Русская трудовая и управленческая культура: опыт исследования в контексте перспектив экономического развития

Карачаровский Владимир Владимирович; Шкаратан Овсей Ирмович

России. 2002. № 1

Русская трудовая и управленческая

культура

Опыт исследования в контексте перспектив экономического развития‘

О.И. ШКАРАТАН, В.В. КАРАЧАРОВСКИМ

Немцы выигрывают все сражения, кроме

последнего; русские же

напротив, все

проигрывают,— кроме последнего. Эту черту признает мир и восхищается ею, пусть бы он презирал все другие, — способность упереться на последнем рубеже и от него начать по-другому. Эта черта, пожалуй, устрашительнее для недругов нашей Свободы, пытающихся нас загнать обратно, откуда мы сумели вырваться. Может быть, мы им проиграем все бои. Кроме последнего.

Георгий Владимов

Работа состоит из трех основных частей. В первой рассматривается вопрос о перспективном типе человеческих ресурсов в условиях глобальной/информационной экономики. Вторая часть посвящена анализу литературных источников, содержащих концептуальные подходы и фактические данные о тех особенностях цивилизационного развития, которые контекстуально помогают понять национальную специфику человеческих ресурсов России, инварианты русской трудовой и управленческой культуры. Третью часть образует обзор данных о качестве человеческих ресурсов современной России и методов проводившихся исследований.

I. Новейшее международное разделение труда и национальные культуры

Основными факторами возникновения и развития перспективных сегментов национальной экономики являются участие в новейшем международном раз-

Стпатьи данного раздела могут быть использованы в качестве учебных материалов к кур-сам «Глобализация», «Экономическая социология», «Россиеведение».

* Работа выполнена в рамках проекта «Исследование и создание модели трудовой и управленческой культуры рабочей силы в России в период внедрения высоких технологий». НИР № 1.1.01 по заданию Министерства образования РФ.

О .И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

делении труда и инкорпорация России в глобальную экономику. Наша страна просто не сможет выжить без связи с мировой системой циркуляции капиталов, товаров и технологий. Важнейшим фактором такой направленности структурной перестройки экономики является внедрение новых производственных и организационных технологий, применение достижений постиндустриальной стадии развития в производственной и повседневной жизни.

Особо стоит вопрос о развитии производства на базе информационных технологий. По мнению одного из самых авторитетных социальных мыслителей нашего времени М. Кастельса, эти технологии являются не просто инструментом для применения, но также процессами для развития, в силу чего в какой-

то мере исчезает различие между пользователями и создателями. Таким обра

зом, пользователи могут держать под контролем технологию, как, например, в случае с Интернетом. Впервые в истории человеческая мысль прямо является производительной силой, а не просто элементом производственной системы [Кастельс 20006].

Принципиальное отличие информационно-технологической революции по сравнению с ее историческими предшественниками состоит в том, что если прежние технологические революции надолго оставались на ограниченной территории, то новые информационные технологии почти мгновенно охватывают пространство всей планеты. Это означает «немедленное применение к своему собственному развитию технологий, которые она (технологическая революция

О.Ш., В.К.) создает, связывая мир через информационную технологию» [Кастельс 20006, с. 53]. При этом, как показали М. Кастельс и другие авторы, в мире существуют значительные области, не включенные в современную технологическую систему. Различное время доступа к технологической силе для людей, стран и регионов является критическим источником неравенства в современном мире. Своеобразная вершина в этом процессе — угроза исключения целых национальных и даже континентальных экономик из мировой информа-

ционной системы, а соответственно

из мировой системы разделения труда

В этом контексте стоит вопрос и о будущем России.

Сравнение России с США, Испанией и Польшей по некоторым базовым индикаторам состояния информационных технологий, стандартизированным

в рамках проведенного в 1997 г. компаниями «Hewlett Packard» и «Novell» для Всемирного экономического форума проекта «Карта сетевого общества», показало значительное отставание России, особенно по ключевой технологической

инфраструктуре информационной эпохи

телекоммуникациям. К тому же,

распространение и использование информационных технологий у нас в стране возрастают более низкими темпами, чем в остальном индустриальном мире. Что же касается электронной промышленности, то здесь отставание стало просто катастрофическим. При этом все авторы отмечают, что это отставание находится в полном противоречии с национальным научным и образовательным уровнем [Campbell 1995; Кастельс, Киселева 2000]. Здесь мы не рассматриваем факторы этого отставания за исключением одного из потенциально вероятных. В нашу задачу входит проверка направленности воздействия такого фактора, как национальная культура, на структурную перестройку экономики России, т. е. освое-

ние информационных технологий и инкорпорацию в процесс глобализации.

Русская трудовая и управленческая культура

5

Пока не существует показателя, по которому наукоемкие технологии можно отделить от традиционных видов производств. Доля занятых квалифицированным трудом может быть значительна как в отраслях, производящих новые технологии, так и в отраслях, их потребляющих. Обычно высокие технологии оп-

ределяют как охватывающие следующий набор отраслей: производство по

лупроводников, компьютеров, телекоммуникации, космос, программное обес

печение, биотехнология и т. д. Для перспективы включения разных стран и

народов в мир наукоемкого производства имеет значение разделение труда внутри самих отраслей, относимых к «высоким технологиям». Из-за разных требова-

нии, предъявляемых к отдельным этапам производственного процесса, воз

можно его пространственное расчленение и кооперация даже во всемирном

масштабе.

Так, американские фирмы предпочитают размещать производства первой стадии — НИОКР (высококвалифицированный умственный труд и опытное

производство) — у себя дома, в США; второй стадии — производство элемен

тов, требующих квалифицированного ручного труда, — в регионах, отличаю

щихся высоким качеством технической культуры и долгой традицией квалифи

цированного индустриального труда (например, в Шотландии); третьей стадии

производственного цикла, требующего рутинной, трудоемкой, малоквали-

фицированной работы (сборка, изготовление элементов для электронных изделий и т. д.), — в таких странах, как Гонконг, Филиппины, Индонезия.

Можно считать доказанным, что ныне деление мира пролегает в первую

очередь не между странами с развитой технологией и странами неквалифици

рованной сборки, а между странами, интегрированными в информационную

экономику и исключенными из нее (не имеющими минимальных условий для внедрения современных технологий). «Новое экономическое разделение труда»

1970-х гг. исходило из низких издержек производства, что давало преимущества при размещении капиталовложений. Сейчас имеет большее значение само проникновение ведущих компаний на рынки страны, для чего необходимо улучшение технической инфраструктуры, особое качество технического труда, общий уровень образования населения и развитие средств сообщения. Поэтому

преимуществом в международном разделении труда пользуются страны, имеющие

низкую стоимость квалифицированного, в том числе и инженерного труда.

Таким образом, можно сделать вывод, что для дальнейшего развития стран

и регионов (включая Россию), огромное значение имеет учет и правильное использование человеческих ресурсов, и особенно их инновационного потенциала, и на этой основе — формирование производственно-отраслевой структуры с перспективой включения в новую глобальную экономику в сегменте информационных технологий.

Закономерен вопрос — разве Россия до настоящего времени не участвовала в международном разделении труда? Конечно, участвовала, но в самой примитивной форме — обмена товарами. Причем, в товарообмене России с други-

ми странами доминировал и продолжает доминировать экспорт сырья и им

порт готовой продукции (исключение составляет лишь торговля оружием, в

которой Россия и поныне занимает одно из ведущих мест в мире). В настоящее

же время международное разделение труда в виде торговли конечной продукцией на зарубежных рынках уступает место другой его форме — кооперации

6

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

между поставщиками промежуточной продукции, представляющими предприятия обрабатывающей промышленности различных стран. В развитых странах доля подобных предприятий в совокупном производстве обрабатывающих отраслей уже давно колеблется от 1/3 до 1/2 [Безной, Панкин, Словинский и др. 1991, с. 73].

Такое разделение труда имеет два важных следствия: интенсивный обмен

современными производственными и организационными технологиями и рост зарубежных инвестиций в экономику реципиента. Оба этих фактора непосредственным образом связаны с проблематикой данной работы. Инвестиции в зарубежную экономику определяются, в первую очередь, теми выгодами, которые получает предприниматель, используя дешевую, но приемлемую по качеству зарубежную рабочую силу, выгодами, которые должны превышать первоначальные вложения капитала и издержки на транспортировку сырья и продукции. Важную роль в принятии решений об инвестициях подобного рода играют наличие и качество организации свободных экономических зон, политическая ситуация в стране-реципиенте, особенности национальной правовой

системы, включая законодательные акты, регулирующие отношения на рынке труда, продолжительность рабочей недели и т. д. В этот список одним из суще-

ственных элементов включаются качественные характеристики рабочей силы

страны-реципиента.

Измерение качества рабочей силы имеет ряд общих, универсальных для всех стран параметров [Супян 1990] (привычный уровень оплаты труда, общий уровень культуры и образования), а также целый набор ее национально-спе-

цифических черт, которые с трудом поддаются измерению*. Общие качества рабочей силы определить достаточно просто: необходимо лишь проштудиро-

вать несколько статистических справочников потенциальной страны-реципиента инвестиций. Например, легко установить, что приемлемая заработная плата российского рабочего и инженера значительно, в несколько раз, ниже, чем требования западных специалистов аналогичного профиля и квалификации. По уровню общей культуры и образования российский работник вполне сопоставим с западным. Здесь, в частности, сказывается влияние многопоколенной

«школы» промышленного производства, которая, согласно выводам ряда ученых, послужила важнейшим фактором формирования современного человека. Гораздо труднее выявить национально-специфические особенности рабочей силы. Для этого необходимы специальные исследования.

Современные технологии обладают одним важным свойством — они существенно повышают роль человека в производственном процессе. «В наши дни, пишет японский исследователь М. Моритани, — механическая цивилизация переживает глубокий переворот: приобретая “мозг” (компьютер — О.Ш., В.К.), она начинает испытывать сильное воздействие культурной среды» [Моритани 1986, с. 47]. Роль человека в современном производственном процессе уве-

личивается за счет гигантского усиления значения творческого, наукоемкого и информационно-емкого труда. Возрастает масштаб издержек в результате

неправильных действий работника; на порядки увеличивается «цена ошибки».

* Пожалуй, самым удачным и общепризнанным опытом измерения национальнокультурных параметров рабочей силы является исследование Хофштеда [Hofstede 1980]; см. также [Merritt 2000; Murphy 1999; Ulijn 2000; Veiga 2000] и др. публикации.

Русская трудовая и управленческая культура

Характерно и одно из практических следствий этой новейшей ситуации.

Производство в развитых экономиках опирается на образованных людей в возрасте 25—40 лет. Даже в этих странах остаются практически ненужными до трети и более человеческих ресурсов. Последствиями этой ускоряющейся тенденции, скорее всего, станет не массовая безработица, а предельная гибкость,

подвижность работы, индивидуализация труда, наконец, высокосегментиро

ванная социальная структура рынка труда [Кастельс 20006].

Возникает вопрос о ключевых личностных качествах работников в информационной экономике, качествах, которые не были массово востребованы в индустриальном производстве. Адекватный этому производству менеджмент рассматривал рабочую силу как любой другой вид ресурсов производства, поскольку индивидуальные, в том числе этнокультурные особенности работни-

ков лишь в незначительной мере могли влиять на производственный процесс. Подобный тип управления начинает давать сбои, причем не только в информа-

ционном секторе экономики, но

по закону соединяющихся сосудов

во

всей экономике (в силу единства общества как социокультурной системы) [Лапин

2000]. Выясняется, что по многим параметрам подготовленный, квалифицированный, развитый работник на одних рабочих местах, при определенном типе организации производства показывает худшие результаты, а в других производствах, при ином типе организации труда — наивысшие. Объяснение этому феномену простое — в информационно-емких технологиях принципиально меняется роль человека в производственном процессе.

На основе литературных источников [Кастельс 2000а; Моисеев 1998; Пере-пелкин 1994; Урманов 2000; Люк 2000 и др.] и зондажных исследований, проведенных нами в начале 1990-х гг. (об этом — ниже), можно предложить следую-

щий перечень качеств

характеристик:

готовность и подготовленность к постоянной инновационной деятельности; подготовленность к обработке и оценке информации как постоянной со-

ставляющей трудовой деятельности;

умение действовать в экстремальных ситуациях, принимать нестандартные решения, анализировать возникающие проблемы;

ч

готовность и подготовленность к сочетанию личных и групповых интересов,

установлению контакта внутри своей группы и с другими коллективами; инициативность, предприимчивость;

включенность в систему непрерывного образования и повышения квали фикации;

сочетание технической и гуманитарной культуры; профессиональная, квалификационная, территориальная подвижность

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Таким образом, структура занятости и, соответственно, методы менедж

мента претерпевают революционные изменения при переходе к новым инфор

мационным технологиям. При этом следует принять во внимание, что развитие глобальной экономики не погашает а, напротив, усиливает культурное и институциональное разнообразие наций/обществ, стимулируя в то же время их взаимозависимость.

Это демонстрирует анализ существенных различий наиболее продвинутых

стран («большой семерки»), где можно выделить две доминирующих модели информационной экономики. Первая — «модель экономики услуг» представле-

I

8

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

на США, Великобританией и Канадой; вторая — «модель индустриального производства» — Японией и Германией. Франция в этой классификации занимает промежуточное положение, склонясь к первой модели. Италия же формирует,

видимо, некую третью модель, основанную «на сетях мелких и средних фирм,

приспособленных к меняющимся условиям глобальной экономики, и [где

О.Ш., В.К.] готовится почва для своеобразного перехода от протоиндустриализма к протоинформационализму» [Кастельс 20006, с. 222—225]. Западные авторы предлагают и другие классификации [Лэйн 2000], из которых во всех случаях следует один и тот же вывод — о разнообразии моделей современной экономики в

наиболее развитых странах мира. Тем более нелепыми выглядят многолетние уси

лия радикал-либералов вогнать Россию в американскую модель развития.

Из сказанного выше следует важный вывод, предопределяющий идейный замы

сел нашего исследования. Все прежние (из индустриальной эпохи) оценки качеств работников, ранжировка национальных рабочих сил/человеческих ресурсов по их эффективности-результативности, оценивание успешных методов менеджмента во многом начинают представлять не практический, а лишь исторический интерес.

И здесь-то обостряется вопрос о востребованности качеств русских работников

и русских традиций менеджмента в глобальной/информационной экономике

Успешная передача и освоение новых технологий непосредственно зависят

от культурных особенностей работников страны-реципиента, от существую

щей здесь культуры труда и управленческой культуры. Следует иметь в виду, что культура труда и образованность тесно взаимосвязаны друг с другом, но это отнюдь не идентичные понятия. Уровень образованности можно поднять при

соответствующих затратах за непродолжительный период времени, тогда как

культура труда формируется национальным историческим развитием и традициями, поэтому на ее изменение можно рассчитывать лишь в сравнительно длительной перспективе [Санто 1990, с. 190].

Итак, особую роль в формировании трудового потенциала, особенно его инновационной составляющей, играет национальная культура, формирующая устойчивые поведенческие стереотипы работника. Сейчас во всем мире распростра-

нены прикладные социолого-антропологические исследования этнических осо

бенностей рабочей силы. Транснациональные корпорации за последние десяти

9

летия при организации производств обязательно привлекают данные об этнокультурных особенностях будущих работников. Из отдельных черточек и характеристик специалисты синтезируют обобщенные портреты «типичного работника»: японца, китайца, мусульманина и т. д. В соответствии с этими данными и планируется вывоз капитала, проектируется система трудовых стимулов, конструируется оптимальная отраслевая структура. Русские также отличаются своими культурными особенностями, что, впрочем, раньше в управлении производством не учитывалось. Вместе с тем уже первые исследования показали, что их использование, опора на эти различия может иметь важное экономическое

значение

*

В связи с этим получили распространение сравнительные международные

исследования относительно готовности и пригодности разнообразных нацио

нальных контингентов рабочей силы к применению в тех или иных произвол

*

См. [НТР 1987; Перепелкин, Шкаратан 1988]. К сожалению позднее эти исследова

ния были прерваны.

Русская трудовая и управленческая культура

9

ствах. Можно выделить два наиболее отчетливо прослеживающихся направления этих работ. Первое в русле постэволюционистских идей изучает процесс формирования человека современного типа, противопоставляя его традицион-

ному типу. Одним из лидеров этого направления является американский соци

олог и антрополог А. Инкелес. Этот ученый в течение десятилетий руководил исследовательской программой, изучавшей процессы модернизации (имеется

виду процесс индустриализации вместе с соответствующими ему изменения

ми в социальной сфере, культуре и психологии населения) в различных странах Европы, Азии, Африки и Америки. В ходе этого исследования были выявлены и эмпирически верифицированы характерные черты современного и традиционного человека, высказаны гипотезы о факторах модернизации [Inkeles, Smith 1982; Inkeles 1978; Inkeles, Diamond 1980].

Представители другого исследовательского направления, изучая этнокуль

турные различия между народами как нечто данное и в обозримом промежутке времени неизменное, анализируют влияние этой специфики на функционирование современных предприятий и организаций. Цель этой группы ученых облегчить межнациональную .(межкультурную) передачу технологий, управленческих навыков и кадров, уменьшить «потери», вызванные различиями в культуре страны-донора и страны-реципиента. Среди представителей этого на-

правления, пожалуй, наиболее известен нидерландский ученый Дж. Хофстед.

Им было проведено крупномасштабное исследование этнокультурных особенностей организации в нескольких десятках стран [Hofstede 1980; Гаськов 1988; Salk 2000; Laura, Spence 2000 и др.].

Самостоятельное значение имеет фактический материал, собранный зарубежными авторами, принципы его отбора и методы изучения. Анализ литературы позволил выяснить, что в западной науке собираются данные преимуще-

ственно об этнокультурном своеобразии трудового поведения промышленных рабочих развивающихся стран, при этом особое внимание уделяется тем из них, в экономику которых сделаны крупные инвестиции транснациональными корпорациями. Кроме того, изучается трудовая деятельность представителей национальных меньшинств, преимущественно мигрантов, в развитых капиталистических странах.

Изученная зарубежная литература и обзоры отечественных авторов позволяют выявить те компоненты культуры этноса (связанные преимущественно с традиционной этнической культурой), которые в той или иной степени воз-

/А

ействуют на трудовую деятельность в современном производстве, на меру и структуру ее эффективности (т. е. на качество продукции, готовность к нововведениям, стабильность и текучесть кадров, удовлетворенность трудом и т. д.). К ним относятся:

система общих ценностей культуры;

традиционные ценности и нормы трудовой деятельности и связанная с ними структура мотивов трудовой деятельности;

иерархическая модель престижности профессий и участия в профессиональных занятиях;

характер профессионально-статусных и образовательных притязаний; принятое в культуре распределение ролевых функций, закрепленных за половыми, возрастными и другими группами населения.

10

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

Среди всех элементов национальной культуры на деятельность человека в современном промышленном производстве в наибольшей степени влияют исторически сформировавшаяся система ценностей данного общества, социальные нормативы и трудовые традиции.

Система ценностей — это универсальная мотивационная структура, имеющая лишь определенный национально-культурный колорит. Как известно, впервые вопрос о воздействии на производственное поведение системы ценностей был исследован Максом Вебером. Он вычленял в мировых религиях этнический компонент, т. е. «коренящиеся в психологических и прагматических религиозных связях практические импульсы к действию» [Вебер 1994, с. 43]. Вебер

показал, что «важные для хозяйственной этики черты религий интересуют нас с определенной точки зрения, а именно по их отношению к экономическому рационализму, причем, поскольку и это понятие не однозначно, экономическому рационализму, который стал господствовать на Западе с XVI и XVII вв. в качестве компонента укоренившейся там буржуазной рационализации жизни» [Вебер 1994, с. 65—66; Вебер 1990]. Это явление М. Вебер и именовал «протестан-

тской этикой» и оценил как один из факторов становления эффективной капи

талистическои экономики.

