CC BY
48Л.Я. Гибианский (ИСл РАН)
Триестский вопрос в комиссии Литвинова (осень 1943 г. - весна 1945 г.)
После того, как Советский Союз, подвергшись 22 июня 1941 г. нацистскому нападению, стал участником войны против «оси» в Европе и выступил в качестве одной из основных держав антигитлеровской коалиции, руководство СССР начало разработку планов международного порядка, который был бы установлен в результате будущей победы коалиции. Это в большой мере касалось, прежде всего, послевоенных границ на европейском континенте. И в том числе границ Югославии, когда будет восстановлена ее независимость. В данной связи в Кремле обратились, среди прочего, к вопросу о послевоенном разграничении между Югославией и Италией. Причем центральное место при рассмотрении этого вопроса стала занимать проблема Триеста, Истрии и всего комплекса территорий, известных как Юлийская Крайна или Венеция-Джулия. В тогдашней советской политике, особенно ближе к концу войны и затем в первые послевоенные годы, понятие «триестский вопрос» нередко даже распространялось в той или иной степени вообще на совокупность итало-югославских территориальных коллизий. Подобная терминология была в известной мере воспринята и в нашей послевоенной историографии.
Политика, которую СССР в годы войны проводил в триестском вопросе, будь то в упомянутом столь широком смысле, будь то в более узком толковании, т.е. применительно к судьбе самого Триеста и его округи, долгое время так или иначе затрагивалась исследователями почти без использования необходимых советских документов. Положение стало меняться лишь в последние два десятилетия, когда начала появляться возможность более или менее существенного доступа к материалам бывших советских архивов, а также к соответствующей документации, отложившейся в архивах бывшей Югославии. На основе изучения этих источников появился как в отечественной, так и в зарубежной историографии ряд работ, касавшихся различных аспектов указанной темы1. В некоторых из них уже частично возникала речь и о рассмотрении триестского вопроса в учрежденной осенью 1943 г. комиссии по вопросам мирных договоров и послевоенного устройства, во главе которой был поставлен замнаркома иностранных дел СССР М.М. Литвинов. Данная статья специально посвящена этой теме, исследуемой на основе архивных источников.
# * #
Вопрос о послевоенном разграничении между Югославией и Италией был поднят советским руководством уже в середине декабря 1941 г. Тогда И.В. Сталин в переговорах с британским министром иностранных дел А. Иденом, посетившим Москву, выдвинул целый план «реорганизации европейских границ после войны». Один из пунктов плана предусматривал, что Югославия должна быть не только «восстановлена в своих старых границах», но и «несколько расширена за счет Италии». При этом Сталин указал на «Триест, Фиуме (т.е. Риеку. - Л.Г.), острова в Адриатическом море и т.д.»2. Речь шла о территориях, которые после Первой мировой войны и краха Австро-Венгрии оказались в составе Италии, но имели смешанное по национальному составу население. Наряду с той или иной долей итальянцев, главным образом среди обитателей некоторых городов, на этих землях в значительной либо вообще преобладающей мере жили в одних районах словенцы, в других - хорваты.
В советских документах, как ныне опубликованных, так и ставших доступными в российских архивах, нет сведений о том, как вырабатывалась советская позиция по поводу упомянутых территорий, изложенная Идену, и из каких соображений исходил при этом Сталин. Но обращает на себя внимание тот факт, что свой проект весьма серьезной ревизии югославско-итальянского разграничения руководство СССР выдвинуло в середине декабря 1941 г., т.е. задолго до того, как в Москве стали видеть перспективу возможного прихода югославских коммунистов, возглавлявшихся И. Бро-зом-Тито, к власти. А это наводит на мысль, что причина предложения Сталина не была связана с перспективой подобного рода. Вероятнее всего, советский правитель исходил тогда лишь из стремления к тому, чтобы Италия, главный союзник Гитлера в Европе, была наказана и ослаблена.
Между тем в ходе переговоров, проведенных в Москве в декабре 1941 г., британская сторона лишь приняла к сведению сталинский план изменения европейских границ, но не дала никакого ответа. А после визита Идена обсуждение между правительством СССР и его западными партнерами было продолжено только по поводу советско-польской границы, в то время как все остальные пункты упомянутого плана не стали предметом аналогичного рассмотрения, в том числе и проблема послевоенной югославско-итальянской границы. Судя по архивным источникам, доступным для исследования, эта проблема вплоть до осени 1943 г. больше не привлекала какого-то особого внимания в Москве. В частности, она не получила отражения и в сугубо рабочих аналитических материалах советского внешнеполитического аппарата. В том числе это касается материалов созданной в конце января 1942 г. при Народном комиссариате иностранных дел (НКИД) СССР комиссии во главе с наркомом В.М. Молотовым, на которую было возложено изучение проектов послевоенного устройства мира, выдвигавшихся за рубежом, прежде всего в странах-партнерах СССР по антигитле-
ровской коалиции. Характерным примером может служить, в частности, подготовленная для этой комиссии записка «Балканы и нынешняя война» от 1 июля 1942 г., один из наиболее обширных документов такого рода: в нем совсем не был затронут вопрос югославско-итальянской границы, так же как ни других югославских границ после окончания войны, ни вообще послевоенного будущего Югославии. Хотя часть, посвященная Югославии, занимала больше трети данного документа, все внимание в нем было сосредоточено только на анализе сиюминутной ситуации в оккупированной и расчлененной стране3.
Между тем на рубеже лета - осени 1943 г. для советской внешней политики начинается фаза актуализации вопроса о послевоенной югославско-итальянской границе, включая проблему Триеста. Это было обусловлено прежде всего общим поворотом международной ситуации, причиной которого стали катастрофическое для нацистской Германии и других европейских участников «оси» поражение, нанесенное советскими войсками под Сталинградом и Курском, а также успешная высадка западных союзников в Италии и капитуляция последней. Все более очевидное приближение победы антигитлеровской коалиции выдвигало вопросы послевоенного устройства в Европе, включая и решение о границах, непосредственно в повестку дня политики каждой из трех союзных держав - СССР, Великобритании и США. Как раз поэтому в августе - начале сентября 1943 г. путем переписки Сталина с британским премьером У. Черчиллем и президентом США Ф. Рузвельтом была достигнута договоренность о проведении совещания трех министров иностранных дел для рассмотрения наиболее важных проблем, связанных как с успешным завершением войны, так и с подготовкой решений о послевоенном развитии4.
В этой ситуации руководство СССР предприняло шаги, призванные активизировать и лучше организовать разработку советских внешнеполитических планов и предложений по решению политических, территориальных, экономических и других проблем в мире, прежде всего в Европе, в ходе предстоявшего окончательного слома «оси» и затем при послевоенном урегулировании. Одним из особенно значительных таких шагов стало, по решению Политбюро ЦК ВКП (б), создание при НКИД, вместо упомянутой выше комиссии, учрежденной в январе 1942 г. и возглавленной Молотовым, трех новых комиссий. Первая из них должна была готовить предложения по разработке мирных договоров с побежденными странами и по поводу послевоенного устройства, вторая - по заключению перемирий, третья - по определению репараций.
