CC BY
48
УДК 821,161.1.09
В.Т.ЗАХАРОВА1, Л.К. ОЛЯНДЭР2
'Нижегородский государственный педагогический университет имени Козьмы Минина (Мининский университет), Нижний Новгород, Российская Федерация
2Восточноевропейский национальный университет имени Леси Украинки, Луцк, Украина
ЦВЕТ, СВЕТ И ТЬМА В НАРРАТИВНОЙ СИСТЕМЕ ГОРЬКОВСКОГО ЦИКЛА «ПО РУСИ»
Аннотация. В статье анализируется неореалистическая поэтика М. Горького, внимание акцентируется на роли цветописной характеристики мира в цикле «По Руси». Доказано, что цветопись и светопись в художественной системе писателя активно содействуют выражению им самой сути философского понимания самой жизни, места человека в ней, позиции Человека. Отмечается преобладание в горьковской палитре ярких чистых цветов: красного, синего, голубого, зеленого, желтого, черного и наличие сочетаний таких тонов, как черное с белым. Установлено, что игра доминантных и переносных значений слов свет и тьма усиливает их эмоциональное восприятие. Образы-коды Свет и Тьма в светописи М. Горького рассматриваются в контексте романтической традиции, русской литературы Серебряного века и живописи.
Ключевые слова: диалог, неореализм, романтизм, светопись, традиция, цветопись, экзистенциональная пограничная ситуация, нарратор.
V.T. ZAKHAROVA1, L.K. Oliander 2
' Minin Nizhniy Novgorod State Pedagogical University (Minin University), Nizhny Novgorod, Russian Federation 2 Eastern European national University of Lesya Ukrainka, Lutsk, Ukraine
COLOR, LIGHT AND DARKNESS IN NARRATIVE SYSTEM OF GORKY CYCLE "PO RUSI" ("IN RUSSIA")
Abstract. The article deals with the neo-realist poetics of Gorky, the role of the world color characteristics in the cycle "Po Rusi" ("In Russia") is examined. It is proved that color and light pictures in the writer's artistic system promote actively the expression of his philosophical understanding of life essence itself, of man's place in it, the position of Man. It is noted the predominance in Gorky palette of bright primary colors: red, blue, green, yellow, black, and the combination of colors, as black and white. It was found that the game of dominant and figurative meanings of the words light and darkness enhances their emotional perception. Images-codes Light and Darknessin Gorky'slight picture are considered to be in the context of romantic tradition of Russian literature of the Silver Age and art.
Key words: dialogue, neo-realism, romanticism, light picture, tradition,color picture, existential bordersituation, narrator.
Досвтш огн1, переможт, урочг,
Прор1зали темряву ноч1, Ще сонячш промен сплять, -Досвтт огт вже горять.
То свтять !х люди робоч1.
Вставай, хто живий, в кого думка повстала!
Година для пращ настала! Не бтся досвтньог мли, -Досвтнт огонь запали, Коли ще зоря не заграла.
Леся Украгнка. Досвтш огн1 (1892)
«Наверное, прав Платон, и любой философский текст - это не что иное, как вмешательство в некий диалог, развертающийся в бесконечности». Г.-Г. Гадамер. Философия и литература (1988)
М. Горький обладал необыкновенной интуицией относительно вектора развития русского реализма. С самых ранних лет творческого пути он сумел понять, что этот вектор проложен Чеховым. В своем первом письме к Чехову из Нижнего в 1898г. Горький трогательно и наивно объясняется Чехову «в искреннейшей горячей любви», признается, «сколько дивных минут» прожил он над его книгами и выражает восторженные пожелания: «Дай боже жизни Вам во славу русской литературы, дай боже Вам здоровья и терпения -бодрости духа дай вам боже!» [6, с.23]. Несколькими годами позднее утверждавшийся на своем пути молодой автор уже точно и образно формулирует суть чеховского революционного новаторства в прозе, столь притягательного для него. Это известные строки из письма Чехову в Ялту: «Вы убиваете реализм (...) после самого незначительного вашего рассказа - все кажется грубым, написанным не пером, а точно поленом» [7]. А позднее, в связи с чеховскими пьесами, писал о том, что Чехов создает «одухотворенный реализм, возвышенный до символа» [6, с.28].
