CC BY
89
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
79
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 2007. №5 (1)
Литературоведение и фольклористика
УДК 821. 511. 131. 09 (045) С. Т. Арекеева
ТВОРЧЕСКАЯ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ АЛЕКСАНДРА ЭРИКА
Рассматривается творческая индивидуальность Александра Эрика (Наговицына), исследуются тематические ракурсы его поэзии и их образное воплощение, подчеркивается противоречивость личности и драматизм судьбы поэта.
Ключевые слова: удмуртская поэзия 1920-30-х гг., творческая индивидуальность, эволюция, тематика, поэтический образ.
Александр Эрик не входит в число хрестоматийных авторов удмуртской литературы. Между тем он - индивидуальность, один из солирующих голосов в общем хоре удмуртской поэзии конца 1920-х - первой половины 30-х гг. Выбрав в качестве псевдонима слово, означающее свободу, он не был свободен от идеологических норм и условностей своего времени, но был свободен и смел в поиске художественных форм, адекватно выражающих дух той эпохи, в которую ему выпало жить и творить.
Александр Никифорович Эрик (Наговицын) родился в 1909 г. в деревне Омутница Глазовского района. В 1928 - 1929 гг. он сотрудничает в глазовской газете «Выль гурт» («Новая деревня»), именно в этот период знакомится с Ку-зебаем Гердом и в его лице обретает старшего друга и учителя. Письма Герда Эрику, вошедшие в III том его шеститомного собрания сочинений, - ценнейшее свидетельство взаимоотношений двух художников. В этих письмах ярко раскрывается забота Герда о молодом авторе и искреннее, доверительное к нему отношение. Судя по содержанию некоторых из них, А. Эрик обращался к Герду за советами творческого характера. Используя любимый образ «сеятеля», Герд отвечает: «Мы - вышедшие на одно поэтическое поле сеятели. Я вышел раньше, успел раскидать больше зерен; ты, выйдя позже, только сейчас сжимаешь зерна в кулак. Поэтому я очень понимаю твое беспокойство: как сеять, что сеять, какие семена дадут больше пользы?»* [4. С. 301]. Анализируя созданное Эриком, Герд делает вывод, что пока «образный строй, рифмы, размеры у него хромают», но главной составной успеха он считает сердце поэта и его желание творить. Герд рекомендует Эрику учиться у лучших удмуртских (Ашальчи Оки, Айво Иви) и русских (Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Горький) писателей. Письма Кузебая Герда - своеобразная поэтическая мастерская: к примеру, он предлагает Эрику по образцу своего стихотворения «Кылбурчилы» («Поэту») написать стихотворение «Коммунистлы» («Коммунисту»), советуя помнить о том, что если изменить название стихотворения, то, естественно, из-
* Отрывок из письма, фрагменты из критических статей и отзывов даются без удмуртского оригинала в подстрочном переводе автора статьи.
менится и его содержание. В другом письме Герд замечает, что в текстах Эрика обнаружил подражание своим стихам «Пионер» и «Бусые потомы» («Выйдем в поле»). «Ничего, - успокаивает он Эрика, - когда стихотворный ритм выправится, тогда, наверняка, и сердце (содержательную сущность. - С. А.) стихотворения сможешь изменить» [4. С. 305]. Желая поддержать настрой молодого поэта и укрепить его творческий дух, Герд подчеркивает, что стихи Эрика становятся все лучше и лучше.
Обидно и страшно сознавать, что впоследствии жизнь полярно развела этих двух талантливых людей. В 1930 г., в период яростных нападок на Герда, А. Эрик примкнул к его гонителям. В 1931 г. в стихотворении «Лэчыт перомы» («Наше острое перо») он вдохновенно рапортует, что «Гердо-Тимашевское гнездо разбито». Критика же с удовлетворением отмечает отход поэта от буржуазно-националистического течения гердовщины. Таковы горькие реалии времени.
С 1929 по 1936 гг. Александр Эрик является сотрудником газеты «Удмурт коммуна» (за исключением времени, когда он был на действительной службе). В последующие годы А. Эрик работает в глазовской газете «Стахановец-строитель», на Одесской киностудии. В 1940 г. он завершает учебу на заочном отделении Ленинградского института журналистики.