Первая из этих комиссий, которая была образована решением от 4 сентября 1943 г. и во главе которой, как уже упоминалось в начале статьи, был поставлен замнаркома иностранных дел Литвинов5, с самого своего создания сразу уделила большое внимание, помимо прочего, вопросу послевоенных границ. И в обширную программу работы комиссии, составленную в виде перечня проблем, предназначенных для рассмотрения, который
9 сентября 1943 г. Литвинов послал на утверждение Сталину и Молотову, был, наряду с остальным, включен также пункт: «Югославско-итальянская граница (Далмация, Триест, Фиуме)»6.
Актуализация этого вопроса для советской внешней политики усиливалась еще одним важным обстоятельством: позициями, которые по поводу территориального разграничения между Югославией и Италией были выдвинуты в конце 1943 г. и затем в начале 1944 г., с одной стороны, югославскими, с другой - итальянскими коммунистами.
Что касалось Коммунистической партии Югославии (КПЮ), безраздельно руководившей мощным военно-политическим - так называемым Народно-освободительным - движением, то ее позиция получила выражение в решениях, декларированных как региональными словенскими и хорватскими, так и общеюгославскими органами этого движения и конституированной им революционной государственности, которая нередко стала тогда обозначаться понятием новая Югославия. Это были заявления Верховного пленума Освободительного фронта словенского народа от 16 сентября, Антифашистского вече народного освобождения Хорватии от 20 сентября и постановление Президиума Антифашистского вече народного освобождения Югославии (АВНОЮ) от 30 ноября 1943 г. Ими провозглашалось присоединение к новой Югославии - или, как формулировалось, к Словении и Хорватии в ее составе - упомянутых выше территорий со словенским и хорватским населением, еще задолго до Второй мировой войны оказавшихся у Италии7. С обнародованием данных решений выраженные в них территориальные претензии становились одним из реальных международно-политических факторов, в условиях действия которых предстояло определить послевоенную границу между Югославией и Италией.
Позиция же Итальянской коммунистической партии (ИКП) выразилась прежде всего в ее реакции на указанные выше шаги КПЮ и новой Югославии. 24 сентября 1943 г. находившийся в СССР генеральный секретарь ИКП П. Тольятти написал Г. Димитрову, что решение о присоединении «Триеста и Истрии», принятое Освободительным фронтом Словении, является «преждевременным», ибо может быть использовано итальянскими фашистами для противопоставления итальянского населения на этой территории югославскому Народно-освободительному движению. Тольятти выразил мнение, что проблему определения итало-югославской границы не следует вообще поднимать, пока не будет достигнута победа над фашизмом8. Обращением к Димитрову, который после формального роспуска Коминтерна и его реорганизации в Отдел международной информации ЦК ВКП (б) стал заместителем заведующего, а затем заведующим этим отделом, лидер ИКП фактически поставил вопрос о необходимости советского воздействия на югославское коммунистическое руководство, чтобы то заморозило территориальные требования к Италии по крайней мере до указанного выше срока.
Ввиду противоречия между позициями КПЮ и ИКП последовало и обращение в Москву деятелей обеих компартий как из Словении, так и непосредственно из спорной области, центром которой был Триест (Юлий-ская Крайна или Венеция-Джулия). Ряд итальянских коммунистов, действовавших в упомянутой области, в том числе У. Массола-Квинто, который был там представителем руководства ИКП в Северной Италии, посчитали, что территориальные решения, декларированные новой Югославией осенью 1943 г., носят односторонний характер и нарушают право итальянского населения на самоопределение в тех местах, где оно преобладает, как, например, в Триесте. Между тем руководители КПЮ и функционировавших в ее составе компартий Словении и Хорватии расценили подобную позицию товарищей из ИКП резко отрицательно. Она характеризовалась как игнорирование авангардной роли новой Югославии, «оппортунизм», уступка «бадольевщине», т.е. курсу правительства Бадольо, пришедшего в Италии к власти в результате свержения режима Муссолини9. Поскольку для обеих споривших сторон Москва была высшей инстанцией, они в середине марта 1944 г. совместно направили Димитрову радиограмму с информацией о своих разногласиях. Радиограмма была подписана Массолой-Квинто и Э. Карделем, выступавшим под псевдонимом Бирк, вторым по рангу человеком в руководстве КПЮ, который находился тогда в Словении и непосредственно курировал деятельность тамошней компартии и возглавлявшегося ею движения10.
В Москве, однако, не были готовы к определенному ответу на подобного рода обращение. Несмотря на предложенное Идену в декабре 1941 г. территориальное расширение Югославии за счет Италии, в складывавшихся теперь новых международных условиях советская сторона предпочитала вновь вернуться к продумыванию того, какой линии ей целесообразно придерживаться в вопросе об итало-югославской границе. Включение данного вопроса в программу работы комиссии Литвинова было, как можно понять, одобрено Кремлем. Ибо в конце 1943 г. в комиссии были предприняты практические шаги, направленные на изучение данной темы. 23 декабря Литвинов дал поручение работавшим в Москве деятелям КПЮ В. Влаховичу и Б. Масларичу составить справку о перспективах восстановления и развития Югославии. И при этом среди проблем, которые необходимо осветить в справке, указал, в частности, пункт о югославско-итальянском территориальном споре: «Далмация, Истрия, Триест»11. Между тем до рассмотрения этого пункта даже на уровне самой комиссии было в марте 1944 г., при получении запроса от Карделя и Массолы-Квинто, еще далеко - обсуждение в комиссии произошло лишь почти полгода спустя.
Пока же, как видно из одного подготовительного материала, составленного в Отделе международной информации ЦК ВКП (б) немного позже, в середине апреля 1944 г., в Москве были склонны считать «преждевременной постановку вопроса о Триесте», тем более публичную, со стороны новой Югославии. В том числе исходили и из опасения отрицательной
реакции западных союзников и правительства Бадольо12. Хотя в материале шла речь лишь о том, сколь важно для самой новой Югославии не допустить такой реакции, однако не меньше, если не еще больше, Кремль, конечно, не могло не заботить, как бы форсирование территориальных претензий его югославскими подопечными не повлекло осложнений в отношениях западных союзников и Италии с СССР как с патроном Тито. Не говоря уж о нежелательности осложнений с основными партнерами по антигитлеровской коалиции, Сталину были нежелательны сложности и с правительством Бадольо, с которым Москва, исходя из своих замыслов противопоставления Италии англичанам на Средиземноморье, как раз в то время установила непосредственные отношения. Сталин даже продиктовал Тольятти, вернувшемуся тогда из СССР на родину, тактику так называемого «поворота в Салерно», в результате чего ИКП вошла в это правительство13.