По его мнению, центральное для протестантского мировоззрения понятие «призвание» дает оценку рационально поставленному капиталистическому предпринимательству как богоугодному делу. Идеал протестантизма — «кредитос-

пособный добропорядочный человек, долг которого рассматривать приумно

жение своего капитала как самоцель». Что касается рабочих, то «призвание» елает их приверженными идее «долга по отношению к труду», восприятию

труда как самоцели, оцениванию «своего заработка с трезвым самообладанием

и умеренностью» — и все это в надежде на загробное воздаяние [ Вебер 1990, с. 73, 83]. И у работодателей, и у наемных работников ценности протестантской

этики формируют мотив достижения (добиться наивысших результатов в своей

деятельности), чувство самостоятельности и личной ответственности.

Как справедливо отметил М. Кастельс, классическое эссе Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» и поныне остается методологичес-

ким краеугольным камнем осмысления сущности культурно-институциональных трансформаций, которые в истории возвещают новую парадигму любой экономической организации. Правда, веберовский анализ корней капиталистического развития впоследствии был поставлен под вопрос историками, которые справедливо указывали на альтернативные исторические формы, по, держивавшие капитализм столь же эффективно, как англосаксонская культура, хотя и в иных институциональных формах [Кастельс 20006, с. 194].

Сходный комплекс ценностей зафиксирован и в буддистско-синтоистской Японии, и в конфуцианском Китае. Наиболее полно изучен феномен «японского чуда». Ведущие аналитики пришли к однозначному выводу, что немалую,

если не определяющую роль в ускоренном развитии послевоенной Японии сыграло квалифицированное руководство, учитывавшее в числе прочего и на-

циональные особенности японского работника. Так, проводя экономические

реформы (после II мировой войны), японские элиты не стали уничтожать от личавшуюся высокой солидарностью общину — архаистскую коллективисте кую структуру, а, напротив, использовали ее как канал реализации целей го

Русская трудовая и управленческая культура

11

сударства. Ведь община могла ответить на задачу либерализации экономики луч

ше, чем еще не сформировавшийся индивид и еще не сложившееся гражданское общество [Китахара 1996; Сакаия 1992; Пронников, Ладанов 1983]. Обычно указывают на преемственность миниатюрных изделий современной японской

электронной промышленности по отношению к традиционному для страны искусству миниатюризации (вспомним знаменитые «бонсай» и «нэцке» — ми-

ниатюрные деревья и статуэтки). Вот этот кропотливый труд, столетиями создававший изысканные шедевры, живет теперь в высокоточных промышленных изделиях.

Конечно, модернизация общества и экономики в Японии была следствием долгого и кропотливого изучения западного (а по ряду направлений и россий-

ского) опыта. Но мировое значение японских преобразований в том, что у них старые ценности явились источником институтов современности. Соединение

культурной традиции с достижениями индустриального мира привело к тому, что Япония стала первой древней цивилизованной страной, осуществившей

скачок в современность [Емельянов 1999, с. 394

395].

Наиболее эффективными для современных обществ оказались системы цен ностей, связанные с протестантской, буддистско-синтоистской и конфуциан

ской этиками, т. е. со специфическим отношением к труду как к обязанности,

долгу и призванию человека. И хотя эти этические нормы были выработаны рядом западноевропейских и восточно-азиатских обществ, работы социологов,

социальных психологов, специалистов по менеджменту показывают, что и в

обществах с иной культурной традицией возможно целенаправленное формирование соответствующих ценностно-мотивационных структур [McClelland, Winter

1960; Рих 1996; Коваль 19946; Коваль 1993; Коваль 1994а; Льюис 1999; Колесникова, Перекрестов 2000].

Этот процесс предполагает адаптацию работника к производству, причем

существуют многие примеры успешной адаптации такого рода. Так, в литерату ре описывался опыт одной американской компании, разместившей свои предприятия в США, Канаде и Мексике [Shaiken, Herzenberg 1987]. За 18 месяцев работы мексиканское предприятие достигло 75 % производительности труда от американского при качестве производимых моторов, среднем между канадским (более низким) и американским. Авторы объясняют эти достижения тремя факторами:

. работники в Мексике хотя и неопытны, но хорошо образованы и отлича-

ются высокой мотивацией;

здесь были созданы и успешно функционировали бригадная организация

труда и группы контроля качества;

менеджеры и инженеры со всего мира вели наблюдение за процессом про

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

изводства.

Значительно более устойчивы и специфичны социальные нормы каждого

народа. Именно они и на современных предприятиях во многом опосредуют

«безличные» отношения типа «работник—работник», «управленец—работник». Достаточно устойчивым элементом национальной культуры являются трудо-

вые традиции: привычные для людей характер, интенсивность, режим труда, приемы, умения и навыки, усвоенные через семейное и общественное воспитание. Вся система традиционного воспитания ориентирована на основные в

12

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

данном регионе виды деятельности. Современное производство вынуждено адап тироваться к ним, причем эта вынужденная «уступка» дает иногда неожидан

ный и высокий результат.

Современная экономическая мысль не осталась безучастной к новой роли человека в производственном процессе. Все чаще национально-специфические черты рабочей силы рассматриваются экономистами как один из важнейших

производственных ресурсов в классической модели соотношения спроса и пре,

ложения на факторы производства (такие, как избыток или недостаток квалифицированной рабочей силы, цены на сырье и энергоресурсы и т. д.) [The Political Economy 1987; Porter 1990; Post-Fordism 1994; Льюис 1999; Мясникова 2000; Фальцман 2000]. При рассмотрении новых стратегий перестройки деловых организаций в процессе перехода капитализма от индустриализма к информа-ционализму (1980—2000-е гг.) многие авторы отмечают первостепенное значение новых методов менеджмента, родившихся на японских фирмах в контексте японской национальной культуры. Это же относится к эффективным результатам деятельности китайской организации бизнеса, основанной на семейных

фирмах и кроссекторных деловых сетях, часто контролируемых одной семьей

[Кастелъс 20006; Castells 1998, р. 206—309].

Другими словами, по мнению авторитетных специалистов, в современной глобальной экономике новейшее международное разделение труда тесно взаимодействует с национальным разнообразием организационных форм и трудо-

вого поведения, имеющих различное институционально-культурное происхож

дение. Развитие национальной экономико-отраслевой структуры, инкорпорированной в глобальную экономику, предполагает учет и использование этнокультурных особенностей человеческих ресурсов, особенно их инновационного потенциала. При этом все прежние (из индустриальной эпохи) критерии отбора перспективных типов работников и менеджеров во многом лишаются прак-

тического значения. Редкостное исключение составляет Россия, которая деся

тилетиями, если уже не столетиями упорно примеряет чужеземные «одежки» менеджмента, без желания отделить универсальные черты организации экономики от ее институционально-культурной специфики. В этой связи для национальной экономики России обостряется вопрос о развитии преимуществ и во-

стребованности качеств русских работников и русских традиций менеджмента

на глобальном уровне.

Далее в статье рассмотрены отечественные и зарубежные исследования рус

ской национальной культуры, которые позволяют реконструировать ее «эконо мический контекст». Мы разделили эти работы на два типа. К первому мы от

несли исследования, основанные преимущественно на макроподходе к объяс нению русской этнокультурной специфики в сферах труда и управления. В оте

чественной и зарубежной мысли этот подход основательно развит такими изве стными учеными как Н. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби, Л. Гумилев и др Второй тип работ содержит анализ материалов конкретных экономико-антро

пологических и социологических исследований о проявлениях русской этно культурной специфики в повседневной хозяйственной, социальной и духов ной практике.

Русская трудовая и управленческая культура

13

II. Характер и истоки русской трудовой и управленческой культуры. Макроанализ

В этом разделе мы рассматриваем факторы, определившие формирование в длительном историческом процессе специфических черт русской трудовой и управленческой культуры. Авторы концепций и более частных суждений, как правило, оценивали свой подход в качестве необходимого и достаточного обоснования и объяснения цивилизационной индивидуальности русской культуры и вытекающей отсюда своеобычности и истории и современного состояния Рос-

сии. Представляется, что каждая из значимых и научно фундированных кон

цепций является обоснованием и раскрытием одного из факторов формирова

ния современной российской цивилизации. Обобщая концептуальные подхо ды, сложившиеся в литературе, мы выделили следующие факторы: цивилиза ционно-экономический, геоклиматический, этноэкологический, этноконфес

О

сиональныи.

Цивилизационно

эконом ически и

и

актор

Здесь необходимо начать с рассмотрения более общей проблемы, имеющей многопоколенную традицию обсуждения: а имеет ли место вообще национальная (этнокультурная) специфика как фактор экономического развития, фактор

эффективности трудовой деятельности.

Этот вопрос скрытно присутствовал во всех дискуссиях, шедших с конца 1980-х гг., относительно путей развития России. Среди сторонников либерального выбора преобладала убежденность в том, что никакая национальная специфика, никакие цивилизационные характеристики не имеют значения при определении экономической стратегии. В качестве героев, прежде всего, фигурировали две личности — британский премьер-министр М. Тэтчер и чилийский диктатор генерал А. Пиночет. Пожалуй, многие из наших либералов были в большей мере тэтчеристами, чем самые отъявленные поклонники блистательной британской леди у нее на родине. В то же время сторонники учета цивилизационного своеобразия оказались в основном сосредоточены в рядах оппонентов рыночных реформ, сторонников сохранения провалившейся плановой экономики. В экономической российской политике восторжествовал дух чистейшего универсализма. Внерыночные институциональные факторы экономического роста игнорировались. Были отброшены результаты исследований по сравнительной социологии цивилизаций, сравнительному менеджменту, современной институциональной экономической теории. Хотя печальный опыт 1990-х гг., казалось бы, является убедительным свидетельством правоты сторонников рационального сочетания универсализма и партикуляризма, обсуждения этой болезненной проблемы не завершены и поныне.

качестве примера приведем высказывания участников дискуссии 2000

2001 гг. «Экономика — язык — культура» на страницах журнала «Общественные

науки и современность».

Так, А.В. Кива пишет: «О чем говорит мировой опыт? Архетипы народа, национальная культура, характер религии и т. д. на деле не играют принципи-

ально важной роли в экономическом прогрессе страны. Об этом свидетельству

ет потрясающий прогресс стран, сильно отличающихся между собой по этим

14

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

характеристикам, таких, например, как США, Германия, Япония, Китай,

“новые индустриальные страны”

и др. Даже ислам, в догматах которого

*

ей

ствительно есть немало того, что, казалось бы, должно стоять на пути развития бизнеса, не помешал быстрому экономическому прогрессу целого ряда исламских стран».

Казалось бы, уважаемый профессор — чистейший универсалист. Однако чуть дальше в той же статье он отмечает: «При этом, скажем, в Японии совсем по-иному, нежели в США, решались проблемы экономического развития. Там делалась ставка на коллективизм, солидарность, патриотизм, на достижение консенсуса по жизненно важным для нации вопросам, в то время как в США на индивидуализм, на решение любых вопросов в парадигме “большинство

меньшинство”. Иначе говоря, добиваются завидных успехов в своем разви

тии страны с традициями как индивидуализма, так и коллективизма». Другими

на

словами, хотел того автор или нет, он в очередной раз отметил главное общем для всего человечества пути к современной высокоразвитой экономике, среди инструментов по достижению цели важное значение имеет органичное использование специфических культурных традиций в труде и управлении [Киеа

2001, с. 46].

Инициатор дискуссии на страницах журнала «Общественные науки и современность» В.А. Найшуль, напротив, стремится найти опору рыночным и демократическим преобразованиям в глубинных пластах отечественной культу-

ры. Он считает: «Среди уроков последнего десятилетия, по-моему, один из

важнейших заключается в том, что между экономическими достижениями страны и ее культурой существует явственная взаимосвязь. Вообще-то экономисты-культурологи проблемами этой взаимосвязи занимаются давно, но как раз сейчас появилось много новых данных, иллюстрирующих процессы взаимовлияния культуры и экономики, позволяющих по-новому взглянуть на них». В этой связи Найшуль приводит следующий пример: «На рубеже 1980-х и 1990-х годов в целом ряде государств началось постсоциалистическое реформирование, и сегодня мы видим, что есть большие различия в этом процессе в западно- и восточно-христианских странах. Если западнохристианские общества (причем как протестантские, так и католические) более или менее успешно преобразуют свою экономику, то общества восточнохристианские оказались в положении неудачников, и это наблюдение отнюдь не замыкается границами СНГ. Вспомним и Болгарию, и Румынию, и то, что далеко не в лучшем виде находится экономика Греции — единственной православной страны ЕЭС. Уже один этот факт заставляет задуматься над вопросами взаимосвязи эконрмики и культуры» [Материалы 2000, с. 35]. Чтобы не возникло никаких недоразумений, напомним, что автор этих суждений — один из инициаторов рыночно-буржуазных преобразований в России, был и остается сторонником этого направления национального развития. Он убежден: «По-моему, русская культура рождена для рыночного устройства» [Материалы 2000, с. 46].

Этот спор не случаен. Науки об обществе по своему происхождению и

содержанию носят европоцентристский характер. Доминирующие в мировой

U

экономическом и социологическом науках теории и категориальным аппарат могут быть однозначно поняты и интерпретированы только применительно к обществам, строящимся на частной собственности, гражданских отношениях и индивидуализме. Но они неадекватно отражают реалии обществ, обладающих

Русская трудовая и управленческая культура

15

другими институциональными структурами, другими культурами, другими со циально-экономическими отношениями. Это относится, прежде всего, к марк

от

сизму с его теорией сменяющихся социально-экономических формаций рабовладения вплоть до «рая на Земле», теоретической утопии — коммунизма. Об «отклонениях» К. Маркса с его размышлениями об азиатском способе про-

изводства — разговор особый, однако типичным для марксистского миропони

мания была идея унитаризма, линейного развития человечества с различием

народов и стран лишь по уровням развития.

Ничем в этом отношении не отличается и либерализм. Он также признает безальтернативность пути развития — от традиционного общества — к частнособственническому, буржуазному, или (по Ф. Фукуяме) — от родоплеменного к рабовладельческому, от последнего

к теократическому, и, наконец,

к

венцу исторического пути человечества — к демократически-эгалитарному. При

этом страны и народы оцениваются как находящиеся в разных «эшелонах» (на

разных ступенях) движения к единому идеалу — универсальной западной демократии и либеральному капитализму.

Представляется, что как марксистский, так и либеральный унитаризм с их

безальтернативностью эволюции человечества далеко не бесспорны. Не прошло и десяти лет после публикации знаменитой статьи — манифеста торжествующего либерализма — «Конец истории?» Ф. Фукуямы, как жизненные реалии поставили под сомнение справедливость идеи полной победы западной демократии [Фукуяма 1990, с. 134—148; Fukuyama 1992; Fukuyama 1996]. Суть проблемы

сводится к раскрытию взаимосвязи сущностных черт социально-экономичес-

л

кой систем с системообразующими элементами цивилизаций разного типа. И здесь нельзя не вспомнить все чаще подтверждающийся прогноз профессора

Самюэля Хантингтона о неизбежном столкновении все более сплачивающихся цивилизаций [Huntington 1993]*.

Все существующее ныне в мире разнообразие линий общественного развития, в конечном итоге, основывается на различиях двух доминирующих типов цивилизации, которые условно можно именовать «европейским» и «азиатским». Первая идет от античного полиса, это цепочка обществ, которые характеризуются частной собственностью, балансом отношений «гражданское общество государственные институты», развитой личностью и приоритетом ценностей индивидуализма. Второй тип исторически связан с азиатскими деспотиями, доминированием государственной собственности, всевластием государственных институциональных структур при отсутствии гражданского общества, подданством, приоритетом общинных ценностей при подавлении индивидуальности. В мировой истории, в общем-то, и пространственно, и во времени преобладал этот тип цивилизации.

течение тысячелетий (ибо данный тип цивилизации, меняя феноменологические черты, самостоятельно, без внешнего воздействия не способен к структурному переустроению принадлежащих к нему социальных организмов) в основе таких обществ лежали следующие системообразующие элементы:

государство как стоящая над всем населением всевластная божественная

сила;

* Перевод см.: [Хантингтон 1994, с. 33—57]; глубокий разбор этой ситуации и начавшейся борьбы массовых движений против «нового глобального порядка» см. в работе М. Кастельса, к сожалению, не переведенной на русский язык [Castells 1997].

16

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

властно-правовая иерархия;

социальный статус, определяемый властью и престижем, а не имущест

венными различиями;

зависимость индивидуального богатства от близости к власти

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

господство коллективной собственности сельской земледельческой общи

ны и государства, олицетворяемого верховным правителем; земля по существу — как бы ничейная собственность; централизованное изъятие прибавочного продукта в виде ренты — налога, реализующего одновременно функцию государственной власти (налог) и функцию собственности на землю (рента).

Такой блистательный теоретик нашего отечественного либерализма, как

Е.Т. Гайдар, конечно же, не мог не обратить внимания на эту важнейшую дихо

томию мировой истории. Тем более что в последние годы только ленивый не писал о близости черт азиатского способа производства и социально-экономических реалий советского общества. Но он, как и остальные либералы, относит это к прошлому большинства народов мира, а пути развития, и светлое «завтра» он видит в едином типе организации экономики, едином типе цивилизации — либеральном капитализме. Отсюда вывод — о необходимости следо-

вать «одной глобальной традиции», основанной «на разделении власти и соб

ственности, легитимности последней, на уважении прав человека и т. д. Войти в это пространство, прочно закрепиться в нем — вот наша задача». Е.Т. Гайдар

считает, что второй тип цивилизации выступает как догоняющая цивилизация

[Гайдар 1995, с. 41].

Хотя, видимо, не следовало бы исключить и предположения о возможности некоей другой жизнеспособной альтернативы развития. Ведь, если мы признаем, что до сих пор развитие человечества шло нелинейным путем, то поче-

му же мы должны отказываться признать эту нелинейность применительно к будущему, не принять нелинейность, разнообразие путей развития как закон

истории?

Какое место в этом взаимодействии двух доминирующих цивилизаций за

нимает Россия?

Осмыслить современные события, раскрыть сущность настоящего можно, если «...ничего не придумывать, но попытаться понять логику развития самой России», ее 12-ти вековой истории [Чубайс 1998, с. 3; Чубайс 2000]. Отечественные авторы Ю. Пивоваров, А. Фурсов, И. Чубайс, А. Сусоколов [Сусоколов 1994] и многие другие отмечают решающую роль следующих факторов специфичности отечественной истории, организации экономической и социальной жиз-

у—

ни, национальной культуры и менталитета: рассредоточение населения на огромных пространствах и изначально слабые связи между территориальными общностями; исключительная значимость борьбы за выживание в условиях су-

рового северного климата; наконец, и это самое важное,

многовековой про

цесс собирания земель, т. е. экстенсивный рост на протяжении примерно шее тисот лет. Постоянная территориальная экспансия требовала государственное

ти в форме самовластия и милитаризации страны, а как следствие — огромного

напряжения народных сил.

