CC BY
122
актуальные проблемы частного права
УДК 347
Цивилистическое правоведение и юридическая практика
Семякин Михаил Николаевич,
профессор кафедры гражданско-правовых дисциплин Уральского юридического института МВД России, доктор юридических наук
e-mail: Misha2008@uralweb.ru
В статье рассматривается соотношение цивилистической науки и юридической практики, анализируется влияние цивилистического правоведения на становление и функционирование юридической практики.
Ключевые слова: цивилистическая наука; юридическая практика; гражданское право.
Civil jurisprudence and legal practice
Semyakin Mikhail Nikolaevich,
Рrofessor department of Civil Law Disciplines of the Ural Law Institute of the Ministry of the Internal Affairs of Russia, Doctor of juridical sciences
In the article discusses the relation civil science and legal practice, analyzes the impact of civil law on the establishment and functioning of legal practice.
Key words: civil science; legal practice; civil law.
Цивилистическое правосознание традиционно испытывает особый пиетет к одноименной юридической практике как смыслообразующему основанию в контексте преобладающего для цивилистического мышления юридического позитивизма. По мнению ряда философов и правоведов, практика на более высоком, философском, уровне считается основным критерием истины [1, с. 171; 2, с. 21].
В цивилистической литературе широкое распространение получила мысль как методологическая идея о практической направленности цивилистиче-ской науки. Так, известный цивилист советского периода О. А. Красавчиков писал: «Потребности практики... имеют решающее значение для развития всех наук, их отдельных теорий. Практика служит критерием истинности научного познания (выделено нами. - М. С.) и целью его» [3, с. 210].
Известный дореволюционный цивилист Г. Ф. Шер-шеневич обращал внимание на то, что теория гражданского права должна заниматься не раскрытием законов в области гражданско-правовой жизни, а
историко-догматическим изучением отдельных вопросов действующего права, т. е. цивилистическая теория должна служить потребностям действительной жизни, юридического «быта». «Работы по юридической догматике, - подчеркивал ученый, - предполагают непременно возможность применения их результатов к жизни, в противном случае догматика имеет так же мало основания для своего существования, как и лишенные возможности применения медицина или механика» [4, с. 80].
С. С. Алексеев, говоря о предмете науки гражданского права, отмечал: «Наука гражданского права является догматической отраслью знаний - наукой, осваивающей догму права (курсив - автора)... т. е. действующие юридические нормы, правоотношения, меры защиты и другие элементы гражданско-правовой материи. Главное здесь - это толкование юридических норм, определение их точного содержания и правовой природы, правовых особенностей, взаимосвязи с другими нормами и объективированными элементами гражданско-правового регулирования» [5,
с. 38]. В другом случае названный автор, характеризуя юридический позитивизм, говорил о «специальной отрасли знаний, имеющей преимущественно технико-прикладной характер» [6, с. 20].
Известные цивилисты М. И. Брагинский, В. В. Ви-трянский в конце 90-х гг. отмечали, что «в науке гражданского права наблюдается некий качественный застой: издается огромное количество книг и брошюр, публикуется множество статей в юридических журналах, но их смысл и содержание, за редким исключением, сводится к комментированию отдельных законоположений и судебной практики» [7, с. 5].
В связи с этим надо заметить, что и в последнее время цивилистическая наука, за редким исключением, также в основном уходит от фундаментальной научной проблематики и сосредоточивается, главным образом, на прикладных разработках и разного рода «комментариях» и «разъяснениях» «отдельных законоположений и судебной практики».
Некоторые ученые-правоведы, говоря о связи научной теории с юридической практикой, высказывали и более радикальные суждения. Так, В. И. Леушин в связи с этим сделал вывод о том, что «теория становится научной только тогда, когда высказанные на ее основе гипотетические предположения оправдываются на практике» [2, с. 118]. И в заключение этой мысли добавил: «Исследования, не имеющие практической ценности, нельзя считать научными» [2, с. 118].
Ю. Б. Фогельсон пишет: «Для правовой теории достаточно решать задачи, встающие перед судом». Однако автор замечает, что основную задачу правовой теории нельзя сводить к «предсказанию судебных решений». И вместе с тем это обстоятельство не помешало названному правоведу сделать следующие выводы: «Правовые теории, не позволяющие решать проблемы в суде, никому не нужны»; «Правовая теория должна быть ориентирована на решение проблем, возникающих в суде» [1, с. 178].
Все приведенные выше позиции авторов, так или иначе связывающие цивилистическую науку, правовую теорию с юридической практикой, имеют право на существование, поскольку любая наука как определенная область специфических знаний, безусловно, прямо или опосредованно должна учитывать потребности практики. Однако понимание смысла и назначения цивилистической науки, ее критериев только в рамках и относительно целей и задач юридической практики является слишком упрощенным представлением проблемы соотношения указанных явлений и, следовательно, не раскрывающим в необходимой мере ее сущности.
