CC BY
330
Время не сохранило для нас это чудо из чудес. 29 мая 1453 г. пал Константинополь, а вместе с ним прекратила существование и великая христианская держава Византийская империя. Но отдельные фрагменты византийской цивилизации сохранили свое значение и продолжают нас радовать и по настоящий день.
Литература
1. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990.
2. Азаревич Д. История византийского права. Ярославль, 1876. Т 1.Ч.1.
3. ПухтаГ.Ф. История римского права. М., 1864.
4. Гамбаров Ю.С. Курс гражданского права. СПб., 1911.Т 1.
5. Коркунов Н.М. История философии права. СПб., 1898.
6. Суворов Н.С. Средневековые университеты. М., 1898.
7. Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 1898.
8. Виноградов П.Г. Римское право в Средневековой Европе. М., 1910.
9. ШершеневичГ.Ф. Курс гражданского права. Тула, 2001.
10. Митюков К. А. Курс римского права. Киев, 1912.
11. Соколов И.И. О поводах к разводу в Византии IX-XV вв. // Соколов И.И. Печалование патриархов перед василевсами в Византии. Патриарший суд над убийцами
в Византии. О поводах к разводу в Византии IX-XV вв. СПб., 2005.
12. Иеринг Рудольф фон. Дух римского права // Ие-ринг Рудольф фон. Избранные труды. В 2 т. СПб., 2006. Т.2.
13. Черняев Н.И. Монархии и монархизм Древнего Востока // Черняев Н.И. Мистика, идеалы и поэзия русского самодержавия. М., 1998.
14. Величко А.М. О личности и ее правах: Величко А.М. Нравственные и национальные основы права /сб.ст. СПб., 2002.
15. Вальденберг В.Е. История византийской политической литературы в связи с историей философских течений и законодательства. СПб., 2008.
16. Загурский Л.Н. Элементарный учебник римского права. Общая часть. Харьков, 1897. С. 4. Вып.1.
17. Феофилакт Симокатта. История. М., 1996. Книга 1. Глава I.
18. «Эклога». Византийский законодательный свод VIII века. «Византийская книга эпарха». Рязань, 2006.
19. Кулаковский Ю.А. История Византии. В 3 т. Т.2. СПб., 2003.
20. Успенский Ф.И. История Византийской империи. В 5 т. М., 2001.Т.1.
21. Сильвестрова Е.В. Lex generalis. Императорская конституция в системе источников греко-римского права V - X вв. н.э. М., 2007.
22. «Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей». СПб., 2009. Книга I. .Глава 19.
23. Там же. Книга V Глава 31.
УДК 340.15
Овчинников А.И.
ЦЕННОСТЬ ПРАВА В ХРИСТИАНСКОЙ КУЛЬТУРЕ РУССКОГО НАРОДА
В статье обосновывается особое место, отведенное праву в иерархии ценностей православного христианского мировоззрения. В истории русской мысли право не всегда рассматривается в качестве социальной ценности, неоднократно предлагались проекты государственного строительства исключительно на основе нравственных ценностей. Однако в христианском мировоззрении право не отрицается, более того, рассматривается как необходимый элемент отношений между двумя личностями. Правовые ценности в истории русской культуры имеют особый смысл, так же как и ценность государства. Негативно оценивается только юридический формализм, но не сам закон или указ, суровость которых «смягчается» всегда традиционным милосердием и великодушием. Важно учесть в правовой политике государства, что общественные идеалы и ценности доминируют в русской культуре над личными, а дань уважения отдается тем, кто предпочел отказаться от собственной выгоды в пользу общества. Право и законодательство воспринимаются через призму высоких духовных идеалов, что требует закрепления в законах единых для всех ценностей христианской культуры.
In article the special place, allocated{removed} to the right in hierarchy of values of orthodox Christian outlook is proved. In a history ofRussian idea the right is not always examined as social value, projects of the state
construction were repeatedly offered extremely on the basis of moral values. However in Christian outlook the right is not denied, moreover, examined as a necessary element of attitudes{relations} between two persons. Legal values in a history of Russian culture have special sense, as well as value of the state. The legal formalism, but not the law or the decree which severity «is softened» always with traditional mercy and magnanimity is negatively estimated only. It is important to take into account in a law of the state, that public ideals and values dominate over Russian culture above personal, and the tribute is given those who has prefered to refuse own benefit for the benefit of a society. The right and the legislation are perceived through a prism of high spiritual ideals that demands fastening in laws uniform for all values of Christian culture.
Ключевые слова: правовые ценности, христианство, право, православная христианская культура, русская культура, закон, суд, правда, справедливость, легитимность права и закона.