Представляется существенным принять во внимание концепцию Ю. Пиво варова и Ф. Фурсова, согласно которой системообразующим элементом рус ской истории выступает «Власть — не политическая, государственная или эко

Русская трудовая и управленческая культура

/7

номическая, а Власть как метафизическое явление. Власть вообще. Она рушилась всякий раз, когда приобретала слишком много государственных, политических или классовых черт. Она рушилась и рушила все вокруг себя, как только начинала преобразовывать русскую реальность на несоответствующий этой ре-

альности западный манер — буржуазный или антибуржуазный...» [Пивоваров, Фурсов 1999а, с. 188—189]. По их мнению, такие властные отношения — результат влияния ордынского господства на Русь. Именно Орда принесла на Русь

принцип: «Власть — все, население — ничто»; Власть — единственно значимый социальный субъект [Пивоваров, Фурсов 1999а, с. 189—190]. Получается, что

ордынское нашествие как бы изменило национальный генетический код с евро

пейского на какой-то иной. «...Ордынское иго не просто изменило властные отношения на Руси — оно выковало, вылепило принципиально нового, невиданного доселе в христианском мире субъекта-мутанта.

Дело в том, что в домонгольской Руси власть была рассредоточена между

боярство — церковь. ... ни в одном

вече

углами четырехугольника: князь случае князь не был единственной властью — Властью с большой буквы, и в целом ситуация была похоже на европейскую.

... Проблему решила Орда. Именно ее появление обеспечило тем князьям, которые шли на службу ордынскому орднунгу — Александру Невскому, а затем московским Даниловичам, тный потенциал боярства и веча...

... Христианский мир носит полисубъектный характер по определению. Субъектность предполагает наличие двух и более сторон. В христианском мире, а Русь была его частью, субъектны индивиды, корпорации (цехи, университеты), города, монархи. Орда создала на Руси такую ситуацию, когда единствен

ту “массу насилия”, которая обесценивала влас

ным субъектом стала Власть. Да еще церковь — по поручению Власти» [Пивова

ров, Фурсов 19996, с. 182

183].

К сходным выводам приходит и В.М. Межуев: «Власть в нынешней России

при всем ее отличии от монархической и большевистской обладает чертами удивительного сходства с последними...

В русском языке есть, пожалуй, слово, способное служить наименованием

этой традиции. Слово это

самовластие, семантически близкое к понятию

и

авторитаризм”, но с более понятным для нас русским оттенком. Оно — лишь

KJ

иное название русской власти, загадку которой пытается постичь не одно по

U

о

коление исследователей русской истории...

... В России за пределами власти нет никакого общества, а есть только народ безликая, однородная и безгласная этническая или конфессиональная (православный народ) общность. Власть в России самоопределилась по отношению не к обществу, а к народу (власть — субъект, народ — объект), что и придало ей не столько политический, сколько патримониальный характер. Народ и общество в России — взаимоисключающие понятия» [Межуев 2000, с. 94, 95].

Ордынская система на смену формировавшемуся, но еще не сложившемуся феодальному классовому обществу привела вместе с азиатской деспотией и азиатский (государственный) способ производства, и рыхлую бесклассовую социальную структуру социума без частной собственности, без социальных групп собственников.

Лишь во второй половине XVIII в. возникла частная собственность на зем-

лю и другое имущество наряду с гражданскими правами для привилегирован

18

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

ного меньшинства. В 1762 г. император Петр III издал Указ, по которому дворяне были освобождены от обязательной службы с сохранением прав на землю. Но этот документ не внес полной определенности в статус земли и работавших

на ней крестьян (до того находившихся в собственности государя). Тем не ме

нее, можно считать, что с этого времени в России появился класс свободных

подданных, не зависевших от государства. В 1765 г. Екатерина II своим Указом объявила владельцев поместий вне зависимости от наличия документальных

подтверждений de jure собственниками земель. Наконец, в 1785 г. императрица подписала знаменитую Жалованную грамоту дворянству, по которой «благородное российское дворянство» получило в полную и неотчуждаемую собственность свои владения, т. е. земли, заселенные крестьянами. Произошло это на шесть столетий позже, чем в Англии. Само понятие «собственность», введенное Жалованной грамотой, вошло в обиход, к примеру, в Германии еще в первой половине XIII в. Грамота декларировала «вольность и свободу дворян», добровольный характер их службы государству.

В том же 1785 г. Екатерина II подписала Жалованную грамоту городам. Горо-

жане были разделены на два сословия купцов и мещан. И те, и другие могли

владеть и пользоваться движимой и недвижимой собственностью [Пайпс 2000, с. 248—249, 251; Миронов 2000]. Что же касается основной массы населения крестьянства, то их превращение в собственников обрабатываемой ими земли так и не завершилось вплоть до 1917 г. Хотя в целом можно сделать вывод, что

в канун Октябрьского переворота уже побеждала европейская линия. В то же

время следует отметить, что для большинства россиян частная собственность еще не стала традицией. Реформы П.А. Столыпина не успели трансформировать члена сельской общины в независимого фермера. Эта двойственность сложившейся тогда тенденции развития страны объясняет, почему большевизму при-

шлось прибегнуть к уничтожению десятков миллионов людей для «строитель

ства социализма», а на деле для торжества азиатской линии развития.

Эта же двойственность сложившихся тенденций развития страны помогает понять, почему именно в России на собственной национальной почве, не привнесенный извне, победил режим, сломивший буржуазное, собственническое

общество, складывавшееся в стране, приведший к торжеству азиатской линии

развития. Однако это не удалось выполнить в полной мере потому, что Россия по своему психолого-историческому положению была гораздо ближе к Западу,

чем, скажем, Китай или Индия.

Представляется, что важным системным элементом анализа транзитивных процессов в современной России может стать идея евразийской культуры. Она может содействовать решению вопроса относительно характера происходящих в российском обществе перемен: означают ли они движение в направлении

вестернизации, преодоления этакратизма и корпоративного евразийства или формирование особой социальной реальности. Много лет назад Ю.М. Лотман высказал интересную мысль: евразийство формировалось «по западную сторону границы, отделявшей оседлую европейскую цивилизацию от ВЕЛИКОЙ СТЕПИ, и по восточную сторону от конфессиональной границы, разделявшей истинное и еретическое христианство. Русь одновременно осознавала себя и центром мира, и его периферией, одновременно ориентировалась на изоля-

цию и интеграцию» [Лотман 1972, с.

6].

Русская трудовая и управленческая культура

19

Россия, по всей своей истории и географии, столетиями являлась евразийским обществом, то стремившимся сблизиться со своими европейскими

соседями, то тяготевшим по всему строю жизни к азиатскому миру [Мир Рос

сии 1995; Русский узел 1997].

Многие авторы обратили внимание на сходство сущностных черт так называемого советского социализма и той системы, которую К. Маркс называл «азиатским способом производства», а современные нам исследователи предпочитают (и с полным на то основанием) именовать «государственным способом производства» (отсылаю в этой связи к работам наших отечественных авторов Л.С. Васильева, Р.М. Нуреева, Ю.В. Павленко [Васильев 1994; Нуреев 1989;

Павленко 1989]). Сходство действительно обескураживающее. С точки зрения исследуемого нами вопроса это обнаруживаемое родство может помочь понима-

нию и объяснению особенностей русской ментальности и трудового поведения.

Историю дискуссий по поводу неоспоримого родства советского этакратизма

и азиатских деспотий (с печальной судьбой их участников в годы советской

власти) и результаты собственного сравнительного анализа двух феноменов:

восточной деспотии и тоталитарных обществ XX века подробно изложил

А.В. Пименов в цикле статей под характерным названием «Дряхлый Восток и светлое будущее», опубликованных журналом «Мир России» в 1999 г. Он справедливо замечает: «Близость обществ “реального социализма” к деспотиям Древ-

него Востока — давно уже не новость, а, скорее, общее место... Природа же

этого сходства по-прежнему не ясна» [Пименов 1999, с. 59].

Советское и раннее постсоветское российское общества мы оцениваем как особую социально-экономическую и политическую систему, не относящуюся ни к капиталистическому, ни к социалистическому типу. Этакратизм — самостоятельная ступень и параллельная ветвь исторического развития современного общества со своими собственными законами функционирования и развития. С утверждением этакратизма историческое развитие как бы закладывает виток гигантской спирали, на котором вновь формируются общества властного типа. Характеристики этакратического бесклассового общества:

обособление собственности как функции власти, доминирование отношений типа «власть—собственность»;

преобладание государственной собственности, процесс постоянного углубления огосударствления;

государственно-монополистический способ производства;

административно-плановая система; доминирование централизованного распределения; экономика дефицита; развитие неформальной экономики;

зависимость развития технологий от внешних стимулов (технологическая

стагнация);

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

милитаризация экономики;

сословно-слоевая стратификация иерархического типа;

корпоративная система как доминирующая форма реализации властных от-

ношении;

социальная мобильность, как организуемая сверху селекция преданных си

стеме людей;

20

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

отсутствие гражданского общества, правового государства и, соответствен

но, наличие системы подданства, партократии;

имперский полиэтнический тип национально-государственного устройства

*

На первый взгляд, семь послереволюционных десятилетий были периодом

торжества развития на основе «азиатских» исторических напластований.

то

время разрушались социально значимые горизонтальные связи, во многих отношениях деградировала инфраструктура личностного развития, исчезло право

на свободный выбор моделей жизни, шла деприватизация практически всех

сторон жизнедеятельности. Все это привело к воспроизводству среднетипических, «усредненных» индивидов. В этом отношении можно говорить о том, что подлинно цивилизованного способа существования в советском (этакратичес-ком) обществе не было.

Однако, в те же годы возрастающая глобализация мировых экономических и общественных процессов, современный уровень развития средств массовой коммуникации не могли не привести к присвоению этакратическим обществом новейших форм и достижений цивилизации (это касается организации городского пространства, транспорта, архитектурных решений, элементов социального обслуживания и др.). Это, в противовес всей логике развития советской системы, вело к расширению и укреплению базы европейской культуры, базы становления готовности к рынку и гражданскому обществу. Другими словами, как и в предыдущий период национального развития, российскому социуму была присуща двойственность форм жизнедеятельности.

Отнесение России к обществам этатистского (этакратического) типа дает лишь первое приближение к объясняющей концепции национальной культуры в ее влиянии на трудовую этику, производственное поведение и специфику русского менеджмента. Обращение к работам социальных философов, историков, социологов дает возможность вычленить Россию и русских из общей мас-

сы стран и народов с этатистской исторической судьбой, перейти от слишком

обобщенной типологии (Запад—Восток) к более предметной типологии ло

О

кальных цивилизации.

U

каждый момент времени существует некая совокуп

ность локальных цивилизаций, которые обычно выстраиваются вокруг мировых религий. В этом контексте Россию можно уверенно отнести к православной цивилизации, в которой она столетиями занимала лидирующие позиции [Хантингтон 1995, с. 5; Хантингтон 1994, с. 37—38; Яковенко 2002, с. 11—19; Орлова

2000; Пастухов 1992, с. 59—75; Межуев 2001, с. 287

601].

Деятелями культуры Запада Россия воспринималась как страна иного, не

европейского порядка. Так, Г. Гегель даже не включал русских в свой перечень «христианских народов Европы». И уже в XX в. Герберт Уэллс писал о России

как стране полувосточной, полузападной. Многие наблюдатели приходили к выводу, что Россия — некий евразийский гибрид, в котором нет четких признаков ни той, ни другой части света. Освальд Шпенглер утверждал, что Россия

кентавр с европейской головой и азиатским туловищем. С победой большевизма «Азия отвоевывает Россию, после того как Европа аннексировала ее в лице Петра Великого» [Шпенглер 1993, с. 110]. Интересно, что Россия тем же автором воспринималась как еще «не завершенная» культура. В построенной им типологии мировых цивилизаций О. Шпенглер относил Россию к «назреваю-

*

Более полную характеристику этакратизма см. [Шкаратан 2000, с. 63

108].

Русская трудовая и управленческая культура

21

щей», становящейся культуре, которой предстоит еще только заявить о себе в полный голос, в той мере, в которой позволит это сделать огромный потенциал ее роста.

Однако, Шпенглер, по справедливому суждению П.А. Сорокина, в своей философии истории и в оценке России повторял все основополагающие постулаты выдающегося русского ученого, историка и социолога Н.Я. Данилевского [Sorokin 1951, р. 359; Пивоваров 1992, с. 167—168]. Мысль о том, что Россия еще

не завершила свое цивилизационное строительство, но, напротив, во многом только начинает свое шествие, подробно развита в знаменитом труде Н.Я. Данилевского «Россия и Европа» (1869 г.), в котором он изложил свою теорию культурно-исторических типов. По его мнению, России еще только предстоит сформировать свою цивилизацию, основанную на своих собственных духовных принципах. Данилевский глубоко чувствовал своеобразие русского культурного типа. Он не признавал универсализм романо-германской культуры. Он не кри-

тиковал западноевропейскую культуру, но отрицал представление о ней как о единственной, он воспринимал себя стоящим на почве иной культуры, равноправной и равноценной с европейской [Данилевский 1995].

Согласно мнению выдающегося английского историка XX в. Арнольда Тойнби, Россия «есть часть общемирового незападного большинства». Русские

никогда не принадлежали к западному христианству. «Восточное и западное

христианство всегда были чужды друг другу, антипатичны и часто враждебны, что, к несчастью, мы и сегодня наблюдаем в отношениях России с Западом, хотя обе стороны находятся в так называемой постхристианской стадии своей истории» [Тойнби 1995, с. 156]. Россия претерпела вызов природы, вызов Азии и вызов Запада. Тяжелые природные условия заставляли ее развиваться экстенсивно, расширяя географические пространства. Ответом на вызов Азии, а именно

монгольского нашествия, явилось оседлое земледелие и укрепление православия [Тойнби 1991]. Наличие или отсутствие культурного синтеза — это ключевая проблема для интерпретации процесса культурообразования в т. н. пограничных цивилизациях, которые возникают на периферии стабильных, крупных цивилизаций.... Евразийское пространство между «Западом» и «Востоком» рождает крупнейшую «периферийную» цивилизацию — Россию [Ахиезер 1991; Цивилизационные исследования 1996].

Согласно пассионарной теории культур Л.Н. Гумилева, «пограничность»

не является постоянным свойством цивилизации, а характеризует определенный этап их развития. Это объясняет относительность «периферийности» русской культуры [Гумилев 19946, с. 501—502]. Современная Россия находится на рубеже вступления в новую для себя фазу — инерции, для которой характерны устойчивость развития, четкая культурная идентификация, осознанность важности «малых дел».

Геоклиматическии

#1

актор

Относительно разработанной макроконцепцией русской уникальности является геоклиматическая концепция, адресованная к «неустранимым» системным свойствам русской территории. В доиндустриальных обществах природная среда играла огромную роль в формировании типа хозяйства, всей системы жизнеде-

ятельности людей, трудовых навыков, умений и т. д. Лучшие результаты опыта, практики закреплялись; формировались этнические традиции освоения терри-

22

О.И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

тории, трудовой деятельности. Эти традиции не могли не оставить след в наци

ональном менталитете (в том случае, если данный вид трудовой деятельности, определенные традиции труда становились достоянием широких масс людей). Сложившиеся за многие поколения системы воспитания были ориентированы, в первую очередь, на формирование работника, обладающего необходимыми для хозяйственной практики данного общества трудовыми навыками и психо-

логическими чертами. Исследования по отдельным народам показывают, что

традиционные системы воспитания даже и при изменении типа хозяйства продолжают влиять на формирование трудовых навыков и особенностей психики значительной части населения. Мы имеем дело с нередким случаем инерции этнической традиции. Ее можно использовать или стремиться изжить, но в любом случае необходимо учитывать.

Геоклиматическая концепция формирования русской цивилизации обосновывает уникальность российского развития, менталитета, социально-культур-

ного и психо-социального типа людей, которые живут на территории центральной России, тем обстоятельством, что формированием культуры происходило в условиях необычных перепадов природных процессов [Ильин, Ахиезер 2000; Паршев 2001; Першин 1961].

Природные процессы колеблются во всех странах. Но именно в континентальной части Центральной России, где сформировалось ядро русской нации,

и перепады были настолько велики, что результаты труда давали большой раз

брос результатов. Здесь скрыта существенная черта формирования особенной

ментальности. Факты поразительны. Например, обследование, которое сделано

в царской России по всем уездам 25 губерний (в основном центральной Рос

сии) в период между 1891 и 1915 гг., показывает, что отношения максимального и минимального урожая по годам составляли: в Самарской губернии — 7,3 раза, в Воронежской — 7,05, Казанской — 5,67, Симбирской — 6,2. Уровень колеблемости отдачи от вложенного труда коренным образом отличается от того, который наблюдается в земледельческих районах других стран. Так, в Ев-

ропе в те же годы вариативность в размерах урожая составляла максимум 1,5

раза [Першин 1961].

Взаимосвязь особенностей климата, трудовой деятельности и национальных традиций была замечена еще В.О. Ключевским, который писал: «В одном уве-

рен великоросс

что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что

природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и

что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным неж энным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, уси

ленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля. ... Так, великоросс приучился к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в

продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Ев

ропе не способен к такому напряжению труда на короткое время; но нигде в

9

Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному, посто-

янному труду, как в той же Великороссии» [Ключевский 1956, с. 313

314].

Через столетие другой выдающийся историк России американец Дж. Бил лингтон как бы продолжил канву мысли В. Ключевского: «Голод на севере тоже

ходил поблизости, поскольку пора, благоприятная для роста растений, была

здесь короткой, а почва бедной и, чтобы посеять зерно, требовалось сначала,

Русская трудовая и управленческая культура

23

затратив много усилий, выкорчевать деревья и вспахать землю деревянным плу

том. Но лес вызывал еще и особые страхи — страх перед насекомыми и грызу

нами, уничтожавшими посевы, и перед огнем, пожирающим все на своем пути.

... Даже когда северный мужик расчищал и засевал поле и строил избу, ему

досаждала невидимая армия насекомых и грызунов, проникавших сквозь доски

пола и уничтожавших урожай» [Биллингтон 2000, с. 52].

Вот данные из недавнего прошлого, когда, казалось бы, равномерность

труда по сезонам за счет общей интенсификации сельскохозяйственного про

изводства заметно возросла. В 1850-х гг. число нерабочих дней в году для кресть

янина равнялось 230, среди них 95 праздничных; в 1902 г. — 258 нерабочих

дней, среди которых 123 праздника! При этом «праздность» имела объективные

причины

значительная часть нерабочих дней пропадала из-за непогоды

[Миронов 2001, с. 100

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

103].

Ставшие стереотипами поведения, словно бы впитанные с молоком мате

ри, эти навыки «рваного», некропотливого, неритмичного труда сказываются

на всех видах и родах трудовой деятельности.

свое время один из наших

известнейших ученый И.П. Павлов отмечал, что для русских мало характерны

такие качества, как кропотливость, сосредоточенность, последовательность в

выполнении задачи. «У нас рекомендующими чертами являются не сосредото

ченность, а натиск, быстрота, налет. Это, очевидно, мы и считаем признаком

талантливости, кропотливость и усидчивость для нас плохо вяжется с пред

ставлением о даровитости.

... Как только человек привязался к одному вопросу, у нас сейчас же го во

рят:

и

А! это скучный специалист

55

посмотрите, как к этим специалистам

прислушиваются на Западе, их ценят и уважают как знатоков своего дела.

Не удивительно! Вся наша жизнь двигается этими специалистами, а для нас

это скучно... Мы все достоинство полагаем в том, чтобы гнать до предела,

не считаясь ни с какими условиями. Это наша основная черта» [Павлов 1991].