С первых дней Великой Отечественной войны Александр Эрик призывается на фронт. В ноябре 1941 г. он попадает в плен, находится в концлагерях, затем совершает побег и оказывается во Франции; в 1945 г. в Германии был выдан советскому командованию, работал на восстановлении разрушенного войной города Каменка Бугская Львовской области. В 1946 г. А. Эрик возвращается на родину, устраивается на Чепецкий механический завод в Глазове, затем работает в редакции газеты «Советской Удмуртия». В 1951 г. поэт был арестован, осужден «за измену Родине», в 1952 г. расстрелян. В 1990 г. он реабилитирован «за отсутствием в его действиях состава преступления» [5; 9; 10].
Первые стихи Александра Наговицына были напечатаны на страницах газет и журналов под псевдонимами Чипчирган, Очко Санко. Однако в историю удмуртской литературы поэт вошел под именем Эрик. В 1931 г. был опубликован его поэтический сборник «Кылбурстрой» («Стихострой»), в 1935 г. - сборник «Чукна» («Утро»). Также творческое наследие писателя составляют поэмы «Ми» («Мы») и «Туктым», книга для детей «Будон» («Рост»), главы из недопи-санного романа «Кужым дыа» («Сила растет»), переводы произведений русских авторов на удмуртский язык. Известно, что при аресте писателя были изъяты и сожжены рукописи романа «Кужым» («Сила») и повести «На чужбине» [5; 10].
Поэтический дебют Эрика состоялся в 1928 г. Первым опытам поэта свойствен мягкий лиризм. Подборка стихов, большинство из которых не вошло в поэтические сборники Эрика, представлена в книге А. Г. Шкляева «Чашъем нимъёс» («Убиенные имена») [11]. Рассмотрим некоторые их черты и художественные особенности. Стихотворение «Шур дурын» («У реки») отличается созерцательностью, своеобразной медитативностью. Лирический герой вбирает в себя запахи, звуки, краски родной природы. Она обостряет эмоциональное состояние грусти лирического субъекта, в то же время врачует его душу: «Ку-ректон, /Малпаськон / Омыре / Толзытске. / Кыдёке / Кам шуре / Шур вуя / Со
ваське. / Кыллисько шур дурын, / Келясько котжожме» (Переживания, / Думы / Рассеиваются / В воздухе. / Далеко / В реку Каму / По реке / Спускаются. / Лежу на берегу реки, / букв. Отправляю по ней свои обиды)* [11. С. 420, 421]. Стихотворение «Тол» («Зима») характеризуется конкретной изобразительностью, простотой интонаций. В нем рисуется внешний мир, субъективную окраску которому придают незамысловатые эпитеты, типа: «чебер» (красивый), «мусо» (милый), «тодьы» (белый). Композиционный стержень стихотворения составляет движение от внешне-природного мира к внешне-человеческому. Более яркий изобразительный ряд использован в стихотворении «Етйн» («Лен»), где красочные картины созданы благодаря сравнениям, олицетворениям и сложным эпитетам («лыз-вожак», «лыз-пегой», «кымин-гач»).
Стихотворение «Куддыр» («Иногда») явно отсылает читателя к «Куд-дыръя» («Иногда») Ашальчи Оки. Отличие в том, что А. Эрик по-мужски лишает любовный текст драматизма. В «Куддыръя» Ашальчи Оки любимый человек полярно-контрастен по своей сути, поэтому он - источник и счастья, и боли. У Эрика крайность ипостасей приглушена, присутствует единственная оппозиция, воплощающая лики любимой(го): «мак сяська» - «йоны» (маковый цветок - чертополох). В целом, ранним стихам Александра Эрика присущи мягкие лирические интонации, неразрывная связь мотива природы и любви, в них отсутствует ориентированность на «злобу дня».
В стихах, составивших сборник «Кылбурстрой», представлены совершенно другие темы и господствуют иные интонации. Большая часть этих стихов написана в 1930 г. В них поэт присягает партии и рапортует о завоеваниях социализма. Талантливый удмуртский прозаик Г. С. Медведев (1904-1938) справедливо замечает, что у поэта слишком много призывности, «юбилейных» привязок, слишком часто он ведет счет достижениям, а реальная действительность остается в стороне [6. С. 32].
