CC BY
147ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО
УДК 94(47)"1918/1922":323.282
ГРНТИ 03.23.55: История России новейшего времени (с XX в.)
С.С. Войтиков
Третья «волна» массового красного террора в годы Гражданской войны
30 августа 1918 г. был ранен председатель Совета народных комиссаров, основатель и член ЦК большевиков В. И. Ленин. 2 сентября на заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) под председательством главы Советского государства Я.М. Свердлова и по его предложению был объявлен «массовый красный террор против буржуазии и ее наймитов» (свернут в ноябре 1918 г.). 16 января 1919 г. Оргбюро ЦК РКП(б) был разослан циркуляр о расказачивании, ставший второй «волной» массового красного террора, на этот раз развязанной руководством правящей партии, но также быстро свернутой. Однако была еще одна «волна» массового красного террора, менее масштабная и недостаточно изученная. Она и стала предметом настоящего исследования. В статье использованы как опубликованные источники, так и неопубликованные документы Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) и Центрального государственного архива Московской области (ЦГАМО).
Ключевые слова: массовый красный террор, 1918 г., Я.М. Свердлов, В.И. Ленин, Ф.Э. Дзержинский, анархисты подполья, В.М. Загорский, М.С. Ольминский.
S.S. Voytikov
The third «wave» of mass red terror during the Russia Civil War
August 30, 1918, was wounded the Council of People's Commissars's chairman, founder and member of the Bolsheviks's Central Committee V.I. Lenin. On the third day after this event, on September 2, at the meeting of the All-Russian Central Executive Committee (VTsIK), chaired by the head of the Soviet state Ya.M. Sverdlov, and at his suggestion, declared «a massive red terror against the bourgeoisie and its hirelings» (rolled up in November 1918). On January 16, 1919, the Central Committee's Organizational Bureau sent out a circular about the raskazachivanii, which became the second «wave» of massive red terror, this time unleashed by the ruling party's leadership, but also quickly collapsed. However, there were one more «wave» of mass red terror, less large-scale and insufficiently studied in terms of V.I. Lenin's plans. It becames the subject of this article uses both published sources and unpublished documents of the Rus-
© Войтиков С.С., 2017 © Voytikov S.S., 2017
sian State Archive of Social and Political History (RGASPI) and the Central State Archives of the Moscow Region (TSGAMO).
Key words: Mass Red Terror, 1918, Ya.M. Sverdlov, V.I. Lenin, F.E. Dzerzhinsky; anarchists; V.M. Zagorsky, M.S. Olminsky.
30 августа 1918 г. был ранен председатель Совета народных комиссаров, основатель и член ЦК большевиков В.И. Ленин. Уже 2 сентября на заседании Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК) под председательством главы Советского государства Я.М. Свердлова и по его предложению был объявлен «массовый красный террор против буржуазии и ее наймитов».
^ W WW I W
Единственной постсоветской научной монографией о массовом красном терроре как официальной государственной политике в 1918 году является книга петербургского историка И.С. Ратьковского. В книге на основе комплексного анализа периодической печати периода Гражданской войны предпринята попытка изучить массовый красный террор и выделить в нем основные этапы в контексте истории создания и становления ВЧК как карательно-репрессивного аппарата [1]. И.С. Ратьковский сделал важный вывод о том, что по итогам красного террора осенью 1918 г. ценой тысяч жертв значительно ослабли контрреволюционное подполье и антисоветское движение; «вместе с тем платой за политику террора оказались не только тысячи расстрелянных и пострадавших, но и утверждение негативных тенденций в развитии Советского государства» [1, с. 2]. Проведя источниковедческий анализ большевистской печати, И.С. Ратьковский установил, какие именно социальные группы стали объектом красного террора, сделав парадоксальный вывод: в меньшей степени террор коснулся того слоя, против которого он вводился, - буржуазию преимущественно ждали серьезные выкупы и гостеприимные концлагеря, а расстрелы в основном касались офицеров, жандармов, интеллигенции, крестьянства, а также преступников, расстрелянных для стабилизации внутреннего положения и оправдания террора в глазах населения [1, с. 174]. Историк доказал, что массовый красный террор как официальная политика советского руководства хронологически ограничен двумя месяцами - с сентября по ноябрь 1918 г.
16 января 1919 г., как известно, Оргбюро ЦК РКП(б) был разослан печально знаменитый циркуляр о расказачивании [2], ставший второй «волной» массового красного террора, на этот раз развязанной руководством правящей партии, но также быстро свернутой.