Разработка различных форм «институциональной» организации современной цивилистической науки, сориентированных на потребности тех или иных ци-вилистических практик, отнюдь не означает, что смысл всего цивилистического познания замыкается только в сфере практической реализации, а научные исследования могут называться таковыми и имеют ценность только при непременном условии прямой их связи с практикой, практической значимостью. Такое «инструментальное» понимание цивилистической науки
вряд ли соответствует сути и недооценивает ее роль и значение как органического элемента культуры, образования, важного фактора формирования правосознания, частноправовой политики, нравственного климата в обществе и т. д.
Принципиально важным здесь представляется подход, касающийся соотнесения цивилистической теории и практики, главным образом, не с «инструментальных» позиций, а в методологическом контексте. Цивилистическое правоведение и практика, безусловно, теснейшим образом взаимосвязаны. С одной стороны, цивилистическая практика непосредственно сталкивается с различного рода проблемными ситуациями, накапливает необходимую информацию о них, обозначает «жизненные» проблемы и т. д., что стимулирует теоретическое познание к их научному осмыслению, объяснению, формулированию вытекающих отсюда выводов и рекомендаций. Так, именно практический опыт применения норм Гражданского кодекса РФ и иных законов выявил, что в целом циви-листические конструкции и основные нормативные положения, выработанные в 90-е гг. при переходе к рыночным условиям хозяйствования, оправдали себя. Вместе с тем практика применения гражданского законодательства в указанный период выявила многие недостатки и несовершенства различных гражданско-правовых норм и институтов, потребность в новых цивилистических конструкциях и т. д., что подвигло цивилистическую мысль к разработке Концепции по совершенствованию гражданского законодательства. Примечательна в этом отношении мысль, высказанная К. Поппером, который справедливо заметил, что практика не враг теоретического знания, а «наиболее значимый стимул к нему» [8, с. 28].
С другой стороны, цивилистическая теория, развивая и конкретизируя на базе правоприменительной «эмпирии» свое собственное содержание, открывает новые горизонты познания самой цивилистической практики, ориентирует и направляет ее в поисках новых форм правоприменения, способствует совершенствованию ее методов и средств. Так, в свое время В. К. Райхер, исходя из потребностей практики, разработал и теоретически обосновал различные конструкции видов неустойки за неисполнение или ненадлежащее исполнение гражданско-правовых обязательств, что затем было воспринято законодателем и получило реализацию и в цивилистической правоприменительной практике. Аналогично в цивилистической теории обоснована идея о том, что юридическая квалификация обстоятельства как «непреодолимой силы» возможна при наличии одновременно двух признаков: чрезвычайности и непредотвратимости явления, что получило отражение в одном из постановлений Президиума Высшего арбитражного суда РФ [9].
В настоящее время цивилистическая доктрина разработала и предложила ряд концептуальных новелл: новую модель (вид) гражданских правоотношений корпоративного характера, новую классификацию юридических лиц и т. д., что последовательно находит отражение в гражданском законодательстве.
Цивилистическая наука как целостная динамическая система знаний не может успешно развиваться, не обогащаясь новыми эмпирическими данными правоприменительной практики, не обобщая их в системе цивилистических форм, средств и методов правового познания. Более того, в определенных «точках» развития теории гражданского правоведения эмпирическое переходит на научный уровень и наоборот. Так, ряд положений, сформулированных высшими судебными инстанциями в постановлениях Пленумов, в обзорах судебной практики и других видах цивилистической практики, по своему содержанию и теоретическому уровню носят вполне научный характер. Например, положения, касающиеся понимания «источника повышенной опасности», его возможных «владельцев» впервые были сформулированы в рамках осмысления возникающих практических ситуаций, однако затем они выдержали пробу и на их «научность» - были восприняты и в цивилистической теории.
Вместе с тем, говоря о тесной (неразрывной) связи и взаимодействии цивилистической науки и практики, не следует указанный аспект понимания соотношения рассматриваемых феноменов доводить до крайней формы, когда цивилистическая, как и иная юридическая наука, мыслится лишь в рамках, имеющих только практическую направленность и ценность.
С методологических позиций необходимо обратить внимание и на такие аспекты исследуемой проблемы, как то, что цивилистическая наука и практика -это разные явления, одно из которых (наука) принадлежит к миру идей (идеального), культуры, а другое (практика) - носит социальный (жизненный) характер, не допуская при этом их абсолютизации, фетешизации и с этих позиций противопоставления одного в ущерб другому.
В данном контексте усматривать «научность» цивилистической теории только в ее связи с практикой, практической ценностью и направленностью представляется недостаточно корректным, что не отражает подлинную природу и ценность цивилистической науки. Представляется, что последнюю нельзя рассматривать как своего рода «наукообразную» форму, которую приобретает цивилистическая практика в процессе ее осмысления в рамках правоприменительной деятельности. Рассуждая в таком смысловом поле, можно сделать вывод о том, что критерии «научности» цивилистической теории лежат не только в пространстве цивилистической практики, но и в сфере самой циви-листической науки.
На первый взгляд такая позиция может показаться неверной, поскольку противоречит чуть ли не самоочевидному представлению о том, что теория призвана отражать объекты реального мира такими, какими они являются в действительности. Если это удается, то она достигает истины и является «научной». Если же не удается, то налицо теоретическое заблуждение и такая теория - ложная.