Именно эта способность художника - сотворить из привычного «вещественного» реализма «одухотворенный», «возвышенный до символа» - и стала определяющей для оформлявшегося в те годы нового облика реализма - неореализма, типа художественного сознания, ставшего характерным для самых выдающихся мастеров прозы ХХ века - Ив. Бунина, Ив. Шмелева, Б. Зайцева, самого Горького и ряда других писателей, - не только входивших в известное объединение «Товарищество писателей в Москве» в 1910-е годы, с которым связывается именование неореализма как течения в русской прозе этих лет. Неореализм как тип художественного сознания, способный реалистически-полнокровно и вместе с тем символически-многогранно, онтологически-емко отразить жизнь, оказался присущим и талантливым прозаикам и русского Зарубежья, и русской литературы советской эпохи, объединяющая проблема художественного синтеза в неореализме представляется гораздо более многомерной, глубокой, чем принято считать. Она охватывает собой всю многоаспектную сферу образного отражения действительности в произведении: это касается, прежде всего, жанрового синтеза, повлекшего за собой изменение роли автора в тексте, несвойственное для литературы прежних лет взаимодействие пространственно-временных отношений, соотнесенности частного и общего и особенной активности внефабульной сферы изображаемого.
«Характерная особенность литературного процесса начала ХХ века, - верно замечает Л.А.Спиридонова, - взаимопроникновение различных художественных методов, обновление
литературных приемов, расширение и качественное изменение привычных понятий, усложнение «космоса выразительности» [19, с. 339].
А у истоков его формирования, как это со всей очевидностью понятно сегодня, стоял Чехов и ранее других уловивший направленность его новаций Горький. Так, с первых шагов в литературе он навсегда высоко оценил талант Ив. Бунина, - причем, и как прозаика, и как поэта. В поэтической оценке-впечатлении сборника «Листопад» выделим главное для нас: «Хорошо! Какое-то матовое серебро, мягкое и теплое, льется со страниц этой простой, изящной книги<...> Люблю я...отдыхать душою на том красивом, в которое вложено вечное» [9]. Здесь важна эта соотнесенность в восприятии Горького бунинской лирики с вечными прекрасными началами русской жизни, - ведь бунинская «пейзажная лирика» никогда такому определению не соответствовала вследствие своей метафизичности, и Горький это понял раньше других. (Да, Горький в те годы очень хотел видеть в литературе «приятное ему возмущение жизнью», - об отсутствии которого у Бунина он сожалеет в этом письме, - но, как видим, несмотря на это, его художественная интуиция не могла и недооценить того, что окажется главным в художественном сознании Бунина: глубокую соотнесенность сиюминутного и вечного в прекрасных проявлениях жизни).
Многие высокие оценки творчества Бунина свидетельствуют о постоянном внимании Горького к его художественным новациям. «По-прежнему увлекаюсь «Деревней» Бунина», -признавался Горький в письме к М. Коцюбинскому [10, с. 138]. А самому Бунину Горький писал, восхищаясь концентрированностью бунинского стиля, его метафоричностью, укорененностью в древнейших пластах мифопоэтической художественности: «Превосходна смерть нищего, у нас бледнеют и ревут, читая ее. Дивная черта - «тень язычника»! Вы, может быть, и сами не знаете, как это глубоко и верно сказано. «Поезд стал позднее приходить», - оттого, что день короче - ведь это образец мышления славян десятого века. И - верно! Воистину ужасно верно.» [8].
Приведенные примеры отношения Горького к прозе Бунина в его эпистолярии -отнюдь не редкое исключение. Для Горького его восхищенные суждения о творчестве писателя означали не просто высокую оценку художественности прозы Бунина, а именно особое ее качество, свидетельствовавшее о богатой концентрации семантики при филигранном мастерстве в создании лаконичной смыслоемкой формы.
В творчестве самого Горького подобное художественное мышление проявилось рано и очень заметно набрало силу к 1910-м годам, времени создания сборника рассказов «По Руси». Неореалистическая поэтика в нем проявилась многогранно, но особенно заметна роль цветописной характеристики мира.
Как верно замечено глубоким исследователем проблемы цвета в живописи Н.Н.Волковым, «если красота цвета необязательное условие выразительного колорита картины, то изобразительность цвета - его обязательное условие» [4]. Полагаем, к словесному искусству М.Горького эти рассуждения имеют непосредственное отношение.
В художественной системе М. Горького, ставшей определенно неореалистической, в его богатой палитре преобладают яркие чистые цвета: красный, синий, голубой, зеленый, желтый, черный. Реже используются такие сочетания тонов, как черное с белым. Встречаются и особенно насыщенные, например, пурпуровый. Но есть и цвета в полутонах, имеющие различные оттенки: зеленоватый, бирюза, изумруд. Все они искрятся на черном и сером / грязном фоне суровой действительности, что особенно отчетливо прослеживается уже в изображении того мира, в котором живут герои рассказа «Скука» (1897) [см. подробно: 14, с.18-19].