В кризисной ситуации лета 1919 г., когда Деникин продвинулся к Москве, а «гидра контрреволюции» подняла свою голову, в большевистском руководстве всерьез обсуждался вопрос о необходимости третьей волны массового красного террора как универсального средства решения всех проблем. 22 июня, не без участия В. И. Ленина [3,
10
с. 126, 127], ВЦИК принял постановление, вновь развязавшее руки чекистам. Уже на следующий день ВЧК указала всем губернским Чк, что «...с изданием настоящего декрета на ЧК возложены более чем когда-либо тяжелые задачи - очистки Советской республики от всех врагов рабоче-крестьянской России. В то время как Красная армия защищает наш внешний фронт, внутри страны белогвардейцы, пользуясь частичными нашими неудачами, подымают головы и стараются связаться с заклятыми врагами пролетариата - Колчаками, Деникиными, финскими, польскими и иными белогвардейцами. В самом тылу нашей армии происходят взрывы мостов, складов, кражи и сокрытие столь необходимого армии оружия и пр. и пр. Уголовные элементы также используются белогвардейцами в своих целях. Во многих замечается усиление бандитизма, ограбления, хищения грузов и пр. и пр. Чрезвычайные комиссии в настоящее время должны проявить максимум энергии, максимум усилий к тому, чтобы обеспечить тыл нашей армии. Все чрезвычайные комиссии должны превратиться в боевые лагеря, готовые в любое время разрушить планы белогвардейских заговорщиков. Все явные и скрытые враги Советской России должны быть на учете ЧК и при малейшей попытке повредить революции должны быть наказаны суровой рукой. [...] Все на боевые посты по охране революции - вот лозунг сегодняшнего дня» [3, с. 127, 128]. Не желая возобновления вакханалии, с одной стороны, и дискуссии о ВЧК, сотрясавшей партию во второй половине 1918 г. - начале 1919 г. [1], -с другой, составившие телеграмму Ф.Э. Дзержинский и начальник Следственного отдела ВЧК Г.С. Мороз, прекрасно помнивший свое провальное выступление на заседании Московского губернского исполкома, дополнили телеграмму необходимым разъяснением: «. суровое наказание ждет всех тех, кто вздумает злоупотребить предоставленными ВЧК правами. За применение прилагаемого декрета к каким-либо лицам в корыстных целях виновные будут расстреливаться. Ответственность за правильность проведения прилагаемого декрета возлагается на местные ЧК в целом и на председателей в частности» [3, с. 128].
Повод был получен 25 сентября 1919 г.: в этот день «анархисты подполья» провели теракт в здании Московского комитета РКП(б), располагавшемся в Леонтьевском переулке, д. № 18. В результате взрыва двух бомб было убито и ранено около 40 большевиков, в числе убитых - секретарь МК В.М. Загорский [4, с. 189].
27 апреля 1920 г. контуженый при взрыве М.С. Ольминский написал брату Н.С. Александрову: «Я стоял лицом к бомбе; движение воздуха в дверь задело мою левую сторону, оторвало целиком левую половину пиджака и изорвало ее в клочки; и вырвало клок барабанной перепонки левого уха. Я видел огонь взрыва, но звука уже не слышал, т.к. мгновенно потерял сознание. Не слыхал и того, как рушилось зда-
ние - это, по рассказам, длилось довольно долго. Силой взрыва приподняло половину потолка (ближе к окнам); балки внутренней стены вышли из пазов и обрушились на нас, вместе с дровами, печными трубами (ближе к бомбе были разрушены пол, и потолок [упал] в нижний этаж, и свалена наружная стена) и т. д. Когда я стал приходить в себя, то смутно услышал только стоны засыпанных и придавленных. Ближе ко мне потолочные балки стояли [под наклоном], опираясь на наружную стену. Счастье, что, падая, балки не задели моей головы. Я лежал головою к двери на левом боку, верхняя часть туловища на камнях, а ноги и нижняя половина под камнями. Сознание и силы возвращались медленно; наконец, [я] стал откапываться: сбрасывал с себя кирпичи, короткие бревна [...] обломки мебели, куски штукатурки; работа прерывалась усталостью и сильной рвотой; по лицу текла кровь, борода в крови (царапины около виска). Откопал кое-как правую ногу, а в левой -боль ниже колени. Наконец, явилась помощь. Меня откопали, положили рядом с другими на пол в соседней комнате, а затем вынесли на двор, положили на мостовую (без пальто и в одной половинке пиджака), затем на автомобиль и в Кремлевскую больницу. Говорят, что вид у меня был не очень хорош, лицо залито кровью. Отмыли, уложили. Страшный шум в ушах, полное отсутствие сил и все время рвота с кровью (врачи очень опасались, что разорваны внутренности и несколько дней не позволяли подняться с постели). Все-таки через неделю я настоял, чтобы меня выписали из больницы. Я многое стал забывать - особенно имена и названия предметов. Упадок сил и умственной деятельности продолжался всю зиму» [5. Л. 10 с об .-11].
