CC BY
16УДК 32.001
Противоречия и нерелевантные допущения транзитологии
Чермен ХУГАЕВ
Общественная практика и политическая реальность постсоветского пространства, на которые прежде всего была направлена трансляция концептов транзитологии, призванных стать не столько теоретическим основанием для научной рефлексии, сколько сыграть «роль интеллектуальной компенсации за крушение идеалов социализма» [1, с. 301], выявили их нерелевантность или по крайней мере потребность в существенной коррекции.
Обоснованную критику положений транзитологии содержит статья американского политолога, вице-президента Фонда Карнеги Т. Карозерса (2001 г., на рус. яз. -2003 г.) [2].
«Многие из стран, - пишет Т. Карозерс, - которые политики и специалисты практики, занимающиеся проблемами помощи, упорно продолжают называть „переходными", вовсе не переходят к демократии, а среди демократических транзитов есть немало таких, которые не следуют модели. То, что они продолжают цепляться за парадигму,
жизнь которой уже завершена, мешает эволюции демократии и дезориентирует политиков. Пришло время признать, что парадигма утратила своё значение и следует поискать более совершенный инструмент анализа» [2, с. 44].
Как указывает Т. Карозерс, парадигма демократического транзита основывается на нескольких допущениях.
Первое допущение состоит в абсолютизации процесса демократизации стран, отходящих от автори-
ХУГАЕВ Чермен Вазноевич - соискатель Московского государственного областного университета. E-mail: korrka@mall.ru
Ключевые слова: концепты транзитологии, «переходные» страны, демократия, «пакт» элит.
1 Ачкасов В. А. Транзитология - научная теория или идеологический конструкт? // Полис. 2015. № 1. С. 30.
2 Карозерс Т. Конец парадигмы транзита // Политическая наука. 2003. № 2.
тарного правления. В логике этого допущения все страны, где наблюдались признаки политической либерализации, зачислялись в «переходные». «Как только они получили титул „переходных", их политическая жизнь стала автоматически анализироваться в терминах движения к или от демократии», - пишет Т. Карозерс [2, с. 44-45].
Второе допущение, отмеченное политологом, связано с презентацией демократизации как преемственного эволюционного процесса, проходящего последовательные стадии от либерализации к консолидации.
«Активные приверженцы демократии допускают, что переходные страны не обязательно должны последовательно продвигаться по этому предначертанному пути, - пишет он, - от открытия и прорыва до консолидации. Переходные страны, говорят они, могут как идти вперёд в этом направлении, так и отступать, или стагнировать, что и случается в жизни. Однако даже отклонение от принятой последовательности, возможность которых они согласны признать, определены в терминах пути. Все варианты описаны в терминах скорости и направления движения по пути демократизации, но никак не движения, которое вообще не имеет ничего общего с этим направлением» [2, с. 45].
Третье допущение, в констелляции Т. Карозерса, отражает убеждение сторонников демократии в доминантном значении для транзита процедуры выборов. Критик тран-зитологии пишет, что «для них характерна завышенная оценка значения регулярных подлинных выборов для развития демократии» [2, с. 46]. Выборы, уверены апологеты либерально-демократического процесса, ведут к расширению полити-
ческого участия и повышению ответственности государства перед обществом.
Четвёртым допущением, в конечном итоге сыгравшем главную роль в деконструкции концепта, стала недооценка объективных социально-экономических политических и социокультурных оснований, являющихся «исходным материалом» в продвижении демократии. Для большинства сторонников транзи-тологии решающее значение имело «решение политических элит страны двигаться к демократии и их способность сломить сопротивление антидемократических сил» [2, с. 46].
Последовательное методологическое обоснование идей, отнесённых Т. Карозерсом к четвёртому допущению, содержит статья Д. А. Растоу (1970 г., публикация на рус. яз. -1996 г.).
Рефреном системы концептуальных положений Д. А. Растоу проходит мысль о том, что закономерные предпосылки демократизации, во-первых, не имеют иерархической значимости, в которой первостепенная роль принадлежит социально-экономическим факторам;
во-вторых, «факторы, обеспечивающие устойчивость демократии, не обязательно равнозначны тем, которые породили данную форму устройства политической системы»;
в-третьих, наличие корреляции «исходного материала», и собственно процесса демократизации, не означает наличие определяющей казуальности этих реалий;
в-четвёртых, независимо от социальных условий стимулирующие процесс зарождения демократии «позиции политиков и простых
граждан» могут играть решающую роль [3, с. 53].
Ещё одно концептуальное предположение Д. А. Растоу о том, что «модель, или идеальный тип, процесса перехода может быть получена на основе тщательного изучения двух или трёх эмпирических примеров, а затем проверена путём приложения к остальным» [3, с. 6], послужило путеводителем многих исследований демократического транзита, стремившихся привязать этот процесс к установленным универсальным направлениям.