Однако, раскрывая «свинцовые мерзости жизни», писатель никогда не предоставлял им возможности заслонить саму Жизнь, ее Красоту и Радость: Тьма неизменно отступала перед Светом, что явилось краеугольным камнем мировосприятия писателя во все периоды его творчества. Даже в таких рассказах из цикла «По Руси», как «Губин», звучит мотив тяги к Свету в словах героя: «Я стою на дне глубокого, свыше трех сажен колодца. <...> Все
время смотрю вверх... хочется видеть ... дневные звезды... <...>Хочется думать о чем-то огромном.» [11, с. 47], - и «Книга», где действие развивается в каком-то безжизненном пространстве, где в «сухой степи» «.над пустою землей, в свинцовой дали струится марево. А больше ничего нет», где человек «дышит пустотою», а его «сердце жалобно сжимается от скуки» [11, с. 229], даже в этих рассказах Тьма не одерживает победу над жизнью.
Зарождению ощущения Света в душе воспринимающего текст «Книги» в определенной мере способствует уже само местоположение нарратора, находящегося вне описываемых событий, в парке, под весенним солнцем.
Случайность - увиденная среди сора растрепанная книга, «прикрытая рыжей хвоей и жухлым прошлогодним листом» [11, с. 230], непригодная для прочтения - вызвала у нарратора размышления о ее возможной роли в чьей-нибудь судьбе: «. может быть, кого-то она оплодотворила новой мыслью и многих, в холодные часы одиночества, согрела своим теплом» [11, с. 230].
Лирические рассуждения о Книге являются не только экспозицией к дальнейшему повествованию, но и ключом к пониманию конфликта человека с жизнью в условиях кромешной Тьмы. В такой ситуации Книга не только давала просвет «в мир действительности из мира пустоты» [15, с. 234], но и, рождая мечту, возбуждала протест против «рыбьего» существования и надежду обрести возможность жить во всей полноте своих физических и интеллектуальных сил. Стремление к настоящей, осмысленной жизни в цикле выражено и непосредственно («Калинин», «Вечер у Панашкина»), и опосредовано, с помощью игры освещения с тенью и цветом. В рассказе «Книга» жажда Света ярко выражена импрессионистической - построенной на цветовых контрастах - картиной приближения к станции ночного поезда, в фантастическом видении с олицетворенными «персонажами» - чернокожей Тьмой и красным Лучом-разбойником: «На краю степи, в черную кожу тьмы вонзился красный луч, ранил ночь, и по земле растекается влажное пятно света, напоминая кровь. (тут и далее курсив наш. - В. З., Л. О.). Медленно приближаясь, луч двоится, и вот стал похож на чьи-то желтые жуткие глаза, они дрожат в гневном возбуждении, - к трем домикам станции ползет из глубины ночи некое злое чудовище, угрожая гибелью. Знаешь, что это - товарный поезд, но хочется представить другое, хотя бы страшное, но другое» [11, с. 230].
Сам факт того, что описание - по законам литературного произведения - развивается во времени, создает атмосферу нарастания страха, вызванного неотвратимым приближением чего-то ужасного. Однако, после прочтения этого фрагмента, в воображении складывается яркая визуальная картина, которую мысленно можно воспринять как живописное полотно -вдруг (!) и сразу, разглядывая затем каждую деталь, окрашенную в черный, кроваво-красный и желтый цвета.
Учитывая контекст описанной сцены, трудно не заметить, что тут слово тьма сразу предстает и в доминантном, и переносном своем значении. Благодаря этому и свет в этой картине выполняет двойную смысловую функцию: с одной стороны, он физически разряжает тьму ночи (явление природное), а с другой - красное, напоминающее кровь пятно света-напротив - сгущает тьму, но уже Тьму жизни. И тут слово тьма не только обретает переносное значение, но и - эмоционально усиленное словосочетанием глубина ночи -одновременно втягивает слово ночь в свое семантическое поле, превращая его в свой синоним, усиливая тем самым чувство безысходности.