Противоречия по проблеме послевоенной итало-югославской границы, возникшие между компартиями обеих стран, что в частности продемонстрировала упомянутая выше радиограмма, поступившая в Москву от Карделя-Бирка и Массолы-Квинто, лишь усиливали склонность советской стороны к выжидательной тактике в вопросе о территориальных претензиях новой Югославии к Италии. И 27 марта 1944 г. Димитров направил Кар-делю и Массоле ответную радиограмму с указанием, что «политически неправильно», пока идет борьба против общего врага, обострять взаимоотношения между итальянскими и словенскими партизанами территориальными спорами. Эти споры должны быть разрешены после разгрома врага14. Подобная позиция совпадала с той, которую предложил Тольятти в сентябре 1943 г.
Правда, становившаяся теперь все более вероятной перспектива того, что КПЮ займет в итоге войны доминирующие позиции во власти у себя в стране, усиливала для Москвы желательность решения, как можно более благоприятного для Югославии. И это в известной мере сказывалось на соображениях, выдвигавшихся некоторыми ответственными функционерами советского внешнеполитического аппарата. Возможно, проявлением подобной тенденции объяснялось, например, предложение, содержавшееся в служебной записке заместителя наркома иностранных дел СССР И.М. Майского «О желательных основах будущего мира». В записке, которая 11 января 1944 г. была представлена Молотову, а затем Сталину, говорилось о необходимости того, чтобы у Италии были изъяты «все ее прежние владения на Балканах»15. Подобной формулировкой охватывались в основном как раз территории, на которые претендовала новая Югославия. Но вместе с тем прямо об их передаче Югославии в записке не говорилось. Речь шла лишь о том, что «Югославия может быть восстановлена в своих прежних границах, если потребуется, с теми или иными частичными модификациями»16. О том, какие модификации имеются в виду, никак не уточнялось. И остается только строить предположения, подразумева-
лось ли именно расширение Югославии за счет изъятия упомянутых территорий у Италии. К тому же, хотя в некоторых исторических работах недавних лет проявлялась склонность толковать записку Майского чуть ли не как выражение тогдашней позиции «Москвы», Кремля17, на самом деле этот документ - лишь одно из рабочих предложений, подававшихся советскому руководству на рассмотрение18. Окончательный же выбор в пользу какого-то определенного варианта того, как решать югославско-итальянскую территориальную проблему, Кремлю еще предстояло сделать.
Основным первичным звеном, в котором должны были быть выработаны предложения для советского руководства, являлась как раз комиссия Литвинова. Материалы по поводу югославско-итальянской границы стали там вырабатываться уже с конца 1943 - начала 1944 гг. Давая Влаховичу и Масларичу 23 декабря 1943 г. упомянутое выше задание о составлении справки относительно перспектив восстановления и развития Югославии, Литвинов обозначил весьма сжатый срок для подготовки документа -15-20 дней. Причем проблематика «спорных территориальных вопросов» со всеми государствами-соседями Югославии, в том числе и с Италией, фигурировала в его задании на первом месте. И указывалось на необходимость дать «краткую характеристику спорных территорий в стратегическом и экономическом отношениях»19.
В документах, которыми мы располагали, нет сведений о том, что было сделано Влаховичем и Масларичем в отведенный им Литвиновым срок. Но из самой справки, один из машинописных экземпляров которой оказался доступен нам в белградском архиве в бумагах Тито20, и из некоторых сопутствующих материалов видно, что ее составление растянулось в итоге на гораздо более длительный период. Насколько можно судить по имеющимся данным, в конечном счете тот ее текст, экземпляр которого затем поступил и к Тито и который состоял из сложенных вместе нескольких частей, довольно различных по характеру и явно писавшихся в разное время, Литвинов получил только в августе 1944 г.21 Но не исключено, что до того Литвинову, возможно, представлялись какие-то промежуточные варианты, затем дорабатывавшиеся и дополнявшиеся Влаховичем и Масларичем22.
В изученном нами варианте справки, который, предположительно, являлся окончательным, говорилось о различии между двумя категориями («частями») территорий с югославянским населением, попавших под итальянскую власть: одни из этих территорий были захвачены фашистской Италией вследствие агрессии против Югославии в ходе Второй мировой войны, в то время как другие были включены в состав Италии после Первой мировой войны. В данной связи Влахович и Масларич отмечали, что области, относящиеся к первой из указанных категорий, при победе антигитлеровской коалиции должны быть, бесспорно, возвращены Югославии, согласно общей1 для ведущих союзных держав позиции непризнания территориальных захватов, произведенных государствами «оси». Спорными
же, как следовало из справки, являются области, относящиеся ко второй из названных категорий. И именно о них, подчеркивалось в документе, идет речь в принятых движением, руководимым КПЮ, осенью 1943 г. решениях о присоединении к Югославии земель со словенским и хорватским населением, находившихся под итальянским господством23.
Указывая на эти решения, уже упоминавшиеся нами выше, авторы справки обосновывали их. В качестве обоснования Влахович и Масларич приводили те же аргументы, которые выдвигались коммунистическим руководством новой Югославии. Аргументы сводились к четырем основным пунктам. В качестве первого в справке говорилось о том, что «большая часть» территории, на которую претендует новая Югославия, «уже сейчас находится под контролем частей Народно-освободительной армии Югославии»24. Иными словами, использовалась апелляция к ситуации «совершившегося факта». В качестве второго аргумента, что было главным, говорилось об этническом преобладании там словенцев и хорватов. Правда, отмечались анклавы с итальянским большинством - в Триесте, Гориции (Горице), Пуле, Риеке и некоторых других городах. Но в целом в качестве этнической границы, отделявшей от территории, собственно итальянской по национальному составу жителей, зону с преимущественно югославян-ским населением, в справке указывалась линия по реке Соча (Изонцо) от устья до Гориции (Горицы), а далее еще немного западнее - до Кормонс и Джемоны и затем на север до австрийской границы. Все к востоку от этой линии рассматривалось как районы, которые должны отойти к Югославии на основе этнического принципа25. Третьим аргументом в пользу такого решения было обозначено то, о чем югославские коммунистические лидеры, естественно, не заявляли публично. Но этот аргумент являлся весьма важным с точки зрения перспективы расширения «сферы социализма», в которой новая Югославия должна была стать одним из существенных звеньев. В справке шла речь о военно-стратегическом значении упомянутой территории. С одной стороны, указывалось, что она представляет собой «ворота в Италию» с востока и северо-востока, т.е. из Югославии. А с другой стороны, отмечалось, что новая граница по Соче была бы выгодна для безопасности Югославии с запада, поскольку «опирается на горные массивы, которые запирают вход в Словению»26. В качестве четвертого аргумента фигурировало то, о чем руководство КПЮ тоже предпочитало публично не распространяться: экономическое значение области, на которую претендовала новая Югославия, как с точки зрения некоторых имевшихся там полезных ископаемых, так и особенно из-за важности порта Триест27.
