CC BY
44
А. Казанцев,
доктор политических наук, директор Аналитического центра Института международных исследований МГИМО МИД России ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ: КОМПЛЕКСНЫЙ КРИЗИС И СЦЕНАРИИ БУДУЩЕГО (Окончание)
Среднесрочные и долгосрочные сценарии конфликтов в Центральной Азии: Ключевые тенденции
Перейдем теперь к анализу более долгосрочных тенденций, которые будут определять развитие ситуации в регионе, и к формулированию на их основе соответствующих более долгосрочных сценариев.
Постсоветская Центральная Азия - один из ключевых регионов с точки зрения национальных интересов России в сфере безопасности и в экономике. Очевидно, что прогноз развития региональной ситуации на долгосрочную перспективу имеет достаточно большую практическую значимость. Вместе с тем в работах, посвященных сценарному анализу, как в глобальном [10; 13-14; 16], так и в региональном [1; 3; 6; 7] разрезе, долгосрочным тенденциям развития ситуации в Центральной Азии уделяется недостаточно внимания. Для формулировки сценариев регионального развития необходимо, прежде всего, попытаться проанализировать среднесрочные и долгосрочные тенденции до 2050 г.
Демографический взрыв и рост экстремизма в регионе. В настоящее время для всех стран Центральной Азии характерен быстрый прирост населения (см. табл. 3). Государства региона отличаются также относительно большим количеством рождений, существенным превышением числа рождений над числом смертей и низким медианным возрастом. Как показывает исторический опыт, такая ситуация за счет перенаселенности и более низкой цены человеческой жизни, чем в обществах, прошедших через демографический переход (что характерно для модернизированных позднеиндустриальных и постиндустриальных обществ), провоцирует высокую конфликтность. Особенно чревата такая ситуация, как показывает опыт перенаселенной Ферганской долины в Узбекистане, распространением исламского экстремизма.
Таблица 3
Демографические характеристики государств Центральной Азии
Страна анный возраст йк ) к 8 Й к я й й 8 о дле ец о г ° р 0.,г о ¥ В § к Л й И § д , 2 § ^ й ек ) ка В § к л 2 и й 5 ^ ^ Д ° 2 § ^
и о осч § ОМ
д е ш ® ^ о
Казахстан 29,3 20,44 8,52 1,23
Узбекистан 26,2 5,29 0,94 17,33
Киргизия 25,2 23,9 6,9 0,89
Таджикистан 22,9 25,93 6,49 1,82
Туркменистан 25,8 19,55 6,21 1,14
* Таблица составлена по данным сайта ЦРУ США.
Частичным исключением является Казахстан, для которого характерен самый высокий медианный возраст - более 29 лет. В этом плане можно обратить внимание и на миролюбивую, избегающую конфликтов политику этого государства. К исключениям можно отнести и Узбекистан, где самая низкая рождаемость в регионе и, соответственно, относительно низкий естественный прирост населения (более низкий прирост населения в Киргизии частично объясняется более высокой эмиграцией). Однако в Казахстане имеет место серьезный региональный дисбаланс: демографический взрыв наблюдается в отдельных регионах на юге, где проживает наиболее исламизированное и наименее русифицированное население. Именно с южными, перенаселенными регионами обычно ассоциируется рост экстремизма в стране.
Указанные тенденции характерны и для Таджикистана, который отличается самым низким медианным возрастом, самым большим числом рождений и самым высоким приростом населения. По мнению многих экспертов, именно эти демографические характеристики способствовали (в числе многих других факторов) гражданской войне в этой стране после распада СССР.
Учитывая перечисленные тенденции, особенно низкий медианный возраст, можно прогнозировать, что рост населения в регионе продолжится еще как минимум 20-40 лет, т.е. он, видимо, сохранится до 2050 г., хотя и будет постепенно замедляться. Даже после прекращения демографического взрыва регион (осо-
бенно Таджикистан и Ферганская долина) будет по-прежнему перенаселен, ресурсы, прежде всего водные, останутся в дефиците, а уровень жизни по мировым стандартам не будет высоким.
Объективный фактор роста аграрного перенаселения и маргинализации сочетается с процессом «исламского возрождения» после десятилетий государственного атеизма.
Последний привел к уничтожению именно высококультурных форм традиционного ислама, в частности суфийского, тогда как непросвещенные и экстремистские его формы легче выживали «в подполье». Их развитию в позднесоветский период способствовало влияние конфликта в соседнем Афганистане и «исламской революции» в Иране, а в постсоветский период - деятельность исламских фондов нефтедобывающих арабских стран и глобальных экстремистских сетей.
Все это говорит о высоком потенциале конфликтности, не обязательно принимающем форму войн между государствами, но скорее проявляющемся в распространении экстремизмов или внутренних конфликтов по образцу гражданской войны в Таджикистане.
Можно спрогнозировать от 2 до 6 случаев возникновения локальных вооруженных конфликтов на почве исламского экстремизма (по образцу вторжения войск Исламского движения Узбекистана в Киргизию, так называемой «Баткенской войны», в которую была втянута Россия и другие члены Договора о коллективной безопасности). Россия в той или иной форме (прямое вооруженное вмешательство или оказание военной помощи той или иной стороне) неизбежно будет вовлечена в любой будущий конфликт на данной территории.
