CC BY
149
Вестник Челябинского государственного университета. 2015. № 17 (372).
Право. Вып. 43. С. 123-130.
УДК 347
ББК 67.304
К ВОПРОСУ О КОНЦЕПЦИИ ЦИВИЛИСТИЧЕСКОЙ НАУКИ
М. Н. Семякин
ФГБОУ ВПО «Челябинский государственный университет», Челябинск, Россия
Данная статья представляет собой анализ нескольких концептуальных положений цивилистической науки об истине в гражданском праве, а также правоприменительной практике. Цивилистической практикой следует считать не только социальную деятельность, непосредственно связанную с судебным правоприменением (судебной практикой), но также и деятельность в иных цивилистических сферах, где осуществляется реализация иных («идеальных») цивилистических ценностей, упомянутых выше.
Ключевые слова: цивилистическая наука, цивилистическая концепция, истина в гражданском праве, цивилистическое правоведение.
Применительно к области общественных («прагматических») наук, в том числе цивилистической теории, связь науки с объектом исследования носит гораздо более слабый характер, как отмечают специалисты в сфере философии науки. Здесь объекты исследования изначально не заданы в виде тех или иных предметов материального мира; они не существуют внешне сами по себе. Здесь социальная действительность «задана» по-другому, чем естественная природа. В данном случае цивилистическая правоприменительная практика выступает как процесс и результат осмысленной деятельности специалистов — сферы, где реализуются их юридические и иные знания, наработанный цивилистический опыт и т. д. — компетенции, формирующиеся, в том числе, не без влияния цивилистической науки.
Иначе говоря, объект цивилистической науки (в данном случае — цивилистическая практика) в значительной мере «теоретически относителен»; цивилистическая практика в этом смысле не может состояться вне одноимённой теории — юридических познаний судей, их осмысленной деятельности, правового опыта и т. д. Как справедливо заметил Н. Н. Тарасов, принципиальная специфика социальных наук в том, что здесь реальность не противостоит исследователю; ученый вынужден познавать не столько «противоположный» (как в естественных науках) объект, сколько собственную деятельность.
И с этих позиций цивилистическая практика не может выступать в качестве единственного и универсального критерия истинности цивилистической теории, о чем ниже будет дополнительно отмечено.
Примечательно: в философии науки специалисты, стремясь выразить степень значимости в составе науки ее «объектного» уровня, резонно выделяют два типа «относительности» — «объектную» и «онтическую». В случае «объектной» относительности имеют в виду, что каковы признаки объектов, таковы и теоретические понятия, представления, что в большей мере актуально в области естественных (дескриптивных) наук. «Онтическая» (от греч. on — сущее) относительность присуща самим объектам; она характеризует относительный характер их признаков, что характерно для сферы общественных наук, в том числе цивилистического правоведения. В этом контексте «относительность» цивилистической практики проявляется, в частности, в том, что каждый новый этап в развитии цивилистической теории опирается на изучение предшествующего практического опыта.
Таким образом, при поиске концепта истины как критерия цивилистической науки следует с максимальным вниманием отнестись и к содержанию самой этой науки, не пытаясь его (критерий истины) отыскивать только и исключительно в сфере цивилистической практики. Иначе крите -рии истины цивилистической науки определяются и в контексте самой этой науки.
Критерий истины той или иной теории позволяет ранжировать концепции, теоретические представления, идеи по степени их научной актуальности, важности (значимости). И здесь ограничение научного поиска только рамками «объектного» критерия — цивилистической практикой — не позволяет сделать правильного вывода, поскольку, как было отмечено выше,
недостаточно утверждения, что истинна та теория, которая соответствует «фактам» практики. Последние, как выясняется, тоже относительны. Цивилистическая практика, как и иные виды социальной деятельности, носит не абсолютный («непогрешимый»), а конкретно-исторический характер, т. е. меняется со временем. Более того, как свидетельствует опыт в сфере правопримене -ния, в указанной сфере встречается немало ошибочных позиций, когда высшие судебные инстанции вынуждены были изменять свое отношение к практике рассмотрения той или иной категории гражданских дел, иногда — даже неоднократно. По ряду спорных практических ситуаций высшие судебные инстанции — Верховный Суд РФ и Высший Арбитражный Суд РФ — занимают противоположные позиции и т. д.
