CC BY
11Транзитологический концепт в политологическом дискурсе
Теоретический анализ
Владимир ЕГОРОВ Чермен ХУГАЕВ
Теоретические представления, составляющие концепт транзитологии, содержат как отправной посыл утверждение универсальности и линеарной эволюционности либерально-демократической перспективы общественного развития.
При этом следует различать понятия «транзит демократии» и «демократический транзит».
Если содержание первого предполагает видение демократизации как результата внешнего воздействия на политический строй суверенного государства с целью продвижения партикуляристского «демократического проекта», связанного с конкретным культурным опытом, то контент второго прежде всего нацелен на определение внутренней модернизации, связанной с качественной трансформацией режима от недемократического к демократическому.
Французский исследователь Г. Эрмэ назвал демократическим транзитом переход от авторитарного режима к институализации демократии. По его мнению, такой транзит заканчивается с созданием условий мирного перехода власти к новой политической силе.
ЕГОРОВ Владимир Георгиевич - доктор исторических наук, доктор экономических наук, профессор, первый заместитель директора Института стран СНГ, профессор РЭУ им. Г. В. Плеханова. Е-тай: korrka@mail.ru.
ХУГАЕВ Чермен Вазноевич - соискатель Московского государственного областного университета. E-mail: korrka@mail.ru.
Ключевые слова: демократия, демократический транзит, волны демократизации, либеральная демократия.
Обоснование демократической перспективы планетарной цивилизации впервые предпринял американский политолог С. Хантингтон [1]. Подмеченная С. Хантингтоном тенденция глобальной демократизации, органично конвергировала с идеями его предшественников О. Даннела, Ф. Шмиттера и Л. Уайтхеда, определившими контуры политологического дискурса «транзитологии» *.
Демократический транзит в концепции С. Хантингтона представлен в виде волнообразного процесса «прилива» и «отката» волн демократии.
Первую волну демократизации С. Хантингтон связывал со становлением демократических процедур в начале XIX в. в США, продолжавшейся до конца Первой мировой войны. Затем последовал «откат», отмеченный становлением фашизма в Италии, Германии и тоталитарного режима в СССР.
Вторая волна демократизации наступила после Второй мировой войны с восстановлением либерального порядка в Германии, Австрии и распространением демократического транзита на ряд развивающихся стран. Спадом второй волны С. Хантингтон считал становление авторитарных режимов в Греции, Южной Корее, Нигерии, на Филиппинах и т. д., происходившего с середины 60-х годов прошлого столетия.
Третья волна, связанная с падением салазаровской диктатуры в Португалии в 1974 г., распростра-
нилась на Южную Европу (Испания, Греция), захватив Латинскую Америку и «накрыв» в конце 80-х годов коммунистический мир.
Не исключал С. Хантингтон и «отлива» современной волны демократизации. Среди факторов, способных инициировать деконструкцию глобальной демократизации, С. Хантингтон указал на следующие:
- депривация легитимности демократических режимов вследствие падения эффективности управленческих решений;
- экономический кризис, способный спровоцировать антидемократические движения в обществах;
- влияние на демократические страны со стороны тех субъектов международной политики, где не восторжествовали идеалы демократии;
- регенерация авторитарных форм правления адекватных историко-культурному опыту и общественному построению стран (олигархического авторитаризма, популистской диктатуры, авторитарного национализма, религиозного фундаментализма и др.);
- эффект «снежного кома», возникающего с проявлением авторитарных тенденций в демократических или демократизирующихся центрах мирового влияния;
- запаздывание институализа-ции демократии в отдельных странах, капитализирующее влияние антидемократических тенденций.
В качестве препятствий демократического транзита российский ис-
1 Huntington S. How Countries Democratize // Political Science Quarterly. 1991-92. Vol. 106. № 4.
* В 1986 г. эти авторы опубликовали книгу «Переход от авторитарного правления».
следователь А. Ю. Мельвиль указывает на «нормативное отношение к демократии как к декларируемому (пусть даже на практике редко во всей полноте реализуемому) идеалу и цели предполагаемых общественных преобразований» и западную цивилизационную идентичность известных моделей демократической перспективы [2].
И если упомянутые С. Хантингтоном причины «отката» демократии носят в большинстве своём универсальный характер и обусловливают антидемократический потенциал глобальных перемен, то обозначенные А. Ю. Мельвилем препятствия её продвижения особенно актуальны в контексте постсоветской политической реальности.
В отличие от С. Хантингтона Ф. Шмиттер посчитал необходимым выделить четыре волны демократии [3, 4].
Первую волну демократического транзита Ф. Шмиттер связывает с революциями 1848-1849 гг. в Европе, после которых наступила полоса восстановления авторитаризма в Германии, Австро-Венгрии и Франции.
Вторая волна демократии, в его представлении, развернулась после Первой мировой войны с развалом Германской, Австро-Венгерской и Российской империй и образова-
нием в Центральной и Восточной Европе независимых государств.
Отправными точками третьей и четвёртой волны демократизации, как и в концепции С. Хантингтона, приняты окончание Второй мировой войны и падение диктатуры в Португалии (1974 г.).
Большинство исследователей демократического транзита исходят из того непреложного факта, что его продвижение происходит «в совершенно разных и трудно сравнимых между собой контекстах» [2]. Разность в стартовых (к демократии) позициях акторов обусловливает, по мнению политологов, продолжительность и структурированность процесса их транзита, но тем не менее подчинённого определённой логике [5].
Например, Ф. Шмиттер полагает, что транзит к демократии последовательно проходит через три стадии: либерализацию, собственно демократизацию и социализацию демократии (в транскрипции других третья стадия именуется «консолидацией демократии»).
В период либерализации происходит институализация гражданских свобод при сохранении незыблемыми основ авторитарного режима с формально демократическими процедурами. Такой режим, по Ф. Шмит-теру, может существовать в условиях
2 Мельвиль А. Ю. Опыт теоретико-методологического синтеза структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам // URL: http://www.politnauka.org/library/dem/melvil. PhP
3 Schmitter Ph.. C. Neo-Corporatism and the Consolidation of Neo-Democracy, in Stein Ugelvik Larsen (ed.) The Challenges of Theory on Democracy. Boulder: Social Science Monographs/Columbia University Press, 2000.
