CC BY
162
ИСТОРИЯ КУЛЬТУРЫ
М. В. Лескинен (Москва)
Туранская теория Фр. Г. Духиньского и ее критика в контексте складывания концепции «великорусскости» в российской науке
В статье рассмотрены основные положения концепции происхождения великорусов, выдвинутой польским ученым Фр. Г. Духиньским в 1850-1860-е гг., и реакция на них российского научного сообщества. Полемика с Духиньским, носившая более политико-идеологический, нежели научный характер, проанализирована с точки зрения формирования представлений об этногенезе великорусов в контексте конструирования идей русскости.
Ключевые слова: Фр. Г. Духиньский, туранская теория, этногенез восточных славян, происхождение великорусов, история российской этнографии XIXв., великорусская этничность.
Обострение «польского вопроса» в связи с Январским восстанием 1863 г. актуализировало в российской научной публицистике поиски «польской интриги». В центре их внимания вновь, как и в 1830-е гг., оказался комплекс проблем, которые с конца XVIII в. обсуждались в связи с разделами Речи Посполитой: об общем славянском прошлом и этногенезе славян, цивилизационном выборе народов, принадлежащих к разным христианским конфессиям, об исторической миссии поляков и русских и т. д.1 Основным методом осмысления стало масштабное сравнение двух племен: поляки и русские выступали своеобразными антиподами в славянском мире, представляя противоположные культурно-исторические модели в границах единой христианской европейской цивилизации.
Нельзя не вспомнить, в частности, об историософской концепции Адама Мицкевича, изложенной им в парижских «Лекциях о славянской литературе» в 1840-х гг. Антагонизм поляков и русских стал неизбежен, по Мицкевичу, когда первичные славянские начала в русских подверглись сильному изменению из-за этнической (физической) метисации. Одним из источников такого резкого различия стало, как полагал поэт, смешение славянской крови с финской и монгольской - в великорусском племени. Мицкевич был убежден в том, что великорусы вследствие этого оказались лишены многих архаических славянских добродетелей, сохранившихся без изменений в поляках: «В
северной России финны, находясь в постоянных сношениях со славянами, вступили с ними в тесный союз... Несчастный и мрачный финн рожден для послушания или разрушения. Он встретил в славянине высшее существо и соприкосновением с ним унизил его. Финн, взятый в отдельности, всегда раб: как орудие в руках более могущественного фактора, он становится деспотом и разрушителем»2. Поэт писал и о воздействии монгольского субстрата на завоеванное население Северо-Восточной Руси. Если финская кровь придала великорусам качества ее духа - «понурого и мрачного», то монгольское влияние выразилось в «слепом повиновении власти, вызывающей страх»3. Лекции польского поэта во Франции оказали заметное влияние на научные взгляды европейских ученых - прежде всего в контексте актуальных для второй половины столетия расовых теорий.
Возобновившаяся в России в 1860-е гг. полемика о польском вопросе4 активно поднимала прежние темы, но теперь, в связи с развитием научной этнографии, переформулировала их в ином ракурсе: различия поляков и русских рассматривались как сформированные совокупностью в первую очередь природно-климатических (географических и антропологических) условий, а не историко-политиче-скими или конфессиональными факторами. Доминирование биоло-гизаторских объяснительных концепций над социологизаторскими активизировало дискуссию о врожденных и передающихся по крови племенных особенностях, которая в 1860-1870-е гг. велась в поле разработки классификаций человеческих сообществ и методов их обнаружения путем типизации. В российской общественной мысли и этнографии пореформенного периода важное место занимали вопросы этнокультурной специфики великорусской «отрасли русского народа», которая реконструировалась в различных областях материальной культуры и быта и выявлялась в племенном / этническом характере, политических формах государственности, социальной жизни, в менталитете, обычном праве и т. п. Согласно сложившимся в российской науке представлениям, великорусское племя обрело свои физические, этнокультурные, хозяйственные и политические отличия от двух других восточнославянских вследствие климатических условий (суровая природа, неплодородная нечерноземная область земледелия), социокультурных особенностей (крепостное право, православное вероисповедание, традиции самодержавной государственности), а также - это следует подчеркнуть - в результате антропологической и культурной ассимиляции с финно-угорскими народами. Последняя расценивалась как важный и все еще незавер-
шенный компонент колонизации, в ходе которого формировалась великорусская народность как ядро русской нации. Колонизация и сопутствующая ей метисация, как известно по трудам С. М. Соловьева и В. О. Ключевского («История России есть история страны, которая колонизуется»), объявлялись главным историческим и госу-дарствообразующим процессом на землях Северо-Восточной Руси5, а проблема отличительных особенностей великорусов, малорусов и белорусов анализировалась в поле изучения этногенеза великорусского племени.
