CC BY
76
Но человеческая жизнь как бы "оживляется", становится значимой благодаря "деятельности", "горению" в творчестве,, причем творчестве не только поэта. Оно может быть во всем. Таким образом, утверждается мысль, что человек должен оставить свой индивидуальный след -создать свой неповторимый узор, доказательство своего бьпгия. В противовес холоду вечности, туману окружающего мира, року вечно текущего времени.
Как уже отмечалось, сквозные ключевые слова соотносятся с литературной традицией, литературными идеями эпохи. В нашем случае это связано с влиянием символизма на русскую поэзию начала XX в. Например, акмеисты начинали с того, что сравнивали себя с символистами, отделяя себя от них. В "Камне", безусловно, чувствуется влияние символизма (ср. мотивы "вечность", "Звезды", "туманность"; ассоциирование "жизни" со "свечой", "горением", также имевшим место у символистов).
Говоря о динамике творческого развития О.Э. Мандельштама, интересно рассмотреть стихотворение "Я не увижу знаменитой Федры...". В нем соединяется и пересекается несколько смысловых планов, стимулированных ключевыми словами. Это "игра", связанная с темой "театра" ("театр", "актеры", "рукоплескания", "рампа", "занавес", "афиша"), это "горение", соотнесенное с мотивами "творчества" и "я" лирического героя. "Оплывают свечи" (вспомним: "Мы все горим, как свечи" в "Лютеранине"), но, "расплавленный страданьем, крепнет голос", слышится "раскаленный слог". Это не только
голоса актеров, но голос самого поэта. Спадающие с плеч "классические шали" в тексте - прямая перекличка с "ложно классической шалью" Ахматовой из одноименного стихотворения. Этим подчеркивается присутствующая в стихотворении тема поэтического творчества, связанная с темой лирического "я", "автора", "поэта". Автор заключает: "Я опоздал на празднество Расина". Реализм О. Мандельштама проявляется в том, что в конце сборника он реально смотрит на мир, видит его несовершенство, принимает его и, одновременно, осознавая значение поэзии, поворачивается лицом к современной жизни (ср.: "Когда бы грек увидел наши игры...").
В целом концепты "вечность", "время", "творчество", "жизнь" оказываются тесно сопряженными со сквозными ключевыми словами сборника "Камень" и их ассоциативными полями. Например, "зечность" сопряжена с "холодом", окружающий мир - с "туманом". Так проявляется основная особенность межгекстовых ключевых слов - они отражают основную идею автора, его мироощущение.
Ассоциативные группы межтекстовых ключевых слов не только тесно взаимодействуют между собой, но и порождают другие ассоциаты, формирующие "ассоциативно-смысловую сеть в процессе развертывания текста".
Особое 'место в авторской концепции сборника отводится идее "связи" как основы мира. Благодаря этому подчеркивается мысль о неприятии человеческой разобщенности и разрыва связей между людьми.
Литература
1. Аверинцев С.С. Судьба и весть Осипа Мандельштама II Осип Мандельштам: Собр. соч. в 2 т. Т. 1. - М.: Худ. лит., 1990.. - С. 5-64.
2. Ахматова A.A. Листки из дневника II О.Мандельштам. Собр. соч. - М.: Арт-Бизнес-Центр, 1993. С. 7-28
3. Баевский B.C. История русской поэзии. - Смоленск: Русич, 1994. - 304 с.
4. Семенко И.М. Поэтика позднего Мандельштама. - М.: Ваш выбор ЦИРЗ, 1997. -. 144 с.
5. Болотнова Н.С. Краткая история стилистики художественной речи в России (к истокам коммуникативной стилистики текста). - Томск: Изд-во Том. Гос. Пед. ун-та, 1996. - 48 с.
6. Болотнова Н.С. Коммуникативная стилистика текста и ее особенности II Материалы Международного съезда русистов в Красноярске: В 2 т. Т. 1. - Красноярск: Изд-во КГПУ, 1997. - С. 103-105.
7. Болотнова Н.С. Лексическая структура художественного текста в ассоциативном аспекте. - Томск:1994. - 216 с.
8. Болотнова Н.С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. - Томск- изд-во Том. гос. ун-та, 1992. - 312 с. ^
9. Гинзбург Л.Я. О лирике. - М,: Интрада. -1997.
10. Лекманов O.A. Книга стихов как "Большая Форма" в русской поэтической культуре начала XX в. // 0. Э. Мандельштам. "Камень". - М.: ■ 1995.-16 с.
11. Мандельштам0,3.Сочинения.-М.:Худ.Лит. 1990.-Т. 1.-С.64.