Key words: legal values, christianity, Christian culture, Russian culture, the law, court, legitimacy of the right and the law.
Последнее время все чаще приходится слышать голоса политиков, ученых, общественных деятелей о якобы «врожденном» правовом нигилизме русского народа, о его не способности жить согласно правовым нормам в силу «широты натуры» и исключительно нравственной установки на идеал государства. Однако в истории права и государства русского народа все исследователи обнаруживают исключительное терпение и законопослушность русского человека, постоянно претерпевающего бесконечные реформы государственного строя. Корни этого терпения таятся в православном христианском мировоззрении, сформировавшем государственность России. Рассмотрим проблему соотношения нравственных и правовых ценностей в этом мировоззрении.
Ценность права многими исследователями рассматривается как результат многовековой истории европейской культуры, ее цивилизационной идентичности, основанной на античной римской правовой культуре, якобы «давшей» миру эту ценность. Правовые отношения вполне справедливо между людьми часто оцениваются через призму нравственного несовершенства человека, его грехопадения, который потерял доверие к своему собрату и ищет «страховки» от несчастного случая в лице государства. Однако это не означает, что ценность права в христианской культуре расположена на самых нижних «этажах» ценностной вертикали. Христианству чужд «правовой нигилизм», полагающий, что право есть проявление человеческого эгоизма. Признание «другого», «иного», уважение к праву «другого быть другим», наконец уважение к свободе «другого» лежит в основе библейской истории.
Понятие «право» чрезвычайно многомерно, и если говорить о его месте и значении в христианской культуре, то здесь целесообразно уточнить направления анализа посредством разграничения ценности объективного права, под которым традиционно понимается система общеобязательных,
формально-определенных правил поведения или решений, принимаемых за образец, обеспечиваемых силой государственного принуждения (закон, правовой обычай, правовой прецедент, нормативный договор и т.д.), и ценности субъективного права, под которым понимается мера возможного с точки зрения закона или естественного права поведения субъекта, направленного на реализацию его личных интересов. Обобщая, можно утверждать, что отношение к объективному и субъективному праву, отношение к закону, т.е. к «воле суверена», и отношение к правам человека в христианской культуре весьма различно. Многие христианские мыслители едины в том, что закон и государственная власть не отрицаются Христом, но из них далеко не все рассматривают право человека, личность и ее свободы в качестве христианских ценностей, полагая, что христианин имеет права только лишь как инструмент для исполнения обязанностей перед Богом и другими людьми. Между тем «быть всем слугой» не отрицает права на свободу.
Как известно, юридическая наука обязана своим появлением европейскому рационализму и основные свои познавательные приемы и методологические принципы выработала уже к XV столетию, доведя их до совершенства в эпоху Нового времени и Просвещения. Формально-догматический анализ стал основным методом юридического мышления в XIX в. благодаря материализму и философскому позитивизму, породившему в Европе кризис правосознания и деформацию ценностного обоснования права. В связи с развитием юридического позитивизма к концу XIX в. идеи и ценности естественного права и прав человека были отвергнуты на Западе большинством юристов, но в России продолжали разрабатываться П.И. Новгородцевым и его учениками, прежде всего И.А.Ильиным, сохранявшими верность правовому идеализму православной традиции политического и правового мышления.
Думается в правовом идеализме следует искать особенности православного христианского пони-
мания права. Традиция поиска правового идеала, неразрывно связанного с нравственными заповедями христианства, сказалась на принципах и методах юридического познания русских правоведов, философов, которые не устремились вслед за Г. Кельзеном «очищать» науку о праве от этических ценностей и политических интересов. Традиция эта берет начало в одном из первых богословских трактатов русских мыслителей - «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона, где проявляется взаимодополняемости формальной буквы закона (правды внешней) и истины, благодати, обретаемой в поиске правды просветленной Благой вестью душой (внутренней правды). Идея благодати призвана не отменить закон и его «исполнить», а восполнить, «оживить», наделить его смыслом, «переживанием», возможными лишь в случае внутреннего стремления к правде, истине. Новый Завет на фоне насыщенного юридическими, договорными и справедливыми принципами Ветхого Завета видится Илариону милосердным актом прощения, дарованного людям, несмотря на их бесконечное несовершенство и неспособность жить по Божьим заповедям. Поэтому Ветхий Завет (Закон) и Новый Завет (Благодать) не противопоставляются в трактате, а представляются двумя ступенями духовнонравственного совершенства: «Истина воспринимается человечеством благодаря Закону, а не вопреки ему, ибо и Иисус Христос пришел в мир не для того, чтобы нарушить закон, а напротив, исполнить его (“не идох разорить закона, но исполнить)» [1, с. 11].