Миграция и миграционные угрозы безопасности России. Сохранение высокого прироста населения и перенаселенности при относительно низком уровне жизни (см. табл. 4) будет означать, что в обозримой перспективе продолжится тенденция к активной эмиграции по всем направлениям (трудовой или учебной с перспективой остаться в стране обучения). Это напрямую затрагивает интересы России и связано с конфликтами, так как эмиграция провоцирует распространение угроз безопасности (религиозного экстремизма или наркоторговли). Кроме того, она будет провоцировать рост межнациональных столкновений в России.
В таблице 4 государства Центральной Азии сравниваются с Россией как основным реципиентом миграционных потоков из региона. Приведенные данные показывают четкое деление постсо-
ветских стран на две группы: Киргизия, Таджикистан и Узбекистан характеризуются низким ВВП на душу населения, высокой безработицей и значительным числом бедных. Если учесть еще и то, что там много молодых мужчин, понятным становится высокий отток трудовых мигрантов, готовых на любую, самую тяжелую работу. Россия и Казахстан, напротив, принимают этих мигрантов. Причем, если их поток в Россию велик по абсолютным цифрам, то приток мигрантов в Казахстан выше по относительному показателю (на 1000 человек населения).
Таблица 4
Взаимосвязь миграционных потоков и экономических факторов в регионе и в России
Страна Миграционный прирост / убыль населения на 1000 человек (2012 г., оценка) ВВП на душу населения по паритету покупательной способности (в долл. США) Безработица, % (оценка, официальная и неофициальная) Численность населения ниже черты бедности, % (оценка)
Россия 0,29 17,700 6,2 (2012) 13,1 (2010)
Казахстан 1,23 13,900 5,3 (2012 г., по неофициальной оценке -более 20) 8,2 (2009)
Узбекистан -2,65 3,500 1 (2011 г., по неофициальной оценке -более 20) 26 (2008)
Киргизия -8,1 2,400 8,6 (2011) 33,7 (2011)
Таджикистан -1,21 2,200 2,2 (2009), официальная оценка; по неофициальным оценкам - до 50-60) 46,7 (2009)
Туркменистан -1,9 8,500 (2012, оценка) 30 (2004)
* Таблица составлена по данным сайта ЦРУ США.
Особый случай представляет собой Туркменистан. Благодаря богатым запасам углеводородов он имеет относительно высокий в региональном масштабе ВВП на душу населения. Однако
большая структурная безработица и бедность влияют на интенсивность миграционного оттока. Возможно, это связано со специфической структурой управления, созданной при Туркменбаши, с которой пока не удалось справиться в ходе реформ новому руководителю республики Гурбангулы Бердымухамедову. (Напомним, что в период правления Туркменбаши при огромных затратах государства на престижные проекты были закрыты все больницы за пределами столицы, а система образования по ряду показателей была фактически демонтирована.)
Указанные выше тенденции обладают высокой инерционностью и поэтому сохранятся еще в течение 10-20 лет, а возможно, и до 2050 г. В ближайшие десятилетия основным направлением трудовой миграции из Центральной Азии (кроме Казахстана, расположенного в том же регионе), видимо, будет оставаться Россия. Однако постепенно намечаются и другие векторы, например в нефтедобывающие арабские страны, Турцию, Восточную Азию.
В целом можно прогнозировать рост миграционной угрозы безопасности для России. Это потребует усилий всего государственного аппарата, включая его военную организацию, по борьбе с нелегальной и неконтролируемой иммиграцией из Центральной Азии.
Другая угроза, требующая консолидации государственных усилий, - наркотрафик. Уже в настоящее время Россия является самым крупным потребителем афганского героина, а ежегодные людские потери от этого, по оценке руководителя ФСКН РФ В. Иванова, превышают потери в период присутствия советских войск в Афганистане. Рост нестабильности в Афганистане и постсоветской Центральной Азии может только усилить эту угрозу. Дальнейшее открытие границ в процессе евразийской интеграцией может усилить значимость как миграционных, так и наркотических проблем.
Сокращение доли русскоязычного населения и русской культуры в Центральной Азии. Описанные тенденции уже привели к тому, что значительное количество русских, русскоязычных и православных осталось только в двух государствах «евразийского» номадического пояса Центральной Азии - Казахстане (особенно в его северной части) и Киргизии (также преимущественно на севере). Это несколько уменьшает вовлеченность России в центрально-азиатские проблемы безопасности, так как стимул защиты соотечественников локализован. Однако интенсивность миграционных потоков и неопределенность ситуации в Афганистане мотивируют Россию принимать активное участие в обеспечении безопасности даже тех государств региона, которые не входят в ОДКБ.
В таблице 5 приведены данные по числу русских, русскоязычных и православных в пяти государствах Центральной Азии. (Следует учитывать относительность и условность приведенных в таблице 5 данных, поскольку они базируются на экспертных оценках, экстраполировании данных старых переписей или собственной оценке автора.)
Таблица 5
Численность русских, русскоязычных и православных в государствах Центральной Азии
Страна Число русских (без учета представителей других народов), % Число русскоязычных или двуязычных (оценка автора или других экспертов), % Число православных (РПЦ), %
Казахстан 23,7 (1999 г., перепись) 95 (2001 г., экспертная оценка) 44 (оценка де-факто включает почти всех, иденцифици-рующих себя как немусульман)
Узбекистан 55 (1996 г., перепись) 14,2 9
Киргизия 12,5 (1999 г., перепись) Более 40-50 (собственная оценка) 20
Таджикистан 1,1 (2000 г., перепись) 2-10 (собственная оценка) не более 1
Туркменистан 4 (2003) 12 9
* Таблица составлена по данным сайта ЦРУ США и собственным оценкам
автора.