4 Schmitter Ph. C, Karl T. The Conceptual Travels of Transitologists and Consolidologists: How Far East Should They Attempt to Go? // Slavic Review. 1994. Spring. Vol. 53. № 1.
5 Bova R. Political Dynamic of the Post-Communist Transitions: A Comparative Perspective // World Politics. 1991. October. Vol. 44. № 1.
отсутствия реальной политической оппозиции длительный период, в течение которого сохраняется опасность снижения темпов экономического роста и гражданских волнений.
Следующая стадия демократизации, согласно точке зрения А. Степана, вбирает в себя либерализацию и дополняется открытой конкуренцией за контроль над правительством, что предполагает свободу процедуры выборов. Если либерализация трансформирует взаимоотношения государства и общества, то демократизация меняет характер диалога с политическим сообществом. При этом А. Степан считает, что либерализация совсем необязательно перерастает в демократизацию. Важнейшим условием такого перерастания, по его мнению, является легализация оппозиции как субъекта публичной политики [6].
В свою очередь, «институализа-ция демократических процедур, и прежде всего смены политической власти (чередования)», определяет «необходимые основы для возможной в последующем консолидации демократии», впрочем, не являющейся обязательным продолжением демократизации. Консолидация демократии, по мнению А. Ю. Мельви-ля, вообще является трудно достижимым результатом транзита [2].
В соответствии с представлением Х. Линца и А. Степана, консолидация демократии проявляется в трёх уровнях:
- когда в стране не остаётся влиятельных политических сил, стремящихся деконструировать де-
мократический режим или инициировать сецессию;
- когда демократические институты воспринимаются населением как единственно возможные;
- когда субъекты политического процесса разрешают конфликты только в рамках закона и в соответствии с демократическими процедурами и институтами.
Один из корифеев современной политологии, Р. Даль, сформулировал пять допущений, которые могут способствовать демократизации. Основным допущением имплемен-тации сформулированных аксиом Р. Даль считал достижение баланса сил между властными структурами и политической оппозицией.
«АКСИОМА 1. Вероятность того, что правительство будет терпимо относиться к оппозиции, возрастает в той мере, в которой ожидаемые издержки такой терпимости снижаются.
АКСИОМА 2. Вероятность того, что правительство будет терпимо относиться к оппозиции, возрастает в той мере, в которой возрастают ожидаемые издержки её подавления.
АКСИОМА 3. Чем больше издержки подавления оппозиции превышают издержки терпимого отношения к ней, тем выше вероятность, что политический режим станет конкурентным.
АКСИОМА 4. Вероятность того, что правительство будет терпимо относиться к существованию оппозиции, возрастает, если ресурсы, доступные ему для подавления оппозиции, сокращаются в сравнении с ресурсами оппозиции.
6 StepanA. (ed.). Democratizing Brazil: Problems of Transition and Consolidation. 1989. N. Y.: Oxford University Press.
АКСИОМА 5. Вероятность того, что правительство будет терпимо относиться к существованию оппозиции, возрастает по мере сокращения его способности использовать насилие или социально-экономические санкции для её подавления» [7, с. 22, 59, 60].
Понимание необходимости толерантности по отношению к оппозиции со стороны власти, допускаемое Р. Далем, является следствием системных политических трансформаций, имеющих в его представлении сущностные качества «полиархии». Утверждая, что «ни одна крупная политическая система в реальности не является полностью демократической», Р. Даль определяет их как «полиар-хии» - «относительные» демократии или «режимы, в значительной мере затронутые процессами расширения народного участия и либерализации» [7, с. 288]. Согласно Р. Далю, достижение полиархии предполагает наличие обязательных институтов:
- выборности должностных лиц;
- честных, свободных и равных выборов;
- свободы выражения мнения;
- присутствия альтернативных источников информации;
- независимости общественных объединений;
- широкого вовлечения населения в политический процесс.
Средством продвижения демократии Дж. Шарп считает политическое неповиновение, под которым он
понимает «ненасильственную борьбу (протест, отказ в выполнении каких-либо действий, вмешательство), решительно и активно применяемую в политических целях». Как и Р. Даль, Дж. Шарп подчёркивает, что залогом успеха такой борьбы является наличие «множества неправительственных групп и институтов, независимых от государства» [8].
Вместе с тем актуальность концептуальных основ освобождения, по Дж. Шарпу, в научном дискурсе вызывает сомнение в связи с общим рефреном его книги, больше похожим на инструкцию по свержению «незападных режимов».
На установление зависимости демократического процесса от «институционального дизайна» ориентировано исследование О. Г. Харитоновой [9]. Проанализировав аргументы сторонников положения о том, что «парламентские системы устойчивее президентских и менее подвержены распадам» и их оппонентов, утверждающих, что парламентские демократии распадаются значительно чаще президентских, О. Г. Харитонова высказала предположение, что противоположность результатов, полученных авторами на основе эмпирического материала, явились следствием произвольно «выбранных хронологических рамок исследований» и «выборы казусов».
Объективная оценка состояния дискуссии в этом вопросе привела авторов к солидарной с М. Гасиоров-
7 Даль Р. А. Полиархия: участие и оппозиция. М.: ГУ ВШЭ. 2010.
8 Шарп Дж. От диктатуры к демократии. Концептуальные основы освобождения. Институт Альберта Эйнштейна. 1994.
9 Харитонова О. Г. Президентство и демократия: состояние дискуссии // Политическая наука. 2013. № 3.
ским и Т. Пауэром точке зрения: «выбор институтов вообще не связан с сохранением демократии» [10].
Справедливость такого взгляда на
институциональную обусловленность демократического процесса подтверждает постсоветский процесс политической модернизации, который развёл стратегии совершенствования армянского и молдавского режимов в прямо противоположные направления.
Поиск пути выхода из политического кризиса в Молдавии идёт в русле от парламентской формы правления к президентскому, в Армении, напротив, итоги плебисцита 2015 г. свидетельствуют о желании граждан видеть свою страну парламентской и связывают с этим надежды на демократическую перспективу.
Институциональная консолидация, сопровождающая демократический процесс, стала основанием для выделения К. Джаггерсом и Т. Гар-ром двух типов транзита - согласованного и несогласованного [11]. В понимании этих исследователей второй тип характеризуется отсутствием сложившихся в момент транзита необходимых демократических институтов.
В контексте институциональной парадигмы, по мнению Б. Я. Гельмана, «идеальная демократия предста-
ёт как конкуренция акторов в рамках формальных институтов» [12].
