Нельзя сказать, чтобы он был непризнанным автором. Истинные ценители литературы, ее верховные судьи, Чехов и Горький, уже по ранним стихам и рассказам высоко оценили его дарование. Академия Наук почтила его званием академика. Но публика, читательская масса долго оставалась к нему равнодушна» [7, с. 468], и далее: «Бунин в то время уже написал свои лучшие вещи, но обыватели все еще по привычке считали его Подмаксимкой, то есть одним из слабоватых писателей, пытающихся благодаря своей близости к Горькому придать себе вес и значение» [7, с. 470]. В доказательство он припоминает несколько красноречивых фактов - о залежах нераспроданных бу-нинских стихотворных сборников «Листопад» в редакции «Весов», о поклонницах, бросающихся на вокзале к Андрееву и не узнающих Бунина, идущего рядом.
Рефлексирует Чуковский и над причиной равнодушия массового читателя к Бунину и обожания Андреева: «Это дико, это безумно, это кажется почти невероятным, но таковы были факты. Повторяю, Бунин имел свою долю успеха, его не замалчивали, о нем печатались хвалебные рецензии - но если сравнить, например, те Эльбрусы статей, которые вызывало каждое новое произведение Горького, а впоследствии - Леонида Андреева, с количеством критических откликов, посвященных произведениям Бунина, это количество покажется микроскопически малым. <.> Никаких звонких лозунгов он с собой не принес, никуда не звал, ничему не учил, правда, он обладал светлым поэтическим ощущением жизни, изощренным мастерством новеллиста, самобытным и тонким стилем, но это совсем не те качества, которые ценились в то время широкой читательской массой [7, с. 470-471].
Нет основания не доверять и свидетельствам Чуковского о недоброжелательстве Бунина по отношению к Андрееву, причем даже в период их дружеских отношений: «Он говорил о писателях так, словно все они, ради успешной карьеры, кривляются на потеху толпы. Леонида Андреева, который в то время был своего рода властителем дум, он сравнивал с громыхающей бочкой - и вменял ему в вину полнейшее незнание русской жизни, склонность к дешевой риторике» [7, с. 468]. В записках Чуковского находим и его версию недоброжелательства Бунина-мемуариста: «И конечно, он был бы святым, если бы не чувствовал затаенной вражды к более счастливым соперникам. Их всероссийская слава, по искреннему его убеждению, досталась им слишком уж дешево - за произведения более низкого качества, чем те, которые созданы им. Но святым он не был, и поэтому можно представить себе, сколько долгих и тяжких обид должен был испытывать он изо дня в день, видя шумные триумфы Валерия Брюсова, Леонида Андреева, не говоря уже о небывалой, фантастической славе Горького.
Хуже всего было то, что он должен был скрывать свои высокомерные чувства, должен был постоянно якшаться с теми, кого презирал, водить с ними многолетнюю дружбу, писать им теплые, участливые письма (о которых впоследствии и сам заявил, что они часто бы-
вали неискренними, то есть скрывали его неприязненное отношение к тем, кто считали его своим другом).
Когда в позднейших его мемуарах читаешь желчные отзывы о тех писателях, с которыми он водился в дореволюционное время, понимаешь, как мучительно было ему, считавшему себя великаном, жить среди тех, кого он считал чуть не карликами» [7, с. 471].
В свете сказанного, особый интерес вызывают немногие позитивные отзывы Бунина о творчестве Андреева.
Первый такой похвальный отзыв можно обнаружить в воспоминаниях В.Н. Муромцевой-Буниной. Речь идет о прочитанной на одной из «Сред» пьесе Андреева «Дни нашей жизни» (1908): «Ян тоже хвалил пьесу, за что Андреев его не раз упрекал, говоря, что он хвалил ее потому, чтобы унизить его символические драмы... Но Ян был искренен, он находил в пьесе художественные достоинства» [8, с. 469]. В другом месте воспоминаний Муромцевой, где она цитирует записи мужа, также обнаружим реакцию Андреева на эту похвалу: «А вот, что ты похвалил мою самую элементарную вещь "Дни нашей жизни", никогда тебе не прощу. Почему похвалил? Хотел унизить мои прочие вещи» [8, с. 213].
В самом деле, несмотря на далекость обоих молодых писателей от символистских кругов, бунинская оценка творчества Андреева парадоксально близка именно к символистскому восприятию его как «некультурного писателя». Так, после чтения на очередной «Среде» «Анатэмы» (1909) Бунин сетует: «Как жаль, что Леонид пишет такие пьесы, - все это от лукавого, а талант у него настоящий, но ему хочется "ученость свою показать ", и как он не понимает при своем уме, что этого делать нельзя? Я думаю, что это от того, что в нем нет настоящей культуры» [8, с. 424]. Возможно, он был знаком (и внутренне согласен) с мнением З.Н. Гиппиус об Андрееве как о «некультурном писателе», высказанным годом ранее («Notes sur la littérature russe de notre temps» [9]).