При этом никто не отрицал «вереницы разноплеменных смешений», в результате которой оно сложилось, но научных версий метисации было несколько. Оценка результата антропологического объединения / слияния зависела главным образом от позиции исследователя и от его восприятия расовой и антропогеографической теорий. Вторая, в частности, обосновывала прямолинейную и обязательную зависимость облика, склада характера и типа хозяйственной деятельности от природных условий, - следовательно, приобретение славянами Восточной Руси некоторых качеств, умений и черт психотипа финно-угров вполне могло быть объяснено воздействием природно-климатических условий, схожим образом воздействовавших на представителей разных племен. Так полагал, в частности, этнограф-славянофил А. Ф. Риттих. Обосновывая данный тезис, он подчеркивал, что предприимчивость, сметку и крепость духа великорусы обрели, осваивая земли обитания финских народов6. Об этом писал и В. О. Ключевский в своем очерке о характере великоросса7. Но историк усматривал воздействие финского («чудского») элемента еще и в физических особенностях, в фенотипе8. Некоторые исследователи, исходя из этого, настаивали, что великорусов как чистого антропологического типа, вследствие ассимиляции, не существует во-все9. Тот факт, что «великорусская народность образовалась из смешения славянских поселенцев, пришедших с запада и юго-запада, с различными племенами финскими, монгольскими, тюркскими»10, рассматривался как этноисторический; дискуссии шли вокруг последствий и степени заимствований в разных областях (во внешнем облике, характере, склонностях и т. п.).
А. П. Щапов сформулировал проблему более жестко, предлагая различать политическую историю «жителей Русской земли», подданных Московского / Российского государства (т. е. русской нации), и этнографическую историю великорусского племени: «Когда мы говорим - история великорусского народа, то... прежде всего рождается
вопрос: да будет ли то история великорусского народа, когда, обозревая полный цикл фактов ее исторической жизни, мы то и дело будем встречаться. с многочисленными, разнообразными племенами финскими и турко-татарскими, которые и доселе еще населяют целые области и сплошными массами пестреют среди русского народонаселения? Будет ли та история одного великорусского народа, когда мы неизбежно будем говорить о целых царствах инородческих.»11 И сорок лет спустя А. Ивановский утверждал: «Русские, соприкасаясь на громадном пространстве своего расселения с целым рядом инородческих племен, во многих местах успели подвергнуться большему или меньшему влиянию инородческой крови, и анализ физических черт русских, произведенный только на них одних, не был бы в состоянии с необходимой точностью уяснить. значение всех тех элементов, из которых слагается тот или иной антропологический тип»12. Более категорично высказывался на эту тему в конце столетия П. Н. Милюков - представитель новой генерации историков: «Гораздо больше, чем "кровь", в создании современных национальностей должна была участвовать "природа", окружающая обстановка, то есть главным образом климат, затем почва и другие географические условия»13.
Независимо от происхождения и политических взглядов российские историки и антропологи, этнографы и филологи не сомневались, что финский субстрат оказал значимое влияние на формирование великорусского племенного своеобразия14. На рубеже XIX и ХХ столетий антропологи расценивали концепцию формирования великорусского племени из нескольких этнических типов путем метисации славян и финно-угров как общепризнанную15. Дискуссионным, однако, был вопрос о том, какие именно черты привнесли финно-угорские элементы в великорусский фенотип, характер и в «умственные и нравственные способности» и как оценивать конечный результат этого слияния. Объяснения по-прежнему зависели от оценки процесса физического слияния разнородных племен и от интерпретации состояния начальных племенных стихий (включая видение расовой дифференциации).
Д. Н. Анучин, например, не сомневался, что слияние с инородческим элементом в различных сферах не помешало великорусам сохранить и свой язык, и свою «народность» (то есть этнокультурную самобытность), но не могло не оставить отпечатка на антропологическом типе: «.должно было оказать известное влияние на видоизменение первоначального типа, какой представляли в своем сложении и облике русско-славянские племена прежде их утверждения на тер-
ритории финнов»16. В словаре Южакова первого десятилетия ХХ в. в статье «Великоруссы»17 констатировалось как доказанный факт, что первое столкновение славян с финно-уграми произошло в V-VII вв., а позже, покорив, «славяне частично уничтожили их, а частью поглотили и сами слились с ними, восприняв от них некоторые физические, лингвистические и психические черты, и составили с ними в конце концов одно этническое целое - великорусское племя»18.
В энциклопедии бр. Гранат также подчеркивалось, что восточные славяне подвергались «смешению» с тюркскими и финскими племенами, «испытав на себе сильную примесь инородческих элементов»; причем великорусский тип «усвоил себе известную долю» прежде всего «элементов» финского происхождения. малорусский - тюркского, а белорусский, хотя и подвергся влиянию литовцев и поляков, менее других подвергся метисации19. В другом издании после обширного фрагмента об этногенезе великорусов делается заключение о незначительности финского влияния, ведь «примесь слившихся. инородческих (финских) элементов оставила, несомненно, и свои следы, хотя настолько слабые и неясные, что современные антропологи и лингвисты с трудом различают их. Во всяком случае великороссы не являются народностью безусловно чистой.»20
Возвращаясь к теориям происхождения финно-угорских племен, следует отметить, что мнение о том, что финно-угры не могут быть отнесены к цивилизованным или историческим (то есть имеющим традиции государственности) народам, было распространено, хотя и не доминировало, в российской научной и общественной среде. Но вопрос о слиянии славянских и инородческих (то есть неславянских) племен, оставаясь актуальным, в целом функционировал в ином поле оценок и суждений - в сфере исследований межэтнических взаимодействий внутри полиэтничной и поликонфессиональной Российской империи, в которой только шел процесс нациестрои-тельства, он трактовался иначе.