При восприятии этого живописного полотна контрастная гамма цветов черный -красный - желтый оказывает чрезвычайно сильное эмоциональное влияние, раскрывая тяжелое психологическое состояния героя. С помощью цвета писатель воздействует на глубины подсознания, где черный цвет соотносится со смертью, с отчаянием, а красный, стоящий рядом со словом кровь, вызывает ощущение присутствия враждебной силы и приближения гибели. Но в то же время аллегорический, экспрессивный образ вылезшего из
тьмы, из раненной красным лучом ночи страшного чудовища с желто-жуткими и гневными глазами, которое вот-вот поглотит эти три станционных домика, четко подчеркивает глубину разрушающей человеческую душу, кажется, необоримой Тьмы. И - вдруг! - экспрессивность выражения резко спадает, поступаясь новой смене тональностей - от будничного пояснения: «это - товарный поезд» до доверительного признания: «хочется представить другое». Взятые в совокупности - как плод разгоряченного воображения - кровавая картина, образ чудовища с одновременным ясным пониманием того, что тут, «на маленькой железнодорожной станции между Волгой и Доном» [11, с. 229], ничего не изменится -говорит о внутренней непримиримости героя с Тьмой. Выходить из Тьмы ему помогала Книга, олицетворяющая свет, заставляющая работать душу, говорить и мечтать о будущем, что подкрепляется сменой фантастической картины картиной иной, реалистической, контрастной по отношению к первой, но и в ней Свет символично прорезает Тьму: «Пассажирские поезда, пробегая мимо станции, только подчеркивают впечатление неподвижности жизни, углубляют сознание отрезанности от нее. Остановится поезд на минуту - из окон вагонов, как портреты из рам, смотрят на тебя какие-то люди; вспыхивают, точно искры в темноте, загадочные глаза женщин, трогая сердце теплыми лучами мимолетных улыбок» [11, с.230].
Анализируя смыслообразующую роль цвета, света и тьмы в художественной системе цикла «По Руси», необходимо отметить такую важную черту горьковского стиля, как взаимодействие прямых и переносных значений этих слов при сотворении образа мира и человека в нем, динамику перехода одного понятия в другое. Писателю удается создать эффект быстрого их «перевоплощения» в своих значениях: мгновение! - и обычная темь ночи превращается во Тьму беспросветного существования. Нечто подобное наблюдается у Сальвадора Дали, в его картине «Рынок рабов с исчезающим бюстом Вольтера»: малейшее движение взгляда и - вместо Вольтера появляются две человеческие фигуры [см. подробно о мастерстве художника: 17].
У М. Горького тьма, темнота - это прежде всего реальное отсутствие света: «В черной душной темноте южной ночи.» («Рождение человека»), «На вершине горы, на фоне уже потемневшего неба», стоит черная щетина деревьев», «.из-за крыш домов, прижавшихся к темной коже горы» («Ледоход»). «Дома, прижатые тьмою.», «Темно, мне не видать.», «кто-то .исчезает во тьме», «.идти во тьму, навстречу ночным страхам.», «Из тьмы вынырнула .»(«Губин»), «... три фигуры, плотно сомкнувшись во тьме, уходят в сырую тьму улицы» («Клоун»), «. темная дыра сеней» («Тимка»), «темная фигура», «черное лицо» («Весельчак») и т.д.
Нет необходимости множить примеры высокой частотности употребления слов тьма, темнота и их контекстуальных синонимов (ночь, черный, свинцовый, слепое, пустынное, мертвая тишина, скука и др.) в цикле «По Руси», однако следует отметить неравномерность их использования. Наиболее плотно употребление слов тьма и темнота в рассказе «Губин».
Если, анализируя цикл «По Руси» как единый гипертекст, утверждать, что М. Горький использует слова тьма и свет не только в их основном - хотя преимущественно это так -доминантном значении, но и в переносном, то такое утверждение будет верным и одновременно недостаточным. Дело в том, что в этом случае упускается из виду рождающее новые смыслы взаимодействие цветовых тонов и красок между собой во всем гипертексте, взаимодействие, определяющее игру между ними. Такая игра доминантных и переносных значений, усиливая их эмоциональное восприятие, оттеняет переносный смысл слов свет и тьма, которые в художественной системе писателя предстают своеобразными кодами. При их расшифровке реципиент, так или иначе, привносит нечто от своего жизненного опыта, который может быть не только индивидуальным, но и коллективным. Можно утверждать, что опыт поколений в осмыслении цвета, света и тьмы оказывает свое воздействие на своеобразие связей М. Горького с романтической традицией. Ведь, несмотря на принципиальное различие подходов к воплощению образов света, огня, тьмы и их
смыслообразующих функций в художественной системе произведений неореализма и реализма, полного разрыва, пропасти между ними не существует. Напротив, сложившиеся ранее представления о свете и тьме, уходящие своими корнями в Библию: «Да будет Свет»1- и далее вглубь веков, трансформируемые в творчестве, в том числе и у неоромантиков, в символы Свободы и Не-Свободы, представляют собой тот глубокий мировоззренческий пласт коллективного опыта, который образует диалогические отношения между текстами неореалистическими и неоромантическими. Так, неоромантическое видение света и тьмы Лесей Украинкой подсвечивают в воображении реципиента реальную картину Кавказской природы в рассказе М. Горького «Рождение человека», свет играет ключевую роль в воздействии на психоэмоциональную сферу воспринимающего горьковский текст. Сопоставление текстов, в частности, стихотворения Леси Украинки «Предрассветные огни» («Досвтш огш», 1892) и рассказа М. Горького «Рождение человека» создают атмосферу игры между ними, и в результате актуализированное в конце горьковского текста чувство надежды конкретизируется. То, что текст «Рождения человека» излучает свет - эффект создается и цветовой гаммой: солнечно-желтым, светло-синим, зеленым колоритом и гармонией красок и звуков, - придает особое смысловое и функциональное значение рассказу в структуре цикла «По Руси». Его отблеск падает на все другие рассказы, вселяя оптимизм.
