CC BY
343
УДК 323.2
БОТ: 10.24412/2071-6141 -2021-1-15-26
ЦИФРОВИЗАЦИЯ СОВРЕМЕННОЙ ПУБЛИЧНОЙ ПОЛИТИКИ: СПЕЦИФИКА И СОЦИАЛЬНЫЕ РИСКИ
М.С. Васильев, Я.Р. Игнатовский
Рассматривается проблема социально-политических эффектов и рисков, возникающих в ходе цифровизации политической сферы общества. Проведенное исследование позволяет выделить пять основных эффектов цифровизации и сопряженных с ними социальных и политических рисков, актуальных и для современной России.
Ключевые слова: цифровизация, социально-политические эффекты, риски, электронная демократия, симулятивнаяреальность, цифровое правительство.
Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Проект 20-011-31644 ОПН «Электоральный потенциал публичным политиков г. Москвы и их позиционирование в социальных сетях».
Одной из общепризнанных и наиболее заметных тенденций трансформации современной политики на всех её уровнях - от глобальных процессов до микрополитических практик - является цифровизация. При этом важность цифровизации в контексте трансформации политических отношений признают и те исследователи, которые говорят о её позитивной роли, и те, кто рассматривает её как некую неизбежность или «новую реальность», и которые настроены критически по отношению к её эффектам и последствиям [1, 2].
В целом можно согласиться с мнением, что «за прошедшие неполные четверть века объект исследования цифровизации в мировом обще-ствознании значительно расширился. Можно выделять такие базовые направления работ, как изучение влияния технологий на возможности социального участия, функциональные особенности приложения отдельных технологий в общественной динамике - в первую очередь, больших данных, а также искусственного интеллекта и других, проблемы безопасности и цифровой зависимости» [3, с.8].
Очевидно, что сегодня цифровизация политических процессов и отношений в России не может изучаться изолированно, только в ракурсе трансформации политической системы, без учета факторов социального самочувствия населения и экономической динамики общества. Можно согласиться с мнением А.Е. Конькова, что в современных условиях «процессы политической цифровизации не могут рассматриваться обособленно, вне контекста комплексного развития российского общества. Поэтому необходимо акцентировать внимание на том моменте, что эволюция цифровой составляющей политических процессов является продолжением масштабной цифровизации социальных и экономических отношений,
имеющей место в сегодняшней России» [4, с. 14]. Тем более, что «сегодня у России появляется уникальный шанс реализовать свой потенциал в ходе цифровой революции... Экономический рост: к 2025 году цифровизация обеспечит от 19 до 34 % роста ВВП. Цифровая экономика ломает привычные модели отраслевых рынков. Она повышает конкурентоспособность их участников. Тем самым цифровизация определяет перспективы роста компаний, отраслей и национальных экономик в целом». По оценкам исследовательского института МсЮшеу, потенциальный экономический эффект от цифровизации экономики России увеличит ВВП страны к 2025 г. на 4,1- 8,9 трлн руб. (в ценах 2015 г.), что составит от 19 % до 34 % общего ожидаемого роста ВВП [5].
Можно констатировать, что за первые два десятилетия XXI века неустойчивый «цифровой мир» стал той социальной реальностью, в которой не только трансформируются «старые», устоявшиеся и традиционные, но и формируются инновационные политические практики, влияющие на все ключевые измерения современного политического процесса (электоральное, государственное управление, политико-психологическое, социокультурное и т. д.).
Говоря об исследованиях феномена цифровизации как такового (в том числе, её влияния на политику в целом и политический протест в частности), необходимо упомянуть четыре группы трудов и концепций.
Во-первых, для понимания цифровизации крайне важен контекстуальный, политико-философский уровень осмысления её первопричин и возможных последствий. В указанном ракурсе серьезный интерес представляют широко известные концепции информационного общества (Д. Белл, Э. Тоффлер, Э. Гидденс, М. Кастельс, Р.Ф. Абдеев и др.).