В данном контексте следы «польской интриги» усматривали в теории происхождения великорусов, именуемой (как и расовая концепция происхождения финно-угров) ее автором «туранской». Создателем ее принято было считать Франчишека Генрика Духинь-ского - польского историка и этнографа, родившегося на Украине, долгое время жившего в Киеве и эмигрировавшего из Российской империи во Францию в 1846 г., где позже он и сделал научную карьеру21. Активно занимаясь политической, исследовательской и общественно-публицистической деятельностью, польский и украинский
патриот Фр. Г. Духиньский был избран вице-президентом Французского этнографического общества и членом других научных обществ Франции22. Известность в широких кругах он получил благодаря этнографическим и историософским трудам по истории славян, прежде всего - западных и восточных.
Одна из его главных книг посвящена сравнительной истории Польши и России («Москвы»)23. В ней он подробно реконструировал различия двух славянских племен по целому списку параметров (пространство обитания и климат, внешний облик/фенотип, этнический характер, политическое устройство, обычаи и духовная жизнь и др.). В своих заключениях он пришел, однако, к давно и до него не раз обсуждаемому в польской научной и публицистической литературе выводу о том, что «Москву» и «Польшу» (в расширительном значении каждого из понятий) разделяет прежде всего происхождение государство-образующего племени, «кровь». Славян Духиньский относил к европейским народам арийского происхождения, а «москалей» (великорусов) - к туранским, то есть к финно-уграм. Он исходил из того, что «Новгород, Смоленск и восточные берега Днепра являются границей всех тех областей, в которых обитают единые европейские народы, которые отличны от москалей, - то есть северная часть Новгородской губернии, восточная часть Тверской и Смоленской губерний, а также западные границы Калужской, Орловской (в. русле Десны) губерний, Курской и часть области войска Донского - их обитатели относятся к уральским народам, к которым они и принадлежат по происхождению»24. «Москва» для Духиньского - по всем географическим, климатическим, почвенным, гидрографическим и даже ботаническим признакам - это Азия25 (даже «направление» Волги и всех рек ее бассейна - Оки, Камы, Тверцы, Москвы, Угры «выдает», по его мнению, принадлежность «Москвы» к «азиатской системе»26), а Скандинавию с Финляндией и Прибалтику Фр. Духиньский включал в Европу.
Однако не только географическая принадлежность разделяет «москву» / великорусов и славян; автор причислял малорусов и белорусов к индоевропейцам, подчеркивая их антропологическое и культурное родство с поляками, а великорусов относил к «уральской расе» (представителями которой являются «финны-чудь» и «турки»). Первоначальное наречие великорусов польский автор убежденно именовал туранским, а славянский представлял как искусственно созданный на основе очень позднего освоения церковнославянского, то есть «заимствованный». Наименование же «Русь» он полагал несправедливо присвоенным «москалями», в то время как истинными
обладателями этого имени следует считать обитателей Малой, Белой, Червонной и Черной Руси - то есть малорусов и белорусов. Ту-ранской традицией правления Духиньский называл и самодержавие («царат»), такая политическая форма, по его мнению, была несвойственна арийским европейским племенам. Важный признак принадлежности к арийству польский ученый видел, в частности, в наличии и сохранении индивидуальной собственности - в отличие от «коммунизма» туранства, предпочитающего коллективные ее виды.
Рассматривая племенные свойства разных групп, именуя их природно-социальные специфические формы «стихиями» (в значении «склонности»), Духиньский убеждал читателей, что «у славян земледельческая стихия господствует над всеми другими стихиями. У москалей наоборот - скотоводческая (или пастушеская. - М. Л.), торговая (или купеческая. - М. Л) стихия преобладает, о чем ныне всем известно»27; «туранцы - народы кочевые и пастушеские, славяне - земледельческие и оседлые»28, - так в соответствии с архаической дихотомией, восходящей еще к эпохе Просвещения, классифицировал народы Духиньский. Подтверждение этому он находил в различных свойствах великорусов - в частности, в стремлении к колонизации или в отсутствии «тяги» к городской жизни, вследствие чего в «Москве» с ее обширными пространствами так мало горо-дов29, а также в особенностях материальной культуры - например, в пищевых пристрастиях, национальной кухне и т. п.
Концепцию Духиньского можно считать оригинальной лишь с очень значительными допущениями - особенно в части «туранизма». Он, по сути, объединил две этногенетические концепции. Первая -собственно туранская теория - доминировавшая начиная с 1850-х гг. версия классификации финно-угорских народов, согласно которой их вместе с тюркскими народами относили к туранской группе. Вторая -идея о смешанном славяно-финском антропологическом типе великорусской отрасли русского (восточнославянского) народа. Отказывая великорусам в «славянскости», он отверг и родство их с другими восточными славянами, доказывая антропологическую и культурную близость малорусов и белорусов с поляками на почве их арийства.