В свое время Б. Бялик в книге «Русская литература конца Х1Х - начала ХХ в. 1908 -1917» справедливо отмечал полемическую направленность горьковского произведения: «Рассказ "Рождение человека", - пишет ученый, - имеет полемический подтекст - он направлен против литературы, охваченной настроениями уныния и безверия. Цикл "По Руси" был вообще полемичным» [18, с. 45]. В доказательство Б. Бялик сопоставляет два отрывка. Один фрагмент взят из рассказа Л. Андреева «Тьма», в котором главный герой заявляет: «Если нашими фонариками не можем осветить тьму, так погасим же огни и все полезем в тьму» [18, с.45]; другой фрагмент - из горьковского рассказа «Калинин», где нарратор, находящийся внутри события, доверительно раскрывает состояние своей души, своих устремлений: «Иду во тьме и сам себе свечу; мне кажется, что я живой фонарь, в груди моей красным огнем горит сердце, и так хочется, чтобы кто-то заблудившийся в ночи -увидел этот маленький огонь» [11, с.170]. Очевидно, что тексты Л. Андреева и М. Горького объективно вступают в диалог не только между собой, но и с написанным ранее тестом «Предрассветных огней» Леси Украинки - кстати сказать, стихотворение было в 1913 г. опубликовано в русском переводе в газете «Рабочая правда» [см.: 18, с.436]. При этом следует подчеркнуть, что если М. Горький единодушен с Лесей Украинкой, то Л. Андреев занимает диаметрально противоположную позицию в ответе на основной вопрос времен. Такое реализуемое в восприятии реципиента вмешательство текста каждого из писателей (этот круг может быть расширен) в некий бесконечный во времени диалог ставит человека перед выбором, а, возможно, и помогает сделать выбор в кризисные моменты эпохи, в которую он живет. Не случайно же философ Г. -Г. Гадамер обращает внимание на суть смысла того или иного текста/высказывания: «Стоящий за высказыванием вопрос, - пишет он, - вот то единственное, что придает ему смысл. Герметическая функция вопроса сразу заявляет о себе, как только мы задумываемся над тем, что представляет сам факт высказывания. Высказать что-то - значит дать ответ» [5, с. 66].
Итак, по Г.-Г. Гадамеру: смысл - это ответ на вопрос. Добавим: но и поиск выхода. В данном случае из Тьмы. Вопрос: «что делать?» - ответ: «Засветить огни». Вопрос этот относится к категории вечных вопросов, когда человек, какое-то общество или мир
примечательна в этом отношении горьковская своеобразная парафраза в рассказе «Ералаш», отсылающая к Библейскому тексту: «... на душе у меня удивительно хорошо, точно я сам сделал все это: солнце, небо, землю и все, что на ней. Недурно сделал и тихонько радуюсь» [11,с. 187].
оказываются в условиях экзистенциональной пограничной ситуации (П. Рекёр). Вопрос этот решается по-разному. У Леси Украинки - это призыв, твердый, решительный, но без восклицательного знака. Повелительная форма глагола сообщает энергию высказывания: «Досв1тн1й огонь запали» [20, с. 133]. У Л. Андреева форма высказывания та же, а смысл противоположный: «. погасим огни».
Герой М. Горького, разделяя решимость лирической героини из «Предрассветных огней», светит сам себе и питает надежду, что этот свет увидит и другой. Текст М. Горького объективно является не только полемическим отзвуком на пессимизм Л. Андреева, но отзвуком на призыв Леси Украинки. Этот отзвук - особая связь горьковского неореализма с неоромантизмом - уходит корнями в глубь веков, до огня Прометея.
