CC BY
158
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ: РЕГИОНАЛЬНЫЙ ОТВЕТ НА ГЛОБАЛЬНЫЙ ВЫЗОВ
Фархад ТОЛИПОВ
кандидат политических наук, доцент кафедры политологии Национального университета Узбекистана (Ташкент, Узбекистан)
В чем заключается глобальный вызов для Центральной Азии?
Центральная Азия (ЦА), бесспорно, должна принять вызов глобализации. Поэтому естественны и вопросы: как страны региона должны ответить на этот вызов и в чем конкретно он заключается?
Глобализация — процесс всевозрастающего воздействия на социальную действительность отдельных стран различных факторов международного значения: экономических и политических связей, культурного и информационного обмена и т.п. Все это в той или иной мере является «глобальным вызовом для ЦА».
В Центральной Азии он проявился еще и в вопросах суверенитета. Это настолько очевидно, что не подлежит сомнению или обсуждению. Новая геополитическая «Боль-
шая игра» вступает в свою кульминационную фазу. Борьба постсоветских стран за независимость не завершилась в 1991 году, а в начале XXI века еще более усилилась.
На протяжении всего периода формальной независимости страны ЦА жили, развивались, строили свою государственность в условиях перманентного геополитического стресса. Но они не смогли скоординировать свою внешнюю политику. В результате, заявленный в декабре 1991 года интеграционный курс как ответ на ликвидацию СССР не был реализован.
Еще один важный вопрос касается сущности формирующегося мирового порядка и отношения к нему государств мира. Страны ЦА, как и все постсоветские республики, увлеклись мягко навязанной им фиктивной концепцией многополярного мира, являющейся антиномией теории его однополярности.
У нынешней системы международных отношений есть два важнейших аспекта. С точки зрения миропорядка они определяются как «регионализированный и многосторонний мир». Термин «регионализированный» отражает процесс географического упорядочения мира, а «многосторонний» (не многополярный) — процесс субъектного упорядочения.
Во все времена миропорядок был связан с вопросом о контроле территорий теми или иными субъектами, а также о средствах и способах управления, которые они выбирали сами. В период «холодной войны» применялся не принцип регионализации, а деление на сферы влияния между двумя державами. Поэтому миропорядок был биполярным.
В настоящее время сферы влияния уступают место регионам, а субъекты миропорядка — не полюса, а различные участвующие стороны — государства и международные организации. С этой точки зрения страны ЦА должны отказаться от принципов политики многополюсного мира и перейти к построению регионализированных и многосторонних отношений.
Между зависимостью, независимостью и взаимозависимостью
Движение к регионализации — наиболее верный для всех стран путь в глобализированный мир, где постепенно будут укрепляться общемировые, универсальные стандарты, формы и правила планетарного общежития. Региональный «передел мира» — не империалистический передел, а ответ многих государств на вызовы глобализации, форма адаптации к ней. Поэтому регионализм — дорога к независимости для стран ЦА.
Зададимся вопросом: почему были созданы такие региональные организации, как СНГ, ЕврАзЭС, ШОС, сориентированные почти на одни и те же географические пространства? И можно ли было обойтись без регионализации международных отношений на этом пространстве, ограничившись двусторонними отношениями? Для чего в мире вообще создается множество других подобных структур: ЕС, НАФТА, МЕРКОСУР, АСЕАН, ЭКО и т.д.?
Международная регионализация свидетельствует об особом типе взаимоотношений стран, располагающихся в пределах определенной зоны. Степень взаимозависимости здесь очень высока, и именно этот фактор определяет их развитие, процветание и безопасность.
При этом следует заметить, что регионализация происходит не только там, где существует географически выделенный регион мира, но и там, где его первоначально не было.
Таким образом, регионализация из чисто географического явления превращается в социально-политическое и осуществляется не природой или какой-либо структурой, а сообществом людей. Регион становится, если можно так выразиться, рукотворным созданием, или, по выражению Бенедикта Андерсона, «воображаемым сообществом».
Поэтому «конструирование» своего региона становится закономерностью современных международных отношений. Все эти рассуждения уместны и для региона ЦА, который, на мой взгляд, выступает и как географическое пространство, и как сообщество.