Во-вторых, очевидную важность в рамках политической науки приобретают работы, которые (не используя сам термин «цифровизация») в той или иной мере затрагивают её социальные последствия, в том числе всевозможные издержки и риски. Речь идёт о конструировании так называемой симулятивной реальности, «эпохе постправды», в которой информация рассматривается, скорее, не как источник структуризации знаний о мире (включая «политический мир»), а фактор усиления энтропии, роста всеобщей неопределенности на всех «этажах» организации политического пространства - от международных отношений и макрорегиональных конфликтов до местных сообществ и межличностной коммуникации.
В-третьих, особую роль в понимании политической составляющей цифровой трансформации играют концепции выстраивания отношений в системе «государство-общество», идеи «цифрового правительства». Следует оговориться, что в данном ракурсе можно наблюдать абсолютное разночтение мнений и авторских позиций: от идеалистических концептов
«прямого» общественного управления («делиберативной демократии» и т. д.) до ставших весьма популярными (и востребованными в определенных зарубежных и российских интеллектуальных кругах) в условиях пандемии COVID-19 идей «цифрового тоталитаризма».
В-четвертых, необходимо выделить пласт исследований, посвященных собственно политической природе цифровизации или её влиянию на конкретные политические практики (Косоруков [6], Володенков [7] и др.). По нашему мнению, в рамках этого направления политической науки особый интерес представляют:
- анализ воздействия цифровизации на электоральное пространство и электоральную динамику, включая отдельные национальные или региональные (в рамках осмысления российского опыта) кейсы;
- концептуализация практик перехода «электронного» правительства в «цифровое», включая проблему обеспечения «privacy» (приватности), неприкосновенности частной жизни, всего комплекса прав и свобод человека;
- воздействие цифрового фактора на политическую социализацию и ресоциализацию. При этом особый интерес представляет политическая социализация молодежи, «цифровых аборигенов», для которых цифровое пространство представляет естественную среду политической активности;
- роль цифровизации в трансформации современных практик политического протеста, включая мотивацию и организацию протестных действий, а также мобилизацию масс на эти действия.
По мнению В.Г. Халина и Г.В. Черновой, «в настоящее время термин «цифровизация» используется в узком и широком смысле. Под циф-ровизацией в узком смысле понимается преобразование информации в цифровую форму... Под цифровизацией в широком смысле понимается современный общемировой тренд развития экономики и общества, который основан на преобразовании информации в цифровую форму и приводит к повышению эффективности экономики и улучшению качества жизни...» [8, с.46].
Рассматривая цифровизацию как многогранный и противоречивый процесс и учитывая многочисленные научные расхождения в её понимании, разность трактовок и объяснительных моделей, следует в первую очередь обратиться к поиску (или выработке) приемлемого её определения, которое позволило бы среди прочего рассматривать её влияние на политическую структуру и логику развития современных обществ.
Учитывая многообразие трактовок и дефиниций данного феномена - от обобщенных философских до конкретизированных «технократических» - важно поставить вопрос о систематизации определений цифрови-зации в различных её измерениях. На наш взгляд, можно говорить о трех
группах определений цифровизации. Первая - группа технологических (технолого-ориентированных) определений. Вторая группа описывает цифровизацию как структурно-управленческий процесс и уделяет особое внимание месту государства в нём. Третья группа дефиниций акцентирует внимание на культурно-психологических изменениях, порождаемых цифровым развитием, серьезных, а подчас и радикальных изменениях в социальном пространстве, происходящих под прямым или косвенным влиянием «цифры».