Иларион показал, что Закон был необходим на той ступени развития человечества, когда люди еще были не готовы вместить полноту Евангельских заповедей, когда люди еще не могли воспользоваться той свободой, на которую рассчитана проповедь христианской любви, он был дан им на «приугото-вание Благодати и Истины», которые заключены в Новом Завете. «Закон бо предтеча бе и слуга Благодати и Истине». Отсюда для правового мышления отчетливо проявляется ограниченность юридического формализма и неустойчивость правового порядка, основанного на строго юридических принципах и принуждении, не основанных на любви и самопожертвовании, на духовно-нравственном фундаменте. Не закон и тюрьмы, а совесть и покаяние способны обеспечить общественный порядок.
Известный русский юрист Е.В. Спекторский в своем труде «Христианство и правовая культура» показал, что вообще весь Ветхий Завет понимался как закон, как нечто юридическое, как некая «сакральная юриспруденция» [2, с. 339]. Сам Бог «ведет тяжбу свою» (Псал. LXXIV, 22), ибо «суд дело
Божие» (Псал. I, 17). И Израиль гордился своей юридической религией: «Как люблю я закон Твой! весь день помышляю о нем», - восклицал псалмопевец (Псал. СХІІІ, 97). Действительно, в иудаизме центральное место занимал завет, договор между Богом и людьми, который тщательно редактировался и подтверждался.
Другой русский мыслитель, юрист по образованию, Б.П. Вышеславцев, обращал внимание на то, что закон Моисеев объемлет не только религиозный ритуал, но также право, нравственность и государственность еврейской нации. В этом смысле закон Моисеев для Иисуса Христа и для апостола Павла есть символ закона в самом широком смысле этого слова, символ нормативной системы ценностей.
В Ветхом Завете отражены союз, основанный на договоре, а также верность союзу и договору, обосновывающему единство между Богом и народом, а также между индивидами, образующими народ. Получается «общественный договор», обосновывающий союз, договор, вводящий в правовые отношения и Бога, подобно договору римского народа с Цезарем. Но всякий договор и всякий союз, построенный на договоре, есть правоотношение и, следовательно, кладет в основу норму поведения, иначе говоря, «закон дел». Поэтому понятие «Завета» необходимо утверждает закон и жизнь в законе. Как пишет В.Н. Лосский, «главное в Ветхом Завете
- закон; отношения между Богом и человеком здесь
- не единство, а союз, порукой которому является верность закону» [3, с. 256].
Кроме того, что Завет понимается и как Закон, договор предполагает некое равенство сторон. Но какое может быть равенство между Творцом и тварью. Можно предположить, что Творец вступает в правоотношение с тварью, между которыми, по слову Иоанна Дамаскина, «бесконечное расстояние», потому, что Человек еще не был готов к святости, необходимой для подлинных отношений с Богом, соразмерных его Величию и Славе, образец которой появляется только после подвига Христа и которой человек может достигнуть только в сознании этой святости через Святое Причастие. Ветхозаветный человек мог понять только язык юридический, «ты мне - я тебе», «преступление - наказание». Постигнуть высоту единения с Богом в ветхозаветные времена человек еще не мог. Не мог человек и осознать то уважение к человеку-твари со стороны Творца, отношение Его к человеческой свободе, праву на выбор, которое становится видимым после появления Нового Завета. Мария могла свободно согласиться или отказаться, и вся длительная, сложная и полная взлетов и падений человеческого
общества ветхозаветная история мира зависела от этого свободного ответа человека. «Смиренное согласие Девы позволило Слову стать плотью» [3, с. 260]. Бог предпочел терпеть ветхозаветное общество, но не нарушать принцип свободного выбора человеком Спасения. Иными словами, Бог признает за человеком свободу его ценностного поиска, не говоря уже о праве человека на ошибку.
Центральным моментом всякого правоотношения является момент признания. Традиция понимания права как признания теоретически оформилась в философии права Гегеля. «.. .Будь лицом и уважай других в качестве лиц» [4, с. 98] - вот гегелевская формула абстрактного права, права в самом общем смысле слова. Иными словами, признавай себя в качестве свободного, а следовательно, и ответственного человека, самостоятельно выбирающего и предпочитающего ценности и признающего другого.
Признание является конститутивным моментом, фундаментом, принципом правосознания. Именно на этот момент указывал И.А.Ильин: «Человеку невозможно не иметь правосознания; его имеет каждый, кто сознает, что, кроме него, на свете есть другие люди» [5, с. 78]. Как видим, и здесь подчеркивается момент обусловленности поступков фактом существования других носителей ценностей, точнее актами признания себя и других в качестве правоспособных субъектов. Так же, как еще один русский мыслитель, Н.Н. Алексеев, различает правового и морального субъекта на основе совершения актов признания, спустя более чем полвека один из крупнейших философов второй половины XX в., основатель одного из современных герменевтических направлений, Поль Рикер, рассматривает в качестве одной из основных характеристик субъекта права его способность признавать и быть признанным [6, с. 29].