Нет никаких оснований предполагать, что обозначенные тенденции по тем же миграционно-демографическим причинам не продолжатся в будущем. Причем по мере ухода от власти поколений элиты, воспитанных в СССР, они примут еще большие масштабы. По-видимому, уже через 20 лет мы не сможем общаться с представителями центральноазиатских элит на русском языке. Эта тенденция должна учитываться Москвой.
Она ослабляет возможности российского руководства позитивно влиять на ситуацию в регионе. Эрозия «русского мира» будет заметна не только в бывших советской Средней Азии и Казахстане, но и в самой России - вплоть до образования больших анклавов, заселенных выходцами из Центральной Азии.
У России есть серьезный потенциал для снижения остроты демографических проблем, причем отнюдь не за счет увеличения рождаемости, как это принято считать. Ведь меры типа «материнского капитала» поощряют рождаемость среди получивших гражданство иммигрантов и представителей ряда национальных меньшинств, возможно, даже в большей степени, чем среди русских и русскоязычных граждан. Еще более существенно то, что они поощряют рождаемость преимущественно среди маргинальных слоев коренного населения Центральной России, что чревато не меньшими социальными проблемами, чем неконтролируемая миграция. Очень важный ресурс демографической стабилизации -снижение все еще высокой смертности, особенно мужской. (Заметим, что Россия имеет беспрецедентный в мире разрыв между продолжительностью жизни мужчин и женщин.)
В целом демографическая стабилизация и эффективная интеграция иммигрантов и представителей национальных меньшинств, особенно мусульманских, в принимающие сообщества являются частью проблемы выработки продуктивной модели социально-экономического развития России.
Сырьевой характер экономик стран региона, тенденция к «демодернизации», водные и межнациональные конфликты. Для центральноазиатских экономик - в гораздо большей степени, чем для российской - характерна «сырьевая зависимость». Это газ - в случае Туркменистана, нефть и цветные металлы - в случае Казахстана, газ и хлопок - в случае Узбекистана. В наиболее сложном положении находятся Таджикистан и Киргизия, которые не могут в полной мере использовать имеющиеся у них богатые водно-энергетические ресурсы. Нет оснований предполагать, что в ближайшие десятилетия ситуация изменится. Более того, наблюдается тенденция к «демодернизации». Например, в Таджикистане к 2010 г. из-за гражданской войны и экономических трудностей доля городских жителей сократилась до 26% от общей численности населения, что сопоставимо с самыми отсталыми странами мира. Проявлениями «демодернизации» можно также считать отъезд высококвалифицированных специалистов и интеллигенции (как русскоязычной, так и национальной), распад созданной в советское время технической и социальной инфраструктуры даже в таких относительно богатых природными ресурсами странах, как Туркменистан. В будущем все это приведет к тому, что низкий уровень жизни в регионе сохранится.
Определенные перспективы в плане обеспечения более высокого по региональным меркам уровня жизни есть у Казахстана. Эта республика имеет богатые природные ресурсы и относительно (в масштабах постсоветского пространства) либеральную и эффективную экономическую модель.
Намного меньше шансов на повышение уровня жизни у Туркменистана, обладающего богатыми природными ресурсами при недостаточно эффективной системе управления.
Зависимость государств региона от природных ресурсов и аграрный характер экономики большинства из них (кроме богатых углеводородами Казахстана и Туркменистана) неизбежно приводят к активизации водных конфликтов. В регионе сложилась тяжелая ситуация, связанная с противостоянием ниже- и вышележащих по течению рек Сырдарья и Амударья государств. Первые заинтересованы в использовании воды с целью полива, вторые - с целью выработки гидроэнергии. Поэтому первые требуют сброса воды в водохранилищах в весенне-летний период (когда она нужна для полива), а вторым необходимо сбрасывать воду в осенне-зимний период (когда нужна гидроэнергия). Таким образом, интересы первой группы государств в области обеспечения продовольственной безопасности объективно противоречат интересам второй группы государств в сфере обеспечения энергетической безопасности. В условиях бедности и аграрного перенаселения это провоцирует межэтнические и межгосударственные конфликты. К первой группе можно отнести Узбекистан, где данная проблема особенно остра, а также - Южный Казахстан и Туркменистан, ко второй - Таджикистан и, в несколько меньшей степени, Киргизию.
В советский период проблема решалась за счет централизованного управления водными ресурсами региона (из Москвы, в рамках работы общесоюзных структур, и Ташкента, где располагались региональные структуры). После распада СССР сложилась напряженная ситуация в отношениях между Киргизией и Узбекистаном (особенно острая в 1990-е годы), а с 2000-х годов особую остроту приобрело противостояние между Узбекистаном и Таджикистаном. Наиболее серьезным является конфликт вокруг строительства Рогун-ской ГЭС в Таджикистане, которая может «перехватить» большой объем стока Сырдарьи и превратиться в стратегическую «удавку» для сельского хозяйства Узбекистана (последнее будет полностью зависеть от режима сброса воды в плотине, находящейся на территории Таджикистана). Узбекистан оказывает серьезное давление (вплоть до
транспортной блокады и угрозы вторжения) на соседнюю страну с целью недопущения окончания строительства плотины.