Рассматриваемая точка зрения исходит из дихотомии: истина принимает два значения - «истинно» и «ложно», третьего не дано. Но, как отмечает известный специалист в области философии науки В. А. Канке,
«существуют такие научно-теоретические системы, в которых значение истинности больше двух, таковы все так называемые многозначные (курсив - автора) логики». К тому же автор продолжает: «Есть такие науки, в которых акцент делается не на том, что наличествует, а на проектах будущего» [10, с. 52].
Данное положение, безусловно, касается и цивилистической науки, где действительно во многих случаях акцент делается не только на том, что получило отражение в законодательстве, правоприменительной практике, но и на различного рода проектах норм, гражданско-правовых институтов, теоретических конструкций и т. д., которые рассчитаны на будущее время.
Приведенные аргументы свидетельствуют о том, что упомянутое выше понимание природы истины в концептуальном отношении недостаточно содержательно и в этом смысле корректно, как это кажется на первый взгляд. В нем в качестве самоочевидного положения принимается предпосылка о том, что теоретик может произвольно рассуждать об объектах, выступающих такими, какими они являются безотносительно к теории. В действительности это далеко не так, особенно применительно к общественным наукам, к каковым относится и цивилистическая теория. Даже в области естественных (дескриптивных) наук, по утверждению некоторых специалистов, объекты исследования не даны непосредственно - во всем многообразии их свойств и особенностей. Во многих случаях до того, как объект будет подвержен естественно-научному исследованию с точки зрения его глубинной сущности, природы и т. п., необходимо прежде выяснить, что он собой представляет вообще. «Наше представление об объектах, - замечает В. А. Канке, - всегда является теоретическим... Выскочить за рамки теории возможно лишь в метафизических грезах. Мы не можем определить объект безотносительно к нашим знаниям о нем. Для нас объект является таким, каким мы его знаем» [10, с. 44-45].
К. Маркс, подчеркивая «деятельностный», «чувственный» и в этом смысле субъективный характер социальной практики, отмечал: «Главный недостаток всего предшествующего материализма. заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика (курсив - автора), не субъективно» [11, с. 1].
Имея это в виду, можно констатировать, что даже в естественных (дескриптивных) науках, объекты «теоретически относительны», т. е. даже в указанной области проявляется самостоятельность теории, ее известная «эмансипация» от объекта исследования. Иначе говоря, даже в сфере естественных наук нельзя абсолютизировать практику - рассматривать ее в качестве некоего универсального и непогрешимого критерия научной истины.
Как отмечают специалисты в сфере философии науки, применительно к области общественных, «прагматических», наук, в том числе цивилистической теории, связь науки с объектом исследования носит гораздо более слабый характер [10, с. 46]. Здесь объекты исследования изначально не заданы в виде тех или иных
предметов материального мира; они не существуют внешне сами по себе. Здесь социальная действительность «задана» иначе, чем естественная природа. В данном случае цивилистическая правоприменительная практика выступает как процесс и результат осмысленной деятельности специалистов - сферы, где реализуются их юридические и иные знания, наработанный цивилистический опыт и т. д. - компетенции, формирующиеся, в том числе не без влияния цивили-стической науки.
Иначе говоря, объект цивилистической науки (в данном случае - цивилистической практики) в значительной мере «теоретически относителен»; цивили-стическая практика в этом смысле не может состояться вне одноименной теории - юридических познаний судей, их осмысленной деятельности, правового опыта и т. д. Как справедливо заметил Н. Н. Тарасов, принципиальная специфика социальных наук в том, что здесь реальность не противостоит исследователю; ученый вынужден познавать не столько «противоположный» (как в естественных науках) объект, сколько собственную деятельность [1, с. 182].
И с этих позиций цивилистическая практика не может выступать в качестве единственного и универсального критерия истинности цивилистической теории, о чем ниже будет дополнительно отмечено.
Примечательно, что в философии науки специалисты, стремясь выразить степень значимости в составе науки ее «объектного» уровня, резонно выделяют два типа относительности - объектную и онтическую. В случае объектной относительности имеют в виду, что каковы признаки объектов, таковы и теоретические понятия, представления, что в большей мере актуально в области естественных (дескриптивных) наук. Онтическая (от греч. on - сущее) относительность присуща самим объектам; она характеризует относительный характер их признаков [10, с. 44], что характерно для сферы общественных наук, в том числе цивили-стического правоведения. В этом контексте «относительность» цивилистической практики проявляется, в частности, в том, что каждый новый этап в развитии цивилистической теории опирается на изучение предшествующего практического опыта.
Таким образом, при поиске концепта истины как критерия цивилистической науки следует с максимальным вниманием отнестись и к содержанию самой этой науки, не пытаясь его (критерий истины) отыскивать только и исключительно в сфере цивилистиче-ской практики. Иначе говоря, критерии истины цивилистической науки определяются и в контексте самой этой науки.