На протяжении XIX в. европейские ученые предлагали несколько гипотез расовой принадлежности финно-угорских народов: в первой половине столетия сменяли друг друга концепция монголоид-ности финно-угорских племен (Ф. Блюменбах), номадийская (Ж. Кювье) и туранская30 теории (Р. Раск, С. Нильсон, Р. Кайзер, А. Ретциус, П. Брока, И. Деникер и др.). Согласно последней финно-угорские
народы (раса) являются переходными между монголоидами и европеоидами, а уральская и алтайская группа, в которую входили в том числе монголы и тюрко-татары, объединялись в одну.
Соотношение расового деления с лингвистической классификацией было характерной чертой таксономии человеческих обществ, так как языковой критерий вплоть до 1880-х гг. рассматривался как важнейший - отсюда появление таких синонимических пар понятий, как «туранская раса» / «туранский язык» или «славянская раса» / «славянский язык». В то время не вызывал сомнений факт, что великорусское наречие как одно из русских - славянское, и по этому признаку великорусов (как «отрасль» русского народа, то есть восточных славян) относили безоговорочно к славянской группе. В то время как по классификациям 1860-1870-х гг. туранская семья языков разделялась на самоедскую, финскую, татарскую, монгольскую и тунгусскую группы31.
Однако антропологическая теория, обнародованная А. Ретциусом в 1842 г. и разделяемая его французскими современниками-антропологами, производила классификацию по физическим параметрам, исходя из формы черепа и величины лицевого угла. Группы и общности делились на долихоцефальных (длинноголовых) и брахицефальных (короткоголовых). К первым относили древних германцев, кельтов, римлян, греков, индусов, персов, арабов и евреев (арийская раса), ко вторым - финно-угров, европейских турок, албанцев, басков, древних этрусков, латышей и славян (кельтско-славянская раса). Именно эта теория дала основание гипотезе о том, что великорусы - как славяне -не являются в строгом смысле европеоидами, а могут быть отнесены к туранской расе монголоидного или смешанного типа. Так, славянский антропологический тип (т. е. физическая раса) оказался включен в финно-угорскую группу, в то время как по языку и культуре славянская принадлежность к европейским народам романо-германского корня не вызывала сомнений. Но согласно антропологической версии туранизма по Ретциусу так же обстояло дело и с поляками, и с малорусами и белорусами и др. Хотя самого Ретциуса не очень волновала проблема соотношения антропологических параметров с языковыми данными, вопрос о том, какие народы следует относить к арийским, тем не менее, время от времени обострялся.
Все перечисленные концепции происхождения финно-угров роднила идея о том, что предки финно-угорских народов не были индоевропейцами. Финский ученый М. А. Кастрен, пытавшийся опровергнуть эти предположения на лингвистическом материале, в итоге признал родство
финно-угорских и монгольских языков32. В европейской антропологии (О. Пешель, Ф. Мюллер) его выводы расценили как убедительнейшее доказательство монголоидности финнов33. И хотя позже их стали рассматривать как промежуточное звено между европейской («кавказской») и «желтой» расами, понимая иначе и туранскую расу (как смешанный расовый тип), а также «смягчали» грубость расистских оценок предположением, что сходные природные условия могли выработать близкие этнические типы (Д. К. Притчард34), гипотеза об их азиатском происхождении опровергнута до начала ХХ в. не была. Поэтому возникает закономерный вопрос: отчего идеи Фр. Г. Духиньского вызвали, с одной стороны, активную поддержку в кругах французских интеллектуалов35, а с другой - столь резкое отторжение в российском обществе и среди ученых? Ведь туранская теория в отношении финнов не вызывала ни отрицания, ни бурных дискуссий, оставаясь лишь предметом теории и корректировки таксономических систем. То же касается и концепции метисации великорусов / слияния их с финно-уграми, к 1880-м гг. ставшей в российской этнографии и антропологии общепринятой36.
При всей эмоциональности реакции, версия туранской теории Фр. Г. Духиньского в России не была воспринята в качестве серьезной научной идеи, потому мы не встретим серьезного ее опровержения, несмотря на то, что на страницах публицистической и учебной литературы концепция польского ученого упоминается очень ча-сто37. Н. И. Костомаров в статье в журнале «Основа» «Две русские народности» (1861) писал: «Поляки, а за ними и западноевропейские ученые, составили теорию, которая признает в великорусском народе такую большую примесь, что называет этот народ принадлежащим к туранской расе, смешавшимся несколько со славянской. Так как люди, проводившие эту теорию, совершенно не были подготовлены для обсуждения такого важного предмета, поэтому и теория их не имеет никакого научного достоинства»38. Эта реакция была обусловлена не только открытой русофобией и политическими взглядами польского патриота, но прежде всего аргументацией и методологией автора. Духиньский применял культурно-антропологические аргументы для того, чтобы доказать необходимость возрождения Речи Посполитой в ее границах 1772 г., до разделов, то есть включая украинские и белорусские земли, отошедшие к России. Это было бы восстановлением не только исторической справедливости, но и племенного неразрывного единства славян; польское государство в этом случае вернулось бы к своей мессианской роли, сформулированной еще в эпоху формирования сарматской идеологии: быть оплотом Ев-
ропы в защите ее веры и цивилизации от восточных / азиатских еретиков и варваров39. Эти идеи получили поддержку французского научного сообщества и польских деятелей национально-освободительного движения. Именно такой контекст породил фон заведомого неприятия сочинений Духиньского, в которых система доказательств особенно явственно обнаруживала свой идеологический подтекст.