Есть и другие показатели, но все они сводятся к одному: Россия представ

ляет собой континентальную страну с трудно осваиваемыми территориями,

суровым климатом, ограниченным доступом к благоприятным океаническим

зонам с их дешевыми транспортными артериями, имеет огромную протяжен

ность, которая, с одной стороны, предоставляет необъятные запасы ресурсов,

но, с другой стороны, затрудняет их транспортировку. Оттого единица произ

водимого и перевозимого продукта в стране всегда дороже, чем в иных частях

света. В литературе встречаются нуждающиеся в проверке расчеты сравнитель

ных затрат на единицу продукции в России и странах с более благоприятным

географическим положением и климатом. Так, интересны следующие суждения.

Например, о транспорте: «Плотность населения напрямую влияет на транспор

тные расходы. Если ... равномерно разместить население каждой страны на ее территории, то англичане, немцы, японцы окажутся на расстоянии около 60

метров друг от друга, тайцы и французы — в 100 метрах. А вот между русскими расстояние будет 570 метров» [Паршев 2001, с. 73]. То же касается богатства

теплоносителями, которое оказывается весьма иллюзорным: скажем, если «в Индии достаточно открыть окно, чтобы согреть помещение» [Паршев 2001, с. 65], то в России все заводы, фабрики и жилые дома приходится отапливать практи-

чески две трети года.

24

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

Однако можно провести сравнения и с теми немногими высоко развитыми странами, которые также расположены вне зоны основного расселения человечества: Финляндия, Канада, Норвегия. И тут сравнение будет не в пользу России. Более того, трудно найти в литературе какие-либо упоминания на притязания этих стран на скидки по поводу суровости климата. Впрочем, есть же свои «прелести» в субтропическом и, тем более, в тропическом климате.

Несмотря на эти оговорки, следует признать, что данная географическая

среда, приводившая к непредсказуемости результатов труда, явилась существен

ным фактором, повлиявшим на формирование русского характера. Эти особенности русских нашли яркое проявление в сказках, пословицах и поговорках [Собчик 1997; Касьянова 1994; Иваницкий 1997; Верховин 2001; Верховин 1997].

Этноэкологи чес кий

II

актор

Наряду с цивилизационно-экономическим и геоклиматическим факторами специфического развития России важную роль играет этноэкологический фактор, т. е. характер среды формирования и последующего развития этноса.

И первая проблема, которую хотелось бы отметить в этой связи, заключается в степени моноэтничности населения России. Если в Советском Союзе существовали народы разной исторической судьбы, с относительно целостны-

ми экономиками, со сложившейся государственностью, с преимущественным преобладанием «титульного» этноса — народа на своей территории, то возникшее новое российское государство, помимо прочего, отличается от бывшего

СССР преимущественной моноэтничностью. Здесь ясно и определенно преоб

ладают люди одной культуры и одной исторической судьбы — русские. По на

циональной культуре и языку современная Россия — одно из самых однородных государств мира. Уважая права на культурную самобытность всех народов России, мы не можем не учитывать фактора доминирования моноэтничности в государственном строительстве и экономической политике. Русских — около 82 % всех граждан (здесь и ниже приводятся данные переписи населения 1989 г., к сожалению, позднее всеобщей переписи не было).

России проживает 27 млн нерусских, что составляет 18,5 % от общей численности населения; из них 7,5 млн человек назвали русский язык родным; 9 млн человек представляют собой диаспоры зарубежных народов (4,3 млн украинцев, 1,2 млн белорусов, 636 тыс. казахов, 532 тыс. армян и т. д.); и еще почти столько же

представители внутрироссииских диаспор, т. е. лица, проживающие за пределами своих республик и автономных округов. Остальные 10

млн человек

это представители титульных народов, проживающие в своих республиках и автономиях. Именно с этой частью российских граждан, состав-

населения, связаны наиболее сложные и трудно разрешимые на-

ляющих

циональные проблемы России.

На наш взгляд, этнокультурная однородность государства повышает его

инамизм, его потенциал в развитии экономики. И малые, и большие народы в качестве базы своего воспроизводства имеют этническую территорию, своеобразную этноэкологическую нишу, основной ресурс сохранения и развития национального языка и культуры. Фактически все быстро развивающиеся современные государства или мононациональны (как Япония), или имеют в своей основе этническое ядро крупного народа (таким этническим ядром можно считать W.A.S.P. [белые, англосаксы, протестанты] в США). «Отход» от модели

Русская трудовая и управленческая культура

25

мононационального государства обычно сопряжен с конфликтностью, допол

нительными трудностями в развитии. Национальное государство существенно

повышает жизнеспособность этноса. Мы, конечно же, имеем в виду не расист

ское единство «по крови», а общность языка и культуры. Мы учитываем то, что

плотность информационных связей внутри объединенных общностью языка и

культуры социумов выше, чем между разными этносами. Выдающийся русский

гуманист Н.А. Бердяев в 1923 г. писал: «Через государство раскрывает нация все свои потенции. С другой стороны, государство должно иметь национальную

основу, хотя племенной состав государства может быть очень сложным и мно

гообразным ... Государство, не имеющее национального ядра и национальной

идеи, не может иметь творческой жизни» [Бердяев 1990, с. 103].

Однако моноэтничность представляет собой лишь одну из характеристик

экологической ниши русского этноса, учет же всего их комплекса нашел отражение в работах современного отечественного автора А.А. Сусоколова, который сформулировал этноэкологическую концепцию развития России [Сусоколов

1994].

Особенности политических, социальных и культурных изменений в русском этносе на протяжении XX в. он рассматривает как следствие перехода

российской цивилизации от экстенсивного к интенсивному типу. Русский эт

нос, по всей видимости, единственный на евразийском материке, который на

протяжении, по крайней мере, шести веков, до середины XIX в. практически

непрерывно расширял территорию обитания. Это позволяло ему вовлекать в

сферу жизнедеятельности все новые земельные и другие природные ресурсы

(леса, полезные ископаемые и т. д.). Непрерывно росли и людские ресурсы,

поскольку для русского этноса на протяжении почти всей его истории был характерен высокий естественный прирост, особенно усилившийся в конце

XIX

начале XX вв., в период демографического перехода. Возможность

экстенсивного развития этноса на основе неограниченности всех видов ресур

сов позволяла постоянно снимать противоречия, вызревавшие внутри каждой

его ячейки, не изменяя принципиально его структуры. Так, устойчивость ос новной ячейки этноса — сельской русской общины — достигалась за счет отто

ка «лишних» людей за пределы основной территории расселения этноса.

Экстенсивный характер развития отличал русскую культуру как от культур Западной Европы, где такие возможности были исчерпаны к XII-XIV вв., так и от цивилизаций Юго-Восточной Азии, в частности Китая, Японии, Кореи.

Культуры, ставшие сейчас для нас референтными, в течение многих столетий

развивались как культуры преимущественно интенсивные.

Противоречия, возникающие в процессе экстенсивной урбанизации, разрешались за счет привлечения практически неограниченных людских и природных ресурсов. Таким образом, получался замкнутый круг, который оказался разорванным в результате первого кризиса экстенсивной модели развития, политическим воплощением которого стала Великая Октябрьская революция. Основной причиной этого кризиса явилась все еще сохранявшаяся возможность экстенсивного развития на основе традиционных для русского этноса сельскохозяйственных технологий. В то же время выход из этого первого кризи-

са был реализован только за счет форсированного развития тех традиций, ко

торые лежали в основе культуры этноса на момент кризиса. Эта стадия развития

русского этноса продолжалась в течение жизни трех поколений и соответство

26

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

вала периоду строительства «реального социализма»; она была исторически

необходима потому, что делала очевидным несоответствие традиционных прин

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

ципов экстенсивной культуры новой ситуации.

Русский этнос в 1920—30 годы не был готов ни к развитию демократичес

ких институтов власти, соответствующих требованиям европейской модели, ни

к «введению» рыночных отношении, так как принципы менталитета массы людей, выброшенных из села в город и образовавших там маргинальные слои,

не могли служить базой развития этих институтов. Именно в процессе «строи

тельства социализма» произошли значительные изменения системы ценное

тей, господствующих среди основной массы, делающие возможным новый шаг

в переходе от экстенсивной к интенсивной модели развития.

Условием перехода к интенсивной модели развития является исчерпание трех источников, обеспечивавших в течение столетий возможность привлечения неограниченного количества ресурсов для разрешения внутренних конфликтов — высокого естественного прироста, вновь осваиваемых земель и сверх-

дешевого сырья (руда, энергоносители и т. д.). Столкнувшись с необходимостью

коренной перестройки, этнос на первом этапе перехода способен придерживаться только тех традиций, которые заложены в нем на момент начала кризиса.

Поэтому первой его реакцией является форсирование, доведение до крайнего

предела прежних принципов экстенсивного развития. Эта стадия развития со

ответствует периоду «строительства социализма», который завершается вторым кризисом экстенсивного развития.

В конце XX в. русский этнос вступил в принципиально новую стадию сво-

окончательный переход от экстенсивной к интенсивной модели

его развития

развития. С этим связаны качественные изменения, которые затрагивают как структуру этноса, так и содержание русской культуры в широком смысле слова. Главным направлением начавшихся структурных изменений являются диффе

ренциация русского этноса, кристаллизация устойчивых групп (территориальных, социальных, этнокультурных), формирование настоящей урбанистской культуры и качественно новых городских локальных субкультур.

На новом этапе усиливается роль конкуренции как фактора, влияющего на

все стороны социальной жизни русского этноса, поскольку в процессе экстен

сивного развития конкуренция погашалась за счет привлечения дополнитель ных ресурсов. Соответственно усиливается роль социальных и культурных меха

низмов, регулирующих последствия конкуренции

частности, закона в жиз

ни общества как принципа управления по сравнению с личным указом). Про тиворечия между принципами экстенсивной и интенсивной культуры проявля

ются как на межгрупповом уровне, например, между группами, воспринявши

ми принципы интенсивных культур, и группами, сохраняющими привержен

ность экстенсивным нормам, так и на внутригрупповом уровне, что приводит

к возрастанию психологической напряженности в этносе. В целом восприятие основных принципов интенсивной модели русскими неизбежно, однако, их культура изначально формировалась как экстенсивная, и неизвестно, не приведет ли необходимость перестройки к утрате ее лучших качеств или даже целостности. К тому же русская культура является последней экстенсивной культурой Земли, и тем важнее ответить на вопрос, возможно ли ее выживание в новых условиях, так как ее утрата может оказаться роковой для общемировой

цивилизации.

Русская трудовая и управленческая культура

27

Этн окон

99

ессиональнои

99

актор

Говоря об этноконфессиональном факторе развития трудовой и деловой рус

ской культуры, следует отметить, что он является следствием взаимодействия

(переплетения) в отечественной истории трех традиций: язычества, византийского православия и русского сектантства. В том же хронологическом порядке они и возникли, сформировав три пласта русской национальной ментальности. Каждая из этих традиций занимает специфическое место в формировании ду-

ховного склада русского народа. Так, язычество исторически задало некие

«начальные условия», на которые легло и с которыми «срослось» византийское православие. Секты показали, что в России могут быть созданы хозяйственные типы, близкие западным, но в то же время, секты создали лишь маргинальные

слои в России. Однако именно православие внесло решающий и наиболее мае

штабный вклад в формирование российской культуры, именно оно создало

«модальный» для русского этноса тип личности.

Связывая «капиталистический дух» с протестантской этикой, М. Вебер сделал акцент на том, что протестантизму уже предшествовала длительная традиция монашеской аскезы. На Западе церковь развивала эту традицию еще с конца 400-х гг., предписывая, кроме молитвы, также физический труд (до 7 часов вдень) и ежедневные ученые занятия [Карсавин 1992]. Это способствовало формированию в монастырской среде средневековой Европы культурного слоя, ставшего хранилищем экономической культуры и «римской» образованности.

Древней Руси православие было принято как этика, адекватная совершенно иного характера традициям. Как показал Л.Н. Гумилев, в числе основных причин выбора православия князем Владимиром была приемлемость этических норм уже существовавшим традициям. Так, например, мусульманским муллам князь Владимир отказал известными словами: «Руси есть веселие пити...» Такой была реакция на принципы ислама: не пить вино, не есть свинину [Гумилев 1994а, с. 58; Карамзин 1988, с. 102]. Конечно, гораздо большее значение имела отмеченная тем же Л.Н. Гумилевым роль православия как самостоятельной этики. Отмечая его значение в обуздании языческих стихий, он пишет: «Добро и мудрость христианства в 988 г. сразились с Перуном и стремлением к наживе... Крещение дало нашим предкам высшую свободу — свободу выбора между Добром и Злом, а победа православия подарила Руси тысячелетнюю историю» [Гумилев 1994а, с. 61].

Эта точка зрения получила своеобразное развитие у К. Касьяновой, которая пишет о православии как об институте преодоления негативного национального «генотипа», который характеризуется чертами агрессии: «необычайно

сильное подчеркивание в православии значения смирения есть, по всей види

мости, культурная реакция на генотип». Однако, по ее мнению, ни о какой окончательной победе православной этики над «языческими стихиями» гово-

рить нельзя: «Когда отказывает механизм смирения и чувство вины, тогда

возникают идеи параноического и маниакального типа вроде

и

Москвы

Третьего Рима

55

в эпоху Ивана Грозного, превращения России в “настоя

щую

55

Европу по образу Голландии — во времена Петра I или построения соци

ализма в одной отдельно взятой стране — при Сталине» [Касьянова 1994, с. 244]

28

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

Таким образом, с самого начала имела место некая специфическая форма

языческой и православной, элементы каждой из

сосуществования двух этик

которых проявлялись в различные периоды и в различных сферах жизни. Как справедливо отмечает Дж. Биллингтон: «Исконный языческий натурализм, по-видимому, ... периодически оказывался в оппозиции к христианству, которое

слишком поздно пришло из солнечных южных стран. ... В Великой Руси имело

место не столько двоеверие, сколько постоянное проникновение первобытного анимизма в развивающуюся христианскую культуру» [Биллингтон 2001, с. 48].

Рассмотрим теперь основные характеристики православной доктрины, чтобы

оценить потенциал ее влияния на развитие национальной экономической куль туры. С экономической точки зрения, православная доктрина чаще всего кри

тикуется за «слабость» и «непродуктивность» трудовой этики. Начнем с того.

что считается основным достоинством «конкурента» православия

протестан

тизма. Протестантская этика подразумевает равенство людей на старте, равен

ство гражданское и, тем самым, не исключает последующей имущественной, экономической дифференциации, стимулирует на постоянное испытание верующим своей избранности посредством труда и успеха как его следствия. В этом

смысле, протестантизм органично соответствует рыночным отношениям. Ведь даже конфуцианская трудовая этика, содержащая традицию методичного са-

моиспытания, стоит ближе к протестантизму, чем православие, которое пред

полагает «равенство на финише», т. е. находится в полном противоречии с духом капитализма [Мясникова 2000, с. 40—41; Гловели 1993].

Исследователи отмечают, что в фольклорном религиозном сознании трудовые модели, которые должны были присутствовать в житиях святых, почти не закрепились, так как не были ни «престижны», ни «перспективны» с точки зрения православной концепции спасения души... И действительно, православная доктрина рисует совершенно особый путь к богоизбранности: если «чело-

век усердно молится и вдруг — результат, это означает, что он божий избран

ник... При отсутствии идеи труда как процесса в образах святых они, тем не

менее, характеризуются идеей результата. Точнее — идеей одномоментного до

стижения результата посредством чуда» [Жижко 2000, с. 204].

Истоки православного безразличия к хозяйственной жизни разные авторы находят еще в византийской православной традиции. Так, например, Е.В. Жижко отмечает, что византийское «православие представляет труд как наказание,

доб-

расплату, следствие греха... считается, что богатство — грех, а бедность

родетель...» [Жижко 2000, с. 203].

Анализируя византийскую православную традицию, важное замечание делает Т.Б. Коваль: «...иноческий “град”, сосредоточенный на молитвенном под-

%

виге и созерцании, хотя и имел большое влияние на общество, сам отличался

безразличием к духовным судьбам мира.... Социальная и хозяйственно-эконо

мическая жизнь в миру оставалась целиком и полностью во власти языческих стихий. Повседневный труд, профессиональная деятельность, взаимоотношения людей в процессе производства и потребления не сообразовывались с их верой, не просвещались высшим смыслом служения Богу и ближнему» [Коваль

1994, с. 82; Зарубина 20016, с. 100—101; Фальцман 2000, с. 47].

Мы видим, что одна из основных черт православной этики состоит в том, что область ее действия не распространяется на бытовые стороны жизни.

Русская трудовая и управленческая культура

29

Поэтому вполне понятно, что экономическая культура всегда находилась не на самом высоком уровне в православной России, и даже неудивительно, если вспомнить об изначальной языческой природе России, что при снятии некоторых

государственных ограничений (как произошло, например, при современном рус

ском «капитализме») экономика просто становится областью «вне морали».

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Но даже если ограничения той или иной природы предотвращали проявле

ние «языческих стихий» в хозяйственной практике, то и в данном случае православие не могло, как правило, создать продуктивное в веберовском смысле

поле нравственных императивов. Об этом можно судить, вновь обратившись к

примеру Византии: «...византийцы не стремились к совершенствованию ору

дий труда ни в сельском хозяйстве, ни в городском ремесле. Гарантией успеха считался не инструментарий, а мастерство самого ремесленника. Он владеет руками и более ничем.

Православное богословие по-своему поддерживало этот тезис, считая, что ремесленные орудия бесполезны, если отсутствует искусный мастер, способный преобразовать сырье в шедевр. Мастер и его навыки, таким образом, становились превыше всего. В результате архаичность орудий производства была характерна как в сельском хозяйстве, так и в ремесленных мастерских» [Коваль

1994, с. 77].

Таким образом, православие явно или неявно формировало своеобразную

гедонистическую мотивацию трудовой деятельности. Труд оказывался ценным

только в связи с тем, что сам его процесс доставлял удовольствие мастеру. Другая возможная составляющая трудовой мотивации (труд как источник при-

деи

были) православной этикой была в значительной степени блокирована, ствительно, «...к прибыли, полученной от ремесла и торговли, в православном византийском обществе отношение было отрицательным» [Коваль 1994, с. 77].

Здесь необходимо упомянуть и о другой стороне воздействия православной

этики на отношение русских к способу приобретения и сохранения богатства. Именно православная этика формировала в предпринимательской среде такие

качества, как высочайшее доверие к партнеру, верность слову даже в ущерб

собственной выгоде, использование беспроцентного кредита, корректное от

ношение к конкурентам и т. д. [Афанасьев 1993; Платонов 1992 и др.].

Наконец, еще одним характерным элементом православной трудовой эти

ки была широкая распространенность крестных ходов и просительных молений о хорошей погоде, богатом урожае, в память о неурожае, градобитии, в связи с

началом и окончанием сева и т. д. [Русские 1999, с. 191]. Можно утверждать, что православный ритуал во многом замещал у русского крестьянина экономическую рациональность.

При этом существует точка зрения, что сама православная церковь никогда не относилась негативно к предпринимательству [Зарубина 2001а]. В специаль-

ных исследованиях достаточно четко показано, что православие не содержит в себе, в отличие от протестантизма, вероучительных стимулов для предприни

мательской деятельности. Но, вместе с тем, оно и не содержит каких бы то ни

было установок на то, чтобы эту деятельность перекрыть. В православии духов

ный путь с мирской активностью не совпадает, но он ее и не перекрывает Можно сказать, что православие является по отношению к предприниматель-

ской деятельности институтом нейтральным.

