CC BY
63
Вестник Челябинского государственного университета. 2015. № 4 (359). Право. Вып. 41. С. 71-75.
УДК 347 ББК 67.304
ЦИВИЛИСТИЧЕСКОЕ ПРАВОВЕДЕНИЕ И ЮРИДИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА
М. Н. Семякин
ФГБОУ ВПО «Челябинский государственный университет», Челябинск, Россиия
Освещены вопросы правового регулирования и соотношения таких категорий, как цивилистическое правоведение и юридическая практика.
Ключевые слова: правоведение, практика, юриспруденция, юридическая практика.
Цивилистическое правосознание традиционно испытывает особый пиетет к одноименной юридической практике как смыслообразующему основанию в контексте преобладающего для циви-листического мышления юридического позитивизма. На более высоком, философском уровне практика рассматривалась (да и сейчас считается, по мнению ряда философов и правоведов) как основной критерий истины [1].
В цивилистической литературе широкое распространение получила мысль как методологическая идея о практической направленности цивилистической науки. Так, известный цивилист советского периода О. А. Красавчиков писал: «Потребности практики... имеют решающее значение для развития всех наук, их отдельных теорий. Практика служит критерием истинности научного познания (выделено мной.— М. С) и целью его» [4].
Известный дореволюционный цивилист Г. Ф. Шершеневич обращал внимание на то, что теория гражданского права должна заниматься не раскрытием законов в области гражданско-правовой жизни, а историко-догматическим изучением отдельных вопросов действующего права. Другими словами, цивилистическая теория должна служить потребностям действительной жизни, юридического «быта». «Работы по юридической догматике,— подчеркивал ученый,— предполагают непременно возможность применения их результатов к жизни, в противном случае догматика имеет так же мало основания для своего существования, как и лишенные возможности применения медицина или механика».
С. С. Алексеев, говоря о предмете гражданского права как науке, отмечал: «Наука гражданского права является догматической отраслью знаний — наукой, осваивающей догму права. то
есть действующие юридические нормы, правоотношения, меры защиты и другие элементы гражданско-правовой материи. Главное здесь — это толкование юридических норм, определение их точного содержания и правовой природы, правовых особенностей, взаимосвязи с другими нормами и объективированными элементами гражданско-правового регулирования» [3]. В другом случае этот автор, характеризуя юридический позитивизм, говорил о «специальной отрасли знаний, имеющей преимущественно технико-прикладной характер» [6].
Известные цивилисты М. И. Брагинский и В. В. Витрянский в конце 1990-х гг. отмечали, что «в науке гражданского права наблюдается некий качественный застой: издается огромное количество книг и брошюр, публикуется множество статей в юридических журналах, но их смысл и содержание, за редким исключением, сводится к комментированию отдельных законоположений и судебной практики» [2].
В связи с этим надо заметить, что и в последнее время цивилистическая наука, «за редким исключением», также в основном уходит от фундаментальной научной проблематики и сосредоточивается главным образом на прикладных разработках и разного рода «комментариях» и «разъяснениях» «отдельных законоположений и судебной практики».
Некоторые ученые-правоведы, говоря о связи научной теории с юридической практикой, высказывали и более радикальные суждения. Так, В. И. Леушин сделал вывод, что «теория становится научной только тогда, когда высказанные на ее основе гипотетические предположения оправдываются на практике». И добавил в заключение своей мысли: «Исследования, не имеющие практической ценности, нельзя считать научными» [7].
По мысли Ю. Б. Фогельсона, «для правовой теории достаточно решать задачи, встающие перед судом». Правда, автор, оговаривая эту мысль, замечает, что основную задачу правовой теории нельзя сводить к «предсказанию судебных решений». Вместе с тем указанное обстоятельство не помешало правоведу сделать вывод о том, что «правовые теории, не позволяющие решать проблемы в суде, никому не нужны»; «правовая теория должна быть ориентирована на решение проблем, возникающих в суде» [4].
Все вышеприведенные позиции авторов, так или иначе связывающие цивилистическую науку, правовую теорию с юридической практикой, как представляется, имеют право на существование, поскольку любая наука как определенная область специфических знаний, безусловно, прямо или опосредованно должна учитывать потребности практики. Однако понимание смысла и назначения цивилистической науки, ее критериев только в рамках (и относительно) целей и задач юридической практики, думается, является слишком упрощенным представлением проблемы соотношения указанных явлений, не раскрывающим, следовательно, в необходимой мере ее сущности.
Разработка различных форм «институциональной» организации современной цивилистической науки, сориентированных на потребности тех или иных цивилистических практик, отнюдь не означает, что смыслы всего цивилистическо-го познания «замыкаются» только в сфере практической реализации, а научные исследования могут называться таковыми и имеют ценность только при непременном условии их прямой связи с практикой, практической значимости. Такое, по сути, «инструментальное» понимание цивили-стической науки вряд ли соответствует ее сути и недооценивает ее роль и значение как органического элемента культуры, образования, важного фактора формирования правосознания, частноправовой политики, нравственного климата в обществе и т. д.