Высокая степень допущений, главное из которых заключалось в возможности движения к демократии (западного образца) при одном достаточном условии - активной деятельности адептов демократического выбора, всё же побудила автора концепции прибегнуть к формулированию по крайней мере двух ограничений, связанных с осмыслением содержания транзита. В своей статье Д. А. Растоу заметил, что «при исследовании логики трансформации внутри политических систем можно оставить за скобками страны, основной толчок к трасформации которых был дан из-за рубежа» [3, с. 6].
Другим ограничеснием демократического транзита, о котором говорит Д. А. Растоу, является отсутствие национального единства. Так как «демократия - это система правления временного большинства», то «национальное единство названо предварительным условием демократизации в том смысле, что оно должно предшествовать всем другим стадиям процесса». «Экономиче-
ские и социальные факторы», по мнению Д. А. Растоу, входят «в модель» демократизации «лишь опосредованно». А «динамический процесс демократизации в собственном смысле слова, при наличии указанного выше предварительного условия, запускается посредством длительной и безрезультатной политической борьбы. Чтобы политическая борьба обрела названные черты, её основные участники должны представлять прочно укоренившиеся в обществе силы (как правило, социальные классы), а спорные вопросы, вокруг которых она ведётся, должны иметь для сторон первостепенное значение. Подобная борьба чаще всего начинается вследствие появления новой элиты, поднимающей угнетённые и лишённые ранее руководства социальные группы на согласованное действие. При этом конкретный социальный состав противоборствующих сторон - лидеров и рядовых членов, равно как и реальное содержание спорных вопросов будут разниться от страны к стране, а также от периода к периоду в жизни каждой отдельно взятой страны» [3, с. 7].
«Пакт» элит представляет краеугольный камень многих транзито-логических концепций. Однако значительная часть исследователей постсоветских трансфомаций указывает на неадекватность этого теоретического конструкта политической реальности бывших союзных республик.
Соответствующие элитистским сценариям демократические преобразования советского политическо-
3 Растоу Д. А. Переходы к демократии: попытка динамической модели // Полис. 1996. № 5.
го режима «сверху» не получили общественной поддержки. При этом неприятие «демократической прививки» не имело ничего общего с утверждением природной склонности населения к авторитаризму или отсутствия демократической культуры.
Выстраивание объяснительных схем, не ангажированных апологетическими идеологемами «западного выбора», канализируется в несколько когнитивных направлений:
- во-первых, выяснение сущностных качеств современной элиты, препятствующих трансляции её политических воззрений в публичное пространство;
- во-вторых, артикуляцию паттернов, составляющих в общественном сознании представление о демократии;
- в-третьих, поиск механизмов демократизации, адекватных политической культуре народа, обусловленной, в свою очередь, национальным историческим опытом.
Ссылаясь на авторитет Г. Алмон-да и С. Вербы, утверждавших в качестве предпосылок демократизации достаточный уровень гражданской культуры [4], Т. П. Лебедева подвергла сомнению справедливость презентации в качестве обязательного условия демократического транзита наличие «пакта», «соглашения» элит. «Как известно, - пишет она, - демократизация бывших то-
талитарных стран осуществлялась преимущественно „сверху". Демократические транзиты были инициированы политическими элитами. Именно элиты, а не массы определяли динамику и содержание первого этапа преобразований. Они начались с коренного обновления основных политических институтов (выборов, государства, партий) при отсутствии вышеназванных предпосылок демократии (достаточного условия гражданской культуры. -Авт.), а главное - ценностно-нормативной приверженности демократии со стороны не только масс, но и элит. В результате и стало возможным появление неполных демократий. В них проводятся свободные, тайные, равные и всеобщие выборы, но демократически избранная власть малоэффективна, система сдержек и противовесов почти не работает, в большом дефиците гарантии базовых прав и свобод» [5].
Неспособность постсоветской элиты инициировать демократический процесс, соответствующий общественным ожиданиям, продуцирование её усилиями декоративной демократии, не пользующейся поддержкой и доверием масс, обусловлено природными качествами современной элиты вообще и постсоветского правящего класса в частности [6].
Утратившая советские идеологические ориентиры постсоветская элита нацелена в своём подавляющем
4 Алмонд Г. А., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. 1992. № 4. С. 129-130.
5 Лебедева Т. П. Либеральная демократия как ориентир для посттоталитарных преобразований // Полис. 2004. № 2. С. 80.
6 Kolhatkar S. Yow Wealthy Elites Are Hijacking Democracy All Over the World // AlterNet. 2014. May 30.
большинстве на использование политической власти в целях укрепления собственной материальной состоятельности. Недифференцированность бизнес-интересов со сферой политической деятельности элиты сузило до минимальных значений сферу публичной политики и политическое участие граждан в принятии решений и общественном управлении.