Обращает на себя внимание и такая особенность цивилистической, как и иной юридической практики, как ее ментальность, а также языковая специфика, что также не дает оснований для ее абсолютизации («универсализации») как критерия истинности цивилистической теории. А это означает, что цивилистическая практика не может представлять собой тот единственный незыблемый, исключительный критериальный бастион, который существует сам по себе (объективно) и распространяет свое «оценивающее» влияние брутально на все связанное с ней теоретическое познание.
В контексте отмеченного выше можно сделать вывод, что цивилистическая теория (ее часть) соответствует научной истине, если она сообразуется с гармонией всех важнейших критериальных уровней цивилистической науки, в частности, «объектного», теоретического, исторического, ментального, языкового, в соответствующих случаях — прикладного характера. Если теория не обеспечивает гармонию названных уровней, то она, очевидно, не может пройти «тест» на ее истинность. Так, в начале 90-х гг. XX столетия в России была предпринята попытка внедрить в гражданское законодательство и практику так называемую концепцию (модель) «доверительной собственности», которая получила в свое время отражение в известном Указе Президента РФ от 24 декабря 1993 г. «О доверительной собственности (трасте)», который начинался со слов: «Ввести в гражданское законодательство Российской Федерации институт доверительной собственности...».
Попытка механически «пересадить» институт «траста» («доверительной собственности»),
характерный для англо-саксонской правовой семьи, на отечественную цивилистическую «почву» встретила решительные возражения многих ученых-цивилистов и других правоведов и закономерно потерпела неудачу. Для российской системы права, тяготеющей к континентальной правовой семье, не знающей деления на «общее право» и «право справедливости», концепция «доверительной собственности», безусловно, является чужеродным элементом, противоречащим основополагающим концептам теории «вещного права», цивилистическим ментальным представлениям, сложившимся в науке и на практике на протяжении всей истории существования ци-вилистического правоведения в России.
Аналогично вряд ли можно признать достоверной (истинной) теорию собственности в той ее части, когда наряду с частной, государственной и муниципальной формами признаются также и «иные» формы собственности («смешанная», «коллективная», «акционерная» и т. п.), что является результатом абсолютной «путаницы» и смешения политэкономических и правовых форм совершенно разных явлений [2. С. 144] и не соответствует основополагающим концептам цивилистической теории собственности и права собственности, а также соответствующей правоприменительной практике.
Упомянутая выше «гармония» может реализоваться только в составе всего научно-теоретического строя цивилистического правоведения и нигде более. Следовательно, критерии научности той или иной цивилистической теории, концепции и т. д. прежде всего связаны со всеми важнейшими уровнями, концептами в системе самой цивилистической науки.
Однако в связи с этим вновь может возникнуть вопрос: насколько истинен сам этот «научно-теоретический строй» цивилистической науки — тот самый, который мы признаем как наиболее состоятельный в этом смысле? Нельзя ли здесь утверждать, что он истинен постольку, поскольку соответствует цивилистической практике, фактам реальной цивилистической действительности?
Думается, такое утверждение является не вполне корректным, ибо определение социальной ценности и «научности» таких фактов и обстоятельств правовой действительности, закономерностей и тенденций их развития и т. д. вполне находится в «компетенции» самого этого «научно-теоретического строя» цивилистической науки.
Гражданское общество, мир человека определяются не природой как таковой, а совокупностью социальных ценностей. В цивилистической сфере ценности существуют не только в форме материальных объектов, но и в форме иных, нематериальных, благ, образующих разновидность, так сказать, «символического» бытия. Факты ци-вилистической практики в отличие от природных фактов носят особый, социальный характер: они проходят специфические сферы — правосознания, правового мышления, цивилистической ментальности и языка, т. е. сферы, где они конституируются прежде, чем будут «включены» в содержание цивилистической практики.