12. Мандельштам О.Э. Гуманизм и современность II О. Мандельштам.Собр. соч. М.: Арт-Бизнес-Центр, 1993. - С. 286-288.
О. В. Орлова
ЦИТАТА И АЛЛЮЗИЯ В ЛЕКСИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ И. БРОДСКОГО
Интерес филологов (и лингвистов, и литературоведов) к проблеме чужого слова в художественном тексте остается стабильно высоким на протяжении последних десятилетий. В настоящее время эта проблема активно разрабатывается в русле семиотической теории "текста в тексте" и постмодернистских постулатов о принципиальной интертекстуальносш, "монтажносш" современной литературы.
Коммуникативный подход в современной стилистике обусловливает особую значимость исследования художественного текста с точки зрения адресата. Вследствие этого актуальной становится проблема адекватного понимания содержания литературного произведения. По мнению ЮМ. Лотмана, "отсутствие обшей памяти у адресанта и адресата делает текст недешифруемым"
О. А. Орлова. Цитата и аллюзия в лексической структуре поэтических текстов.
[6, с. 161]. Именно общее ядро информационных тезаурусов (знаний о мире) делает возможным понимание текста [см.: 3, с. 198; 1, с. 15-16; 7, с. 91]. Видимо, об этом И. Бродский образно говорил в Нобелевской лекции: 'Роман или стихотворение - не монолог, но разговор писателя с читателем. ..ив момент этого разговора писатель равен читателю... Равенство это - равенство сознания..." [2,с. 456].
Такое "равенство" при постижении поэзии Бродского труднодостижимо по многим причинам. Одна из них -максимальная насыщенность поэтических текстов Бродского литературными цитатами, аллюзиями, реминисценциями, что погружает читателя не только в диалог с поэтом, но и в разветвленный полилог, который автор ведет с другими культурами, мировоззрениями, этическими и эстетическими позициями, литературными традициями. Писатель, вводя в текст тот или иной элемент чужого слова, ориентируется на широту и глубину культурологических и литературных знаний читателя, способного, в идеале, не только "опознать" чужое слово, но и осмыслить его в семантической структуре авторского текста.
Значимость чужого слова в интепретационной деятельности читателя исключительно велика, так как фрагменты текста - источника цитаты или аллюзии, ассимилируясь в новом тексте, вступая в синтагматические и парадигматические связи с другими элементами этого текста, формируют новые смыслы. Шлейф ассоциаций, привнесенный в текст цитатой, вплетаясь в ассоциативную ауру текста, порождает новые ассоциации. Идентификация, "опознание" чужого слова в тексте возможны только при заимствовании, достаточно полном или частичном, каких-либо компонентов лексической структуры текста-источника. Как справедливо отмечает НА. Кузьмина: "Главное в цитате - воспризводимость материальной формы: цитата сохраняет свое качество до тех пор, пока' воспроизводима ее языковая оболочка" [4. с. 89].
Прямая цитата или скрытая аллюзия в поэтическом тексте Бродского, с одной стороны, - знак вхождения собственного творчества в мировую культурную парадигму, знак бытия автора в пространстве и времени культуры, но, с другой стороны, - всегда переосмысление, а часто - полемика с типом мироощущения автора текста -источника. Иногда автор "помогает" читателю идентифицировать цитату при помощи кавычек: ...Сюды
забрел я как-то после ресторана "
взглянуть глазами старого барана на новые ворота и в пруды.
Где встретил Вас. Ив силу этой встречи, и так как "все былое ожило в отжившем сердце ", в старое жерло вложив заряд классической картечи, я трачу, что осталось русской речи на Ваш анфас и матовые плечи...
("Двадцать сонетов к Марии Стюсрп ")
В данном контексте заключена в кавычки прямая, практически точная, цитата из Тютчева. Кавычки здесь несут двойную функциональную нагрузку: они маркируют чужое слово, но в то же время сигнализируют о несоответствии авторского чувства сентиментальной лирической окраске тютчевского стихотворения, высвечивают авторскую самоиронию.
Чаще прямые развернутые цитаты в поэтических текстах Бродского не выделяются кавычками, что говорит о принципиальном равноправии чужих контекстов в художественной ткани произведений поэта. Один из самых ярких примеров тому - прямое цитирование Бродским пушкинского "Я вас любил..." в поэтическом цикле "Двадцать сонетов к Марии Стюарт" (1974):
... Я вас любил. Любовь еще (возможно, что просто боль) сверлит мои мозги. Все разлетелось к черту на куски. Я застрелиться пробовал, но сложно с оружием. И далее: виски: в который вдарить? Портила не дрожь, но задумчивость. Черт! Все не по-людски! Я вас любил так сильно, безнадежно, как дай вам Бог другими - но не даст! Он, будучи на многое горазд, не сотворит - по Пармениду - дважды , сей жар в крови, ширококостный хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажоы коснуться- "бюст"зачеркиваю-уст!