Первые отклики на концепцию Духиньского в российской периодической печати появились из-под пера тех, кто занимался проблемами великорусского и малорусского этнокультурного своеобразия и различий. В 1861 г. о Духиньском упомянул Н. И. Костомаров40. Конечно, он в первую очередь отверг идею племенного и цивилиза-ционного родства поляков и малорусов как основания для будущего объединения их в границах единого польского государства. Он категорически отказывался принять утверждения как об этнокультурном разъединении малорусов и великорусов, так и о племенном и цивили-зационном единстве русинов-малорусов и поляков, которые Духинь-ский аргументировал историей топонимов и этнонимов. Н. И. Костомаров же утверждал, что «название "Русь" - не местное, а общее для всей суммы земель восточных славян. Сначала имя Руси давалось земле полян (земле Киевской), где зародилось зерно этой связи, а потом оно перешло на все земли, вошедшие в эту связь. Русь Червонная была земля русская, точно также как и Рязань, и Великий Новгород, и Псков, и Тверь, и Полоцк, - все они были связаны одинаково сознанием единства, верою, книжным языком, сходными основами общественного устройства и институциею единого правительственного рода»41. Историк резко выступил не столько против включения великорусов в финно-угорскую антропологическую группу, сколько против оппозиции арийцы / туранцы, соотносимой с хорошо известными и активно применяемыми в этнографических классификациях категориями-дихотомиями цивилизация / варварство, культура / дикость, право / беззаконие, демократия / тирания, свобода / рабство, которые применялись к противопоставляемым хозяйственно-культурным типам «оседлые земледельцы / кочевники-скотоводы» и др. Н. И. Костомаров оспаривал гипотезу Духиньского как ошибочную, опираясь на языковой критерий как главный в этническом определении и ничуть не отрицая процесса метисации великорусского типа; историк, как и многие другие, не считал влияние финского физического типа на великорусов негативным с точки зрения исторической эволюции или этнических свойств. При этом он выступал и против расовых предубеждений: «.не раз думали унизить великорусов, провозвещая, что
они - не славяне, а финны. Если б это была и правда, то разве есть в этом что-либо унизительное? [...] Для великорусов не составляло бы ни малейшего стыда быть финнами, татарами, хоть калмыками, если бы они действительно ими были. Великорусы - не финны, а славяне, потому что не знают финских наречий, а говорят славянским. Правда, крови финской много вошло в великорусскую, но она ассимилировалась славянскою. Подмесь финского племени не осталась без некоторого влияния на материальный и интеллектуальный строй великорусского народа, но господство осталось за славянской стихией. финского элемента вошло в великорусскую народность не столько, чтоб даже физиологически можно было назвать великорусов более финнами, чем славянами»42.
Позже вышли статьи, которые можно расценивать как своеобразные рецензии на идеи Фр. Духиньского (но не на его книги непосредственно); две из них (А. Н. Пыпина и И. А. Бодуэна де Куртенэ) были опубликованы четверть века спустя - в связи с празднованием 50-летнего юбилея ученой деятельности Фр. Духиньского43. Лингвист Бодуэн де Куртенэ расценивал причисление великорусов к фин-но-уграм по языку как однозначно научно несостоятельное, а Пы-пин, подробно разбирая тезисы и аргументацию польского этнографа, анализировал их в контексте сложной истории польско-русских отношений, утверждая, что эта теория «была внушена не каким-либо подобием науки, а лишь безграничной племенной ненавистью. чтобы дать исход накопившейся вражде»44. А. Н. Пыпин писал, что данная концепция является следствием польской неприязни к России и русским как поработителям Польши не только в связи с разделами Речи Посполитой, но и как результат развития идей польского мессианизма и национальной мифологии польских патриотов.