Критерий истины той или иной теории позволяет ранжировать концепции, теоретические представления, идеи по степени их научной актуальности, важности (значимости). И здесь ограничение научного поиска только рамками «объектного» критерия - ци-вилистической практикой - не позволяет сделать правильный вывод, поскольку, как было отмечено выше, недостаточно утверждения, что истинна та теория, которая соответствует «фактам» практики. Последние, как выясняется, тоже относительны. Цивилистическая
практика, как и иные виды социальной деятельности, носит не абсолютный, «непогрешимый», а конкретно-исторический характер, т. е. меняется со временем. Более того, как свидетельствует опыт в сфере правоприменения, здесь встречается немало ошибочных позиций, когда высшие судебные инстанции вынуждены были изменять свое отношение к практике рассмотрения той или иной категории гражданских дел, иногда - даже неоднократно. По ряду спорных практических ситуаций высшие судебные инстанции - Верховный Суд РФ и Высший арбитражный суд РФ занимают противоположные позиции.
Обращают на себя внимание и такие особенности цивилистической практики, как ее ментальность, языковая специфика, что также не дает оснований для ее абсолютизации, «универсализации» как критерия истинности цивилистической теории. А это означает, что цивилистическая практика не может представлять собой тот единственный незыблемый, исключительный критериальный бастион, который существует сам по себе (объективно) и распространяет свое «оценивающее» влияние буквально на все связанное с ней теоретическое познание.
В контексте отмеченного выше можно сделать вывод, что цивилистическая теория (ее часть) соответствует научной истине, если она сообразуется с гармонией всех важнейших критериальных уровней цивилистической науки, в частности, «объектного», теоретического, исторического, ментального, языкового, в соответствующих случаях - прикладного характера. Если теория не обеспечивает гармонию названных уровней, то она, очевидно, не может пройти тест на ее истинность. Так, в начале 90-х гг. XX столетия в России была предпринята попытка внедрить в гражданское законодательство и практику так называемую концепцию (модель) доверительной собственности, которая получила в свое время отражение в известном указе Президента РФ от 24 декабря 1993 г. «О доверительной собственности (трасте)», который начинался со слов: «Ввести в гражданское законодательство Российской Федерации институт доверительной собственности...» [12].
Попытка механически пересадить институт траста, доверительной собственности, характерный для англо-саксонской правовой семьи, на отечественную цивилистическую почву встретила решительные возражения многих ученых-цивилистов и других правоведов и закономерно потерпела неудачу. Для российской системы права, тяготеющей к континентальной правовой семье, не знающей деления на общее право и право справедливости, концепция доверительной собственности, безусловно, является чужеродным элементом, противоречащим основополагающим концептам теории вещного права, цивилистическим ментальным представлениям, сложившимся в науке и на практике на протяжении всей истории существования цивилистического правоведения в России.
Аналогично вряд ли можно признать достоверной (истинной) теорию собственности в той ее части, когда наряду с частной, государственной и муниципальной формами признаются также и иные формы собствен-
ности (смешанная, коллективная, акционерная и т. п.), что является результатом абсолютной путаницы и смешения политэкономических и правовых форм совершенно разных явлений [13, с. 153] и не соответствует основополагающим концептам цивилистической теории собственности и права собственности, а также соответствующей правоприменительной практике.
Упомянутая выше «гармония» может реализоваться только в составе всего научно-теоретического строя цивилистического правоведения и нигде более. Следовательно, критерии научности той или иной цивилистической теории, концепции и т. д., прежде всего, связаны со всеми важнейшими уровнями, концептами в системе самой цивилистической науки.
Однако здесь вновь может возникнуть вопрос: насколько истинен сам этот «научно-теоретический строй» цивилистической науки - тот самый, который мы признаем как наиболее состоятельный в этом смысле? Нельзя ли здесь утверждать, что он истинен постольку, поскольку соответствует цивилистической практике, фактам реальной цивилистической действительности?
Думается, такое утверждение является не вполне корректным, ибо определение социальной ценности и «научности» таких фактов и обстоятельств правовой действительности, закономерностей и тенденций их развития и т. д. вполне находится в «компетенции» самого этого «научно-теоретического строя» цивили-стической науки.
Гражданское общество, мир человека определяются не природой как таковой, а совокупностью социальных ценностей. В цивилистической сфере ценности существуют не только в форме материальных объектов, но и в форме иных, нематериальных, благ, образующих разновидность, так сказать, «символического» бытия. Факты цивилистической практики, в отличие от природных фактов, носят особый, социальный, характер: они проходят специфические сферы - правосознания, правового мышления, цивилистической ментальности и языка, т. е. сферы, где они конституируются прежде, чем будут включены в содержание цивилистической практики.
Цивилистическая наука призвана присущими ей способами и средствами обеспечивать наиболее эффективные поступки субъектов, связанные с реализацией их социальных ценностей в различных сферах - собственности, экономического оборота, потребления благ и других областях частного бытия человека. В этом контексте важным критерием истинности цивилистической теории будет то, что она способствует обеспечению эффективности поступков, действий субъектов, связанных с приобретением имущественных и иных гражданских прав, их реализацией, защитой и т. д. Именно по этому критерию можно определить, насколько то или иное предложение, рекомендация, идея в сфере цивилистической науки являются истинными и в какой мере.
Истинность прагматического предложения определяется, безусловно, с учетом результатов практики, т. е. деятельности по достижению целей, поставленных на основе соответствующих ценностей. Поэтому и эффективность, и практика, понимаемые в указанном
контексте, являются важными критериями истинности цивилистической теории.