Несколько ранее, 1 апреля 1920 г., М.С. Ольминский отписал брату Н.С. Александрову: «Шесть лет войны, а затем эпидемии сделали меня очень равнодушным к человеческой жизни и смерти - как своей собственной, так и других. В сентябре, во время взрыва, я потерял сознание и не слышал, как рушились вокруг потолок, крыша и проч.; пришел в себя, когда грохот уже прекратился и слышались только стоны. Будучи засыпан глиной и кирпичами, я не мог, конечно, сразу определить своего положения, но первой мыслью было: "Как досадно, что приходится еще сколько-то времени жить! Поскорей был конец!" Думаю, что я уже пожил на свете достаточно и нам, старикам, не жить на свете два века» [5. Л. 8-8 об.].
Однако так думали только старейшие партийцы. Михаил Ольминский собирался помирать и в 1919 г., когда в Кремлевской могиле торжественно закопали гроб с телом Я.М. Свердлова (более торжественно, чем, по мнению правоверного марксиста, это было необходимо), и в 1924 г., когда «похоронили» вождя, сохранив его «нетленное тело». Пепел погибших бил в грудные клетки большевиков-материалистов.
Политзаключенный Надеждин писал в воспоминаниях 1922 г.: «Был тихий вечер, тюрьма жила, сосредоточенно притаившись, как всегда по вечерам. Раздался какой-то взрыв, большинство не придало этому значения, некоторые же насторожились, чересчур знаком был гул. Не прошло и получаса, как раздалась бешеная команда по коридорам: "Запирай все двери, никого никуда не выпускай!" Щелканье затворов, полные коридоры вооруженных солдат, через окно видно, как во двор втягивают пулеметы. Сменивший Ляхина бравый чекист с фронта Марков в полчаса привел в боевую готовность тюрьму, вооружился до зубов, заготовил ручные гранаты и нагнал такую панику, что у бедных тюремных обитателей зуб на зуб не попадал. Через час мы уже через наши связи были в курсе всего происходящего и ждали-гадали с замиранием сердца ужасов» [6, с. 339].
Невозвращенец Г.А. Соломон вспоминал позднее, как весть о теракте принес на заседание Коммунистической ячейки 2-го Дома Советов, проходившее «в роскошном белом зале "Метрополя"», один из членов партии: «Резко распахнулась дверь и в нее театрально, как гонец в опере, стремительно вошел [взволнованный партиец] и быстро подошел к эстраде. На нем была белая русская рубаха, и на его спине ярко выделялись пятна крови. Появление его сразу же вызвало у настороженной, вечно ждущей какого-нибудь несчастья, публики, движение... Смущенный очередной оратор смолк [на полуслове]. [Опасаясь] паники, в потенциале уже появившейся, я громко предложил оратору продолжать его речь, цыкнул на [...] двинувшихся к выходу и пригласил "вестника" подняться на эстраду» [7, с. 149, 150]. Соломон шепотом спросил, в чем дело. «Я сейчас был на собрании в Леонтьев-ском переулке, - взволнованным шепотом ответил он, - эсеры (курсив наш. - С.В.) бросили бомбы. масса убитых и раненых. я сам ранен.» Таким образом, изначально большевики подозревали в организации теракта не анархистов, а эсеров, что, кстати, было логично. Соломон, позволив оратору закончить свое выступление, выступил с кратким сообщением о происшествии и закрыл заседание. «По телефону мы узнали подробности, которые я опускаю в виду того, что в свое время это событие было подробно описано и освещено прессой» [7, с. 150], - сообщил далее мемуарист. Однако, судя по всему, о том, что теракт организовали анархисты, Соломон со товарищи не узнали. В «Метрополе» тем временем, как пишет Соломон, началась паника. Пришли и другие свидетели теракта, «которые взволнованно описывали, как произошел взрыв» [7, с. 150]. Коммунисты «разбились по группам, в которых шло тревожное обсуждение события. Около 12 час ночи Коммунистическая ячейка 2-го Дома Советов получила распоряжение МК РкП(б) «всем коммунистам собраться на площадке в вестибюле» и направиться в некий «штаб партии» [7, с. 150]. О каком штабе идет речь в мемуарах, установить не удалось. «Весь "Метрополь" был
в движении и смятении, - вспоминал Соломон. - Ползли самые ужасные слухи. Передавалось, что Москва уже объята восстанием, во главе [с эсерами], движущ[ими]ся с толпами восставших рабочих и красноармейцев в центр города, и пр. и пр. Воображение и фантазия разыгрались. Был даже слух, что в самом Кремле идут схватки, что многие, и в т. ч. Ленин, уже скрылись. На площадке в вестибюле столпились коммунисты, мужчины и женщины. [...] Многие были вооружены. [Стояла] ужасная осенняя погода: шел дождь, улицы почти не были освещены. [...] Пришли в штаб. Долго ждали [...]. [Пожилые люди, молодые прохвосты и женщины] были отпущены. Оставшимся тотчас же были розданы винтовки, и они были посланы для несения патрульной службы. [Около 3 часов ночи забракованные] штабом возвратились в "Метрополь". В вестибюле были учреждены усиленные дежурства членов партии, снабженных винтовками. Дежурили и женщины. Эта тревога продолжалась дня два-три. Среди обитателей "Метрополя" шли, все разрастаясь, самые нелепые слухи о происходящих в городе событиях. Многие собирали [...] свои вещи, чтобы в случае чего было легче бежать. Некоторые прятали свои партийные билеты и извлекали на свет Божий разные старые, времен царизма и Временного правительства, удостоверения и документы. Коммунисты начали забегать к "буржуям", которые стали поднимать головы и в душах которых закопошились надежды. Позже я узнал, что и в [Петрограде], в местах расположения коммунистов, повторялись сцены паники и растерянности. Передавали, что сам "генерал-губернатор" [...] Зиновьев хотел уже бежать, но его удержали. Растерялись кремлевские сановники.» [7, с. 150, 151]. Г.Е. Зиновьев действительно неоднократно был замечен в панических настроениях, однако в это время ему и без взрыва в МК РКП(б) было достаточно поводов для душевного расстройства.