Другая характеристика элиты обусловлена общими цивилизацион-ными трендами, присущими в том числе и развитым странам, составляющим костяк западного сообщества. Финансовая сущность современного капитализма способствует отрыву бизнес-интересов высших предпринимательских сло-ёв от национальной почвы. Финансовый оборот капитала преодолевает национальные и государственные идентичности и составляет материальную основу глобализации.
В отличие от элиты царской России, демонстрировавшей образцы служения Отечеству, источником материального благосостояния которой являлась земля и материальные активы, располагавшиеся в пределах территории страны, постсоветская политическая «верхушка» не мотивирована на приумножение национального достояния, тем более на реализацию интересов масс. Трудно представить в современной реальности повторение ситуации, которая сложилась в связи с голодом 1892 г.
В центральных регионах России, когда подавляющая часть дворян (по сути, не имевшая после реформы 1861 г. никакого отношения к голодаю-
щим крестьянам) продолжала добровольно кормить бывшее зависимое население и оказывать ему материальную помощь.
Для стимулирования патриотизма и ориентации политического класса на национальные интересы сегодня руководство новых независимых государств вынуждено вводить специальные меры, ограничивающие его материальное присутствие за пределами страны.
Анализ социально-политических тенденций не внушает надежд на изменение места и роли постсоветской элиты в демократическом процессе. Производство значительной доли вновь создаваемой стоимости в сфере финансового оборота сужает канал общественного давления на элиту с целью её социализации, создавая эффект «декомпрессии» её функционального пространства, продуцирующего замкнутость на собственные интересы.
Пятое допущение, по Т. Карозер-су, состоит в представлении о том, что «демократические переходы» «происходят в когерентных дееспособных государствах», перестройка институтов которых и является содержанием транзита.
Проблема зависимости государственной состоятельности и демократического транзита, обозначенная Т. Карозерсом в контексте «допущений транзитологии», стала предметом рассмотрения в статье А. Ю. Мельвиля, Д. К. Стукала и М. Г. Миронюка [7]. Авторы анализировали материал посткоммунистических стран с точки зрения ус-
7 Мельвиль А. Ю., Стукал Д. К., Миронюк М. Г. Государственная состоятельность, демократия и демократизация (на примере посткоммунистических стран) // Политическая наука. 2012. № 4.
тановления консенсуса или верификации одной из противоположных позиций. Первая позиция, выраженная в работах Х. Линца и А. Стефана, заключается в утверждении, что «демократия есть форма правления в современном государстве, т. е. без государства современная демократия невозможна» [8].
Таким образом, авторы, разделяющие убеждение Х. Линца и А. Стефана, полагают, что государственная состоятельность «является необходимой предпосылкой демократизации» [7, с. 84].
Другие политологи утверждают прямо противоположное указанной точке зрения. По их мнению, демократический порядок может сопровождать государственное строительство, обеспечивая архитектуру вновь создаваемых политических институтов в облике, присущем свободному обществу [9].
Рассматривая гипотезу о том, что «уровни государственной состоятельности и демократического развития взаимосвязаны, при этом двигающиеся по пути демократической консолидации посткоммунистические режимы достигают более высокой государственной состоятельности, чем посткоммунистические автократии» [7, с. 93], авторы, на основе сопоставления статистических данных, характеризующих уровни государственности и демократии, пришли к выводу: «наиболее
высокие уровни государственной состоятельности - у состоявшихся и консолидированных посткоммунистических демократий, тогда как эти уровни у посткоммунистических автократий намного ниже. Однако наиболее низкие уровни государственности - у переходных и гибридных режимов (по терминологии Т. Карозерса, находящихся в „серой зоне"». - Авт.) [7, с. 99].
Несмотря на внешнюю фундиро-ванность, выводы коллектива политологов вряд ли могут быть признаны фундаментальными в соответствии с заявленной программой, в рамках которой осуществлялось исследование. Согласно индексам Freedom House, использованным в статье, на 2008 г. постсоветскими странами с институализированным демократическим порядком названы Латвия, Литва, Эстония и Украина, с гибридным режимом - Армения, Грузия, Киргизия, Молдавия [10]. Вывод авторов, касающийся демократических государств, выглядит малоубедительным в связи с тем, что уровень государственной собственности прибалтийских республик в значительной мере обеспечивается делегированием части суверенитета национальным структурам Европейского союза и взаимными преференциями, определяющими социально-политическую стабильность бывших союзных республик, а уровень демократии наряду с культурной тради-
8 Linz J., StepanA. Problems of Democratic Transition and Consolidation: Southern Europe, South America and Post-Communist Europe. Baltimore; L.: The Johns Hopkins University Press, 1996. P. 17.
9 Rose R, Shin D. Democratization backwards: The problem of third-wave democracies // British journal of political science. Essex. 2001. Vol. 31. № 2. P. 331-354.
10 http://www.freedomhouse.org/report/freedom-world
цией обусловлен их инкорпорацией в европейское политико-правовое пространство.