Не будет ошибочной мысль, что цветопись и светопись в художественной системе М. Горького активно содействуют выражению им самой сути философского понимания самой жизни, места человека в ней, позиции Человека, «.мыслящего, действующего, творящего новые её формы» [1, с. 57]. Ведь рождение новейшего орловца - тут возникает прямая ассоциация с орлом - это надежда на то, что Он - Человек/борец осуществится в новых поколениях, перед которыми окончательно расступится Тьма.
В пейзажах М. Горького явные смысловые акценты могут полностью или почти отсутствовать. Однако, когда природа описывается в контрастах черного и красного, невольно мысль обращается и к истории человечества, страницы которой склеены кровью (Л. Леонов), и к Бытию в целом. В этом отношении характерен пейзаж в рассказе «Нилушка»: «Через темное, мохнатое устье оврага видено солнце. <.> В красный диск его воткнулись острые, черные вершины елей, и все вокруг красно, - словно раненое солнце истекает кровью» [11, с.73].
Разве смысл изображенной картины не ответ на вопрос: что делает цивилизация с самой Жизнью? Разве это горьковское импрессионистическое описание с экспрессивной акцентировкой не притягивает к себе такие произведения, как «Варвар в саду» («Barbarzyncawogrodzie») польского писателя Збигнева Герберта, «Колесом дорога» («Неруш») белорусского писателя Виктора Козько или астафьевскую книгу «Царь-рыба»?
В завершение надо отметить, что многогранная тема «Максим Горький - мастер живописи словом» еще не изучена в должной мере, и еще не осмыслено во всей глубине то, что говорит писатель самой живописью о мире и человеке. Однако, на наш взгляд, недостаточно ограничиваться только номинациями, т.е. названием цвета красок, их смыслообразующими функциями, не менее важно обратить внимание и на опосредованное воспроизведение цвета, света и тьмы, что кроется за существительным (например, море) или прилагательным (например, медный), сосредоточив внимание на семантических и интенсиональных полях Света и Тьмы.
Из поля зрения не должна исчезать и прагматика, взятая в широком понимании, осмысляемая в категориях философии языка, включающая в себя всю совокупность знаний и верований (В. Звягинцев). Как отмечает Л. Бублейник, «существенно, что прагматические элементы имеют выход в эстетику языка, поскольку выражение оценки, субъективная модальность слова связывается с его образным осмыслением, с экспрессивными, ассоциативными наслоениями, приращениями - коннотациями» [3, с. 96].
Отдельная тема - взаимодействие цвета, света и тьмы с оценочными словами. Раскрывать ее желательно, опираясь на литературоведческие и лексикологические подходы, которые в своем перекрещении, как два прожекторных луча, высветлят тонкости горьковского мастерства. При этом следует учитывать то, что у М. Горького «палитру средств выражения аксиологических коннотаций расширяет лексика, актуализирующая в переносном употреблении связи с исходными лексико-семантическими вариантами, которые ассоциируются с яркими физически осязаемыми впечатлениями, идущими от органов чувств человека - зрения, осязания вкуса» [2, с. 477]. И действительно, только оценочный эпитет жуткий придает желтому цвету в словосочетании «желтые жуткие глаза» интенсивный
зловещий блеск. И это тогда, когда желтый цвет в цикле «По Руси» в основном традиционно ассоциируется со светом солнца.
Не менее важно рассмотреть горьковскую импрессионистическую живопись словом не только в контексте русской литературы, например Серебряного века [см. 14,15] или мировой литературы, но европейской живописи. И не только импрессионистов, но и представителей авангарда, в частности, картины основоположника супрематизма Малевича, его «Черный квадрат», «Красный квадрат» и особенно «Черный круг». Такое сопоставление даст возможность раскрыть тему «Цветопись М. Горького и воплощение пространства в цикле "По Руси"». Иными словами, большая работа еще впереди. Полагаем, ее продуктивное рассмотрение возможно в том числе и в рамках международной научной конференции «Русско-зарубежные литературные связи» [13]. Стоит учесть, что проблема цветописного восприятия мира сегодня волнует и историков [см. 12].
ЛИТЕРАТУРА
1. Андреев Л. Тьма // Андреев Л. Анатэма. Избр. произведения. К.: Дншро, 1989. С. 141186.
2. Бублейник Л. Вибраш пращ. Луцьк: ПВД «Твердиня», 2013. 708 с.
