CC BY
31
Психология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2007, № 1 (6), с. 190-196
ЦЕННОСТНЫЕ ДЕТЕРМИНАНТЫ РОССИЙСКОЙ ТРУДОВОЙ И ДЕЛОВОЙ КУЛЬТУРЫ
© 2007 г. Н.Ю. Зеленова
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского vestnik_nngu@mail. ги
Поступила в редакцию 27.12.2006
В статье анализируются исторические корни русской трудовой и деловой культуры, рассматриваются факторы, оказавшие значительное влияние на ее формирование. На основе сравнительного анализа системы ценностей и трудовых традиций западной, восточной и российской культур, автор предпринимает попытку выделить сходства и ключевые различия между ними, объяснить проблемы организационных преобразований в России.
На сегодняшний день Россия уже более десяти лет следует по пути социально-экономической реформации, интеграции в экономический и культурный мировой контекст. Однако говорить об успешности реформ пока не приходится: медлительность и противоречивость изменений отмечается многими исследователями трансформационных процессов. Основные проблемы модернизации связываются с тем, что реформаторами не учитываются особенности российской культуры, ее национальные ценности [18]. Попытки российского менеджмента внедрить наиболее продвинутые практики организационной деятельности и управления бизнесом, разработанные в других странах и эффективно действующие у себя на родине, не приносят ожидаемого результата в силу того, что они не поддерживаются нашей национальной культурой, а порой и просто противоречат ее базовым ценностям. Весьма убедительным подтверждением тому является опыт последних лет по реализации совместных проектов и программ, который наглядно продемонстрировал, что зарубежный опыт не может быть просто перенесен на российскую «почву». Его использование в России требует серьезного переосмысления, причем в контексте специфики отечественной трудовой и деловой культуры. В свете вышесказанного представляется, что проблема заключается не столько в выборе эталона экономического развития, универсальной модели организационной деятельности, сколько в необходимости рефлексивного поворота на себя, осмысления того, какие ценности и трудовые традиции веками формировала наша культура, насколько они комплементарны тем практикам организационной деятельности, которые импортируются из различных стран, до-
стигших успехов в своем экономическом развитии.
Среди факторов, оказывающих значительное формирующее влияние в длительном историческом развитии на трудовую и управленческую культуру, выделяют геоклиматический и этно-конфессиональный, каждый из которых по-своему сказывается на характере поведения в труде.
Природно-географические факторы, являясь условием первоначального способа хозяйственной деятельности и определяя способ приспособления индивидов к средовым факторам: выживания главным образом за счет собственных усилий (индивидуализм) либо взаимодействия с другими членами сообщества (коллективистская ориентация), - обусловили формирование на Руси общинного уклада жизнедеятельности и экстенсивного характера труда. Общинный уклад складывался как необходимая форма выживания в суровых климатических условиях Евразии. Ландшафтные условия (непроходимые леса), особенности климатической зоны (короткое суровое лето), особый вид хозяйственной деятельности славян (подсечное земледелие) предполагали только групповую деятельность, не позволяя развиться индивидуальному земледелию, и как следствие, лишали индивида возможности существовать вне общины [9]. Географически размытые, носящие условный характер границы России во время зарождения русского этноса, малая плотность населения, рассредоточенная на огромных пространствах, обилие природных ресурсов, ослаблявшее проблему их эффективного использования, с точки зрения ряда авторов (А. Сусоколов, И. Юсупов, Ю. Пивоваров, А. Фурсов, В. Кочетков и др.), обусловили формирование культуры экстенсивного типа. Экстенсивный характер разви-
тия отличал русскую культуру как от культур Западной Европы, где такие возможности были исчерпаны к ХП-ХГУ вв., так и от цивилизаций Юго-Восточной Азии, в частности Японии, Китая, Кореи, в течение многих столетий развивающихся преимущественно как интенсивные культуры [15; 10].
