CC BY
18Закон и право. 2024. № 3. С. 158-166. Law and legislation. 2024;(3):158-166.
Научная статья УДК 347
https://doi.org/10.24412/2073-3313-2024-3-158-166 EDN: https://elibrary.ru/IMWAJI
NIION: 1997-0063-3/24-152 MOSURED: 77/27-001-2024-3-352
Цифровизация как фактор развития юридической личности носителей искусственного интеллекта
Вячеслав Викторович Кресс
Арбитражный суд Московского округа,
Москва, Россия, [email protected]
Аннотация. Данная статья посвящена вопросам расширения круга субъектов частноправовых отношений за счет цифровизации жизни общества. Появление новых субъектов права способствовало изменению и характера взаимосвязей между элементами правовой системы. В доктрине реанимирована идея наделения объектов гражданских прав, характеризующихся наличием искусственного интеллекта, качествами юридической личности. Автор данной статьи указывает на нецелесообразность таких изменений — представляется, что действующее законодательство содержит достаточный набор инструментов для защиты прав и законных интересов участников цифрового взаимодействия. Вместе с тем им анализируется ситуация, при которой такого рода изменения действительно возможны.
Автором, в частности, ставится вопрос о существовании «эндемичных» видов юридических лиц субъектов цифровых правоотношений, которые могут существовать и действовать исключительно в цифровой среде. В итоге подтверждается тезис о существовании юридической специфики правового статуса субъектов цифровых правоотношений.
В статье подвергаются анализу и ДАО — децентрализованные автономные организации. Также в статье высказывается мнение о юридической дихотомии реального и «виртуального» миров как об одном из направлений развития законодательства. Именно в этом случае возможно существование юридической личности искусственного интеллекта.
Ключевые слова: цифровизация, цифровые права, цифровые объекты, цифровые активы, юридическое лицо, ответственность, деликтоспособность, непубличное акционерное общество.
Для цитирования: Кресс В.В. Цифровизация как фактор развития юридической личности носителей искусственного интеллекта // Закон и право. 2024. № 3. С. 158—166. https://doi.org/10.24412/2073-3313-2024-3-158-166 ББЫ: https://elibrary.ru/IMWAJI
Original article
Digitalization as a factor in the development of the legal personality of artificial intelligence carriers
Vyacheslav V. Kress
Arbitration Court of the Moscow District,
Moscow, Russia, [email protected]
Abstract. This article is dedicated to the issues of expanding the range of subjects of private law relations due to the digitalization of public life. The emergence of new subjects of law contributed to a change in the nature of the relationships between the elements of the legal system. The doctrine revives the idea of endowing objects of civil rights, characterized by the presence of artificial intelligence, with the qualities of a legal personality. The author of this article speaks about the inexpediency of such changes — it seems that the current legislation contains a sufficient set of tools to protect the rights and legitimate interests of participants in digital interaction. At the same time, he analyzes the situation in which such changes are really possible.
© Кресс В.В. М., 2024.
ЗАКОН И ПРАВО • 03-2024
The author, in particular, raises the question of the existence of «endemic» types of legal entities of subjects of digital legal relations, which can exist and operate exclusively in the digital environment. As a result, the thesis about the existence of legal specifics of the legal status of subjects of digital legal relations is confirmed.
The article also analyzes DAO — decentralized autonomous organizations. The article also expresses an opinion on the legal dichotomy of the real and «virtual» worlds as one of the directions of development of legislation. It is in this case that the existence of a legal personality of artificial intelligence is possible.
Keywords: digitalization, digital rights, digital objects, digital assets, legal entity, liability, tort, non-public joint stock company.
For citation: Kress V.V. Digitalization as a factor in the development of the legal personality of artificial intelligence carriers // Law and legislation. 2024;(3):158—166. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2073-3313-2024-3-158-166 EDN: https://elibrary.ru/IMWAJI
Поскольку право создается не в вакууме, постольку закон является его источником лишь с формально-юридической точки зрения. Источником права в материальном смысле являются объективные условия жизни общества. В общем не является существенным преувеличением отождествление права с самой жизнью. Стоит, конечно, оговориться, что не все жизненные аспекты имеют правовое значение.
Любые тектонические изменения жизни общества оказывали влияние на правовое регулирование. Если повышенные риски морской торговли колониальными товарами способствовали возникновению института юридических лиц [15, с. 78; 5], то усиление роли государства в экономике способствовало обогащению перечня субъектов предпринимательской деятельности за счет таких участников, как государство и его многочисленные «alter ego» (начиная от государственных унитарных предприятий и заканчивая хозяйственными обществами с государственным участием в уставном капитале).