При этом характерной особенностью некоторых современных авторов-практиков, работающих в русле технологического подхода, является попытка разграничить «цифровизацию» и «цифровую трансформацию». Первый процесс понимается как внедрение компьютерных технологий в социально-экономическую сферу и характеризуется как относительно «старый», берущий свое начало в 1950-60-х гг. Второй процесс - цифровая трансформация - является следствием и логическим, закономерным продолжением цифровизации и характеризует радикальные изменения всех сторон жизни человечества (а не только промышленного производства и бизнес-процессов), вызванные массовым внедрением и, что главное, совершенствованием цифровых технологий (2000-2010-е гг.).
На наш взгляд, важным является и понимание цифровизации как структурно-управленческого процесса. В данном случае речь идёт о том, что цифровые технологии позволяют усовершенствовать базовые функции управления (мотивацию, планирование, организацию, контроль), сделать более эффективным и оперативным принятие стратегических управленческих решений, реагирование на кризисные ситуации и купирование возникающих рисков. Не меньшее значение имеет и факт воздействия цифровых технологий на процессы социальной реструктуризации. Например, А.Е. Коньков указывает на «последовательное проникновение развивающихся технологий цифровизации в публичное пространство, которое «характеризуется множеством факторов, обуславливающих комплексное, но пока еще недостоверное влияние на систему социальных связей и отношений, существующих в каждом конкретном обществе» [9, с. 7].
Критичное значение в рамках данного подхода имеет тот факт, что цифровые технологии позволяют серьезно повысить уровень информационно-аналитического обеспечения управленческих процедур (в том числе посредством автоматизированного анализа больших данных). При этом необходимо особо указать, что речь идет не только о бизнес-процессах и системе государственного управления, но и о деятельности отдельных политических организаций: партий, движений, политтехнологических и консалтинговых структур.
Безусловно, структурно-управленческий взгляд (начиная с позитивного восприятия информатизации экономико-управленческих процессов
Э. Тоффлером) в большей мере положительно оценивает влияние цифровых технологий на социально-экономическую динамику общества и развитие различных, в том числе и политических, систем управления. Однако современные исследователи говорят и об очевидных функциональных издержках и рисках цифрового развития. Наиболее очевидными из них являются рост цифровой бюрократии, выстраивание «избыточных коммуникаций», а также «создание конгломератов псевдоцифровых показателей, имитирующих процессы мотивации и стимулирования и дезориентирующих персонал» [10, с. 500]-.
Третья группа определений цифровизации представляет, по нашему мнению, наибольшую актуальность для политической науки и акцентирует внимание на её (цифровизации) макросоциальных и культурно-психологических эффектах. В данном ракурсе речь идет о цифровизации как о принципиально инновационном процессе, предполагающем всеобъемлющие трансформации общественных отношений и процессов (а не только в экономической сфере). Особая роль отводится «высоким» гуманитарным технологиям (Hi-hum), которые преобразуют паттерны мышления и поведения человека, восприятия им социальной действительности, а вместе с этим - и все множество политических отношений.
По нашему мнению, цифровизация на современном этапе её развития представляет собой сложный, многомерный и разнонаправленный мак-росоциальный процесс кардинальной социокультурной и психологической трансформации общественных отношений, структур и процессов, включая политическое пространство, на основе интенсивного развития и распространения информационных (главным образом новых цифровых) технологий. При этом заметим, что речь идет не только о технологическом совершенствовании, но, что немаловажно, и распространении цифровых технологий: тотальной «интернетизации» населения и всех сторон жизни общества, переносе центра тяжести от стационарных цифровых устройств к мобильным, от информативной функции глобальной сети - к диалоговой и т. д. (например, показательно, что одним из популярных эвфемизмов, описывающих события «Арабской весны», стала «Твиттер-революция», а вторым, менее известным - «революция дешевых смартфонов»).