Опыт жизнедеятельности, экстенсивный характер труда русских крестьян определили приоритет общины над индивидом, интересов коллектива над интересами отдельного человека и в конце концов способствовали формированию культуры, в которой над индивидуальным поведением доминируют требования общностей, институтов, общества в целом - коллективистической культуры. Доминирование коллектива над отдельной личностью было положено в основу ценностной системы общины и породило представление о человеке прежде всего как части группы, а уже затем как о самостоятельной единице, способствовало возникновению ценности эгалитаризма - всеобщей уравнительности как принципа организации общественной жизни, являющегося, по мнению Н.Л. Захарова, основным принципом, регулирующим взаимоотношения в общине. Человек может реализовать свои частные цели лишь в определенном объеме, границы которого задаются коллективом, любой выход за пределы запускает различные механизмы уравнивания, начиная от выказывания осуждения и неприязни к «выскочкам», зависти и заканчивая более радикальными методами редистрибуции - «взять все и поделить». Кража также рассматривалась как один из способов «справедливого» перераспределения благ («От большого немножко - не грабеж, а дележка»). Впоследствии кража как способ справедливого урегулирования имущественных отношений, только теперь между рабочим и частным собственником, перекочевала из крестьянской жизни в рабочие коллективы. По некоторым данным хищения заводского имущества, обман или подлог были массовым явлением, одним из распространенных проступков, на которое постоянно жаловались предприниматели, начиная с середины XIX в. [11]. Подобные нарушения не воспринимались рабочими как греховное поведение, скорее как молодечество. В советский период процесс продолжился: мелкие, систематические хищения с производства также были широко распространенным явлением, не получавшим осуждения в обществе и расцениваемым в качестве компенсации «недо-оплаченного» трудового усилия. Не свободны от этой проблемы и современные предприятия и организации всех форм собственности. Весьма
примечательным является тот факт, что воровство современными работниками рассматривается как утверждение морального права пользоваться возможностями предприятия: «Если мы сами что-то создаем, то имеем право им пользоваться в личных целях». Запрет пользоваться созданными благами - нарушение морального права, и чем сложнее охрана предприятия, тем интереснее ее обойти, - полагают участники фокус-группового исследования, проведенного Н.Л. Захаровым в г. Ижевске в 1998 г. [8, с. 68]. Перечисленные формы поведения, по мнению Дж. Фостера, производны от установок, характерных для так называемых де-привированных обществ (deprivation societies), описанных Фостером с помощью понятия «ограниченного блага». В культурах, обозначенных исследователем как deprivation societies, люди представляют себе, что все жизненные блага являются своеобразной замкнутой системой, ресурсом, количество которого строго ограничено для данной группы. Соответственно, если кто-то из группы получает очевидное преимущество, это неизбежно происходит за счет других членов коллектива [19].
Вместе с тем принцип, называемый Н.Л. Захаровым «будь как все», не столь однозначен и имеет различные проявления: с одной стороны, община препятствует выделению отдельных индивидов, с другой - оказывает сильную внутригрупповую поддержку, если последние оказываются в худшем, чем другие ее члены, положении. Так, например, распространенными практиками общинных форм поведения на Руси являлись разные виды помогающего поведения: дарение излишков, «наряды миром», помочи, складчина и др. Среди более ярких форм взаимовыручки, свойственных российской культуре, можно назвать самопожертвование и героизм, действие которых направлено не столько на поддержку отдельного человека, сколько на защиту коллектива и социума в целом, при этом самоотверженность и
«саможертвоприношение» зачастую воспринимаются как норма, естественный стиль поведения.