Напомним, что в учебной и научной литературе 1860-1890-х гг. отклики на туранскую теорию происхождения великорусов именно в версии Фр. Духиньского встречались очень часто. Любые гипотезы о неславянских корнях великорусского племени ассоциировались именно с враждебными «происками» поляков и приписывались польским патриотам. Например, появление туранской теории происхождения великорусов И. Д. Беляев в 1862 г. трактовал так: «Еще недавно большая часть западноевропейских журналов и газет, по команде польских эмигрантов, общим хором утверждала, что мы великорусы, никто другой как татары, скифы, финны, гунны, тураны и чуть не турки, даже хуже турок. Да и в настоящее время между западными европейцами еще много охотников верить сим подобным толкам
и россказням»45; или: «.нынешние крики польских эмигрантов с товарищами о каком-то монгольском и татарском происхождении великорусов есть ни больше ни меньше как горячечные бредни, ни на чем не основанные, свидетельствующие только о непомерной злобе современных поляков»46. Упоминал об этой концепции и К. Д. Кавелин (1866). Он также был уверен в том, что именно польские деятели извратили гипотезу о финской крови в великорусах, сделав ее орудием целей, далеких от науки и исторической достоверности47. И в словаре под редакцией И. Н. Березина (1875) указывалось, что «новейшие польские писатели. утверждают, будто великорусское племя - туранское, смесь финского и других азиатских племен, а не славянских, между тем как в действительности число великороссов славянской крови в пределах Великой России уже с древних времен было весьма значительно. ,.»48 Антрополог А. П. Богданов полагал, что даже краниологические (из данных археологии) и антропологические материалы в состоянии стать аргументами для доказательства слияния славян как с финнами, так и с тюрками: «Кому захочется провести теорию урало-алтайского происхождения русских, тот пусть подберет черепа из тех местностей, в коих в русское народонаселение вошли обрусением племена сказанного происхождения. Для ищущего своего благополучия в туранском происхождении русских тоже найдутся подходящие местности и подходящий материал, который на первый взгляд будет даже казаться не подтасованным нарочно»49. «Польский след» появления туранской теории происхождения великорусов подробно разбирали и Э. Реклю в этнографическом описании народов Российской империи50, и Д. Н. Анучин в статье «Великоруссы»51. Складывается впечатление, что и сам термин «туранская теория», дефиницию которого в нормативных текстах XIX в. нам обнаружить пока не удалось, соотносился именно с концепцией Духиньского, а не с расовыми классификациями западноевропейских антропологов или лингвистов.
Большая часть российских историков доказывала несостоятельность подобных концепций, усматривая в ней лишь идеологические мотивы. И. Д. Беляев категорически заявлял, что «.мы не турки, не татары, не гунны, не какие-то тураны, - это ясно как светлый день, этому неумолкающий свидетель - история. ни татарского, ни турецкого, ни какого-то туранского переселения в здешний край история не ведает, и его никогда не было на самом деле. Вся азиатчина, которую польские крикуны навязывают нам в родоначальники и предки, или только держалась временно на южных степных окраинах нынешней Российской империи, или только проходила через русские земли, не
оставляя на них следа»52. Заключительным этапом такой рецепции идей польского исследователя можно считать статью о нем в энциклопедии Брокгауза и Ефрона53, автор которой констатировал: «.теория Духинского представляет собой лишь стремление облечь в форму научной системы политические мечтания и чувства польской эмиграции.. ,»54 Политическая и идеологическая подоплека и данной концепции, и ее отторжения, таким образом, понятны, однако следует еще обратиться к научно-этнографическому дискурсу данной полемики.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Хорев В. А. «Польский вопрос» в России после восстания 1863 г. // Хорев В. А. Польша и поляки глазами русских литераторов. М., 2005. С. 78-101; Долбилов М. Полонофобия и политика русификации в СевероЗападном крае империи в 1860-е гг. // Образ врага. М., 2005. С. 127-174; Piczugin D. Zakladnicy historii - u zrodel negatywnego stereotypu Polski i Po-lakow w literaturze rosyjskiej / Red. A de Lazari. Warszawa, 2006. S. 339-410; Долбилов М. Д. Поляк и имперском политическом лексиконе // «Понятия о России». К исторической семантике имперского периода. В 2-х т. М., 2012. Т. 2. С. 292-339; Лескинен М. В. Польский характер в российской этнографии XIX в. // Отечественные записки. 2014. № 4 (61). С. 112-130.
2 Мицкевич А. Из курса славянских литератур, читанных в «College de France» // Мицкевич А. Соч.: В 5 т. / Под ред. Н. А. Полевого; пер. с фр. Р. Сементковского. СПб., 1882. Т. 3. С. 250.
3 Подр. об этом: Софронова Л. А. Автопортрет славянина // Со-фронова Л. А. Культура сквозь призму поэтики. М., 2006. С. 513; Ларионова Е. О. Курс лекций Адама Мицкевича в Collège de France: «Русская идея» в зеркале польского мессианизма // К истории идей на Западе. «Русская идея». СПб., 2010. С. 184-205.
4 Аржакова Л. Российская историческая полонистика и польский вопрос в XIX в. СПб., 2010.
5 Соловьев С. М. История России с древнейших времен // Соловьев С. М. Соч.: В 18 кн. М., 1988. Кн. I. Т. 1. С. 59; Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. 1 // Ключевский В. О. Собр. соч. В 9 т. М., 1987. Т. I. Лекция II. С. 50.
6 Риттих А. Ф. Этнографические очерки Харьковской губернии. Харьков, 1892. С. 8.
7 Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. 1. Лекция XVII. С. 295-297.
8 Там же. С. 299-303.
9 Богданов А. П. Антропологическая физиогномика // Русская расовая теория до 1917 г. Сборник оригинальных работ русских классиков: В 2-х вып. / Под ред. В. Б. Авдеева. М., 2004. Вып. 1. С. 134.
10 Реклю Э. Европейская Россия // Реклю Э. Земля и люди. Всеобщая география. В 19 т. СПб., 1883. Т. V. Вып. II. С. 15.
11 Щапов А. П. Общий взгляд на историю великорусского народа. Вступительная лекция А. П. Щапова, читанная им в Университете 12 ноября 1860 г. // Щапов А. П. Неизданные сочинения. Казань, 1926. С. 12-37.
