CC BY
14
ФИЛОСОФИЯ ЧЕЛОВЕКА
УДК 130.2 DOI: 10.31249/rphil/2023.04.08
ЦИБИЗОВА ИМ. * МОРЕ В ФИЛОСОФИИ (Обзор)
Аннотация. В статье рассматривается развитие философских воззрений на море с античных времен по настоящее время при фокусировке на современном состоянии проблемы в итальянской философии.
Ключевые слова: антропоцентризм; геофилософия; глобализация; интеркультурный диалог; метаморфозы; метафора; море; плюрализм; иудаизм.
TSIBIZOVA I.M. The Sea in philosophy (Review)
Abstract. The article discusses the development of philosophical views on the sea from ancient times to the present, focusing on the current state of the problem in Italian philosophy.
Keywords: anthropocentrism; geophilosophy; globalization; intercultural dialogue; Judaism; metamorphoses; metaphor; pluralism; sea.
Для цитирования: Цибизова И.М. Море в философии (Обзор) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 3: Философия. - 2023. - № 4. - С. 57-78. -DOI: 10.31249/rphil/2023.04.08
Морские темы и мотивы, а также связанные с морем метафоры привлекали мыслителей с древних времен. Хотя во времена Древней Греции море связывало страны и народы - греческие ко-
* Цибизова Ирина Михайловна - кандидат исторических наук, научный сотрудник отдела философии Института научной информации по общественным наукам РАН; itsibizova@mail.ru. (ORCID: 0000-0003-1428-2152)
лонии возникали по берегам морей - мореплавание ассоциировалось с опасностью. В пучине жил грозный сотрясатель земель Посейдон, которого перед плаванием старались задобрить жертвами. Жертвы приносили и богине мудрости Афине, прося оберегать мореплавателей.
Фалес видел в воде первоэлемент, основу всего сущего, но к морю относился с опасением, хотя свидетельств об этом сохранилось очень мало [см. подр. 1]. Мореплавание даже при блестящем знании навигации ассоциировалось с авантюризмом. Согласно Х. Блюменбергу, оно означало расставание с надежной сушей, неудовлетворение обозначенным природой человеческим доменом и попытку выйти за его и собственные пределы при возможном наказании в будущем [цит. по: 2, с. 140]. Недаром возвращение домой было сопряжено с трудностями: Одиссею пришлось странствовать много лет, суровые испытания выпали и на долю его римского коллеги Улисса.
Если в мореплавании видели риск и опасность, то кораблекрушение, казалось бы, катастрофу, крах, парадоксально рассматривали как возможность возрождения - пересмотра собственных взглядов, отказа от авантюристических наклонностей, начала новой жизни и становления философом, как случилось с Диогеном Лаэртским и стоиком Зеноном из Китиона [2, с. 141].
В 2021 г. редакция журнала «Философия» издательства «Мимезис» (Милан-Ундине), напомнив, что мыслители от Фалеса до И. Канта, от Лукреция до К. Шмитта, от Гегеля до Х. Арендт, от З. Фрейда до Г. Башляра уделяли морю пристальное внимание, предложила авторам следующие темы для размышлений: какие философы наиболее полно рассмотрели проблему моря; может ли оно стать отправным пунктом размышлений о прекрасном, трагическом, возвышенном; каково соотношение моря с символикой четырех элементов; возможен ли онтологический анализ моря и его компонентов; может ли своеобразная пространственность океана подсказать идею философского осмысления; возможна ли геофилософия, занимающаяся морем; способна ли рефлексия о море предложить новый подход к экологическим проблемам [5].
Море - не просто одна «вещь» среди многих, но и неопределенное разнородное пространство, с которым трудно иметь дело.
Оно манит в неизведанное, пробуждая жажду знаний, являющуюся «мотором» философии, которая лавирует между любопытством, удивлением и изумлением. Море - опасное место, «бездонная пучина», вызывающая неуверенность и уязвимость. Морской пейзаж -пространство побед и поражений, открытий и кораблекрушений. Он побуждает к размышлениям, согласно известной метафоре «с безопасного расстояния». Океан, породивший жизнь, символизирует и условие органической жизни, и угрозу смерти. Тема затопления («Атлантида» Платона) из-за климатических изменений привлекает ныне не только представителей точных наук, но и философов [5].
Преподавательница Мессинского университета Катерина Ре-ста рассматривает Средиземноморье как колыбель Европы и Востока, выпестовавшую плюралистическую идентичность сосуществованием множества культур, но ныне ставшую гигантским кладбищем [10, р. 11].
Средиземноморье - место встречи трех континентов: Европы, Азии и Африки - и трех мировых монотеистических религий. Это «море различных»: религиозных, культурных, языковых, которые вопреки кровавым конфликтам оказались способными к диалогу, плодотворным связям и экстраординарному осмосу1. Это море разделяет и объединяет. Ф. Бродель характеризовал его как череду цивилизаций, слепленных одна с другой, и древнейший перекресток дорог. Модель плюралистичной средиземноморской идентичности служит для лучшего понимания культуры. Вопреки мифам о автохтонности и закрытой идентичности, Ж. Деррида утверждал свойство каждой культуры быть неидентичной самой себе, что не означает ни отказа от идентичности, ни проповеди мультикультурализма, понимаемого в качестве нелепой смеси разнородных элементов. Если культура - культивация принадлежащего специфической традиции и определенной истории, то она выражается в той мере, в какой открыта другим, скрещиваясь с ей не принадлежащим. Не быть идентичной себе означает признание невозможности конципировать культурную идентичность как не-
1 Самопроизвольный перенос растворителя через полупроницаемую мембрану, не пропускающую растворенное вещество, и разделяющую два раствора с различными концентрациями, либо чистый растворитель и раствор.