Установка на уравнительную справедливость в российском культурном архетипе отнюдь не способствует формированию ценности результата, препятствует проявлениям активности и инициативы людей («инициатива наказуема»), значительно снижает достижительную мотивацию работников, ориентируя их на усредненные модели в работе: «работать в меру», «быть как все» и «не высовываться». Как свидетельствуют результаты исследований по-
следнего десятилетия, принцип «будь как все» не только не утратил своей актуальности, но и, согласно данным ВЦИОМ, постепенно усиливается в современных условиях. Так, за 1994-2000 гг. с 57% до 70% увеличилась доля тех, кто считает, что «делать следует все сообща и не терпеть тех, кто ставит себя выше коллектива» [3, с. 15]. Согласно нашим данным, стремление к бесконфликтному существованию, определенная конформность по отношению к групповым требованиям и ожиданиям являются одним из важнейших регуляторов поведения 52% респондентов. Содержательный анализ высказываний испытуемых показывает, что преимущественная ориентация на сохранение хороших отношений с коллективом встает барьером на пути повышения и индивидуальной, и групповой экономической эффективности, в условиях, когда сама группа таковых целей не преследует. В данной системе индивид с безусловной доминантой ценности отношений демонстрирует «коллективозависимое» поведение, преобладание аффилиативной мотивации над мотивацией достижения. Предвосхищая реакцию группы на свои действия, он изменяет поведение в соответствии с групповыми ожиданиями, даже если реализация его целей объективно привела бы к повышению производительности, результативности всей группы. Значимость индивидуальноличностных отношений и в системе производственного взаимодействия, и в быту трудно переоценить, поскольку они определяют саму возможность достижения цели. «Плохие» отношения блокируют эту возможность. Так, например, сотрудник организации готов выполнять свои должностные обязанности лишь по отношению к тем субъектам, к которым у него, по крайней мере, не возникли неприязненные чувства, покупатель порой все еще вынужден устанавливать «хорошие» отношения с продавцом, дабы акт купли-продажи был для него безопасным и гарантировал получение товара нужного качества.
Другим важнейшим фактором, обуславливающим специфику ценностей и норм трудового поведения, является этноконфессиональный фактор. После работ М. Вебера утвердилось представление о продуктивности протестантских ценностей и их важной роли в успехах экономического развития стран Западной Европы и Северной Америки. По мнению М. Вебера, именно «протестантская этика», которая, в отличие от других мировых религий, связывавших добродетельность с бедностью, поощряла трудолюбие, преуспевание, предприимчивость, расчетливость и бережливость, стала решаю-
щим фактором развития эффективной капиталистической экономики в Западной Европе. Распространившиеся в обществе ценности протестантской этики способствовали формированию типа предпринимателя, характерными чертами которого стали установка на индивидуальный успех, дисциплинированность, законопослушность, рациональность и ответственность [2]. Согласно более поздней концепции Й. Шумпетера, типичным предпринимательским мотивом является удовлетворение и радость, получаемая от процесса труда и его результата. В этой системе деньги перестают быть самоценностью, доход служит индикатором успешности деятельности, показателем деловых качеств предпринимателя, его престижа в обществе. Престиж, в свою очередь, является одним из ключевых факторов, способствующих достижению экономического успеха. Поэтому предприниматели вынуждены считаться с требованиями общества, и чем цивилизованнее последнее, тем более бизнес разборчив в средствах достижения своих целей [17]. Л.Е. Душатский на основе проведенных им исследований утверждает, что по своей мотивации современные российские бизнесмены вполне соответствуют классическому образу предпринимателя. Однако «...в действиях российских предпринимателей часто просматривается откровенное пренебрежение к закону, морали и элементарным нормам поведения, что сводит на нет положительный заряд мотивации. ... В цивилизованных формах ведут бизнес только четверть опрошенных. И это при условии, что респонденты были откровенны в своих ответах, - отмечает Душатский. - Возможно, специфика российского бизнеса состоит в том, что благие намерения бизнесменов реализуются антисоциальными действиями» [4, с. 94]. Проведенное Л.Е. Душатским исследование обнаружило тенденцию роста успешности бизнеса по мере снижения степени его цивилизованности. По результатам наших исследований, только 29% массива опрошенных рассматривают этические ценности, такие как честность, чувство долга, обязательность, ответственность перед потребителями за свои действия и качество выпускаемого продукта, его полезность и безопасность, в качестве значимых критериев при выборе средств достижения результата. У 71% респондентов вышеперечисленные ценности не входят в число внутренне разделяемых нравственных принципов, соответственно не оказывают своего регулирующего воздействия на их поведение. Данная категория менеджеров исходит в своих действиях из морального императива - нравственно все, что экономически эф-