30

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

Третьей значимой традицией в рамках этноконфессионального фактора,

сформировавшего современную экономическую культуру русских, является старообрядчество и сектантство.

Многие авторы небезосновательно отмечают, что Раскол расчистил путь

для продвижения капитализма в России. Старообрядцы стали примером высо

кой созидательной энергии и культурной инициативы. Принудительное отделе

ние от государства в XVII в. позже часто давало староверам серьезные духовные

преимущества перед теми, кто машинально следовал за строго регламентированным империей господствующим Православием. В противоположность обычно невежественному православному, для раскольника, обычно грамотного, церковная книжность была умственной гимнастикой, школой принятия решений на основе личных суждений, необходимой для успеха в торгово-промыш-

ленной сфере [Дунин 1998, с. 91

112].

Петр

борясь с раскольничеством, вместе с тем предоставлял льготы тем

Г

старообрядцам, кто занимался ремеслами и промыслами. В результате количе

ство промышленных предприятии, не считая ремесленных мастерских, в течение XVIII в. выросло в 10—12 раз [Горичева 1993, с. 44—53]. Характерно, что в старообрядческих монастырях, как это подметил блестящий знаток раскола П. Мельников-Печерский: «...хозяйство шло впереди духовных подвигов. ...

стенах общины каждый день, кроме праздников, работа кипела с утра до ночи» [Мельников-Печерский 1956, с. 312]. В массовом сознании XIX—XX вв. старообрядческий монастырь прочно ассоциировался с богатством и налаженным хозяйством [Зарубина 20016, с. 110].

С экономической точки зрения также интересен пример сект духовных христиан — как духоборов, так и молокан. Как и для раскольников, для них были характерными иная, чем в православии, этика труда и иной духовный тип

«экономического человека». Они были ориентированы на «рациональное» ведение хозяйства, т. е. объективно — на развитие буржуазных отношений. Духовные

христиане создали оригинальное вероучение, и на основе него

свой хозяй

ственный этос, который позволял им так организовать свою работу и быт, что

их уровень жизни был всегда намного выше, чем у их православных соседей

[Коваль 1994, с. 273; Коваль 1993, с. 20—62]. В качестве одного из свидетельств можно привести следующее. Санкт-Петербургская газета «Утренняя звезда» писала в 1910 г.: «Молокане Амурской области стояли во главе всех отраслей хозяйственной и общественной жизни края. Пароходные общества, лесная торговля, мукомольное, сыроваренное дело, учреждения денежного кредита организуются и управляются ими» [ Цит. по Коваль 1994, с. 273].

В качестве одной из возможных причин экономического успеха как старообрядцев, так и «духовных христиан» могла быть изгнанность, исключенность этих групп из русской общности. Как справедливо отмечает Н.Н. Зарубина, «для старообрядцев ... стимулом послужила именно их сосредоточенность на себе, их замкнутость, их уверенность в собственных силах и, безусловно, давление на них извне. Они ведь не могли опереться на государство, и вообще ни на что, кроме как на самих себя. Для них были перекрыты абсолютно все каналы социальной мобильности, кроме собственно экономического» [Зарубина 2001а, с.ЗЗ].

Русская трудовая и управленческая культура

31

III. Национальные хозяйственные стереотипы: феноменологический подход к анализу русской

трудовой и управленческой культуры

Более детальную информацию о национальной этнокультурной специфике по сравнению с макротеоретическими построениями дают специальные сравнительные исследования современных социологов и психологов, позволяющие оценить степень выраженности тех или иных качеств русских по отношению к представителям других народов.

Социальная организация в своих основных чертах — одна и та же во всех

отраслях экономики и регионах мира. Но в пределах этой общности, в главном

и основном, социальная организация не только предоставляет каждому работни ку возможность для проявления его лучших личностных, в том числе и нацио

нально определенных, черт и характеристик, но в известном смысле

способ

ствует. Ведь в рамках каждой национальной культуры сложился своеобразный

опыт трудовой деятельности, содействующий высокой результативности в одних обстоятельствах, но не позволяющий достичь подобных итогов в других

случаях.

Но при «укрупненном» подходе национально-специфические запросы и преимущества работника не могут быть обнаружены. Необходим, можно ска-

зать, микроподход, то есть разбиение характеристик трудовой деятельности на

составные элементы (например, самостоятельность труда; ритм в течение рабо

чей смены, недели, года; мера интеллектуальности труда, его эвристичности, нестереотипности и т. д.). В этом случае выявляются те микрокомпоненты трудо-

вого процесса, которые в силу традиционности навыков населения либо удоб

ны, привычны, привлекательны, либо, напротив, неудобны, непривычны, непривлекательны. Ясно, что здесь, в этом случае, с особой силой сказываются

традиции повседневного труда и образа жизни.

Предприниматели и менеджеры, значительная часть экономистов склонны замечать и стремиться к решению лишь одной проблемы: приспособления ра-

ботника к данному производству, к данному рабочему месту, считая, что в век

всеобщей образованности эта задача не столь уж сложна. Но жизнь вновь и вновь подтверждает, что человек не выступает пассивным объектом процесса культурной адаптации. Более того, будучи представителем сложившейся устойчивой культуры, он субъективирует процесс взаимодействия «рабочее место работник» и (шире) «предприятие — работник».

Рабочее место

прежде всего тот узел, где завязываются и развязываются

нити отношений «человек — производство». Здесь и выявляется, с одной сторо

ны, получает ли предприятие эффективного работника и, с другой, — получа ет ли работник удовлетворяющую его работу. Однако рабочим местом не исчер

пываются те отношения, которые предопределяют индивидуальную эффектив

ность. Большое значение имеют также уровень развитости и черты деятельности социальной организации предприятия. Наконец, серьезную роль играет и сфе-

ра экономики, отрасль производства со своими особенностями.

Современные исследователи отмечают, что в информационной экономике

вновь затребовано ремесленничество во всей его глубине. Возрождается индивидуальность труда, институт мастерства (и ученичества), отмирает узкий

32

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

профессионализм и возрождается универсализм через совмещение функций и операций, все шире распространяется поливариантность технологий. Быстро растет статус малых фирм, идущих на риск нововведений, на создание каче-

ственно новых образцов с резко выраженной индивидуальностью. Переориен

тация экономики в сторону информационной сферы приводит к переформированию даже систем расселения — основным градообразующим фактором становятся университеты и научные центры, концентрирующие вокруг себя большие и малые фирмы с преимущественно наукоемким производством (технополисы).

Возникает вопрос о новых, ключевых качествах современного работника, которые предшествовавшее информационному массовое поточное производство не предполагало. Это — готовность к инновационной деятельности, высочайшая надежность в любых, в том числе и экстремальных, ситуациях, умение

принимать нестандартные решения, сочетание современной технической и гу

манитарной культуры. Конечно, никакая этническая культура не «предвидела»

этого нового, поистине революционного переворота. Вопрос сводится к тому, в какой мере традиции разных народов адекватны требуемым чертам поведения работника в этом новом наукоемком производстве.

Опыт сравнительного анализа

Как известно, при измерении качественных признаков в социологических и антропологических исследованиях невозможно ввести универсальных единиц измерения, поскольку (в отличие от физики) нельзя воспользоваться процедурой сравнения с естественным эталоном. Поэтому нередко приходится прибегать к аналогии, сопоставлению (опять-таки на качественном уровне) с другими подобными объектами. Именно поэтому в нашем случае весьма значимы

высказывания, суждения и, прежде всего, сравнительные исследования мен

тальности и поведенческих характеристик русских в сопоставлении с представителями других народов.

Серьезный специалист по проблемам анализа межкультурных контактов и взаимодействия работников из разных стран в многонациональных корпорациях В.М. Гаськов провел исследование стереотипов взаимного восприятия советских (реально русских) и монгольских работников совместного предприятия «Эрдэнэт». Вот что он получил на выходе своего опроса [Гаськов 1989, с. 25]

(табл. 1).

Как мы видим, работники-монголы воспринимали русских как представителей европейской ментальности в сфере труда.

Возьмем недавние наблюдения и размышления профессора из Японии Си-

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

геки Хакамады. Он провел сравнительный анализ социально-психологического

склада японцев и русских и пришел к следующим выводам. В обеих странах

традиционно подавлялись естественные человеческие чувства и желания. До сих пор в Японии это играло положительную роль. Что же касается России, то здесь подобные традиции «породили не только коммунистическое авторитарное общество, но и сегодняшний хаос и трудности». Причина в том, что в Японии получил значительное развитие механизм общественного или социально-психологического сдерживания естественных чувств, желаний и эгоистических побуждений. Одной из причин его возникновения являлась ограниченность при-

родных ресурсов, а также общественная система, при которой негде было спря

таться от «чужих глаз». Все «это способствовало формированию таких нацио

I

Русская трудовая и управленческая культура

33

Таблица 1 Стереотипы взаимного восприятия русских и монгольских работников

одного из совместных предприятий

Стереотип восприятия русских работников

монгольскими специалистами

Русские работники в большей степени,

чем монгольские:

заинтересованы в служебном продвижении;

стремятся к престижной работе;

заинтересованы участвовать в подготовке решений;

стремятся к высокой зарплате и признанию за хорошую работу;

стремятся к повышению квалификации

Русские специалисты в меньшей степен

Г,

чем монгольские:

хотят вносить вклад в результаты работы коллектива;

стремятся к сотрудничеству в коллективе;

используют возможность помогать членам коллектива

Стереотип восприятия монгольских работников

русскими специалистами

Монгольские работники в большей степе

русские:

стремятся к высокой зарплате и признанию за хорошую работу;

заинтересованы в служебном продвижении;

стремятся к повышению и использованию квалификации в работе

Монгольские работники в меньшей степени, чем

русские:

хотят иметь важную работу;

стремятся к самостоятельности в работе;

заинтересованы участвовать в подготовке решений;

стремятся помогать другим членам коллектива;

хотят иметь ясные и определенные требования к своей работе

Примечание: Выборка: русские — 220 чел.; монголы — 230 чел. Источник: [Гаськов 1989, с. 25].

нальных черт, как уважение к порядку и доверительные отношения между людь ми, трудолюбие и пунктуальность, являющиеся необходимым условием суще

U

ствования современной цивилизации и рыночной экономики».

Трудности же российского общества, как пишет С. Хакамада, во многом

объясняются недостатком социально-психологических ограничений. Он отме

чает, что в России усердие и самоконтроль как традиции были слабы, исклю чения составляли лишь особые сообщества, например, религиозные. При этом он солидаризируется с Жюлем Легра (Jules Legras), который в своей книге «Lame russe» (1934) писал: «Большинство россиян полагают, что профессиональное усердие, совесть — вещи ненужные. Все думают, что население рос-

сийского Севера трудолюбиво, однако жители Архангельска очень ленивы. Се

верный регион богат продовольствием и промысловыми животными, именно это является причиной лени местных жителей. Только монахи Соловецкого монастыря очень трудолюбивы».

К этому он добавляет суждения того же Легра, что русский человек руко-водствуется «принципом “живу одним днем”, беспечностью и безволием. Рус-

ские, однажды взявшись за дело, могут с энтузиазмом его выполнить; если прикажут, могут привести в образцовый порядок контору или особняк. А в целом они лентяи, и к работе относятся небрежно, для них работа — это не более чем насилие со стороны, и если их не контролировать, они отлынива-

2 — 6032

34

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

ют от работы. Поэтому в эпоху самодержавия солдат и крестьян били розгами. Абсолютистский режим разрушил их ум, интеллект и нравственность, и только страх заставлял весь народ работать».

В то же время, С. Хакамада отмечает, что в русском народе существовали и

совершенно другие социальные типы поведения — обязательность, ответствен ность были свойственны отдельным религиозным группам, интеллигенции, многим представителям высшего общества. Ссылаясь на В. Ключевского, Г. Федотова и других русских ученых и богословов, японский профессор пишет о том, что православная христианская культура воспитывала в русском человеке чувство самоконтроля, дисциплинированность, самоограничение, уважение к труду и другие моральные принципы, что и стало почвой для возникновения особой и глубокой духовности.

По принципу «нет худа без добра» он замечает, что отсутствие в России механизма единого психологического сдерживания привело к тому, что это общество смогло породить (в отличие от Японии) оригинальный национальный характер, нестандартность и элитарность, великолепных писателей и художников. Для японского общества все это — исключение из правил. В японском народе всеобщность высокого чувства порядочности и особого отношения к труду

сочетается с тем, что здесь трудно заниматься венчурным бизнесом и вести

творческую жизнь [Хакамада 1999, с. 9—10, 14, 16, 17, 18].

По сравнению с качественными сравнительными исследованиями, иного

.

характера информацию о специфике национальных различий деловой культуры дают социометрические методики. Одно из наиболее известных исследова-

ний такого рода, ставшее классическим, принадлежит Г. Хофштеду. В табл. 2

приведены три основных показателя, на которых базировалось его «измерение культур». Первый показатель отражает «степень развития в культуре индивидуализма», т. е. установок, блокирующих высокую роль в повседневной жизни фактора коллектива. Второй показатель назван Хофстедом «индексом избегания

неопределенности»; этот показатель дает возможность измерить реакцию пред

ставителей исследуемой культуры на неопределенность или новизну жизнен ных ситуаций. Наконец, последний рассматриваемый здесь показатель — «дис

танция власти»

определяет меру важности власти для представителей данной

кул ьтуры.

Среди первоначально исследованных Хофстедом стран (общим числом

40), Россия отсутствовала. Однако несколько позже список исследованных им стран был расширен, и Россия вошла в их число. Но данные по России не были

получены Хофстедом стандартным образом, а были рассчитаны по косвенным источникам (данные национальной статистики, описания российских архети-

пов в литературе и т. д.). Этот факт следует иметь в виду при анализе приводи

мых ниже цифр. Кроме того, для России значения индексов Хофстеда были

получены и в процессе эмпирических исследований отечественных социологов (А. Наумов)

♦

Табл. 2 построена на данных трех указанных исследований. Здесь, наряду с Россией, мы выделили только три страны, с представителями которых сравне-

* Данные по США, Германии и Японии взяты из исследования Хофстеда [Hofstede 1980]; данные по России, полученные Хофстедом и Наумовым, воспроизводятся нами

по работам [Латов, Латова 2001; Наумов 1996].

Русская трудовая и управленческая культура

35

Таблица 2 Результаты международных сравнительных исследований культур, про

веденных по методике Хофстеда

Страна Степень развития Степень избегания Дистанция

индивидуализм а неопределенности власти

США 91 • 46 40 1

Германия 67 65 35 1

Япония 46 92 54

Россия* 50 (41) 90 (68) 90 (40) 1

Примечание:

*

Первое значение каждого индекса получено в исследованиях Г. Хофстеда на основе

анализа косвенных источников о ментальности русских; цифра, указанная рядом в скобках, получена на основе эмпирических исследований А. Наумова.

ние русских, на наш взгляд, наиболее показательно. США, как известно, пред ставляют собой модель общества индивидуалистического типа. Япония — при

мер восточной системы, основанной на принципиально иных религиозно-эти

ческих принципах, но также сумевшей достичь в довольно короткие сроки эко

номического успеха в современном мире. Наконец, Германия представляет куль

туру с жесткой внутренней дисциплиной и ярко выраженными отношениями

господства-подчинения, что внешне выглядит весьма близким российской тра

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

диционно стэйтистской организации общества.

Следует обратить внимание, что значения показателей для России, полу

ченные разными методами, существенно расходятся [Латов, Латова 2001]. Что

бы оценить это обстоятельство, учтем, что выборка Наумова состояла из слу

шателей школ бизнеса, преподавателей и специалистов, администраторов и

бизнесменов, т. е. людей, наиболее близких к рыночной экономике, стоящих

«на переднем крае» преобразований. Поэтому естественно предположить, что

цифры, полученные Наумовым, показывают большее, чем у основной массы

русских, родство с западными стереотипами. Напротив, цифры, полученные

Хофстедом, видимо, можно расценить как несколько «заниженные», т. е. пре

увеличившие дистанцию между Россией и Западом. Изучение не реальных пред

ставителей нации, а их моделей приводит к конструированию мифологизиро

ванной русской действительности. Поэтому истинное значение показателей по

методике Хофстеда для России лежит, наверное, где-то посередине между дву

мя приводимыми нами рядами значений.

Итак, результаты показывают, что индивидуализм в гораздо меньшей сте

пени развит в России по сравнению с США или Германией (хотя в последнем случае разрыв не настолько велик); по индексу индивидуализма Россия оказы-

вается более близкой к Японии. В том, что касается избегания неопределенное

ти, русские занимают срединное положение между немцами и японцами. Если

учесть специфику выборки в исследовании Наумова, то можно сказать, что

менеджмент России имеет явно «немецкие» черты, тогда как «литературный

образ» русского скорее отражает японский характер. В индексе дистанции влас

ти расхождения в значениях по Хофстеду и Наумову наиболее существенны.

При этом если ориентироваться на меньшее значение показателя, можно ска

зать, что «культ подчиненности» все же более сильно развит у японцев, тогда

2*

36

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

как, и русские, и американцы, и немцы скорее попадают в одну группу, для

представителей которой это качество выражено умеренно. Если же считать бо лее правдоподобным значение по Хофстеду, то «равным» россиянам не оказы вается никого.

Значение «90»

это практически стопроцентная подчиненность жизни со

циума власти. С одной стороны, цифра кажется неправдоподобной. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что для этой цифры уже есть объяснение, предложенное Ю.С. Пивоваровым и А.И. Фурсовым в рамках их концеп-

ции русской истории, которую мы комментировали выше, в предыдущем раз

деле. Здесь добавим следующее примечательное суждение этих авторов: «В об

ществе, где нет частной собственности, и где власть — все, даже паспортистка или участковый, не говоря уже о начальнике ЖЭКа или школьном директоре,

выступают как представители властной группы. Порядка 40

50

населения

СССР были так или иначе, прямо или косвенно, постоянно или ситуационно

вовлечены во власть...

С коммунизмом Власть оказалась как бы размазанной по России. Во власть впервые была включена Популяция — население, народ, продемонстрировавший невиданную жестокость по отношению к самому себе» [Пивоваров, Фурсов

2001, с. 47].

Некоторые данные о качествах русских в сравнении с представителями ряда

ругих народов представлены в исследованиях, проведенных на основе еще

одной известной методики — психологического теста MMPI (миннесотского многофакторного личностного опросника). В данном случае мы по-прежнему остановимся на двух наиболее изученных и полярных по этическим нормам,

поведенческим стандартам, религиозным установкам и т. д. национальных куль

турах

американской и японской.

Вот как выглядят выводы, сделанные автором русского адаптированного

варианта MMPI Л.Н. Собчик. Японцы в большинстве своем отличаются высо

ким уровнем самосознания, выраженным чувством коллективизма и ответственности, конформностью установок и, в целом, представляют конформную и социально податливую группу. Они рассудочны и пессимистичны. Сложный ба-

ланс между эгоцентрическими побуждениями и социальными требованиями у

них реализуется в пользу социума, с проявлением выраженной готовности к отказу от самореализации, что, естественно, повышает уровень тревожности и склонности к пониженному настроению [Собчик 1997, с. 88, 385].

Сравнительный анализ психологического «профиля» американской и русской наций свидетельствует о том, что американцы более рациональны и менее эмоциональны, менее фрустрированы, более прагматичны. Они, как правило, не склонны к идеализации, в меру общительны, формальны в контактах, не отличаются излишней сентиментальностью. Русские же гиперэмоциональны, иррациональны, значительно в своей массе фрустрированы, склонны к идеализации, сентиментальны, расточительны, в общении проявляют полярные тенденции от любви до ненависти.