Может ли хоть одно из государств Центральной Азии в одиночку принять вызов глобализации? Думаю, вряд ли, так как у них нет четкого понимания и определения зависимости, независимости и взаимозависимости, они еще не в силах сделать окончательный выбор концепции миропорядка (многополюсная концепция оказалась псевдоконцепцией), а отсюда и неспособность определиться относительно своего региона. Нельзя не согласиться в этом вопросе с мнением кыргызского ученого М. Суюнбаева о том, что «страны региона не достигли интеллектуального суверенитета, не готовы к самоидентификации»1.
Более того, в сотрудничестве стран ЦА с НАТО, ОДКБ, ШОС, ЕврАзЭС, ОБСЕ имеют место геополитические искривления. При этом НАТО и ОБСЕ представляют интересы Запада, а ОДКБ и ШОС противостоят им.
Узбекистан, скажем, мог бы успешно развивать отношения, если бы это были государства, а не организации.
Межгосударственные отношения принципиально отличаются от внутриорганизаци-онных. Первые формируются в контексте национальных интересов, вторые — наднациональных. В первом случае суверенитет выступает абсолютной категорией, во втором — относительной.
Будучи членом международных организаций, Узбекистан не смог четко отделить национальные интересы от международных и наднациональных. Поэтому в его сотрудничестве с международными организациями проявилась, так сказать, стереотипная реактивность. Инцидент с американской базой в Ханабаде, необоснованные опасения относительно угрозы «цветной революции», повторное вступление в ДКБ/ОДКБ, политика, проводимая и в отношении ГУУАМ — лишь некоторые примеры, подтверждающие вышесказанное.
Отсюда — реверсивность внешней политики (геополитики) ЦА, что в первую очередь связано с интересами политических элит, находящихся у власти, и не обусловлено классическими законами подобных отношений.
Это, в свою очередь, позволяет говорить о так называемой режимной геополитике, причем в двух ее проявлениях: в виде попыток «геополитизации» своего статуса режимами ЦА, а также (как следствие первого) в виде сложившегося режима геополитики — ad-hoc реверсивной ситуации из-за потери своего курса центральноазиатскими государствами2.
Особенно сильным испытанием для них стало появление так называемого «геополитического треугольника» США — РФ — КНР. Он в значительной степени деформировал географическую конфигурацию и политическую композицию региона.
Схематически эту ситуацию можно представить следующим образом: Россия через механизмы СНГ, ОДКБ и ЕврАзЭС тянет ЦА на север, Китай через механизм ШОС — на восток, а США через проект «Большая Центральная Азия» — на юг.
1 Суюнбаев М. Проблемы идентичности, пределов целесообразности интеграции и неодномерности ее процесса. В сб.: Проекты сотрудничества и интеграции для Центральной Азии: сравнительный анализ, возможности и перспективы / Под. ред. А.А. Князева. Бишкек, 2007. С. 46.
2 О реверсивности я уже писал в своей статье «Стратегический «friction» в Афганистане и геополитический «реверс» в государствах Центральной Азии» (см.: Центральная Азия и Кавказ, 2009, № 2 (62)).
В 1991 году Узбекистан провозгласил концепцию «Туркестан — наш общий дом» и стал одним из главных участников центральноазиатской интеграции. Однако этот процесс был внезапно прерван в 2006 году, когда региональная интеграционная структура Организация «Центрально-Азиатское сотрудничество» (ОЦАС) была объединена с ЕврАзЭС якобы потому, что эти две структуры дублируют друг друга. Режим независимости и взаимозависимости был переведен в режим зависимости.
Почти год назад известный американский ученый Фредерик Старр, исследующий Центральную Азию, дал интервью журналу «Эксперт-Казахстан», в котором, комментируя концепцию «Новой большой игры», сказал, что сегодня только Россия смотрит на ситуацию через призму этой теории.
«Я думаю, — сказал он, — что это временная ситуация. Она связана с постколони-альным похмельем, которое в конце концов проходит. Ни Запад, ни Америка не мечтают о включении Центральной Азии в свою империю. Это абсолютно невозможно в практическом плане, и никто об этом даже не думает. Их цель — помочь странам и народам региона жить своей жизнью»3.
В своем интервью Ф. Старр также сказал: «Недавно я встречался в Вашингтоне с китайскими экспертами, которые заявили, что Китай признает за странами Центральной Азии право создавать региональные организации без вмешательства и участия других стран, включая Китай.