В цивилистической науке, которая, как известно, теснейшим образом связана с практикой, помимо описательного («дескриптивного») аспекта, как правило, присутствует «проективная» часть, определяющая содержание будущих (проецируемых) практических действий субъектов, актуализируемых в данной теории. Так, из множества учений о сущности юридического лица теория «директора» делает основной акцент на деятельность руководителя юридического лица; теория «коллектива» ставит на передний план деятельность работников юридического лица; теория «персонифицированного имущества» конституирует деятельность юридического лица как участвующего в экономическом обороте определенным образом организованного имущества и т.п.
Сопоставляя описательный («дескриптивный») и «проективный» аспекты цивилистической науки, думается, что главное значение принадлежит последнему. Так, в цивилистической теории неустойки имеет значение не только содержательное описание и фиксация самого определения неустойки, ее признаков, свойств и т. д., но очень важно показать основания для ее взыскания; порядок определения ее размера (объема); как она соотносится с убытками; обосновать, насколько она приемлема для участников экономического оборота; можно ли ее уменьшить или, наоборот, увеличить и каким образом и т. п.
Прагматическая теория, а цивилистика в значительной мере относится к таковой, прямо либо опосредованно включает в свое содержание определенное руководство к действию. Теория, способная гражданско-правовыми средствами и способами обеспечивать эффективность гражданского оборота, иных сфер частной жизни, соответствует критерию истины. Однако значит ли это, что все остальные цивилистические теории, не отвечающие концепту истины в указанном смысле, должны «выбраковываться»? «Если бы это не делалось, - говорит В. А. Канке, - то были бы основания считать, что концепт истины неприемлем в прагматических (общественных. - М. С.) науках». «Но, - замечает далее ученый, - прагматические теории ранжируются по степени их актуальности, а это как раз и означает, что и им не обойтись без концепта истины» [10, с. 56].
Как представляется, приведенное суждение нуждается в некотором уточнении. Безусловно, концепт истины подлежит применению и в прагматических (общественных) науках, в том числе и в сфере циви-листического правоведения. Но вопрос состоит в том, следует ли названный концепт истины связывать только с обеспечением «эффективности поступков»? Как быть, если та или иная прагматическая теории в силу разных причин не обеспечивает «эффективности поступков»? Причем эти причины могут быть обусловлены различными обстоятельствами, в том числе не связанными непосредственно с содержанием самой этой теории. Последнюю в этом случае следует «выбраковывать» как неистинную (ложную)?
Думается, однозначно утвердительно вряд ли можно ответить на этот вопрос. Теория, в том числе
прагматическая, может оказаться неэффективной, невостребованной в силу различных обстоятельств: к данному моменту еще не сформировалась соответствующая практика; практика сложилась неправильная (ошибочная); практика устарела; теория ошибочно отвергнута как неэффективная и т. п. В подобных ситуациях вряд ли можно винить теорию. Гегель справедливо замечает: «Планы и теории могут претендовать на реальность в той мере, в какой они осуществимы, значимость их (выделено нами. - М. С.) не меняется от того, обрели ли они свое воплощение в реальности или нет» [1, с. 181].
Кроме того, следует иметь в виду и то обстоятельство, что «полезность» цивилистической теории может быть связана не только с обеспечением «эффективности поступков» субъектов, понимаемой в узком смысле, но и с иными важными моментами - расширением познавательного, культурного кругозора людей, совершенствованием их мыслительной деятельности, повышением воспитательной роли гражданского права и т. п. Такая теория, думается, также имеет право на существование и не противоречит концепту истины науки.
В указанном контексте примечательна следующая сентенция Аристотеля: «В самом деле, цель умозрительного знания - истина, а цель знания, касающегося деятельности, - дело» [14, с. 94]. В сфере цивилистики к таким «умозрительным» теориям, где концепт истины непосредственно не связан с «эффективностью поступков», относятся, в частности, идеи ценности феномена частного права, его социокультурного, познавательного значения; философия развития частноправовой мысли; учение о месте гражданского права в системе российского права, его роль, значение и функции в отечественной правовой системе и т. п.
Таким образом, концепт истины в цивилистической науке определяется как гармоническое, сочетанное взаимодействие ее различных критериальных уровней - «объектного», теоретического, ментального, языкового, что воплощается не только в критерии эффективности практических действий (цивилистической практики), но и в ряде других ценностных значений. Все эти критерии в совокупности выражают сквозные для цивилистической науки механизмы обеспечения ее внутренней гармонии, логики развития, оптимизации гражданско-правовых возможностей ценностного мира субъектов в частноправовой сфере. И здесь не допустим упрощенческий подход, когда истинность цивилистической теории ставится напрямую в зависимость, отдается на откуп любым проявлениям и позициям практического характера.
Связь цивилистической науки и практики носит не абсолютный (однозначный) характер, когда понятия и определения науки жестко предопределяются признаками (свойствами) объектов (что характерно для естественных наук), а имеет относительное (онтиче-ское) значение. В этом контексте можно отметить относительно самостоятельный «статус» цивилистической науки, имея в виду здесь два момента.