В ряде стихов Эрик открыто полемизирует с приверженцами «чистой» лирики, видимо, в первую очередь, подразумевая при этом Герда, Ашальчи Оки. В поэзии Эрика «сяська» (цветок), «сюрес дур сяська» (цветок у дороги) -символ отжившего, им противопоставлены «сталь», «завод», «колхоз», «станок», «машина». Большинство стихотворений из сборника «Кылбурстрой» выражают конфликт лирического героя со своими оппонентами - приверженцами старого. Поэт номинирует их, как: «гурезь бамети питраса кошкисьёс» (скатывающиеся с горы); «сыръясь гоп улэ - вуж тыэ гылзисьёс» (соскальзывающие в болотистую яму, в старое озеро); «берланес чигнасьёс» (отступающие назад); «ыбем сялаос» (подстреленные рябчики); «усем мылкыдъёс» (имеющие подавленное настроение); «пурысьтам, каньзектэм мылкыдъёс» (имеющее поседевшее, заплесневелое настроение); «нырсасьёс» (обижающиеся); «мозмыт сись-мем куараос» (скушные гнилые голоса); «пурысь, жуммем вужеръёс» (серые, обессилевшие тени); «тяпыльзем сюлэмъёс» (размякшие сердца); «пятилетка сыскись изьверъёс» (звери, жующие пятилетку); «бурланес нымыос» (тянущая вправо мошкара); «социализм сюпсись керныжъёс» (личинки, сосущие социа-
*
Здесь и далее подстрочные переводы автора статьи.
лизм); «керныж выжыос» (из рода-племени личинок); «куашкась дуннеысь низьлиос» (черви из разваливающегося мира). Лирического героя распирает нетерпение, ему не чуждо даже чувство ненависти. В целом, образ врага, на кого Эрик обрушивает свой воинственно-яростный гнев, кого он не принимает и не переносит на дух, вырисовывается следующим образом: это пассивные обыватели, мещане, пессимисты, пораженцы, нытики, скептики, эгоисты, индивидуалисты, эстеты и т.д. Заметим, что А. Эрик, в отличие от Герда, редко конкретизирует классовое лицо и социальный статус врага; скорее, он ограничивается его эмоционально-оценочной характеристикой. Образы Эрика отличаются символической условностью, условно-эмблематическим характером. Так, в традиционном ключе враги изображаются через образы насекомых: «нымы» (комар, мошкара), «льомтэй» (клещ), «керныж» (личинка желудочного овода), «низьли» (червь) и др.
В стихотворении «Туннэ мон выль» («Сегодня я новый») лирический субъект, неистово открещиваясь от старого мира, готов прибегнуть к крайним мерам доказательства своего обновления - пробить (букв. просверлить) головой забор: «Йырыным портыса / Забор пыр / Ортчеме потэ!» [12. С. 35]. Помимо этого, поэт рисует муки расставания с прошлым: «Каньзектэм дэрие / Аслэсь-тым нодыны кутскемме мон адзи» (Я увидел свое увязание / В заплесневелую грязь) [12. С. 36]. Раздвоение «я» героя выражается через оригинальную метафору: «Вуж жукез зузьылон дурые / Шорияк кык вайлы пилиськиз!» (Поварешка, которой хлебал старую кашу, раскололась надвое) (Там же). В конечном итоге восторженный крик лирического героя символизирует окончательную победу над самим собой, крик, который наравне с заводскими гудками и гулом колхозных тракторов сливается в единую мелодию новой жизни.
Оценивая стихотворение «Туннэ мон выль» с вульгарно-социологической точки зрения и демонстрируя свою противоречивость в оценке творчества Эрика, Г. С. Медведев упрекает поэта в сосредоточенности (зацикленности) на внутренних проблемах: «Где (букв.) скелет производства, завода, колхоза? Где обновленные рабочие отношения? Где те, которые работают, отдавая свое сердце социализму? Они не показаны. Эрик их не видит. Трудовые миллионы, борющиеся за новое, на глаза Эрика не попали» [6. С.29]. Совершенно очевидно, что самокопание, внутреннее раздвоение лирического субъекта, элементы рефлексии раздражают критику тех лет. Однако именно такая черта, как борьба между отжившим и нарождающимся не только в отношениях антагонистических классов, но и в душе одного человека, придает стихам Эрика эмоциональную живость и психологическую достоверность на фоне многих однозначно-агитационных стихов той эпохи.
В стихотворении «Пурысь кый» («Серая змея») острая борьба между новым и старым вновь разворачивается в масштабах одного человека. Грязь, чирей, покрывающие его тело, символизируют болезнь, имя которому - прошлое. Герой безжалостно счищает с болящего тела коросту старой жизни, но расстаться с ней непросто. Образно-метафорический строй стихотворения способствует осознанию того, как мучительно-драматично идет процесс «выздоров-ления»-преображения человека.