Безусловно, нравственность, построенная на основе признания, является юридической этикой, ярким примером которой служит этика Канта, в основе категорического императива которого лежит факт интеллектуального признания всех людей в качестве себе подобных самостоятельных индивидуальностей. Формальность и равенство здесь -следствие, причиной же выступает осознание необходимости (долг ради долга) согласовать свою волю с волей всех. Отсюда и возникают ситуации, в которых моральным с подобной точки зрения становится любой поступок, совершаемый с соблюдением формальных требований этики Канта, подходящий под «форму пригодности», задаваемую практическим разумом. Поэтому нельзя не согласиться, что
нравственность, построенная на «признании», выродится в сухой, холодный формализм [7, с. 71]. Право потому и необходимо для того, чтобы прежде чем соотнести с каким-либо ценностным порядком ту или иную ценность, ее необходимо для начала признать.
Другой крайностью является изгнание ценности признания из духовно-нравственных отношений. Например, по мнению таких сторонников нравственности, как Л.Н. Толстой, чтобы истинно служить добру, нужно полюбить всем сердцем, а не призывать к признанию холодным разумом. В самом деле, как может показаться искренней жертвенной любви чужд момент признания. Однако это не так.
Любовь без признания и уважения к Другому превращается в диктатуру любви. Не случайно в прозе французского философа Ж.П. Сартра, а именно - в рассказе «Детство хозяина», образ матери из-за слепой, всепоглощающей материнской любви приобретает негативный оттенок. Примерно та же мысль лежит и в основе другого рассказа Сартра -«Спальня». Любящий завладевает жизнью любимого, сам того не замечая. Любовь без уважения, без признания отрицает свободу, и зачастую отношения между двумя любящими людьми становятся отталкивающими вследствие полного отсутствия осторожности в отношении к чужому характеру. Чтобы, любя другого, не порабощать его и не терять своей индивидуальности, надо поддерживать некую дистанцию.
В этом случае прекрасной иллюстрацией неразрывности признания и может служить Семья
- Малая Церковь. Несмотря на отношения жертвенной любви, которые необходимо должны присутствовать в семье, дети и родители обладают каждый своим статусом: отец и мать пользуются особым авторитетом и признанием, что дает им право требовать реализации своей воли; дети, особенно с возрастом, несмотря на любовь родителей, должны приобретать права и пользоваться своим достоинством, самоопределением, самостоятельностью, этими основными элементами права. И
Н.Н.Алексеев справедливо подчеркивает: «Возникшая на этой основе область отношений не противоречит нравственным отношениям любви, не устраняет любви, но начинает жить наряду с ней своей собственной самостоятельной жизнью» [7, с. 128]. От себя добавим, что эта область - не область этического минимума (Шопенгауэр, Соловьев и др.), но сфера самостоятельной жизни определенных ценностей. Поэтому без признания нравственное отношение, чистая любовь невозможны. Правовые
акты как акты признания являются неотъемлемым моментом нравственного отношения к ближнему.
Творец мира признает за тварью право на свободу выбора ценностей, их расположение в иерархической зависимости. Только Всемогущий и Всесовершенный Бог может осуществить «акт признания» полноценно, так как человек признает право другого исходя из самых различных мотивов, всегда несовершенных и ограниченных. Поэтому право человека, как мера возможного поведения лица, признание за другим его права, уважение к другому - элементы нравственного совершенства, к которому призывает Господь Иисус Христос, а не продукт истории и культуры европейской цивилизации.
В то же время Новый Завет не отрицает закона и права, но и не основывается на нем. В нем заложены метаюридические принципы отношений, так как в Царстве Божием, в Царстве не от мира сего, принципы договорных отношений уступают принципу любви. Однако признание другого никуда не исчезает.
Безусловно, правовая культура личности не имеет прямого влияния на христианское совершенство человека. Но из этого вовсе не следует, что юридическая культура несовместима с христианством. Когда Христос говорил, что Он пришел не нарушить закон, а исполнить, это имело и такой смысл, что Он не явился специально бороться с тогдашним правопорядком и что Господь, нисколько не стремясь укрепить его, считался с ним и подчинялся ему, более того заповедовал быть покорным властям, показав людям пример смирения, которого так часто не хватает для исполнения и соблюдения правовых норм.