фективно и способствуют быстрому получению прибыли, что вполне согласуется с философией М. Фридмена, полагающего, что «существует одна и только одна социальная ответственность бизнеса: использовать свои ресурсы и энергию в действиях, ведущих к увеличению прибыли.» [20, р. 133]. Между тем позиция М. Фридмена не разделяется большинством представителей делового мира Запада и является объектом массовой критики. Объявленный еще в начале ХХ в. крестовый поход против безнравственности деловой практики привел к тому, что сегодня на Западе бизнес, не без давления со стороны закона и общественности, принял на себя прямую ответственность за социальное содержание своей деятельности. Следование предпринимательством морально-этическим предписаниям не только успокоило общественность, но и принесло самому бизнесу непосредственную экономическую выгоду. Согласно последним исследованиям, компании, придерживающиеся политики социальной ответственности и соблюдения морально-этических норм, имеют более высокие показатели экономической деятельности за счет усиления торговой марки, роста публичной репутации компании и репутации внутри бизнес-сообщества, увеличения способности привлекать капитал и торговых партнеров. В развитом цивилизованном обществе, отмечает Кейт Дэвис, утрата доброго имени по причине эгоистического поведения на рынке для компании может оказаться фатальной [21]. Наш отечественный бизнес, очевидно, пока не испытывает объективной необходимости руководствоваться в своей деятельности этическими нормами, поскольку, видимо, не усматривает связи между приверженностью морально-этическим принципам и успешностью деловой активности. Судя по имеющимся историческим свидетельствам, обозначенная проблема отнюдь не нова для России. В правительственном отчете 1846 г. перечисляются общие для торговли в Москве мошеннические действия купцов: обман, подлог и жульничество с аршинами и весами [см. 16, с. 249]. Тем не менее история помнит предпринимателей-мецена-тов К.Т. Солдатенкова, Н.И. Прохорова, П.М. Третьякова, А.А. Бахрушина, А.И. Хлудова, Морозовых и многих других, для которых этические нормы не были просто внешними установлениями и которые умели сочетать индивидуальные интересы с интересами всего общества. В целом следует отметить, что несфор-мированность этических ценностей у современных представителей деловой сферы является отдельной, весьма актуальной проблемой.
Массовое нарушение этических норм в сфере бизнеса таит в себе опасность не только разрушения экономических и социальных связей, дезорганизации, создает серьезные барьеры для экономического развития, но может привести к разрушению всей социально-экономической системы.
В дальнейшем веберовский анализ предпосылок капиталистического развития был поставлен под вопрос историками. Вопреки предположениям Вебера, в странах Юго-Восточной Азии, имеющих принципиально отличную от западной культуру, систему социальной организации, развилась современная рыночная экономика. Этому феномену даются различные объяснения. С точки зрения ряда авторов ускоренному развитию Японии, Китая, Южной Кореи и других стран Азии во многом способствовало не разрушение, а, напротив, максимальное использование исторически сложившейся системы ценностей, отождествляемой обычно с конфуцианской этикой, которая была успешно адаптирована к условиям массового индустриального производства [13; 18]. Однако фиксируемое в последнее время замедление экономического развития в этой части мира, и особенно в Японии, по мнению Е. Ясина, связано с тем, что возможности традиционных ценностей, успешно использованные на первых этапах модернизации, уже исчерпали себя. При вступлении в постиндустриальную эпоху эти страны не смогут удерживать занятые позиции и должны будут либо пожертвовать традиционными ценностями, особенно авторитаризма, иерархии, персонализации всех отношений, либо начнут отставать [18]. Несколько иное объяснение возникновению и развитию рыночной экономики в странах Азии дает С. Хакамада. В частности, одной из причин, по его мнению, «явилось то обстоятельство, что в данных азиатских обществах в большей степени, чем предполагал Вебер, и в большей степени, чем это наблюдалось в арабских обществах Ближнего и Среднего Востока, действовал общественно-психологический механизм самоограничения, не дававший выхода жажде наживы. Причем эта общественная психология была присуща не только тесным межличностным взаимоотношениям, она носила характер общей нормы, выходящей за рамки общины» [16, с. 246].