Второй же благожелательный отзыв Андреева Буниным касается пьесы «Младость» (1916), которая была высоко оценена им в одном из интервью - за ее «жизненность», «свежесть», «большую сдержанность» и даже «новые шаги», которые замечаются в этом произведении [10]. Известно, что Бунин театра не жаловал и не написал ни одной пьесы - вот и отзываясь о «Младости», он оговаривает, что «не театрал», поскольку его ранят сценические условности и неискренность. Впрочем, замечает он далее, сама форма пьесы, схожая с формой стихотворения, привлекает его своей компактностью и вдохновляет на создание собственного драматургического опыта, хотя и «не для сцены».
Расследование причин похвального отзыва Бунина об андреевской «Младости» наводит на следующие размышления.
«Забракованный» самим автором рассказ («Пасхального рассказа моего не читай. Дрянь, сделанная в одни сутки, чтобы вывезти "Курьер", у которого совсем нет беллетристики» (письмо Горькому от 10 апреля 1902 года) [2, с. 143]), скорее всего, не устроил
его неотшлифованностью, «этюдностью», побудившей, кстати, оснастить первую, «курьерскую» публикацию подзаголовком «эскиз». А возможно, дело было в его традиционности: «Весной» уже не умещался в рамки того представления об Андрееве, которое давали другие рассказы - нашумевшие «Бездна», «Смех», «Ложь».
Однако у истории с «неудачным» рассказом есть продолжение. Вообще имея склонность перерабатывать свои ранние вещи в ином жанровом регистре (как правило, проза «перелицовывалась» в пьесы - такой процедуре, в частности, подверглись неопубликованные рассказы конца 1890 - начала 1900-х гг. «На привычную тему», «Старый студент» и «Тенор», послужившие основой для пьес «Дни нашей жизни» (1908) и «Gaudeamus» (1910); «Мысль» (1902 - рассказ, 1914 -пьеса); из фрагмента «Моих записок» (1908) выросли «Черные маски» (1908)), почти через полтора десятка лет Андреев вновь обращается к своему раннему рассказу и использует его мотивы как основу для поздней пьесы «Младость» - уже далеко не «эскиза», а «повести в диалогах» (на самом деле - драмы в четырех действиях).
Именно эта пьеса и снискала доброжелательный отклик Бунина, возможно, увидевшего в ее сюжете, связанном с перерождением / возрождением души некую родственность с «Митиной любовью» (1925), на что в исследовательских параллелях между двумя писателями уже обращали внимание [11]. Возможно, нарочитый, «незакамуфлированный» автобиографизм в андреевской пьесе, ставший основой ее «жизненности», и вызвал приятие Бунина, прибегшего к родственной стратегии в своей повести. Сам же Андреев, видимо, ощущал «непереваренность» автобиографического слоя как недостаток собственно художественности текста и пытался уйти от автобиографической конкретики в рассказе, сильно остранив бытовое начало в пьесе и придав ей экзистенциальное звучание.
При всей стилистической разнице их творчества, вызывающей взаимное неприятие, Бунина и Андреева объединяет глубинное родство, проявившееся, в частности, и в тех произведениях, о которых идет речь, поскольку тематически они - о самом главном и общем для двух писателей: любви и смерти. Разъясняя основную идею своей пьесы, сам Андреев в письме к Немировичу-Данченко пишет, что в ней «есть и драма и смерть, но общий смысл радостно-печальный: вечно бегущий поток жизни, старость и младость, любовь и любовь» [2, с. 555]. В «Митиной любви» современники Бунина также усматривают «мотив дивования», мистичность (Г.П. Струве [12, с. 578], мистериальность (М.В. Карамазова [12, с. 577], «мессу пола» (К.И. Зайцев
[12, с. 581]). Процитируем речь Струве по случаю присуждения Бунину Нобелевской премии: «вершины своего творчества Бунин достигает там, где сливаются две его основные темы - любовь и смерть. Не случайно самое совершенное, самое музыкально-целостное из произведений Бунина - "Митина любовь", где эти темы слиты воедино» [12, с. 578]. Напомним, что название повести во французском переводе - «Таинство любви» - также говорит в пользу ее «онтологичности».
Итогом размышлений о творческих взаимосвязях Бунина и Андреева и их восприятии творчества друг друга могут стать следующие заключения.
Бунинские резкие оценки творчества Андреева были скорректированы им в поздний период, однако близость антибольшестского по своему пафосу публицистического наследия современника его собственным дневникам так и осталась не замеченной им или не прокомментированной. Самым вероятным объяснением неприятию Буниным андреевского творчества можно счесть «человеческий фактор», свет на который проливают воспоминания такого объективного мемуариста, как Чуковский.
Тем не менее, отвергая стилевое новаторство Андреева, Бунин, также принадлежащий к поколению «порубежных» писателей, оставался с ним близок в онтологичности основ своего творчества. По сути, оба они идут путями обновления традиционного реалистического искусства, однако пути этих новаций во многом различные: тяготение к экспрессионисткой условности у Андреева и импрессионистские тенденции у Бунина. Неприятие творчества друг друга вызвано как стилевым несовпадением в их общем устремлении к «модер-ности», так и явным приоритетом эстетического начала у Бунина.