Однако в христианской культуре договорные отношения, законность и правовой порядок не могут считаться целью государственного бытия, идеалом общественного устройства. Общественный порядок должен быть основан на других, более высоких идеях человеколюбия и аскетизма. Порядок, построенный на таких принципах, будет лишен тех болезней, которыми, безусловно, обладает «юридическое формирование» отношений между людьми. Поэтому в христианской культуре более органично с принципами и ценностями христианской веры смотрится нравственно-правовое государство, чем правовое государство.
Православная философия права и правовая культура отличается тем, что в ней не различаются нравственность и право, легальность и моральность поступка, как, к примеру, у Канта. В христианском обществе не может быть легитимным безнравствен-
ный закон. Христианин стремится к нравственной целостности права и государства, стремится к достижению правды, единой и неделимой, всеобщей и вечной. Поэтому в христианстве проповедуется искренность, правдивость, следование не букве, а духу Закона, и в правовой жизни, и на суде, осуждается лицемерие, осуждаются ложные, выгодные ответы на суде как осуждается позиция книжников и фарисеев, которые очищают «внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды» (Матф. XXIII, 25). Христос велит не судиться, а прощать должникам, не сутяжничать, а как можно скорее мириться: «мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу. Истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта» (Матф. V, 25, 26). «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир» (Иоан. III, 19), дана новая заповедь - любви и братства, даны новые принципы и новые цели социальной культуры и прогресса, новая оценка совершающегося и совершившегося. «Вовремя оно было провозглашено, что такой суд идет. Но его полное пришествие впереди, когда можно будет подвести окончательные итоги всему христианскому делу и всем христианским делателям. Пока же грядущее Царство Божие внутри нас. Внутри же нас и настоящий суд», - писал Е.В. Спекторский [2, с. 343].
Современная европейская правовая культура, основанная не только на христианстве, но и на языческой римской правовой культуре, не может претендовать на универсальную ценность. Римское право неоднократно подвергалось критике со стороны русских правоведов, отмечавших, что система римского права вся насквозь проникнута если не эгоизмом, то полным индивидуализмом. Такая система в высшей степени благоприятна одному, самому сильному бойцу за свой материальный успех в формально-равноправном поединке. Эта система способствует развитию сил и способности личности больше, чем другая, и она особенно благоприятна для накопления личных богатств. Однако современный уголовный и гражданский процесс целиком основан на принципе состязательности, прописанном и в Конституции РФ. Поэтому и современная теория правового воспитания нацелена на культивацию образа активной правовой личности, активного правового поведения, сутяжничества. Даже институциональная политика государства предполагает такую активизацию судебной защиты своих прав, в рамках которой не нужными стали бы институты государства, опекающие граждан.
Православное понимание цельности бытия, в котором не должны быть разорваны разум и вера, наука и религия, право и нравственность, предопределило основные особенности русского христианского понимания права. К этим особенностям мы относим невозможность разрыва духовнонравственных и правовых ценностей; стремление к симфонии государственной и духовной власти; самодержавие и соборность как элементы общественного идеала.
Характерной чертой русской истории и культуры оказывается глубоко укорененное в религиозном сознании убеждение в преодолении зла с помощью любви Христовой. В православной культуре вместо задачи активной борьбы со злом, формирования государственной безопасности постулируется задача его преодоления силой терпения, а также веры в то, что оно само уничтожит себя при свете активно осуществляемого добра [7, с. 223]. Поэтому значение и ценность реформ объективного права не столь велики, как у народов католической и протестантской культуры. Не совершенствование законов, а внутренний Свет может преобразить мир вокруг нас.
Православная правовая культура вплоть до последнего времени не имела формальнорационалистической трактовки права как совокупности норм, обеспеченных государственным принуждением, исполнять которые выгодно и рационально. Это в основе западной теории права и государства лежат принципы формализма и рационализма, формально-рациональной легитимации права, истоки которой находятся в католическом богословии, схоластическом методе анализа свидетельств божественного откровения. Известный в дореволюционной России правовед Е.Н. Трубецкой в фундаментальном исследовании «Религиознообщественный идеал западного христианства» пришел к выводу о том, что в качестве главных пороков католицизма выступают формализм церковного учения, не считающегося со свободой человека, господство индивидуализма в представлении о благодати и спасении, а также противоречия между идеальными целями первоначального христианства и грубо земной, материалистической практикой церковной жизни.