что статичное, зафиксированное раз и навсегда, закрытое в себе, но возможности обмена, осмоса, диалога, перевода [10, р. 12-13]. Закрытая культура обречена на окоченение, предшествующее смерти, поскольку лишь благодаря интенсивным встречам с иным появляется живое и жизнеспособное. Культура приходит в упадок из-за «окостенения» и закрытия в себе, ведущих к смерти от удушья, или тотального застоя от навязывания моно-псевдокультуры планетарного уровня, которая, подобно эсперанто, без корней и без истории предлагает омологацию1 и информирование посредством единых, тотально детерриторизированных языка и мысли всего земного шара.
Средиземное море, как и Европа, к которой оно прилегает, представляет модель того, что подразумевается под культурой: геоисторическое пространство, где разные цивилизации, сталкиваясь или встречаясь, сражаясь или ведя диалог, трансформируют множественность не в плоскую монокультуру, но в плюралистическую идентичность, состоящую из различных, которые, смотрясь в зеркало единого моря, обнаруживают множество общих черт. Исходя из своей плюралистической идентичности, Европе следует переосмыслить себя, став лабораторией культурного, социального и политического строительства [10, р. 13]. Зевс похитил Европу, перенеся из Тира на Крит, и она превзошла миф закрытости и ав-тохтонности, начав свою историю с путешествия с Востока на Запад. По легенде братья, отправившиеся на ее поиски, основали Фивы, куда принесли финикийский алфавит.
Средиземноморье - место миграции языков, нескончаемой переводческой работы. На его языках говорил апостол Павел, неоднократно пересекавший море и живший на водоразделе миров -иудейского и эллинистического, восточного и западного - и языков: греческого, иврита, арамейского, латыни. Он осуждал закрытость Израиля и «разделяющую стену», предлагая универсальный потенциал Евангелия [10, р. 14].
1 Омологация - усовершенствование объекта, улучшение технических характеристик с целью соответствия стандартам или требованиям.
60
Путешествие Улисса с его незабываемым ностосом1 - модель средиземноморского плавания от острова к острову, берега к берегу, порта к порту. Хотя его маршруты сопряжены с бесконечными трудностями и длительным забвением, он помнит о крошечном островке Ионического архипелага, своей Итаке. Долгие годы скитаний понадобились ему для возвращения домой. Универсальный человек, он живет в разных местах, слышит разные языки, встречается с иноземцами, опасностью общения с иным и щедрым гостеприимством, Море Улисса - путь, соединяющий, связывающий изрезанные берега с мысами, дельтами рек и проливами [10, p. 15]. Порты - не места назначения, но этапы. Его не мучает ностальгия, поскольку как песнью сирен он очарован зовом моря, желанием исследования и встречи с иными мирами и культурами. Стремление домой и к новому, на землю и в плавание при постоянном трении определяют средиземноморское бытие. Этот иной модус пересечения времени и пространства может указать и на иной модус жизни в Европе и на земном шаре, ставшем местом человеческого планетарного существования.
Характеризуя дилеммы Европы, Реста осмысливает генеалогию глобализации, обратившись к Атлантике и Колумбу. В противостоянии Средиземноморья и Атлантики, Улисса и Колумба Европа рискует потерять свое средиземноморское измерение.
К. Шмитт, автор «Номоса2 земли», охарактеризовавший Jus publicum Europaeum3, видел в плавании Колумба истоки globale Zeit4 и современной эпохи, а также начало пространственной революции, узаконившей конец модерна и переход к тому, что ныне названо глобализацией. Основываясь на геополитической концепции, изложенной в трактате «Земля и море» (1942 г.), Шмитт сосредоточивается на исторической борьбе сухопутных и морских держав за мировое доминирование и установление специфической
1 Ностос - тема древнегреческой литературы, включающая эпического героя, возвращающегося домой.
2 Номос - геополитическая концепция о «взаимосвязи между организацией народом земного пространства и особенностями государства, всего его социального устройства и права».
3 Jus publicum Europaeum (лат.) - европейское публичное пространство.
4 Globale Zeit (нем.) - глобальное время.
формы существования в контексте гегелевских лекций, написанных не без влияния географа Карла Риттера [10, р. 16-17].
Эпохальное предприятие Колумба принесло не только открытие Нового мира, но и начало Нового времени. Шмитт полагал, что роман Г. Мелвилла «Моби Дик» сделал для океанов то же, что Гомер для Восточного Средиземноморья. Предвестником Нового времени стала навигационная карта, составленная под влиянием Паоло даль Поццо Тосканелли, воодушевившего Колумба на путешествие [10, р. 17]. Власть, даваемая картографией, была подобна той, что породила сентенцию Ф. Бэкона «Мы можем делать только то, что знаем» и выразилась в формуле его секретаря и политического теоретика Т. Гоббса, представившего государство как мощнейшую машину для управления территорией.
Эта формула позволила Галилео Галилею утверждать, что природа подобна книге и для ее понимания нужно овладеть языком математики. Картезий увидит в мире не res exstensa, ob-jectum1, но субъективно познаваемую вещь, объект представлений. Между XVI и XVII в. разум отточил оружие для завоевания мира, в котором властвовать можно лишь при сведении его к представлениям и вычислениям, проецируя на них образ мышления.
Перспективизм Ф. Ницше, согласно интерпретации М. Хайдеггера, экстремально радикализировал субъективизм Карте-зия и И. Канта и вывел, что «истина» мира - не что иное, как перспективное функционирование категорий, изобретаемых для его понимания и развиваемых лишь волей к овладению силой знания [10, р. 18]. Глобализация - ультимативное последствие сведения Земли к однородному пустому пространству, радикальной делока-лизации, уничтожающей места и границы, экстремальной формы пространственного нигилизма, который отпечатывает на многочисленных ликах униформенную маску.