Несмотря на то что в политической литературе имеются попытки концептуализации третьего этапа транзита - консолидации демократии, в целом его содержание и характеристики не преодолели формат, обозначенный А. Пшеворски как «институционализированная неопределённость». Сам А. Пшеворски так говорит об этой демократической перспективе: «Демократия становится консолидированной, когда в данных политических и экономических условиях определённая система институтов становится единственно возможной (the only game in town)» [13].
Политологи Х. Линц и А. Степан определили институты, о которых говорил А. Пшеворски, в контексте перспективы консолидации демократии. В качестве таковых исследователи указали на:
«1) гражданское общество (взаимодействие государства с независимыми общественными группами и объединениями);
2) политическое общество (демократические процедуры и институты);
3) правовое государство;
4) эффективный государственный аппарат (бюрократия, которую может использовать в своих целях новая демократическая власть);
10 Power T. J., GasiorowskiM. J. Institutional design and democratic consolidation in the Third world // Comparative political studies. 1997. April. Vol. 30. № 2.
11 Post-Communist transformations: the countries of Central and Eastern Europe and Russia in comparative perspective / ed. by H. Tadayuki, O. Atsushi // URL: http://srch.slav.hokudai.ac.jp/ coe21/publish/no21_ses/contents.html
12 Гельман В. Я. Постсоветские политические трансформации (Наброски к теории) // Полис. Политические исследования. 2001. № 1.
13 Przeworski A. Democracy and the Market. Political and Economic Reforms in Eastern Europe and Latin America. Cambridge University Press, 1991. P. 28.
5) экономическое общество (т. е. система социальных институтов и норм, выступающих посредниками между государством и рынком)» [14].
Воспользовавшись намеченными Х. Линцем и А. Степаном ориентирами («сферами», «аренами») продвижения демократического процесса до институционального (консолидированного) состояния, М. А. Петру-хина попыталась выяснить их обусловленность «конституционным дизайном» стран «третьей волны» [15]. Использование количественных методов анализа позволило автору прийти к следующему заключению: «Даже более интересным, чем отсутствие ожидаемой связи между конституционным дизайном и консолидацией демократии, стало то, что эмпирические данные не подтверждают изначальное предположение об „общей судьбе" государств третьей волны, напротив, характер рассеивания показателей консолидации говорит о существенных различиях в значении критериев» [15, с. 227].
Логика, вытекающая из анализа эмпирических данных, подвела М. А. Петрухину к выводу «о том, что ведущую роль в политическом процессе государств третьей волны демократизации, особенно в тех сферах, которые оцениваются в широких и трудно определимых рамках политической консолидации, игра-
ют неформальные институциональные ограничения, а совершенно другие, вероятнее всего самобытные для большинства стран, практики. С этой точки зрения процесс консолидации демократии в государствах третьей волны имеет смысл изучать на примере отдельных, а не меж-страновых исследований, выявляя внутреннюю логику функционирования политической системы» [15, с. 227-228].
Справедливое суждение М. А. Пет-рухиной о том, что не институциональный дизайн, а «самобытные практики» определяют темпы и содержание демократизации, следует дополнить указанием на трансцендентность внешнего фактора продвижению демократии, направленному к «телосу» (А. Ю. Мельвиль). Конечно, экзогенный фактор (международные институты, инкорпорирование в единое наднациональное правовое пространство, как в случае со странами Балтии) может создать благоприятные условия демократического транзита [16], но не инспирировать демократию, не заменить эндогенные факторы, определяющие как в целом транзитный потенциал, так и достижение демократическим процессом зрелых значений.
Экспорт демократии как средство реализации партикулярных интересов не имеет реальной модерниза-ционной перспективы. Об этом свидетельствует опыт внешнего «раска-
14 Linz J. J., StepanA. Problems of Democratic Transition and Consolidation: Southern Europe, South America and Post-Communist Europe. Baltimore and London: JHU Press, 1996.
15 Петрухина М. А. Конституционный дизайн и консолидация демократии в странах третьей волны демократизации // Политическая наука. 2012. № 3.
16 Merkel W. The Consolidation of Post-Autocratic Democracies: A Multi-Level Analysis -Democratization. Autumn. 1998.
чивания майданной стихии» на Украине или «неуправляемый хаос» после «арабской весны».
Мало того, попытки «подвинуть» демократический процесс через создание неукоренённых структур и институтов приводит к появлению «демократических симуляторов» не менее эфемерных, чем те, что составляют «декорацию» незападных режимов, находящихся в «серой зоне».
Например, активно инициируемые и спонсируемые зарубежными фондами организации гражданского общества (ОГО) Армении в 90-е годы прошлого столетия оказались фактически не способными возглавить «гражданскую инициативу», разворачивающуюся последние годы в стране, и не пользуются доверием населения. В результате, несмотря на усилия их активистов, ОГО остались не интегрированными в современное гражданское движение Армении, развивающееся в неформальном русле.
По данным опроса, проведённого экспертами в 2014 г., 66,7% граждан не участвуют в организованных гражданских акциях (демонстрациях, петициях и т. д.); 75% не являются участниками общественных организаций; 54% считают, что гражданское общество слабо влияет или не влияет вообще на решение социальных проблем; 58% сомневаются в возможности его влияния на принятие политических решений. При этом 41 % респондентов предпочитает неиерархиезированные каналы консолидации - социальные сети Интернета [17].
Несмотря на наличие отдельных попыток концептуализации, этап
консолидации демократии остаётся ноуменом политологии и общественной практики, по выражению А. Ю. Мельвиля, по «очевидной причине» редко встречающегося (а точнее, не встречающегося вовсе) такого «исхода демократического транзита».
Оценивая релевантность определения стадии консолидированной демократии, В. А. Ковалёв сравнивает его с идеологией «развитого социализма» [18].
Как ни алогично, но отсутствие ясного представления о демократической перспективе не препятствует тому, что «сам процесс учреждения демократических институтов и процедур проанализирован транзитоло-гами довольно полно и соответствующим образом концептуализирован в различных - прежде всего структурных и процедурных моделях» [18].