Задача построения Царствия Божьего внутри человека, решения всех проблем через личное духовное спасение, а не через социальное конструирование и общественные институты являлась центральной проблемой русской православной правовой мысли. Отечественные правоведы рассматривали проблемы общества через призму человеческого внутреннего несовершенства и счита-
ли вопрос о государственном строе вторичным по отношению к проблеме воцерковления и спасения каждого. Отсюда и его идеал дедуцируется в соответствии с целью государства: обеспечить духовные, а не земные интересы. В православии явное предпочтение отдается власти, которая, как верует Церковь, санкционирована Богом и которая сознает свою религиозную миссию. Это же ожидается от общества, народа, воспринимаемого в византийской и русской православной традиции как единая община веры. Общество, отвергающее богоустановленную власть и вообще считающее возможным и нужным «автономизироваться» от Бога, есть общество, отстраненное от идеала [8, с. 45].
Национальная русская правовая культура именно благодаря православию является носительницей правового идеализма, а не нигилизма, как это зачастую несправедливо постулируется. Данную специфическую черту отечественного правосознания наиболее точно выразил знаменитый консерватор И.Л. Солоневич, полагавший, что специфика русской идеи права состоит в отказе русского сознания в повиновении закону, если он вступает в противоречие с человечностью [9, с. 85]. И народ, и правоведы отказывались от позитивистского отождествления правды и закона.
В рейтинге ценностей православной культуры властная элита, политическая карьера отсутствует или занимает незначительное место. Нежелание политической борьбы, спора вызвано признанием греховности всяческой человеческой конкуренции. Отсюда в русском православном богословии в качестве идеального признается такой государственный строй, при котором по возможности для каждого человека минимальной будет потребность «госу-дарственничать». Д.А. Хомяков в этой связи подчеркивает, что он может быть и единодержавный, и представительный, но он должен соответствовать основному требованию минимальности поглощения интересов, направленных в область духовной жизни [8, с. 84].
Представители русской правовой мысли, опиравшиеся на ценности православной культуры, полагали, что выход из рационалистического тупика, в котором оказалась Россия в эпоху западных заимствований, находится в синтезе права и нравственности. Основой синтеза может стать «правда»
- понятие, возникшее еще в Древней Руси, где под законом понимались вера, вероисповедание, законы религиозные, нравственные, естественные и государственные. Закон нельзя было установить произвольно: князья могли создавать лишь уставы и уроки, но закон выступал вечным правом, данным
на вечные времена Богом, обычаем или православным царем.
Исследователь русского монархизма Л.А. Тихомиров выделяет характерное религиознонравственное обоснование права в качестве особенности русской правовой культуры, считая, что русский народ имел всегда идеалы нравственнорелигиозные, а не политические [11, с. 98]. В возможность обустроить общественно-политическую жизнь посредством юридических норм народ не верит и требует от политической жизни большего, нежели способен предоставить закон, установленный раз и навсегда, не сообразуясь с индивидуальностью личности и случая. Ученый отмечает, что это вечное чувство русского человека выразил и А.С. Пушкин, согласно которому: «закон - дерево», не может угодить правде, и потому «нужно, чтобы один человек был выше всего, свыше даже закона». Народ выражает то же воззрение на неспособность закона быть высшим проявлением правды, искомой им в общественных отношениях. Ведь «закон, что дышло, - куда поворотишь, туда и вышло», и «закон, что паутина: шмель проскочит, а муха увязнет». Прозорливый русский народ предвидел тот вывод, к которому пришла современная теория толкования права, юридическая и философско-правовая герменевтика: смысл закона конструируется интерпретатором, а не вычленяется посредством «правильного» понимания, так как поиск этих правил уводит в бесконечность: правила также подлежат истолкованию. Отсюда не «правление закона» (миф идеологии правового государства), а правление избранного является идеальным для поиска правды.
С одной стороны, «всуе законы писать, когда их не исполнять», но в то же время закон иногда без оснований на то ограничивает: «Не всякий кнут по закону гнут», и по необходимости «нужда свой закон пишет». Если закон окажется выше «всяких других соображений», то он даже вредит: «Строгий закон виноватых творит, и разумный народ поневоле дурит». Закон, по существу, условен: «Что город, то норов, что деревня, то обычай», а между тем «под всякую песню не подпляшешься, под всякие нравы не подладишься». Такое относительное средство осуществления правды никак не может выступать в качестве высшего «идеократического» элемента, не говоря уже о злоупотреблениях, которые также неизбежны. Иногда и «законы святы, да исполнители супостаты». Случается, что «сила закон ломит», и «кто закон пишет, тот его и ломает». Нередко виновный может утверждать: «Что мне законы, когда судьи знакомы?».
Другие пословицы свидетельствуют о своеобразном правопонимании: «Где добры в народе нравы, там хранятся и уставы», «Кто сам к себе строг, того хранит и царь, и Бог», «Кто не умеет повиноваться, тот не умеет и приказать», «Кто собой не управит, тот и другого на разум не наставит». Таким образом, уважение к закону, а не поклонение ему, как на Западе, является традиционным в русской православной культуре.