По большинству аспектов территориальной проблемы, о которой идет речь, справка во многом отражала реальную картину существовавшего положения и выдвигавшихся претензий. В том числе Влахович и Масларич верно указывали, что югославскими требованиями охватывались земли, попавшие под итальянское господство после Первой мировой войны
и прежде находившиеся в составе рухнувшей Австро-Венгрии. Таковыми являлись сравнительно небольшой район в Далмации, центром которого был Задар, и ряд островов у югославского адриатического побережья, а в основном - Истрия, так называемое Словенское Приморье и остальные прилегающие части Юлийской Крайны. Однако составители справки не отметили, что, наряду с этими территориями, новая Югославия претендовала и на район, известный как Венецианская Словения (Бенешка Словения), который перешел от Австрийской империи к Италии еще в 1866 г.28 Правда, в кратком описании словенской этнической границы на западе, которое давалось Влаховичем и Масларичем, были упомянуты некоторые пункты, например, Чедад (Чивидале), свидетельствовавшие о включении Венецианской Словении в круг югославских притязаний. Но это составителями справки никак не разъяснялось, как не уточнялось и то, что в данном случае имелась в виду территория, присоединенная к Италии отнюдь не после Первой мировой войны, а на полстолетия раньше.
В августе 1944 г., когда Литвинов получил, наконец, окончательный вариант данной справки, он как раз писал документ «Об обращении с Италией», который должен был рассматриваться возглавлявшейся им комиссией. Документ был готов и представлен в комиссию 31 августа с целью обсуждения29. Насчитывавший 59 машинописных страниц30, он был написан как своего рода концептуальная основа, которая после необходимой доработки и, разумеется, в случае одобрения ее руководством НКИД СССР и затем Кремлем служила бы ориентиром для последующей выработки советских предложений при составлении мирного договора государств антигитлеровской коалиции с Италией. При подготовке в нем специального раздела о будущей итало-югославской границе Литвинов в очень значительной мере использовал то, что в связи с вопросом о территориальных требованиях Югославии к Италии излагалось Влаховичем и Масларичем. Это очевидно из сопоставительного анализа соответствующего раздела справки, составленной двумя упомянутыми деятелями КПЮ, и аналогичного по тематике раздела документа, написанного Литвиновым31. Вместе с тем Литвинов пользовался и некоторыми другими материалами, имевшимися у возглавляемой им комиссии, как и вообще в распоряжении НКИД.
Из составленного им документа очевидно, что он, так же как авторы названной справки, руководствовался тем соображением, что все территории, приобретенные фашистской Италией вследствие агрессии против Югославии в ходе Второй мировой войны, автоматически подлежат возвращению в состав югославского государства при его восстановлении. А территориальные требования новой Югославии в отношении Италии, нуждающиеся в решении при послевоенном мирном урегулировании, касаются лишь областей, которые оказались под итальянской властью до упомянутой войны. И подобно справке Влаховича и Масларича, в документе Литвинова проводилась линия, в основном направленная на удовлетворение этих требований. Главным обоснованием позиции в пользу их
удовлетворения служил характерный в целом для спорных областей этнический состав «преобладающей части населения, состоявшей из словен (т.е. словенцев. -Л.Г.) и хорватов»32. Наряду с этим, в качестве аргументов говорилось о захватническом характере итальянской политики в отношении названных территорий и о том, что, как формулировал Литвинов, «Италия, в особенности с приходом к власти фашизма, всячески угнетала славянское население вновь приобретенных ею провинций»33. Фигурировали также аргументы, что захват этих земель был обусловлен стремлением Италии «к максимальному господству в Адриатическом море» и к тому, чтобы «создать угрозу югославскому государству»34. Все перечисленные доводы, в большой мере отражавшие историческую реальность, были призваны создать убедительную правовую и моральную опору для будущих советских предложений, которые намечалось выдвинуть в пользу притязаний новой Югославии при послевоенной выработке мирного договора с Италией.
Вместе с тем, из документа, составленного Литвиновым, были достаточно хорошо видны на самом деле чисто политические соображения, лежавшие в основе советского подхода к решению территориальных проблем между Италией и Югославией. Литвинов прямо оговаривал, что за удовлетворение югославских требований следует выступить «при уверенности в укреплении нашего влияния в Югославии»35. Под «нашим», т.е. советским, влиянием имелось, конечно, в виду установление в Югославии режима с коммунистическим господством. А поскольку такая перспектива к концу лета 1944 г., когда произошла значительная и успешная активизация вооруженных сил Тито и одновременно советские войска подошли к восточным югославским рубежам, стала во все большей мере превращаться в реальность, планы поддержки со стороны СССР территориальных устремлений новой Югославии в отношении Италии значительно актуализировались. И это ощутимо отразилось в документе, составленном Литвиновым.
В отношении довоенных итальянских владений в Далмации, т.е. Зада-ра и ряда островов, в этом документе намечалось целиком передать их Югославии36. А в качестве наиболее крупного удовлетворения югославских требований речь шла о том, чтобы к Югославии отошли, во-первых, Истрия, в восточной части которой большинство населения составляли хорваты, а в западной части - словенцы, и, во-вторых, находившаяся к северо-западу от Триеста Гориция (Горица). Причем, второе, как видно из документа, подразумевало не только город под этим названием, расположенный на Изонцо (Соче), но и всю прилегающую одноименную область, рассматривавшуюся, таким образом, как западный рубеж территории со словенским населением37.
Однако, в отличие от справки Влаховича и Масларича, в документе Литвинова говорилось по поводу Истрии, что «в крайнем случае», т.е., очевидно, при возникновении очень больших сложностей на пути названного
выше решения, можно было бы оставить за Италией «узкую полосу на западном побережье Истрийского полуострова, охватывающую города с итальянским населением»38. Сложностей относительно городов Истрии с итальянским большинством Литвинов, скорее всего, ожидал не столько от Италии, которая оказывалась в положении побежденной страны, сколько от западных партнеров СССР по антигитлеровской коалиции. И действительно, при происходившем уже после войны межсоюзническом обсуждении триестского вопроса, западные союзники выступали против передачи этого района Югославии. Но по поводу Риеки Литвинов в своем документе обозначил более жесткую позицию: независимо от того, будет или не будет изменена в пользу Югославии итало-югославская граница, Риека должна быть передана Югославии39.
Что же касалось непосредственно Триеста как города с преимущественно итальянским населением и порта, важного для ряда центральноев-ропейских государств, то Литвинов сформулировал иное предложение, чем постулировалось в справке Влаховича и Масларича, которые целиком следовали за требованиями новой Югославии. В документе Литвинова говорилось о необходимости Триест «интернационализировать под администрацией международной комиссии, включающей представителей трех великих держав (т.е. СССР, Англии и США. - Л.Г.), Италии и Югославии, с тем, чтобы порт мог быть использован главным образом европейскими странами, не имеющими выхода к морю, а именно Чехословакией, Австрией, а в будущем также Венгрией и, конечно, Италией и Югославией»40.
Весь документ «Об обращении с Италией» был обсужден на заседании комиссии, возглавлявшейся Литвиновым, 4 сентября 1944 г. Как видно из стенограммы обсуждения, проблема территориальных претензий новой Югославии к Италии заняла там одно из главных мест. Большинство предложений по поводу этой проблемы, содержавшихся в документе, было поддержано членами комиссии41.