«Средний русский» самобытен, интуитивен, богат творческой выдумкой,

отличается некоторой безалаберностью, вспыльчив, но не злобив, испытывает

склонность к обсуждению разных проблем без серьезных попыток на практике реализовать свои фантазии, не доволен жизнью, но как истинный фаталист ничего менять не намерен; он готов бунтовать на уровне застолья или кухонных

Русская трудовая и управленческая культура

37

разговоров, но всерьез что-либо предпринимать ленится или опасается. Он

растрачивает себя больше эмоциями, чем поступками, больше переживания

ми, песнями, танцами, пьянками, чем хорошо спланированным предпринимательством, хозяйствованием, политической организованностью» [Собчик 1997,

с. 386

387].

Следует обратить внимание и на другие качества русских, выявленные в

психологических исследованиях. К их числу можно отнести склонность к цен

ностно-рациональным или даже иррациональным критериям в формировании круга общения, мотивации и оценках деятельности; прочность традиций и ритуальность поведения; выраженную склонность следовать за неформальным лидером (авторитетом). Однако наиболее интересным представляется подробно рассмотренное в книге К. Касьяновой «О русском национальном характере» (1994) свойство русского психологического типа совмещать в себе полярные качества — высокую способность к самоконтролю (завышенные показатели по

шкале «репрессия» в методике MMPI) и ее противоположность

эмоцио

нальную незрелость (одноименная шкала в той же методике).

Для русских, с одной стороны, характерна высокая способность к само

контролю, вплоть до самоподавления (расхождение значений по шкале, идеи

тифицирующей это качество по российской и американской выборкам, со

ставляет 20 % всей величины шкалы, причем для русских имеют место более

высокие значения этого показателя). С другой стороны, например, можно вы

делить такое качество как «эмоциональная невоспитанность», когда не человек владеет эмоциями, а они им. Придя в состояние гнева или веселости, он становится совершенно «безудержным», и всякие попытки остановить его вызывают только новые всплески разбушевавшихся чувств. Показатель «эмоциональной

невоспитанности» у русских заметно выше, чем у американцев, и это превы

шение составляет примерно 13,5 % всей соответствующей шкалы [Касьянова

1994]. Одинаково яркая выраженность двух полярных качеств подтверждает выводы, сделанные Собчик на основе данных 1973 г., что свидетельствует об устойчивости этой особенности архетипа.

Образ русского человека как делового партнера выглядит достаточно своеобразным, если сравнивать с образами представителей не только неевропейского, но и западноевропейского ареала. В этом контексте рассматривает русских

как деловых партнеров крупный специалист по сравнительному менеджменту

Р.Д. Льюис. Факторами основных черт русского характера он называет многие столетия «безжалостного авторитарного режима», «необъятные просторы» и «неизменную суровость климата России». Каждый из этих факторов, по мнению Льюиса, по-своему сказался на характере поведение в труде. Так, суровый климат привел к привычности неравномерных темпов работы и в то же время к

упорству в труде. Он подчеркивает, что «и царскому, и советскому режиму

легко было управлять людьми благодаря тому, что они были склонны к коллек

тивизму, покорности, самопожертвованию, терпению» [Льюис 1999, с. 317]. Свои аналитические конструкты Льюис свел в единую схему, в которой сопоставил черты русских и американцев как деловых партнеров (схема 1).

Итак, как показывает итоговая схема, русские и американцы имеют много

общего. «Оба народа с подозрением относятся к аристократам и неудобно чув ствуют себя (даже сегодня), когда слышат изысканную речь некоторых евро

пейских народов. Простота завоевывает друзей и в Уичито, и в Екатеринбурге.

38

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

Власть распределяется снизу вверх Индивидуализм Несходство взглядов Западноевропейские корни

Готовность рисковать Экономика основана на частном секторе Граждане имеют свободу действий Оптимисты

Японская

вежливость, французская прото кол ьн ость", азиатская

двусмыслен ноет

ельзя

Этика

успеха

Грубоватость речи,

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

добиваться успеха за счет других

экспансионисты, гостеприимны, любовь к технологии, неприятие аристократов, великодержавны, полиэтничны, мессианство, дух "~аздвижения границ", мышле

D

с размахом

Прагматики

Эмоциональность

это достоинство

Власть распределяется сверху вниз Коллективизм

Консенсус Европейские и азиатские корни

Язык дипломатов,

европейский формализм

Осторожн ы Контроль государства над

экономикой

Централизованная

власть

Пессимисты

Схема

Горизонт ы США / России

Источник: [Льюис 1999].

Обе нации, как и французы, мыслят масштабно и считают, что на их долю выпала важная мессианская роль в международных делах» [Льюис 1999, с. 320].

Вместе с тем, есть существенные различия, связанные с историческими корнями культур. Видение Льюисом русских нельзя назвать ни негативным, ни позитивным. Итоговый вывод автора состоит в утверждении, что американцам с русскими вполне можно иметь дело, нужно только уметь подобрать ключ к их характеру: «Российские ценности глубоко человечны, их герои универсально аутентичны, их внешние проявления и символы полны артистизма и эстетики.

Для того чтобы преуспеть в отношениях с россиянами, нужно четко держать в

своем сознании эти качества, вместо того чтобы уделять слишком много внимания загадочным и парадоксальным аспектам их поведения и их современным

установкам» [Льюис 1999, с. 326].

Кэтрин Дж. Бейкер восполняет суждения Льюиса своими наблюдениями результатом собственного длительного опыта. По ее мнению, «имеется ряд юно чевых различий в том, как многие американцы и русские подходят к взаимоот ношениям. Американцы склонны к значительной открытости и доверию в но

вых отношениях — до тех пор, пока другой человек не сделает нечто, что разочарует их или предаст их доверие. Русские же склонны к большей осторожности и оценивают каждый шаг, прежде чем убедятся, что на другого человека можно полностью положиться. Американцы склонны основывать свои рабочие отношения на целесообразности: что является наиболее удобным, кто имеет необходимые навыки, контакты и ресурсы, кто может участвовать в проекте. Русские склонны заводить дружбу на основе совместно разделяемых принципов, ценностей и взглядов, равно как и межличностного комфорта. При советской

системе умение достичь согласия с властями и наити подход к ним значили больше в рабочих отношениях, чем компетентность. Сейчас, конечно, российское общество находится в состоянии непрерывного изменения, являя множе-

ство вариаций в качестве рабочих взаимоотношений» [Бейкер 1996, с.

10].

Русская трудовая и управленческая культура

39

Опыт национального самоанализа

ним из наименее изученных и, вместе с тем, наиболее информативным ис

точником знаний о национальной экономической культуре является народный фольклор. Попробуем реконструировать экономический контекст этого специ-

фического пласта русской народной культуры.

Представления об успехе были проанализированы В. Иваницким [Иваницкий 1997]. Он пишет, что «успех и удача этимологически не равны. Удача либо

есть, либо нет (в корне — «дать», сравни — «само далось»). Успех же в поле

языка связан со сроком (сравни «поспеть», «спелый»), что указывает либо на

зрелость, то есть возраст, в котором общество «разрешает» успех, либо

на

умение быть расторопным, первым при раздаче благ. Мгновенные действия при

предоставляющейся возможности

очень по-нашему.

Во

всем упреждать!”

(Петр

Суворов). “Промедление смерти подобно!” (Ленин). “Удача нахрап

любит” (народное) — пока другие раскачиваются, отчаянная голова снимает

t

пенки. ... Так что, если есть вакансия или «маза» — лети со всех ног, а то все

разберут...» [Иваницкий 1997, с. 127]. В качестве иллюстрации здесь интересно

привести одно издревле распространенное в народе убеждение, заключающее

ся в том, что якобы, верхний слой святой воды — более сильный: «...Всякий

спешит зачерпнуть воды прежде других, вследствие чего нарушается церковное

благочиние криками и перебранкой, невообразимой суетней и толкотней, как на любом базаре» [Иваницкий 1997, с. 127]. Так вырисовывается один из двух

основных акцентированных в русской культуре каналов достижения успеха

«маза», которую надо успеть «урвать», оказавшись в нужное время в нужном

месте.

Но можно и никуда не бежать, поскольку существует второй вариант

«удача». Это пассивный способ достижения результата — обычно посредством

везения или чуда. Он также глубоко укоренен в сказках и пословицах. Его суть

емко выражается в двух следующих пословицах: «Дурак спит, а счастье в голо

вах лежит» или «На тихого Бог нанесет, резвенький сам набежит». Например,

когда герой сказки хочет сделать деньги из воздуха, ему на помощь приходит

«неразменный пятак». В народном фольклоре «экономический агент» второго

типа персонифицирован в образе Емели или Ивана-дурака.

Автор другого, не менее интересного исследования экономического кон

текста русского народного фольклора, В.И. Верховин, акцентирует особое вни

мание на тех моделях экономического поведения, которые отражают преломление в русской культуре основных механизмов и институтов рыночного обмена [Верховин 2001, с. 106—124]. В своем исследовании он обращается к поиску и интерпретации рационального содержания пословиц и поговорок, собранных В. Далем в середине XIX в.

Отметим некоторые, наиболее интересные, с нашей точки зрения, выво-

ы этой работы. Так, например, весьма сложную структуру имеет в народном

(f-K

фольклоре идея собственности. Но наиболее ярко в этой структуре представле

ны два компонента:

недостаточность традиционных и институциональных

механизмов защиты прав собственности («Запор да замок — святое дело») и 2)

уализм в отношении к чужому имуществу — пренебрежение, с одной сторо

40

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

ны, и ответственность, с другой (сравни: «На чужие деньги запоем пьем» и

«Чужое добро страхом обгорожено») [Верховин 2001, с. 109].

Четкое выражение в фольклоре находят элементы маржинализма, которые, как оказывается, воплотились в пословицах и поговорках намного раньше, чем вошли в научный оборот и стали краеугольным камнем современных экономический теорий и концепций. [Верховин 2001, с.116] Например, действия и решения по оценке стоимости благ в народном фольклоре крайне наглядны и ярки: «Чего нет, то дорого, чего много — то дешево», «Нужда цены не ждет», «Товар полюбится, ум расступится».

Значительный интерес представляет отражение в фольклоре принципов перераспределения (обмена) и, в особенности, нелегальные каналы редистрибуции. Нелегальная редистрибуция богата множеством технологий и способов

изъятия экономических ценностей у их владельцев. В основе их лежит (кроме

известных силовых методов) использование некомпетентности одной из сторон социально-экономического обмена: «В душу вьется, а в карман лезет», «Лясы точит, да людей морочит» и т. д. В народном фольклоре предается осмеянию и санкциям не только активная сторона редистрибутивных отношений, но и пассивная: «Кто украл — у того один грех; у кого украли — десять».

Таким образом, в отличие от православной этики, которая, как мы помним, не дает никаких рекомендаций по поводу решения мирских проблем, сказки и пословицы, напротив, дают прямое руководство к действию. Верховин подчеркивает, что в народном фольклоре «заложены тонкие нюансы товарного обмена, такие наблюдения и смысловые обобщения, которые в боль-

шей степени свойственны мышлению и опыту людей, занятых в этой области

профессионально». [Верховин 2001, с. 111]

Итак, как показывает анализ, русскую культуру нельзя обвинить в экономической непрактичности или непродуктивности. Народный фольклор демонстрирует способность культуры компенсировать недостаточность предписаний православной этики в области хозяйственной практики посредством выработки иных, иногда авантюристических рецептов действий, но, тем не менее, базирующихся на четком понимании экономических принципов.

Мы полагаем, что проблема русской экономической культуры состоит не в «порочности» каких-либо конкретных ее качеств, и не в слабой выраженности в ней тех или иных свойств, которые принципиально важны в современной капиталистической экономике. Проблема в значительной степени связана с тем, что весь этот культурный арсенал не может быть использован одинаково

эффективно в различных направлениях экономического строительства

мож

но предположить, что русская национальная культура сформировала экономи ко-культурное пространство, не обладающее свойством «изотропности». Дей

ствительно, «сверхрезультат» обычно достигался в некоторых избранных на

правлениях, которые объявлялись приоритетными, при этом другие направле

ния стагнировали на протяжении жизни поколений

этом контексте совер

шенно справедливым можно считать следующее замечание Светланы Лурье

«Принято считать, что немцы любят порядок, а русские — нет. Думаю, что это утверждение нельзя доказать. Опрос покажет, что в одинаковых социальных слоях и у немцев, и у русских любовь к порядку примерно одинаковая. Вопрос в том, какие сферы жизни народ упорядочивает, а какие нет» [Лурье 1994, с. 53].

суть в данном случае состоит не столько в том, какие сферы деятельности

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Русская трудовая и управленческая культура

41

финансируются, а какие нет, сколько в том, какие из них артикулируются культурой, а какие оставляют людей равнодушными. В социально-экономическом развитии России может быть выделено достаточно устойчиво сохраняющееся направление, в котором русская экономическая культура работает наименее эффективно.

Впервые эта мысль была сформулирована Н.О. Лосским, отметившим ха-

рактерное для русских явление, которое было им названо «безразличием к сред

ней области культуры». Вот что он понимал под этим явлением: «...материальная культура стоит в России на низком уровне развития. Русский народ до сих

пор не овладел грандиозной территорией своего государства ... даже ... в местах, благоприятных для жизни, очень мало позаботился русский народ об удобствах для удовлетворения повседневных нужд. ... Бедность, угнетающая русский на-

род, ... есть следствие многих условий, длительного крепостного права, общинного строя крестьян, малого плодородия почвы во многих губерниях, большой затраты сил государства на защиту от внешних врагов и т. д. Но, кроме перечисленных условий, бедность в значительной степени есть следствие малого интереса народа к материальной культуре. Беспечность русского человека выражает-

ся в нередко слышимых “авось”

1

небось

Я

1

“ничего”» [Лосский 1991, с. 56].

«Средняя область культуры» — это та часть жизненного пространства, которая начинается за порогом собственного дома и заканчивается там, где начинает проявляться «государево» дело, задачи национального значения, сфера осуществления мессианских идей. Это все то, что уже не имеет личного значения, но еще не приобрело значения национального. Это область «малых дел»,

элементарных бытовых запросов, отвечая на которые, Запад и достиг своей современной благоустроенности.

Специфика русского менталитета состоит как раз в том, что ценность успеха в этой «средней» области для «среднего» русского минимальна. Одно дело

когда надо спасать нацию, и совсем иное дело — когда надо добротно ремонта

ровать дороги или обслуживать покупателя. Именно к такого рода деятельности относится знакомая всем народная фраза: «работа начинается с большого перекура». Вот как комментирует подобные «провалы» русской цивилизации известный писатель Анатолий Рыбаков: «Русский человек по своему менталитету трудолюбив. Все разговоры, что он не умеет работать, — чепуха! Мне восемьдесят шесть лет, я всю жизнь прожил в России и видел: еще как умеет! И воевать

умеет. Я прошел всю войну. Но русский человек не хочет жить в роскоши» [Интервью 2001]. Желание «жить в роскоши», по крайней мере, никогда не эксплуатировалось в России с экономической точки зрения, никогда не стано-

вилось культурно акцентированной целью рядовых граждан.

Сам тип мышления был иным. Чтобы разобраться в этом, попробуем про

анализировать высказывание выдающегося русского ученого Д.И. Менделеева

В программной записке «О первейшей надобности русской промышленности» Д.И. Менделеев писал Александру III: «Предприимчивости, в промышленных делах неизбежной, довольно у народа, если он произвел колонизацию беспримерного размера» [Менделеев 1960, с. 69]. Здесь показателен стиль аргументации «колонизация беспримерного размера». Может быть, этот аргумент был использован в письме к царю для наибольшей яркости, а, возможно, просто потому, что кроме «колонизации» аргументов больше не находилось? Успех в

42

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

«колонизации», успех в «собирании земель»

не единственный ли это вид

успеха, достигнутый с опорой на русский комплекс ценностей?

Действительно, на протяжении русской истории в обществе не существовало социальных институтов, которые могли бы сформировать экономическую культуру «срединной» области. Одним из них потенциально могла бы стать религия. Но православие не интересовалось хозяйственной практикой и не стремилось ее упорядочить посредством выработки соответствующих норм. Другим институтом, который мог бы сыграть эту роль, являлось государство. Но оно было занято решением преимущественно макрозадач и культивировало престижность и важность только областей национального значения. Область наци-

онального экономического быта не представляла для него интереса. Как след

ствие, «срединная» область оставалась, с одной стороны, «вне поля действия морали» и, с другой стороны, вне сферы общественных приоритетов.

В самом деле, ведь и в последующем, в советское время, энтузиазм вызыва

ло лишь решение крупных державных задач (освоение космоса, создание ракет

но-ядерного оружия и т. д., а не, скажем, строительство пекарен или парикмахерских). Ведь не случайно, что крупнейшей националъно-сплачивающей задачей на огромных отрезках отечественной истории, особенно после Второй мировой

войны, когда Россия стала одной из двух сверхдержав мира, явилось построе

ние грандиозного научно-производственного комплекса, доминировавшего в экономике страны, — военно-промышленного комплекса (ВПК). Задача развития технического образования, построения промышленности, главным обра-

зом

оборонной, доминировала над всеми прочими областями государствен

ного строительства. Один из ветеранов ВПК, академик Б.Е. Черток вспоминает

«За десятилетний период

с 1930-го по 1940-й гг.,

Советский Союз дей

ствительно был превращен из отсталой аграрной страны в мощную индустри

альную державу.... В почете бьши уже не «лирики», а «физики» и «хотя «лирики»

... были весьма известны, но и они работали на эту же самую задачу» [Черток

2000, с. 4].

ВПК стал наиболее «упорядоченной» сферой цивилизационного строитель-

ства в индустриальной России. Не удивительно, что, оценивая качества русских

работников, мы вынуждены акцентировать внимание именно на персонале ВПК

средоточии творческих сил нации на протяжении поколений.

При дальнейшей разработке этой темы мы попытаемся сравнить новые

лишь развивающиеся на Западе формы труда и организации производства, выз

ванные внедрением высоких технологий, с базовыми характеристиками рус

ских работников. При этом мы будем ориентироваться на те черты, которые едины для всех работников русской национальности, помня, что внутри этой этнической группы существуют значимые региональные различия.

Эта задача предполагает предварительный повторный анализ ранее прове

денных одним из нас исследований. Данные о русских рабочих были получены

в результате собственных многолетних изысканий, которые хотя и не полное

тью корреспондируют с логикой описания современного производства, но все

же дают определенный «портрет» русских как работников.

Изучение русского рабочего проводилось в рамках двух исследований под руководством О.И. Шкаратана. Первое из них было проведено по программе «Труд и быт русского рабочего», реализованной в 1987—1990 гг. Данное иссле-

дование имело форму углубленного интервью (экспертного опроса по форма

Русская трудовая и управленческая культура

43

лизованной программе) с рабочими на машиностроительных предприятиях Таллинна, Вологды, Москвы, Обнинска, Курска, Ташкента, Омска, причем в Таллинне и Ташкенте опрашивались также, соответственно, эстонцы и узбеки, что давало возможность межэтнического сравнения. В целом «русский блок» опроса составил 375 человек. Если учесть «точечный» характер проведенного

опроса, то его результаты представительны для всех русских рабочих. Следует

отметить, что опрашивались «перспективные» категории работников: молодые

мужчины (до 35 лет), имеющие среднее и выше образование (что вообще ха

рактерно для тех предприятий, на которых проводилось исследование); работ

ники двух типов профессий: индустриального (например, токари) и научно индустриального (например, наладчики станков с ЧПУ) труда. При выборе рабо

чих-экспертов учитывался и стаж работы на предприятии: не менее одного года.