Насколько преувеличили Г.А. Соломон и Надеждин тревогу, охватившую московских партийцев после теракта? Видимо, достаточно серьезно. Однако дыма без огня не бывает. В Кремле же точно паниковали не все. Так или иначе, имело место зеркальное отображение ситуации, сложившейся 30 августа 1918 г.: на фоне всеобщей паники ясный ум и решимость сохранял, по крайней мере, один человек: на этот раз не Я.М. Свердлов, а В.И. Ленин, который тут же написал записку секретарю и члену ЦК, члену Политбюро Н.Н. Крестинскому: «Тайно подготовить террор - необходимо, и [притом] срочно. А во вторник (30 сентября [8, с. 174]. - С.В) решим: через СНК оформить или иначе (провести через вЦик. - С.В.)» [9. Л. 1]. Однако вождь быстро передумал, вместо того чтобы взять инициативу на себя, он решил по традиции переложить всю ответственность на товарищей по ЦК партии. Не зря наш ведущий «смутовед» В.П. Булдаков заметил в наблюдениях о кадровой политике Ленина, что на Руси для принятия
сомнительных решений самодержцы всегда находили мальчиков для битья.
26 сентября 1919 г. на Пленуме ЦК РКП(б) был первым же пунктом заслушан вопрос «о красном терроре и лозунги для пятничных митингов (пятница как раз приходилась на 26 сентября [8, с. 174], из чего следует, что заседание было утреннее, таким образом обсуждались лозунги, под которыми должны были пройти демонстранты в этот же день. - С.В.)» [10, с. 165]. По старой партийной традиции В.И. Ленин предоставил инициировать весьма опасное политическое решение другому - в данном случае Ф.Э. Дзержинскому. Однако последний, прекрасно зная привычки вождя, ограничился в своем выступлении на заседании ЦК осторожным предложением: «не объявляя официального массового террора», поручить ВЧК провести его «фактически» [10, с. 165]. К счастью, Центральный комитет РКП(б), по горло сытый осенним террором 1918 г., четко постановил: «вчерашнее покушение на собравшихся в Московском комитете не должно отразиться на обычной деятельности ВЧК и ЧК» [10, с. 165]. Кроме того, «в качестве директивы», что прекрасно характеризует ленинскую псевдодемократическую систему, была утверждена следующая резолюция для митингов, которые должны были состояться в этот день: «Заслушав [...] сообщения о попытке контрреволюции уничтожить наших товарищей и представителей районных комитетов, собравшихся в Московском комитете партии, рабочие районов призывают рабочих Москвы и всей России стать грудью на защиту своего дела, дела пролетарской революции. Белогвардейцы (которые к теракту не имели никакого отношения. - С.В.) жадно стремятся восстановить власть помещиков и капиталистов. Чтобы достичь своей цели, чтобы утопить в крови дело рабочих и крестьян, они идут на все средства. Гнусная политика - превратить лучших рабочих-коммунистов в кровавое месиво во славу помещикам и фабрикантам -пусть покажет всем рабочим, что несут белогвардейцы, которым помогают изменники, на которых работают предатели из бывших социалистов (которые также не имели к теракту никакого отношения. - С.В.). Рабочие Москвы над телами предательски убитых товарищей заявляют: тот, кто в этот момент не станет активно в наши ряды на защиту рабоче-крестьянского дела, тот враг рабочего дела, изменник и помощник царских генералов (о том, какое их количество служило в Красной армии, не сообщалось. - С.В.). Вечная память погибшим товарищам! Да здравствует борьба рабочих за укрепление своей власти! Да здравствует Коммунистическая партия! Смерть врагам пролетарской диктатуры!» [10, с. 166-167].