Участие узбекских подразделений в гражданской войне в Таджикистане на стороне «Народного фронта», вторжение отряда Махмуда Худойбердыева с узбекской на таджикскую территорию (в связи с внутриклановым конфликтом между «пророссий-скими» «кулябцами» и «проузбекскими» «ленинабадцами» в Таджикистане) и военная оккупация расположенного на территории Туркмении Каршинского канала (в период туркменско-узбек-ского конфликта после покушения на президента Туркменистана С. Туркменбаши и обыска в узбекском посольстве) показывают, что Ташкент «не стесняется» в применении военных средств против соседей. Аналитики и представители политических кругов (даже президент Узбекистана И. Каримов) периодически говорят о возможности «водных войн» в регионе.
Султанистские и неопатримониальные режимы. Клановый характер обществ. Проблема нестабильности режимов. Для всех государств региона (исключением, отчасти, можно считать политически нестабильную Киргизию, где вообще не сложилось устойчивой центральной власти) характерны режимы персонализированной авторитарной власти, которые в литературе часто именуют «султанистскими» (термин Х. Линца [8]), а их социально-политические системы - «неопатримониальными» [9]. Последние характеризуются нераздельностью власти и собственности, а также архаизацией, в частности за счет инкорпорации кланово-племенных структур.
Кланово-племенные структуры показали свою жизнеспособность за 70 лет советской власти, даже в периоды активного подавления (можно вспомнить, например, андроповско-горбачёв-скую «хлопковую кампанию» в Узбекистане) и переживают ренессанс в последние 20 лет [15]. Учитывая это, можно прогнозировать их сохранение в том или ином виде на обозримую перспективу.
Проблема клановых режимов заключается в постоянной возможности межкланового конфликта, провоцирующего гражданскую войну и политическую нестабильность. Примеры такого конфликта показали Таджикистан в 1990-е годы, Киргизия -с ее двумя революциями, спровоцированными конфликтом северных и южных кланов, а также в последние годы - ряд арабских государств. В период до 2050 г. в регионе возможно возникновение нескольких внутригосударственных конфликтов.
«Хрупкость» государств, нестабильность, высокие риски безопасности. Все государства региона характеризуются достаточно высокими рисками, прежде всего, с точки зрения новых угроз безопасности, особенно терроризма и исламского экстремизма. Усиление этих угроз связано с расположенным по соседству Афганистаном. Под угрозой оказывается и государственность ряда центральноазиатских стран. Согласно индексу несостоявшихся государств Фонда мира за 2011 г. [11], Киргизия (91,8 баллов) является наиболее «хрупким» из всех постсоветских государств. В дальнейшем был также повышен и показатель «хрупкости» государственности Узбекистана. Можно прогнозировать сохранение высокой степени угроз такого рода в ближайшие 30 лет.
В целом можно сделать предположение, что к 2050 г. в регионе будут иметь место до двух-трех ситуаций, когда великим державам, включая Россию, придется предпринимать серьезные усилия (включая военные) для недопущения распада государственности стран Центральной Азии. Образцом таких усилий могут служить планы России и ОДКБ по предотвращению «расползания нестабильности» из Афганистана в Центральную Азию после вывода войск Международных сил содействия безопасности. Если соответствующие усилия не будут предприняты, то последствия могут оказаться катастрофическими.
Внешнее вмешательство и преобладание центробежных тенденций. Слабость центральноазиатских государств и важная геополитическая роль региона обусловливают высокую степень вовлеченности в региональные дела великих держав, что и составляет суть «новой Большой игры» [3]. В то же время сами государства Центральной Азии не проявляют особого стремления к консолидации, о чем свидетельствует, в частности, провал проектов региональной интеграции. Ни Казахстан (самая большая по территории и по размерам экономики страна региона), ни Узбекистан (самая большая по населению и по военной силе страна) пока не смогли сыграть роль эффективных интеграционных центров и успешно противостоять центробежным тенденциям, которые являются довольно устойчивыми.
В рамках данного геополитического соперничества России будет необходимо поддерживать свои военные базы и объекты (в частности, в Казахстане, Киргизии и Таджикистане) и оказывать серьезную военную помощь соответствующим государствам, в частности, в рамках ОДКБ.
Общие характеристики инерционного сценария развития ситуации в регионе до 2030 г.
Описанные тенденции позволяют с достаточно высокой степенью достоверности представить ситуацию в регионе в ближайшие 30 лет. Такая проекция существующих тенденций обычно называется «инерционным сценарием». При этом мы на первом этапе сконцентрируемся на «общем фоне», на котором будут развиваться события, а затем перейдем к анализу геополитических аспектов.
Согласно инерционному сценарию развития, в Центральной Азии демографический рост продолжится, хотя и будет постепенно замедляться. Из-за перенаселенности плодородных частей региона и дефицита ресурсов сохранится достаточно низкий (по мировым стандартам) уровень жизни. Будет продолжаться миграция, прежде всего, в Россию. Произойдет сокращение численности русскоязычной диаспоры и снижение роли русского языка в самой Центральной Азии и в некоторых прилегающих областях Российской Федерации в случае, если не будут реализованы системные меры по противодействию данному тренду.