Конечно, подобное формирование экспертной группы могло «улучшить» полу

ченные результаты. Следует, однако, отметить, что они представительны для дос

таточно большой категории не люмпенизированного рабочего класса России.

Второе исследование — проведенный в 1990—1991 гг. экспертный опрос

управленцев высокого ранга (Госплан СССР; одно из оборонных министерств)

по проблеме «Культура труда и культура управления в СССР». Выбор экспертов

(30 человек) определялся их квалификацией. Предполагалось, что эксперты,

во-первых, должны хорошо знать рабочую силу нескольких регионов, а во вторых, занимать такое положение, которое позволяет абстрагироваться от де

талей и мыслить «образами». Основными экспертами, поэтому, были работни

ки управлений и отделов кадров. Экспертное интервью было строго формализованным: в заранее подготовленном бланке были помещены списки качеств,

которые эксперты должны были выбрать при характеристике рабочей силы от

дельных регионов. Специально подчеркнем, что наша методика имплицитно

базировалась на принципе сравнения, иными словами, эксперты вынуждены были выбирать такие характеристики рабочей силы, которые больше развиты у

данной этнической (региональной) группы работников по сравнению с други

ми. Мы использовали лишь обобщенные характеристики русской рабочей силы,

т. е. те качества культуры труда и управления, которые присутствуют

всех

региональных групп русского народа.

Несколько предварительных замечаний. Со страниц научных и публицис тических изданий на протяжении 1990-х годов прозвучало немало слов о него товности России принять технологический вызов современной эпохи, о невос приимчивости экономики страны к достижениям информационной экономи

ки Запада и, в конечном итоге, об обреченности России на незавидную роль

вечного догоняющего лидеров мировой цивилизации. Со многими из приводи

мых в пользу этого положения аргументов нельзя не согласиться, принимая во

внимание семь десятилетий тоталитарного режима и значительные в своем вли

янии «азиатские» черты русской ментальности. Вместе с тем, на наш взгляд,

необходимо проверить гипотезу о наличии в российском обществе «критичес

кой массы» для перехода к современной экономике, основанной на социаль ном рыночном хозяйстве и информационных технологиях.

Начиная с 1988—1989 гг., одному из авторов на различных международных

встречах приходилось оппонировать предложениям взять для России в качестве

модели развития те или иные страны, достигшие в последние десятилетия се

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

рьезных успехов в экономическом развитии. В том числе чаще всего назывались

44

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

страны, принадлежащие к буддийско-конфуцианскому культурному ареалу.

нако Россия по особенностям культуры, менталитету большинства населе-

ния относится к восточно-христианскому славянскому ареалу.

Проблема сбора эмпирических данных, раскрывающих творческий, инновационный потенциал русских работников, заключается в резких разрывах в качестве человеческих ресурсов между регионами страны и отраслями экономики. В этой связи мы сочли оправданным сосредоточить свои усилия на иссле-

довании работников военно-промышленного комплекса (ВПК). И по числен

ности, и по этническому составу (в подавляющем большинстве — русские) это был тот людской массив, который в действительности отражал сущностные

черты трудовой этики, производственного поведения и относительно качествен ного, во всяком случае, адекватного особенностям объектов управления, ме неджмента. Ниже приведены оценки характерных особенностей русских, рабо тавших на начало 1990-х годов в оборонной промышленности (их трудовое по ведение и установки), полученные на основе анализа материалов опросов экс пертов. Нами эти оценки сведены в трехкомпонентную шкалу: широко распро

страненные качества

умеренно распространенные качества

мало распрос

траненные качества (табл. 3).

Таким образом, есть серьезные основания предположить, что работники ВПК в своей массе отличались склонностью к новаторству, оригинальным решениям и рационализаторству, профессиональной универсальностью, склонностью к риску, быстрой реакцией на смену обстоятельств и способностью к интенсивному труду, т. е. теми качествами, которые характеризуют работников-«новаторов» и необходимы для прорывного экономического развития. Это обстоятельство может внушать наибольший оптимизм в сложившейся ситуации.

С другой стороны, следует отметить и те качества, которые в меньшей сте

пени соотносятся с требованиями современной экономики. Например, в число «широко распространенных качеств» русского работника попадает «неприязнь к “выскочкам”, быстрому карьерному продвижению». Это еще раз демонстри-

рует, что достижительно-индивидуалистические ценности играют в жизни и работе русского человека незначительную роль. Более того, последние данные исследований ВЦИОМ позволяют рассматривать эту черту русского характера,

во-первых, как постепенно усиливающуюся в современных условиях и, во-вторых, как имеющую, в некоторой степени, даже негативный оттенок. Так, за

1994—2000 гг. с 57 до 70 % увеличилась доля тех, кто считает, что «делать следует все сообща и не терпеть (!) тех, кто ставит себя выше коллектива»* [Гудков,

Дубин 2001, с. 15].

Однако, применительно к русским на достижительно-индивидуалистичес-

кие ценности расчет, в общем-то, никогда не строили ни исследователи, ни управленцы. Ставку обычно делали на другой блок качеств. Как отметила в одном из интервью К. Касьянова, хотя «...наши ценностные системы не мотивируют нас к индивидуальному предпринимательству, ... коллективными предпринимателями мы всегда были неплохими. Вспомните русские артели, кото-

рые уже в застойный период возродились в виде широко распространившихся

и

шабашек”, “рабочих отрядов”» [Еще раз к вопросу 1992, с. 23].

*

Формулировка вопроса приведена здесь дословно, без изменений. О массовых цен ных предпочтениях см. также [Клямкин, Лапкин 1995].

Русская трудовая и управленческая культура

45

Таблица 3 Характеристики русского персонала оборонной промышленности (1990

91 гг.)

Широко распространенные

качества

Умеренно распространенные

качества

Мало распространенные

качества

Способность к интенсивному труду

Стремление к совместной, коллективной работе

Чувство причастности к общему делу

Профессиональная универсальность, стремление к совмещению профессий

Склонность к оригинальным решениям, новаторству, рационализаторской и изобретательской деятельности

Г отовность бескорыстно оказать помощь

Быстрая реакция на смену обстоятельств

Склонность к риску

Готовность подчиниться неформальному лидеру

Предпочтение свободного индивидуального ритма работы

Престижность индустриального труда

Неприязнь к «выскочкам», быстрому карьерному продвижению

Исполнительность

Д ис ци пл и нированность,

собранность,

организованность

Ответственность за результаты своего труда

Стремление сделать должностную карьеру, высокая престижность иерархического роста

Стремление к достижению вершин мастерства в профессии

Стремление к независимости, самобытности

Способность действовать по обстоятел ьствам

Способность к тонкой ручной работе

Умение надолго концентрировать внимание, энергию

Способность к самоконтролю и контролю над эмоциями в трудных ситуациях

Приверженность традиционному, знакомому, привычному

Лояльность к администрации

Чувство гордости за организацию, преданность ей

Склонность надеяться на вышестоящих и подчиняться контролю со стороны начальства

Способность к монотонному, стереотипному труду

дпочтение технологии с заданным ритмом

Приверженность индивидуальным формам труда

Высокий уровень личных притязаний, честолюбие

В этой связи полезно обратить внимание на специфическую группу качеств, имеющих, как показало наше исследование, широкое распространение в массе

русских работников. Такие качества, как «стремление к совместной, коллек

г-

46

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

тивной работе», «чувство причастности к общему делу», «готовность бескорыстно оказать помощь» в соединении со склонностью «подчиниться неформальному

лидеру» образуют, на наш взгляд, достаточно компактную, обладающую «стилис

тическим единством» систему традиционных установок русского работника.

Важные «штрихи» к портрету русского работника добавляют результаты

другого исследования, проведенного среди персонала предприятий ВПК трех

городов (табл. 4).

Результаты, в частности, показывают, что русские низко ценят строго определенный режим работы: доля экспертов, считающих, что режим в работе важен, составляет в среднем по трем городам 19 % (см. п. 1). Группы «новаторов» и «исполнителей» в среде русских рабочих оказались сравнимы по числу пред-

ставителей (в каждую группу попало примерно по 1/3 опрошенных). Столько

же экспертов считают необходимым использовать в работе свои идеи (см. пп. 2 и 7). Следовательно, на российских предприятиях ВПК на момент опроса существовала достаточно многочисленная группа работников, склонных к инновационному труду. Таким образом, этот результат подтверждает предположения, сделанные представителями управленческого звена промышленности, которые отнесли склонность к новаторству к числу широко распространенных качеств среди русских рабочих (табл. 3).

Весьма велика (в среднем около 50 %) оказалась доля тех, кто считает важ-

ным в работе общаться с другими, и в действительности имеет значительные кон

такты внутри предприятия (см. пп. 9 и 10). Значимость и функциональность этих качеств отмечаются и в других исследованиях. Так, В.И. Кабалина пишет, что на

советских предприятиях «характерной чертой была многопрофильность умений

работника: умение не только управлять станком, но и его ремонтировать, что в условиях дефицита подчас означало умение доставать запасные части. Последнее определялось социальными связями работника на данном предприятии». Кроме

того, «важным было умение работать в группе и налаживать контакты за ее преде

лами, способность заменить на время отсутствующих членов группы, так называ

емая взаимозаменяемость» [Кабалина 1999, с. 25

26].

Очевидно, что работникам «оборонки», прежде всего, присущи качества,

свидетельствующие об их готовности к трудовой деятельности в новых эконо

мических и технологических условиях. Это касается и квалификационных тре бований к работнику со стороны высокотехнологичных, в том числе информа

ционных, производств, и необходимых личностных качеств рабочей силы, вклю

чая способность и «вкус» к работе в малых фирмах, к каковым относятся так называемые «венчурные», специализирующиеся на нововведениях, предприятия.

Из приведенных выше данных очевидно, что русский работник вполне мо

жет соответствовать требованиям, предъявляемым к рабочей силе в информационной экономике. Мы имеем в виду такие требования как: необходимость

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

постоянно овладевать новыми профессиональными знаниями и навыками; на

добность расширения профиля и профессиональных функций за счет овладе

ния смежными специальностями; коллективная ответственность персонала за соблюдение технологического процесса и сохранность оборудования. Однако

столь же очевидно, что в ключевых для современной экономики отраслях, пре

допределяющих успех наций в конкуренции на мировом рынке (микроэлектро ника, телекоммуникации, биотехнология), Россия существенно отстала. Силь

ные позиции она сохраняет в аэрокосмической и ядерной отраслях

также в

Г

*■

Русская трудовая и управленческая культура

47

Таблица 4 Оценка рабочими-экспертами различных сторон трудовой деятельно

сти (1990 г.)

Вопрос интервью Москва (%) Курск (%) Обнинск (%)

Вработе очень важен определенный режим работы 16.9 12.2 28.1

исполнительности Отдают предпочтение: творчеству 31.1 42.0 17.5

27.6 26.0 36.8

Удовлетворяет вас степень уважения на работе? («вполне») 33.9 37.7 17.2

Считают неважным степень собственного участия в управлении 16.9 22.0 10.3

Достаточно сильно удовлетворены работой 22.4 21.6 10.3

Готовы взяться за более сложную работу 27.1 27.5 19.0

Считают важным в работе использовать свои идеи 34.5 28.0 24.1

Считают важным в работе развивать свои способности 62.7 64.0 39.6

Считают важным в работе общаться с другими 55.9 49.0 34.4

Имеют значительные контакты в работе 62.7 52.9 | 45.6

Примечание. Сводная таблица составлена по результатам опроса экспертов в рамках про екта «Труд и быт русского рабочего» (См. выше).

ряде других производств, не столь значимых в информационную эпоху. Поэтому без активнейшего взаимодействия с корпорациями других стран, естественно, на взаимовыгодных началах, потенции человеческих ресурсов России не смогут быть реализованы.

Мы учитываем как многообещающий момент для русского работника тенден-

цию мировой экономики к персонификации потребительских свойств изделий,

означающую, что обычные продукты приобретают черты интеллектуальных, сбли жаются с ними. Этот уход от модели массового производства к разнообразию изде

лий, удовлетворяющих специализированный спрос, который является важнейшей

чертой инновационного развития экономики, находит адекватного себе работника и исполнителя на российском рынке рабочей силы. К тому же возрастающая роль выпуска производства интеллектуальных продуктов может расцениваться как

благоприятное обстоятельство для российских «белых воротничков».

О качествах русских как профессионалов можно также судить и по широкому привлечению специалистов к работе в западных университетах и фирмах. Еще в 1989 г. из страны выехали 70 тыс. научных работников. По оценке академика А. Андреева, уже к началу 1993 г. из бывшего СССР на время или навсегда уехало около 40 % физиков-теоретиков высокого уровня и примерно 12 % фи-

зиков-экспериментаторов. На конец 1999 г. приводились данные, что с 1990-го

года страну покинули 80 % математиков и 50 % физиков мирового уровня. Опросы ученых-физиков ведущих научно-исследовательских центров России показали, что фактически четверо из пяти молодых ученых в возрасте до 30 лет ориентированы на отъезд. Как и предсказывали эксперты, среди эмигрантов

48

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

преобладали представители уникальных профессий, люди высокой и очень

высокой квалификации. По данным паспортно-визового управления МВД РФ,

в 1992—1996 гг. выезд за рубеж специалистов в сфере науки и высшего образования составил в среднем около 5 тыс. человек, как правило, самых квалифицированных и перспективных научных работников в возрасте 30—40 лет. Ресурс эмиграции этих категорий специалистов во многом исчерпан. Тем не менее, по прогнозам, в ближайшие годы ежегодные потери составят 200—300 ученых,

имеющих передовые разработки в таких ключевых областях, как программное

обеспечение ЭВМ, прикладная математика, производство композитных мате

риалов, создание новых медикаментов.

Можно оценить отъезд из страны специалистов в подобном масштабе как национальную катастрофу. По методике ООН, затраты и упущенная выгода от эмиграции одного специалиста с высшим образованием, ученой степенью составляет 300 тыс. долл. Не сложно представить, что потери России составляют

десятки млрд. долл. Речь идет и о военно-стратегических потерях. По оценке

экспертов, около 8 тыс. российских ученых задействованы (на 1999 г.) в 40 с

лишним программах, выполняемых в интересах оборонного ведомства США;

при этом исключительное право на результаты исследовании принадлежит американскому правительству [Вишневский, Зайончковская 19926, с. 18; Вишневский,

Зайотковская 1992а, с. 13; Долгих 1993, с. 11; Павлюткин 1999; Ахиезер 1999].

1970-е годы академик А.Д. Сахаров справедливо доказывал, что право на

эмиграцию является одним из главных демократических прав граждан. Но нельзя

при этом забывать, что Россия в результате миграции такой направленности

теряет не только важные и нужные для нее кадры, свои инновационный потенциал, надежды войти в число стран с информационной (сетевой) экономикой, но и демократический потенциал, свои шансы сформировать гражданское общество.

Следует при этом принять во внимание изменение качественных характеристик той основной массы человеческих ресурсов России, по отношению к которой мигранты выступают как утраченные стимуляторы развития. Среди критических особенностей человеческих ресурсов, пожалуй, первой по значимости является существенное расхождение между готовностью и желанием значительной части работников народного хозяйства трудиться в условиях рынка, с одной стороны, и их слабой реальной подготовленностью к функционированию в рыночных механизмах (привычка к патернализму и уравнительным фор-

мам распределения, функциональная неграмотность, отсутствие навыков к

жизни в условиях негарантированной занятости, неготовность к смене форм активности, профессии, места жительства и т. д.).

Сформировались две оппонирующих версии в оценке адаптационных возможностей русских как акторов рыночной экономики. Первая без серьезных

*

(оказательств утверждает, что русские совершенно не могут приспособиться к

рыночной ситуации, идет деквалификация рабочей силы, расхищается трудовой потенциал. Вторая версия, кстати говоря, также не обоснованная, утверждает обратное, что в России наконец-то создается развитая инфраструктура, в которую затребованы образованные люди, что инициативные и одаренные работники получили теперь возможности для самореализации. Установление истины имеет принципиальное значение для выбора управленческих стратегий

по развитию экономики.

Русская трудовая и управленческая культура

49

Следует также принять во внимание, что современная русская управленческая культура, формировавшаяся в условиях «классического» индустриально-конвейерного производства (организованного по принципам системы Тейлора), существенно отстает от требований «прорывной» модернизации экономики страны, приобретающих критическое значение в наши дни.

В рамках проекта «Национальные культуры и современное производство» (под руководством О.И. Шкаратана) в начале 1990-х гг., помимо исследования

культуры труда персонала, была также изучена культура управления в про

мышленности. К характерным чертам позднесоветской русской управленчес

кой культуры относятся:

преобладание «запретительной» направленности норм и правил;

четкое описание функций работников, формализованные отношения; стремление к созданию условий для сотрудничества между работниками на всех уровнях в производстве и управлении; преимущественно иерархическая структура управления; распространенность демонстрации власти, подчеркивания властных функ-

и

ции на каждом уровне управленческой иерархии;

ориентация на наказание за ошибки, жесткий контроль за выполнением

должностных обязанностей и инструкций;

поощрение универсализма, совмещения профессий и обязанностей; централизация и персонализация принятия решений и ответственности;

актуализация, в первую очередь, стратегических задач развития организа ции, акцент на долгосрочном планировании;

ориентация на решение общегосударственных (общенародных) задач; ориентация на массовое производство;

стремление к сохранению опеки со стороны министерств, ведомств, пра

вительственных органов.

Отечественный менеджмент и в начале нового века по-прежнему делает

ставку на авторитаризм и административные методы, что не соответствует уже ни технологическим условиям производства, ни принципам рыночной регуляции хозяйственной деятельности, ни, что, быть может, самое главное, самоощущениям и потенциям русского работника. По сути дела, до сих пор отсутствует национальная модель менеджмента, учитывающая в полной мере этнокультурную специфику отечественной рабочей силы, ее сильные и слабые стороны.

Наряду с преобладающим на практике господством старых (советских) при

Р

емов организации и управления, в сфере подготовки руководящих кадров все чаще наблюдается неоправданное калькирование западных, главным образом

американских менеджеральных схем (часто с подачи «консультантов», только что заучивших то или иное зарубежное пособие или второсортный учебник), польза от которых в нашей ситуации сомнительна. Это отмечали многие из проинтервьюированных нами в ходе экспертных опросов 1997, 2001 гг. руково-

дителей.

С нашей точки зрения, гораздо плодотворнее было бы продумать способы «включения» специфических компонент менталитета русских в программу вывода нашего общества и экономики из системного кризиса, нежели стремиться к «беспощадному» искоренению (что все равно явно недостижимо) ядра национальной центральной (по Т. Парсонсу) ценностной системы, что чревато

непредсказуемыми и явно разрушительными результатами.

50

О. И. Шкаратан, В. В. Карачаровский

Может быть, методологически более плодотворно было бы обратиться к

дальневосточному опыту (Япония, Китай, Южная Корея и т. д.), дающему об

разец некатастрофичной модернизации, позволяющей смягчить естественное

напряжение между «традиционным» и «современным», совместить поток эко

номических и социальных нововведений с сохранением национальных культурных традиций. Ведь, по большому счету, в зависимости от того, будет ли

выработана искомая макросоциальная технология, стратегия прорывной системной модернизации России (так сказать «национальный проект»), мы можем рассчитывать на реализацию тех прогрессивных идей, которые были провозглашены при приходе реформаторов к власти.