В заключение отметим, что в последние годы наметилась интеграция ранее противоположных подходов к праву: юридического позитивизма и естественно-правовой теории. Этот процесс возник благодаря закреплению большинством государств и международным правом так называемых «общечеловеческих ценностей». Закрепленные в законах основные права человека благодаря широкой интерпретации превратились в удобный инструмент навязывания выгодных различным политическим силам представлений об общественном идеале, который, по мнению США и Евросоюза, должен быть обязательно построен на европейско-американской системе ценностей и должен стать глобальным стандартом. Этот идеал предполагает правовое обоснование главной цели общественного развития и закрепляет права человека в качестве высшей ценности.
Между тем индивидуализм и порождаемый им приоритет прав человека и культ свободы не соответствует христианскому пониманию права. Приведем высказывание Патриарха Кирилла на юбилейном X съезде Русского Народного Собора: «В последние годы развиваются такие тенденции в области прав человека, которые оцениваются верующими людьми, по меньшей мере, как двойственные.. Мы становимся свидетелями того, как концепцией прав человека прикрываются ложь, неправда, оскорбление религиозных и национальных ценностей. Кроме того, в комплекс прав и свобод человека постепенно интегрируются идеи, противоречащие не только христианским, но и вообще традиционным моральным представлениям о человеке. Последнее вызывает особое опасение, так как за правами человека стоит принудитель—ная сила государства, которая может заставлять человека совершать грех, сочув-ствовать или попустительствовать греху по причине банального конфор-мизма» [12, с. 45].
И действительно, идея прав человека, лишенная духовно-нравственного ограничения, становится новой религией, претендующей на глобальный статус. Права человека постулируются как ценность, превалирующая над интересами общества.
Это превосходство в 2005 году повторили в декларации ЮНЕСКО по универсальным прин—ципам биоэтики в следующем виде: “Интересы и благо индивида должны преоб-ладать над единственным интересом науки или общества” (ст. 3, п. 2). В ст.2 Конституции РФ права человека также закрепляются в качестве высшей ценности. Следует говорить о своеобразном идеологическом верховенстве либеральной интерпретации иерархии прав человека, так как именно в либерализме не признаются соразмерными правам человека иные ценности, например, Родина, нация, семья, государство и т.п.
Вся система юридического образования, научные исследования основываются на таком либеральном понимании прав человека. Юристы «дошли» на этой основе до отрицания понятия «воинский долг», так как он противоречит праву на жизнь как праву, не подлежащему какому-либо ограничению. Например, диссертация А.Э. Ушамирского содержит следующий вывод автора: «Недопустимо существование законодательного закрепления положения о «риске для жизни» в отношении военнослужащего, исполняющего обязанность по вооруженной защите Российской Федерации, что может повлечь «.. .ограничение права на здоровье, личную безопасность и неприкосновенность»» [13, с. 11].
Между тем православная вера обосновывает образ жертвенного служения обществу и государству в качестве высшей ценности, высшего права человека. С ним была тесно связана этика патриотического служения, являвшаяся культурнонравственным идеалом для всех сословий и классов на протяжении всего исторического развития православной России. В кризисные моменты российской истории эта идея становилась важной мобилизующей силой.
Правам человека и ценности человеческой личности в православной правовой культуре отводится значительное место, но в ином измерении. Наследник славянофилов Д.А. Хомяков в своей знаменитой работе «Православие, самодержавие, народность» упоминает о том, что как в самой Церкви права различных степеней ее членов истекают исключительно из несомых ими обязанностей, так и в мире для православного человека права требуются для исполнения своих обязанностей перед другими. Права воспринимаются как средства исполнения обязанностей [10, с. 87].
Поэтому в литературе отмечается необходимость признания того, что права и обязанности не разделимы. Речь здесь идет о проникновении нравственных начал в сферу правового регулирования.
Именно поэтому в России принципы публичного права, в котором акцентируется обязанность, а затем уже из нее выводится правомочие, были распространены и на право собственности на землю, договорные и трудовые отношения, и чаще всего субъектом гражданского права выступало корпоративное лицо - община, двор, семья. Даже в период сформировавшейся государственности, возникшей на преодолении остатков удельно-вечевой системы в частноправовых и договорных отношениях в стране вместо римских представлений о субъективном праве доминировало утверждение семейнопатриархальных обязанностей. Примером тому является взгляд на собственность как на относительное или ограниченное право, доминировавшее в отечественной правовой традиции [14, с. 214]. И, несмотря на то, что договорные отношения в это время получили все же распространение в деловом и торговом обороте, договорное начало не могло быть доведено до той абсолютизации, которым отмечено оно на Западе не только в частном, но и в публичном праве.