Интегральное единство мира, противоположное бесчисленным картографическим изображениям земного шара, возвращает желаемый Шмиттом и Э. Юнгером2 шанс услышать всех детей Земли. Нанесение границ на карты стало вызовом, брошенным
1 Res exstensa, ob-jectum (лат.) - объективная протяженная вещь.
2 Немецкий мыслитель, внесший значительный вклад в теорию консервативной революции.
Колумбу океаном. Это возможность почувствовать свою принадлежность к общей судьбе, познакомиться с детьми моря, праматери всего живого, не пустого и однородного пространства, но совокупности разных мест, способствующих складыванию разнородной общей картины. Благодаря Средиземному морю различий с его сингулярно-плюралистическим универсальным и многообразным бытием можно создать модель, альтернативную глобальной унификации мира. Европа способна вглядеться в свое отражение в воде для переосмысления собственной плюралистической идентичности, не допускающей стирания различий, противостоять омологизации глобализированного мира.
Дилемма в выборе между двумя героями, Улиссом и Колумбом, спорящими о своей колыбели и истоках, между Средиземноморьем с его мерой и границами и тем, что простирается за барьером Геркулесовых столбов и влечет в неизвестное к бесконечному пустому океанскому пространству, лимитированному и унифор-мированному. Опасное притяжение к выходящему за пределы Средиземноморья в погоне за заходящем солнцем привело Европу к фатальному упадку, вытеснению «открытым» континентом. Заключенное в узкие границы музейного пространства море археологической памяти превратилось в кладбище отчаявшихся землян, пересекающих его в утлых суденышках ради лучшей жизни: Средиземноморье, бороздимое роскошными круизными лайнерами и перегруженными лодками мигрантов, стало морем противоречий [10, р. 19-20]. Процесс глобализации останется непонятым, если не исходить из предательства средиземноморского измерения высокомерной Европы как перекрестка границ. Благодаря искушению океана, однородного, пустого, лишенного трения пространства, сформировался инструментальный разум Нового времени, умение начинать с чистого листа, дабы лучше считать, проектировать, трансформировать, функционировать. Из него, как из решительности океана, порывающего все отношения с сушей, вытекло технико-экономическая мышление, которое Запад утвердил на всей земной орбите, унифицируя ее под знаком единообразия, характеризующего новый монотеизм глобальной эры - религию рынка.
Процесс твёысИо аё ыпыш1 подрывает культуры, языки, различность пейзажей, сводя их к однородной океанской поверхности, оставляя на всем одну и ту же печать, делая все гомогенным и монохромным подобно горизонту между морем и небом. Притершаяся между Атлантикой и Средиземноморьем Европа вынуждена выбирать между ними, вопрошая, что означают эти водные пространства с геофилософской и символической точек зрения. Средиземноморье, по определению П. Матвеева, - «море, окруженное сушей, суша, омываемая морем». Его пределы и границы не разделяют, но ведут к контактам. Различия языков, пейзажей, культур побуждают к встрече, диалогу, переводу, сосуществованию. Океан же - бескрайний безграничный простор, олицетворяющий лимиты, опасения уйти безвозвратно, исступленную гордыню, толкающую преодолевать любые препятствия и характеризующую фаустиан-скую душу Запада, жажду планетарного господства, отрицание любых различий.
Североамериканский континент, берега которого он омывает, эмблематичная инкарнация фундаментализма моря, которое без определяющих его берегов стремится распространиться дальше. Не владея средиземноморским искусством неторопливости, диалога и сравнения, он уничтожает все отличное от себя [10, р. 20]. Это океанический континент, запрещающий твердую землю.
От выбора Европы зависит не только ее прогресс, но предотвращение «униформирования» глобализированного мира. Стоит вернуться к исследованию смысла истории, геофилософского значения Средиземноморья, уникального опыта встречи суши и морем, разделяющего и объединяющего, способствуя обмену между идентичностями, которые хотят остаться разными, но выигрывают от неизбежной контаминации. Из этого плюрализма родилась Европа, выбравшая путь мирного сосуществования несмотря на различие. Море может стать универсальной и одновременно многоликой моделью мироустройства.
Как отметил Д. Зола, Европа в современной атлантической субординации, забыв о средиземноморских корнях, страдает из-за идентитарной слабости, отсутствия политической автономии, бес-
1 Reductio ad ипит (лат.) - сведение к одному.
64
силия как субъекта международных отношений. Она обречена представлять себя «старушкой», породившей западную цивилизацию. Из-за военной и политической отсталости США определяют ее как паразита американской сверхдержавы. Переосмыслив свое средиземноморское происхождение, Европе следует развиваться как пространству посредничества и урегулирования фундаментальных противоречий [10, р. 21].
Европе следует ревностно хранить свои внутренние различия, плюралистическую и полицентрическую модель, не потеряв себя в океане безразличия мировой империи, унифицируемой императивами финансово-экономических интересов, и не уступая высокомерию архаичного империализма, основанного на завоеваниях и подавлении завоеванных земель. Средиземноморье - уникальная модель множественной Вселенной, где Восток и Запад, Север и Юг, встречаясь, могут вновь обрести соответствующую меру, основываясь не на силе оружия и безжалостных законах рынка, но на плюралистическом принципе сосуществования разных языков и религий, признания бесценного богатства различности во имя высшей цели - мира. Европе, пережившей две мировые войны, стоит освежить свою память: она восстала из пепла не благодаря вражде и столкновению двух цивилизаций, но мирному сосуществованию и сотрудничеству братьев, бывших до недавнего времени врагами [10, р. 22].
Немецкий географ океана А. Омстедт из Гётеборгского университета и норвежский философ Бернт Густавссон из Норвежского университета естественных и технических наук в Тронхейме в статье «Океан: Экскурс с возвращением» [8, р. 25-40] рассмотрели, как философия и литература вдохновляют на изменения взаимоотношений людей с океаном.