По мнению А. Миллера, «экспорт демократии на европейскую периферию способствует созданию стабильных демократических режимов лишь в тех случаях, когда сами страны „импортировались" в наднациональные структуры Запада, играющие роль внешних стабилизаторов. Вне этого механизма устойчивое развитие демократии западного образца в посткоммунистических обществах выглядит крайне маловероятным» [11].
Несостоятельность права Украины находиться в группе стран - лидеров постсоветской государственной состоятельности и институализации демократического процесса показал современный ход событий в этой стране, приведший к сецессии.
Таким образом, выводы авторов могут быть признаны релевантными, не требующими дополнительной верификации лишь относительно двух реалий постсоветского политического процесса, суть которых заключается в следующем:
- движение по пути реализации демократических процедур, заимствованных из западного культурного опыта, приводит к деприва-ции государственности (гибридные режимы);
- восстановление социального порядка и суверенитета обусловлено регенерацией вертикали центральной власти (в артикуляции авторов авторитарных режимов).
Отмеченные допущения не позволяют увидеть процесс демократизации во всей его многосложности. Из 100 стран, упомянутых в качестве субъектов «третьей волны», ощутимых успехов в демократизации удалось достичь не более 20, некоторые регенерировали авторитарные режимы, а «большинство же „переходных стран" не являются ни диктаторскими, ни безусловно продвигающимися к демократии. Они вступили в политическую серую зону (в другой транскрипции „сумеречную зону". - Авт.). Эти страны обладают некоторыми признаками демократизации политической жизни, включая по меньшей мере наличие ограничительного политического пространства для существования оппозиционных партий и независимого гражданского общества, а также регулярные выборы и демократические конституции. Но при этом для них характерны слабое представительство интересов граждан, низкий уровень политического участия, не выходящего за пределы голосования, частые нарушения законов должностными лицами государства, сомнительная легитимность выборов, почти полное отсутствие доверия общества государственным институтам и устойчиво низкая институциональная эффективность государства» [2, с. 48-49].
В обозначенной Д. А. Карозерсом «серой зоне» находятся страны с разными доминирующими тенденциями политического развития: бесплодным плюрализмом и режимом
11 Миллер А. От демократии XIX века - к демократии XXI: каков следующий шаг? // Демократия и модернизация: к дискуссии о вызовах XXI века / под ред. В. Л. Иноземцева. М.: Европа, 2010. С. 96-97.
доминирующей власти. К группе последней из упомянутых тенденций, по его мнению, относится большая часть постсоветских стран, среди которых Россия, «допускающая несколько больше свободы», «находится на периферии этого синдрома» [2, с. 54].
Транзитологические «клише» в странах «серой зоны» подверглись деконструкции не столько в силу имитационного характера заимствованных из либеральной традиции демократических процедур, сколько вследствие невозможности замещения их инкорпорированием «широкой пропасти между политическими элитами и гражданами», коренящейся «в структурных условиях, таких как концентрация богатства или определённые социокультурные традиции» [2, с. 57].
Основную причину несостоятельности демократического транзита в России и на постсоветском пространстве В. А. Ковалёв видит в «экономической демодернизации огромных регионов, деградации хозяйства целых государств и расширяющейся пропасти неравенства между людьми и территориями».
«Россия, - пишет он, - это не только почти четырнадцатикратный разрыв между богатыми и бедными, но и пространство разоряемой политикой Центра периферии, углубляющаяся пропасть между Москвой и провинцией, которая практически колонизируется столицей» [12].
Неравенство в постсоветских странах, ставшее прежде всего следствием грабительской приватизации государственной собственности, само по себе явление не уникальное. Однако в социальной реальности постсоветских республик, и прежде всего его характерной черты - правового нигилизма, агрегирование богатства в руках немногих означает доминирование «сильных мира сего» при принятии политических решений.
Безусловно, главными носителями социальной силы в западных странах также являются олигархи, но на экзистенциальном уровне их властный потенциал «камуфлирует» правовая традиция.
В Китае неравенство, уровень которого превышает российский, препятствует консолидации общества, вынуждая власть искать идеологические «суррогаты», направленные на социальное нивелирование, а несовершенство правового поля компенсируется авторитаризмом.
Имущественное и социальное неравенство является антиномией демократии и имеет долгосрочный тренд на депривацию в рамках постиндустриального мейнстрима. Прямая связь социально-экономического равенства и демократизации не осталась в стороне от взгляда транзитологов [13, 14].
Утверждая нерелевантность допущений транзитологии, Т. Каро-
12 Ковалёв В. А. Демократия и неравенство: Судьба российских регионов в процессе глобализации // Политическая наука. 2004. № 1. С. 28, 30.
13 O'Donatl G., Schmitter P. Transitions from Authoritarian Rule: Tentative Conclusionsabout Uncertain Democracies. Baltimore; L.: Johns Hopkins University Press, 1986.
14 Collier D., Levitsky S. Democracy with Adjectives: Conceptual Innovation in Comparative Research // World Politics. 1997. Vol. 49.