Что же касается готовности нынешних и бывших работников отечествен-

ного ВПК, до сих пор являющихся трудовой элитой нации, к подобному исто

рическому повороту, то, исходя из приведенных выше данных, мы ее оцениваем пока достаточно высоко. Важно не упустить время.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Таким образом, присущие основной массе россиян их качества и как работников, и как субъектов и объектов управления, явились результатом всех исторических напластований, всех обстоятельств драматической судьбы русского народа. И именно эти особенности трудовой и управленческой культуры, сложившиеся у русского населения России, будут определять (и ограничивать) возможности трансплантации высоких технологий и формы участия России в новейшем международном разделении труда, в глобальной экономике.

Заключение

Опыт последних лет отчетливо показывает, что экономический рост невозмо

жен без разработки собственных, российских моделей менеджмента. Это пре,

полагает выполнение двух основных условий:

проведение тщательного анализа особенностей национальной культуры и

диахронных механизмов трансляции стереотипов поведения в сфере труда, устойчивых форм его организации и управления, а также анализ эволюции терминальных и инструментальных ценностей российского социума в современный трансформационный период;

использование богатого арсенала зарубежных разработок в области менед

жмента, адекватных русской национальной специфике.

мировой практике на протяжении второй половины XX в. наибольшую

известность получили две целостные системы менеджмента

американская и

японская,

каждая из которых четко строится на альтернативных системах

ценностей. В одном случае — достижительно-индивидуалистической, в другом

случае — достижительно-коллективистской. Отечественный опыт русской уп равленческой культуры, арсенал эффективных технологий отечественного ме

неджмента не получил системной, культурно-антропологической интерпретации. Проходившие в дореформенный период дискуссии выявили его большую

близость к японской модели.

Вопрос о разработке адекватных национальной специфике и эффективных

в условиях модернизирующейся экономики моделей менеджмента, конечно

необходимо рассматривать в контексте основных гипотетически возможных

сценариев развития России в ближайшей перспективе.

Русская трудовая и управленческая культура

51

Влияние национальной культуры на эффективность труда и менеджмента исследуется нами, исходя из ориентации на развитие в России информационной экономики. Это предполагает учет параллельного и, по-видимому, длительного сосуществования в стране глобальных/информационных и нацио-нальных/локальных секторов экономики. Для эффективного развития каждого из них требуется разные качества рабочей силы и несовпадающие модели менеджмента. Нам представляется особенно важным выявить накопленные в национальной культуре свойства, качества работников и адекватные модели ме-

неджмента, которые могут оказаться востребованными именно информацион

ным сектором экономики.

Известно, что национальная специфика проявляется как в индивидуальных характеристиках работников, так и в устойчивых для данной культуры формах организационного взаимодействия. Поэтому решение проблемы эффективности управления не может быть вполне корректным вне рассмотрения вопроса о типах организационных структур. При этом следует учесть то обстоятельство, что эти характеристики и работников, и управления можно познать только при сопоставлении:

с теоретически сконструированной моделью «идеальных» работника и управления, адекватной требованиям информационной/глобальной экономики;

с реально действующими моделями работников и менеджмента в странах, наиболее продвинувшихся в экономическом развитии и контрастных по этнокультурным характеристикам.

Именно в этой связи целесообразно соотнесение черт японской, амери-

канской и русской этнокультурных моделей.

Таким образом, определяется комплексная проблема, включающая несколь ко базовых элементов:

реинтерпретация накопленного культурно-антропологического и этносо циологического материала применительно к проблемам менеджмента;

обобщение имеющегося знания относительно проблем российского менедж

мента, включая анализ материалов государственной статистики, в которых

отражена динамика состава менеджеров различного уровня, а также

вто

ричный анализ имеющихся социологических опросов по анализируемому проблемному полю;

выработка специфических моделей менеджмента, опирающихся на резуль-

таты культурно-антропологического и этносоциологического анализа;

апробация выработанных моделей.

Создание своеобразных, максимально эффективных в условиях России

методов менеджмента, учитывающих специфику русской национальной трудо

вой и деловой культуры, возможно лишь на основе глубокого анализа применимости зарубежных моделей управления и конструктивном обобщении позитивного отечественного опыта.

Именно в этом контексте, именно с такой перспективой и была написана эта статья, которую мы рассматриваем как этап конструктивного изучения этнокультурных факторов повышения эффективности труда и менеджмента в

нашей экономике.

52

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

Литература

Афанасьев Э. О некоторых православных принципах формирования рыночной

экономики // Вопросы экономики. 1993. № 8.

Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Т. I—III. М: Философское

общество СССР, 1991.

Ахиезер А. С. Эмиграция как индикатор состояния российского общества // Мир

России. 1999. № 4.

Бейкер К.Дж. Как устроить работающие взаимоотношения // Знание — сила.

1996. №

Бердяев Н. Философия неравенства. М.: ИМА-ПРЕСС, 1990.

Березной А.В., Панкин С.М., Словинский В.А. и др. Производство выходит за национальные границы. М., 1991.

Биллингтон Дж. Икона и топор. Опыт истолкования истории русской культуры.

М.: Рудомино, 2001.

Васильев Л. С. История Востока. М.: Высшая школа, 1994.

Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма / М. Вебер. Избранные произ-

ведения. М.: Прогресс, 1990.

Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий. Попытка сравнительного исследования в области социологии религий / Макс Вебер. Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994.

Верховин В.И. Модели экономического поведения и их вербализация в русском

народном фольклоре // Мир России. 2001. №

Верховин В.И. Опыт интерпретации монетарных стереотипов в русском фольклоре // Общественные науки и современность. 1997. № 4.

Вишневский А., Зайончковская Ж. Волны миграции. Новая ситуация // Свободная

мысль. 1992а. № 12.

Вишневский А., Зайончковская Ж. Четвертый вал эмиграции // Московские новости. 1992а. 9 февраля.

Гайдар Е.Т. Государство и эволюция. М.: Евразия, 1995.

Гаськов В.М. Социальные аспекты международного обмена производственным

опытом. М.: МНИИПУ, 1988.

Гаськов В.М. Социальные проблемы обмена производственным опытом в странах — членов СЭВ. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора экономических наук. М., 1989.

Гловели Г. Цивилизационный опыт России: необходимость уточнения // Вопросы экономики. 1993. № 8.

Горичева Л. Экономические проблемы и национальное самосознание // Вопросы экономики. 1993. № 8.

Гудков Л., Дубин Б. Все едино. Российскому обществу жить стало хуже, жить

стало скучнее // Итоги. 2001. 23 января.

Гумилев Л.Н. От Руси к России. Очерки этнической истории. М.: Экопрос, 1994а. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: Танаис ДИ-ДИК, 19946. Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому. 6-е изд. Спб: Изд-во СпбГУ Глаголъ, 1995.

Долгих Е. Почему уезжают ученые // Московские новости. 1993, 4 апреля.

Русская трудовая и управленческая культура

Емельянов Ю.В. Рождение и гибель цивилизаций. М.: Из,

во

Вече

1999

Жижко Е.В. Российская трудовая этика в социально-психологическом контек

сте экономической реформы // Российское общество на рубеже веков: штри

хи к портрету / Отв. ред. Бутенко И. А. М.: МОНФ, 2000

Жунин М.М. Просвещенный купец — украшение старой веры // Мир России

1998. № 3

Зарубина Н.Н. Модернизационный вызов современности и российские альтер

нативы. Материалы круглого стола // Мир России. 2001а. № 4.

Зарубина Н.Н. Православный предприниматель в зеркале русской культуры //

Общественные науки и современность. 20016, №

Иваницкий В. Архетипы успеха и русская сказка // Знание -сила. 1997. № 8

10.

Ильин В.В., Ахиезер А. С. Российская цивилизация: содержание, границы, воз

можности. М.: Изд-во МГУ, 2000.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Интервью с Анатолием Рыбаковым // Известия. 2001. 13 января.

Интервью с К. Касьяновой // Знание — сила. 1992. №

Кабалина В. И. Трудовая мобильность: организационные, институциональные и

социально-структурные факторы // Социологический журнал. 1999. № 3

Карамзин Н. М. Предания веков. М.: Изд-во «Правда», 1988

Карсавин Л. П. Монашество в средние века. М.: Высшая школа, 1992

Кастельс М. Глобализация и глобальная экономика // Экономические страте

гии. 2000а. Май-июнь, июль-август.

Кастельс М. Информационная эпоха. Экономика, общество и культура. Пер. с

англ, под ред. О.И. Шкаратана. М.: ГУ-ВШЭ, 20006.

Кастельс М., Киселева Э. Россия и сетевое общество // Мир России. 2000. №

Касьянова К. О русском национальном характере. М.: Институт национальной

модели экономики, 1994.

КиваА.В. «Экономика — язык

культура» через призму виртуальной реально

сти // Общественные науки и современность. 2001. № 4.

Китахара А. Реальность и идеальный образ общины (Япония и Таиланд)

Философские науки. 1996. №

Ключевский В. О. Сочинения в 8-ми томах. Т. 1. М.: Госполитиздат, 1956. Клямкин И.М., Лапкин В.В. Русский вопрос в России // Полис. 1995. № 5.

Коваль Т.Б. «Духовные христиане»: религиозное своеобразие и этика труда //

Мир России. 1993. №

Коваль Т.Б. Православная этика труда // Мир России. 1994а, № 2

Коваль Т.Б.. «Тяжкое благо». Христианская этика труда. Православие. Католи

цизм. Протестантизм. М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 19946.

Колесникова Л., Перекрестов В. Организационные структуры и культура пред

принимательства // Вопросы экономики. 2000. № 8.

Лапин Н.Н. Социокультурный подход и социетально-функциональные структуры // СОЦИС. 2000. № 7.

Латов Н.В., .Латова Ю.В. Российская экономическая ментальность на мировом

фоне // Общественные науки и современность. 2001. № 4.

Лосский Н. О. Условия абсолютного добра. М.: Республика, 1991.

Лотман Ю. Труды по знаковым системам. Тарту, 1972. Вып.15.

Лурье С. Антропологи ищут // Знание — сила. 1994. № 3.

Льюис Р. Деловые культуры в международном бизнесе. От столкновения к взаи

мопониманию. Пер. с англ. М.: Изд-во «Дело», 1999.

54

О. И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

Лэйн Д. Преобразование государственного социализма в России: от «хаотичес

и

кои» экономики к кооперативному капитализму, координируемому госу дарством? // Мир России. 2000. №

Люк М. Чего не хватает российскому менеджменту? // Проблемы теории и практики управления. 2000. № 4.

Материалы круглого стола «Экономика — язык — культура» // Общественные

науки и современность. 2000. № 6.

Межуев В. Традиция самовластия в современной России // Свободная мысль.

2000. № 4.

Межуев В.М. Российская цивилизация — утопия или реальность / Постиндустриальный мир и Россия. Отв. ред.: Хорос В.Г., Красильщиков В.А. М.: Эдитори-ал УРСС, 2001.

Мельников-Печерский П.И. В лесах. Кн.1. Горький, 1956.

Менделеев Д. Проблемы экономического развития России. М.: Соцэкгиз, 1960.

Мир России — Евразия. Антология. М.: Высшая школа, 1995.

Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи. XVIII — начало XX

в.: Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества правового государства. Т.1—2. 2-е изд. Спб.: Дмитрий Булавин, 2000.

Миронов Б.Н. Отношение к труду в дореволюционной России // СОЦИС. 2001.

№ 10.

Моисеев Н.Н. Судьба цивилизации. Путь Разума. М.: МНЭПУ, 1998.

Моритани М. Современная технология и экономическое развитие Японии. М.:

Экономика

1986

Мясникова Л. Российский менталитет и управление // Вопросы экономики. 2000.

№

Наумов А. Хофстидово измерение России: влияние национальной культуры на

управление бизнесом // Менеджмент. 1996. № 3.

НТР и национальные процессы / Под ред. О.И. Шкаратана. М.: Наука, 1987. Нуреев В.М. Экономический строй докапиталистических формаций. Душанбе

Дониш

1989

Орлова И.Б. Современные цивилизации и Россия. М., 2000.

Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества: генезис и пути развития. Киев: Нау

кова думка, 1989.

20

Павлов И. О русском уме //Литературная газета. 1991. № 30.

Павлюткин В. «Мышеловка» для академиков // Мир за неделю. № 12. 1999. 13

ноября.

Пайпс Р. Собственность и свобода. М.: Московская школа политических иссле

ований, 2000.

м

Паршев А. И Почему Россия не Америка. Книга для тех, кто остается здесь. М

Форум

2001

Пастухов В. Б. Посткоммунизм как логическая фаза развития евразийской ци

вилизации // Полис. 1992. № 5 Перепелкин Л. С. Русский рабочий и современное производство // Мир России.

1994, №

*

Перепелкин Л. С., Шкаратан О.И. Экономический рост и национальное развитие

// Экономика и организация промышленного производства. 1988. № 10. Першин П.Н. Аграрная революция в России. Историко-экономическое исследование. М.: Наука, 1961.

Русская трудовая и управленческая культура

55

Пивоваров Ю., Фурсов А. Русская власть, русская система, русская история

Красные холмы. Альманах. М.: Издательский дом «Городская собственность»,

1999а.

Пивоваров Ю., Фурсов А. Русская Система и реформы // Pro et Contra. Т.4,19996,

№ 4.

Пивоваров Ю. С. Николай Данилевский: в русской культуре и в мировой науке

// Мир России. 1992. №

Пивоваров Ю.С., Фурсов А. И. «Русская система2 как попытка понимания русской

истории // ПОЛИС. 2001. № 4.

Пименов А.В. Дряхлый Восток и светлое будущее // Мир России. 1999. № Платонов О.А. Русская цивилизация. М.: «Рада», 1992.

Пронников В.А., Ладанов И.Д. Японцы. М.: Наука, 1983.

РихА. Хозяйственная этика. Пер. с нем. М.: Посев, 1996.

Русские. Этнографические очерки / Отв. ред. Александров В.А., Власова И.В., Полищук Н.С. М.: Наука, 1999.

Русский узел евразийства: Восток в русской мысли. Сб. трудов евразийцев. М.:

Беловодье, 1997.

Сакаия Т. Что такое Япония? М.: Партнер Ко Лтд, 1992.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Санто Б. Инновация как средство экономического развития. М.: Прогресс, 1990. Собчик Л.Н. Введение в психологию индивидуальности. М.: Институт прикладной психологии, 1997.

Супян В.Б. Эволюция рабочей силы: качественные характеристики // США: экономика, политика, идеология. 1990. № 5.

Сусоколов А.А. Русский этнос в XX веке: этапы кризиса экстенсивной культуры

// Мир России. 1994. № 2.

Тойнби А. Постижение истории. М.: Прогресс, 1991.

Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. Сборник. Спб: ЮВЕНТА, 1995. Урманов И. Синергические связи как новая модель организации производства

// Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 3.

Фалъцман В, Российское предпринимательство с позиций христианской морали

// Вопросы экономики. 2000. № 8.

Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии. 1990. № 3.

Хакамада С. Самоорганизация и стихийность: опыт сравнительного социальнопсихологического анализа Японии и России // СОЦИС. 1999. № 4. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций? // ПОЛИС. 1994. №

Хантингтон С. Столкновение цивилизаций и Россия // Московские новости.

1995. № 5. 22—29 января.

Цивилизационные иследования. М., 1996.

Черток Б. Перспективы российской космонавтики и наукоемких технологий //

Экономист. 2000. № 8.

Чубайс И. Россия в поисках себя. Как мы преодолеем идейный кризис. М.: Изд-

во НОК «Музей бумаги», 1998.

Чубайс И.Б. Как преодолеть идентификационный кризис. Россия в XXI веке //

Мир России. 2000. № 2.

Шкаратан О.И. Тип общества, тип социальных отношений // Мир России. 2001.

№ 2.

Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т.1.Гештальт

и действительность. М.: Мысль, 1993.

56

О.И. Шкаратан, В.В. Карачаровский

\

Яковенко И. В чем ошибся Хантингтон? Монолог культуролога // Знание — сила.

2002. № 1.

Campbell R. W Soviet and Post-Soviet Telecommunications: an Industry Under Reform.

Boulder, Colorado, 1995.

Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. II. The Power of

Identity. Oxford: Blackwell Publishers, 1997.

Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture. Vol. III. End of

Millennium. Oxford: Blackwell Publishers, 1998.

Fukuyama F. The End of History and the Last Man. L.—N.Y., 1992.

Fukuyama F. Trust. The Social Virtues and the Creation of Prosperity. N.Y.: Free Press,

1996.

9

Flofstede G. Culture’s Consequences: Intern Differences in Work-Related Values. L.:

Sage, Beverly Hills, 1980.

Huntington S. The clash of civilizations? // Foreign Affairs. Summer 1993.

Inkeles A. National Differences in Individual Modernity // Comparative Studies in

Sociology. Vol. 1. JAI Press, Inc., 1978.

Inkeles A., Diamond L. Personal Development and National Development: A Cross-

National Perspectives // Quality of Life: Comparative Studies / Ed. by SzalaiA. <6 Andrews F.M. L.: Sage Publications, 1980.

Inkeles A., Smith D.M. Becomming Modern: Individual Change in Six Developing

Countries. 3rd ed. Cambridge, MA.: Harvard University Press, 1982.

Laura J., Spence L.J. Multinational Interview Decisions: Integrity Capacity and

Competing Values // Human Resource Management Journal. L., 2000. Vol. 10. McClellandD.C., WinterD.G. Motivating Economic Achievement. Accelerating Economic

Development Through Psychological Training. N.Y., 1960.

Merritt A. Culture in the Cockpit: Do Hofstede’s Dimensions Replicate? // Journal of

Cross-Cultural Psychology. Thousand Oaks; May 2000; Vol. 31.

Murphy W.H. Hofstede’s National Culture as a Guide for Sales Practices Across Countries:

The Case of a MNC’s Sales Practices in Australia and New Zealand // Australian Journal of Management. Sydney; June 1999. Vol. 24.

Porter M.E. The Competitive Advantage of Nations. N.Y.: Free Press, 1990. Post-Fordism. Reader / Ed. by Ash Amin. Oxford: Blackwell Publishers, 1994.

Salk J.E. National Culture, Networks, and Individual Influence in a Multinational

Management Team // Academy of Management Journal.Mississippi State. April

2000; Vol. 43.

Shaiken H., Herzenberg S. Automation and Global Production. Automobile Engine

Production in Mexico, the United States and Canada. San Diego, 1987.

Sorokin P. Social Philosophies of an Age Crisis. Boston: Porter Sargent Publisher, 1951. The Political Economy of Japan: The Domestic Transformation / Ed. by Yamamura

Kozo, Jasuba Yasukichi. Stanford, 1987. Vol. 1.

Ulijn J. Innovation, Corporate Strategy, and Cultural Context: What is the Mission

for International Business Communication? // The Journal of Business Communication. Urbana. July 2000; Vol. 37.

Veiga J. Measuring Organizational Culture Clashes: A Two-Nation Post-Hoc Analysis of

a Cultural Compatibility Index // Human Relations. New York. April 2000, Vol. 53.

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Карачаровский Владимир Владимирович, Шкаратан Овсей Ирмович

Похожие темы научных работ по философии, этике, религиоведению , автор научной работы — Карачаровский Владимир Владимирович, Шкаратан Овсей Ирмович

Текст научной работы на тему «Русская трудовая и управленческая культура: опыт исследования в контексте перспектив экономического развития»