3. Бублейник Л. Проблемы контрастивной лексикологии: украинский и русский языки. Луцьк: Изд-во Волынскогогос. ун-та «Вежа», 1996. 160 с.
4. Волков Н.Н. Цвет в живописи. М.: «Искусство, 1984. 320 с.
5. Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. 367 с.
6. Горький М. Письмо А.П. Чехову, октябрь или начало ноября 1898 г. // М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи, высказывания. М.: Художественная литература, 1951. С.23.
7. Горький М. Письмо А.П. Чехову от января 1900 г. // М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи, высказывания. М.: Художественная литература, 1951. С.61.
8. Горький М. Письмо И.Бунину от декабря 1910 г. // Горьковские чтения (1958-1959). М.: АН СССР, 1961. С.53.
9. Горький М. Письмо И.Бунину от начала февраля (до 16-го) 1901 г. // Горьковские чтения (1958-1959). М.: АН СССР, 1961. С.19.
10. Горький М. Письмо М.М.Коцюбинскому от 7 ноября 1910г.// М.Горький. Сочинения в 30 т. Т.29. Письма, телеграммы, надписи. 1907-1926. М.:ГИХЛ, 1954. 671с.
11. Горький М. Собр. соч.: в 18 т. М.: ГИХЛ, 1962. Т. 1. 350 с.
12. Гришин В.В. Мироощущение, искусство и история [Электронный ресурс] // Вестник Мининского университета. 2014. №2. URL: http://www.mininuniver.ru/scientific/scientific activities/vestnik/archive/2-6-2014 (дата обращения 17.06.2015)
13. Ильченко Н.М., Маринина Ю.А. VI научно-практическая международная конференция «Русско-зарубежные литературные связи» [Электронный ресурс] // Вестник Мининского университета. 2015. №1. URL: www.mininuniver.ru/scientific/scientific_activities/vestnik/archive/4-2013 (дата обращения 17.06.2015)
14. Захарова В. Т. Импрессионистические тенденции в русской прозе начала ХХ века. М.: Моск. пед. ун-т, 1993. 162 с.
15. Захарова В. Т. Проза М. Горького Серебряного века. Н. Новгород: НГПУ, 2008. 82 с.
16. Оляндэр Л. К. Максим Горький: текст и гипертекст. Луцк: Волынская областная типография, 2005. 164 с.
17. Рожин А. Сальвадор Дали. Миф и реальность. М.: «Республика», 1992. 224 с.
18. Русская литература конца Х1Х - начала ХХ в. 1908-1917. М.: Наука, 1972. 736 с.
19. Спиридонова Л.А. Настоящий Горький: мифы и реальность. М.: ИМЛИ РАН, 2013. 440 с.
20. Украшка Леся. Твори: в 10 т. К.: Державне видавництво художньо'1 лггератури, 1963. Т.1. 467 с.
REFERENCES
1. Andreev L. T'ma [Dark] Andreev L. Anatjema. Izbr. Proizvedenija [Anathema. Fav. product]. K.: Dnipro, 1989. Р. 141-186. (In Russian)
2. Bublejnik L. Vibranipraci [Vibrani pratsi]. Luc'k, PVD «Tverdinja», 2013.708 p. (In Russian)
3. Bublejnik L. Problemy kontrastivnoj leksikologii: ukrainskij i russkij jazyki [Problems of contrastive lexicology: Ukrainian and Russian languages]. Luc'k, Volynskogogos un-ta «Vezha» Publ., 1996. 160 p. (In Russian)
4. Volkov N.N. Cvet v zhivopisi [Color in the painting]. Moscow, «Iskusstvo Publ., 1984. 320 p. (In Russian)
5. Gadamer G.G. Aktual'nost'prekrasnogo [The relevance of the fine]. Moscow, Iskusstvo, 1991. 367 p. (In Russian)
6. Gor'kij M. Pis'mo A.P. Chehovu, oktjabr' ili nachalo nojabrja 1898 g. [Letter, AP Chekhov, October or early November 1898]. Gor'kij i A. Chehov. Perepiska, stat'i, vyskazyvanija [Correspondence, articles, statements]. M.: Hudozhestvennaja literatura, 1951. p.23. (In Russian)
7. Gor'kij, M. Pis'mo A.P. Chehovu ot janvarja 1900 g. [Letter, AP Chekhov from January 1900]. M. Gor'kij i A. Chehov. Perepiska, stat'i, vyskazyvanija [Correspondence, articles, statements] M.: Hudozhestvennaja literatura, 1951. P.61. (In Russian)