12 Ивановский А. Об антропологическом изучении инородческого населения России // Русский антропологический журнал. 1902. Кн. IX. Т. 1. № 3. С. 114.
13 Милюков П. Н. Очерки истории русской культуры: В 4 ч. СПб., 1901. Ч. 3. Вып. 1. Национализм и общественное мнение. С. 4.
14 Лескинен М. В. Проблема ассимиляции финно-угорских народов в обосновании концепции «Волга - русская река» во второй половине XIX в. // Ежегодник финно-угорских исследований. 2013. Вып. 4. С. 91-105.
15 Воробьев В. Великорусы. Очерк физического типа // Русская расовая теория. Вып. 1. С. 165.
16 Великоруссы // Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. Е. Эфрона. В XLI т. (82 полут.) СПб., 1892. Т. Vа (п/т. 10). С. 829 (автор - Д. Анучин).
17 Великоруссы // Большая энциклопедия. Словарь общедоступных сведений по всем отраслям знания / Под ред. С. Н. Южакова. СПб., 1901. Т. 4. С. 578.
18 Там же.
19 Россия. А. География и этнография России // Настольный энциклопедический словарь. Издательство Бр. А. и И. Гранат и К. 1-е изд. В 8 т. М., 1896. Т. VII. С. 4300.
20 Гл. V. Распределение населения Московской промышленной области и Верхнего Поволжья по территории, его этнический состав, быт и культура // Россия. Полное географическое описание нашего отечества. Настольная и дорожная книга для русских людей: В 22 т. (вышло 19) / Под ред. В. П. Семенова; под руководством П. П. Семенова и В. И. Ламанского. Московская промышленная область. СПб., 1899. Т. 1. С. 98.
21 Одна из немногих статей об идеях Духиньского принадлежит украинскому исследователю И. Рудницкому: Rudnytsky I. Franciszek Duchinski and his Impact on Ukrainian Political Thought // Harvard Ukrainian Studies. (1979-1980). Vol. 3/4. Part 2. P. 690-705.
22 Grabski St. Zycie i dzialalnosC literacka Franciszka Duchinskiego Kijowianina // Pisma Franciszka Duchinskiego. Rapperswyl, 19G1. T. I (Cz. pierwsza). S. VIII-XXIV; CzapskaM. Franciszek Henryk Duchinski // Polski Slownik Biograficzny. Warszawa, 1946. T. V. S. 441-443.
23 Duchiñski F. Zasady dzejów Polski i innych krajów slowianskich i Moskwy. 1S5S-1S6G. T. I-III; Duchiñski F. Dopelnienie do trzech czçsci zasad dziejów. 1863; Duchiñski F. Pologne et Ruthénie. Origine slave. 1861; Duchiñski F. Peuples Aryâs et Tourans, agriculteurs et nomads. 1884.
24 Duchiñski F. Kilka uwag wstçpnych // Pisma Franciszka Duchinskiego. Rapperswyl, 19G2. T. II. S. IV (Введение ко второй части «Основ истории Польши, других славянских стран и Москвы», в: Duchiñski F. Zasady dzejów Polski i innych krajów slowianskich i Moskwy // Pisma Fran-ciszka Duchinskiego. T. I-II. Rapperswyl, i9Gi-19G2 (T. I. Cz. pierwsza; T. II. Cz. druga i trzecia).
25 Duchiñski F. Zasady dzejów Polski i innych krajów slowianskich i Moskwy. Сz. II // Pisma Franciszka Duchinskiego. Rapperswyl, 19G2. T. II. S. 14.
26 Ibid. S. 25.
27 Ibid. S. 26.
28 Ibid. S. 2G2.
29 Duchiñski F. Zasady dzejów Polski i innych krajów slowianskich i Moskwy. Сz. III // Pisma Franciszka Duchinskiego. T. II.
3G От мифоэпического топонима «Туран» - полулегендарной страны к северо-востоку от современного Ирана, туранцами именовали представителей кочевых ираноязычных племен (Шуховцов В. Туран: к вопросу о локализации и содержании топонима // Взаимодействие кочевых и оседлых культур на Великом Шелковом пути. Алма-Ата, 1991). Расовая классификация совпадала с лингвистической, поэтому туранскими именовались этносы и этнические группы, язык которых причислялся к одной из самых древних групп - туранской или номадийской. Ее носителями в то время безусловно объявлялись финно-угорские народы, турки, татары, монголы, тибетцы и тамильцы и индийские аборигены. Подробнее см.: Brace Ch. L. The Races of the Old World. A manual of Ethnology. N. Y, 1863. Part I. Ch. VI. Turanians. P. 78-84. В словаре под ред. И. Н. Березина к туранским причисляются языки: i) алтайские, собственно финские, угорские или югорские, турецко-татарские; 2) монгольские или манчжурские; 3) дравидские. Подробнее см.: Язык // Русский энциклопедический словарь: В 16 т. СПб., 1879. Отдел IV Т. 4. C. 457.
31 Язык. С. 463.