А. Ю. Мельвиль предложил расширить когнитивный потенциал исследования консолидации демократии за счёт методологической схемы: «воронки причинности, позволяющей интегрировать структурный (актуализирующий объективные предпосылки демократии) и процедурный (постулирующий приоритет стратегий акторов, инициирующих демократию) исследовательские подходы». На стадии либерализации демократический процесс представлен А. Ю. Мельвилем в виде сужающейся «горловины воронки», агрегирующей факторы и процедуры от макро- к индивиду-
17 Гражданское общество Армении / сост. Г. Мартиросян, Л. Акопян, М. Тадевосян // URL: http://www.civicus.org/images/civicus Armenia-Policy-Brif pdf
18 Ковалёв В. А. Демократизация и неравенство: Судьба российских регионов в процессе глобализации // Политическая наука. 2004. № 1.
ально-психологическому микроуровню, и, напротив, на этапе консолидации в виде нарастающего от микроуровня «восхождения от процедурных индивидуальных действий к организованным политическим взаимодействиям, формированию социально-классовых факторов и далее - структурных обстоятельств социоэкономического и культурно-целостного контекста, государственнических и нациеоб-разующих факторов и, наконец, появлению позитивно влияющей внешней среды» [2].
Однако и концепция А. Ю. Мель-виля не прояснила вопроса, связанного с сущностной характеристикой этапа зрелой консолидированной демократии. Очевидность этого для самого автора обусловила его определение демократии как «процесса развития, расширения и обновления идей и принципов, институтов и процедур» [19].
В политологической литературе не
только собран большой эмпирический материал, характеризующий демократический транзит, но имеется и опыт его типологизации.
Например, Ф. Шмиттер и Т. Карл считают возможным выделить четыре модели демократизации:
- «навязанный переход»;
- «пактированный переход»;
- «реформистский»;
- «революционный» [4].
Модель «навязанного перехода»
предполагает принуждение акторов политического процесса признать демократические институты. В от-
дельных сценариях «навязанного перехода» демократический транзит инициируют реформистские политики, контролирующие государственные структуры. Однако намного чаще эти силы утрачивают возможность продвижения демократии и конечные результаты преобразований существенно редуцируют содержание первоначальных проектов общественного развития.
Вторая модель демократического транзита (о которой как наиболее вероятной для постсоветских стран говорит А. Ю. Мельвиль) -«пактированный переход». Основным характерным признаком этого типа транзита является наличие договора, пакта, соглашения, который появляется в элитной среде бывшего авторитарного режима на основе консенсуса с силами, ранее отстранёнными от политического участия.
Третья, «реформистская», модель продвижения демократии связана с активной политической инициативой, исходящей снизу. Именно давление со стороны активных граждан заставляет властную элиту предпринимать шаги в сторону демократизации общества.
И наконец, четвёртый тип транзита - «революционный»- имеет потенциальную опасность расширения властных полномочий, ставящих под сомнение демократическую перспективу политических групп, пришедших к власти.
Многообразие форм транзита отмечал Г. Эрмэ. По аналогии с «пак-тированным» Г. Эрмэ говорит о воз-
19 Мельвиль А. Ю. Демократические транзиты (теоретико-методологические и прикладные аспекты). М., 1999. С. 17
можности практически аналогичного по семантике «договорного» перехода к демократии. Такой переход, по его мнению, позволяет достигать консенсуса интересов тех, кто не поддерживает реформы, и тех, кто их инициирует.
В предложенной констелляции демократии Г. Эрмэ много общего с содержанием «навязанного перехода», «демократии сверху» как формы транзита, инициированного политической элитой, но имеется и оригинальное отличие - обязательная поддержка народом.
Третья форма перехода - «совместно управляемая демократия», по Г. Эрмэ, сопоставима с охарактеризованным «реформистским» типом демократизации [20].
За рамки типологизации форматированной в пределах либерально-демократической перспективы выходит презентация демократизации Г. И. Вайнштейна, который трактует транзит «как процесс выхода того или иного общества из авторитарного состояния, критерием завершённости которого отнюдь не является обретение поставторитарным обществом какой-то одной заданной, эталонной формы» [21].
На важность использования элементов традиционной культуры
в институционализации демократического транзита и диверсификации его форм без абсолютизации либеральной обращал внимание исследователей отечественный политолог Л. В. Сморгунов [22].
Значение «цивилизационного» контекста демократического транзита, содержание которого «является результатом особых исторических и культурных условий», отметил в своей статье С. Вонсович [23].
О необходимости учёта транзито-логами «национальных особенностей и специфики каждой страны, её традиций и культуры» говорит А. Н. Данилов [24].
Разнообразие национальных условий демократизации логично привело исследователей к расширительной трактовке транзитологии как субдисциплины сравнительной политологии, изучающей «закономерности многообразных и разнонаправленных политических трансформаций современности», которая «не ставит своей целью построение общеприменимой и универсальной матрицы». «Центральные для этой субдисциплины понятия транзита (от лат. - ^апяНш) объединяет любые по форме и содержанию процессы (выд. - Авт..) перехода от прежне-
20 Эрмэ Г. Введение: эпоха демократии? // Международный журнал социальных наук. 1991. № 1. С. 18.
21 Вайнштейн Г. И. Российский транзит и проблема типологического разнообразия «глобальной демократизации» // Политические институты на рубеже тысячелетий. ХХ-ХХ1 в.: Сб. ст. / отв. ред. К. Г. Холодковский. Дубна: Феникс+, 2001. С. 430.
22 Сморгунов Л. В. Сравнительная политология: теория и методология измерения демократии. СПб.: СпбУ, 1999. С. 165
23 Вонсович С. Политический транзит: вариативность подходов // Вестник ВГУ. Серия: История. Политология. Социология. 2015. № 1. С. 56.
24 Данилов А. Н. Постсоветская трансформация: уроки для будущего // Социология. 2005. № 4. С. 20.
го, недемократического, состояния к иному» [25].
Актуализация в транзитологи-ческом дискурсе национального и культурно-исторического контекста стала основанием теоретического направления демократического релятивизма - подхода, «в соответствии с которым демократия несводима к единому образцу и наполняется в каждой стране специфическим культурно-цивилизационным содержанием» [26].
Принятое для этого теоретического подхода определение (демократического релятивизма) адекватно отражает состояние когнитивного процесса только в части, не содержащей агностицизма. Демократия как социальная идея и общественная практика имеет не только познавательную, но и исторически обусловленную сущность. Агностицизм в познании и недостижимость совершенных форм в демократической практике являются неизбежными только в моделях социальной перспективы, связанных с партикулярным культурным опытом или констелляции демократии как статичного порядка, достигшего предела совершенства.