Цивилистическая наука призвана присущими ей способами и средствами обеспечивать наиболее эффективные поступки субъектов, связанные с реализацией их социальных ценностей в различных сферах — собственности, экономического оборота, потребления благ и других областях частного «бытия» человека. В этом контексте важным критерием истинности цивилистической теории будет то, что если она способствует обеспечению эффективности поступков, действий субъектов, связанных с приобретением имущественных и иных гражданских прав, их реализацией, защитой и т. д. Именно по этому критерию можно определить, насколько то или иное предложение, рекомендация, идея в сфере циви-листической науки являются истинными и в какой мере.
Истинность прагматического предложения определяется, безусловно, с учетом результатов практики, т. е. деятельности по достижению целей, поставленных на основе соответствующих ценностей. Поэтому и эффективность, и практика, понимаемые в указанном контексте, являются важными критериями истинности цивилистиче-ской теории.
В цивилистической науке, которая, как известно, теснейшим образом связана с практикой, помимо описательного (дескриптивного) аспекта, как правило, присутствует «проективная» часть, определяющая содержание будущих («проецируемых») практических действий субъектов, актуализируемых в данной теории. Так, из множества учений о сущности юридического лица теория «директора» делает основной «акцент» на деятельности руководителя юридического лица; теория «коллектива» — ставит на передний план деятельность работников юридического лица; теория «персонифицированного имущества» —
конституирует деятельность юридического лица как участвующего в экономическом обороте определенным образом организованного имущества и т. п.
Сопоставляя описательный («дескриптивный») и «проективный» аспекты цивилистической науки, думается, главное значение принадлежит последнему. Так, в цивилистической теории неустойки имеет значение не только содержательное описание и фиксация самого определения не -устойки, ее признаков (свойств) и т. д., но очень важно показать основания для ее взыскания; порядок определения ее размера (объема); как она соотносится с убытками; обосновать, насколько она приемлема для участников экономического оборота; можно ли ее уменьшить или, наоборот, увеличить и каким образом и т. п.
Прагматическая теория — а цивилистика в значительной мере относится к таковой — прямо либо опосредованно включает в свое содержание определенное «руководство к действию». Теория, способная гражданско-правовыми средствами и способами обеспечивать эффективность гражданского оборота, иных сфер частной жизни,— соответствует критерию истины. Однако значит ли это, что все остальные цивилистические теории (не отвечающие концепту истины в указанном смысле) должны «выбраковываться»? «Если бы это не делалось,— замечает В. А. Канке,— то были бы основания считать, что концепт истины неприемлем в прагматических (общественных. — М. С.) науках». «Но,— замечает далее ученый,— прагматические теории ранжируются по степени их актуальности, а это как раз и означает, что и им не обойтись без концепта истины».
Как представляется, приведенное суждение нуждается в некотором уточнении. Безусловно, концепт истины подлежит применению и в прагматических (общественных) науках, в том числе и в сфере цивилистического правоведения. Но дело в том, следует ли названный концепт истины связывать только с обеспечением «эффективности поступков»? Как быть, если та или иная праг -матическая теория в силу разных причин не обеспечивает «эффективности поступков»? Причем, эти причины могут быть обусловлены различными обстоятельствами, в том числе не связанными непосредственно с содержанием самой этой теории. Последнюю в этом случае следует «выбраковывать» как неистинную (ложную)?
Думается, однозначно утвердительно вряд ли можно ответить на этот вопрос. Теория, в том
числе прагматическая, может оказаться «неэффективной», невостребованной в силу различных обстоятельств: к данному моменту еще не сформировалась соответствующая практика; практика сложилась неправильная (ошибочная); практика «устарела»; теория ошибочно отвергнута как «неэффективная» и т. п. В подобных ситуациях вряд ли можно «винить» теорию. По справедливому замечанию Гегеля: «Планы и теории могут претендовать на реальность в той мере, в какой они осуществимы, значимость их (выделено мною. — М. С.) не меняется от того, обрели ли они свое воплощение в реальности или нет».
Кроме того, следует иметь в виду и то обстоятельство, что «полезность» цивилистической теории может быть связана не только с обеспечением «эффективности поступков» субъектов, понимаемой в узком смысле, но также и с иными важными моментами — расширением познавательного, культурного кругозора людей, совершенствованием их мыслительной деятельности, повышением воспитательной роли гражданского права и т. п. Такая теория, думается, также имеет право на существование и не противоречит концепту истины науки.