При этом, однако, почти общее возражение встретило допускавшееся Литвиновым «в крайнем случае» сохранение за Италией узкой полосы на западном побережье Истрии, где находились города с преимущественно итальянским населением42. В данной связи, помимо высказывавшихся участниками обсуждения доводов, что полная ликвидация итальянских владений на Балканах, включая целиком Истрию, необходима в интересах наказания Италии и проведения линии в поддержку Югославии, член комиссии, известный советский дипломат Я.З. Суриц выдвинул и соображение иного порядка. Он высказался за то, чтобы при решении вопроса об Истрии учесть другую, более сложную территориальную проблему на Балканах - проблему Македонии. По мнению Сурица, возвращение к довоенному положению, когда Македония являлась разделенной между балканскими государствами, в том числе Югославией и Болгарией, «послужило бы источником вечных трений и столкновений» между названными двумя странами. А поскольку, подчеркивал Суриц, советская сторона заинтересо-
вана в болгаро-югославском сближении, то, на его взгляд, решение македонского вопроса должно быть найдено либо путем образования самостоятельной Македонии, либо путем образования федерации Болгарии, Югославии и Македонии. «Но так или иначе, - прогнозировал он, - Югославии, по всей вероятности, придется поступиться своим суверенитетом над Македонией (имелась в виду Вардарская Македония. - Л.Г.), с чем она примирится лишь тогда, если получит достаточную компенсацию в другом месте. Такой компенсацией может быть отход к Югославии всей Истрии»43.
Что же касалось Триеста, тот же Суриц выступил за то, чтобы при безусловном изъятии у Италии Триеста не нацеливаться жестко на его интернационализацию, как было сделано Литвиновым, а предусмотреть возможность альтернативных вариантов решения, одним из которых была бы интернационализация, а другим - передача Триеста Югославии. Сам Суриц, судя по стенограмме, склонялся скорее ко второму варианту, который он обосновывал тем, что в этническом отношении Триест нельзя «рассматривать как сплошь итальянский город», поскольку наряду с итальянским большинством там имеется очень значительное славянское население, а в экономическом отношении триестский порт прежде всего «обслуживает не долину По, населенную итальянцами, а бассейн Савы и Дравы, населенный славянами», и потому «является больше портом славянским, чем итальянским»44. Еще более жесткую позицию занял являвшийся членом комиссии замнаркома иностранных дел С.А. Лозовский, прямо возражавший Литвинову, что «нужно Триест передать Югославии, а не превращать его в интернациональный город»45.
В ответ Литвинов по поводу полосы с этнически итальянскими городами на западном побережье Истрии, со своей стороны, в качестве контраргумента вновь подчеркивал, что возможность оставления названной территории у Италии предложена им лишь как вариант на крайний случай. И еще добавлял, что хотел бы «избавить Югославию от итальянской ирре-денты», которая, по его мысли, могла бы возникнуть, если эти города будут отданы под югославскую власть46. А относительно самого Триеста он перед лицом возражений не отвергал возможности того, что «при некоторых особых отношениях наших с Югославией мы предпочтем передать ей и Триест». Но тут же выдвигал аргументы в пользу интернационализации: «Мне кажется, однако, что нам неплохо было бы иметь свой наблюдательный пункт в Адриатике, каковой мы получим, если будем участвовать в международной администрации Триеста. Мировое общественное мнение, вероятно, также возражало бы против передачи Югославии города, населенного преимущественно итальянцами». А к тому же «Триест как порт не нужен ни Италии, ни Югославии, если последняя получит Фиуме и Зару» (т.е. Риеку и Задар). Правильно, полагал Литвинов, «предоставить Триест в пользование тем государствам, которые не имеют выхода к южным морям, - Австрии, Чехословакии»47.
В итоге позиция большинства членов комиссии заставила Литвинова согласиться с тем, чтобы по поводу Истрии в окончательном варианте записки предлагалась только передача Югославии всего полуострова, без какого-либо исключения48. Но относительно Триеста предложение об интернационализации осталось в записке. С этими положениями по поводу решения территориальных проблем между Югославией и Италией весь документ «Об обращении с Италией» был несколько дней спустя в окончательном виде направлен Литвиновым Молотову49.
Те различия, которые проявились между членами комиссии Литвинова в подходе к некоторым из указанных выше вопросов, касавшихся итало-югославского разграничения, прежде всего в связи с определением позиции по поводу будущей судьбы самого Триеста, были в немалой степени обусловлены не совсем одинаковыми представлениями об общем направлении советской внешнеполитической стратегии и тактики в Европе и, в частности, в средиземноморской зоне. Сам Литвинов и в той или иной степени некоторые другие члены комиссии исходили из того, что при послевоенном урегулировании необходимо проводить дифференцированную, более мягкую линию в отношении Италии, чем в отношении Германии, имея в виду желательность поощрения потенциальной роли Италии как противовеса, по их мнению, стремлению Англии к гегемонии на Средиземноморье. Отсюда - склонность не к простому отторжению Триеста от Италии в пользу Югославии, а к более умеренному варианту решения, каковым, например, представлялась Литвинову интернационализация. Тот же фактор, видимо, влиял на позицию Литвинова и относительно западного побережья Истрии. Между тем Лозовский выступал на заседании 4 сентября главным оппонентом Литвинова как по названным территориальным проблемам, так и по общему подходу к политике в вопросе об Италии. Говоря, что не отрицает возможности подвергнуть Италию более мягкой «экзекуции», чем Германию, он, однако, полагал необходимым при послевоенном урегулировании проведение единообразной жесткой линии в отношении не только Германии, но и ее бывших союзников, чтобы не создавать опасности прецедента, который мог бы быть использован затем Англией как часть антисоветской политики в Германии. И соответственно, выступал против смягчений для Италии, переходящих, по его мнению, необходимую грань, а вопрос о Триесте оказывался здесь одним из частных случаев50.
Первая из названных точек зрения была ближе той уже отмечавшейся выше акции, которую в начале 1944 г. предпринял Сталин, установив отношения СССР с правительством Бадольо и продиктовав ИКП тактику «поворота в Салерно». Однако в том, что касалось итало-югославского разграничения и прежде всего вопроса о самом Триесте, вторая точка зрения серьезно подкреплялась все большими успехами движения, руководимого КПЮ, и все ощутимее обозначавшейся перспективой утверждения
коммунистического режима в Югославии. Это осложняло для советского руководства выбор будущего решения относительно Триеста. Во всяком случае, в течение 1944 - первых месяцев 1945 гг. советская сторона упорно предпочитала не выступать со своей позицией ни в отношении послевоенной принадлежности города и прилегающего района, ни по поводу оккупационного управления там после предстоявшего освобождения от гитлеровских войск. Такой позиции Москва придерживалась как в отношениях с западными союзниками, так и с коммунистическими партнерами и подопечными Кремля - новой Югославией и ИКП, которые стремились выяснить ее позицию по этому вопросу51.