Связывая демократическую перспективу исключительно с западным культурным опытом, К. С. Гад-жиев считает, что «демократию можно рассматривать как некоторый локальный феномен, возник-
ший на определённом отрезке истории Запада, и в этом смысле она также носит преходящий характер, как, впрочем, и множество других феноменов, казавшихся вечными, но исчезнувших в густом тумане истории» [27]. Социальную альтернативу демократии политолог видит в расширяющемся информационном пространстве, преодолевающем формальные границы и установления.
Везусловно, такая позиция поддерживает «эсхатологический» исход западной демократии, основанной на политическом участии масс, ограничивающемся формальной процедурой выборов, но противоречит взгляду на информационную революцию как средство социализации власти, также расширяющей своё присутствие в коммуникационном пространстве.
Очевидно, что и транзитология, замкнутая в пределы определённой культурной идентичности, исчерпала свои познавательные возможности. При этом в более широком ци-вилизационном контексте продвижения к порядку, раскрывающему перспективу массового политического участия, транзитология обладает неисчерпаемым когнитивным потенциалом.
Нельзя сказать, что все исследователи разделяют точку зрения относительно нерелевантности
25 Мельвиль А. Ю. О траекториях посткоммунистических трансформаций // Полис. Политические исследования. 2004. № 2. С. 67.
26 Чихарев И. А. Масштабы и ритмы демократизации // Полис. Политические исследования. 2009. № 3. С. 58.
27 Гаджиев К. С. Перспективы демократии в век информационной революции // Власть. 2014. № 8. С. 20.
унифицированного подхода к определению демократической перспективы движения к модели политического порядка западного образца. По-прежнему многие политологи отождествляют содержание феномена демократии исключительно с либерально-демократической моделью общественного развития.
Так, рефреном статьи Т. П. Лебедевой стало утверждение соредактора Journal of Democracy М. Платтнера: «Когда мир говорит о демократии, это почти всегда означает либеральную демократию, т. е. тип политического устройства, который существует в Соединённых Штатах и в большинстве других экономически развитых странах» [28].
Вместе с тем доводы автора в утверждении норм либеральной демократии в качестве единственно возможных ориентиров политической трансформации постсоветских государств не выглядят убедительно. На вопрос Т. П. Лебедевой «Почему же либеральная демократия в настоящее время не может быть ориентиром для политического развития поставторитарных обществ и качественным критерием в оценке этого развития?», многие отечественные и зарубежные обществоведы дали глубокие и аргументированные ответы.
В частности, система «сдержек и противовесов», ограничивающая «компетенции исполнительной
власти и её подотчётность», всё больше сдаёт свои позиции под напором доминирующей тенденции преобладания этой ветви власти [29]. Отсутствие внятных средств противодействия абсентеизму, получившему в странах Запада широкое распространение, является аргументом, ставящим под сомнение ещё одну норму либеральной демократии - «регулярные конкурентные выборы», о которой говорит Т. П. Лебедева. Аксиологическая несостоятельность «защиты прав культурных, этнических, конфессиональных и других меньшинств» в контексте общественной практики либерально-демократического порядка доказательно отражена многими исследователями, в частности Е. В. Клименко [30].
Нисходящий тренд «каналов выражения и представительства интересов и ценностей граждан в виде партий» отмечен в современной политологии [31].
Справедливые сомнения инициирует не только общественная практика, демонстрирующая недостатки и деструкции норм либеральной демократии, которые, кстати, отмечает и Т. П. Лебедева («страны либеральной демократии, безусловно, не идеальны»), но и идеалы, на которых основывается эта модель общественного развития.
28 Лебедева Т. П. Либеральная демократия как ориентир для посттоталитарных преобразований // Полис. Политические исследования. 2004. № 2. С. 77.
29 Ачкасов В. А. Транзитология - научная теория или идеологический контракт? // Полис. Политические исследования. 2015. № 1. С. 31.
30 Клименко Е. В. Интеграция и различия. О гражданской нации в России // Полис. Политические исследования. 2015. № 6. С. 138.
31 DaltonR. J., Weldon S. A. Public images of political parties: A necessary evil? // West European Politics. Routledge, 2005. November. Vol. 28. № 5.
«Свобода, равенство и братство», которые декларируют апологеты демократического выбора, начиная с европейских просветителей, всё более расходятся с идеалами либеральной демократии, абсолютизирующей свободы и права личности. Идеалы либерализма, сыгравшие выдающуюся роль в развитии человеческой цивилизации на определённом историческом этапе, когда шло высвобождение творческого, созидательного потенциала личности из оков средневековой схоластики, испытывают депривацию в современных условиях Постмодерна, актуализирующих консолидацию творчества (в том числе политического) активного большинства и расширения сферы публичной политики.
При этом следует отметить, что высказанные Т. П. Лебедевой мысли не отличаются оригинальностью. На пять лет раньше, на страницах того же периодического издания, поделился своими идеями на этот счёт старший исследователь Гуверовского института и соредактор журнала Journal of Democracy Л. Даймонд, который описал «свойства» идеального проекта «либеральной демократии», объявив другие «псевдодемократиями».
В качестве таковых он назвал:
«1. Реальная власть принадлежит - как фактически, так и в соответствии с конституционной теорией - выборным чиновникам и назначаемым ими лицам, а не свободным от контроля (со стороны общества) внутренним акторам (например, военным) или зарубежным державам.
2. Исполнительная власть ограничена конституционно, а её подотчётность обеспечивается другими правительственными институтами (независимой судебной властью, парламентом, омбудсме-нами, генеральными аудиторами).
3. В либеральной демократии не только не предопределены заранее результаты выборов, не только при проведении последних велика доля оппозиционного голосования и существует реальная возможность периодического чередования партий у власти, но и ни одной придерживающейся конституционных принципов группе не отказано в праве создавать свою партию и принимать участие в избирательном процессе (даже если „заградительные барьеры" и другие электоральные правила не позволяют малым партиям добиваться представительства в парламенте).
4. Культурным, этническим, конфессиональным и др. меньшинствам, равно как и традиционно дискриминируемым группам большинства не запрещено (законом или на практике) выражать собственные интересы в политическом процессе и использовать свои язык и культуру.