Американская эколог Р. Карсон использовала метафору «мать-море», подчеркивая даруемую им жизнь и заботу. У Э. Хемингуэя старик называет море la mar, как любимую женщину, между тем как молодежь - el mar, как соперника или врага [8, р. 25]. Ныне произошел сдвиг в восприятии океана, понимаемого не как безлимитный источник, но ограниченный ресурс из-за хищнического рыболовства, эвтрофикации1, изменения климата, отхо-
1 Насыщение водоема биоэлементами.
65
дов и т.д. Программа устойчивого развития ООН до 2030 г. предусматривает существенные изменения в эксплуатации моря, объявляя текущее десятилетие декадой океана [8, р. 26].
В поэзии Гомера море представлено тем, где все рождается и обретает свой конец [8, р. 27]. История рыболовства и истребления целых видов морских обитателей насчитывает не одно тысячелетие. Море бросало людям вызов, побуждая исследовать неизведанное [8, р. 28]. Традиционные морские науки, игнорировавшие влияние человека на море, ныне сосредотачиваются на нем. Стоит проблема выбора между здоровым и подвергающимся упадку океаном [8, р. 30]. В ответ на коммерциализацию знания наблюдается тенденция возвращения к его классическим концепциям.
Платон противопоставлял эпистему, как надежное знание, доксе - мнению. Аристотель сформулировал концепцию техне -знания, необходимого в практической деятельности. Термин эпи-стема стал использоваться для обозначения научного знания; критическое изучение основ надежного знания назвали эпистемологией. Интерсубъективное, социальное или диалогическое знание Стагирит определил как фронесис, практическую мудрость или верное суждение, означающее надлежащую деятельность в интерсубъективном контексте, осуществленную в нужный момент и максимально эффективно. Обучение в социальной и политической деятельности - специфическая человеческая способность, являющаяся этичной, так как ставит целью достижение лучшей жизни в лучшем обществе.
Согласно Х. Арендт, политическая деятельность направлена на глубокие и продолжительные изменения чего-то и сравнима со «вторым рождением» актора. М.К. Нуссбаум осмысливает концепцию фронесиса в аристотелевском смысле, Х.Г. Гадамер - как часть герменевтического понимания [8, р. 31]. Первая считает литературу «непосредственным путем к жизненному опыту», подчеркивая ее ценность и возможность использования для понимания людьми самих себя и жизни. Из концепции фронесиса вытекает взаимосвязь универсального и частного. Надлежащее суждение в конкретной ситуации (частное) и мудрая деятельность требуют верного общего знания (универсальное). Гадамер с их помощью прояснил концепции интерпретации и понимания. Закон
применяется универсально, но его конкретное применение - частность: философы интерпретируют что-то в общем, основываясь на конкретной ситуации. П. Рикер объединил понимание и интерпретацию, ссылаясь на герменевтический круг: объяснение совершенствует понимание, понимание же ведет к лучшему объяснению. Он же связал точные и гуманитарные науки, как пытаются сделать авторы статьи. Люди - «рассказывающие создания», они познают мир через истории. Отдельные истории становятся общечеловеческими. В философии как наррации часто применяется структура экскурса и возвращения. По словам Гадамера, первый шаг герменевтической триады - ссылка на знакомое, из которой узнают что-то новое, отличное и поражающее. Второй шаг - экскурс в незнакомое, расставание с домом и открытие нового. Гадамер ассоциирует его с риском, открытостью к новым интерпретациям, подобным «игре волн или кружению мошек» [8, р. 32]. Третья стадия -возвращение к себе, составляющее суть образования. Согласно гегелевской «Феноменологии духа», это миграция из суетной жизни в глубокую рефлексию, «царство образования», откуда возвращаются для примирения с людьми, знанием и обществом. «Одиссея», отправляющая героя в море и путешествие по островам, символизирует человеческие поиски себя и мира. Она стала отправным пунктом для многих произведений литературы, искусства и философии: «Энеиды» Вергилия, «Ада» в «Божественной комедии» Данте. Улисс рассказывает Вергилию, что встретил свою смерть, когда продолжал плыть за Геркулесовы столбы, что символизирует человеческий поиск знания. Его история породила ре-нессансное стремление к поиску, фаустианский дух, сменившийся скептицизмом, который уважал лишь разум и науку, как финский философ Г.Х. фон Вригт. Фольклор народов мира богат рассказываемыми дома историями о путешествиях и возвращении.
Ныне ученые погружаются на борт ради реализации программ совершенствования отношений людей с морем. Предпосылки знакомы, работа способна открыть новые горизонты интерпретации. Отправным пунктом стали размышления о человеческом поведении в прошлом и настоящем. В «Одиссее» герои отданы воле богов. Ныне люди столь же бессильны в отношении деструктивного обращения с морем, загнаны в ловушку близорукого ма-
териализма и избегают ответственности за свое поведение, эксплуатируя море.