Пытаясь запечатлить утончившуюся психику современного человека, оба писателя, каждый по-своему, решают проблемы новой «психологичности», связи индивидуального и бытийного. Драматургические опыты Андреева в русле «панпсихического театра» (две его пьесы, о которых шла речь выше) потому и были положительно восприняты Буниным, что в них явлена родственая ему самому стратегия: восхождение к метафизике бытия при сохранении жизнеподобия, психологического автобиографизма и связи с традицией. Пьеса «Младость», выросшая - в духе характерной для Андреева жанрово-стилевой «гипертекстуальности» художественного мышления - была высоко оценена Буниным, поскольку оказалась адекватной представлениям последнего о мере допустимого в синтезе реального и условного.
Библиографический список
1. Андреев Ник. Бунин о Л. Андрееве. Новый журнал. Нью-Йорк. 1978. Кн. 131. С. 210-213.
2. Горький и Леонид Андреев: Неизданная переписка // Литературное наследство. Т. 72. М.: Изд-во «Наука», 1965. 632 с.
3. Алексеевский А.П. Воспоминания о Горьком и Андрееве / Публикация и комментарии Л.Н. Афонина // Литературное наследство. Т. 72. М.: Изд-во «Наука», 1965. С. 559-564.
4. Рейтблат А.И. От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы. М.: НЛО, 2009. 448 с.
5. Письма Л. Андреева и И. Бунина // Вопросы литературы. 1969. № 7. С. 162-175. С. 162-175.
6. «День печати». Клич. Сб. на помощь жертвам войны / Под ред. И.А. Бунина, В.В. Вересаева, Н.Д. Телешова. М.: Т-во скоропечатни А.А. Левенсон, 1915. 240 с.
7. Чуковский К.И. Дневник: В 3 т. Т. 3: 1936 - 1969 / сост., подгот. текста, коммент. Е. Чуковской; предисл. В. Каверина. М.: ПРОЗАиК, 2011. 640 с.
8. Муромцева-БунинаВ.Н. Жизнь Бунина: 1870-1906. Беседы с памятью. М.: Советский писатель, 1989. 507 с.
9. Гиппиус З.Н. Заметки о современной русской литературе» // Mercure de France. 1908, 1 янв. С. 74-75.
10. Фрид С.И. И. Бунин о новой литературе // Биржевые ведомости. 1916. 14 апреля. (№ 15498). Веч. вып. С. 3.
11. Евстафьева Н.П. Концепция мира и человека в рассказе Л. Андреева «Весной» и повести И. Бунина «Митина любовь» // Эстетика диссонансов. О творчестве Л.Н. Андреева: Межвузов. сб. науч. трудов к 125-летию со дня рождения писателя. Орел: ОГПУ, 1996. С. 25-26.
12. Бабореко А.К. Комментарии // Бунин И.А. Собр. соч.: В 8 т. М.: Московский рабочий, 1996. Т. 5. С. 559-590.
References
1. Andreev Nik. Bunin about L. Andreev // The New Review. New York. 1978. Vol. 131. Pp. 210-213.
2. Gorkiy and Leonid Andreev: Unpublished Correspondence // Literaturnoe nasledstvo. Vol. 72. Moscow: Nauka, 1965. 632 p.
3. AlekseevskiyA.P. The Memoirs about Gorkiy and Andreev / Publication and Comments by L.N. Aphonin // Literaturnoe nasledstvo. Vol. 72. Moscow: Nauka, 1965. Pp. 559-564.
4. ReitblatA.I. From Bova to Bal'mont and other works on historical sociology of Russian Literature. Moscow: NLO, 2009. 448 p.
5. The Letters of L. Andreev and I. Bunin // Voprosy literatury. 1969. № 7. Pp. 162-175.
6. «The Day of the Press». (Battle) cry. Collected articles for the aid of war victims / Ed. by I.A. Bunin, V.V. Veresaev, N.D. Teleshov. Moscow: A.A. Levenson printshop, 1915. 240 p.
7. Chukovskiy K.I. The Diaries: In 3 vol. Vol. 3: 1936 - 1969 / Collect., text preparation, comment. of E. Chukovskaya; The Preface of V. Kaverin. Moscow: PROZAiK, 2011. 640 p.
8. Muromtseva-Bunina V.N. The Life of Bunin: 1870-1906. Сonversations with Memory. Moscow: Sovetskii Pisatel', 1989. 507 p.
9. Gippius Z.N. Notes on contemporary Russian literature // Mercure de France. 1908, 1 January. Pp. 74-75.
10. Frid S. I.A. Bunin about the New Literature // Birzhevye vedomosti. 1916. 14 April. (№ 15498). Evening edition. P. 3.
11. Evstaf'eva N.P. The concept of the world and human being in L. Andreev's short story «In the spring» and I. Bunin's story «Mitia's love» // Esthetics of dissonances. On L.N. Andreev's work: Multi-university collection of scholarly works dedicated to the 125th anniversary of the writer's birth. Orel: OSPU. 1996. Pp. 25-26.
12. Baboreko A.K. Comments // Bunin I.A. Collected works in 8 volumes. Vol. 5. Moscow: Moskovskiy rabochiy, 1996. Pp. 559-590.