Бродский здесь, как верно подмечает ЛМ Рагчин в статье "Иосиф Бродский: поэтика цитаты", отнюдь не пародирует классический текст, но нельзя согласиться с автором статьи в том, что эта цитата "не более чем "чужое слово", сигнализирующее о вхождении творчества Бродского в мировую традицию" [8, С. 40]. Основной принцип семантического построения данного сонета-контраст. Жизнеутверждающий пафос пушкинского "Я вас любил..." оборачивается у Бродского тотальным разрушением ("Все разлетелось к черту на куски!"), искреннее чувство подменяется грубым скепсисом. В отличие от лирического героя пушкинского стихотворения, лирический герой "Двадцати сонетов..." холоден и рассудочен. Там, где у Пушкина "душа" ("в душе моей угасла не совсем"), у Бродского "мозги" ("сверлит мои мозги"), там, где у Пушкина "любовь", у Бродского "просто боль", там, где у Пушкина возвышенное альтруистическое духовное чувство, у Бродского - гиперболизированный эгоизм. Шокирующее соположение в тексте цитируемых строк и грубо-фамильярной лексики ("сверлит мозги", "пломбы в пасти"), режущая слух аллитерация ("ширококостный хруст"), шутовское обыгрывание рифмующихся словоформ ("бюст" зачеркиваю - уст") "работают" на создание и все большее усиление по ходу текста яркой эмоциональной тональности ироничного скепсиса. Интеллектуальная самоирония в начале сонета (шутовской мотав самоубийства, на которое лирический герой не способен из-за своей излишней "задумчивости"), доходящая в финале до злорадного эгоистичного сарказма ("как дай вам Бог другими - но не даст!"), демонстрирует
принципиальную неадекватность высокого чистого любовного чувства, воспетого в известном стихотворении, мироощущению лирического героя цикла С другой же стороны, введение в текст циклы из Пушкина- знак тоски по идеалу, осознание трагичной невозможности достижения гармонии. Таким образом, данный текстовый фрагмент обретает двойное звучание: за фарсовой клоунадой стоит трезвое осознание трагичности бытия, за смехом и шутовством - страдающая личность. Как точно подмечает М. Лотман: "Крайний рационализм поэзии Бродского закономерно перерастает в свою противоположность: бесстрастная рассудочность вскрывает не уравновешенность чувств, не спокойное принятие мира, а тоску и отчаяние, страстное желание прорыва..." [5, с. 186].
На глобальном контрасте пушкинского жизнеутверждающего "сказочного" мироввдения и неприглядной, мрачной реальности, описываемой Бродским, основано одно из программных стихотворений поэта "Пятая годовщина (7 июня 1977)". Оно построено как "обратная стилизация" под пушкинское "Лукоморье". Точно воспроизводя ритмико-синтаксический рисунок вступления к 'Руслану и Людмиле", Бродский максимально актуализирует оппозицию двух миров-антиподов: сказочной, чудесной страны "Лукоморье" и страшной страны, из которой поэт был изгнан (пятой годовщине изгнания Бродского из СССР и посвящено стихотворение):
... Там в сумерках рояль бренчит в висках
бемолъю.
Пидэрак, вися в шкафу, там поедаем молью.
Оцепеневший дуб кивает лукоморью...
..Других примет там нет-загадок, тайн,
диковин.
Пейзаж лишен примет и горизонт неровен.
Там в моде серый цвет - цвет времени и
бревен...
Помимо прймого ритмико-сингаксического цитирования, Бродский актуализирует ассоциативно-смысловой контраст и на лексическом уровне. Во-первых, поэт вводит в свой текст ключевые для вступления к "Руслану и Людмиле" и значимые для русской культуры слова "дуб" и "лукоморье". А во-вторых, создает аллюзию-оппозицию пушкинской фразе 'Там чудеса, там леший бродит" ("Других примет там нет - загадок, тайн, диковин"). Таким образом, по ходу текста Бродский, заимствуя пушкинскую ритмику, все более усугубляет траге-дийно-мрачную тональность стихотворения, многократно усиливая тем самым глобальный контраст между торжеством добра в сказочном мире пушкинской поэмы и тотальным злом реальной действительности.