Одиссей и Пенелопа представляют идеальный союз, символизирующий жизнеспособность и прогресс. На Одиссея нападают киконы, союзники Трои. Первым препятствием на пути к осмыслению задач Декады океана является столкновение интересов государств, ведущее к фрагментации внимания и сокращению обязательств, что способно превратить проект в очередную бюрократическую бумагу [8, р. 33-34]. Опьянение нектаром лотоса и забвение аналогично желанию вести дела «как обычно». Хвастливо назвавший свое имя ослепленному им циклопу Одиссей навлекает на себя месть Посейдона. Декаде океана угрожают узкое видение и высокомерие, ограничение исследовательской перспективы, игнорирование возможностей литературы и чувственности для достижения целостности видения, непонимание важности союза и общности интересов человека и океана. Как команда уснувшего Одиссея развязала мешок с ветрами, ввергнув судно во власть урагана, так и отсутствие прозрачности сбивает работу с намеченного пути [8, р. 35]. Для нахождения дороги домой Одиссею спускается в Аид и консультируется с мудрецом Тиресием. Как царство мертвых мы интерпретируем подсознание, откуда во снах появляются образы и подсказывают что-то интуиции. Путь домой - оздоровление отношений с морем - требует осмысления чувств, ценностей, культуры, истории и поведения. Месть Зевса за убийство священных быков Гелиоса напоминает о способности моря восстать против чрезмерной эксплуатации. Разрушение морских экосистем снижает возможности добычи пищи, грозя апокалиптическим будущим. Калипсо держала очарованного героя на своем острове семь лет. Проект, угрожая провалиться из-за отчаяния перед многочисленными вызовами, требует неустанной работы. Как царь Алкиной дает Одиссею корабль для возвращения, так истина и решимость должны стать импетусом, толкающим людей к возвращению к гармоничным отношениям с морем. Герой вернулся домой, воссоединился с супругой и обеспечил будущее Итаки, достигнув своей цели. Сдвиг парадигм требует гармоничного союза человека и океана, подобного браку Одиссея и Пенелопы, для обеспечения жизнеспособности и прогресса.
Предлагается укреплять связь с морем посредством опыта и воображения, трансформированных наукой, образностью и историями. Исследования океана, движимые богатыми ресурсами и интересами торговли, заставляли людей отправляться в неизвестное. Философия и литература побуждают к изменению отношения к океану, сдвигу от концепции всевластия богов через веру в бесконечность ресурсов к пониманию зависимости Земли от деятельности человека [8, р. 36]. Потребуются практичное и мудрое руководство, ясность видения, вовлеченность всего общества, обмен информацией, учитывание уязвимости океана и человечества, а также рассказ историй [8, р. 37].
Специалист в эстетической философии из университета Ви-та-Салюте Сан-Рафаэле в Милане Франческо Валагусса в статье «Океан беззаконий: Море и правовое пространство» [11, р. 41-53] с помощью герменевтической метафоры и диалектики частного и общего ассоциирует безбрежность океана и неограниченное число проблем в правовом пространстве, в том числе касающихся морских просторов. Начав с кантианского различения феномена и ноумена, он показывает роль моря в выработке законов западной философской традиции Нового времени. Через трактаты Гегеля, в первую очередь «Элементы философии права», роман «Моби Дик» Мелвилла, эссе о море Ж. Мишле1 и работы Шмитта он связывает диалектическую двойственность моря-суши с важнейшими вопросами современности: переходом от легитимности к законности, статутом государственных границ с уважением к формированию и перманентности идентичности государства, рассматривает подобную морской стихии динамику в политической экономии.
Глава отделения китайских исследований Род-Айлендского университета Ю Ву в статье «Бездна или Хора: Море, вечное повторение и гостеприимство Заратустры» [13, р. 55-68] обращает внимание на непростые отношения, сложившиеся у западной философии с морем со времен Платона. К морю относились как к невыразимому, грозящему обрушить четкие выработанные дефиниции. Из всех мыслителей, пытавшихся преодолеть «морскую латентность к философии» и присущую мышлению ограничен-
1 Мишле Ж. (1798-1874) французский историк, публицист и моралист, автор термина «Ренессанс».
ность, выделяется Ф. Ницше, подчеркивающий важность стихийной морской мощи для рождения новой философии. В его произведениях звучит призыв: «На борт, философы!», что особенно ярко проявилось в трактате «Так говорил Заратустра». Ю Ву демонстрирует, как Заратустра воплотил морской дух и сделал море местом гостеприимства и трансфигурации ради рождения новых исторических ценностей и возможности «ценности ценностей».
Политический философ Филиппо Корильяно из Университета Калабрии в статье «Диалектика элементов: моря, просторы, силы» [6, р. 69-83], исходя из исторического противоставления суши и моря, использует категории К. Шмитта для осмысления концепции пространства с древнейших времен до эпохи глобализации [6, р. 69]. Реконструируется историко-политическая динамика трансформации Нового времени во взаимоотношениях моря и суши с учетом античных философских корней проблемы и бурного процесса глобализации, приносящей деполитизацию благодаря технологическому прогрессу, законам торговли, триумфу меркантилизма, развитию финансовых технологий и способности посредников стабилизировать общепланетарные связи. Однако стратегии великих держав по обеспечению господства на море и стабильности на суше остаются неизменными [6, р. 70]. Греки установили связь между философией и морем, активностью морского путешествия и течением мысли, постоянно покидающей ойкос1, и продемонстрировали противостояние двух полисов: открытых к путешествиям, исследованиям и завоеваниям Афин и опирающейся на надежную сухопутную силу Спарты. Из турбулентности между войной и миром возникает сам дух философии, кружащийся вихрем ради сохранения стазиса - внутреннего несогласия города, проецируя его вовне в духе Полемоса2. Философия - порождение опыта конфликта и силы, толкающей за пределы земли и побуждающей пересекать пороги мысли и сознания. Укорененная на суше, она устремляет взор в море. Мысль подобно отважному Улиссу должна отправляться в плаванье, прорывать собственные ограничения и
1 Древнегреческое замкнутое хозяйство, обеспечивающее себя всем необходимым.
2 Божественное воплощение войны в греческой мифологии.
70
искать неизвестное, дабы поместить его в собственную сферу [6, р. 71-72]. Согласно К. Шмитту, история состоит в борьбе морских держав с сухопутными и сухопутных с морскими. Немецкий мыслитель подчеркивает значение теории Т. Гоббса о противостоянии с дестабилизирующими силами, выделяя в ней мифических Левиафана и Бегемота, которые символизируют космические силы, бросившие вызов Богу. Первый, представляющий морскую мощь -власть хаоса, крокодил с мечом в одной руке и пасторалью в другой становится государем, символом государственного порядка, противостоящего бунтовщикам, ассоциируемых с бегемотом. Левиафан поднимается из моря, напоминая о дне и линии горизонта. Его установление символом государственной и земной власти представляется Шмитту смешением икон, стимулом политического уродства, «символической хиазмой1 между землей и морем» [6, р. 73]. Возвышение и закат держав с учетом их морских и сухопутных сил прослеживаются в планетарном контексте. Результаты противостояния определяют столпы будущего мирового порядка [6, р. 81].