Во-первых, это относительно самостоятельная (обособленная) и достаточно специфическая сфера
знаний, имеющая свои закономерности развития и содержащая в себе в целом достаточно компетенций для оценки истинности («научности») тех или иных циви-листических теорий, идей, научных суждений и т. д.
Во-вторых, ее содержание в соответствующей мере обусловливается (не прямо, не абсолютно) не только потребностью судебной правоприменительной практики, обеспечением ее эффективности, что само по себе, безусловно, важно, но и моментами, связанными с иными значениями и ценностями - цивилистиче-ским правосознанием, культурой, частноправовыми идеалами и принципами, частноправовой политикой и иными ценностями частного права как важнейшего социального института в системе гражданского общества. Кроме того, следует иметь в виду, что наряду с указанными и иными подобного рода потребностями, цивилистическая наука имеет и свои внутренние специфические потребности, обусловленные закономерностями функционирования и развития самой этой науки. Она обладает рядом таких свойств и качеств, которые, абстрагируясь от непосредственных, профессиональных потребностей практического бытия, связаны с обслуживанием ее общих социокультурных, идеальных, ценностных, гносеологических (познавательных) и других подобного рода функций.
Исходя из вышеотмеченного, можно сделать вывод о том, что цивилистической практикой следует считать не только социальную деятельность, непосредственно связанную с судебным правоприменением (судебной практикой), но также и деятельность в иных цивилистических сферах, где осуществляется реализация иных (идеальных) цивилистических ценностей, упомянутых выше. Только при таких условиях цивилистическая практика, понимаемая с широких позиций, может выступать как важнейшая форма, задающая условия для воспроизводства гражданского права, а через его институты и отношения - и адекватной структуры рыночной экономики и современного гражданского общества.
С этих позиций роль цивилистической науки состоит не только в служении задачам и потребностям судебной правоприменительной практики (что само по себе, подчеркнем еще раз, безусловно, важно), но и в обеспечении в целом необходимого научного, профессионального, образовательного, культурного, политического и других уровней в частноправовой сфере, обеспечении основных направлений совершенствования и развития цивилистической практики в различных областях в соответствии с целями и современными ценностями гражданского общества.
Следовательно, «практическую значимость и применимость» в цивилистике можно и необходимо понимать с широких позиций, включая сюда все научные исследования, способные прямо или опосредованным образом оказывать влияние в настоящее время или в перспективе в форме практических рекомендаций, разработок или теоретических положений, принципов, конструкций, идей и т. п. на различные цивили-стические сферы: правоприменительную (судебную практику), социокультурную, области цивилистической политики, экономики, образования, воспитания и другие отношения, связанные с частноправовым «бытием».
Что же касается проблемы действительной реализации научных результатов в сфере цивилистики, то это связано с рядом факторов и обстоятельств, касающихся, в частности, господствующей в обществе частноправовой идеологии и политики, цивилистических традиций, типа правовой системы, состояния самой цивилистической практики и т. п. С этих позиций реализация результатов цивилистических научных исследований - это действительно проблема цивилистической практики, понимаемой, однако, не в узком, сугубо профессиональном, смысле, а как компоненты значительно более широкого явления - социально-правовой деятельности общества.
Дать адекватную оценку собственных научных результатов, их значимости и применимости, в том числе практической, вполне компетентна и сама цивили-стическая наука. Причем, как выше было отмечено, критерий истинности, «научности» цивилистической теории отнюдь не определяется напрямую только тем, способен или нет тот или иной научный результат быть реализованным в сфере судебной практики (еще лучше - немедленно!), что, к сожалению, далеко не всегда зависит от уровня и эффективности цивилистических исследований.
Что касается «статуса» самой юридической практики, то в связи с этим необходимо отметить следующее. По мысли В. И. Леушина, «практика в отличие от науки обладает самостоятельностью, то есть может функционировать, не прибегая к помощи науки» [2, с. 131]. Основание для такой «самостоятельности» практики автор усматривает в способности законодателя, правоприменителя, субъекта правоотношения «самостоятельно добывать истину». Правда, ученый обращал внимание на то, что познавательный потенциал юридической практики «не стоит переоценивать» [2, с. 131].
Н. Н. Тарасов, соглашаясь в целом с вышеприведенными суждениями, замечает, что «с утверждением о способности юридической практики функционировать, не прибегая к помощи науки, видимо, следует согласиться. Для функционирования юридической практики, очевидно, достаточно познавательного обеспечения в форме организационно-задачной, профессиональной рефлексии. Подкрепленная цеховым обучением профессии, такая юридическая практика, видимо, способна самовоспроизводиться даже без тенденции к вырождению» [1, с. 183].
Как представляется, приведенные суждения являются слишком однозначными и несколько категоричными. Даже применительно к такому богатейшему виду юридической практики, как цивилистическая, имеющая свою многовековую историю и доведенную с точки зрения юридической техники до филигранной точности еще в древние римские времена, вряд ли можно однозначно утвердительно говорить о ее «способности функционировать не прибегая к помощи» цивилистической науки. И это совершенно четко прослеживается уже начиная с классического периода развития римской юриспруденции.