Принципиально важным здесь представляется подход, касающийся соотнесения цивили-стической теории и практики главным образом не с «инструментальных» позиций, а в методологическом контексте. Цивилистическое правоведение и практика, безусловно, теснейшим образом взаимосвязаны. С одной стороны, циви-листическая практика непосредственно сталкивается с различного рода проблемными ситуациями, накапливает необходимую информацию
о них, обозначает «жизненные» проблемы и т. д., что стимулирует теоретическое познание к их научному осмыслению, объяснению, формулированию вытекающих отсюда выводов и рекомендаций. Так, именно практический опыт применения норм Гражданского кодекса РФ и иных законов выявил, что в целом цивилистические конструкции и основные нормативные положения, выработанные в 1990-е гг. при переходе к рыночным условиям хозяйствования, оправдали себя. Вместе с тем практика применения гражданского законодательства в указанный период выявила многие недостатки и несовершенства различных гражданско-правовых норм и институтов, потребность в новых цивилистических конструкциях и т. д., что подвигло цивилистическую мысль к разработке Концепции по совершенствованию гражданского законодательства. Примечательна в этом отношении мысль, высказанная К. Поппером, справедливо заметившим, что практика не враг теоретического знания, а «наиболее значимый стимул к нему» [3].
С другой стороны, цивилистическая теория, развивая и конкретизируя на базе правоприменительной «эмпирии» свое собственное содержание, открывает новые «горизонты» познания самой цивилистической практики, ориентирует и направляет ее в поисках новых форм правоприменения, способствует совершенствованию ее методов и средств. Так, в свое время В. К. Райхер, исходя из потребностей практики, разработал и теоретически обосновал различные конструкции видов неустойки за неисполнение или ненадлежащее исполнение гражданско-правовых обязательств, что затем было воспринято законодателем и получило реализацию и в цивилистической правоприменительной практике. Аналогично в цивилистической теории обоснована идея о том, что юридическая квалификация обстоятельства как «непреодолимой силы» возможна при наличии одновременно двух признаков — чрезвычайности и непредот-вратимости явления,— что получило отражение в одном из постановлений Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ [2].
В настоящее время цивилистическая доктрина разработала и предложила ряд концептуальных новелл — новая модель (вид) гражданских правоотношений корпоративного характера, новая классификация юридических лиц и т. д.,— что последовательно находит отражение в гражданском законодательстве.
Цивилистическое правоведение и юридическая практика
73
Цивилистическая наука как целостная динамическая система знаний не может успешно развиваться, не обогащаясь новыми эмпирическими данными правоприменительной практики, не обобщая их в системе цивилистических форм, средств и методов правового познания. Более того, в определенных «точках» развития теории гражданского правоведения «эмпирическое» переходит на научный уровень, и наоборот. Так, ряд положений, сформулированных высшими судебными инстанциями в постановлениях пленумов, в «обзорах» судебной практики и других видах цивилистической практики, по своему содержанию и теоретическому уровню вполне носят научный характер. Например, ряд положений, касающихся понимания «источника повышенной опасности», его возможных «владельцев», впервые были сформулированы в рамках осмысления возникающих практических ситуаций, однако затем они выдержали «пробу» и на «научность» — были восприняты и в цивилистической теории.
Вместе с тем, говоря о тесной (неразрывной) связи и взаимодействии цивилистической науки и практики, не следует указанный аспект понимания соотношения рассматриваемых феноменов доводить до крайней формы, когда цивилистиче-ская теория, как и иная юридическая наука, мыслится лишь в рамках, имеющих только практическую направленность и ценность.
С методологических позиций необходимо обратить внимание и на следующие аспекты исследуемой проблемы: цивилистическая наука и практика — это разные явления, одно из которых (наука) принадлежит к миру идей (идеального), культуры, а другое (практика) носит социальный (жизненный) характер, не допуская при этом их абсолютизации, фетишизации и с этих позиций противопоставления одного в ущерб другому.
В этом контексте усматривать «научность» цивилистической теории только в ее связи с практикой, практической ценностью и направленностью представляется недостаточно корректным, что не отражает подлинную природу и ценность цивилистической науки. Последнюю, как представляется, нельзя рассматривать как своего рода «наукообразную» форму, которую приобретает цивилистическая практика в процессе ее осмысления в рамках правоприменительной деятельности. Рассуждая в таком смысловом поле, можно сделать вывод, что критерии «научности» циви-листической теории лежат не только в простран-
стве цивилистической практики, но и в сфере самой цивилистической науки.
На первый взгляд, такая позиция может показаться неверной, поскольку противоречит чуть ли не самоочевидному представлению о том, что теория призвана отражать объекты реального мира такими, какими они являются в действительности. Если это удается, то она достигает истины и является «научной». Если же не удается, то налицо теоретическое заблуждение, и такая теория — ложная.
Рассматриваемая точка зрения исходит из дихотомии: истина принимает два значения — «истинно» и «ложно», третьего не дано. Но, как отмечает известный специалист в области философии науки В. А. Канке, «существуют такие научно-теоретические системы, в которых значение истинности больше двух, таковы все так называемые многозначные логики». К тому же, продолжает автор, «есть такие науки, в которых акцент делается не на том, что наличествует, а на проектах будущего» [1].