Экономики стран региона будут по-прежнему носить сырьевой характер с тенденцией к «демодернизации», обусловленной консервацией традиционных клановых структур и сохранением персоналистских неопатримониальных режимов. Все это будет способствовать политической нестабильности и росту нетрадиционных угроз, как в самой Центральной Азии, так и в сопредельных странах (прежде всего, в России и КНР). Внерегиональные игроки будут по-прежнему вмешиваться в дела региона, а уровень взаимодействия стран Центральной Азии между собой останется низким. В целом ситуация в регионе в ближайшие 30 лет, в случае реализации «инерционного сценария», представляется не очень оптимистичной, но и не катастрофичной.
Большое количество разных факторов, описанных выше, может породить и многочисленные альтернативные варианты будущего в случае отклонения от «инерционного сценария». Региональная ситуация в этом плане характеризуется высокой степенью неопределенности, т.е. в реальности отклонения от инерционного сценария достаточно легко могут возникнуть. Следует отметить, что для каждой из перечисленных ниже «развилок» вероятного будущего можно составить соответствующие сценарии (то есть в принципе возможно целое «дерево» сценариев).
Демографическая и миграционная ситуация может меняться в достаточно широком диапазоне. Возможен катастрофический сценарий продолжения безудержного демографического роста в наиболее бедных государствах региона, что чревато не только ускорением неконтролируемой миграции, но и социальным взрывом, например, в Таджикистане. В то же время нельзя исключать и возможности относительной стабилизации демографической ситуации с более быстрым снижением темпов прироста населения, особенно в случае проведения странами региона, в том числе при внешней финансовой поддержке, активной демографической политики.
Судьба «русского мира» в значительной мере будет зависеть от усилий Москвы по развитию русского языка и культуры за рубежом (здесь есть определенные положительные тенденции, связанные, прежде всего, с деятельностью Россотрудничества и структур типа «Русский мир», по мере возможности способствующих продвижению «мягкой силы» России), а также от политики правительства России в сфере интеграции мигрантов.
Социально-экономическое развитие региона во многом будет определяться динамикой цен на сырье на внешних рынках. Нельзя сбрасывать со счетов и наличие у правительств центрально-азиатских государств определенной степени свободы в деле формирования «правил игры», которой они могут воспользоваться в своих интересах. Сравнение двух стран региона, богатых высоколиквидными на мировых рынках углеводородными ресурсами, -Казахстана и Туркменистана - показывает, что распорядиться этими ресурсами можно по-разному.
Социально-политические системы государств региона,
с учетом их укорененности в клановых социальных структурах, скорее всего, сохранят свой нынешний характер. Однако и здесь возможна определенная вариативность. Так, политические системы Казахстана и Киргизии могут стать чуть более авторитарными, а узбекская и туркменская - чуть более либеральными.
Стабильность государств и риски безопасности - один из наиболее проблемных вариативных моментов. Превращение одного-двух «хрупких» государств в «несостоявшиеся» (очевидные кандидаты - Киргизия и Таджикистан) приведет к резкому осложнению ситуации в регионе. Развитие событий в Афганистане после вывода войск коалиции может пойти по непредсказуемому сценарию, что скажется и на его соседях.
Внешнее вмешательство создает наиболее сложные и разветвленные вариации возможного развития ситуации в регионе в перспективе до 2030 г. Отметим наиболее важные из них с точки зрения потенциального геополитического влияния. Существует вероятность усиления как сотрудничества великих держав, вовлеченных в дела региона, по вопросам сохранения региональной стабильности, так и соперничества, в том числе идеологического (особенно между Западом, с одной стороны, и Россией и Китаем -с другой). Весьма вероятно дальнейшее усиление влияния КНР, возможно, даже с выходом на качественно новые политические уровни (пока оно идет преимущественно по линии экономической и «мягкой» силы). Весомый вклад в изменение региональной ситуации может внести и евразийская интеграция, усиливающая позиции Москвы и дающая возможность использовать не только военные, но и иные инструменты влияния.
Проведенный анализ альтернативных вариантов будущего показывает чрезвычайно высокую уязвимость Центрально-Азиатского региона и высокую степень ответственности политиков, в том числе в России, за дальнейшее развитие событий. Положение в Центральной Азии сложное, но не безнадежное. Сама ситуация высокой неопределенности говорит о том, что целенаправленные действия могут сделать будущее у южных границ России либо катастрофическим, либо почти приемлемым.
Прогноз развития геополитической ситуации в регионе на среднесрочную и долгосрочную перспективы
В настоящее время Центральная Азия является одним из важных объектов мировой политики. Террористические акты 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и Вашингтоне показали, что распад государств этого региона, перестающих контролировать свои границы, может отозваться серьезными последствиями в других концах мира. Это усиливает вовлеченность в дела региона великих держав (Китая, России, США, стран ЕС, Индии, Пакистана) в рамках «новой Большой игры», т.е. борьбы за геополитический контроль над регионом. Кто же будет контролировать регион геополитически в перспективе до 2050 г.?