Стихотворение «Пыд улам лёгасько» («Растаптываю под ногами») включено в раздел «Супыльзем мылкыдэз тылжуэн чушкасько» («Раскисшее, букв. разваренное, настроение жаром угля опаляю»). В тексте главенствует максималистский дух неприятия мещанских ценностей, одним из атрибутов которого является «голос гитары». Распаленный ненавистью герой агрессивно заявляет: «Чоньдод ке, чоньды, / Туннэ ик коть чыжкы, ганьды! / Тыныд пуктэмын ош-кон чог» (Если сдохнешь, сдохни, / Хоть сегодня протягивай ноги, разомлей! / Тебе поставлен крюк, чтоб повеситься) [12. С. 49]. В стихотворении провозглашается выдержанная в духе железа и огня формула жизни: «Табере андан улонэз / Электро сылалэн сураса / Чугун ведраысь юиськом зырдатса!» (Теперь стальную жизнь, / Смешав с электрической солью, / Пьем, накалив, из чугунного ведра!) [12. С. 50]. Подтверждением того, что железо, сталь, огонь являются поэтическими константами в творчестве А. Эрика, служат многие строки: «Улон - андан» (Жизнь - сталь), «Улон серекъя андан куараен» (Жизнь смеется стальным смехом) и т.д.
Ряд поэтических текстов А. Эрика, вошедших в сборник «Кылбурстрой», посвящен теме поэта и поэзии. Символично само название сборника. В стихотворении «Лэчыт перомы», ставя «Кылбурстрой» в один ряд с такими произведениями удмуртской литературы, как «Пятилетка завод», «Забойщик Петров», и противопоставляя его сборнику «Крезьчи» («Гусляр») Кузебая Герда, «Сюрес дурын» («У дороги») Ашальчи Оки, Эрик четко определяет свои идейно-художественные приоритеты. Кроме литературного контекста, поэт вписывает «Кылбурстрой» и в чисто производственный контекст: Турксиб, Тракторстрой, Сельмашстрой, Днепрострой. Тем самым Эрик, как и многие его современники, позиционирует уподобление литературного творчества производству, труду в материальной сфере. Неслучайно один из разделов сборника называется «Кыл-бур - заводлэн ог цехез» («Стихотворение - один из цехов завода»). Критерий практической полезности и функциональности поэзии возводится в абсолют. Говоря словами А. Эрика: «Пуктоно кылбурез заводэн огазе, / Лэзёно сое бадзымесь уж азе. /Медаз лу «фантазёр» кылбурчи! /Лыз буртчин / Кылбурез беросэ лэзёно!» (Надо поставить стих наряду с заводом, / Надо его послать на большие дела. / Пусть не будет поэт «фантазером»! Синие шелковые / Стихи надо бросить за заднюю дверь!) [12. С. 10]. Поэзия рассматривается как инструмент преобразования действительности, как орудие производства: «Кылку-жым бугоре, /Бугырты, / пызьырты /улонысь сись-урез. /Лу тон /завод цехъ-ёсын, / Мартэн / гуръёсын / Корт позьтись» (Букв. Клубок словесной силы, / Взрыхли, / выжми / гниль из жизни. / Будь ты / в заводских цехах, / Мартеновских печах / Сталеваром) [12. С. 29].
В стихотворении с одноименным названием («Кылбур») А. Эрик полемически декларирует свое понимание поэзии и ее предназначения. В композиционном плане выделяются две части текста. Вначале лирический герой с явной иронией и язвительной издевкой излагает «чужую» позицию, затем яростно от нее открещивается и категорично излагает свое кредо. Напряженность достигается за счет хлестких метафор: «Мон уг сёт нокинлы кылбурез / Пуктыны сисьмем тусь дуре! / Овол со тилед чырс сюкась / Мозмись сюлэмдэс юзма-
тын. / Озьы дауртись - со луоз кылбурпарсь - / Кулэ сое зыркотыр чальтчы-тын!..» (Я не дам никому стихотворение / Поставить рядом с гнилым корытом! / Это вам не кислый квас / Утолить свое тоскующее сердце. / Делающий так -букв. стихотворная свинья - / Надо его круто вышвырнуть) [12. С. 39].