зерс сам остаётся в плену главного допущения, заключающегося в це-леполагании движения к демократии. Отказывая в состоятельности концепту демократического транзита, политолог полагает, что его изъян «не означает, что страны в серой зоне обречены на то, что им никогда не прийти к хорошо функционирующей либеральной демократии (выд. - Авт.)» [2, с. 60].
Ориентация цели движения к демократии форматом «хорошо функционирующей либеральной демократии» значительно сужает его вариативность и исключает, даже на уровне постановки, проблему поиска более совершенных моделей политического участия.
В утверждении универсальности демократического опыта Запада заложено когнитивное препятствие продвижения и актуализации транзито-логического концепта, обусловленное, во-первых, логикой обязательности структурных предпосылок западного опыта демократизации и, во-вторых, утверждением релевантности внутренних режимных характеристик транзита как альтернативы подходу, определяющему «национально-специфические различия» «внешними факторами», способными «полностью менять ситуационный расклад» и размывающими «саму „транзитологиче-скую модель", фактически лишая её объяснительной силы» [15, с. 101].
Типичным для иллюстрации первого из указанных объяснительных ограничений может служить положение, содержащееся в работе
А. Ю. Мельвиля, о том, что в «России, как и в большинстве других обществ „советского типа", не было каких-либо зачатков рыночной экономики, что лишь осложнило и продолжает осложнять ход трансформационных процессов», и отсутствует, «согласно традиционной политической теории, адекватная социальная база демократии» - средний класс [16]. Попытка оспорить обусловленность либеральной демократии западного образца рыночными отношениями контрпродуктивна. Именно рыночные условия общественного хозяйства инициировали конструкт представительства, рассчитанный прежде всего на политическое участие пассионарной части населения, субъектов рыночных отношений, отличающихся в силу индивидуальных качеств, потенциалом агрегирования материального и социального ресурсов.
Однако, как показывает мировой опыт, западная модель политического устройства далеко не безупречна, а главное - в условиях приобретающего устойчивость тренда доминирования элит не актуализирует перспективу поступательного развития демократического процесса.
Многие современные обществоведы склонны смещать акценты в рефлексии неудач либерально-демократического транзита в постсоветских социумах с констатации неразвитости рыночных институтов на поиск объяснительных парадигм их адекватности социальным основаниям.
15 Елизаров В. От авторитаризма к демократии: две модели // Pro et Contra. 1998. Т. 3. № 3.
16 Мельвиль А. Ю. Опыт теоретико-методологического синтеза структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам // URL: http://www.politnauka.org/library/dem/melvil.php
Теорию «российской зависимости от пути» [17], объясняющую невосприимчивость постсоветских стран к транзиту либерально-демократических институтов и западного культурного опыта вследствие особой «роли культуры и истории» этих государств, предложил Стефан Хед-лунд [18, с. 34].
«Прежде всего это касается роли, которую культурная и историческая специфика играет в определении того, как акторы реагируют на изменения в наборе возможностей» [18, с. 31].
Шведский профессор утверждает, «что неформальные нормы обеспечивают легитимность формальным правилам. Если формальное создание правил путём прямых действий отклоняется слишком далеко от траектории эволюции неформальных норм, негативные последствия не замедлят себя ждать» [18, с. 15].
Согласный с мнением индийского экономиста Амартия Сена, С. Хед-лунд считает справедливым его утверждение, что провал «трансформации в постсоветской России (а также в сочетании с десятилетиями провальных попыток стимулировать развитие в странах третьего мира) обнажил необходимость поиска нового курса для всей общественной науки. Теоретические и практические инструменты, использовав-
шиеся общественной наукой для решения проблем, связанных с этими процессами, просто не могли справиться с задачей, о чём свидетельствуют весьма плачевные результаты» [19].
Попытка некоторых исследователей уйти от признания историко-культурного своеобразия стран постсоветского пространства вообще и России в частности, объяснить неудачу инкорпорирования в их социальный организм западных институтов демократии исключительно ситуативными обстоятельствами оказывается малопродуктивной.
Так, Я. Ю. Шашкова, «признавая некоторое влияние политических традиций на трансформацию российского режима», предлагает «в первую очередь исходить из особенностей социальной ситуации в России конца XX в». [20, с. 313]. Главную причину неуспеха демократизации новых независимых государств она видит в сложности, обусловленной необходимостью параллельного решения двух задач: политического и экономического реформирования постсоветских режимов.
Однако декларация этого тезиса не помешала исследователю в дальнейших рассуждениях обратиться к социокультурному контексту транзита демократии как фактору, определяющему его содержание.
17 Hedlund S. Russian Path Dependence. L.: Routledge, 2005.
18 Хедлулд С. Невидимые руки, опыт России и общественная наука. М., 2015. С. 34.
19 Sen A. Capitalism beyond the Crisi // New York Review of Books. 2009. Vol. 56. № 5. P. 1 (Цит. по: URL: www.nybooks.com/articles/22490).