Рассуждать о таком контроле непросто, хотя бы потому, что границы самого международного региона «вовне», по отношению к другим регионам мира, четко не определены. С точки зрения
классической географии XIX в. Центральной Азией называется район внутреннего (неокеанического) стока рек, простирающийся от Китая и Индии до Ближнего Востока. В советское время понятие «Центральная Азия» относилось к району вокруг Монголии, и от него отделялось понятие «советская Средняя Азия» (последняя не включала Казахстан). С точки зрения терминологии современных международных отношений «Центральная Азия» - это самоназвание, возникшее после распада СССР, которое объединяет пять постсоветских республик (Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан). Однако есть и альтернативные определения, например американское - «Большая Центральная Азия», которое может включать в себя Афганистан и даже часть Пакистана. Существует много других культурно-исторически, гео-экономически и геополитически обусловленных названий региона. Их конкуренция представляет собой символико-идеологическое измерение «новой Большой игры», участники которой - великие державы - борются за региональное влияние [3]. В зависимости от того, как определяются границы региона, те или иные великие державы получают определенные преимущества. Так, российское понимание евразийской интеграции постсоветского пространства дает преимущества Москве, американское понимание «Большой Центральной Азии» дает преимущества Вашингтону, китайское понимание «региона Шелкового пути» предоставляет преимущества Пекину, европейское понимание «пространства соседства» или «Евросферы» дает преимущества Брюсселю.
Определяющее значение геополитического контроля над государствами региона на перспективу до 2050 г. будут иметь два фактора: внешний (роль мировой политики, особенно политики великих держав) и внутренний (структурные изменения в самих странах Центральной Азии). Важный вклад в процесс развития геополитической ситуации может сделать сложная «многовекторная» внешняя политика центральноазиатских государств. Можно представить несколько сценариев развития геополитической ситуации.
Начнем с внешнего фактора. Геополитическая «центральность» Центральной Азии [12] и потребность государств региона во внешней помощи вызывают активное вмешательство в его дела великих держав (КНР, Россия, США, государства ЕС, Индия и др.). Эта тенденция продолжится и в будущем, хотя она необязательно должна принимать формы исключительно соперничества великих держав. Речь может идти и о периодическом их сотрудни-
честве в решении важных региональных проблем (например, терроризма, «несостоявшихся государств» или наркоторговли). Будет также сохраняться интерес к региону как к источнику энергоносителей и потенциальному маршруту новых торговых путей по осям Восток - Запад и Север - Юг Евразии.
Можно предположить несколько возможных вариантов исхода вмешательства в дела Центральной Азии внерегиональных сил. В случае сотрудничества, направленного на развитие региона, нынешние границы государств сохранятся. Усиление соперничества великих держав, которое будет сопровождаться равновесием сил, например между Китаем (или «блоком» КНР и России) и Западом, тоже не приведет к изменению границ, поскольку руководство этих государств в рамках , ставшей традиционной «многовекторной политики», будет балансировать между полюсами силы.
Однако в случае совпадения ряда факторов контроль над Центральной Азией может полностью перейти в руки Китая (долгосрочный Сценарий 1 - «Синоцентричный мир»). В числе этих факторов - полный уход американцев из Афганистана и Центральной Азии до 2020 г., длительный экономический кризис в Европе и экономико-демографически обусловленный «застой» в России, который может обречь на неудачу процессы евразийской интеграции. Переход контроля к Китаю будет происходить постепенно: сначала с помощью экономических инструментов и ненавязчивого политического влияния, затем к ним прибавится «мягкая сила» в виде распространения языка и культуры среди элитных слоев общества. Китай найдет общий язык как с секулярными элитами региона, так и (с помощью своего союзника Пакистана) с исламскими экстремистами, направляя их энергию против западного, а возможно, и российского влияния. Уже с 2015 г. на базе созданного, несмотря на скрытое сопротивление России, «общего рынка» ШОС и нового проекта «Экономического пояса Шёлкового пути» начнется процесс углубленной экономической и политической интеграции. В итоге уже к 2050 г. образуется «расширенный Китай». В связи с этим стоит напомнить, что границы Танской империи Китая проходили значительно западнее современных, а знаменитый китайский поэт Ли Бо родился на территории нынешней Киргизии, бывшей тогда китайской провинцией. Кроме того, существующие сейчас границы государств Центральной Азии с КНР уже отличаются от советских, так как их делимитация в рамках «Шанхайского процесса» сопровождалась сдвигом в пользу Китая.
Еще 10-15 лет назад такой исход «новой Большой игры» казался маловероятным. Куда более вероятным представлялось воссоздание некоего подобия Советского Союза или Российской империи. Эта вероятность не является нулевой и сейчас, хотя она уменьшается с каждым годом. Если России удастся быстро сформировать эффективную и притягательную для соседей модель социально-экономического развития, то возможным становится Сценарий 2 - «Реинтеграция постсоветского пространства» (прежде всего, на основе евразийской экономической интеграции). Тогда в будущем можно предположить возврат к геополитической ситуации конца XIX - начала XX в.
Еще один вариант изменения геополитической ситуации обсуждался в 1990-е годы. Он основывался на идее центрально-азиатской интеграции по образцу европейской. К настоящему времени все попытки государств Центральной Азии наладить эффективное внутрирегиональное сотрудничество (например, через такие региональные структуры, как Центральноазиатское экономическое сообщество и Организацию Центральноазиатского сотрудничества) не привели к положительным результатам. Некоторые из проблем в отношениях между этими государствами (прежде всего, водно-энергетико-экологические) представляются трудноразрешимыми в перспективе ближайших десятилетий.