Специалист в иудейско-марранской философии Л. Пизано из каталонского Университета Помпеу в статье «Против автохтонно-сти: Море как метафора иудаизма в мысли Франца Розенцвейга» [9, р. 85-99] рассматривает роль моря у автора радикальной теории диаспоры с исторической, символической и эсхатологической перспектив. Историко-философские воззрения на противоположность суши и моря в «Глобусе»2 сравниваются с теолого-политическим рассмотрением иудаизма в «Звезде избавления», дабы продемонстрировать, как концепция вырванного с корнем иудаизма соотносится с критикой национального государства, развитой во время Первой мировой войны. Метафорическая интерпретация значения моря связана с интерпретацией комплекса взаимоотношений между государством и диаспорой, историей и вечностью.
Море играло значительную роль в истории и традициях иудейской диаспоры не только благодаря переходу через Красное море как символу освобождения от рабства; метафорически оно
1 Риторическая фигура, заключающаяся в крестообразной смене последовательности в двух параллельных рядах слов.
2 «Глобус: исследования мировой исторической доктрины космоса».
71
является пространством, бороздимым простором и связано с идеей родного дома, ностальгией после исхода [9, р. 85-86]. В философии XIX в. столкнулись греческая и иудейская идеи блужданий: возвращение Улисса предвосхищало паломничество Авраама в землю, ему не принадлежащую. Иудаистская традиция характеризуется не топографической, но «филологической» топологией родины, переносимой подобно книге. Ее текст - альтернативная родина в условиях диаспоры. Жизнь в море подобна жизни в пустыне. Брошенный якорь и поставленный шатер - шаги, претворяющие укоренение на земле. Символически море - пространство вне земли, где можно думать о другой жизни. Диаспора - греческое слово, впервые использованное в «Септуагинте» («Толковании семидесяти старцев»). Иудейские диаспоры отделены друг от друга, но стали родиной для их членов [9, р. 86].
Николас Микьели из канадского Университета Западного Онтарио рассматривает утверждение У. Куайна из трактата «Слово и вещь» о несоответствии связанных с обозначением массы терминов дихотомии сингулярных и общих понятий. Куайн продемонстрировал проблемы, касающиеся критериев идентичности для класса понятий, обозначающих объекты / «вещи», которые характеризуются в связи с массой [7, р. 101-113]. Они априорно являются амбивалентными по отношению к сингулярным и общим, поэтому онтограмматическая парадигма американского мыслителя является неполной или неадекватной в связи с тем, что концептуальную схему развития ребенка Куайна проблематично отнести к бихевиоризму Б.Ф. Скиннера [7, р. 101-104]; что не только связанные с массой термины не относятся к дихотомии единичного / множественного, поэтому неверно утверждение о ее уникальности и значимости [7, р. 104-106]; что в категории терминов, связанных с массой, философ не различает вещи и не вещи [7, р. 106-107]; что искусственное сведение таких терминов к сингулярным не соответствует приверженности к онтологии, основанной на логике предикатов первого порядка и натурализованной эпистемологии [7, р. 107-109]; что приверженность к логике объекта вызывает метафизическую непоследовательность [7, р. 109110]; что теории разделения единичного / общего, создания экземпляра посредством функции-конструктора и другие достижения
П.Ф. Стросона решают проблему подобных терминов [7, р. 110112].
Итальянский философ Джузеппе Д'Акунто рассматривает восприятие моря в творчестве французского поэта, эссеиста и философа Поля Валери [3, р. 115-126]. Для этого мыслителя восприятие моря не ограничивается строгими философскими категориями - единичное / множественное, подобие / различие, покой / движение, вариабельность / перманентность, жизнь / смерть, бытие / становление [3, р. 115-116]. Море выступает в роли архе1 для жизни и философии. Валери понимает его как принцип, лежащий в основе феноменологии видения, о чем свидетельствуют размышления на берегу. Наблюдения за морем, как «взгляд на возможное», придает импульс философии, «рождающейся постоянно» [3, р. 117]. В стихотворении «Морское кладбище»2 море показано в его повторяемости, движении волн и двойственной связи со временем вне времени и бесконечном возвращении, означающем возрождение, участие и творение, которые повторяются вновь и вновь [3, р. 115]. Благодаря связи глубинного и поверхностного, находимого в движении волн, становится доступным измерение невозмутимости и совершенства бытия, названное поэтом «спокойствие богов». В повторяемости заложен и «жизненный импульс» А. Бергсона, по которому «движение порождает бытие». Согласно этому философу, жизнь сравнима с волной, которая, поднимаясь к порогу сознания, противоположна нисходящему развитию материи, сознание рассматривается как единый великий поток, диверсифицирующийся и специфицирующийся в различных индивидуальностях; живые существа развиваются в органической материи, как волна - в море [3, р. 116]. Жизнь зародилась в воде там, где река встречается с морем. «Ключи к жизни» Валери связывал с тем, что Ж. Делёз определил как «принцип моря» [3, р. 117]. Стихия определила метрику его поэзии: в стихотворении «Юная парка» ритмика напоминает о «дыхании моря», «приливах и отливах», единых сливающихся друг с другом небе и воде, на поверхности которой отражаются звезды. «Морское видение» заставило его
1 Первоначало, или первопринцип.
2 Существует также перевод, озаглавленный «Кладбище у моря».