Широкую известность получило радикальное высказывание Юваля Ной Харари, сравнившего алгоритмы (т.е. искусственный интеллект) с такими субъектами права, как юридические лица и государства, которые уже имеют статус субъекта права1.
В основе идеи о наделении искусственного интеллекта юридическим качеством субъекта
1 Хотя Toyota или Аргентина не имеют ни тела, ни разума, они являются субъектами международного права... могут владеть землей и деньгами, а также привлекать и привлекаться к суду. Не исключено, что в недалеком будущем такой же статус получат и алгоритмы. И тогда ничто не помешает алгоритму сделаться хозяином транспортной империи или венчурного фонда и перестать подчиняться желаниям человеческих особей. (См.: Харари Ю.Н. Ното Deus. Краткая история будущего. М.: Синдбад, 2019. 492 с.)
права должна лежать не идея о передаче ему ответственности, но идея о разделении труда. Собственно, популярность искусственного интеллекта объясняется не чем иным, как желанием передать рутинную работу, состоящую из бесконечного количества однообразных действий, алгоритму, который обрабатывает огромное количество однотипной, стандартизированной информации (Big data) и осуществляет на этой основе не меньшее количество однотипных стандартизированных действий гораздо быстрее и точнее человека.
Научно-техническая революция вызвала к жизни организационно-правовые формы юридических лиц, приспособленных для осуществления венчурных инвестиций (партнерства), которые были призваны обеспечить юридически комфортное существование инвестиционных «стартапов» [10].
Не стала исключением и цифровизация общественных отношений — перечень субъектов российского права обогатился за счет агрегато-ров информации о товаре и операторов информационных систем. Естественно, что юридическое выделение новых участников гражданского оборота влечет за собой идеи о качественном изменении системы правового регулирования.
В научной дискуссии о правовых аспектах цифровизации общественных отношений прослеживается дискуссия вокруг принципиального вопроса — это вопрос о целесообразности урегулирования соответствующей категории post factum или в порядке опережающего правового регулирования.
Выбор первого варианта институционализа-ции цифровых правоотношений предполагает дальнейшее существование и развитие цифровых отношений в условиях правового вакуума, который в соответствии с парадоксом, сформулированным еще Платоном, предполагает неминуемое появление института, обладающего фак-
LAW & LEGISLATION • 03-2024
тической (а иногда и юридически закрепленной) властью в соответствующей сфере общественной жизни. Как правило, таковыми являются субъекты частного права.
В качестве типичного примера можно привести ICANN — Корпорацию по управлению доменными именами и IP-адресами (Internet Corporation for Assigned Names and Numbers), которая является общественно полезной некоммерческой корпорацией, зарегистрированной в штате Калифорния (США). Такого рода некоммерческие корпорации учреждаются Правительством США, являясь, тем не менее, юридическими лицами частного права. Причем это явление отнюдь не ново. Исследователями правового аспекта интеграционных процессов обращается внимание на роль Голландской Ост-Индской компании, не только получавшей прибыль от колонизации Юго-Восточной Азии, но и выполнявшей на территории колоний ряд государственных функций [1].
Достаточно очевидна роль социальных сетей, не имеющих юридической личности в происходящих в современном обществе негативных процессах.
Одним из следствий развития цифровизации жизни общества стало то, что идея о наделении правовым статусом субъектов права носителей искусственного интеллекта реанимирована на доктринальном уровне. И если идеи о цифровизации правосудия не предполагают более замены судьи компьютерным алгоритмом и ограничиваются упрощением «линейных» процедур и процессов внутреннего и межведомственного взаимодействия [7], то исследования в области цифровизации гражданского оборота уделяют чрезмерное внимание идее о наделении носителей искусственного интеллекта качествами субъектов права,
Разумеется, идея о наделении объектов правами и обязанностями, аналогичными человеческим, не может поддерживаться нами, поскольку даже превосходя человеческий мозг по способности производить вычисления и вообще логические операции, искусственный интеллект не обладает душой, не способен испытывать страдания, не обладает воображением, не способен анализировать факты общественной жизни с точки зрения морали, нравственности и психологии.
Говоря конкретнее, он не в состоянии представить состояние человека и априори не способен к эмпатии. Куда более взвешенно выглядит идея о предоставлении носителям искусст-
венного интеллекта или как вариант — самому искусственному интеллекту юридического качества субъекта права. В российской юридической доктрине озвучиваются идеи о наделении искусственного интеллекта статусом животного, юридического лица или объекта повышенной опасности.