К сожалению, Россия считает, что такое невозможно. Она настаивает на том, что центральноазиатские страны не имеют права создавать собственные региональные организации без ее участия, либо Китая. Америки. Индии. Ирана.
Разумеется, такое право у ваших стран есть. И я уверен. Москва через какое-то время изменит свои взгляды. Потому что это им ничем не грозит. Если у вас будет самоуправляемый регион, это не будет угрозой никому. Напротив, это послужит интересам общей безопасности»4. (Подчеркнуто мною. — Ф.Т.)
По большому счету с такими понятиями, как «независимость», «национальные интересы» и «безопасность», произошла метаморфоза — их стали относить к сфере деятельности политической и бизнес-элиты. Узбекский аналитик Р. Сайфулин точно подметил, что эти деятели «уже привыкли к вкусу собственной независимости и в полной мере не готовы принести часть ее в жертву интересам интеграции»5.
Таким образом, можно констатировать, что внешняя политика стран ЦА, особенно Узбекистана, имеет серьезные недостатки, которые можно условно назвать «побочным эффектом независимости». Это выглядит приблизительно так: независимость действует как передозировка некачественного лекарства.
ЦА-пессимизм УвГБШ ЦА-оптимизм
Напомним, что в истории европейской интеграции были так называемые евро-пессимисты и евро-оптимисты. В новейшей истории ЦА также существуют свои пессимисты и оптимисты, причем с преобладанием первых.
3 Интервью Ф. Старра // Эксперт-Казахстан, 1 сентября 2008, № 4 (см. также: Ф. Старр: Многовектор-ность — единственно возможный путь для всех стран Центральной Азии [www.centrasia.org], 2 сентября 2008).
4 Там же.
5 Сайфулин Р. Центральноазиатская интеграция: сложный путь от деклараций к реалиям. В сб.: Проекты сотрудничества и интеграции для Центральной Азии: сравнительный анализ, возможности и перспективы. С. 22.
На мой взгляд, контраст между ними наиболее «системно» охарактеризовал российский ученый Алексей Малашенко: «Необходимость интеграции Центральной Азии никогда и никем под сомнение не ставилась. На вербальном уровне эта идея — аксиоматична. Тем не менее на практике решение этой проблемы оказывается все более и более отдаленным, если вообще возможным»6.
В подтверждение этих мыслей он приводит аргументы, которые, на мой взгляд, звучат противоречиво и потому не вполне убедительно, однако они достаточно популярны.
■ Первый аргумент — неясность в самом определении ЦА («показательно, — пишет А. Малашенко, — что в советские времена этот регион назывался более пространно — «Средняя Азия и Казахстан»). Я бы обратил внимание на «скромный» союз «и», который, очевидно, и указывает на неделимость региона, и, кстати, абсурдность этого советского названия, которое не смогло ни разделить регион, ни дать ему единого названия.
■ Второй аргумент — неоднородность ЦА, разделение ее населения по признаку «кочевой — городской». Кочевые в прошлом народы (казахи и кыргызы) уже век имеют свои государства (сначала в качестве союзных республик, теперь — независимых) с развитой промышленностью. Лидерство Казахстана, например, связано с модернизированными, даже с вестернизированными формами жизнедеятельности.
Между тем так называемые городские народы (узбеки и таджики) когда-то тоже были кочевыми. Таким образом, различение по признаку «кочевой — оседлый» — заблуждение.
■ Третий аргумент — якобы размывание ЦА. А. Малашенко пишет: «Анализ происходящих в регионе процессов давно невозможен хотя бы без учета афганской составляющей, а, следовательно, событий в Пакистане и т.д. Происходящее в «дальнем зарубежье» имеет, например, для Таджикистана, куда большее значение, чем борьба внутри правящей элиты Казахстана».
Этот аргумент не выдерживает критики.
> Во-первых, учет событий в Пакистане и Афганистане необходим для анализа вопросов безопасности даже стран Европы, но это не ставит под сомнение положительных результатов их интеграции и не свидетельствует о размывании региона ЕС.
> Во-вторых, события в Афганистане, как и во всем мире, и есть те самые глобальные вызовы, ответом на которые и должна стать регионализация.
> В-третьих, что касается Таджикистана, то для него, на мой взгляд, важнее то, что происходит, например, в политике Узбекистана, а не дальнего зарубежья.