Между тем 9 февраля 1945 г. Димитров получил по данному поводу письмо Тольятти, которое лидер ИКП прислал через советское посольство в Риме. В письме выражалась серьезная озабоченность ситуацией, которая складывалась на внутриитальянской политической сцене вокруг вопроса о Триесте.
Еще в середине октября 1944 г. на встрече с посетившими Италию Карделем и другим ближайшим к Тито членом югославского коммунистического руководства М. Джиласом генеральный секретарь ИКП согласился с необходимостью того, чтобы в противоположность перспективе оккупации Венеции-Джулии войсками западных союзников и восстановления там «реакционной итальянской администрации» эта область была бы в ходе борьбы против немцев и итальянских фашистов занята «войсками маршала Тито» и чтобы там была установлена «народная власть», в организации которой в сотрудничестве с югославами участвовала бы и ИКП. В соответствии с этим Тольятти направил директивы организации ИКП в Венеции-Джулии, указав, что такая линия касается и Триеста, населенного в большинстве итальянцами. В переговорах с Карделем и Джиласом он не возражал, чтобы Триест принадлежал Югославии, при условии проведения там национальной политики, которая бы удовлетворяла итальянских жителей52.
Однако Тольятти не учел того, какие сложности для ИКП может породить эта проблема. И в его письме, полученном Димитровым 9 февраля 1945 г., говорилось, что «вопрос о городе Триесте и его будущий статус начинает интересовать общественное мнение» в Италии и что «им злоупотребляют наши враги для того, чтобы создать националистическое движение и изолировать коммунистическую партию». Имелось в виду то обстоятельство, что притязания югославского коммунистического режима на Триест, а тем более примиренческая позиция со стороны итальянских коммунистов по отношению к подобной перспективе оказывались фактором, который мог активно использоваться оппонентами компартии на внутри-итальянской политической сцене для антикоммунистической агитации и дискредитации ИКП среди значительной части итальянского общества. Тольятти отмечал трудность положения, обусловленную тем, что, как он писал, «большинство итальянцев рассматривают Триест как итальянский
город», тем более что «триестское население является действительно в большинстве итальянским». В связи с этим Тольятти, подчеркивая, что ИКП стоит на позиции совместных действий с Тито по освобождению Триеста от немцев и итальянских фашистов и по организации здесь «народной власти», указывал тем не менее на необходимость для ИКП выработки более конкретного решения о будущем Триеста. В послании высказывалась мысль предложить для него статус свободного города, но говорилось, что против этого резко выступили бы другие партии в Италии, возможно, даже социалисты, тесно сотрудничавшие с ИКП, и выражалась неуверенность в том, что такое предложение было бы принято Югославией. Тольятти просил у Димитрова совет, «чтобы ориентировать наши будущие действия» по триестскому вопросу, который, как он писал, «может превратиться в один из наиболее важных вопросов итальянской политики»53.
Послание свидетельствовало о том, что, столкнувшись с перспективой неблагоприятной для ИКП реакции общественного мнения Италии на передачу Триеста Югославии, Тольятти фактически пытался отступить от той позиции, которую он занял на встрече с югославами в октябре 1944 г. Однако в предвидении острого отпора со стороны югославского руководства он старался заручиться поддержкой Москвы, формально как бы спрашивая у нее совета, а по сути внушая мысль, что линия на отказ от Триеста в пользу Югославии грозит ИКП опасной изоляцией в итальянском обществе и что поэтому необходим компромисс: получение Триестом статуса свободного города как максимальная уступка югославам. В случае, если бы советскую сторону удалось склонить к такому решению, Тольятти мог рассчитывать на то, что югославское коммунистическое руководство будет вынуждено с этим согласиться.
21 февраля Димитров обратился к Молотову за инструкциями по поводу того, каким должен быть ответ, который следует послать Тольятти54. Как видно из документов, получив запрос Димитрова, Молотов подготовку соответствующего материала поручил Литвинову, и тот 1 марта направил наркому короткую, на одной машинописной странице, справку «О Триесте». В ней излагались предложения по триестскому вопросу, включая интернационализацию самого этого города и порта, содержавшиеся в рассматривавшемся нами выше документе «Об обращении с Италией». При этом в справке Литвинова говорилось, что «затруднения тов. Эрколи (псевдоним Тольятти. - Л.Г.) понятны», ибо «как представителю итальянской партии ему трудно публично соглашаться на отход от Италии Триеста, населенного преимущественно итальянцами». И потому, считал Литвинов, «по тактическим соображениям Эрколи мог бы, продолжая выступать за дружественное соглашение с Югославией, все же пока отстаивать права Италии на Триест», но «не слишком ангажируясь в этом вопросе, с тем чтобы можно было впоследствии несколько отступить от этой линии»55. Молотов одобрил такое предложение, распорядившись 2 марта
ознакомить Димитрова и его заместителя A.C. Панюшкина со справкой Литвинова56.
Это, казалось бы, должно было означать, что на руководящем советском уровне одобрили позицию по триестскому вопросу, выработанную в комиссии Литвинова. На основе справки Литвинова, полученной из НКИД 3 марта, Димитров и его сотрудники составили проект ответной телеграммы в адрес Тольятти57. Проект, датированный 6 марта и направленный Димитровым 7 марта на утверждение Молотову, повторял, по сути, рекомендацию Литвинова. В нем говорилось: «Вопрос о Триесте еще не обсуждался. Имеются различные варианты, в том числе предложение интернационализировать его в международный порт под контролем международной комиссии. При таком положении Вам можно было бы, не заявляя сейчас об отказе от Триеста, не слишком ангажироваться в этом вопросе, учитывая возможные в будущем уступки в отношении Триеста»58.
Тем не менее, ответ руководителю итальянских коммунистов, очевидно, не был утвержден, и телеграмма, проект которой Димитров направил Молотову, осталась неотправленной. Об этом можно судить на основании того, что во второй половине апреля и затем в середине мая в Москве были получены еще два обращения Тольятти к Димитрову по поводу Триеста, в которых лидер ИКП ссылался на свое первое обращение, но ни словом не упоминал о каком-либо советском ответе59. Очевидно, уже в марте 1945 г., рассматривая составленный Димитровым проект ответа на первый запрос Тольятти, то ли сам же Молотов, посылавший Димитрову в качестве указания предложение Литвинова, то ли, не исключено, Сталин, которому Молотов, возможно, в свою очередь посчитал необходимым представить проект для утверждения, все-таки не пришли к окончательному решению по поводу проекта, выработанного комиссией Литвинова. И предпочли воздержаться пока от любого выражения советской позиции и продолжили затем эту тактику.