Следует согласиться с мнением, высказанным еще в 70-е годы прошлого века Д.А. Кери-мовым, о том, что во взаимодействии человека с компьютером и роботом они остаются тем, чем и кем они есть, и ни один из них не заменяет и не в состоянии заменить другого, и чем масштабнее процесс компьютеризации, тем выше значение человеческого разума, интеллектуальной деятельности личности, потому что функционирование зависит от программ, заложенных в них специалистами [6, с. 231].
Как верно отмечает С. А. Синицын, сбор и обработка компьютером вводных данных осуществляется исключительно в целях, поставленных человеком; роль систем искусственного интеллекта сводится к реализации заложенного в них человеком алгоритма обработки указанных данных [14].
Таким образом, «личность» искусственного интеллекта априори вторична по отношению к личности «традиционного» субъекта правоотношения. Вместе с тем в современной юридической науке существует и другая точка зрения.
Например, М.А. Егорова и В.В. Блажеев пишут о необходимости «...сделать технологии предметом правового регулирования на основе взаимодействия людей и объектов неживой природы. Человекоцентризм права эволюционирует в сторону техноцентризма» [2, с. 26].
Схожие концепции озвучивает В.А. Вайпан, указывая на отсутствие «правовых препятствий для законодательного наделения роботов правами и обязанностями субъектов различных правоотношений» [13, с. 17].
Между тем предметом права традиционно являлись и являются отношения между субъектами права, но не между субъектом права и его объектом. Условная инструкция по эксплуатации того или иного объекта, таким образом, не может выступать в качестве документа. Названные выше концепции предлагают включить в предмет правового регулирования отношения между человеком и объектом, а также между одними объектами и другими объектами.
Действительно, являются же субъектами права юридические лица, которые напоминают человека в еще меньшей степени нежели объек-
ЗАКОН И ПРАВО • 03-2024
ты — «носители» искусственного интеллекта. Однако напомним, что единственный современный га180п^-е1ге2 юридического лица — возможность перераспределения бремени имущественной ответственности по его обязательствам с его учредителей на него. Объединение усилий физических лиц для достижения тех или иных целей может успешно осуществляться и при помощи инструментов договорной природы без объединения в корпоративные структуры [3]. Современная российская практика, кстати, существенно корректирует принцип ограниченной ответственности учредителей юридического лица и его руководителей (доктрина снятия корпоративной вуали) [11], хотя эти ограничения практического характера не отменяют самого принципа ограниченной ответственности учредителей.
Так может быть пришла пора наделить ограниченной гражданской правосубъектностью и искусственный интеллект?
Тем более российское законодательство уже сделало попытку отождествить неодушевленный предмет с субъектом права — Федеральный закон «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» от 31 июля 2020 г. № 259-ФЗ3 (далее — Федеральный закон «О ЦФА») называет в числе субъектов цифровых правоотношений «...узлы информационной системы, обязанные обеспечивать соответствие порядка эмиссии цифровых прав и внесение (изменение) записей в эту информационную систему ее правилам». Естественно, данная норма представляет собой не более чем забавный недостаток юридической техники — неодушевленные предметы не получают согласно ей качества субъекта права. Тем не менее тенденции развития законодательства в этом направлении очевидны.
Вместе с тем ни одно предложение о наделении носителей искусственного интеллекта правосубъектностью не содержит обоснования целесообразности такого новшества. Говоря конкретнее, авторы таких предложений не могут сформулировать, какие конкретно проблемы поможет разрешить наличие у объектов такого рода правосубъектности. Между тем введение новой категории субъектов права не упрощает, а, напротив, усложняет правовое регулирование общественных отношений. Авторы часто указы-
2 Смысл существования (франц.).
3 СЗ РФ. 2020. № 31 (часть I). Ст. 5018.
вают на то, что искусственный интеллект может сам, без участия человека заключать сделки, приводя в пример «Интернет вещей», в рамках которого объекты способны взаимодействовать и без вмешательства человека.