20 Шашкова Я. Ю. Особенности транзита 90-х годов XX в. как детерминанта современного российского политического режима // Известия Алтайского государственного университета. 2009. № 4.
«Из внимания демократов, - пишет Я. Ю. Шаш-кова, - выпал тот факт, что европейская история протекала и базировалась на иных основаниях, чем российская, на идущем от Рима городском самоуправлении и представлении о священности частной собственности. Демократические институты в их классическом понимании стали продуктом и историческим этапом в развитии западной цивилизации, а потому убеждённость в возможности их ускоренного развития в иной исторической среде стала иллюзией.
Демократы не учли, что в процессе функционирования политические структуры и институты как бы „обволакиваются" нормами и стандартами политической культуры общества, подгоняя их формальные нормы под ценностные приоритеты граждан. Тем самым неизбежно трансформируются и поведенческие практики последних. А это в ряде случаев способно едва ли не полностью перенаправить деятельность институтов, изменив их специфические функции, трансформировав их формальные задачи и прочие параметры деятельности. Причём такое положение касается всех, а не только государственных институтов. К примеру, номенклатурный стиль деятельности партийных и прочих чиновников привёл к перерождению демократических институтов, переориентируя их деятельность на узкокорпоративные интересы» [20, с. 314].
Таким образом, заявив, что деконструкция постсоветской демократизации связана со сложной «стартовой» ситуацией, Я. Ю. Шашкова фактически признала первостепенное значение так называемого «цивили-зационного контекста» в трансформационном процессе вообще и демократическом в частности.
Подход транзитологов, связанный с учётом историко-культурного
основания современных преобразований бывших советских республик, в последнее время становится всё более заметным.
Так, отсутствие достоверных эмпирических аргументов в пользу обусловленности транзита процедурными и институциональными факторами привело Л. Даймонда, солидаризирующего с Х. Линцем и А. Степаном [8, 21], к выводу о том, что его легитимация не сводится «к абстрактной преданности идее демократии», но включает «в себя разделяемую (большинством общества) нормативную и поведенческую приверженность специфическим правилам и порядкам конституционной системы данной страны». «И хотя современные исследователи, - замечает Л. Дай-монд, - почему-то всячески стараются избежать употребления термина „политическая культура", убеждён, что под влиянием перечисленных составляющих процесса консолидации происходит сдвиг как раз в политической культуре» [22].
Не менее значительное место
в транзитологической литературе занимают труды тех, кто разделяет точки зрения Д. А. Растоу о необязательности структурных предпосылок демократии.
Ограничение, вытекающее из тотальности либерально-демократического транзита, ведёт к полному исключению из его обязательной модели структурных факторов, при-
21 Linz J., StepanA. Towars Consolidated Democracies // Journal of Democracy. 1996. Vol. 7. April.
22 ДаймондЛ. Прошла ли «третья волна» демократизации? // Полис. 1999. № 1. С. 22.
Схема направляющих политических связей, по В. Елизарову
знанию универсальности оснований демократизации и абсолютизации «внутренних» режимных характеристик.
Предлагая компаративный анализ моделей перехода от авторитарного режима к демократии, В. Елизаров, например, пользуется схемой вертикальных и горизонтальных направлений политической консолидации [15, с. 98-110]. Принятая им условная схема отражает вертикаль политической консолидации обществ с авторитарными режимами в виде выстроенной в многоуровневую иерархию пирамиды, которая опирается на ограниченное основание горизонтальных направлений политической консолидации, характеризующейся, во-первых, отсутствием институционализации обратной связи; во-вторых, низким
потенциалом коммуникативности, не позволяющим успешно продвигать демократические процедуры (рис.).
Для наполнения «метафоры концептуальным смыслом» автор использовал характеристику К. Джо-витта предшествующего советского «ленинского опыта» политического развития, который «усилил почти отрицательный образ политической сферы, добавив к нему обособленность приватной» [23].
«Распад советского блока, - пишет В. Елизаров, - принципиально изменил ситуацию. Резко ослабли все вертикальные связи, чем и была вызвана реальная необходимость консолидации по горизонтали. Сработал механизм напряжения между публичной и приватной сферами, предоставляющий набор идентичностей, которые можно использовать в новой ситуации. Прежде всего по-
23 Jowitt K. New World Disorder: The Leninist Extinction. Berkeley; Los Angeles; Oxford: University of California Press, 1992. P. 257-258.
шли в ход налаженные клиентские связи. В тех же случаях, когда „вертикальная" инфраструктура не была разрушена (бывший Советский Союз), сохранился кадровый состав прежнего аппарата. Кроме того, начали „работать" идентичности, которые либо вовсе не были представлены в официальной риторике авторитарного режима, либо используются теперь с „обратным знаком" (например, интернационализм - национализм). Консолидация новых политических акторов идёт в границах этих идентичностей» [15, с. 104].