Важно зафиксировать следующее: на сегодняшний день в современной политической науке сложились две принципиально противоположных диспозиции, описывающих феномен цифровизации и цифровых трансформаций политической реальности. Первая, вертикальная, делает акцент на «цифровизации сверху», рассматривает данный процесс, прежде всего, как инициативу всевозможных властных структур (главным образом - национальных и транснациональных). В данном контексте на первый план выходят проблемы управляемости и управления, «электронного» (цифрового) правительства. Вторая - горизонтальная - опирается на
идею так называемой «саморазвивающейся» цифровизации как основное социально-технологическое следствие и одновременно продолжение информационной глобализации конца ХХ - начала XXI вв. В этом случае агентами цифрового развития выступают не только всевозможные управленческие субъекты, но и иные акторы политики: научные элиты, местные сообщества, малый и средний бизнес, негосударственные организации, образовательные структуры, массмедиа и т. д.
Говоря о всевозможных (как позитивных, так и амбивалентных, и негативных) эффектах цифровизации социально-политических отношений и процессов, необходимо учитывать и многочисленные риски, связанные с внедрением цифровых технологий в политику. Следует отметить, что указанная тема занимает достаточно серьезное место во всем спектре научно-политических исследований. Так, Г.А. Малышева особое внимание уделяет таким социально-политическим рискам цифровизации, как:
- зависимость России от импорта технологий в IT- сфере, что обостряет проблему их внедрения в практики государственного управления и вопрос информационной безопасности РФ;
- неопределенность контуров социальной политики в целом и механизмов социальной защиты населения в условиях цифровизации публично-управленческих практик;
- рост диспропорций между спросом и предложением на рынке труда, что неизбежно будет провоцировать социальную напряженность;
- усиление неравенства в и без того фрагментированном российском обществе, когда дополнительным фактором дифференциации будет выступать разница компетенций в области владения теми или иными цифровыми технологиями;
- дегуманизация всего спектра социальных отношений, в том числе и политики государства по отношению к собственным гражданам [11, с.43-44].
Д. Р. Мухаметов, опираясь на комплексный политико-экономический подход, выделяет следующие четыре основных политических риска цифровизации:
1. формальная констатация формирования цифровой экономики в Российской Федерации в отсутствие реального прорыва в социально-экономическом развитии страны;
2. чрезмерная централизация и совершенствование методов контроля со стороны государственных структур;
3. цифровая поляризация и создание так называемых «закрытых» цифровых бизнес-моделей (Amazon, Facebook);
4. вопросы информационной безопасности и использования персональных данных [12].
Представленные выше классификации позволяют четко увидеть, что риски цифровизации политики выходят далеко за рамки собственно сферы политического, влияя на общественную динамику в целом, включая сферы экономики, культуры, права и т. д. Таким образом, можно зафиксировать тот факт, что сегодня каждый социально-политический эффект цифровизации либо сопровождается риском или группой рисков, либо сам по себе несет рисковый характер, способствуя конструированию принципиально новых контуров неустойчивой, турбулентной политической реальности.
На сегодняшний день, опираясь на теоретические исследования и политические практики современной России, можно выделить пять ключевых эффектов цифровизации, наиболее важных именно с точки зрения сопутствующих им рисков.
Первый эффект связан с изменением отношений «государство -общество», формированием новых возможностей для прямого участия граждан в определении политического курса государства. Рост транспарентности государственно-общественных отношений, реализация принципов «цифрового правительства» (как развитие концептуальных идей «электронного правительства») открывает дополнительные «цифровые опции» для различных социальных групп и в контексте артикулирования собственных политических интересов, и в плане непосредственного диалога с властью.
Однако, признавая важность обозначенных возможностей для развития демократических процедур, следует указать два очевидных ограничения. Первое ограничение обусловлено желанием (или наоборот, нежеланием) власти на всех уровнях идти на диалог с отдельными сегментами гражданского общества, учитывать мнение значимых социальных групп. Второе ограничение связано с тем, что «электронная демократия при всех её преимуществах не способна нивелировать феномен «молчаливого большинства». То есть перед обществами, вступившими в период «электронной демократии» и использующими все блага цифровой открытости, возникает перспектива того, что политическую повестку дня будут формировать представители «кричащего меньшинства», не репрезентативного в общенациональном масштабе.