Безусловно, для православной правовой культуры идеал правообязанности личности ближе, чем индивидуалистический идеал прав человека с его явным приоритетом автономии человеческой личности и атомарности общественного целого. Близкую точку зрения высказывает и А.М. Величко, считая начало правообязанности проявлением духа коллективного служения друг другу «во Имя Господне»: «Понимание права в качестве нормы, ограждающей “меня” от других, служащей “убежищем” “моей” личной свободы, слишком ущербно по своему содержанию, чтобы вместить в себя христианский принцип жизни» [15, с. 178]. Здесь правообязанность выглядит как идеал православного правопонимания, отрицать духовную доминанту которого в истории права России невозможно.
В заключение отметим, что ни европейские, ни восточные или азиатские народы не имеют такого набора разносторонних качеств правового опыта: отрицание юридического формализма «соседствует» с традицией послушания воле легитимного лидера; уважение к указу имеет больший вес в отечественном правосознании, чем уважение к закону; суровость закона «смягчается» всегда традиционным милосердием и великодушием. Основные черты русской христианско-правовой культуры -общественные идеалы и ценности, доминируют над личными, а дань уважения отдается тем, кто предпочел отказаться от собственной выгоды в пользу общества; государственная служба воспринимается как подвиг личной жертвы на благо Родины; обо-
32
В. Н. Сергеев
стренно воспринимается социальная несправедливость; существует потребность в государственноправовом патернализме (опеке государства) и существовании специальных институтов государства по защите субъективных прав, вызванная неумением отстаивать и бороться за собственные права и интересы; законодательство воспринимается через призму высоких духовных идеалов, что требует закрепления в законах единых для всех ценностей христианской культуры.
Литература
1. Исаев И.А., Золотухина Н.М. История политических и правовых учений России XI-XX вв. М., 1995.
2. Спекторский Е.В. Христианство и правовая культура // Русская философия права: философия веры и нравственности. СПб., 1997.
3. Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991,
4. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990.
5. Ильин И.А. О сущности правосознания // Философия права. Соч. в 2 т. М., 1993. Т. 1.
УДК 947:342.5
6. Рикер П. Торжество языка над насилием. Герменевтический подход к философии права// Вопросы философии. 1996. № 4.
7. Алексеев Н.Н. Основы философии права. СПб., 1999.
8. Хомяков Д.А. Православие, самодержавие, народность. М., 2005.
9. Чаплин В. Православие и общественный идеал сегодня // Право и безопасность. 2004. № 2.
10. Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 1991.
11. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип государственного строения. М., 1993.
12. Митрополит Кирилл. Права человека и нравственная ответственность // Наш современник. 2006. №
6.
13. Ушамирский А.Э. «Механизм реализации субъективных прав военнослужащих в России (вопросы теории и практики» // Автореф. дисс. ... канд. юрид. наук. Волгоград, 2006.
14. Алексеев Н.Н. Собственность и социализм // Русский народ и государство. М., 1998.
15. Величко А.М. Философия русской государственности. СПб., 2001.
Сергеев В.Н.
ФОРМИРОВАНИЕ общероссийской ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ НА ДОНУ В ОКТЯБРЕ 1917-1918 гг. (РОЛЬ ПАРТИИ КАДЕТОВ)
Рассматривается процесс строительства на Дону антибольшевистского правительства - Донского гражданского совета, вскрыты причины его гибели.
The process of creation on the Don of the anti-bolshevik government - the Don civil Council; the reasons for its ruin.
Ключевые слова: Донской гражданский совет, кадеты, меньшевики, эсеры, керенщина, Добровольческая армия.
Key words: The Don Civil Council, cadets, menshiviks, eseres, kerenshina, Volunteer Army.
В ноябре - декабре 1917 г. на Дону стали соби- вират»: М.В. Алексеев (финансовые дела, вопросы
раться гонимые революцией монархисты, сторон- внутренней и внешней политики), Л.Г. Корнилов
ники спасения государственности и дальнейшего (организация и командование Добровольческой ар-
накопления либеральных ценностей. Здесь нахо- мией), А.М. Каледин (формирование Донской ар-
дилось около 20 тыс. офицеров и более 20 видных мии, управление делами Войска Донского). Пред-
государственных деятелей. ставляет интерес для современности воссоздание
В это время в Новочеркасске сформировалось объективной картины роли А.Ф. Керенского и П.Н.
антисоветское белогвардейское правительство - Милюкова в государственном строительстве тех
«Донской гражданский совет», которое претендова- дней.
ло на роль всероссийского. Им руководил «триум-