Здесь приходит на ум следующая аналогия. Как следует из ст. 120 Конституции РФ, судьи подчиняются только закону. Означает ли это, что судьи руководствуются исключительно нормами законов? Разумеется, нет. В руках суда множество инструментов правового регулирования, начиная от подзаконных нормативных правовых актов и судебной практики и заканчивая договорами сторон спора и правовыми обычаями. Однако юридическая сила всех остальных инструментов правового регулирования основана именно на нормах закона. Аналогично построены взаимоотношения искусственного интеллекта и человеческого разума — искусственный интеллект может заходить в автономности достаточно далеко и даже принимать самостоятельные решения, не предусмотренные его разработчиками и операторами. Однако даже такие самостоятельные решения будут иметь в своей основе волеизъявление разработчиков и операторов.
Фактически единственной значимой причиной является желание наделить искусственный интеллект таким качеством, как деликтоспособ-ность. Действующее гражданское законодательство предусматривает презумпцию вины фактического владельца объекта повышенной опасности (в данном случае носителя искусственного интеллекта), для случаев множественности лиц на стороне лица, допустившего нарушение обязательства, — систему солидарной и субсидиарной ответственности, ответственность должника за третьих лиц и за работников.
Закон РФ «О защите прав потребителей» также устанавливает систему ответственности изготовителей, исполнителей, продавцов и, наконец, владельцев агрегаторов за достаточно широкий спектр нарушений прав и законных интересов потребителей (например, статьи 12, 13, 16, 20, 23—25 данного Федерального закона).
Представляется, что прежде чем выдвигать предложение о столь революционном изменении действующего законодательства (и правопони-мания в целом), необходимо ответить на вопрос, во-первых, о том, каким образом увеличение количества субъектов юридической ответственности повысит уровень защищенности прав и интересов граждан, а, во-вторых, о том, необходимо ли для исправления недостатков действующего законодательства наделение неодушев-
LAW & LEGISLATION • 03-2024
ленных предметов качеством субъекта права — деликтоспособностью. Очевидно, что действующих норм законодательства вполне достаточно для возмещения убытков, причиненных в результате нарушений прав и свобод граждан действиями (бездействием) носителей искусственного интеллекта.
Единственный возможный вариант развития событий, при котором может правомерно ставиться вопрос о правосубъектности носителя искусственного интеллекта, — достижение искусственным интеллектом настолько высокой степени автономии, что его действия перестанут в должной степени фактически контролироваться его создателем, изготовителем и владельцем. Здесь напрашивается аналогия правоспособности искусственного интеллекта с правоспособностью несовершеннолетних лиц. В этом случае действительно может возникнуть вопрос о перераспределении ответственности за действия искусственного интеллекта.
Невольно вспоминается сравнение толкования и применения закона судом с концепцией «смерти автора», согласно которой личность автора текста растворяется в тексте, роль автора низводится до роли «скриптора» и на передний план выходит фигура «читателя» текста, который как раз придает тексту смысл (точнее смыслы). В роли «читателя» в приведенном примере выступает суд, а в роли автора текста — разработчик применяемой и толкуемой судом нормы законодательства [4, с. 43].
С учетом того, что искусственный интеллект представляет собой код, аналогия с текстом вполне уместна. Однако совершенно неуместно говорить об ответственности текста за действия автора и читателя. Столь же абсурдно возлагать ответственность на искусственный интеллект за действия его создателя и владельца. К тому же это очевидно бессмысленно. Речь может идти только о перераспределении бремени несения ответственности или о расширении круга потенциальных делинквентов за счет лиц, имеющих возможность внесения изменений в алгоритм работы искусственного интеллекта.
Да и каким образом может быть реализована ответственность объекта права, коль скоро у него априори не может быть собственного имущества? Разобрать объект на запчасти, уничтожить его и искусственно снизить его технические характеристики (скорость, функционал, время работы) можно и без наделения его статусом субъекта права, не говоря уже о том, что цели
юридической ответственности в данном случае не будут достигнуты.
Например, В. А. Лаптев пишет о принудительном отключении, доработке программы, а также утилизации как крайней мере ответственности носителя искусственного интеллекта [9, с. 88]. Вместе с тем очевидно, что эта ответственность создает негативные последствия не для самого искусственного интеллекта, а для его владельцев и выгодоприобретателей.
В последнем случае правомерной будет постановка вопроса о круге субъектов цифровых правоотношений.
В.В. Архипов и В.Б. Наумов предлагают концепцию «робота-агента». Но и она предполагает ответственность собственника и владельца робота-агента за его работу. При этом В.А. Лаптев, критикуя данную идею, обращает внимание на то, что она предполагает наличие у робота-агента обособленного имущества. Эта концепция тоже не привносит в ответственность по обязательствам ничего нового — действующее законодательство и так способно защитить третье лицо от неправомерных действий, совершенных при помощи искусственного интеллекта, не прибегая к системе агентских правоотношений, которая, наоборот, может создать только дополнительную путаницу в определении надлежащего ответчика по иску пострадавшей стороны.