Данное положение, безусловно, касается и цивилистической науки, где, действительно, во многих случаях «акцент» больше делается не только на том, что получило отражение в законодательстве, правоприменительной практике, а на различного рода проектах норм, гражданско-правовых институтов, теоретических конструкций и т. д., которые рассчитаны на будущее.
Приведенные аргументы свидетельствуют о том, что упомянутое выше понимание природы истины в концептуальном отношении недостаточно содержательно и в этом смысле корректно, как это кажется на первый взгляд. В нем в качестве самоочевидного положения принимается предпосылка о том, что теоретик может произвольно рассуждать об объектах, выступающих такими, какими они являются безотносительно к теории. В действительности это далеко не так, особенно применительно к общественным наукам, к каковым, безусловно, относится и циви-листическая теория. Даже в области естественных (дескриптивных) наук, по утверждению некоторых специалистов, объекты исследования не даны непосредственно — во всем многообразии их свойств и особенностей. Во многих случаях до того как объект будет подвержен естественно-научному исследованию с точки зрения его глубинной сущности, природы и т. п., необходимо прежде выяснить, что он собой
представляет вообще. «Наше представление об объектах,— замечает В. А. Канке,— всегда является теоретическим». «Выскочить за рамки теории возможно лишь в метафизических грезах. Мы не можем определить объект безотносительно к нашим знаниям о нем. Для нас объект является таким, каким мы его знаем» [2].
К. Маркс, подчеркивая «деятельностный», «чувственный» и в этом смысле субъективный характер социальной практики, отмечал: «Главный недостаток всего предшествующего материализма... заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно» [3].
Имея это в виду, можно констатировать, что даже в естественных (дескриптивных) науках объекты «теоретически относительны», то есть даже в указанной области проявляется самостоятельность теории, ее известная «эмансипация» от объекта исследования. Иначе говоря, даже в сфере естественных наук нельзя абсолютизировать практику — рассматривать ее в качестве некоего универсального и непогрешимого критерия научной истины.
Список литературы
1. Брагинский, М. И. Договорное право: общие положения / М. И. Брагинский, В. В. Витрянский. М., 1998. 220 с.
2. Гражданское право : учебник / под общ. ред. С. А. Степанова. М., 2010. 400 с.
3. Тарасов, Н. Н. Методологические проблемы юридической науки / Н. Н. Тарасов. Екатеринбург, 2001. 300 с.
4. Канке, В. А. Общая философия науки : учебник / В. А. Канке. М., 2009. 340 с.
5. Красавчиков, О. А. Категории науки гражданского права : избр. тр. : в 2 т. Т. 1 / О. А. Красавчиков. М., 2005. 330 с.
6. Леушин, В. И. Юридическя практика в системе социалистических общественных отношений / В. И. Леушин. Красноярск, 1987.
7. Поппер, К. Логика и рост научного знания : пер. с англ. / К. Поппер. М., 1983. 100 с.
Сведения об авторе
Семякин Михаил Николаевич — доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского права и процесса Челябинского государственного университета, Челябинск, Россия. kgpprav@csu.ru
Bulletin of Chelyabinsk State University. 2015. № 4 (359). Law. Issue 41. P. 71-75.
CIVIL JURISPRUDENCE AND LEGAL PRACTICE
M. N. Semyakin
Doctor of legal Sciences, Professor of chair of civil law and process of the Chelyabinsk state University, Chelyabinsk, Russia.
kgpprav@csu.ru
The article highlights the issues of legal regulation and the ratio of categories such as civil law and legal practice.
Keywords: jurisprudence, practice, law, legal practice university, Chelyabinsk, Rossiiya.
Referenees
1. Braginskiy M.I., Vitryanskiy V.V. Dogovornoe pravo: obschie polozheniya [Contract law: General provisions]. Moscow, 1998. 220 p. (In Russ.).
2. Stepanov S.A. (ed.) Grazhdanskoepravo [Civil law]. Moscow, 2010. 400 p. (In Russ.).
3. Tarasov N.N. Metodologicheskie problemy yuridicheskoy nauki [Methodological problems of jurisprudence]. Ekaterinburg, 2001. 300 p. (In Russ.).
^emucmumcme npaeoeeèeHue u mpudmecmn. nparnum
75
4. Kanke V.A. Obschayafilosofiya nauki [General philosophy of science]. Moscow, 2009. 340 p. (In Russ.).
5. Krasavchikov O.A. Kategorii nauki grazhdanskogo prava v 2 t. T. 1 [Categories of science of civil law in 2 vol. Vol. 1]. Moscow, 2005. 330 p. (In Russ.).
6. Leushin V.I. Yuridicheskyapraktika v sisteme socialisticheskih obschestvennyh otnosheniy [Legal practice in the system of socialist public relations]. Krasnoyarsk, 1987. (In Russ.).
7. Popper K. Logika i rost nauchnogo znaniya [Logic and growth of scientific knowledge]. Moscow, 1983. 100 p. (In Russ.).