Тема поэт и поэзия разрабатывается и в текстах, вошедших в сборник «Чукна», где, в частности, стихи сравниваются с оружием: «Ыргон пуляен / Сынам кадь, /Потэ ыбылэм котьку / Кылбурен» (Подобно прочесыванию медными пулями, / Хочется всегда стрелять стихом) [13. С. 52]. В стихотворении «Мынам кылбуре» («Мой стих») поэт заявляет о принципах работы над поэтическим словом: «Уно сётэмын кужым / Лусйыны чурыт ул-ваё кылпуэз, / Уно пужнэмын пужын / Кылбурстрой лэсьтыны луоен-цементэз» (Много отдано сил / Обтесать словодерево (?) с твердыми сучьями, / Много просеяно ситом песка-цемента, / Чтобы построить Стихострой); «Уно миськи / кузял нюламен / Сынэм кылъёсыз, / выль пуртэн / гритчаса» (Много чистил (мыл, драил) горьким потом / Проржавевшие слова, соскребая новым ножом) [13. С. 76]. Очевидна перекличка ряда эриковских образов с метафорами, сравнениями В. Маяковского, который, к примеру, в стихотворении «Поэт рабочий» также соотносит процесс творчества с обработкой дерева [3. С. 263].
Образ врага в поэзии Эрика, за исключением ранних стихов, является постоянным. Поскольку в стихах, вошедших в сборник «Чукна», речь идет о защите отечества от внешнего врага, то актуализированы такие образы, как «капитал», «буржуй», «совет кун шоры урдскись» (посягающий на советское государство). В ряде стихов лирический субъект объясняется в любви к оружию, в конечном итоге для него возлюбленная девушка и оружие - равновеликие, равнозначные ценности, подтверждением чему служат строки типа: «Мон сое / Трос дыръя / Сюлмысьтым яратско, / Мурт кие сюрыку, / Туганме кадь, / Сьорттэм вожасько» (Я его (ружьё. - С.А.) / Люблю от всего сердца, / Когда попадает в чужие руки, / Как возлюбленную, / Бесконечно ревную) [13. С. 25]; «Тон мынам, мусо Ание, / Пычалэ кадь - чылкыт, матын» (Ты, моя милая Анечка, / Как мое ружье - чистая, близкая), «Пычалме, тонэ, Ание, - / Одиг кадь зырдыт яратско» (Свое ружье, тебя, моя Анечка, - / Люблю одинаково пламенно) [13. С. 45]; «Тынэсьтыд кузьмам буртчин ныркышеттэ / Сузяны кути туннэ винтовкаме» (Подаренный тобой шелковый носовой платок / Взял сегодня, чтобы почистить винтовку) [13. С. 62]. Привлекают внимание и следующие строки: «Ярати мон тонэ, «максим», / Вань пинал сюлэмысь кужмы-ным...» (Полюбил я тебя, «максим» / Всей силой молодого сердца...) [13. С. 30]. Интенсивность любовного чувства, казалось бы, не совсем (вернее, совсем не) коррелирует с адресатом - бездушным объектом, пулеметом, несущим смерть, однако вполне рифмуется с ценностными координатами человека, живущего идеалами борьбы и пребывающего в постоянной готовности к отражению врага. Яркий образ именно такого человека создает А. Эрик и привносит, вместе со своими современниками, в удмуртскую литературу.
В стихотворении «Пумозяз ик лыдзы» («Дочитай до конца») солдат посылает письмо возлюбленной. Из содержания письма становится ясно, что он вспоминает совместный с ней поход в тир: «Пичи калибро пычалэн /Пельпумад
/ Лагерын / Тир пушкын тон / Весяк» (С ружьем маленького калибра / На плече / В лагере / Внутри тира ты / Всегда) [13. С. 48]. Лирический герой высказывает своей любимой ревность, из-за того что она стреляет более метко. Это стихотворение еще раз подтверждает мысль о том, что в поэзии Эрика он, она и ружье представляют своеобразный любовный треугольник. Автор упорно вписывает ружье в любовно-романтический антураж.