Несмотря на принципиальные различия в национальных культурах Запада (Западной Европы, Северной Америки), построенных на ценностях индивидуализма, конкуренции, свободы и независимости, и восточноазиатских стран (Японии, Южной Кореи и др.), основанных на
традиционных ценностях социального конформизма, патернализма, доминирования группы под личностью, осуждения антропоцентризма, общественной психологии сдерживания и ограничений, они, очевидно, имеют и нечто общее, обеспечивающее и тем и другим высокий уровень экономического развития, - это отношение к труду как к обязанности, долгу и призванию человека, социальная и производственная дисциплинированность, взаимная ответственность, ориентация на достижения.
Между тем в России также существовал социальный слой с пуританским менталитетом и системой ценностей, схожей с протестантской этикой, — раскольнический этос. Раскольников отличала иная, чем в православии, этика труда, нацеленность на результат, ориентация на «рациональное» ведение хозяйства. Раскольники, не принявшие церковных реформ XVII в. и стоявшие в оппозиции официальной православной церкви, подвергались репрессиям и гонению не только со стороны церкви, но и государства. Элиминированность, изгнанность старообрядцев из русской общинности, их необыкновенное трудолюбие, самодисциплина, строгое соблюдение этических норм и сплоченность, по мнению многих исследователей, послужили причиной их экономического успеха [7; 16]. Именно с раскольничеством современные исследователи связывают продвижение капитализма в царской России, развитие торговли и промышленности в конце XIX века.
Пример раскольников показывает, что в России может существовать, а по мнению С. Хакамады, существовала во все времена, но в несколько иных формах трудовая этика, близкая протестантской, которая и в будущем может сыграть важную роль в становлении цивилизованного рыночного общества в России. Тем не менее хозяйственная этика раскольников не стала основой массового экономического сознания и поведения людей, в отличие от православной, которая внесла решающий и наиболее масштабный вклад в формирование русской культуры, заложив базовые ценности в основу трудовой и деловой культуры россиян. В отличие от протестантской и конфуцианской трудовой этики, православное христианство в своей основе имеет принципиально отличную систему ценностей. В системе православного мировосприятия земная жизнь человека служит лишь подготовительным этапом к жизни истинной - в царствии небесном, поэтому потребности человека в этой жизни минимальны, труд ради личного обогащения не имеет смысла, поскольку с деньгами в царствие небесное
не пускают. Для сравнения: конфуцианство, чуждое метафизическим построениям на тему загробной жизни, видело своей основной задачей совершенствование земной жизни. Если протестантизм объявляет богатство, нажитое трудом, знаком божьего благословения, то в православии причинно-следственная связь труд — богатство не прослеживается, напротив, «трудом праведным - гласит народная пословица, - не наживешь палат каменных». Русское православие не содержит идеи достижения успеха, результата, получаемого посредством кропотливого, систематического труда, и путь к божественной избранности иной, нежели в протестантизме: если «человек усердно молится и вдруг - результат, это означает, что он божий избранник... При отсутствии идеи труда как процесса в образах святых они, тем не менее, характеризуются идеей результата. Точнее
- идеей одномоментного достижения результата посредством чуда» [5, с. 204]. Таким образом, материальное благосостояние человека в русской православной традиции отделяется от его собственной активности и ответственности. Надежда русского человека на чудо, судьбу, удачу или случай находят свое выражение и в специфике атрибутивных процессов: русские чаще, чем представители индивидуалистических культур США и Западной Европы объясняют происходящее в терминах ситуационных факторов, приписывая свои и чужие достижения внешним влияниям, и в тяготении к экстернальности — смещении локуса ответственности за пределы личности [1]. Фатализм русского национального характера обуславливает низкие ранги активно-достижительных ценностей и в современной России. В качестве иллюстрации можно привести результаты опроса крестьян Белгородской области в 2001 г. На вопрос исследователей, стремятся ли респонденты к достижению более высокого уровня жизни и осуществляют ли для этого необходимые усилия, безусловным лидером был ответ: «мечтаем, надеемся, что как-нибудь положение улучшится». Лишь 20% опрошенных проявили мотивацию достижения, стремление за счет дополнительных усилий улучшить свою жизнь [см. 14, с. 291].