Не отрицая некоторых удачных новелл в объяснительной схеме В. Елизарова, в первую очередь связанных с указанием на роль «новых» консолидирующих идентичностей (сепаратизма, национализма и т. д.) и обусловленностей регенерации авторитаризма постсоветских режимов, в том числе необходимостью противостоять таковым, всё же следует обратить внимание на два отступления от политической реальности, сужающих когнитивный потенциал концепции.
Случайно изображённые когерентные вертикальные и горизонтальные связи показаны в некоей каузальности, причинно-следственной зависимости. Однако в действительности горизонтальные связи, определяемые вертикальными векторами политической консолидации, отражают лишь часть, и как правило, не самую большую, общей совокупности распространяющихся в социальной плоскости политических взаимодействий.
Кроме того, в эпоху активного освоения политического пространства электронными средствами нефор-
мальных коммуникаций объяснение неуспеха демократического транзита слабостью горизонтальных связей теряет актуальность [24].
Несостоятельность концепта тран-
зитологии в контексте либерально-демократического целеполагания обусловлена не только структурными и аксиологическими особенностями предпосылок демократического процесса на большей части постсоветского пространства, но прежде всего неясной демократической перспективой самих стран Запада.
«Образец, который они (постсоветские страны. - Авт.) имитировали, - пишет В. А. Ачкасов, -базировался на традиционных представлениях о демократии как системе власти большинства населения, осуществляемой через институты представительства - партии, выборы, парламенты. Однако всё дело в том, что именно эти институты, действительно сыгравшие решающую роль в становлении представительных демократий Запада в XX в., сегодня сами претерпевают серьёзную трансформацию» [1, с. 31].
Суть происходящего в странах институциональной демократии передаёт цитата из статьи М. Леонарда, приведённая В. А. Ачкасовым: «Внешне в странах Запада всё идёт по-прежнему: „...политики... организуют кампании, издают манифесты, договариваются - так, как это делалось веками. Важное различие состоит в том, что их никто не слушает. Явка избирателей снижается, численный состав политических партий сокращается, а доверие людей к политикам и политическим
24 Бурматов В. В. Политическая коммуникация в России: запрос на новый институциональный порядок // Государственное управление. Электронный вестник. 2012. Вып. № 33. Август.
институтам упало до угрожающе низкого уровня"» [25].
Попытка воспроизвести или имитировать демократическую модель Запада с неопределённой перспективой, обрекает её архитекторов, во-первых, на постоянное отставание от изменяющегося объекта подражания, во-вторых, не исключает тупикового направления демократического процесса.
Большинство представителей западной политологии, имея в виду западную модель либеральной демократии, оценивают содержание политической трансформации на постсоветском пространстве как неудачу и откат демократии, продуцировавших «полудемократические режимы» или «режимы, находящиеся в сумеречной зоне» [26]. Попытка не ангажированного западными идеологами взгляда на происходящие в странах «третьей волны» процессы принадлежит Гильермо О'Доннеллу -аргентинскому политологу и автору известной монографии, посвящён-ной модернизации политических режимов. Политолог усомнился в том, «что всякий переход к ней (демократизации. - Авт.) завершается одинаковым результатом». Суть концепции, предложенной Г. О'Доннеллом, сводится к пяти аргументам:
«1. Существующие теории и типологии демократии рассматривают представительную демократию в её реальном виде со всеми вариантами и подтипами в высокоразвитых капиталистических странах.
2. Ряд новых демократий (в Аргентине, Бразилии, Перу, Эквадоре, Боливии, на Филиппинах, в Корее и многих коммунистических странах) действительно являются таковыми в том плане, что они соответствуют терминологическим критериям полиархии, предложенным Робертом Далем (Robert Dahl).
3. Однако эти демократии не относятся к представительным и не имеют тенденции стать таковыми; исходя из их характеристик, я называю их делегативными демократиями (ДД).
4. ДД не являются закреплёнными (т. е. институциональными) демократиями, однако они могут быть устойчивыми. В ряде случаев отсутствуют признаки как скрытой угрозы возврата к авторитарному режиму, так и развития в сторону представительной демократии.
5. Существует важный эффект взаимодействия: глубокий социально-экономический кризис, наследуемый большинством этих стран от предыдущих авторитарных режимов, укрепляет определённые представления о правильном использовании политической власти и практике её использования таким образом, что эти страны продвигаются в направлении делегативной, а не представительной демократии» [27].
Однако в целом конструктивный подход, предложенный аргентинским исследователем, в значительной степени утрачивает свой инновационный потенциал вследствие
25 Леонард М. XXI век - век Европы. М.: АСТ, 2006. С. 136-137.
26 Карозерс Т. Трезвый взгляд на демократию // Pro et Contra. 2005. Июль-август. С. 75.