Можно полагать, что эффект трансформации государственно -общественных отношений под влиянием цифровизации особо важен для современной Российской Федерации с её практиками доминирования вертикальных политических коммуникаций, в рамках которых «не вызывает сомнения опережающая роль государства как инициатора и основного промоутера процессов цифровой трансформации в России. Цифровая тематика заявлена российским руководством в качестве одного из приорите-
тов национального развития, заложена в программные документы и активно финансируется государством» [13, с. 41] .
Однако необходимо понимать, что активное внедрение идей «цифрового правительства» (как развитие принципов «электронного», «открытого» и т. п. «правительства») несет в себе два весьма очевидных политических риска. Первый связан с проблематикой «цифрового тоталитаризма»: возможностями всеобъемлющего контроля государства над повседневным поведением граждан, социально-бытовыми отношениями. Причем речь идёт не только об интернет-пространстве, в котором подобный контроль может достаточно успешно осуществляться (и частично осуществляется) посредством сбора соответствующих «цифровых следов». Немаловажно, что эпидемия COVID-19, резко усилившая неопределенность в современном мире, стала своеобразным эмоциональным фоном формирования и распространения различных слухов об усилении государственного контроля над обществом («чипизация» населения, принудительная вакцинация, отслеживание передвижений отдельных категорий граждан по мобильным телефонам с последующим наказанием нарушителей и т. д.).
Второй риск носит, на наш взгляд, более предметный и оправданный характер. Он связан с утечками персональных данных граждан из баз как коммерческих структур, так и государственных и муниципальных органов управления. Например, широкий резонанс имела крупная утечка данных о москвичах, переболевших COVID-19, объемом более 100 строк (с информацией от ФИО до паспортных данных), имевшая место в декабре 2020 года [14] .
Таким образом, рост транспарентности государственно-общественных взаимодействий, развитие практик «цифрового государства» остро ставит вопрос обеспечения комплексной информационной безопасности, защиты и персональных данных (от всевозможных «утечек» и хищений), и частной жизни граждан от избыточного вмешательства государственно-управленческих структур.
Второй важнейший момент цифровой трансформации современной политики, который, как представляется, носит позитивный характер, связан с возможностью многоступенчатой мобилизации участников политического (в особенности, электорального) процесса. Причем речь идёт не только о развитии сетей доверия и росте явки на выборы (что особенно актуально для регионального и местного избирательного процесса в сегодняшней России). Не менее важны и иные формы привлечения граждан к предвыборным кампаниям различного уровня.
Важно отметить, что зарубежная политическая практика знает целый ряд подобных примеров. Например, как указал руководитель digital -
кампании В. Зеленского М. Федоров, за неполные 4 месяца (январь-апрель 2019 г.) Команде кандидата удалось найти более 600 тыс. волонтеров, в т.ч. юристов, логистов, специалистов в области информационной поддержки [15].
Очевидный риск подобного подхода связан с тем, что использование подобных механизмов интернет-мобилизации априори предполагает, что значительная часть мобилизуемых (волонтеров) - люди с активной и во многом независимой гражданской позицией, включая и оппозиционные, часто радикально-протестные настроения. В связи с этим возникает вопрос: насколько действующая российская власть готова допустить, чтобы современные цифровые технологии использовались для мобилизации сторонников и координации деятельности оппозиционных политических сил?
Сегодня целый ряд экспертов склоняется к тому, что такое развитие событий противоречит фундаментальным интересам правящих российских элит. Более того, звучат и более радикальные суждения, что «форсированное технологическое обновление, по ряду оценок, объявляется зоной политического риска для российской системы власти в силу ее архаичности и повышенной инерционности» [16, с.41].