Таким образом, можно говорить о существовании двух основных типов этики труда, ключевые различия между которыми пролегают в плоскости значимости и смыслового наполнения ценности труда, результата и материального благополучия в системе ценностей общества. Протестантская этика ориентирует человека на наивысшую результативность в труде, максимально возможный доход, превышающий по-
требление, отношению к труду как самоценности и средству достижения других целей (богатства, профессионализма и т.д.). В основе хозяйственной этики русского православия лежит принцип минимальной достаточности, наименьшего достаточного усилия, позволяющего удовлетворить потребности выживания, а не стремление к накоплению, увеличению собственности, богатства. Труд в православной религиозной традиции сложней отнести к терминальным ценностям; как инструментальная ценность, труд имеет другое, нежели в протестантизме, назначение - не накопление богатства, а искупление первородного греха, совершенствование души. Так, например, Н.Н. Зарубина отмечает, что в российской культуре «. практическая деятельность не представляет собой самостоятельной духовной ценности, а является лишь необходимым элементом или этапом жизни, подчиненной конечным, высшим духовным ценностям» [6, с. 97]. К. Касьянова также считает, что труду в системе ценностей русской культуры отводится явно подчиненное место и его невозможно перевести в другой разряд, не нарушив всей системы.
Российская культура, и производственная культура в частности, очень диверсифицирована, глубока и разнообразна и являет собой результат многократного напластовывания в длительном историческом развитии ценностей и трудовых традиций Древней Руси, дореволюционной российской культуры, элементов советского и постсоветского периода истории.
С нашей точки зрения, проблемы реализации социально-экономических реформ во многом связаны с тем, что Россия, ориентируясь либо на западную модель экономического развития, либо выбирая в качестве эталона восточный (в частности, японский) путь развития, в то же самое время имеет самобытную систему ценностей, не вписывающуюся ни в западный, ни в восточный варианты. Несмотря на значительные трансформационные процессы, явно отмечаемые сдвиги в сторону либеральных ценностей, российская культура продолжает сохранять в своей основе традиционную систему ценностных доминант, близких, но далеко не идентичных восточным. Несмотря на большое сходство России с другими коллективистическими культурами, основные отличия пролегают в плане репрезентированности и значимости в ценностной структуре российских работников таких образований, как «работоцентричность», понимаемая как степень важности, которую индивид придает работе в своей жизни в любой момент времени, самоорганизация, самодисци-
плина и самоограничение. Узкое место трудовой этики российского работника состоит не в том, что он вовсе не способен к интенсивному труду, а в том, что работа не представляет для него, как, например, для японского работника, высокой личностной значимости; в том, что в полную меру сил он считает необходимым работать только в экстраординарных ситуациях; в его непривычке к планомерному, размеренному, постоянному труду. Натиск, быстрота и налет, считал И.П. Павлов, являются нашими рекомендующими чертами, а не сосредоточенность, кропотливость и усидчивость, которые для нас плохо вяжутся с представлениями о даровитости и талантливости [12]. Трудности современного российского общества во многом объясняются недостатком социально-психологических ограничений, неустойчивостью этических ценностей, дефицитом менталитета «работоцен-тричности», достижительности и соблюдения норм закона.
Среди особенностей ценностной структуры современных менеджеров и предпринимателей, пожалуй, стоит выделить существенное расхождение между так называемыми ценностями долженствования, т.е. теми ценностями, которые диктует рыночный курс развития и которые, судя по данным нашего и других исследований, осознаются представителями деловой сферы как наиболее соответствующие современному контексту развития бизнеса, но остающиеся пока внешними, потенциальными ценностями, и такими не всегда осознаваемыми глубинными ценностями, лежащими в основе ценностной системы, как превалирование ценности отношений над результативными ценностями, невысокая значимость ценностей, связанных с морально-этическими аспектами жизнедеятельности, социальной ответственности.