5. Помимо партий и периодических выборов, имеется множество других постоянных каналов выражения и представительства интересов и ценностей граждан. Такими каналами являются, в частности, разнообразные автономные ассоциации, движения и группы, которые граждане свободны создавать и к которым вправе присоединяться.
6. В дополнение к свободе ассоциации и плюрализму, существуют альтернативные источники информации, в том числе независимые средства массовой информации, к которым граждане имеют неограниченный (политический) доступ.
7. Индивиды обладают основными свободами, включая свободу убеждений, мнений, обсуждения, слова, публикации, собраний, демонстраций и подачи петиций.
8. Все граждане политически равны (хотя неизбежно различаются по объёму находящихся в их распоряжении политических ресурсов), а упомянутые выше личные и групповые свободы эффективно защищены независимой, внепартийной судебной властью, чьи решения признаются и проводятся в жизнь другими центрами власти.
9. Власть закона ограждает граждан от произвольного ареста, изгнания, террора, пыток и неоправданного вмешательства в их личную жизнь
со стороны не только государства, но и организованных антигосударственных сил» [32].
Отмеченные Л. Даймондом «свойства» адекватно описывают некий идеал политического порядка, но не западную повседневность. Таковые не воспринимаются в качестве очевидных даже западными политологами [33]. При этом в концепции либеральной демократии Л. Даймонда присутствует ещё один важный акцент на «власть закона». Вряд ли правомерно отрицать наличие в странах Запада правового порядка. Однако так же неправомерно связывать его наличие с обязательными признаками демократического процесса. Тотальность правового порядка не является культурным завоеванием Запада, но продуцирована другим важным институтом западной цивилизации - частной собственностью (которая, кстати, окончательно не сложилась в современной России).
Взаимообусловленность частной собственности и правового порядка отмечал основатель австрийской экономической школы Л. фон Ми-зес [34].
В свою очередь, правовой порядок и частная собственность составляют конституирующие основы западной цивилизации. Тонкий взгляд историка экономики Д. Лэн-диса уловил эту особенность Запа-
да, предлагая свой рецепт мер, направленных на развитие: «1) защита частной собственности, чтобы поощрять накопление и инвестиции; 2) гарантия личных свобод... против как злоупотреблений тирании, так и... против преступных посягательств и коррупции;
3) обеспечение свободы договора;
4) стабильное правительство... руководствующееся общеизвестными правилами; 5) ответственное правительство; 6) честное правительство... не извлекающее какой-либо выгоды из своего положения; 7) умеренное, эффективное, неалчное правительство... которое сдерживает рост налогов и как можно меньше претендует на чистый доход общества» [35].
Качества (абсолютизация частной собственности и правового режима), составляющие социальный порядок стран, интегрированных англосаксонским культурным опытом, при этом являются важнейшим условием функционирования либеральной демократии западного образца.
Таким образом, страны и народы, чей исторический путь не воспроизводит таких предпосылок (принимая во внимание доводы апологетов либеральной демократии), либо лишены демократической перспективы, либо таковая связана с определением собственной парадигмы демократического транзита
32 Даймонд Л. Прошла ли «третья волна» демократизации? // Полис. Политические исследования. 1999. № 1. С. 13-14.
33 Крауч К. Постдемократия. М.: ГУ ВШЭ, 2010.
34 Мизес Л. фон. Социализм. Экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1994. С. 33.
35 Фергюсон Н. Империя. Чем современный мир обязан Британии. М.: Астрель, Corpus, 2013. С. 485.
и его содержания. С этой точки зрения не корректна даже постановка проблемы сравнения демократического транзита «Чехии и Туркменистана, Словении и Таджикистана, Белоруссии и Эстонии», обозначенной А. Ю. Мельвилем [36].
Логика, утверждающая либерально-демократическое целепола-гание транзита, во-первых, ограничивает вариативность общественного устройства западной моделью, во-вторых, в связи с неадекватностью этой модели современным трендам развития планетарной цивилизации ставит под сомнение возможность перехода от авторитаризма к демократии вообще.
Практический поиск адекватных направлений политической модернизации уже вносит коррективы в стратегию унифицированной западной перспективы. Например, актуальность артикуляции китайской идентичности в связи с курсом, ориентированным на новую роль этой страны в современном миропорядке, обусловила необходимость определения собственной социальной стратегии, отличающейся от либерально-демократической парадигмы.
В газете «Жэньминь жибао» на этот счёт высказался директор Института национального учения при Университете Цинхуа профессор Чэнь Лай, который обозначил концептуальный формат политических трансформаций, предполагающий верховенство ответственности над личной свободой, долга над правами, коллективных интересов над индивидуальными.
Официальное одобрение указанных национальных приоритетов развития получило после 13-й коллективной учёбы Политбюро ЦК КПК 18-го созыва (февраль 2014 г.). На учёбе Си Цзинь-пин отметил, что поиск «ценностных воззрений» должен опираться на традиционную китайскую культуру.
В качестве важнейших традиционных ценностей китайский лидер назвал: «учить гуманности и человеколюбию», «внимательно относиться к народу как основе», «соблюдать доверие», «почитать справедливость», «возвышать гармонию», «стремиться к Великому единению» [37].
Перспективу достижения западной модели развития поставили под сомнение и в Казахстане.
Лидер нации Н. Назарбаев в статье «Социальная модернизация Казахстана: Двадцать шагов к Обществу Всеобщего Труда» (2012 г.), заявил: «Сегодня стала очевидной иллюзорность концепции потребительского общества, которая была широко распространена с 60-х годов прошлого столетия.
Сегодня весь мир с особой остротой убедился, что эта идеология потребления оказалась губительной. Она породила массовое социальное иждивенчество в развитых странах мира и является одной из главных причин глобального кризиса.
Этой ложной идее, которая никак не может быть реализована не только во всём мире, но даже в развитых странах, можно найти конструктивную альтернативу. И такой альтернативой является идея Общества Всеобщего Труда. Здесь не изобретается никакой специфической идеологии.
В конечном счёте все ценности мировой цивилизации, все экономические и культурные богатства создаются человеческим трудом, а не виртуальными финансовыми институтами. Поэтому именно реальный производительный труд мы и должны
36 Мельвиль А. Ю. Демократические транзиты // Политология: Лексикон / под ред. А. И. Соловьёва. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С. 123.
37 Ломанов А. Общий знаменатель нации // Россия в глобальной политике. 2015. № 5.
поставить в основу нашей политики социальной модернизации» [38].