Вместе с тем в качестве чисто интеллектуального упражнения можно себе представить, что лет через тридцать на основе эффективной модели управления водами трансграничных рек стартует успешная центральноазиатская интеграция, в результате которой когда-нибудь лет через сто возникнет «Центральноазиат-ский союз» со структурой наподобие ЕС. Можно также себе представить его расширение по лоббируемой США модели «Большой Центральной Азии» с включением Афганистана или даже Пакистана и проведшего либеральные реформы Ирана (Сценарий 3 -«Центральноазиатская интеграция»). Можно представить и реализацию интеграционного сценария в меньших масштабах, например, путем образования экономического союза Казахстана и Киргизии или путем создания военно-политического блока вокруг усилившегося Узбекистана. В этом случае влияние великих внерегиональных держав, в том числе России, уменьшится.
Возможен и еще один исход «новой Большой игры». Влияние ситуации в Афганистане, рост исламского экстремизма при огромных социально-экономических, демографических проблемах в сочетании с межклановыми конфликтами в политике могут при-
вести к реализации Сценария 4 — «Халифат» (вероятнее всего, не во всей Центральной Азии, а в некоторых ее частях, особенно в Ферганской долине).
Кроме проанализированных выше внешних факторов эволюция геополитической ситуации в Центральной Азии на сто лет вперед будет характеризоваться взаимодействием двух динамических внутренних факторов - состоявшихся национальных иден-тичностей, с одной стороны, и их внутренней противоречивости за счет субэтнических и субрегиональных структур - с другой.
Наконец, рассмотрим внутренние факторы формирования долгосрочных геополитических сценариев. Государства региона, возникшие в 1991 г. на основе бывших советских республик, характеризуются высокими нетрадиционными вызовами безопасности (терроризм, религиозный экстремизм, наркотрафик). Некоторые из них (особенно Киргизия и Таджикистан) отличаются «хрупкостью», т.е. балансируют на грани «несостоявшегося государства». Огромную роль в усилении новых угроз играет соседство Афганистана - классического «несостоявшегося государства» конца XX - начала XXI в Все эти тенденции говорят о том, что в определенной временной перспективе возможно изменение системы границ государств региона, что окажет серьезное влияние на геополитическую ситуацию.
Внутри Центральной Азии современные границы определены в результате становления новых независимых государств при сохранении сложной и противоречивой этнической и субэтнической структуры. Как известно, нынешние границы государств и их состав были во многом искусственно сформированы большевиками в ходе так называемого национально-территориального размежевания 1920-1930-х годов. При этом игнорировались жузово-племенные (у казахов, туркмен), региональные (у киргизов, узбеков, таджиков) и надплеменные («сарты», «тюрки», «мусульмане») определения, старые политико-административные (Бухарское, Хивинское и Кокандское ханства) и лингвистические (таджико-язычные узбеки Самарканда и узбеко-язычные жители Таджикистана) границы, а также естественные границы оазисов (Ферганская долина, бывшая частью Кокандского ханства; долина нижней Амударьи, входившая в Хивинское ханство). Все это вызвало к жизни кланово-племенные и кланово-региональные разногласия в новых независимых государствах. Нет никаких оснований считать, что их удастся преодолеть даже в течение десятилетий. Можно сослаться на сопоставимый опыт Африки, где схожие
проблемы искусственно проведенных границ и связанного с этим напряжения внутри государств зачастую имеют тенденцию к обострению, а не к разрешению. Так, на основе старых племенных делений образовалось новое государство Южный Судан.
Тем не менее успешное становление новых национальных идентичностей пока тоже является фактом. Во всех республиках бывшей советской Средней Азии возникли этнонациональные идентичности, а в Казахстане - даже гражданская (казахстанская) идентичность. Казахи (или казахстанцы), киргизы, узбеки, туркмены и таджики с их идентичностью, независимостью, государственностью и соответствующей территорией - это уже состоявшиеся факты, гарантированные не только постсоветской, но и советской и досоветской историей. Маловероятно, что в обозримом будущем кто-то сможет полностью «взять назад» эти факты жизни созданием халифата или какой-то иной наднациональной структуры. Эти попытки встретят единодушное неприятие подавляющего большинства населения.
Таким образом, развитие событий в Центральной Азии на 100 лет вперед будет характеризоваться взаимодействием двух динамических внутренних факторов - состоявшихся национальных идентичностей, с одной стороны, и их внутренней противоречивости за счет субэтнических и субрегиональных структур -с другой.
В целом все вышесказанное говорит о возможности реализации долгосрочного Сценария 5 — «Полный распад». В наиболее экстремальном случае этот регион, особенно южная его часть, может даже начать развиваться по долгосрочному сценарию, по которому уже прошел Афганистан.
Оценим вероятность описанных выше пяти сценариев. Сценарий «Синоцентричный мир» можно считать достаточно вероятным, поскольку в настоящее время именно позиции Китая выглядят наиболее сильными по сравнению с другими великими державами, имеющими интересы в Центральной Азии. Не исключен и «частичный» распад государств, особенно «хрупких». Это наиболее вероятная модификация Сценария 5. В 1990-х годах велось много разговоров о распаде государственности в Центральной Азии. Гражданская война в Таджикистане провоцировала спекуляции на тему полного распада этого государства.