Как справедливо отмечают ряд исследователей (А.Г. Здравомыслов, Г.Г. Дилигенский, П.С. Гуревич и др.), скачок в новое общество становится возможным не тогда, когда возникают новые идеи, а когда вызревают новые ценности. Ценности - образование достаточно инертное, малоподвижное, поэтому на трансформацию ценностной системы, формирование новых ценностей можно рассчитывать лишь в сравнительно длительной перспективе.
Список литературы и примечания
1. Белинская Е.П., Тихомандрицкая О.А. Социальная психология личности. - М.: Аспект Пресс, 2001.
2. Вебер М. Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990.
3. Гудков Л., Дубин Б. Все едино, российскому обществу жить стало хуже, жить стало скучнее // Итоги. 23 января. 2001.
4. Душатский Л.Е. Ценностно-мотивационные доминанты российских предпринимателей // Социологические исследования. — 1999. — № 7.
5. Жижко Е.В. Российская трудовая этика в социально-психологическом контексте экономической реформы // Российское общество на рубеже веков: штрихи к портрету /Отв. ред. Бутенко И.А. - М.: МОНФ, 2000.
6. Зарубина Н.Н. О социокультурной самобытности России как предпосылке ее модернизации // Модернизация и национальная культура. — М., 1995.
7. Зарубина Н.Н. Модернизационный вызов современности и российские альтернативы. Материалы круглого стола // Мир России. -2001. - Т. 10, № 4. - С. 31-34.
8. Захаров Н.Л. Воровство и льготы в структуре трудового поведения // Социологические исследования. - 2001. - С. 67-72.
9. Захаров Н.Л. Специфика социальной системы России. - Ижевск, Изд-во УдГУ, 2000.
10. Кочетков В. В. Социологический анализ межкультурных различий: автореф. дисс... доктора социол. наук: 22.00.06 - Саратов, 2000.
11. Миронов Б.Н. Отношение к труду в дореволюционной России // Социологические исследования. - 2001. - № 10. - С. 99-108.
12. Павлов И. О русском уме. - Литературная газета. - 1991. - № 30.
13. Сакаия Т. Что такое Япония? - М.: Партнер Ко Лтд, 1992.
14. Стефаненко Т.Г. О русской ментальности: константы и трансформация / Т.Г. Стефаненко // Социальные трансформации в России: теории, практики, сравнительный анализ / А.Н. Богаевская [и др.]. Под ред. В.А. Ядова.
- М.:Флинта: МПСИ, 2005.
15. Сусоколов А.А. Русский этнос в ХХ в.: этапы кризиса экстенсивной культуры (гипотезы этноэкологической модели) //Мир России. -1994. - Т. 3. № 2. - С. 3-53.
16. Хакамада С. «Базарный» и раскольнический этосы России // Менеджмент: Век XX - век XXI: Сборник статей / Под ред. О.С. Ви-ханского, А.И. Наумова; сост. И.А. Петровская. - М.: Экономиста, 2004. - С. 241258.
17. Шумпетер Й. Теория экономического развития. - М.: Прогресс, 1982.
18. Ясин Е. Модернизация экономики и система ценностей // Вопросы экономики. - 2003. -№ 4. - С. 4-36.
19. Foster G. The Anatomy of Envy // Current Anthropology. 1972. Vol. 13, № 2.
20. Friedman M. Capitalism and Freedoom. -Chicago, 1966. - P. 133.
21. Keith Davis. The Meaning and Scope of social Responsibility in Contemporary Management. - Prentice Hall, 1984.
VALUE DETERMINANTS OF THE RUSSIAN WORK AND BUSINESS CULTURE
N. Yu. Zelenova
Historical roots of the Russian labor and business culture as well as the factors that influenced its formation are concerned in the article. By means of comparative analysis of their values and labor traditions, the author seeks to identify similarities and differences between Oriental, Western and Russian cultures and explain the problems of organizational reforms in Russia.