Юридическое обособление имущества, принадлежащего искусственному интеллекту, тоже не облегчит задачу по приведению отношений в состояние, в котором они находились до причинения вреда. Да и действующее гражданское законодательство предусматривает открытый перечень способов обеспечения исполнения обязательств, в том числе в пользу третьего лица. Передача права собственности искусственному интеллекту не сообщит этой системе ничего нового.
Наконец, следует иметь в виду то, что искусственный интеллект (его носители) может быть наделен физической способностью брать на себя обязательства, выполнять какие-либо действия или препятствовать им, но в случае нарушения с их стороны он, в отличие от традиционного субъекта права, не способен критически оценить ситуацию и удовлетворить претензии пострадавшей стороны в добровольном порядке или, по крайней мере, предложить альтернативные варианты разрешения проблемы.
В настоящее время активно обсуждается концепция наделения статусом субъекта права де-
ЗАКОН И ПРАВО • 03-2024
централизованных автономных организаций (ДАО). Экономическая суть ДАО состоит в том, что полномочия по управлению и контролю распределены между всеми его участниками.
А.С. Лалетина задалась вопросом о том, что властные отношения, выходящие за рамки предмета регулирования гражданского законодательства, не исчерпываются отношениями между государством и частным лицом. Согласно точке зрения данного автора властные отношения возможны и между формально равноправными субъектами [8]. Естественно, такого рода властные отношения возникают на добровольной основе — в силу волеизъявления сторон (в том числе подчиняющейся стороны), поэтому регулируются нормами частного права.
Действительно, частноправовые соглашения могут детально регулировать поведение субъекта, вмешиваясь в его отношения с третьими лицами в гораздо большей степени, нежели тоталитарное государство. Сущность ДАО как правовой новеллы прежде всего в том, что они принципиально меняют структуру корпоративных правоотношений — они строятся не согласно иерархии, но согласно нормам блокчейна — распределенного реестра данных. Фактически решение принимается всеми участниками цепи блокчейн. ДАО создает не просто очередную организационно-правовую форму юридического лица, но позволяет его участникам адаптировать структуру его управления, принцип распределения ответственности перед остальными участниками и перед третьими лицами и программировать деятельность корпорации в соответствии со своими целями.
Однако, как показывает практика, камнем преткновения опять становится ответственность будущего субъекта права — идея криптоинвести-рования предполагает отсутствие непосредственного взаимодействия инвесторов друг с другом. Естественно, это отрицательно воздействует на готовность инвесторов нести солидарную ответственность перед третьими лицами. Такая корпорация действительно может обладать правами субъекта без регистрации в качестве юридического лица. Отношения участников данной корпорации будут подчиняться нормам ГК РФ о договорах, заключенных путем совершения конк-людентных действий. Таким образом, и развитие ДАО также не требует юридической персонификации искусственного интеллекта.
Е.Б. Подузова, с одной стороны, пишет о существовании неких «специфических участников» цифровых правоотношений, которых «мож-
но выделить помимо классических субъектов правоотношений» [12, с. 56], с другой стороны, выражает согласие с мнением В.Ф. Попондопу-ло о необходимости отличать «основной статус» субъектов цифровых правоотношений как субъектов реальных общественных отношений от его «особенностей», определяемых цифровой формой отношения [12, с. 56].
Возникает вопрос о существовании «эндемичных» субъектов цифровых правоотношений, которые могут существовать и действовать исключительно в цифровой среде. По нашему мнению, нет сомнений в том, что одни и те же субъекты права могут участвовать и в цифровых, и в реальных общественных отношениях. Вопрос состоит в возможности существования так называемых «эндемиков». Ведь оборот цифровых прав согласно положениям ч. 1 ст. 141.1 ГК РФ возможен исключительно в информационной системе.
Тенденции к формированию двух раздельных правовых режимов в этом смысле присутствуют. Федеральный закон «О ЦФА» предусматривает существование такого субъекта права, как «непубличное акционерное общество, акции которого выпущены в виде цифровых финансовых активов». По нашему мнению, происходит дихотомия двух типов НПАО:
1) НПАО, обладающего общей правоспособностью и
2) НПАО, акции которого выпущены в виде цифровых финансовых активов, — положения Федерального закона «О ЦФА» (пункты 5—8 ст. 13) делают эти два статуса несовместимыми — выпуск НПАО акций в виде ЦФА исключает возможность преобразования его в ПАО и лишает его права выпуска эмиссионных ценных бумаг в иной форме нежели ЦФА, а равно конвертации.