В указанном контексте примечательна следующая сентенция Аристотеля: «В самом деле, цель умозрительного знания — истина, а цель знания, касающегося деятельности,— дело». В сфере цивилистики к таким «умозрительным» теориям, где концепт истины непосредственно не связан с «эффективностью поступков», относятся, в частности, идеи ценности феномена частного права, его социокультурного, познавательного значения; философия развития частноправовой мысли; учение о месте гражданского права в системе российского права, его роль, значение и функции в отечественной правовой системе и т. п.
Таким образом, концепт истины в цивилисти-ческой науке определяется как гармоническое, сочетанное взаимодействие ее различных критериальных уровней — «объектного», теоретического, ментального, языкового, что воплощается не только в критерии эффективности практических действий (цивилистической практики), но и в ряде других ценностных значениях. Все эти критерии в совокупности выражают сквозные для цивилистической науки механизмы обеспечения ее внутренней гармонии, логики развития, оптимизации гражданско-правовых возможностей ценностного мира субъектов в частноправо -
вой сфере. И здесь недопустим «упрощенческий» подход, когда истинность цивилистической теории ставится напрямую в зависимость, отдается на «откуп» любым проявлениям и позициям практического характера.
Связь цивилистической науки и практики носит не абсолютный (однозначный) характер, когда понятия и определения науки жестко предопределяются признаками (свойствами) объектов (что характерно для естественных наук), а имеет относительное («онтическое») значение. В этом контексте можно отметить относительно самостоятельный «статус» цивилистической науки, имея в виду здесь два момента.
Во-первых, это относительно самостоятельная (обособленная) и достаточно специфическая сфера знаний, имеющая свои закономерности развития и содержащая в себе в целом достаточно «компетенций» для оценки истинности («научности») тех или иных цивилистических теорий, идей, научных суждений и т. д.
Во-вторых, ее содержание в соответствующей мере обусловливается (не прямо, не абсолютно) не только потребностью судебной правоприменительной практики, обеспечением ее эффективности, что само по себе, безусловно, важно, но и моментами, связанными с иными значениями и ценностями — цивилистическим правосознанием, культурой, частноправовыми идеалами и принципами, частноправовой политикой и иными ценностями частного права как важнейшего социального института в системе гражданского общества. Кроме того, следует иметь в виду, что наряду с указанными и иными подобного рода потребностями цивилистическая наука имеет и свои внутренние специфические потребности, обусловленные закономерностями функционирования и развития самой этой науки. Она обладает рядом таких свойств и качеств, которые, абстрагируясь от непосредственных, профессиональных потребностей «практического бытия», связаны с обслуживанием ее общих социокультурных, «идеальных», ценностных, гносеологических (познавательных) и других подобного рода функций.
Исходя из вышеотмеченного, можно сделать вывод о том, что цивилистической практикой следует считать не только социальную деятельность, непосредственно связанную с судебным правоприменением (судебной практикой), но также и деятельность в иных цивилистических сферах, где осуществляется реализация иных
(«идеальных») цивилистических ценностей, упомянутых выше. Только при таких условиях ци-вилистическая практика, понимаемая с широких позиций, может выступать как важнейшая форма, задающая условия для воспроизводства гражданского права, а через его институты и отношения — и адекватной структуры рыночной экономики и современного гражданского общества.
С этих позиций роль цивилистической науки состоит не только в «служении» задачам и потребностям судебной правоприменительной практики (что само по себе, подчеркнем еще раз, безусловно, важно), но также и в обеспечении в целом необходимого научного, профессионального, образовательного, культурного, политического и т. д. уровней в частноправовой сфере, обеспечении основных направлений совершенствования и развития цивилистической практики в различных областях в соответствии с целями и современными ценностями гражданского общества.
Следовательно, «практическую значимость и применимость» в цивилистике можно и необходимо понимать с широких позиций, включая сюда все научные исследования, способные прямо или опосредованным образом оказывать влияние в настоящее время или в перспективе в форме практических рекомендаций, разработок или теоретических положений, принципов, конструкций, идей и т. п. на различные цивилистические сферы — правоприменительную (судебную практику), социокультурную, области цивилистической политики, экономики, образования, воспитания и другие отношения, связанные с частноправовым «бытием».