Третий, весьма заметный, эффект цифровизации современной политики связан с выстраиванием альтернативного конкурентного дискурса в интернет-пространстве, в основе которого лежит акцент на прямых, диалоговых формах взаимодействия с целевой аудиторией (онлайн-трансляции, «стримы»). В этих условиях действующая власть лишается возможности выстраивания информационной монополии на политическую (и на социальную в целом) повестку дня. Она вынуждена так или иначе не просто обозначать свое присутствие в глобальной сети через статичные форматы (например, официальные сайты со слабо развитой обратной связью), но и отвечать на критику, во многом действуя в русле информационно-политической тематики, конструируемой политической оппозицией. Таким образом, внедрение цифровых технологий в политику практически неизбежно приводит к актуализации оппозиции как интегративного актора политического процесса, продуцирует множество альтернативных идей и подходов к развитию конкретной национальной политической системы. При этом действующая власть неизбежно вынуждена выбирать ту или иную модель реагирования на процесс политизации интернет-пространства: от развития плюрализма и разнообразных форм прямой демократии до откровенно запретительных и репрессивных мер по отношению к оппозиционным силам, представленным в онлайн-среде.
Однако необходимо понимать, что обратной стороной прозрачности и «приближения» политики к гражданам, перехода в онлайн-форматы является формирование контуров эпохи «постправды», риск широкого распространения «фейкньюз», ситуация, когда негативная эмоциональная
накачка выступает естественным фоном политического процесса. В итоге создается благоприятный фон для роста социально-политической напряженности и протестных настроений в обществе.
Четвертый социально-политический эффект цифровизации также связан с ростом информационной прозрачности отношений в системе координат «государство - общество» и характеризуется важностью развития социальной ответственности как базовой поведенческой модели публичных персон. Развитие социальных медиа Интернета неизбежно предопределяет ситуацию, когда цена (равно как и негативные последствия) тех или иных действий или заявлений представителей политического класса - и власти и оппозиции - резко возрастают. Естественно, указанное последствие цифровизации политических отношений является значимым и для сегодняшней России, где за последние несколько лет произошел целый ряд инцидентов, связанных с некорректными и вызвавшими широкий общественно-политический резонанс заявлениями политиков и чиновников различного уровня.
Пятый эффект цифровизации политики носит направленный по-литтехнологический характер и связан с развитием возможностей информационно-аналитического обеспечения принятия политических решений на основе big data («больших данных»), новых инструментов интеллектуального анализа данных, что способствует радикальному изменению и государственной политики, и логики организации избирательных кампаний. В последнем случае показателен всемирно известный опыт использования big data в обеспечении итогового успеха Д. Трампа на выборах Президента США-2016. Этот кейс представляет интерес не только в силу своей популярности и даже не в контексте эффективной имплементации больших данных в стратегию кампании Д. Трампа, но и в ракурсе сочетания количественных (собственно опирающихся на «большие данные») и качественных (интерпретация результатов так называемого «профайлин-га») данных исследования социальных медиа Интернета.
В заключение можно констатировать, что в современной России накоплен значительный опыт информационно-аналитического обеспечения политического процесса на основе анализа «больших данных». Разработаны диагностические методики, которые позволяют выявлять среди прочего и протестные настроения [17, с. 54-55]. Представляется, что уже в ближайшей перспективе значимость указанных цифровых технологий в интеллектуальном обеспечении принимаемых политических решений будет возрастать. Вместе с тем широкое распространение данных технологий также не лишено ряда политических и организационно-управленческих рисков. Первый риск связан с проблемой имплементации соответствующих рекомендаций (полученных на основе интеллектуального анализа big data) в конкретные и оперативные политические решения. Второй риск
вытекает из возможной переоценки значимости больших данных - акцента на количественную составляющую - без должного учета контекстуальных факторов и эмоциональной составляющей политического процесса.
Список литературы
1. Гражданские и политические онлайн-практики в оценках российской молодежи (2018) / Е.В. Бродовская, А.Ю. Домбровская, Р.В. Пырма А.А. Азаров // Политическая наука. 2019. № 2. С. 180-197.