ВЧК образцово справилась с поставленной задачей. По свидетельству Надеждина, вечером 25 сентября, а вернее всего - вечером не 25-го, а днем 26-го, после заседания ЦК РКП(б), «по рассказу коменданта Захарова, прямо с места взрыва [видимо, после заседания
ЦК. - C.B.] приехал в МЧК бледный, как полотно, и взволнованный Дзержинский и отдал приказ - расстреливать по спискам всех кадетов, жандармов, представителей старого режима и разных там князей и графов, находящихся во всех местах заключения Москвы, во всех тюрьмах и лагерях. Так одним словесным распоряжением одного человека [словесным распоряжением, переданным на исполнение одним человеком. - C.B.] обрекались на немедленную смерть многие тысячи людей.
Точно установить, сколько успели за ночь и на следующий день перестрелять, конечно, невозможно, но число убитых должно исчисляться по самому скромному расчету сотнями. На следующий день это распоряжение было отменено вследствие вмешательства ВЦИКа и ЦК РКП.
Из Бутырок 26 сентября утром, часов в 12, была выведена первая партия и отвезена прямо в Петровский парк, где и расстреляна; подвалы ЧК, где обыкновенно расстреливают, были, по-видимому, заняты своей "работой", и для бутырцев не хватало места. В эту первую партию попали [бывший министр юстиции А.А.] Макаров, [князь А.А.] Долгорук[ов], Грессер и [генерал Н.Д.] Татищев. Макаров до конца сохранил свою твердость. [...] Потом пошли расстрелы пачками, и тут пригодились списки, заготовленные агентами [...] в сравнительно спокойное время. ЧК потребовала от администрации списков по той же данной Дзержинским магической формуле: аристократы, буржуи, министры. [...] Был в одиночке один молоденький конторщик, случайно арестованный при засаде в соседнем с его конторой помещении. Не то случайно не в ту дверь попал, не то зашел позвонить по телефону к соседям и попал в засаду, но он явно был ни к чему не причастным. Однако и его включили [в список]. В эти дни были расстреляны и юноши Коновницины, привезенные в ЧК из лагеря, где их гоняли на принудительные работы - закапывать трупы расстрелянных на кладбище; погиб и старик [действительный статский советник А.П.] Нарышкин, и [генерал Н.В.] Скрыдлов (брат адмирала) [...] и бесконечная вереница других, менее известных имен» [6, с. 341].
26 сентября 1919 г. Президиум Моссовета образовал для расследования теракта следственную комиссию в составе члена коллегии ВЧК Г.С. Мороза, члена коллегии МЧК А.Г. Глузмана и члена Президиума Моссовета М.И. Рогова [8, с. 173]. В тот же день состоялось специальное заседание Московского губернского исполкома, посвященное «вопросам о белогвардейском заговоре и преступном покушении белогвардейцев 25 сентября». Доклад делал председатель Мосгубиспол-кома Т.В. Сапронов, который, по всей видимости, и не подозревал, что за терактом стояли анархисты. Так или иначе, были «единодушно приняты резолюции» следующего содержания:
«I. Застрельщица мировой революции Советская Россия в лице Коммунистической партии зажгла мировой пожар коммунизма. Пылающий костер его захватывает все новые и новые государства, составляющие оплот господства капитала.
С невероятной яростью бывшие господа положения стараются спасти себя, укрыть свои богатства, сохранить свою власть. Нажимом на фронтах и белым террором в тылу, в центре Советской Республики, они хотят затушить пламя коммунизма, раздавить восставших и гордо отстаивающих свои права трудящиеся и обездоленные массы.
Брошенная бомба в заседании ответственных товарищей-коммунистов, является примером ярости и бешенства империалистов всех стран, ощущающих свою близкую гибель (но так до сих пор и не ощутивших. - С.В.). Ужасная агония их должна быть учтена, как момент для полного обезврежения молодого организма Советской Республики от всяких, подобного рода, посягательств на нее. Пусть грозен будет приговор над теми, кто имеет отношение к этому злодеянию.
Московский губернский исполнительный комитет призывает рабочие и крестьянские массы своею сплоченностью, организованной выдержкой дать почувствовать свою мощь тем, кто стремится встать на пути социалистических завоеваний.
Нет места чувству уныния, смерть павших на славном посту требует самоотверженности. Кровь павших требует возмездия как в тылу, так и на фронте.