■ Четвертый аргумент — традиционная проблема границ и распределения воды. На первый взгляд она разделяет страны ЦА и порождает взаимное недоверие между ними. Но при сохранении нынешнего разделенного положения взаимных территориальных претензий или конфликтов в области водопользования не станет меньше. Их может стать даже больше. Те, кто говорит о проблемах в ЦА, подразумевают неизбежность посредничества России в их разрешении.
6 Малашенко А. Тупики интеграции в Центральной Азии. В сб.: Проекты сотрудничества и интеграции для Центральной Азии: сравнительный анализ, возможности и перспективы. С. 16.
В связи с этим возникает вопрос, адресованный великой державе: а не будет ли она ради сохранения своей роли в качестве посредника способствовать сохранению нынешнего положения в странах региона?
Единственным путем преодоления территориальной, водной и других проблем ЦА является переход к совместному управлению регионом, то есть к полноценной интеграции. Возможность проведения такой политики существовала всегда, и на сегодняшний день уже имеются заметные успехи.
■ Пятый аргумент — неспособность стран ЦА совместно противостоять угрозе их безопасности.
А. Малашенко пишет: «Вряд ли центральноазиатское сообщество объединится ради консолидированного противостояния внешней угрозе, например со стороны возрождающихся афганских талибов. На память невольно приходит позиция Туркменистана, который поддерживал с ними весьма дружественные отношения».
Почему-то упускаются из виду совместные меры Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана. В 2004 году они создали Штаб для координации действий силовых структур по ликвидации вторгшихся с территории Афганистана боевиков Исламского движения Узбекистана и провели успешную военную операцию против них.
Можно также упомянуть соглашение «О совместных действиях по борьбе с терроризмом, политическим и религиозным экстремизмом, транснациональной организованной преступностью и другими угрозами безопасности и стабильности сторон», подписанное в апреле 2000 года президентами Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана.
ЦА-пессимисты зачастую не замечают, как противоречат сами себе. Они утверждают, что даже если и возможна интеграция стран региона, то лишь в составе более крупных структур при доминировании какой-либо великой державы. В качестве аргумента приводится довод о том, что Н. Назарбаев и И. Каримов якобы не доверяют друг другу и соперничают за лидерство в регионе.
Если это так, то изменятся ли их отношения, если Казахстан и Узбекистан интегрируются в составе ЕврАзЭС, СНГ или других структур, существующих на постсоветском пространстве? И наоборот: если и возможна интеграция в каких-либо структурах, то почему же тогда она невозможна в более узком составе, то есть в ЦА?
Другими словами, если есть какие-то непреодолимые препятствия для региональной интеграции, то почему же они должны исчезнуть при сотрудничестве с ЕврАзЭС или СНГ и почему их нельзя устранить в более узком формате ЦА? Получается, что все дело в отсутствии или наличии великодержавного регулирования.
В свою очередь, сторонники интеграции ШОС (ЦА-оптимисты) доказывают преимущества этой организации. В качестве основных перспективных факторов указываются: географический охват (от Атлантики до Тихого океана и от Северного Ледовитого океана до Индийского), суммарный ВВП стран-участниц (2 500 млрд долл.), численность населения (2,8 млрд чел. — 45% мирового рынка), военная мощь (2 ядерные державы), природные ресурсы (50% мировых запасов нефти и газа).
Но эта макростатистика на самом деле скрывает в себе микростатистику, искажая тем самым реальное положение стран ЦА в организации. Она вовсе не свидетельствует о единстве территории и открытии границ между государствами (как в ЕС), о существовании общей внешней и оборонной политики и т.п.
Приведенные данные затуманивают присущую этой структуре концептуальную неполноценность и композиционную незавершенность, а также выявляют ее неадекватную амбициозность.
Для осмысления интеграционной перспективы с точки зрения «оптимизм versus пессимизм» особое значение имеет так называемый «таджикский вопрос», а именно отноше-
ние Таджикистана и таджиков к региональной интеграции в рамках центральноазиатской структуры. Аналитики подчеркивают персоязычность таджиков, которые якобы не будут интегрироваться с тюркскими странами.
Тезис о нежелании таджиков присоединяться к союзу тюркских государств звучит пока голословно, хотя бы потому, что практически не поддается верификации. Более того, этому тезису противоречит значительный ряд факторов. Например, степень взаимозависимости между Таджикистаном и Узбекистаном очень высока, хотя имеет и позитивные и негативные стороны.