Как отмечают специалисты по римскому праву, действительно, римская юриспруденция «ведет свое начало от практической деятельности юристов респу-
бликанского периода», которая изначально «имела практический характер и выражалась в редактировании формальных актов (cavere), в руководстве ведением судебных дел (agere), в даче советов (respondere)» [15, с. 24]. Юридическая техника уже в республиканский период достигла довольно высокого уровня и деятельность «старых» республиканских юристов выражалась, главным образом, в толковании права.
Однако уже в классический период наблюдается «отход от старого цивильного права (strictum ius), новое толкование направилось в сторону искания aeguum et bonum - справедливого и доброго». И вот «это новое толкование, - как подчеркивал профессор В. А. Краснокутский, - опиралось на зачатки тогдашней науки» [15, с. 26] (выделено нами. - М. С.).
Таким образом, уже в классическую римскую эпоху цивилистическая практическая юриспруденция не отгораживалась от «тогдашней науки», хотя последняя и находилась еще в зачаточном состоянии. Как свидетельствуют источники, уже к тому времени сформировалась «риторическая теория толкования» права, которая к концу республики вошла в систему обучения и оказала глубокое влияние на римскую практическую юриспруденцию. Примечательно то, что в спорных случаях названная теория внушала искать настоящей воли законодателя, выявлять те цели, которые преследовал законодатель (ratio legis), в юридических же сделках - цели, которые ставили себе договаривающиеся стороны (lex contractus) [15, с. 26].
Особо обращает на себя внимание тот факт, что юридическая литература классической эпохи была чрезвычайно разнообразна и освещала не только сугубо практическую цивилистическую деятельность (элементарные руководства - институции, правила (regulae), сборники казусов и т. п.), но и содержала ци-вилистические определения (definitions), теоретические идеи. Более обширные и глубокие работы представляли различные комментарии к эдиктам, книгам по цивильному праву; дигесты, институции, в которых была представлена информация не только по догматике римского частного права, но и содержался материал по его истории и т. д.
Из вышеотмеченного следует, что цивилистическая практика уже начиная с римской эпохи не существовала в виде своей отдельной замкнутой самодостаточной сферы, которая была совершенно иррелевантна (безразлична) к теоретическим наработкам цивилистов того периода.
И, тем более, это касается современной цивилистической практики, рассматривающей многие сложнейшие дела, для разрешения которых необходимы познания не только в области цивилистики, но и в ряде других сфер - экономики, финансов, психологии, лингвистики, естественных и других наук. Понятия, представления, цивилистическое мышление современного практика должны опираться не только на свой профессиональный «цеховой» опыт, профессиональную «рефлексию», но и во многих случаях должны носить научный характер, как по своему содержанию, так и по форме.
Современные начала гражданского законодательства, в частности такие, как справедливость, добросо-
вестность, разумность, свобода, равенство сторон и другие, требуют достаточно глубокого, всестороннего и объективного рассмотрения материалов дел, что вряд ли может быть в должной мере обеспечено лишь «цеховой» подготовкой практиков-цивилистов, их профессиональной «рефлексией» и т. д., не прибегая к широкому «арсеналу» цивилистической и других наук.
Примечательно в этом отношении, что многие постановления высших судебных инстанций, как и некоторые другие формы осмысления юридической практики, не обходятся без использования в своем содержании научных понятий, определений, конструкций, идей и т. д., высказанных и обоснованных в свое время в цивилистической теории и иных науках, и, таким образом, фактически ориентируют цивилисти-ческую практику на более тесное взаимодействие с наукой, более широкое использование ее передовых достижений в практической юриспруденции.
Особая значимость цивилистической науки проявляется, когда затрагиваются проблемы дальнейшего совершенствования, развития цивилистической практики, ее методологии, концептуальных основ. Н. Н. Тарасов, отвечая на вопрос о том, насколько способна юридическая практика без участия науки развиваться, отмечает: «Если изменения юридической практики не отождествлять с ее развитием, которое, как известно, предполагает наличие цели и идеального плана действительности, т. е. теории, философии и т. д., то ответ, скорее всего, должен быть отрицательным». Далее автор замечает: «Можно предположить, что в плане функционирования юридическая практика самодостаточна, а вот потенциал ее развития без теории, в частности без прогностической функции науки, видимо, весьма невелик» [1, с. 184].
Не касаясь всей юридической практики, применительно к цивилистической практической юриспруденции представляется необходимым отметить, что в настоящее время трудно помыслить ее «самодостаточность» и в этом контексте ее потенциал не только с точки зрения проблемы дальнейшего развития цивилистической практики, но даже и с позиций обеспечения ее нынешнего функционирования на должном уровне. Дело в том, что современная цивилистическая практика, особенно арбитражная (экономическая, хозяйственная), по своему содержанию представляет собой достаточно сложную познавательную, мыслительную юридическую деятельность с использованием специфических цивилистических, экономических, финансовых и т. д. категорий, конструкций, понятий, в результате чего сама эта деятельность нередко приобретает научно-практический характер, научно-практический смысл. Все это выводит мыслительную деятельность судьи, по сути, на научный уровень, с позиций которого только и возможно правильное и обоснованное разрешение экономического (хозяйственного) спора.