Лишь на третий, майский, запрос Тольятти был, наконец, дан ответ, свидетельствовавший, что в итоге советское руководство, в отличие от предложения Литвинова, склонилось к передаче Триеста Югославии60.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Например, см.: GibjanskijL. L'Unione Soviética, la Jugoslavia e Trieste // La crisi di Trieste. Maggio - giugtio 1945: Una revisione storiografica / A cura di G. Valdevit. Trieste, 1995; Gibiansky L. La questione di Trieste tra i comunisti italiani e jugoslavi // L'altra faccia délia luna: 1 rapporti tra PCI, PCF e Unione Soviética / A cura di E. Aga-Rossi e G. Quagliariello. Bologna, 1997; Гибианский Л.Я. Сталин и триестское противостояние 1945 г.: за кулисами первого международного кризиса холодной войны // Сталин и холодная война / Отв. ред. А.О. Чубарьян. M., 1997; Aga-Rossi E., Zaslavsky V. Togliatti е Stalin: Il PCI e la política estera staliniana negli archivi di Mosca. Bologna, 1997; Gibjanskij L. Mosca, il PCI e la questione di Trieste (1943-1948) // Dagli Archivi di Mosca: L'URSS, il Cominfomi e il PCI (1943-1951) / A cura di F. Gori e S. Pons. Roma, 1998; Pons S. L'impossibile egemonia: L'URSS, il PCI e le origini délia guerra fredda (1943-1948). Roma, 1999; Гибианский Л.Я. Триестский вопрос в конце Второй мировой войны (1944-1945) // Славяно-
ведение. 2001. № 3,4; Gibianskii L. The Trieste Issue and the Soviet Union in the 1940s // Vojna in mir na Primorskem: od kapitulacije Italije leta 1943 do Londonskega memoranduma leta 1954 / Zbrali in uredili J. Pirjevec, G. Baje, В. Klabjan. Köper, 2005.
2 Документы внешней политики. T. XXIV: 22 июня 1941 г. - 1 января 1942 г. М., 2000. Док. 328. С. 502 (советская запись беседы Сталина с Иденом 16 декабря 1941 г.). В предложенном одновременно Идену проекте секретного протокола к предполагаемому советско-британскому союзническому договору пункт о расширении территории Югославии за счет Италии предусматривал, что такое расширение следует произвести «по побережью Адриатического моря и путем присоединения прилегающих островов». См.: СССР и германский вопрос. 1941-1949: Документы из архива внешней политики Российской Федерации. T. I: 22 июня 1941 г. - 8 мая 1945 г. / Сост. Г.П. Кынин, Й. Лауфер. М., 1996. Док. 13. С. 137.
3 Архив внешней политики Российской Федерации (далее - АВП РФ). Ф. 0512. Оп. 4. П. 12. Д. 14. Л. 3-106.
4 Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Изд. 2-е. М„ 1976. Т. 1. Док. № 170. С. 170-171; Док. № 173. С. 177-178; Док. № 175. С. 179-180; Док. № 183. С. 187-188; Док. № 185. С. 189; Док. № 190. С. 193; Док. № 193. С. 195; Т. 2. Док. № 103. С. 83-84; Док. № 105. С. 86; Док. № 109. С. 90-91; Док. № 114. С. 94-95; Док. № 115. С. 96. Это совещание, известное как Московская конференция министров иностранных дел, состоялось во второй половине октября 1943 г. и открыло путь первой встрече «большой тройки» в Тегеране.
5 См.: «Заняться Подготовкой Будущего Мира» // Источник. 1995. № 4 (17). Док. № 3. С. 118.
6 Там же. Док. № 4. С. 122; СССР и германский вопрос. T. I. Док. 55. С. 245.
7 См.: Dokumenti о spoljnoj politici Socijalisticke Federativne Republike Jugoslavije 19411945 (далее - DSP SFRJ 1941-1945). T. I. Beograd, 1988. Dok. 244. S. 379-380; Dok. 245. S. 380-381; T. II. Beograd, 1989. Dok. 10. S. 24-25.
8 Российский государственный архив социально-политической истории (далее - РГАСПИ). Ф. 495. Оп. 74. Д. 256. Л. 50-50 об.; см. также: Dagli Archivi di Mosca: L'URSS, il Cominform eil PCI (1943-1951)/А cura di F. Gorie S. Pons. Roma, 1998. Doc. 3. P. 226.
9 Например, см.: Izvori za istoriju SKJ. Serija A. T. II. Dokumenti centralnih Organa KPJ: NOR i revolucija (1941-1945) (далее - DCO KPJ). Knj. 15. Beograd, 1986. Dok. 13. S. 86-88; Knj. 16. Beograd, 1986. Dok. 112. S. 348-349.
10 См.: РГАСПИ. Ф. 495. On. 74. Д. 259. Л. 16.
" Архив Дугослави]е (Белград). Фонд 836: Канцелари]а Маршала JyrocnaBHje. KMJ I-З-с/З. Л. 2-3. Влахович до официального роспуска Коминтерна, декларативно произошедшего в июне 1943 г., работал в аппарате Исполкома Коминтерна (ИККИ), возглавляя редакцию радиовещания на Югославию (передачи так называемой радиостанции «Свободная Югославия»), После роспуска Коминтерна продолжал руководить той же радиоредакцией, которая была включена в состав Института № 205 - одного из подразделений реорганизованного аппарата ИККИ, ставшего действовать в рамках структуры созданного Отдела международной информации ЦК ВКП (б). Масларич являлся заместителем председателя Всеславянского комитета — формально международного общественного органа, который на самом деле был создан и работал как часть советского аппарата внешнеполитической пропаганды.
12 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 74. Д. 599. Л. 41.
13 Подробнее см., в частности: Наринский М.М. Тольятти, Сталин и «поворот в Салер-но» // Вторая мировая война: Актуальные проблемы / Отв. ред. O.A. Ржешевский. М., 1995. С. 123-132.
14 РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 74. Д. 259. Л. 16-17. Прежде чем посылать Карделю и Массоле-Квинто ответную радиограмму, составленную в Отделе международной информации ЦК ВКП (б), Димитров, в соответствии с тогдашней практикой, 17 марта направил ее подготовленный текст на утверждение Молотову. При этом в сопроводительной записке Димитров оговорил, что, если от Молотова «не последует другое указание», то радиограмма будет отправлена упомянутым деятелям КПЮ и ИКП «18-го марта ночью» (Там же. Л. 16). Однако
с поступившим от Димитрова текстом радиограммы Молотов, из-за недостаточной оперативности своего аппарата, ознакомился лишь 19 марта (РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1369. Л. 98). Тем не менее, до его ознакомления радиограмма не была отослана Карделю и Массоле. Она вообще была отправлена лишь в ночь с 27 на 28 марта (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 74. Д. 259. Л. 17; DCO KPJ. Knj. 16. Dok. 144. S. 459), когда, видимо, Димитров только и получил санкцию на ее передачу в эфир.
15 «Заняться подготовкой будущего мира». Док. № 5. С. 128.
16 Там же. С. 131.