В конце июня 1999 года президент Узбекистана И. Каримов посетил с официальным визитом Таджикистан, где он, помимо прочего, выдвинул следующую теорию: таджики и узбеки — один народ, но говорящий на двух языках. Эта концепция далека от научных истин, но ее политический эффект был громадный. Многие тогда заговорили о том, что Таджикистан и Узбекистан вновь подружились и хотят объединиться. Но не прошло и нескольких дней, как произошли печально известные события в Баткене, снова отдалившие друг от друга эти государства.
Сегодня узбекско-таджикские отношения полны взаимных подозрений и ложных стереотипов. Например, Узбекистан рассчитывал, что его членство в ЕврАзЭС позволит снять напряжение в отношениях с Таджикистаном из-за строительства Рогунской ГЭС, но не получил поддержки со стороны организации. Это и стало одной из причин выхода республики из ЕврАзЭС в октябре 2008 года. Назовем это узбекским демаршем.
А в январе 2009-го президент РФ Д. Медведев во время своего визита в Узбекистан в ходе переговоров продемонстрировал понимание позиции Ташкента, заявив, что проблема строительства ГЭС должна решаться с учетом интересов всех сторон. И тут же последовал демарш Душанбе в виде ноты МИД Таджикистана в адрес российской стороны.
В этой ситуации президент РТ Эмомали Рахмон демонстрирует свою независимость, стремясь создать своего рода «политический фантом» — союз арийских народов, включая Иран и Афганистан. Однако эта утопическая идея тускнеет на фоне участия Таджикистана в ШОС и ЕврАзЭС.
Все веские «аргументы» (особенно об «угрозе» растворения таджикского этноса в тюркском окружении) должны использоваться и для предотвращения интеграции страны в любом формате, так как народ будет малочисленным на фоне массы других участников.
Таким образом, поиски Таджикистаном региона для интеграции опираются на два фактора: геополитику и национализм.
В настоящее время страна столкнулась с необходимостью сделать четкий выбор: национальное государство или наднациональный союз. Очень интересно эту дилемму проиллюстрировала дискуссия казахских ученых, состоявшаяся в сентябре 2007 года и опубликованная на страницах журнала «Мегаполис».
Одну точку зрения выразил известный политолог Нурлан Амрекулов: «Тюрки (имеются в виду центральноазиатские народы. — Ф.Т.), для того чтобы им просто выжить и сохраниться в будущем, вынуждены будут искать пути объединения, прежде всего между собой, во-вторую очередь — с Россией, как ядерной державой, гарантом нашего суверенитета. И второй момент. Я разговаривал с киргизами и их политиками. Все они согласны с идеей объединения. Потому что у них нет амбиций. Для них сегодня главный вопрос — это вопрос выживания. И здесь наш главный враг — это то, что мы до сих пор живем и мыслим западными категориями. Мы находимся в плену мифа о нации».
Иную позицию занял журналист Сейдахмет Куттыкадам: «И в этом мире чистогана мы можем выжить только в том случае, если обретем национальную идентичность. Если раньше мы могли обходиться без этого, то сегодня уже не можем. То есть от нас сегодня требуется мощная национальная и государственная консолидация».
Эта дискуссия отражает, помимо прочего, довольно симптоматичную дискурсивную тенденцию. Дело в том, что совсем недавно казахские и кыргызские политологи акцентировали внимание на разделение народов региона по мифическому принципу «кочевой — оседлый», а теперь уже ведутся более серьезные рассуждения о дилемме (опять же нереальной) «национальное государство — интегрированный регион».
М. Суюнбаев заметил: «Суверенизация привела к росту национализма, культивированию национальных мифов (созданию «микроцивилизаций»). Национальные идеологии стран региона объективно выступают как дезинтегрирующие факторы. Интеграция и подразумеваемая ею открытость могут привести к столкновению «микроцивилизаций» и разрушению этих мифов. Поэтому режимы, для которых эти мифы являются важным условием собственной консервации, стремятся к еще большей герметизации, несмотря на экономические издержки для себя, а это прямо препятствует интеграции»7.
В целом из рассмотрения и сопоставления различных позиций в отношении перспектив региональной интеграции в ЦА следует, что первая (пессимистическая) связана с отношением к данному вопросу политических и бизнес элит, для которых существующий статус-кво и есть среда самовоспроизводства.