На дихотомию этих двух правовых режимов направлены и положения пунктов 7 и 8 ст. 12 Федерального закона «Об акционерных обществах», запрещающие внесение в устав акционерных обществ правил, которые предусматривали бы возможность выпуска акций непубличного акционерного общества в виде цифровых финансовых активов, а также исключение из устава общества такого указания, предусмотренного уставом при учреждении общества, не допускается. Говоря конкретнее, совмещать в одном НПАО деятельность по выпуску акций в цифровой и в обычной форме юридически невозможно.
Представляется, что именно несовместимость этих двух типов акционерных обществ
ЬДМ & ЬЕ^БЬДТЮМ • 03-2024
позволяет согласиться с тезисом о существовании юридической специфики правового статуса субъектов цифровых правоотношений.
Проведенное исследование позволило прийти к следующим выводам
Идея о наделении носителей искусственного интеллекта гражданской деликтоспособнос-тью преследует цель возложения на него ответственности за производимые им действия. Однако гражданское законодательство и так устанавливает систему ответственности субъектов частного права, в том числе агрегаторов информации о товаре и операторов (владельцев) информационных систем. Введение в эту систему еще и ответственности носителей искусственного интеллекта представляет, с нашей точки зрения, нарушение принципа «бритвы Оккама» — недопустимо умножение сущностей без необходимости.
Если же развитие искусственного интеллекта позволит ему совершать действия, не предусмотренные напрямую его разработчиком и / или владельцем, т.е. если поведение перестанет в должной степени фактически контролироваться его создателем и / или владельцем, то может возникнуть вопрос о перераспределении ответственности за действия искусственного интеллекта, но никак не о наделении искусственного интеллекта обязанностями субъекта правового регулирования. И даже в этом случае целесообразно лишь расширение круга субъектов юридической ответственности за счет лиц, имеющих возможность внесения изменений в алгоритм работы искусственного интеллекта.
Наделение качеством юридической личности децентрализованной автономной организации (ДАО) правомерно, однако структура отношений в такого рода гражданско-правовом сообществе подпадает под определение сделки, заключаемой путем совершения конклюдентных действий. Более того, локальные нормативные акты российских ДАО вполне могут предусматривать заключение его участниками договоров электронным способом, что вполне допускается по нормам российского гражданского законодательства.
Вместе с тем мы отмечаем такую тенденцию развития законодательства, как юридическое разделение «виртуального» (цифрового) и реального мира. Это проявляется и в ограничении Федеральным законом «О ЦФА» оборота цифровых прав исключительно информационными системами, и в отделении им акционерных об-
ществ, осуществляющих эмиссию цифровых финансовых активов, от акционерных обществ, выпускающих эмиссионные ценные бумаги в иной форме.
Неспособность критической оценки искусственным интеллектом собственных действий post factum влечет за собой такие, например, последствия, как неспособность (в отличие от традиционных субъектов права) удовлетворить претензии пострадавшей стороны в добровольном порядке или предложить ей альтернативные варианты разрешения проблемы. Это совершенно очевидно негативно скажется на состоянии защищенности прав и законных интересов обеих сторон правоотношения — пострадавшей стороне придется обращаться за защитой своих нарушенных искусственным интеллектом прав в суд.
Если данная идея о юридической дихотомии реального и «виртуального» миров будет реализована и воплощена в действующем законодательстве, то гражданская деликтоспособность носителей искусственного интеллекта не только оправдана — она подразумевается сама собой; если эти носители будут существовать и действовать исключительно в виртуальном пространстве, то они, являясь объектами виртуального мира, могут одновременно являться личностями, обладающими деликтоспособностью.
Вместе с тем искусственное разделение реального и «виртуального» миров представляется не столько утопичным, сколько нецелесообразным — мир по своей природе диалектичен и основан на взаимных связях и взаимодействии. Виртуальная реальность в полном объеме зависит от существования реального мира — мира вещей и предметов. Именно по этой причине наделение объектов, характеризующихся наличием искусственного интеллекта, юридической личностью преждевременно.