В стихотворении «Ачим шери» («Сам наточил») «любовным топосом» является луг, на котором косят косари, а знаком невысказанной любви, надежды на взаимность мыслится просьба любимой наточить косу: «Лыктод дорам / Кусо волын... / Кудзон йырам» (Подойдешь ко мне / Наточить косу... / Голова опьянеет) [13. С. 422]. Связь мотива труда и любви наблюдается и в стихотворении «Шашыос лушкемен шудыку...» («Когда чуть слышно играет осока.»), где скашивание луга играет роль своеобразной «прелюдии» к любовному свиданию: «Шашыос лушкемен шудыку, /Вож зег шеп буртчинэн лэйкаку, / Тюра-гай зарнизэ пазяку, / Асьмеос пуксёмы, мусое, /Вож возез чышкыса кусоен, / Ботьыртись бадьпуо ты дуре» (Когда чуть слышно играет осока, / Когда зеленый ржаной колос колышется, как шелк, / Жаворонок разливается золотом, / Мы, милая, / Скосив зеленый луг косой, / Сядем на берегу озера с говорливыми ивами) [13. С. 59]. Подобные строки есть и у М.П. Петрова: «Лыз буртчин кы-шетэн / возь вылын турнакуд / Гажаме даурад медаз вун» (Чтоб вовек не забыла / Мою любовь к тебе, / Когда ты косила на лугу в шелковом платке) [8. С. 83 ] . Современный исследователь В. Г. Пантелеева справедливо отмечает, что «тематический комплекс "любовь - счастье совместного труда во имя процветания жизни" превалирует в удмуртской поэзии 1930-х годов», когда «чувственный мир переживаний героев раскрывается лишь на фоне общественно-коллективного (чаще колхозного) труда.» [7. С. 175].
В сборник «Чукна» включены и чисто-лирические любовные стихи: «Кырзало тыныд» («Спою тебе»), «Зарезьлэсь крезьзэ кылзон дыръя...» («Слушая мелодию моря.») и др. В стихотворении «Кырзало тыныд» мотив любви смыкается с традиционно-родственным мотивом песни. Влюбленность лирического героя, теплота его признаний передается через метафоры: «Мыл-кыдам /Яратон тугаське» (В моем настроении / Запутывается любовь); «Ук-раин тыр толэзь / Азвесьсэ зиръятоз / Асьме выламы / Сиреньёс куспети» (Полная украинская луна / Будет на нас букв. бросать свое серебро / Сквозь сирени); «Сюлэм кисьтоз зарнизэ жинграса» (Сердце будет изливать свое золото, звеня) [13. С. 53,54]. В вышеназванных стихах уже фигурируют традиционные атрибуты любовно-романтических отношений, в том числе астральные образы. В ряду любовных стихотворений можно рассматривать и фрагмент поэмы «Ми» («Мы») - «Туганлы» («Возлюбленной»), представляющий собой любовное послание служащего Петрова из армии. В целом, оно звучит как рапорт о достижениях и победах. Однако, иногда автор письма сбивается на лирический лад и пишет, в частности, о свидетельнице горячих поцелуев - «смеющейся вечерней заре»: «Серекъясь жыт инльоль учкыса жалялоз / Аслэсьтыз уй азе инбамысь гылземзэ...» (Смеющаяся вечерняя заря пожалеет / О своем уходе с неба в преддверии ночи) [13. С. 144].
Примечательно, что в этих стихах удмуртский критик А. Бутолин усмотрел некую импрессионистичность. Он пишет: «Использование мелких импрессионистических деталей, дробление образа способствует актуализации ненужных чувственных ощущений. Вместо полно изображенных вещей, настроения остаются только быстро сменяющие друг друга впечатления. В этом большой недостаток Эрика, в этом плане его творческий метод хромает и задерживает на пути создания глубоко идейной, политической лирики. Эрик не лишен дарования, ему нужно лишь глубокое дыхание» [2. С. 22]. Таким образом, критика пресекает даже немногочисленные попытки поэта остаться в пределах не ангажированной лирики. Хотя стоит напомнить о том, что в стихотворении «Туганлы» буквально через строфу солдат Петров перечеркивает нежность и очарование любовных строк, советуя любимой: «А туннэ... Тон туннэ уть умой парсьёсты, /Мон вутозь фермады образцово медло. / Кытын вань - могатэк уничтож кырсьёсты, / Парсьпиос гужем-быт будозы ни педлон» (А сегодня. Ты сегодня хорошо ухаживай за свиньями, / К моему приезду чтобы ферма стала образцовой. / Где есть - не медля почисти грязь, / Поросята за лето уже подрастут на воле) [13. С. 145]. Строки читаются не иначе как в трагикомическом ключе.
