CC BY
41
ляется герменевтический дискурс. Насколько нет текста без читателя, настолько же нет текста и без автора. Признавая за «произведением» лишь частичное воплощение Текста и недостаточность осознания автором многих своих идей, вслед за Л. А. Микешиной, можно утверждать, что «критик или интерпретатор, "изгоняя" автора, сам становится на его место и присваивает право на авторские смыслы, что и поддерживает "беспредел" интерпретации ... "дурную бесконечность"» (6, с. 8). Изгнание автора, по ее мнению, означает утрату главного нормативного принципа - «текст "значит", то, что "значит" (имеет в виду) автор». Дополняя ее позицию, отметим также, что Текст и интертекстуальность вообще всегда существуют в форме тех или иных произведений, отдельных «авторских» участков смысла. Произведение - форма бытия Текста.
Таким образом, автор и интерпретатор являются двумя необходимо существующими и взаимодополняющими полюсами исторического исследования. Возникает вопрос о выборе соответствующей стратегии интерпретации, позволяющей достичь диалога - универсальной среды бытия целостного исторического знания. Выбор стратегии также является ответом на вопрос о границах интерпретации. По мнению
A. С. Кравца и С. В. Канныкина, таковых стратегий наличествует две -реконструкционная (Ф. Шлейермахер,
B. Дильтей, Э. Бетти) и конструкционная (Г. Гадамер, П. Рикер, К. Ясперс) (5).
Смысл реконструкции заключается в более или менее адекватном воспроизведении минувшей действительности («смысл следует выносить, а не вносить»). Очевидно, что данная стратегия эффективна в историческом исследовании, поскольку именно она позволяет проявиться событиям прошлого в их достоверности. И вместе с тем уже в рамках данной стратегии скрыты существенные противоречия. «Каждая ре-
конструкция представляет собой уже начавшуюся интерпретацию», — писал К. Ясперс (15, с. 249). Актуальной в связи с этим становится стратегия по конструкции общего смысла (со-мыслия) в горизонтах прошлого и настоящего, интерпретируемая в герменевтическом дискурсе как «со-творчество» (Бахтин), «пост-творчество» (Гадамер). Конструирование общего смысла оказывается возможным только в условиях «привнесения» смысла заново. Это достижимо, как полагает Гадамер, если направлять исследование не только на авторский смысл, а на предметное содержание текста вообще («суть дела»). Смысл содержания текста, недоступный автору, может проявиться только после «временного отстояния», когда текст, как можно менее будет связан с интересами и потребностями современной жизни. В результате, имеющийся смысл «достраивается» новыми и подобное приближение к тексту, по мнению Гадамера и Яс-перса, представляет собой «бесконечный процесс», а понимание — «разматывающийся клубок интерпретаций», поскольку, по мнению К. Ясперса, «то, что в понимании исчерпано, тем самым
мертво» (15, с. 97).
Практика исторической интерпретации при учете герменевтической методологии движется в рамках диалога двух или нескольких культур. Интерпретация «Другого» оказывается собственной интерпретацией, обогащенной горизонтами прошлого и современным контекстом. Интерпретатор, «сопрягая горизонты . отступает в тень, находясь в коммуникации» (1, с. 232). «Конфликт интерпретаций» оборачивается «диалогом интерпретаций» и в конечном счете — «полилогом интерпретаций». В подобном диалоге интерпретаций, по мнению Ю. Хабермаса, появляется особая «беспристрастность» интерпретации: «интерпретаторы в силу своей неизбежной вовлеченности в коммуникативный процесс, хотя и теряют преимущество безучастного наблюдателя или третьего
Теория и история культуры
лица, однако по той же самой причине располагают средствами для того, чтобы изнутри обеспечить для себя беспристрастную позицию» (14, с. 48-49).
Итоговой методологической процедурой в историческом познании, основанной на диалектике понимания/ объяснения, исторической психологии, процессах памяти/забвения, является особое отношение к исследуемому объекту, характеризуемое в герменевтическом дискурсе как «применение» (Гадамер), «напряженная вненаходи-мость» (Бахтин). Смысл указанной процедуры заключается в специфичном взгляде на события прошлого - исследование их не только в контексте принадлежащей ему эпохи, но и его значения в современных условиях. При этом исследователь не должен изменять свою позицию, оценивая прошлое с позиций современного ему горизонта.