17 Например; Волокитина Т.В. Сталин и смена стратегического курса Кремля в конце 40-х годов: от компромиссов к конфронтации // Сталинское десятилетие холодной войны: факты и гипотезы / Отв. ред. А.О. Чубарьян. М., 1999. С. 11; Носкова А.Ф. Сталин и создание Польского комитета национального освобождения: вынужденный шаг в нужном направлении // Средняя Европа: Проблемы международных и межнациональных отношений. Х11-ХХ вв. Памяти Т.М. Исламова / Отв. ред. A.C. Стыкалин. СПб., 2009. С. 367 (при этом Носкова ошибочно обозначила Майского как якобы «руководившего Комиссией НКИД СССР по вопросам послевоенного устройства»).
18 Об этом, в частности, см.: Гибианский Л.Я. Кремль и создание советского блока в Восточной Европе: некоторые проблемы исследования и интерпретации новых документов // Славянские народы: общность истории и культуры. К 70-летию чл.-корр. Российской академии наук Владимира Константиновича Волкова. М., 2000. С. 384-388; Он же. Проблемы Восточной Европы и начало формирования советского блока // Холодная война. 1945-1963 гг. Историческая ретроспектива: Сб. статей / Отв. ред. Н.И. Егорова, А.О. Чубарьян. М., 2003. С. 122-123.
" Архив Jyroславке. Ф. 836. KMJ I-З-с/З. Л. 2-3.
20 Там же. Л. 4-43. Этот экземпляр справки был послан в адрес Тито в конце сентября 1944 г. одним из видных деятелей КПЮ и новой Югославии М. Пьяде, который некоторое время находился в Москве, выполняя функции своего рода политического представителя югославского коммунистического руководства. См.: Там же. Л. 1.
21 Пьяде, прилетевший в Москву в конце августа 1944 г., информировал Тито о том, что Влахович и Масларич представили Литвинову окончательный текст справки незадолго до его, Пьяде, прибытия в советскую столицу (Архив JyrocnaBHje. Ф. 836. KMJ I-З-с/З. Л. 1).
22 Ввиду порядков, практикующихся в АВП РФ, нам не удалось ознакомиться с несомненно имеющимися там оригиналом справки и какими-либо связанными с нею материалами. В силу чего трудно с уверенностью судить как о том, является ли экземпляр справки, хранящийся в белградском архиве, окончательным, так и о том, насколько он полон. Но исходя из того, что белградский экземпляр был, очевидно, получен Пьяде от самих Влаховича и Масларича и что это произошло уже после того, как они сдали подготовленный ими документ Литвинову, кажется более вероятным, что данный текст, который от Пьяде поступил к Тито, представлял собой окончательный и полный вариант справки.
23 Архив Jyro^aBHje. Ф. 836. KMJ I-З-с/З. Л. 35-36.
24 Там же. Л. 36.
25 Там же. Л. 37-38.
26 Там же. Л. 38, 39.
27 Там же. Л. 38-39.
28 «Бенешка Словения» прямо упоминалась в постановлении Президиума АВНОЮ от 30 ноября 1943 г. См.: DSP SFRJ 1941-1945. Т. II. Dok. 10. S. 24.
29 АВП РФ. Ф. 0512. Оп. 4. П. 20. Д. 148. Л. 1, 1а, 16.
30 Он занимал все архивное дело, указанное в предыдущем примечании.
31 В документе «Об обращении с Италией» раздел, посвященный территориальной проблеме между Югославией и Италией, см.: АВП РФ. Ф. 0512. Оп. 4. П. 20. Д. 148. Л. 43^16; заключение по этой проблеме в разделе «Резюме и выводы»: Л. 56.
32 Там же. Л. 43.
33 Там же. Л. 44, 45.
34 Там же.
35 Там же. Л. 56.
36 Там же. Л. 45^6, 56.
37 Там же. Л. 43^4, 56.
38 Там же. Л. 56, см. также: Л. 45.
39 Там же. Л. 45, 56.
40 Там же. Л. 56, см. также: Л. 44-45.
41 Стенографический протокол этого заседания комиссии см.: АВП РФ. Ф. 06. Оп. 6. П. 14. Д. 141. Л. 66-87. Обсуждение вопросов, касающихся изменения югославо-итальянской границы и положения Триеста, см.: Там же. Л. 69-72, 74-75, 79, 80-82, 87.
42 Там же. Л. 70-71,75,87.
43 Там же. Л. 71.
44 Там же. Л. 71-72.
45 Там же. Л. 74-75.
46 Там же. Л. 81,87.
47 Там же. Л. 81-82.
48 Там же. Л. 87.
49 АВП РФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 53. Д. 874. Л. 5. Приходится отметить, что имевшаяся до сих пор и, кажется, чуть ли не единственная в российской историографии очень краткая характеристика того, как рассматривался триестский вопрос в документе, обсужденном в комиссии Литвинова (Агафонова Г.А. Дипломатический кризис на Лондонской сессии СМИД // Сталин и холодная война / Отв. ред. А.О. Чубарьян. М., 1998. С. 64), неадекватна подлинному содержанию документа. То, о чем в нем говорилось по поводу проблемы Триеста, Агафонова почему-то свела исключительно к фиксированию позиции, высказанной Сурицем. К сожалению, не будучи еще знаком с соответствующими материалами комиссии Литвинова и доверившись статье Агафоновой, я - со ссылкой на эту статью - повторил данную в ней характеристику в одной из моих предыдущих работ: Гибианский Л.Я. Триестский вопрос в конце Второй мировой войны (1944-1945) // Славяноведение. 2001. № 3. С. 16-17.
50 Изложение позиций участников, прежде всего Литвинова и Лозовского, и их дискуссию по поводу общего подхода к обращению с Италией см. в той же стенограмме обсуждения: АВП РФ. Ф. 06. Оп. 6. П. 14. Д. 141. Л. 66-67, 72-84, 87. Анализ этой дискуссии см. также: Pons S. In the Aftermath of the Age of Wars: the Impact of World War II on Soviet Security Policy// Russia in the Age of Wars, 1914-1945 / Ed. S.Pons, A.Romano (Fondazione Giangiacomo Feltrinelli: Annali. Anno Trentaquattresimo. 1998). Milano, 2000. P. 290-291.
" Подробнее это рассматривалось, в частности, в моих работах, указанных в примеч. 1.
í2 DCO KPJ. Knj. 20. Beograd, 1987. Dok. 63. S. 344; Nap. 373. S. 456-457; Aga-Rossi E., Zaslavsky V. L'URSS, il PCI e l'Italia: 1944-1948 // Storia Contemporánea (Roma). 1994. N 6. P. 957-958.
53 Димитров Г. Дневник (9 март 1933 - 6 февруари 1949). София, 1997. С. 465. См. также: Централен държавен архив - София. Ф. 146 б. Оп. 2. А.е. 15. Л. 20-21.
54 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 799. Л. 1.
« АВП РФ. Ф. 06. Оп. 7. П. 53. Д. 874. Л. 5.
56 Там же.
57 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 799. Л. 2, 4.
58 Там же. Л. 3.
59 Там же. Д. 42. Л. 10; Д. 716. Л. 45^17.
60 Там же. Д. 716. Л. 45-48.