Что же касается проблемы действительной реализации научных результатов в сфере цивилистики, то это связано с рядом факторов и обстоятельств, касающихся, в частности, господствующей в обществе частноправовой идеологии и политики, цивилистических традиций, типа правовой системы, состояния самой цивилистической практики и т. п. С этих позиций реализация результатов цивилистических научных исследований — это действительно проблема цивилистиче -ской практики, понимаемой, однако, не в узком, сугубо профессиональном смысле, а как компоненты значительно более широкого явления — социально-правовой деятельности общества.
Дать адекватную оценку собственных научных результатов, их значимости и применимости, в том числе практической, вполне «компе-
тентна» и сама цивилистическая наука. Причем, как выше было отмечено, критерий истинности, «научности» цивилистической теории отнюдь не определяется напрямую только тем, способен или нет тот или иной научный результат быть реализованным в сфере судебной практики (еще лучше — немедленно!), что, к сожалению, далеко не всегда зависит от уровня и эффективности цивилистических исследований.
Что касается «статуса» самой юридической практики, то в связи с этим необходимо отметить следующее. По мысли В. И. Леушина: «Практика в отличие от науки обладает самостоятельностью, то есть может функционировать, не прибегая к помощи науки». Основание для такой «самостоятельности» практики автор усматривал в способности законодателя, правоприменителя, субъекта правоотношения «самостоятельно добывать истину». Правда, ученый обращал внимание на то, что познавательный потенциал юридической практики «не стоит переоценивать».
Н. Н. Тарасов, соглашаясь в целом с вышеприведенными суждениями, замечает, что «с утверждением о способности юридической практики функционировать, не прибегая к помощи науки, видимо, следует согласиться. Для функционирования юридической практики, очевидно, достаточно познавательного обеспечения в форме организационно-задачной, профессиональной рефлексии. Подкрепленная цеховым обучением профессии, такая юридическая практика, видимо, способна самовоспроизводиться даже без тенденции к вырождению».
Как представляется, приведенные суждения являются слишком однозначными и несколько категоричными. Даже применительно к такому богатейшему виду юридической практики, как цивилистическая, имеющая свою многовековую историю и доведенная с точки зрения юридической техники до филигранной точности еще в древние римские времена, вряд ли можно однозначно утвердительно говорить о ее «способности функционировать не прибегая к помощи» цивилистической науки. И это совершенно четко прослеживается уже начиная с классического периода развития римской юриспруденции.
Как отмечают специалисты по римскому праву, действительно, римская юриспруденция «ведет свое начало от практической деятельности юристов республиканского периода», которая изначально «имела практический характер и выражалась в редактировании формальных ак-
тов (cavere), в руководстве ведением судебных дел (agere), в даче советов (respondere)» [1. С. 15]. Юридическая техника уже в республиканский период достигла довольно высокого уровня и деятельность «старых» республиканских юристов выражалась, главным образом, в толковании права.
Однако уже в классический период наблюдается «отход от старого цивильного права (strictum ius), новое толкование направилось в сторону искания aeguum et bonum — справедливого и доброго». И вот «это новое толкование,— как подчеркивал профессор В. А. Краснокутский,— опиралось на зачатки тогдашней науки» (выделено мною. — М. С).
Таким образом, уже в классическую римскую эпоху цивилистическая практическая юриспруденция «не отгораживалась» от «тогдашней науки», которая хотя и находилась в те времена еще в зачаточном состоянии. Как свидетельствуют источники, уже к тому времени сформировалась «риторическая теория толкования» права, которая к концу республики вошла в систему обучения и оказала глубокое влияние на римскую практическую юриспруденцию. Примечательно, в спорных случаях названная «теория» внушала искать настоящей воли законодателя, выявлять те цели, которые преследовал законодатель (ratio legis), в юридических же сделках цели, которые ставили себе договаривающиеся стороны (lex contractus).