II. Отправить Центральному комитету и Московскому комитету РКП, ВЦИК и Московскому совету письмо следующего содержания: "С чувством глубокой скорби Московский губисполком заслушал весть о гибели наших дорогих товарищей, павших на своем революционном посту от предательской руки обессилевшей контрреволюции, посылает вам, товарищи, свое сочувствие, и с[о] своей стороны примет решительные меры к полному уничтожению контрреволюции и торжеству международного коммунизма". [...]
IV. Объявить Московскую губернию на военном положении.
V. Для общего руководства борьбой с врагами контрреволюции, для защиты рабочих и крестьян от белогвардейских [элементов] учредить губернский революционный к[омите]т, которому предоставить широкие полномочия по проведению в жизнь всех необходимых военных мероприятий» [11. Л. 61].
Таким образом, Московская губерния была объявлена на военном положении, в ней создавался орган, цель которого обозначалась как чисто военная, но, несмотря на наступление армии Деникина, очевидно, что второй (неформальной) задачей ставилась зачистка столичного региона.
27 сентября 1919 г. было оформлено постановление Мосгубис-полкома об объявлении Московской губернии на военном положении и
об учреждении Московского губернского революционного трибунала (кстати, давно существовавшего) [8, с. 176], наделенного «широкими полномочиями по проведению в жизнь всех военных мероприятий» [8, с. 177].
В тот же день, 27 сентября, Московский комитет РКП(б) объявил партийную мобилизацию кавалеристов с пояснением, что призыву подлежат все большевики-кавалеристы, вне зависимости от занимаемой должности. Все районные комитеты должны были в очередной раз представить списки партийцев, пригодных для военной работы, в т. ч. и руководящей (в революционных комитетах и в качестве военных комиссаров). Судя по тексту, предполагалось проведение совместных массовых операций Московской организацией РКП(б) и органами государственной безопасности, о сути которых в тексте постановления не было сказано ни единого слова. 30 сентября районные комитеты обязывались отчитаться об исполнении постановления на заседании Московского комитета [8, с. 174].
3 октября Е.Д. Стасова, как один из руководителей Секретариата ЦК РКП(б), сообщила на заседании Организационного бюро ЦК, что «почти все телеграммы, поступающие в ЦК из провинции относительно взрыва [...] требуют красного террора». Оргбюро по ее предложению даже поручило Л. Б. Каменеву составить циркулярное письмо с разъяснением причин отказа от возобновления массового красного террора [12. Л. 48]. 4 октября ЦК РКП(б) направил письмо Оренбургскому губернскому комитету РКП(б) с почти дословной цитатой постановления Пленума ЦК от 26 сентября: «совершенное в Москве покушение не должно изменить характера деятельности ЧК. Поэтому просим: террора не объявляйте» [4, с. 184]. Вероятно, аналогичные послания были направлены и в другие местные организации РКП(б).
Для пресечения вакханалии на местах 14 октября 1919 г. в «Известиях ВЦИК» было напечатано письмо, якобы найденное «у одного анархиста». Этот неизвестный писал: «Дело, кажется, подпольных анархистов, с которыми у меня нет ничего общего. У них миллионные суммы. Всем правит один человечек, мнящий себя Наполеоном. Они сегодня, кажется, публикуют извещение, что это сделали они» [8, с. 191]. Вместо объявления третьей волны массового красного террора высшим партийным (ЦК) или правительственным (СНК) органом во второй по значимости партийной газете вышли указания по точечной борьбе с потенциальными террористами, причем не всероссийского, а столичного органа партийного руководства (МК): «.руками анархистского подполья белогвардейцы ослабили силы рабочего класса и подготовляют победу царских генералов. Идейные анархисты, в действительности не желающие помогать восстановлению господства буржуазии, не способны справиться с негодяями, пользующимися их знаменами, чтобы служить буржуазии (несмотря на кажущуюся стро-
гость, МК по сути оградил большинство анархистов от расправ. - С.В.). Комитет обороны [гор. Москвы] призывает всех рабочих к особой бдительности по отношению к анархистскому подполью, предписывает усилить надзор за пробирающимися с юга анархистами и немедленно арестовывать и доставлять в МЧК всех тех белогвардейских шпионов, провокаторов и анархистов, которые могут прикрываться ширмой "Повстанческого комитета революционных партизан" для подпольной борьбы с организациями рабочего класса и советской властью» [8, с. 192]. Иными словами, вместо террора предполагалось элементарное повышение бдительности.
20 ноября 1919 г. Пленум ЦК РКП(б) счел необходимым нарочито продемонстрировать «отцу партии» собственное миролюбие: В. И. Ленину было дано поручение указать в докладе на VII Всероссийском съезде Советов, что террор навязали контрреволюция и Антанта [13, с. 72].