73
сделать «оболочку» основным объектом эстетических размышлений о творениях человека и природы [3, р. 121]. В диалоге «Еира1п^ о ГагсЫ1ейо» Сократ говорит Федру, что погрузился в «бесконечные размышления» после того, как гулял по воде вдоль берега моря, наблюдая за сменяющими друг друга волнами [3, р. 122]. Рассуждая о таинственном процессе формирования человеческой «оболочки», Валери подчеркивает, что «живая природа» не лепит твердых тел, но покрывает их, начиная с «жидкой» фазы [3, р. 123]. Как небо и море сливаются друг с другом, так и в живой природе заложен принцип деления на мужское и женское. Оболочка неким образом представляет часть супружеского союза, ее спиральную структуру можно интерпретировать через движение волны, которая, то поднимаясь, то опускаясь, олицетворяет символ баланса в дисбалансе, порядка бытия под знаком изменения [3, р. 124].
Аспирант Университета Кальяри (Сардиния) Маттео Вароли в статье «Истории об островах, слезах и сиренах: Пифагорейские символы от моря до космоса» [12, р. 127-140] рассматривает функции, типологии и интерпретации символов, в которых ранние пифагорейцы представляли свое учение [12, р. 127-129]. Ранний период греческой философии часто рассматривают как не всегда безболезненный переход от мифа к логосу. Однако сами философы считали себя не новаторами, но интерпретаторами древнего знания, переданного в форме мифа. Вароли предлагает пересмотреть касающееся моря наследие первых пифагорейцев в мифическом и литературном контексте [12, р. 127]. Символы, считавшиеся напутствиями Пифагора, делятся на три группы, которые отвечают на вопросы «что делать?», «что это?», «что это такое в максимальной степени?». Ряд из них, вероятно, играл роль пароля, используемого среди посвященных. Первые содержат ссылки на мифы или поэзию и одновременно - на физический мир [12, р. 128]. Пифагорейцы старались упорядочить хаос мифа в попытках получить единую науку из множества традиций и рассказов. Согласно Порфирию, пифагорейцы сообщали тайные вещи с помощью символов, называя море слезой Хроноса, Большую и Малую медведиц - руками Реи, Плеяды - лирой музы, планеты - собаками Персефоны. Плутарх видел в этом выражение нечистой и
враждебной природы моря. По свидетельству Прокла, Филолай идентифицировал элементы космоса с богами, ассоциировал Хро-носа с влажной и прохладной субстанцией [12, р. 129-130]. Есть свидетельства о том, что ряд песен Орфея составлены с использованием символики пифагорейского общества. Пеплос1 интерпретировался как аллюзия на создание мира [12, р. 130]. Море - как окружающий и разграничивающий сушу хаос [12, р. 131]. За океаном, согласно мифам, располагались Блаженные острова, где благоденствуют погибшие герои. У Платона туда отправлялись души после суда. Пифагорейцы на вопрос, что такое Блаженные острова, отвечали: «Солнце и Луна». Посещавшие их поэты ссылались не на море, но на небо. Ассоциируемые с руками Реи Медведицы были единственными созвездиями, не погружавшимися в море [12, р. 132-133]. Пифагорейское отождествление глаз с «Вратами Солнца» имеет аналоги у Гомера. У пифагорейцев эти Врата ассоциировались также с последним путешествием душ умерших, называвшихся также «народом Снов» [12, р. 134-135]. Сирены связывались с квадратом, так как цифра 4 означала не только музыкальные интервалы, но также полноту космоса и сознания [12, р. 137]. Пифагорейцы не связывали океан с мифическими чудовищами и Царством Мертвых, пытаясь понять космологические и эсхатологические основы мифа, интерпретируя поэзию и мифологию аллегорически [12, р. 138].
П. Аскари (Болонский университет) в статье «Война мутантам: Истоки антропоцентризма в метафорике моря» [4, р. 141-154] фокусируется на обесценивании принципа метаморфоз в философской рефлексии, экспериментальных методиках, политических доктринах и театре XVI в., породившего антропоцентризм. Тенденцию, начавшую проявляться с размышлений Пико делла Ми-рандолы, нарушал «водный элемент» со ссылками на море, коннотации которого противоречили «отделению людей от остальной природы».
Дж. Мур определил начало антропоцентризма XVI в., когда капитализм предложил «новую интеллектуальную систему» разделения на человечество и «остальную природу». Эту гипотезу
1 Накидка, надевавшаяся поверх хитона.
75
подтверждала фокусировка на метаморфозах, космическом принципе, ассоциируемом Пико делла Мирандола с величием человека [4, р. 141]. Среда, где жил человек-хамелеон, была бесконечной сменой форм, чередующихся как приливы и отливы. Счастье для капли воды мыслитель видел в слиянии с океаном, для человека -в соединении с искрой разума. Средневековье было окутано чарами волшебства. Просперо, герой последней пьесы Шекспира, пропитанной алхимическим духом и идеей трансформации, освобождается от них, предвещая морские метаморфозы. Волшебство отступало за границы нового знания: дух Ариэль заявил хозяину, что служит ему последнюю службу. Времена, когда морские «эксперты» утверждали, что листья некоторых деревьев, попав в море, превращаются в рыб, уходили благодаря избирательности наблюдений.
В трактате Клода Дюре море еще представляется местом, определяющим границы человеческого познания, тем невозможным, что заставляло Данте Алигьери пересматривать все спорные моменты, касающиеся божественного всемогущества. Тайны моря оставались в трактатах Т. Гоббса, интеллектуальных размышлениях Ишмаэля1, ошибках профессора Аронакса2, предположениях Паломара3 [4, р. 143]. Дон Кихот не рассматривал чувственного опыта реальности, объясняя несоответствия «метаморфозами магов». Согласно М. Фуко, магия была предсказана и описана в книгах; иллюзорная разница, которую она вводит, никогда не будет ничем иным, как заколдованным сходством. Научная мысль пришла к выводу, что сходство - не вид знания, но источник ошибок.