Особо обращает на себя внимание тот факт, что юридическая литература классической эпохи была чрезвычайно разнообразна и освещала не только сугубо практическую цивилистиче-скую деятельность (элементарные руководства — институции, правила (regulae), сборники казусов и т. п.), но и содержала цивилистические определения (definitions), теоретические идеи. Более обширные и глубокие работы представляли различные комментарии к эдиктам, книгам по цивильному праву; дигесты, институции, в которых была представлена информация не только по дог -матике римского частного права, но и содержался материал по его истории и т. д.
Из вышеотмеченного следует, что цивилисти-ческая практика, уже начиная с римских эпох, не существовала в виде своей отдельной (замкнутой), самодостаточной сферы, которая была совершенно ирреливантна (безразлична) к теоретическим наработкам цивилистов того периода.
И тем более это касается современной цивилистической практики, в сфере которой рассма-
триваются многие сложнейшие дела, для разрешения которых необходимы познания не только в области цивилистики, но и в ряде иных сфер — экономики, финансов, психологии, лингвистики, естественных и других наук. Понятия, представления, цивилистическое мышление современного практика должны опираться не только на свой профессиональный «цеховой» опыт, профессиональную «рефлексию», но и во многих случаях должны носить научный характер как по своему содержанию, так и форме.
Современные начала гражданского законодательства, в частности, такие как справедливость, добросовестность, разумность, свобода, равенство сторон и другие требуют достаточно глубокого, всестороннего и объективного рассмотрения материалов дел, что вряд ли может быть в должной мере обеспечено лишь «цеховой» подготовкой практиков-цивилистов, их профессиональной «рефлексией» и т. д., не прибегая к широкому «арсеналу» цивилистической и других наук.
Примечательно в этом отношении, что многие постановления высших судебных инстанций, как и некоторые другие формы осмысления юридической практики, не обходятся без использования в своем содержании научных понятий, определений, конструкций, идей и т. д., высказанных и обоснованных в свое время в цивилистической теории и иных науках, и, таким образом, фактически ориентируют цивилистическую практику на более тесное взаимодействие с наукой, более широкое использование ее передовых достижений в практической юриспруденции.
Особая значимость цивилистической науки проявляется, когда затрагиваются проблемы дальнейшего совершенствования, развития цивилистической практики, ее методологии, концептуальных основ. Н. Н. Тарасов, отвечая на вопрос о том, насколько способна юридическая практика без участия науки развиваться, отмечает: «Если изменения юридической практики не отождествлять с ее развитием, которое, как известно, предполагает наличие цели и идеального плана действительности, т. е. теории, философии и т. д., то ответ, скорее всего, должен быть отрицательным». Развивая эти мысли далее, автор замечает: «Можно предположить, что в плане функционирования юридическая практика самодостаточна, а вот потенциал ее развития без теории, в частности без прогностической функции науки, видимо, весьма невелик».
Не касаясь всей юридической практики, приме -нительно к цивилистической практической юриспруденции представляется необходимым отметить, что в настоящее время трудно помыслить ее «самодостаточность», и в этом контексте ее «потенциал» не только с точки зрения проблемы дальнейшего развития цивилистической практики, но даже и с позиций обеспечения ее нынешне -го функционирования на должном уровне. Дело в том, что современная цивилистическая практика — особенно арбитражная (экономическая, хозяйственная) — по своему содержанию представляет собой достаточно сложную познавательную, мыслительную юридическую деятельность с использованием специфических цивилистических, экономических, финансовых и т. д. категорий, конструкций, понятий, в результате чего сама эта деятельность нередко приобретает научно-практический характер (научно-практический смысл). Все это выводит мыслительную деятельность судьи, по сути, на научный уровень, с позиций которого только и возможно правильное и обоснованное разрешение экономического (хозяйственного) спора.
Таким образом, следует сделать вывод о том, что «статус» цивилистической практики по отношению к одноименной науке носит относительно независимый характер: данная практика существует как отдельная, особая сфера, характеризующаяся своим специфическим содержанием и реализующаяся в специфической форме, оказывающая существенное влияние на развитие ци-вилистической науки; вместе с тем ее (практики) дальнейшее развитие (совершенствование) может эффективно осуществляться только при условии того, что будет опираться на богатый потенциал цивилистической науки, ее разработки, выводы и предложения. Без прогресса цивилистической науки, повышения эффективности ее рекомендаций, предложений, совершенствования ее прогностических функций потенциал развития практической цивилистической юриспруденции, как представляется, будет действительно невелик.