Ориентация транзита на достижение западной модели демократического порядка содержит ограниченность сужающую перспективу цивилизационного развития рамками одного, пусть даже выдающегося, культурного опыта, препятствует осмыслению демо-
кратии как процесса, лишённого стабильности и развивающегося вслед за нарастающей социальной сложностью.
По этому поводу К. Б. Макферсон пишет: «Слишком легко, используя единую модель, перекрыть пути в будущее; слишком легко прийти к мысли, что либеральная демократия, коль скоро мы её достигли, и неважно, какими стадиями, застыла в своём настоящем виде» [39].
Таким образом, нерелевантность концепции глобальной демократизации, основанной на тотальности западной модели либеральной демократии, не является свидетельством исчерпанности когнитивного потенциала транзитологии как субдисциплины сравнительной политологии, а является основанием, во-первых, диверсификации представления о демократии вообще как политическом порядке, обеспечивающем широкое участие масс в политическом процессе и принятии решений, во-вторых, поиска структурных, в том числе социальных факторов конструирования механизма демократического перехода, адекватного историческому и культурному контексту.
При этом дальнейшее развитие транзитологии должно интегрировать предыдущий исследовательский опыт, давший работающий инструментарий, теоретическое определение стадий, позволяющее представить демократизацию как преемственный процесс, наполняющий её архитектуру на каждой последующей ступени качественно новым содержанием.
Представленный транзитологией путь даёт возможность оценить степень детерминированности демократического транзита факторами различной природы, начиная с уровня экономического развития, институционального дизайна и заканчивая предпосылками, актуализированными культурно-историческим опытом и национальной ментальностью.
Усилия предшественников-транзитологов позволили увидеть демократический транзит в его системной сложности, включающей несколько уровней, в том числе поведенческий и самый высокий - «макрополитический».
Опыт транзитологических изысканий в то же время свидетельствует о контрпродуктивности стратегии, ориентированной на выработку универсальных сценариев демократического перехода, тем более ограниченных форматом партикулярного опыта.
38 URL: http://www.zakon.kz/4501497-socialnaja-modernizacija-kazakhstana.html
39 Макферсон К. Б. Жизнь и времена либеральной демократии. М.: ГУ ВШЭ, 2011. С. 17.
Библиография • References
Ачкасов В. А. Транзитология - научная теория или идеологический конструкт? // Полис. Политические исследования. 2015. № 1. С. 30-37.
[Achkasov V. A. Tranzitologija - nauchnaja teorija ili ideologicheskij konstrukt? // Polis. Politicheskie issledovanija. 2015. № 1. S. 30-37]
Вайнштейн Г. И. Российский транзит и проблема типологического разнообразия «глобальной демократизации» // Политические институты на рубеже тысячелетий. ХХ - XXI в.: Сб. ст. / отв. ред. К. Г. Холодковский. Дубна: Феникс+. 2001. С. 410-443.
[Vajnshtejn G. I. Rossijskij tranzit i problema tipologicheskogo raznoobrazija «global'noj demokratizacii» // Politicheskie instituty na rubezhe tysjacheletij. HH-HHI v.: Sb. st./ оtv. red. K. G. Holodkovskij. Dubna: Feniks+. 2001. S. 410-443]
Вонсович С. Политический транзит: вариативность подходов // Вестник ВГУ. Серия: История. Политология. Социология. 2015. № 1. С. 55-60.
[Vonsovich S. Politicheskij tranzit: variativnost' podhodov // Vestnik VGU. Serija: Istorija. Politologija. Sociologija. 2015. № 1. S. 55-60]
Гаджиев К. С. Перспективы демократии в век информационной революции // Власть. 2014. № 8. С. 19-27.
[Gadzhiev К S. Perspektivy demokratii v vek informacionnoj revoljucii // Vlast'. 2014. № 8. S. 19-27]
Гельман В. Я. Постсоветские политические трансформации (Наброски к теории) // Полис. Политические исследования. 2001. № 1. C. 15-29.
[Gel'man V. JA. Postsovetskie politicheskie transformacii (Nabroski k teorii) // Polis. Politicheskie issledovanija. 2001. № 1. S. 15-29]
Гражданское общество Армении/ сост. Г. Мартиросян, Л. Акопян, М. Тадевосян // URL: http://www.civicus.org/images/civicus Armenia-Policy-Brif pdf
[Grazhdanskoe obshhestvo Armenii/ sost. G. Martirosjan, L. Akopjan, M. Tadevosjan // URL: http://www.civicus.org/images/civicus Armenia-Policy-Brif pdf]
ДаймондЛ. Прошла ли «третья волна» демократизации? // Полис. Политические исследования. 1999. № 1. С. 10-25.
[Dajmond L. Proshla li «tret'ja volna» demokratizacii? // Polis. Politicheskie issledovanija. 1999. № 1. S. 10-25]
Даль Р. А. Полиархия: участие и оппозиция. М.: ГУ ВШЭ. 2010. - 288 с.
[Dal' R. A. Poliarhija: uchastie i oppozicija. M.: GU VShJK. 2010. - 288 s.]
Данилов А. Н. Постсоветская трансформация: уроки для будущего // Социология: Научно-теоретический журнал. 2005. № 4. С. 19-27.
[Danilov A. N. Postsovetskaja transformacija: uroki dlja budushhego // Sociologija: Nauchno-teoreticheskij zhurnal. 2005. № 4. S. 19-27]
Клименко Е. В. Интеграция и различия. О гражданской нации в России // Полис. Политические исследования. 2015. № 6. С. 131-143.
[Klimenko E. V. Integracija i razlichija. O grazhdanskoj nacii v Rossii // Polis. Politicheskie issledovanija. 2015. № 6. S. 131-143]
Ковалёв В. А. Демократизация и неравенство: Судьба российских регионов в процессе глобализации // Политическая наука. 2004. № 1. С. 30-45.
[Kovajov V. A. Demokratizacija i neravenstvo: Sud'ba rossijskih regionov v processe globalizacii // Politicheskaja nauka. 2004. № 1. S. 30-45]
Крауч К. Постдемократия. М.: ГУ ВШЭ, 2010. - 192 с.
[KrauchК. Postdemokratija. M.: GU VShJK, 2010. - 192 s.]
Лебедева Т. П. Либеральная демократия как ориентир для посттоталитарных преобразований // Полис. Политические исследования. 2004. № 2. С. 76-84.