8. Gor'kij, M. Pis'mo I.Buninu ot dekabrja 1910 g. [Letter from Bunin December 1910]. Gor'kovskie chtenija (1958-1959) [Read Gorky (1958-1959)]. M.: AN SSSR, 1961. P.53. (In Russian)
9. Gor'kij, M. Pis'mo I.Buninu ot nachala fevralja (do 16-go) 1901 g. [Letter Bunin from the beginning of February (until the 16th) 1901]. Gor'kovskie chtenija (1958-1959) [Read Gorky (19581959)]. M.: AN SSSR, 1961. P.19. (In Russian)
10. Gor'kij M. Pis'mo M.M.Kocjubinskomu ot 7 nojabrja 1910g.[ Letter M.M.Kotsyubinskomu on November 7, 1910]. M.Gor'kij. Sochinenija v 30t. T.29. Pis'ma, telegrammy, nadpisi. 1907-1926 [Works at 30 tons. T.29. Letters, telegrams and inscriptions. 1907-1926]. M.:GIHL, 1954. 671p. (In Russian)
11. Gor'kij M. Sobr. soch.: v 18 t. [Coll. cit .: 18 tons.]. Moscow, GIHL Publ., 1962. T. 1. 350 p. (In Russian)
12. Grishin V. V. Mirooshhushhenie, iskusstvo i istorija [Attitude, art and history]. Vestnik Mininskogo universiteta, 2014, no. 2. Available at: http://www.mininuniver.ru/scientific/scientific activities/vestnik/archive/2-6-2014 (accessed 17.06.2015) (in Russian)
13. Il'chenko N.M., Marinina Ju.A. VI nauchno-prakticheskaja mezhdunarodnaja konferencija «Russko-zarubezhnye literaturnye svjazi» [VI scientific-practical international conference "Russian-foreign literary relations"]. Vestnik Mininskogo universiteta, 2015, no. 1. Available at: http://www.mininuniver.ru/scientific/scientific_activities/vestnik/archive/4-2013 (accessed 17.06.2015) (in Russian)
14. Zaharova V. T. Impressionisticheskie tendencii v russkoj proze nachala HH veka [Impressionistic tendencies in Russian prose of the early twentieth century]. Moscow, Mosk. ped. un-t Publ., 1993. 162 p. (In Russian)
15. Zaharova V. T. ProzaM. Gor'kogo Serebrjanogo veka [Prose Gorky Silver Age]. N. Novgorod, NGPU Publ., 2008. 82 p. (In Russian)
16. Oljandjer L. K. Maksim Gor'kij: tekst i gipertekst [Maxim Gorky: text and hypertext]. Luck, Volynskaja oblastnaja tipografija Publ., 2005. 164 p. (In Russian)
17. Rozhin A. Sal'vador Dali. Mif i real'nost' [Myth and Reality]. Moscow, «Respublika» Publ., 1992. 224 p. (In Russian)
18. Russkaja literatura konca HIH - nachala HH v. [The Russian literature of the late XIX - early XX century. 1908-1917]. Moscow, Nauka Publ., 1972. 736 p. (In Russian)
19. Spiridonova L.A. Nastojashhij Gor'kij: mify i real'nost' [This Bitter: myths and reality]. Moscow, IMLI RAN Publ., 2013. 440 p. (In Russian)
20. Ukraïnka Lesja Tvori: v 10 t. [Express Yourself: 10 m.]. K.: Derzhavne vidavnictvo hudozhn'oï literaturi, 1963. T. 1. 467 p.
© Захарова В.Т., Оляндэр Л.К., 2015
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРАХ INFORMATION ABOUT AUTHORS
Захарова Виктория Трофимовна - доктор Zakharova Viktoriya Trofimovna - Doctor of
филологических наук, профессор, Нижегородский philological, professor, Minin Nizhniy Novgorod State
государственный педагогический университет имени Pedagogical University (Minin University), Nizhni
Козьмы Минина (Мининский университет), Нижний Novgorod, Russian Federation, e-mail:
Новгород, Российская Федерация, e-mail: victoriatz@rambler.ru victoriatz@rambler.ru
Оляндэр Луиза Константиновна - доктор Oliander Lyiza Konstantinovna - Doctor of philological,
филологических наук, профессор, заведующая professor, Head of the Department of foreign Philology
кафедрой зарубежной филологии Eastern European national University of Lesya
Восточноевропейского национального университета Ukrainka, Lutsk, Ukraine, e-mail: olk32@ukr.net имени Леси Украинки, Луцк, Украина, e-mail: olk32@ukr.net