32 Pentikäinen J. Castrénilainen 'pohjoisen etnografian' paradigma // Kaukaa Haettua. Kirjoituksia antropologisesta kentätyöstä / Toim. A. M. Vil-janen ja M. Lahti. Vammala, 1997. S. 224-237.
33 Kilpelainen J. I. Rotuteoriat lântisistâ suomalais-ugrilaisistâ kan-soista Keski-Euroopan antropologiassa 1800-luvulla ja suomalaisten reakti-ot niihin // Mongoleja vai germaneeja? - rotuteorioiden suomalaiset / Toim. А. Kemilâinen, М. Hietala, Р. Suvanto. Helsinki, 1985. S. 165-168.
34 Halmesvirta A. Anglo-amerikkalaisen antropologian, etnologian ja kieletieteen nâkemyksiâ suomalaisesta rodusta ja sen kulttuuritasosta evolutionistisen kultturikâsityksen valossa n. 1820-1930 // Ibid. S. 214-216.
35 Подробнее об этом: Rudnytsky I. Franciszek Duchinski.
36 Лескинен М. В. Великороссы/великорусы в российской научной публицистике (1840-1890) // Славяноведение. 2010. № 6. С. 3-17.
37 Необходимо подчеркнуть, что были и другие точки зрения. В частности, иного мнения придерживался А. И. Герцен, вписывавший туранскую теорию в анализ своего видения проблемы монгольского и азиатского влияния на русскую историю. Подробнее разбор его позиции см.: Majorova O. A Revolutionary and the Empire. Alexander Herzen and Russian Discourse on Asia // Between Europe & Asia: The Origins, Theories and Legacies of Russian Eurasianism / Ed. by M. Bassin, S. Glebov, M. Lau-relle. University of Pittsburg Press, 2015.
38 Костомаров Н. И. Две русские народности // Исторические монографии и исследования Н. Костомарова. В 16 т. СПб., 1872. Т. 1. С. 53-108. С. 78. Важно заметить, что фрагменты об антропологическом составе великорусского племени отсутствовали в первом, журнальном варианте статьи («Основа». 1861. № 3. С. 33-80) и в первом 20-томном издании.
39 Лескинен М. В. Мифы и образы сарматизма. Истоки формирования национальной идеологии Речи Посполитой. М., 2002.
40 Костомаров Н. И. Ответ на выходки газеты (Краковской «Czas») и журнала «Revue Contemporaine» // Основа. 1861. № 2. С. 121-135; Он же. Правда полякам о Руси. По поводу новой статьи в «Revue Contemporaine» // Основа. 1861. № 10. С. 100-112.
41 Костомаров Н. И. Ответ на выходки газеты (Краковской «Czas»). С. 122.
42 Там же. С. 127.
43 Z роwodu jubileuszu profesora Duchinskiego przez Jana Baudouin'a de Courtenay. Kraków, 1886; Пыпин А. Н. Тенденциозная этнография // Вестник Европы. 1887. № 1. С. 303-328.
44 Пыпин А.Н. Тенденциозная этнография. С. 303.
45 Беляев И. Д. О великорусском племени // Русская расовая теория до 1917 г. Вып. 1. С. 195.
46 Там же. С. 198.
47 Кавелин К. Д. Мысли и заметки о русской истории // Кавелин К. Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. М., 1989. С. 187-188.
48 Великая Россия // Русский энциклопедический словарь. СПб., 1875. Отдел 1. Т. 5. С 26.
49 Богданов А. П. Антропологическая физиогномика. С. 134.
50 «Некоторые польские патриоты, побежденные силой оружия на полях битв, хотели было доставить себе этнологическое вознаграждение и утешение, теоретически изгоняя своих победителей из мира славян и даже вообще из мира арийцев; для них и их восторженных друзей на западе две западнорусские народности суть не что иное, как областные разновидности польского племени, тогда как москвитяне - это монголы, татары, финны, замаскированные под заимствованным именем: они будто бы только с XII столетия начали говорить языком, до того времени им чуждым, и присвоили себе имя русских по приказу Екатерины II» (Ре-клю Э. Европейская Россия // Реклю Э. Земля и люди. Всеобщая география. В 19 т. СПб., 1883. Т. V. Вып. II. С. 14.) Э. Реклю подчеркивает, что с научной точки зрения подобные утверждения неверны.
51 Великоруссы // Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. Е. Эфрона. С. 829.
52 Беляев И. Д. О великорусском племени. С. 195.
53 Духинский // Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. Е. Эфрона. Т. IX. СПб., 1893. С. 251.
54 Там же.
M. V. Leskinen
Turanian theory of Franciszek Duchinski and its critics in process of creation the «Great Russians» ethnicity in Russian thought
The article deals with the basic ideas of the Turanian theory created by Fr. H. Duchinski in 1850-60-s. The focal point is the response discussion about origin's conceptions of Eastern Slavs and especially of Great Russians in Russian scientific community. Its reaction is analized from the perspective of racial and language classifications in the context of representations of Great Russian ethnicity in Russian nation-building process.
Keywords: Fr. H. Duchinski, Turanian theory, the ethnic roots of Eastern Slavs, the origin of Great Russians, History of Russian Ethnology in XIX cent., the Great Russian's ethnicity.