С какими критериями современники подходили к поэзии Александра Эрика? Авторы критических статей, написанных в 1930-е годы, отмечают высокий уровень поэтической культуры Эрика, однако содержание его поэзии их не удовлетворяет: им кажется, что поэт неоднозначен, противоречив, и его полное обновление не вызывает доверия. По их мнению, Эрик мало внимания уделяет непосредственному изображению социальных перемен, коллективного труда, колхозной жизни и заводского производства. Так, А. Бутолин, наставляя поэта, пишет: «Нашей советской поэзии очень нужна волевая, целеустремленная поэзия; вместо комнатной любви следует воспевать любовь, рождающую ненависть к врагу, любовь, рожденную новым временем, любовь к социалистической родине.» [13. С. 22]. Критик считает, что Эрик увлекается формой, а за формой теряется содержание; в стихах Эрика, по его мнению, нет простоты, ясности выражения мысли, идеи. Усложненность формы А. Бутолиным воспринимается как ненужная эстетизация. По его убеждению, обязаны работать только социальные смыслы слова; читатель должен уловить содержание стихов, не спотыкаясь о слова [2. С. 21].
Таким образом, как содержание, так и форма поэзии Александра Эрика вызывали претензии современников, несмотря на то, что поэт явно воспевал социалистические идеалы. Что касается стилистики А. Эрика, она, действительно, индивидуальна. Аркаш Багай пишет о том, что поэзию Эрика можно узнать по словообразам «тыпылес» (скользкий), «тулег» (слизистый), «сальк-кес» (скользкий, ослизлый), «пальккес» (рассыпанный), «тяпылес» (слюнявый) [1]: эти метафорические эпитеты экспрессивно передают состояние уходящего мира. Поэтическими неологизмами Эрика являются «ужбур чильпет» (узор труда), «кужымпуд» (пудовая сила), «кужымчи» (силач), «кылкужым» (сила слова), «кылбуржу» (жар стиха), «кылбурпарсь» (стихотворная свинья), «визь-кужым» (сила ума), «кылбуртчин» (словесный шелк), «кылпу» (словесное де-
рево?) и др. Нельзя не заметить, что кужым, кыл(бур) в этих неологизмах являются словообразующими основами и в какой-то мере отражают значимость, придаваемую в это время силе слова (поэзии).
Эрик использовал оригинальные метафоры, расширяя за счет них смысловое пространство своих строк: «Мынам паласькиз улон ком» (букв. с меня сошла кожура жизни); «понэмын кус пулсы кык ар» (букв. заткнуты за пояс два года); «эшъяськи тодонлык коосын» (букв. подружился с жерновами знаний); «улон шепез пинямы куртчиськом» (букв. закусываем в зубы жизненный колос).
Поэт разнообразил рифмическое созвучие своих поэтических строк, в том числе за счет неточных и каламбурных рифм: кышкатэк - вамыштэт, дуринчи - кылбуртчин, альтэ - портэ, уртче - куртчет, чильтро - китрос, пычалме -пачылме, весяк - кесяд, турба - курбон, из борды - эн пырды, сьод чипей -пось чупен, веськресто - сэсто.
Очевидна работа Эрика над звуковой инструментовкой своих произведений. Многие стихи из сборника «Кылбурстрой» автор насыщает звуком р, создающим рокочущий, грохочущий эффект, к примеру: «Туннэ / Чукна нырысьсэ ортчиз / Турксиб паровоз - / Сибирь - Туркестан. / Солэн сьораз Сельмашст-рой / Аслэсьтыз куаразэ гудыртэ, / Тракторстрой / Пурысьтам / Лудъёсыз, улонэз бугыръян / Кужымзэ возьматэ» (Сегодня / Утром впервые прошел / Турксиб паровоз - / Сибирь - Туркестан. / За ним Сельмашстрой / Гремит своим голосом, Тракторстрой / Показывает свою силу / Взрыхления серых полей, жизни) [11. С. 48]. Напротив, в любовных стихах используется перекличка звуков, создающих эффект нежного, тихого шелеста-шепота: «Шашыос лушкемен шудыку...», «Чупчиын чапкиськоз сьод чипей, /Посектом, кисьмалом пось чу-пен...» (В Чупчи ударится о воду щука, / Вспыхнем, разомлеем в горячем поцелуе.) [13. С. 59].