В плавании Дон Кихота Сервантесу, по мнению Аскари, удался невозможный синтез безумия Иеронима Босха с «Кораблем дураков»4, пассажиры которого ищут «радость и точную науку» в измерениях всех вещей [4, р. 144-145]. В море, которое начали наносить на карты, обеспечивая интересы держав и открыв «золотой век картографии», пиратские набеги и ускорение истории про-
1 Герой романа Г. Мелвилла «Моби Дик».
2 Герой романа Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой».
3 Герой одноименной повести Итало Кальвино.
4 Поэма немецкого гуманиста Себастьяна Бранта.
76
должали производить метаморфозы, не изгоняемые «демонами меры», которые оказались столь же неустойчивыми, как и воззрения, ниспровергнутые культом очевидности.
Морские метаморфозы Шекспира вновь вышли на сцену в борьбе держав за морское господство, развивая гидро- и талассо-фобию1. Море демонизировалось как область хаоса, непредсказуемого и непредвиденного, поставленное природой ограничение человеческой деятельности; но и от этих взглядов стали отказываться из-за стремления к получаемым от торговли богатствам и завоеваниям, часто совершавшимся под предлогом религиозного обращения [4, p. 145-146]. Морские чудовища Гоббса углубили коллективную фобию, отражая индивидуальные страсти, которые угрожали здоровью государства. Шум моря метафорически ассоциировался с беспорядками [4, p. 146].
Согласно Т. Кампанелле, когда возобладает рациональный ум, святой сможет победить чудовищ [4, p. 147]. Метаморфозы, которые Ж. Расин объявит устаревшими, перестали происходить и на театральных сценах [4, p. 148]. В искусстве барокко они имеют метафорический смысл, ассоциируясь с фантазией, не с реальностью [4, p. 151].
Составителям тематического выпуска удалось выполнить поставленную задачу, проследить спекулятивные траектории, которые представляет море философскому видению [5] с разных ракурсов. Однако множество паремий и метафор, связанных с этой стихией (море проблем или море блаженства) притягивает и приглашает к размышлениям философов, заставляя вспомнить о лексеме «манящее море».
Список литературы
1. Бакина В.И. Раннегреческая философия и наука. Фалес Милетский (VI в. до н.э.) // Общество: философия, история, культура. - 2017. - № 7. - URL: https://cyberleninka.rU/article/n/rannegrecheskaya-filosofiya-i-nauka-fales-milets kiy-vi-v-do-n-e/viewer (Last download: 05.06.2023).
2. Цибизова И.М. [Реф. ст.] // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 3, Философия : РЖ / РАН, ИНИОН. - 2019. -
1 Боязнь моря и навигации.
№ 1. - С. 136-141. - Реф. Кн.: Vidauskyté L. metaphor of existence: seafaring and shipwreck // Filosofija, sociologija. - Vilnius, 2017. - T. 28, № 1. - P. 11-19.
3. Acunto D'G. Valéry: la favola del mare // Filosofía. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. - An. 67. - P. 115-126. - URL: https://www.ojs.unito.it/ index.php/filosofia/article/view/7248/6263 (Last download: 04.06.2023).
4. Ascari P. Guerra ai mutanti: nella metaforica del mare alle origini dell'Antropocene // Filosofía. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. - An. 67. - P. 141-154. -URL: https://www.ojs.unito.it/index.php/filosofia/article/view/7250/6267 (Last download: 04.06.2023).
5. CFP: «Filosofía» 2022 call for papers - sea // Filosofía. - URL: https://philevents. org/event/show/86854
6. Corigliano F. Dialettica degli elementi: mari, spazi, poteri // Filosofía. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. - An. 67. - P. 69-83. - URL: https://www.ojs.unito.it/index.php/filosofia/article/view/7245/6264 - (Last download: 04.06.2023).
7. Michielli N.M. Questioning Quine's assertion that mass terms like 'water' ill-fit the singular/general dichotomy // Filosofía. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. -An. 67. - P. 101-113. - URL: https://www.ojs.unito.it/index.php/filosofia/article/ view/7247/6261 (Last download: 04.06.2023).
8. Omstedt A., Gustavsson B. The ocean: Excursion and return // Filosofía. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. - An. 67. - P. 25-40. - URL: https://www.ojs.unito.it/index.php/filosofia/article/view/7241/6260 (Last download: 04.06.2023).
9. Pisano L. Contro l'autoctonia; Il mare come metafora dell'ebraismo nel pensiero di Franz Rosenzweig // Filosofía. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. -An. 67. - P. 85-99. - URL: https://www.ojs.unito.it/index.php/filosofia/article/ view/7246/6259 (Last download: 04.06.2023).
10. Resta C. Terramare // Filosofia. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. -An. 67. - P. 11-23. - URL: https://www.ojs.unito.it/index.php/filosofia/article/ view/7240/6257 (Last download: 27.05.2023).
11. Valagussa F. L'oceano senza legge. Il mare e lo spazio del diritto // Filosofía. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. - An. 67. - P. 41-53. - URL: https://www.ojs.unito.it/index.php/filosofia/article/view/7243/6254 (Last download: 04.06.2023).
12. Varoli M. Storie di isole, lacrime e Sirene. I simboli pitagorici dal mare al cosmo // Filosofía. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. - An. 67. - P. 127-140. -URL: https://www.ojs.unito.it/index.php/filosofia/article/view/7249/6253 (Last download: 04.06.2023).
13. Yu Wu. Abyss or Khora: The sea, eternal recurrence and Zarathustra's hospitality // Filosofía. Mimesis Edizione, Milano-Undine. - 2022. - An. 67. - P. 55-68. - URL: https://www.ojs.unito.it/index.php/filosofia/article/view/7244/6252 (Last download: 04.06.2023).