[Lebedeva T. P. Liberal'naja demokratija kak orientir dlja posttotalitarnyh preobrazovanij // Polis. Politicheskie issledovanija. 2004. № 2. S. 76-84]
Ломанов А. Общий знаменатель нации // Россия в глобальной политике. 2015. № 5. C. 138-152.
[.Lomanov A. Obshhij znamenatel' nacii // Rossija v global'noj politike. 2015. № 5. C. 138-152]
Макферсон К. Б. Жизнь и времена либеральной демократии. М.: ГУ ВШЭ, 2011. -174 с.
[MakfersonK. B. Zhizn' i vremena liberal'noj demokratii. M.: GU УБШЕ, 2011. - 174 s.]
Мельвиль А. Ю. Демократические транзиты (теоретико-методологические и прикладные аспекты). М., 1999. [Mel'viT A. JU. Demokraticheskie tranzity (teoretiko-metodologicheskie i prikladnye aspekty). M., 1999]
Мельвиль А. Ю. Демократические транзиты // Политология: Лексикон/ под ред. А. И. Соловьёва. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С. 123-134.
[Mel'vil' A. JU. Demokraticheskie tranzity // Politologija: Leksikon/ pod red. A. I. Solov'eva. M.: Rossijskaja politicheskaja jenciklopedija (ROSSPJEN), 2007. S. 123-134]
Мельвиль А. Ю. О траекториях посткоммунистических трансформаций // Полис.
Политические исследования. 2004. № 2. С. 64-75. [Mel'vil' A. JU. O traektorijah postkommunisticheskih transformacij // Polis.
Politicheskie issledovanija. 2004. № 2. S. 64-75] Мельвиль А. Ю. Опыт теоретико-методологического синтеза структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам // URL: http://www. politnauka.org/library/dem/melvil.php [Mel'vil' A. JU. Opyt teoretiko-metodologicheskogo sinteza strukturnogo i procedurnogo podhodov k demokraticheskim tranzitam // URL: http://www.politnauka.org/ library/dem/melvil.php]
МизесЛ. Социализм. Экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1994. - 416 с.
[Mizes L. Socializm. Jekonomicheskij i sociologicheskij analiz. M.: Catallaxy, 1994. -416 s.]
Петрухина М. А. Конституционный дизайн и консолидация демократии в странах третьей волны демократизации // Политическая наука. 2012. № 3. С. 214247.
[Petruhina M. A. Konstitucionnyj dizajn i konsolidacija demokratii v stranah tret'ej volny demokratizacii // Politicheskaja nauka. 2012. № 3. S. 214-247]
Сморгунов Л. В. Сравнительная политология: теория и методология измерения
демократии. СПб.: СпбУ, 1999. - 376 с. [Smorgunov L. V. Sravnitel'naja politologija: teorija i metodologija izmerenija demokratii.
SPb.: SpbU, 1999. - 376 s.] Фергюсон Н. Империя: Чем современный мир обязан Британии. М.: Астрель,
Corpus, 2013. - 560 с. [Fergjuson N. Imperija: Chem sovremennyj mir objazan Britanii. M.: Astrel', Corpus, 2013. - 560 s]
Харитонова О. Г. Президентство и демократия: состояние дискуссии // Политическая наука. 2012. № 3. С. 199-213. [Haritonova O. G. Prezidentstvo i demokratija: sostojanie diskussii // Politicheskaja nauka. 2012. № 3. S. 199-213]
Чихарев И. А. Масштабы и ритмы демократизации // Полис. Политические исследования. 2009. № 3. С. 54-64. [Chiharev I. A. Masshtaby i ritmy demokratizacii // Polis. Politicheskie issledovanija. 2009. № 3. S. 54-64]
ШарпДж. От диктатуры к демократии. Концептуальные основы освобождения.
Институт Альберта Эйнштейна. 1994. - 72 с. [Sharp Dzh. Ot diktatury k demokratii. Konceptual'nye osnovy osvobozhdenija. Institut
Alberta Jejnshtejna. 1994. - 72 s.] Эрмэ Г. Введение: эпоха демократии? // Международный журнал социальных наук. 1991. № 1.
[Jermje G. Vvedenie: jepoha demokratii? // Mezhdunarodnyj zhurnal social'nyh nauk. 1991. № 1]
Bova R. Political Dynamic of the Post-Communist Transitions: A Comparative
Perspective // World Politics. 1991. October. Vol. 44. № 1. P. 113-138. DaltonR. J., Weldon S. A. Public images of political parties: A necessary evil? // West
European Politics. Routledge, 2005 November. Vol. 28. № 5. P. 931-951. Huntington S. How Countries Democratize // Political Science Quarterly. 1991-92.
Vol. 106. № 4. P. 579-616. Linz J. J., StepanA. Problems of Democratic Transition and Consolidation: Southern Europe, South America and Post-Communist Europe. Baltimore and London: JHU Press, 1996. - 504 p.
Merkel W. The Consolidation of Post-Autocratic Democracies: A Multi-Level Analysis -
Democratization. Autumn, 1998. P. 33-67. Post-Communist transformations: the countries of Central and Eastern Europe and Russia in comparative perspective/ ed. by H. Tadayuki, O. Atsushi // URL: http:// srch.slav.hokudai.ac.jp/coe21/publish/no21_ses/contents.html Power T. J., GasiorowskiM. J. Institutional design and democratic consolidation in the Third world // Comparative political studies. 1997. April. Vol. 30. № 2. P. 123-155. Przeworski A. Democracy and the Market: Political and Economic Reforms in Eastern
Europe and Latin America. Cambridge University Press, 1991. - 228 p. Schmitter Ph. C. Neo-Corporatism and the Consolidation of Neo-Democracy, in Stein Ugelvik Larsen (ed.) The Challenges of Theory on Democracy. Boulder: Social Science Monographs/Columbia University Press, 2000. Schmitter Ph. C., Karl T. The Conceptual Travels of Transitologists and Consolidologists: How Far East Should They Attempt to Go? // Slavic Review. 1994. Spring. Vol. 53. № 1. P. 173-185.
Stepan A. (ed.). Democratizing Brazil: Problems of Transition and Consolidation. 1989.
N. Y.: Oxford University Press. - 424 p. URL: http://www.zakon.kz/4501497-socialnaja-modernizacija-kazakhstana.html