Систематизируя вышеизложенное, можно отметить, что творческая активность поэта пришлась на 1928-1930, 1932-1934 гг. В 1930 году Эрик истово доказывает свою верность пролетарским социалистическим идеалам. Поэтому в сборнике «Кылбурстрой» сосредоточены стихи классово-идеологического звучания с присущей им абстрактной патетичностью, митингово-ораторскими интонациями. Отдаваясь во власть злободневных проблем, поэт использует «железную» («стальную») образность, активно эксплуатирует мотив врага, прибегает к императивности, призывности, характерной для лозунгов, плакатов, рапортов. Наблюдается доминирование обобщенного образа «мы». Поэт практикует обращение к жанру политического памфлета, в котором с беспощадным сарказмом обличает приверженцев старой жизни.
Во второй книге интонации поэта заметно теплеют. Автор как будто возвращается к изначальной лирической манере, значительно больше уделяя внимания интимным переживаниям героя. Само название книги «Чукна» («Утро») говорит о преобладании жизнеутверждающего пафоса. Акцент с внутреннего врага переносится на внешнего, чему, конечно же, помимо общей идеологии, способствовал и опыт военной службы А. Эрика. Тем не менее «Чукна», в целом, продолжает тенденции первого сборника. Так, личные, любовные чувства непременно связываются с борьбой за новую жизнь, с ударным трудом во имя буду-
щего. И хотя лирический субъект здесь менее конфликтен и агрессивен, однако явно прослеживается его однолинейная, одномерная ориентированность на ценности социального плана. Руководствуясь мыслью о действенности искусства, автор наделил все свое творчество боевым характером, призывным духом.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ
1. Багай А. Александр Эрик // Удмурт коммуна. 1936. 14 янв.
2. Бутолин А.С. Поэзия но классовой нюръяськон // Вормон. Кылбур сборник. Ижевск, 1935. 21-23-тй б.
3. Васильев И.Е. Творчество В. Маяковского: мутации авангардной поэтики // Текст. Поэтика. Стиль: Сб. науч. ст. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003. С. 249-274.
4. Герд Кузебай. Люкам сочинениос. Куать томен. 3-тй том: Веросъёс, повесть, пьесаос, статьяос, научной ужъёс, гожтэтъёс / Люказ, азькыл гожтйз но валэк-тонъёс сётйз Ф.К. Ермаков. Ижевск: Удмуртия, 2004. 328 б.
5. Кузнецов Н.С. Шимес пеймытысь. Ижевск: Странник, 1992. 303 б.
6. Медведев Г.С. Зэмос выльдйськон понна // Пролетар литература понна: Критика сборник. Ижевск: Удгиз, 1932. 26-32-тй бамъёс.
7. Пантелеева В.Г. Тема любви в удмуртской лирике: инварианты и метаморфозы // Движение эпохи - движение литературы. Удмуртская литература XX века: Учеб. пособие / Под ред. Т.И. Зайцевой и С.Т. Арекеевой. Ижевск: Изд. дом «Удмуртский университет», 2002. С. 168-188.
8. Петров М.П. Кылбуръёс но кырзанъёс. Ижевск: Удмуртгосиздат, 1939. 102 б.
9. Писатели и литературоведы Удмуртии: Биобиблиографический справочник / Сост. А.Н. Уваров. Ижевск: Ассоциация «Научная книга», 2006. Изд. 2-е, расшир. и доп. 220 с.
10. Поздеев П.К. Выльысь калык полын // Кенеш. 1994. № 4. 52-54-тй б.
11. Шкляев А.Г. Чашъем нимъёс: Репрессия улэ шедем писательёс сярысь. Соослэн кылбуръёссы, веросъёссы, пьесаоссы, статьяоссы. Ижевск: Удмуртия, 1995. 448 б.
12. Эрик А. Кылбурстрой: Кылбуръёс. Ижкар: Удгиз, 1931. 52 б.
13. Эрик А. Чукна: Кылбуръёс. Ижевск: Удгиз, 1935. 152 б.
Поступила в редакцию 02.02.07
S. T. Arekeeva
Peculiarities of A. Eric's poetry
The article deals with the peculiarities of A. Eric's poetry and focuses on the analysis of themes and imagery employed by the poet. The author of the article traces the paradoxes of his creative work and singles out the contradictive and dramatic moments of his biography.
Арекеева Светлана Тимофеевна
ГОУВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Россия, г. Ижевск ул. Университетская, 1 (корп. 2) E-mail: lanasvet@udm. ru