Думается, именно эти факторы, как важнейшие компоненты среди других значимых обстоятельств, обусловливают нынешнее неудовлетворительное состояние ряда областей в сфере цивилистики, когда не обеспечиваются в необходимой мере стабильность отношений собственности, экономического оборота; надлежащая гражданско-правовая охрана сферы личной (частной) жизни человека; свобода осуществления граж-
данских прав, их защита; развитие институтов гражданского общества и некоторые другие права и законные интересы граждан.
Конечно, не следует видеть в этом «вину» только цивилистической науки; здесь негативное влияние, безусловно, оказывает и ряд иных факторов — организационного, экономического характера; состояние морально-нравственного климата в обществе; негативные привычки и старые традиции в обществе и т. д. Вместе с тем оче -видны в этом отношении недостатки и упущения, связанные с недостаточной разработкой современных актуальных фундаментальных цивили-стических проблем, созданием эффективных научных разработок, рекомендаций и предложений для практики со стороны цивилистической науки. На это обстоятельство, видимо, необходимо обратить серьезное внимание российскому циви-листическому научному сообществу.
Говоря о развитии цивилистической практики, с методологических позиций возникает и такой вопрос: указанное развитие осуществляется на своей, собственной, основе или необходимую «почву», базу для этого должна создать цивили-стическая наука?
Думается, что развитие цивилистической практики осуществляется на собственной основе, однако необходимые для этого юридические средства, формы, методы, механизмы, научный «инструментарий» и т. п. должны быть разработаны, четко сформулированы и предложены цивили-стической наукой.
Иначе говоря, цивилистический «менеджмент» в этом социальном процессе должен осуществляться со стороны гражданско-правовой науки. И чем более глубокими и эффективными, отражающими актуальные проблемы практики и в этом контексте отвечающие критерию истины, будут цивилистические научные теории, тем в большей мере они будут востребованы цивилистической практикой и тем выше будет потенциал влияния цивилистической науки на практическую циви-листическую юриспруденцию.
Изложенное позволяет сделать вывод о том, что к цивилистической практике как основанию, цели и критерию истинности цивилистических теоретических исследований следует относиться не абсолютно (однозначно), а относительно: очевидно, цивилистическое правоведение должно иметь и иные, несоциологические, критерии оценки своих теоретических положений, принципов, идей, стратегических направлений и т. п.,
которые непосредственно (напрямую) не связаны ными» («приземленными») потребностями циви-с экономическими и иными сугубо «материаль- листической практики.
Список литературы
1. Римское частное право / под ред. проф. И. Б. Новицкого и проф. И. С. Перетерского. - М., 2005. -560 с.
2. Семякин, М. Н. Экономика и право: проблемы теории, методологии и практики / М. Н. Семякин. -М., 2006. - 600 с.
Сведения об авторе
Семякин Михаил Николаевич — доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского права и процесса Челябинского государственного университета, Челябинск, Россия. kgprav@csu.ru
Bulletin of Chelyabinsk State University. 2015. No. 17 (372). Law. Issue 43. Pp. 123-130.
TO A QUESTION ABOUT THE CONCEPT OF CIVIL SCIENCE
M.N. Semyakin
Chelyabinsk State University, Chelyabinsk, Russia. kgprav@csu.ru
This article represents the analysis of several conceptual provisions of tsivilistchiyesky science about truth in civil law, and also law-enforcement practice. Civil practice should be considered not only the social activity which is directly connected with judicial right application (jurisprudence) but also and activity in other civil spheres where the realization of other ("ideal") civil values mentioned above is enabled.
Keywords: civil science, the civil concept, truth in civil law, civil jurisprudence.
References
1. Novickij I.B., Pereterskij I.S. (eds.). Rimskoe chastnoe pravo [The Roman private law]. Moscow, 2005. 560 p. (In Russ.).
2. Semjakin M.N. Jekonomika ipravo:problemy teorii, metodologii ipraktiki [Economics and law: problems of the theory, methodology and practice]. Moscow, 2006. 600 p. (In Russ.).