Таким образом, следует сделать вывод о том, что «статус» цивилистической практики по отношению к одноименной науке носит относительно независимый характер: данная практика существует как отдельная, особая сфера, характеризующаяся своим специфическим содержанием и реализующаяся в специфической
форме, оказывающая существенное влияние на развитие цивилистической науки; вместе с тем ее (практики) дальнейшее развитие (совершенствование) может эффективно осуществляться только при условии того, что будет опираться на богатый потенциал цивилистической науки, ее разработки, выводы и предложения. Без прогресса цивилистической науки, повышения эффективности ее рекомендаций, предложений, совершенствования ее прогностических функций потенциал развития практической цивилистической юриспруденции будет действительно невелик.
Думается, именно эти факторы как важнейшие компоненты среди других значимых обстоятельств обусловливают нынешнее неудовлетворительное состояние ряда областей в сфере цивилистики, когда не обеспечиваются в необходимой мере стабильность отношений собственности, экономического оборота; надлежащая гражданско-правовая охрана сферы личной (частной) жизни человека; свобода осуществления гражданских прав, их защита; развитие институтов гражданского общества и некоторые другие права и законные интересы граждан.
Конечно, не следует видеть в этом вину только цивилистической науки; здесь отрицательное влияние, безусловно, оказывает и ряд иных факторов - организационного, экономического характера; состояние морально-нравственного климата в обществе; негативные привычки и старые традиции в обществе и т. д. Вместе с тем очевидны в этом отношении пробелы и упущения, связанные с недостаточным исследованием современных актуальных фундаментальных цивили-стических проблем, созданием эффективных научных разработок, рекомендаций и предложений для практики со стороны цивилистической науки. На это обстоятельство, видимо, необходимо обратить серьезное внимание российскому цивилистическому научному сообществу.
Говоря о развитии цивилистической практики, с методологических позиций возникает и такой вопрос: указанное развитие осуществляется на своей, собственной основе или необходимую почву, базу для этого должна создать цивилистическая наука?
Думается, что развитие цивилистической практики осуществляется на собственной основе, однако необходимые для этого юридические средства, формы, методы, механизмы, научный инструментарий и т. п. должны быть разработаны, четко сформулированы и предложены цивилистической наукой.
Иначе говоря, цивилистический «менеджмент» в этом социальном процессе должен осуществляться со стороны гражданско-правовой науки. И чем более глубокими и эффективными, отражающими актуальные проблемы практики и в этом контексте отвечающие критерию истины будут цивилистические научные теории, тем в большей мере они будут востребованы цивилистической практикой и тем выше будет потенциал влияния цивилистической науки на практическую ци-вилистическую юриспруденцию.
Изложенное позволяет сделать вывод о том, что к цивилистической практике как основанию, цели и критерию истинности цивилистических теоретических ис-
следований следует относиться не абсолютно (однозначно), а относительно: очевидно, цивилистическое правоведение должно иметь и иные, несоциологические, критерии оценки своих теоретических положений, принципов, идей, стратегических направлений и т. п., которые непосредственно (напрямую) не связаны с экономическими и иными сугубо материальными («приземленными») потребностями цивилистической практики.
Список литературы
1. Тарасов Н. Н. Методологические проблемы юридической науки / Н. Н. Тарасов. - Екатеринбург, 2001.
2. Леушин В. И. Юридическая практика в системе социалистических общественных отношений / В. И. Леушин. - Красноярск, 1987.
3. Красавчиков О. А. Категории науки гражданского права. Избранные труды: в 2 т. / О. А. Красавчиков. - М., 2005. - Т. 1.
4. Шершеневич Г. Ф. Наука гражданского права в России / Г. Ф. Шершеневич. - М., 2003.
5. Гражданское право: учебник / под общ. ред. С. А. Степанова. - М., 2010. - Т. 1.
6. Алексеев С. С. Восхождение к праву. Поиски и решения / С. С. Алексеев. - М., 2001.
7. Брагинский М. И. Договорное право: Общие положения / М. И. Брагинский, В. В. Витрянский. - М., 1998.
8. Поппер К. Логика и рост научного знания / К. Поп-пер. - М., 1983.
9. Постановление Президиума Высшего арбитражного суда РФ от 21 июня 2012 г. № 3352/12 по делу № А-25926/2011-13-230 // Вестник Высшего арбитражного суда РФ. - 2012. - № 10.
10. Канке В. А. Общая философия науки: учебник / В. А. Канке. - М., 2009.
11. Маркс К. Собрание сочинений / К. Маркс, Ф. Энгельс. - Т. 3.
12. О доверительной собственности (трасте): указ Президента РФ от 24 декабря 1993 г. // Собрание актов Президента и Правительства РФ. - 1994. - № 1. -Ст. 6.
13. Семякин М. Н. Экономика и право: проблемы теории, методологии и практики / М. Н. Семякин. - М., 2006.
14. Аристотель. Метафизика. Собрание сочинений: в 4 т. / Аристотель. - М., 1976. - Т. 1.
15. Римское частное право: учебник / под ред. проф. И. Б. Новицкого и проф. И. С. Перетерского. - М., 2005.