От цитаты как "точного воспроизведения какого-либо фрагмента чужого текста" аллювия как "намек на .. литературный факт, предположительно известный читателю" [9, с. 73], отличается большей степенью ассимиляции в "новой" тексте. Именно прочная "впаянность" аллюзии в лексическую, ритмико-синтаксическую, интонационную структуру ткани произведения является глав-
ной причиной особой сложности идентификации аллюзии как Чужого слова, а следовательно, и постижения смысла текста, содержащего аллюзию. Дело в том, что лексическая структура текста - источника аллюзии всегда модифицирована, усечена Иногда до одного-единстаенйого компонента, который и становится маркером чужого слова:
...Мы тоже
счастливой не составили четы. Она ушла куда-то в макинтоше.
('Двадцать сонетов к Марии Стюсрп") Данный текстовый отрывок содержит скрьпую аллюзию на строки из стихотворения "О доблестях, о подвигах, о славе..." А.Блока ('Ты в синий плащ печально завернулась, / В сырую ночь ты из дому ушла"). Сигналом аллюзии здесь становится глагол "ушла". 'Синий плащ", который у Блока является символом утраченной любви (недаром в стихотворении он упоминается два раза), Бродский заменяет макинтошем (редко употребляемое, не прижившееся в русском языке заимствование), демонстрируя этой заменой отчужденность лирического героя, его неспособность на истинное чувство.
Особый пласт цитат и аллюзий в поэзии Бродского связан с творчеством А. Ахматовой, знакомство с которой стало для поэта знаком неразрывности русской поэтической традиции. Но и с мировосприятием Ахматовой Бродский вступает в полемический диалог:
...язык, что крыса, копошится в соре, выпискивает что-то невзначай...
(\'Двадцать сонетов к Марии Стюарт ") Интерпретация данного контекста может бьпъ осуществлена только на основе декодирования скрытой аллюзии на хрестоматийные строки Ахматовой: .. .Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда... Видимо, этот ахмаговский контекст занимал одно из центральных мест в культурном тезаурусе поэта, так как именно о нем он упоминает в Нобелевской лекции: "Стихи, по слову Ахматовой, действительно растут из сора, корни прозы - не более благородны" [2, с. 454]. Элементом, маркирующим аллюзию в приведенном выше отрывке, становится лексема "сор". Однако если Ахматова говорит о жизнеутверждающей силе искусства, способного к творческому преобразованию "сора жизни", то Бродский с изрядной долей самоиронии, свойственной всему поэтическому циклу "Двадцать сонетов к Марии Стюарт", подвергает ахмаговскую возвышенность шутовскому травестированию, сравнивая свой поэтический дар с крысой, копошащейся в "соре бытия". Но внимательный читатель, могущий осмыслить данный микроконтекст в масштабе контекста всего творчества поэта, для которого этическим и эстетическим идеалом являются язык, поэзия, словесность как таковая [см.: 7, с. 94-97], увидит за ироническим скепсисом автора его мучительные сомнения в возможности гармонизации бытия, даже в поэтическом творчестве.
Таким образом, осознание эстетической и семантической значимости цитат и аллюзий в лексической струк-
и
О. А. Орлова. Цитата и аллюзия в лексической структуре поэтических текстов.
туре поэтических текстов Бродского, постижение смы- ватному пониманию содержания поэтического слов и ассоциаций, привнесенных чужим словом в текст произведения, и порожденных им в тексте, приближает читателя к адек-
Литература
1. Болотнова Н.С. Художественный текст в коммуникативном аспекте и комплексный анализ единиц лексического уровня. - Томск, 1992.-312 с,
2. Бродский И. Форма времени: В 2 т. Т. 2. - Минск, 1992.
3. Караулов Ю.Н. Лингвистическое конструирование и тезаурус литературного языка. — М., 1981. — 366 с.
4. Кузьмина H.A. Цитата в научном и художественном тексте II Художественный текст: единицы и уровни организации. - Омск, 1991. — С. 85-98.
5. Лотман М.Ю. Послесловие: И. Бродский. Стихи разных лет II Дружба народов. -1998. - № 8. - С. 184-186.
6. ЛотманЮ.М. Текст и структура аудитории //Избранные статьи.-Таллин, 1992.-Т. 1.-С. 161-167.
7. Орлова О.В. О роли информационного тезауруса личности в восприятии художественного текста (на материале поэзии И. Бродского) II Проблемы развития речевой культуры педагога. - Томск, 1997. - С. 90-97.
8. Ранчин A.M. Иосиф Бродский: поэтика цитаты. II Русская словесность. -1998. - № 1. - С. 36-41.
9. Фоменко И.В. Цитата. II Русская словесность. -1998. - № 1. - С. 73-77.