2. Bennett W.L. Changing Citizenship in the Digital Age. Civic Life Online: Learning How Digital Media Can Engage Youth. Cambridge, MA: The MIT Press, 2008. P. 1-24.
3. Коньков А.Е. Цифровизация политических отношений: грани познания и механизмы трансформации // Контуры глобальных трансформаций. 2019. № 6. С. 6-28.
4. Там же. С. 14
5. Цифровая трансформация бизнеса [Электронный ресурс].URL: https://www.kommersant.ru/conference/373 (дата обращения: 18.02.2021)
6. Косоруков А.А. Технологии дополненной реальности в сфере государственного управления // Социодинамика. 2020. № 1. С. 1-11.
7. Володенков С.В. Трансформация современных политических процессов в условиях цифровизации общества: ключевые сценарии // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 2020. Т. 13. № 2. С. 6-25.
8. Халин В.Г., Чернова Г.В. Цифровизация и ее влияние на российскую экономику и общество: преимущества, вызовы, угрозы и риски // Управленческое консультирование. 2018. № 10. С.46-63.
9. Коньков А.Е. Указ соч. С.7.
10. Маленков Ю.А. Влияние цифровизации на функции управления и изменение компетенций управленческого персонала // Материалы VI междунар. науч.-прак. конференции «Устойчивое развитие: общество и экономика», 28 февраля - 1 марта 2019 г. С. 499-502.
11. Малышева Г.А. О социально-политических рисках и вызовах цифровизации российского общества // Власть. 2018.№ 1. С. 40-45.
12.Мухаметов Д.Р. Политические риски и барьеры цифровизации // Гуманитарные науки. Вестник Финансового университета. 2020. № 4. С. 58-64.
13. Малышева Г.А. Указ соч. С. 41.
14. Эксперт перечислил крупнейшие утечки данных в России в 2020 году [Электронный ресурс]. URL: https://expert.ru/2021/01/4/ekspert-perechislil-krupneishie-utechki-dannikh-v-rossii-v-2020-godu/ (дата обращения: 04.01.2021).
15. У нас есть проект Черная библиотека Порошенко: онлайн-стратег Зе [Электронный ресурс]. URL: https://tech.liga.net/ technology/interview/poche mu-poroshenko - proigral - intervyu-s-onlayn-strategomzelenskogo? Fbclid = iwar3rr5foyqmrin9sqfbzptv14zimsynoxw7knb79qxkleasofeww-kv4jga (дата обращения: 27.01.2021).
16. Малышева Г.А. Указ соч. С. 41.
17. Белоконев С.Ю., Васильев М.С., Титов В.В. Цифровые технологии в современных избирательных кампаниях: особенности применения // Власть. 2019. № 4. С. 51-57.
Васильев Максим Сергеевич, аспирант, ш8Уа811еуС@а.ги, Россия, Москва, Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации,
Игнатовский Ярослав Ринатович, генеральный директор, политолог, т-(оароИ^еи.ги, Россия, Москва, Аналитический центр «Политген»
DIGITALIZATION OF MODERN PUBLIC POLICY: SPECIFICITY AND SOCIAL RISKS
M. S. Vasil'yev, Ya. R. Ignatovskiy
The article is devoted to the problem of socio-political effects and risks arising in the process of digitalization of the political sphere of society. The study five main effects of digi-talization and the social and political risks, which are relevant, in particular, for modern Russia.
Key words: digitalization, socio-political effects, risks, e-democracy, simulated reality, digital government.
Vasil'yev Maksim Sergeevich, postgraduate, [email protected], Russia, Moscow, Financial university under the Government of the Russian Federation,
Ignatovskiy Yaroslav Rinatovich, general director, political scientist, in-fo@politgen. ru, Russia, Moscow, the analytical center «Politgen»