То же самое В. И. Ленин вынужденно заявил и на Восьмой всероссийской конференции РКП(б) вечером 2 декабря 1919 г. в политическом отчете ЦК РКП(б). Не собираясь отрицать результаты инициативы Я.М. Свердлова и скрывая собственные отнюдь не светлые идеи и намерения лета 1918 г., В.И. Ленин обратил особое внимание собравшихся на то обстоятельство, что террор был лишь вынужденной, ответной мерой большевиков мировому империализму: «До сих пор больше всего мелкая буржуазия в Европе обвиняла нас в нашем терроризме, в нашем грубом подавлении интеллигенции и обывателя. На это мы скажем: "Все это навязали нам вы, ваши правительства". Когда нам кричат о терроре, мы отвечаем: "А когда державы, имеющие в руках всемирный флот, имеющие в руках военные силы в сто раз больше наших, обрушиваются на нас и заставляют воевать против нас все малые государства, - это не был террор?" - Это был настоящий террор, когда против страны, одной из наиболее отсталых и ослабленных войной, объединились все державы. Даже Германия помогала постоянно Антанте еще с тех времен, когда она, не будучи побеждена, питала Краснова, и до последнего времени, когда та же Германия блокирует нас и оказывает прямое содействие нашим противникам. Этот поход всемирного империализма, этот военный поход против нас, этот подкуп заговорщиков внутри страны, - разве это не был террор? Наш террор был вызван тем, что против нас обрушились такие военные силы, против которых нужно было неслыханно напрягать все наши силы. Нужно было действовать внутри страны со всей настойчивостью, нужно было собрать все силы. Здесь мы не хотели оказаться (и мы решили, что не окажемся) в том положении, в каком оказались соглашатели с Колчаком в Сибири, в каком завтра будут немецкие соглашатели, воображающие, будто они представляют правительство и опираются на Учредительное собрание, а на деле сотня
или тысяча офицеров в любой момент может дать такому правительству по шапке. И это понятно, потому что это офицерство представляет из себя массу обученную, организованную, великолепно знающую военное дело, имеющую в своих руках все нити, превосходно информированную насчет буржуазии и помещиков, обеспеченную их сочувствием... Это показала история всех стран после империалистской войны, и теперь перед лицом такого террора со стороны Антанты мы имеем право прибегнуть к этому террору. Из этого вытекает, что обвинение в терроризме, поскольку оно справедливо, падает не на нас, а на буржуазию. Она навязала нам террор. И мы первые сделаем шаги, чтобы ограничить его минимальнейшим минимумом, как только мы покончим с основным источником терроризма, с нашествием мирового империализма, с военными заговорами и военным давлением мирового империализма на нашу страну» [14, с. 17-18]. То есть после окончательной победы мировой революции.
Сентябрьская вакханалия 1918 г. навсегда разубедила тех, кто в условиях ранения В.И. Ленина стоял в авангарде социальной революции вместе с Я.М. Свердловым, в целесообразности применения террора как радикального способа решения всех проблем. Что нельзя не оценивать позитивно: большевики всегда хорошо учились на собственных ошибках и не позволяли вождю мирового пролетариата забывать о конкретных российских реалиях. И. В. Сталин, лишь наезжавший осенью 1918 г. в Москву из Царицына, и Л.Д. Троцкий, который сразу же после создания Реввоенсовета Республики был отправлен Я.М. Свердловым в армию, сообщениями с мест о реалиях массового красного террора в полном объеме не прониклись. Видимо, это и предопределило взгляды вначале Л. Д. Троцкого, а затем и его победителя И. В. Сталина на вопросы, связанные с коллективизацией и индустриализацией промышленности в СССР. Большинство членов ЦК РКП(б), однако, проявили политическую мудрость и оттянули очередную постановку вопроса о жизни и смерти собственного народа на достаточно длительный по меркам бурного ХХ в. период.
Список литературы
1. Ратьковский И.С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 г. - СПб.: Изд. СПбГУ, 2006. - 286 с.
2. Генис В. Л. Расказачивание в Советской России // Вопросы истории. - 1994. -№ 1. - С. 42-55.
3. Ф.Э. Дзержинский. Председатель ВЧК - ОГПУ. 1917-1926. - М.: Демократия, 2007. - 872 с.
4. Деятельность Центрального комитета партии в документах (события и факты) // Известия ЦК КПСС. - 1990. - № 3. - С. 183-191.
5. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 91. Оп. 1. Д. 347.
6. Красный террор в Москве: Свидетельства очевидцев / сост. С. В. Волков. -М.: Айрис-Пресс, 2013. - 495 с.
7. Соломон Г.А. Среди красных вождей. - М.: Современник; Росинформ, 1995. - 507 с.
8. МЧК. - М.: Московский рабочий, 1978. - 320 с.
9. РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 492.
10. Деятельность Центрального комитета партии в документах (события и факты) // Изв. ЦК КПСС. - 1990. - № 2. - С. 139-179.
11. Центральный государственный архив Московской области (ЦГАМО). Ф. 680. Оп. 4. Д. 263.
12. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 9.
13. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 8. - М., 1977.
14. Восьмая конференция РКП(б). Декабрь 1919 г. - М.: Партиздат, 1934. -293 с.
References
1. Rat'kovskii I.S. Krasnyi terror i deyatel'nost' VChK v 1918 godu [Red terror and the activity of the Cheka in 1918]. - SPb., 2006.
2. Genis V.L. Raskazachivanie v Sovetskoi Rossii [Raskazachivanie in Soviet Russia] // Voprosy istorii. - 1994. - № 1. - S. 42-55.
3. F.E. Dzerzhinskii. Predsedatel' VChK - OGPU. 1917-1926 [F.E. Dzerzhinsky. Chairman of the Cheka - OGPU. 1917-1926]. - M.: Demokratiya, 2007. - 872 s.
4. Deyatel'nost' Tsentral'nogo komiteta partii v dokumentakh (sobytiya i fakty) [Activities of the Party Central Committee in documents (events and facts)] // Izvestiya TsK KPSS. - 1990. - № 3. - S. 183-191.
5. Rossijskij gosudarstvennyj arhiv social'no-politicheskoj istorii (RGASPI). F. 91. Op. 1. D. 347.
6. Krasnyi terror v Moskve: Svidetel'stva ochevidtsev [Red Terror in Moscow: Evidence of eyewitnesses]. - M.: Airis-Press, 2013. - 495 s.
7. Solomon G.A. Sredi krasnykh vozhdei [Among the red leaders]. - M.: Sov-remennik, Rosinform, 1995. - 507 s.
8. MChK. M.: Moskovskii rabochii, 1978. - 320 s.
9. RGASPI. F. 2. Op. 2. D. 492.
10. Deyatel'nost' Tsentral'nogo komiteta partii v dokumentakh (sobytiya i fakty) [Activities of the Party Central Committee in documents (events and facts)] // Izvestiya TsK KPSS. - 1990. - № 2. S. 139-179.
11. Central'nyj gosudarstvennyj arhiv Moskovskoj oblasti (CGAMO). F. 680. Op. 4. D. 263.
12. RGASPI. F. 17. Op. 112. D. 9.
13. Vladimir Il'ich Lenin. Biograficheskaya khronika [Vladimir Ilyich Lenin. Biographical chronicle]. T. 8. - M., 1977.
14. Vos'maya konferentsiya RKP(b). Dekabr' 1919 g. [Eighth Conference of the RCP(b). December 1919]. - M.: Partizdat, 1934. - 293 s.
УДК 94(47)"192":316.47
ГРНТИ 03.23.55: История России новейшего времени (с XX в.)
А.А. Савчук
Была ли сексуальная революция в России в 1920-е гг.?
К постановке проблемы
В данной статье поставлен вопрос о том, была ли сексуальная революция в Советской России в 1920-е гг. В исследовательской и популярной литературе экспериментирование в сфере взаимоотношения полов представлены как сексуальная революция, что, на наш взгляд, является некорректным. Если брать за основу модель сексуальной революции, которая произошла в 1960-х гг. в Западной Европе и США, то для нее характерны постиндустриальное общество, инициатива женщин и массовость. Советская Россия в 1920-е гг. оставалась аграрной страной, в которой большинство населения являлось носителями традиционной патриархальной культуры, и, следовательно, не готово было воспринять идеи новых взаимоотношений между полами. Ни один из выделяемых исследователями критериев сексуальной революции не был характерен для Советской России 1920-х гг., что и позволяет сделать вывод о её отсутствии.
Ключевые слова: Советская Россия, гендерная история, 1920-е гг., сексуальная революция, проституция.
A.A. Savchuk
Was the sexual revolution in Russia in 1920th?
About the problem
In the article discusses the question about sexual revolution in Russia in 1920th. In researches and in popular literature experiments in the relations between men and women are represented as sexual revolution. However, I strongly believe that new relations between sexes in Soviet Russia in 1920th cannot be called the sexual revolution. If we use as the base the model of sexual revolution of 1960th in Europe and USA we will discover that for this revolution we need the post-industrial society, initiative of women and mass character. In 1920th Russia still was the agrarian country in which the most of people were the bearers of the traditional patriarchal culture. As the result, the society was not ready to grasp the ideas of the new relations between sexes. No one of detailed by researchers criterions of sexual revolution was typical for the Soviet Russia in 1920th which allows to conclude that there was no sexual revolution in this period.
Key words: Soviet Russia, gender history, 1920th, sexual revolution, prostitution.
Восприятие сексуальности в современном российском обществе остается достаточно противоречивым. С одной стороны, достаточно широкое распространение имеют порнофильмы, освещающие интим-
© Савчук А.А., 2017 © Savchuk A.A., 2017