Список источников
1. Берг Л.А. К вопросу о легитимности торговых санкций в рамках Всемирной торговой организации // Государство и право России в современном мире: Сборник докладов. XXII Междунар. науч.-практ. конф. Моск. гос. юрид. ун-та им. О.Е. Кутафина (МГЮА). XXIII Междунар. науч.-практ. конф. юрид. фак-та Мос. гос. ун-та им. М.В. Ломоносова. Москва, 23 — 25 ноября 2022. Часть 3. М.: Моск. гос. юрид. ун-т им. О.Е. Кутафина, 2023. С. 348—352.
ЗАКОН И ПРАВО • 03-2024
2. Блажеев B.B. Цифровое право: Учебник / Под общ. ред. В.В. Блажеева, М.А. Егоровой. М.: Проспект, 2020. 640 с.
3. Гражданское право / Р.А. Курбанов, О.В. Шведкова, Л.Л. Баланюк [и др.]. М.: Рос. эко-номич. ун-т им. Г.В. Плеханова, 2019. 110 с.
4. Доктринальные основы практики Верховного Суда Российской Федерации / Т.Я. Хабри-ева, А.И. Ковлер, Р.А. Курбанов. М.: Норма, 2023.
5. Карапетов А.Г. Экономический анализ права. М.: Статут, 2016.
6. Керимов Д.А. Проблемы общей теории права и государства. Тюмень. 2005.
7. Курбанов P.A., Налетов К.И. Процесс циф-ровизации органов правосудия в государствах — членах ЕС. Сравнительно-правовое исследование // Взгляд поколения XXI века на будущее цифровой экономики: Сб. ст. преподавателей IX Междунар. науч.-практ. конф. «Современная экономика: концепции и модели инновационного развития». Москва, 15 — 16 февраля 2018. М.: Рос. экономия. ун-т им. Г.В. Плеханова, 2018. С. 61—69.
8. Лалетина A.C. Правовой режим газопроводов как объектов предпринимательского права: Дис. ... д-ра юрид.. наук. М., 2011. 518 с.
9. Лаптев B.A. Понятие искусственного интеллекта и юридическая ответственность за его работу / / Право. Журнал Высшей школы экономики. 2019. № 2.
10. Мехтиев М.Г. Регулирование искусственного интеллекта: некоторые аспекты взаимодействия международного и национального права // Цивилист. 2023. № 5 (45). С. 10—17.
11. Научно-аналитическая деятельность международных организаций в условиях чрезвычайных ситуаций / А.И. Ковлер, О. А. Терновая, А.М. Белялова [и др.] // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2020. № 4 (83). С. 118—133.
12. Подузова Е.Б. Субъекты цифровых правоотношений: тенденции права и бизнеса / / Актуальные проблемы рос. права. 2021. Т. 16. № 2.
13. Правовое регулирование экономических отношений в современных условиях развития цифровой экономики: Монография / Моск. отделение Ассоциации юристов России, МГУ им. М.В. Ломоносова, Ассоциация Российских дипломатов / Отв. ред. В.А. Вайпан, М.А. Егорова. М.: Юстицинформ, 2019.
14. Синицын C.A. Российское и зарубежное гражданское право в условиях роботизации и цифровизации. Опыт междисциплинарного и
отраслевого исследования: Монография. М.: Инфотропик Медиа, 2020. С. 32—41.
15. Суханов Е.А. Новые виды юридических лиц после реформирования главы 4 ГК РФ // Кодификация российского частного права 2017: Сб. ст. / Под ред. П.В. Крашенинникова. М.: Статут, 2017.
16. Харари Ю.Н. Ното Deus. Краткая история будущего. М.: Синдбад, 2019. 492 с.
References
1. Berg L.A. On the issue of the legitimacy of trade sanctions within the framework of the World Trade Organization / / The state and law of Russia in the modern world: Collection of reports. XXII International Scientific and Practical Conference Kutafin Moscow State Law University (MGUA). XXIII International Scientific and Practical Conference of the Faculty of Law of the Lomonosov Moscow State University. Moscow, November 23 — 25, 2022. Part 3. Moscow: O.E. Kutafin Moscow State Law University, 2023. Pp. 348—352.
2. Blazheev V. V. Digital law: Textbook / Under the general editorship of V.V. Blazheev, M.A. Ego-rova. M.: Prospect, 2020. 640 p.
3. Civil law / R.A. Kurbanov, O.V. Shvedkova, L.L. Balanyuk [et al.]. M.: Plekhanov Russian University of Economics, 2019. 110 p.
4. Doctrinal foundations of the practice of the Supreme Court of the Russian Federation / T.Ya. Khabrieva, A.I. Kovler, R.A. Kurbanov. M.: Norm, 2023.