Вторая (оптимистическая) связана с отношением к данному вопросу народов ЦА, с их ожиданиями и надеждами.
Пример ЕврАзЭС как не своего региона для Центральной Азии
Я немало писал о проблемах ШОС, поэтому отдельно остановлюсь на некоторых концептуальных проблемах ЕврАзЭС, чтобы путем рассуждений вернуться к главной теме — о создании своего региона в рамках ЦА.
После распада Советского Союза возникло так называемое постсоветское пространство. Этот термин обозначает не просто территорию, занимаемую бывшими республиками СССР, но и совокупность происходящих здесь геополитических трансформационных процессов.
В этом макрорегионе сегодня наблюдается широкомасштабное геополитическое экспериментирование под названием «разноскоростная интеграция». В данном процессе ЕврАзЭС играет главную роль и полностью поддерживает политику России в отношении бывших советских республик — новых независимых государств (ННГ).
На саммите этой организации, состоявшемся 18 июня 2004 года, тогдашний президент РФ В. Путин призвал не забывать о той роли, которую Россия сегодня играет в решении проблем безопасности на евразийском пространстве: «Я понимаю, что можно жить по принципу: зачем мне география — извозчик довезет. Но достаточно раскрыть любую карту, чтобы понять — Россия находится в самом центре Евразии. Я думаю, подавляющее большинство согласится, что не только на евразийском пространстве, но и в глобальном масштабе вряд ли можно решать эти проблемы вне контекста той роли, которую Россия сегодня играет в мире»8.
Создается впечатление, что речь идет о создании нового мини-СССР.
7 Суюнбаев М. Указ. соч.
8 Реплика на открытии международного форума «Евразийская интеграция: тенденции современного развития и вызовы глобализации» [http://2004.kremlin.ru/text/appears/2004/06/66021.shtml].
Идеей разноскоростной интеграции увлеклись некоторые политики и эксперты. Возможно, они вдохновились результатами развития Европы.
Для России это удачная возможность для «собирания земель» — традиционный метод создания империи. Само существование ЕврАзЭС означает неотделимость ННГ от РФ. О демократическом принципе единства СНГ нет и речи.
Эксперименты по разноскоростной интеграции были бы уместны, если бы не существовало Содружества. Поэтапный характер реинтеграции можно было бы еще объяснить, если бы объединяющиеся страны начинали, что называется, с «чистого листа».
Однако на территории региона уже более века существуют те или иные формы интеграционной структуры, последней из которых был СССР, а в настоящее время — СНГ.
Советский Союз можно рассматривать как долгое время существовавшее политическое объединение, которое потом дезинтегрировалось. Причем официально объявили, что он более не существует ни как государство, ни как геополитическая реальность.
Но ЕврАзЭС не может претендовать на то, чтобы стать геополитической реальностью, так как в этом отношении данная структура неполноценна, охватывает, с одной стороны, часть территории ЦА, которая является самостоятельным регионом со своей традиционной региональной интеграцией; с другой — Беларусь и Россию, также представляющие собой совершенно отдельную территорию.
Поэтому на постсоветском пространстве может иметь смысл либо объединение по образцу прежнего СССР, либо геополитическое разделение данной территории на независимые части.
Как уже отмечалось, ЕврАзЭС такой частью стать не может.
Заметим, что в эту структуру входят ННГ, ориентирующиеся на Россию. Не случайно также то, что в качестве наблюдателя в ней участвует и перманентный сателлит России — Армения. Узбекистан же, войдя в эту организацию в 2006 году, в 2008-м из нее вышел.
Появление ЕврАзЭС невозможно объяснить и научно обосновать на основе принципа экономического детерминизма.
На саммитах этой организации обсуждались проблемы водно-энергетического регулирования в ЦА, хотя не весь регион входит в зону ее деятельности. Решение этих вопросов без участия Туркменистана выглядит как попытка игнорировать его интересы.
«Энергетика и транспорт, как основные инфраструктурные составляющие, способны придать импульс развитию как национальных экономик, так и интеграции стран — участниц ЕврАзЭС в целом», — отметил Генеральный секретарь сообщества Г. Рапота на международном форуме «Евразийская интеграция: тенденция современного развития и вызовы глобализации», который состоялся 17 июня в Астане9. Но именно энергетика и транспорт (особенно) должны были придать импульс интеграции в рамках СНГ, поскольку эти сферы сотрудничества носят в условиях Хартленда, так сказать, трансграничный характер.