Столкновения в Горном Бадахшане летом 2012 г. лишь «подлили масло» в подобные дискуссии. Глубочайший геополитический раскол между севером и югом все еще делает актуальным
обсуждение вопроса о расколе Киргизии (контроль правительства в Бишкеке над югом страны и, прежде всего, над городом Ош носит почти символический характер).
Узбекистан, Туркменистан и Казахстан обычно считаются более внутренне стабильными государствами. Тем не менее исламский экстремизм в Ферганской долине, межклановое напряжение на всей территории страны и наличие территориальных претензий на таджико-язычный Самарканд (кстати, родину ныне правящего в Узбекистане клана во главе с президентом И. Каримовым) со стороны элит Таджикистана нередко порождали разговоры о распаде Узбекистана. Среди туркменской оппозиции также ходят слухи о возможности в будущем откола богатыми углеводородами территорий, населенных племенем йомудов, с образованием государства Йомудистан [4]. Наконец, даже Казахстан, который сейчас демонстрирует очень высокую (по региональным меркам) степень стабильности, в российском политическом дискурсе 1990-х годов иногда рассматривался как кандидат на распад. Основанием для таких прогнозов служил тот факт, что в северной части страны доминировало русскоязычное население.
Пока все эти опасения и прогнозы, несмотря на очевидные проблемы государств региона, не оправдались.
В заключение можно отметить, что с учетом реальных сложностей анализа тенденций, простирающихся на глубину порядка века, и наблюдаемых сейчас процессов Сценарии 1 и 5 представляются более вероятными, чем все остальные. К тому же они вполне могут реализоваться одновременно, так как не противоречат друг другу. Наоборот, тенденция к распаду некоторых государств региона может усилить интерес КНР к вмешательству в центральноазиатские дела. Сценарий «Синоцентричный мир» можно считать достаточно вероятным, поскольку в настоящее время именно позиции Китая выглядят наиболее прочными по сравнению с другими великими державами, имеющими интересы в Центральной Азии. Сценарий «Полный распад» можно рассматривать как достаточно реалистичный для некоторых наиболее нестабильных стран региона, исходя из тех социально-экономических и политических проблем, с которыми они сталкиваются.
В целом описанные выше геополитические тенденции и приведенные сценарии, учитывая важность региона Центральной Азии для России, должны восприниматься как определенный повод для беспокойства российских политических элит, в том числе в рамках военного планирования.
Литература
1. Боришполец К.П., Чернявский С.И. Сценарии развития ситуации в регионе Центральной Азии // Ежегодник ИМИ. - М.: Из-во МГИМО-Университет,
2011. - С. 301-309.
2. Казанцев А.А. «Большая игра» с неизвестными правилами: Мировая политика и Центральная Азия. - М.: Наследие Евразии, 2008.
3. Казанцев А. А. Сценарный анализ развития ситуации в Центрально-Азиатском регионе: Возможные последствия для интересов России и ОДКБ // Ежегодник ИМИ. - М.: Из-во МГИМО-Университет, 2012. - C. 332-350.
4. Минченко Е., Казанцев А., Петров К. Президентские выборы в Туркменистане: Политические и экономические риски второго срока Гурбангулы Берды-мухамедова. Москва: Международный институт политической экспертизы,
2012. [Электронный ресурс]. URL: http://www.stratagema.org/exclusive/ research/ research_1544.html
5. Орлов А.А. Международный опыт в сфере противодействия идеологии терроризма и экстремизма // Безопасность образовательной среды: Противодействие идеологии терроризма и экстремизма // Материалы научно-практической конференции (Москва, 8-9 сентября 2014 г.). - М.: Из-во МГИМО-Университет, 2015. - С. 7-14.
6. Орлов А.А. Новая парадигма международных отношений // Международная жизнь. - 2014. - № 10. - С. 66-73.
7. Россия-2020: Сценарии развития / Под ред. М. Липман, Н. Петрова. - М.: РОССПЭН, 2012.
8. Эйзенштадт Ш.Н. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. - М.: Аспект Пресс, 1999. - С. 324-359.
9. Collins K. Clan Politics and Regime Transition in Central Asia. - N.Y.: Cambridge Univ. Press, 2006.
10. European Strategy and Policy Analysis System Report «Global Trends 2030 - Citizens in an Interconnected and Polycentric World». - Paris: Institute for Security Studies European Union, 27 April 2012.
11. Fragile States Index 2015. - URL: http://www.fundforpeace.org/global/?q=fsi-grid2011
12. Frank A.G. The Centrality of Central Asia. - Amsterdam: VU University Press, 1992.
13. Institute of World Economy and International Relations (IMEMO). Strategic Global Outlook: 2030. Short Version (in English) / Ed. by A. A. Dynkin. - M.: IMEMO RAN, 2011.
14. National Intelligence Council of USA, Global Trends 2030: Alternative Worlds. December 2012. - URL: http://www.dni.gov/nic/globaltrends
15. Sultanistic Regimes / Ed. by H.E. Chehabi, J.J. Linz. - Baltimore: Johns Hopkins Univ. Press, 1998.
16. World Economic Forum. Risk Report 2011. URL: http://riskreport.weforum.org/
«Ежегодник ИМИ МГИМО МИД России», М., 2015 г., вып. 3 (13), с. 44-55.