5. Karapetov A.G. Economic analysis of law. M.: Statute, 2016.
6. Kerimov D.A. Problems of the general theory of law and the state. Tyumen. 2005.
7. Kurbanov R.A., Naletov K.I. The process of digitalization of judicial authorities in the EU member states. Comparative legal research // The view of the generation of the XXI century on the future of the digital economy: Collection of articles by teachers of the IX International Scientific and practical Conference «Modern Economics: concepts and models of innovative development». Moscow, February 15 — 16, 2018. Moscow: Plekhanov Russian University of Economics, 2018. Pp. 61—69.
8. Laletina A.S. The legal regime of gas pipelines as objects ofbusiness law: Dis. ... Dr. Jurid. M., 2011. 518 p.
9. Laptev V.A. The concept of artificial intelligence and legal responsibility for its work // Right. Journal of the Higher School of Economics. 2019. № 2.
LAW & LEGISLATION • 03-2024
10. Mehdiyev M. G. Regulation of artificial intelligence: some aspects of interaction between international and national law // Civilist. 2023. № 5 (45). Pp. 10-17.
11. Scientific and analytical activity of international organizations in emergency situations / A.I. Kovler, O.A. Ternovaya, A.M. Belyalova [et al.] // Journal of Foreign Legislation and Comparative Jurisprudence. 2020. № 4 (83). Pp. 118-133.
12. Poduzova E.B. Subjects of digital legal relations: trends in law and business // Actual problems of Russian law. 2021. Vol. 16. № 2.
13. Legal regulation of economic relations in modern conditions of digital economy development: Monograph / Moscow Branch of the Association of
Lawyers of Russia, Lomonosov Moscow State University, Association of Russian Diplomats / Ed. V.A. Vaypan, M.A. Egorova. M.: Justicinform, 2019.
14. Sinitsyn S.A. Russian and foreign civil law in the context of robotization and digitalization. The experience of interdisciplinary and sectoral research: Monograph. M.: Infotropik Media, 2020. Pp. 32-41.
15. Sukhanov E.A. New types of legal entities after the reform of Chapter 4 of the Civil Code of the Russian Federation // Codification of Russian private law 2017: Collection of articles / Edited by P.V. Kra-sheninnikov. M.: Statute, 2017.
16. Harari Yu.N. Nomo Deus. A brief history of the future. Moscow: Sinbad, 2019. 492 p.
Информация об авторе
Кресс В.В. — кандидат юридических наук, председатель Арбитражного суда Московского округа Статья поступила в редакцию 05.01.2024; одобрена после рецензирования 08.02.2024; принята к публикации 14.02.2024.
Information about the author
Kress V.V. — candidate of law, Chairman of the Arbitration Court of the Moscow District
The article was submitted 05.01.2024; approved after reviewing 08.02.2024; accepted for publication 14.02.2024.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ЮНИТИ-ДАНА» ПРЕДСТАВЛЯЕТ
Коблов С.В. Цифровая трансформация процессов управления организацией как новая управленческая парадигма. Монография. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2023. 127 с.
ISBN 978-5-238-03776-9
Цифровая трансформация
процессов управления
организацией
как новая управленческая
парадигма
Монография посвящена проблеме цифровизации, в последние годы ставшей доминирующей в российском обществе, что обосновывается многочисленными данными по научным публикациям, количеству патентов, объему инвестиций и публикациям в различных СМИ.
Проведен анализ способов, механизмов, инструментов и иных аспектов актуализации трека цифровой трансформации российской экономики. На основании полученных результатов исследования сформулированы направления развития сквозных цифровых технологий. Рассмотрена культура организаций, являющаяся барьером для цифровой трансформации компаний, которая эволюционирует в «цифровую культуру». Представлены современный рейтинг сквозных трендов процесса цифровизации, а также глобальные сквозные тренды цифровизации в отраслевом разрезе, демонстрирующие трек развития цифровой матрицы российской экономики.
Представленная в монографии информация позволит ориентироваться в сложившихся направлениях развития сквозных цифровых технологий российской экономики, а также принимать рациональные управленческие решения представителям российского бизнеса и топ-менеджменту российских компаний.
Для руководителей, специалистов и экономистов, исследующих вопросы, связанные с цифровой проблематикой, аспирантов и магистрантов, занимающихся исследованиями в области цифровой экономики, а также всех, кому интересна данная научная область.
ЗАКОН И ПРАВО • 03-2024