Трудно представить, как единые таможенные пространства, зоны свободной торговли, экономические области и т.п. могут создавать практически одновременно почти одни и те же государства в рамках нескольких объединений. Ведь решение этих проблем поставлено на повестку дня ОЦАС и ШОС.
Так что же, ЕврАзЭС — соперник ОЦАС и ШОС?
Если говорить о системе коллективной региональной безопасности, то ЕврАзЭС своей деятельностью создает трудности в ее реализации на постсоветском пространстве.
9 См.: Р. Рапота: ЕврАзЭс является действующей моделью будущего Евразийского союза государств [http://www.rian.ru/politics/20040618/614677.html].
Если представить ЕврАзЭС как полноценную интеграцию, то следует ожидать появления и системы коллективной безопасности стран, входящих в данную структуру. Но это невозможно, поскольку она не является самостоятельным регионом со своими специфическими параметрами.
Россия и ЦА должны независимо друг от друга решать проблемы своей национальной безопасности.
Российская Федерация — сильная держава. Несмотря на это, она должна способствовать укреплению независимых государств, расположенных по ее периметру, не путем прикрепления их к своей территории по типу ЕврАзЭС, а на основе содействия их самостоятельной регионализации. Этот процесс начался в 1991 году.
Никакое региональное объединение бывших советских республик, например ОЦАС, не может представлять собой угрозу безопасности России. Они создаются не по принципу противодействия РФ, а по принципу укрепления своей независимости и обеспечения внутрирегионального развития.
Генеральный секретарь ЕврАзЭС Г. Рапота считает, что «Евразийское экономическое сообщество (ЕврАзЭС) является действующей моделью будущего Евразийского союза государств»10. Хотя, возможно, было бы лучше модель этого союза строить в рамках всего СНГ, то есть в составе всех республик бывшего СССР.
В данном случае неприемлемо экспериментирование с разноскоростной интеграцией, необходимо окончательное и независимое геополитическое размежевание.
Каким должен быть ответ ЦА на глобальный вызов?
Таким образом, единственно адекватный ответ ЦА на вызов глобализации — развитие и укрепление полноценной региональной интеграции. Страны региона уже прошли немалый путь в этом направлении, приобрели некоторый опыт, хотя многие этого недооценивают. К сожалению, не обошлось и без ошибок. Поэтому необходимо сделать соответствующие выводы и двигаться дальше.
Рассмотрим ряд мер, которые можно реально принять уже в ближайшем будущем:
— провозглашение политического союза как высшей цели интеграции;
— полная отмена визового режима между центральноазиатскими странами;
— переход к координационной внешней политике;
— объявление моратория на дальнейший процесс делимитации межгосударственных границ;
— восстановление ОЦАС;
— восстановление Центразбата;
— восстановление Парламентской ассамблеи ЦА;
— проведение регионального референдума о создании политического союза ЦА;
— восстановление и создание общих функциональных структур;
— создание зоны свободной торговли;
10 Там же.
— создание таможенного союза;
— создание единого экономического пространства.
Нынешнее положение стран ЦА — результат неблагоприятного стечения субъективных и объективных обстоятельств. Причем последние (объективные) усилили первые (субъективные).
Руководители государств и политики действуют не в идеальных условиях, а в непростой обстановке внутреннего и внешнего политического процесса.
На сегодня ситуация складывается далеко не благоприятным образом для стран ЦА. В регионе усиливается геополитическое соперничество великих держав («Большая игра»), которое происходит по принципу «баланса сил».
В этих условиях вся ЦА оказалась в растерянности. Начавшийся было демократический процесс в Узбекистане (да и в других странах региона) оказался замороженным в силу ошибок лиц, стоящих у руля власти, а также в результате неизбежного воздействия нового миропорядка.
То, что происходит в регионе, находит свое отражение во внутренней и внешней политике его стран и является частью глобального процесса мировой перестройки.
Поэтому региону нужна своеобразная «Ялтинская конференция», которая определила бы его статус после окончания «холодной войны». Она должна ответить на главный вопрос: станут ли страны ЦА демократическими государствами в полном смысле этого слова.