Универсальной средой бытия «применения», «напряженной исторической вненаходимости» по отношению к прошлому является коммуникация. По мнению Ю. Хабермаса, коммуникативное действие как род деятельности, опосредованный символами и опирающийся на строгие нормы сообщества, выступает как достижение определенной практической цели (в рамках данного исследования — связи с прошлым). Достоинство теоретической конструкции Хабермаса в сравнении с Гадамеровой состоит в том, что историк Гадамера, анализируя свои предрассудки, вряд ли может полностью преуспеть в данном процессе. Поле диалога всегда искажено невротическими разрывами, коллективным бессознательным и идеологемами. Одному историку преодолеть все это явно не под силу, а герменевтика, уводя проблему в сторону эмпатии и жизненного мира предпонимания, оказывается некритичной и не может служить реальным основанием для саморефлексии. Выход для Хабермаса — в достижении коммуникативного опыта как результата критической рациональной рефлек-
сии общества над историком на основе моральных ценностей и «правды» жизненного мира (децентрированное миропонимание). И наблюдаемое и наблюдатель находятся в сфере постоянной общественной рефлексии (свободная общественность). Подобная «свободная общественность историков» реализующая «коммуникативно-историческое действие» может служить одной из форм прояснения «слепых пятен» исторического сознания и исторической памяти.
Таким образом, современная социокультурная ситуация актуализирует проблематику целостности исторического сознания, осмысление его сущности и структуры. Одной из перспективных моделей осмысления подобной целостности является модель «самоорганизующейся», «достраивающейся новыми смыслами» целостности исторического сознания. Это позволяет структурировать ее как синтез элементов традиционного и нового, что реализуется в историческом знании, получаемом в процессе исторического познания, а также исторической интерпретации знания с позиций новой социокультурной ситуации и общечеловеческих ценностей, исторической справедливости. Такие понятия, как историческое познание, исторический факт оказываются незавершенными, а историческая истина предстает как плюрализм мета-описаний. Основополагающее значение приобретают категории «исторического интереса» и «исторической интерпретации». Становится очевидной необходимость использования множества интерпретационных стратегий в историческом исследовании — деконст-руктивной, реконструктивной и конструктивистской. Их взаимодействие предполагается возможным только в условиях коммуникации, диалога, перерастающего в полилог, что возможно только в рамках открытой, публичной исторической и историософской дискуссии.
Примечания
1. ГадамерГ. Г. Текст и интерпретация: пер. с нем. / Г. Г. Гадамер // Герменевтика и деконструкция / под ред. В. Штегмайера, Х. Франка, Б. В. Маркова. — СПб.: СПб. Фил. Общ-во, 1999. — С. 202—243.
2. Григорьев Б. В. Герменевтика и теория интерпретации: учебное пособие / Б. В. Григорьев. — Владивосток, Изд-во Дальневост. ун-та, 2002. — 148 с.
3. Кант И. Собр. соч.: в 8 т. / И. Кант. — М.: Чоро, 1994.
4. Касавин И. Т. Познание // Философия. Энциклопедический словарь / отв. ред. А. Ивин. — М.: Гардарики, 2004. — 1072 с.
5. Кравец А. С. Текст и его понимание / А. С. Кравец, С. В. Канныкин // Вестн. ВГУ. — Серия «Гум. науки». — 2005. — №1. — С. 294—308.
6. Микешина Л. А. Специфика философской интерпретации / Л. А. Микешина // Вопросы философии. — 1999. — № 11. — С. 3—12.
7. Ортега-и-Гассет Х. История как система: пер. с исп. / Х. Ортега-и-Гассет // Вопросы философии. — 1996. — № 6. — С. 78—102.
8. Перов Ю. В. Историчность и историческая реальность / Ю. В. Перов. — СПб.: Наука, 2001. — 114 с.
9. Поппер К. Нищета историцизма / К. Поппер // Вопросы философии. — 1992. — № 9.
— С. 20—37.
10. Ракитов А. И. Историческое познание: системно-гносеологический подход / А. И. Ракитов. — М.: Политиздат, 1982. — 303 с.
11. Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике / П. Рикер. — М.: Ка-нон—Пресс—Ц, 2002. — 624 с.
12. См. подр.: Киссель М. А. Историческое сознание и нравственность / М. А. Киссель.
— М.: Знание, 1990. — 64 с.; Парфенов И. Д. Нравственная оценка в историческом исследовании / И. Д. Парфенов // Исторические воззрения как форма общественного сознания: мат-лы науч. межвуз. конф. — Саратов, 1995. — Ч. 1. — С. 18—22; Гулыга А. В. Историческое сознание и исторический роман / А. В. Гулыга // Уроки классики и современность. — М.: Худ. лит., 1990. — С. 285—287; Разин А. В. Моральные абсолюты в историческом мышлении / А. В. Разин // Вестн. МГУ. — Сер. 7. — Фил-я. — 1997. — № 2. — С. 90—105.
13. Соловьев В. С. Философское начало цельного знания / В. С. Соловьев. — Минск: Харвест, 1999. — 912 с.
14. Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие: пер. с нем. / Ю. Хабермас. — СПб.: Наука, 2001. — 380 с.
15. Ясперс К. Всемирная история философии. Введение: пер. с нем. / К. Ясперс. — СПб.: Наука, 2000. — 272 с.