27 О'Доннелл Г. Делегативная демократия // Антология. Пределы власти. 1994. № 2/3 // URL: http://old.russ.ru/antolog/predely/2-3/dem01.htm
сохранения традиционного целепо-лагания демократического транзита на достижение представительной демократии по образцу стран Запада. Этап делегативной демократии, который, по мнению О'Доннелла, проходят страны «третьей волны», лишь «открывает путь для второго перехода, который часто бывает более длительным и сложным по сравнению с первым переходом от авторитарного правления» [27].
Оставаясь приверженцем взгляда на демократию, разделяемого большинством представителей западного научного сообщества, О'Доннелл всё же обозначил в своей работе ряд важных и практически значимых для постсоветской политической модернизации положений. В частности, он указал, что путь демократических преобразований должен предполагать «создание ряда институтов, становящихся островами принятия решений среди течений политической власти», и консенсус правительства и «различных агентов» по поводу признания «общей и равной заинтересованности» в создании демократических институтов. Два указанных исследователем направления модернизации являются гарантией от «регенерации авторитаризма».
К институтам и факторам, способным предотвратить откат демократии, О'Доннелл относит «официальные организации, которые принадлежат к конституционной структуре полиархии» (конгресс, судебно-правовую систему, политические партии, справедливые выборы), институционализированные или неинституционализированные каналы представительства «коллективных интересов и субъектов».
В доннелловской модели делегатив-ной демократии «президент рассматривается как воплощение нации, главный хранитель и знаток её интересов». Предполагается, что он отечески заботится о всей нации, а «политической базой президента должно быть движение, которое преодолевает функциональность и мирит политические партии» [27]. В случае когда полномочия президента делегированы легитимной процедурой и их объём установлен при полном одобрении населения, такому режиму «не чужда демократическая традиция (выд. - Авт.)».
Делегативная демократия «более демократична, но менее либеральна по сравнению с представительной демократией». «Это заключается в том, что путём справедливых выборов она формирует большинство, которое позволяет кому-либо на несколько лет стать единственным воплощением и толкователем высших интересов нации» [27].
Сравнение делегативной и представительной демократии позволило О'Доннеллу сформулировать риски, связанные с функционированием первой. В отличие от представительной демократии, имеющей горизонтальный уровень контроля и подотчётности, сопряжённой с «медленными темпами» принятия решений, делегативная даёт возможность быстрого принятия решений, но «ценой большей вероятности ошибок, рискованных методов проведения их в жизнь и концентрации ответственности за результат на президенте» [27].
Безусловно, намеченное О'Дон-неллом направление концептуализации демократического транзита стран «третьей волны» требует кон-
кретной проработки, учитывающей весь спектр факторов и предпосылок постсоветской политической модернизации. Однако его подход, учитывающий контекст политической реальности, в которой персонифицированная власть главы государства занимает центральное ме-
сто, является гарантом дальнейшего продвижения по пути демократических реформ и альтернативой деструктивным попыткам реализации групповых интересов элиты, может являться методологическим ориентиром в выстраивании концепции постсоветской транзитологии.
Подводя итог сказанному, следует заметить, что «третья волна» глобальной демократизации, понимаемая как процесс распространения политического порядка, продуцированного западным цивилизационным развитием, не преодолела порог, воздвигнутый культурно-историческим опытом постсоветских стран, объединяемых общим прошлым и пока сохраняющейся реальностью единого социокультурного пространства. Откат волны демократизации, в зависимости от детерминированности внешним влиянием, в основном западным, проявился с различной степенью глубины, но достаточно отчётливо на большей части постсоветского пространства.
Отсутствуют достоверные эмпирические данные о деконструкции западного транзитологического вектора в связи с несовершенством регенерации рыночной экономики, неадекватностью институционального дизайна, отсутствием «пакта элит» и другими структурными и процедурными факторами.
Нерелевантность западных институтов демократии постсоветской политической реальности не является поводом для сомнений в её демократической перспективе, а говорит о разности социального основания трансформационных процессов, обусловливающей выбор «демократической архитектуры».
Либеральная демократия, представляемая как универсальная модель мироустройства, сама находится в состоянии транзита, вызванного объективными цивилизационными сдвигами в направлении Постмодерна, от успеха которого зависит судьба западного мира.
В связи с этим стратегия постсоветского демократического транзита не может ориентироваться на её воспроизводство. При этом определение собственной демократической перспективы «незападными» странами связана прежде всего с определением национального историко-культурного кода, позволяющего установить оптимальный путь к демократии.
Библиография • References
Алмонд Г. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. 1992. № 4. С. 122-134.
[Almond G. Grazhdanskaya kul'tura i stabil'nost' demokratii // Polis. 1992. № 4. S. 122-134]
Ачкасов В. А. Транзитология - научная теория или идеологический конструкт? //
Полис. 2015. № 1. С. 30-37. [Achkasov V. A. Tranzitologiya - nauchnaya teoriya ili ideologicheskij konstrukt? // Polis. 2015. № 1. S. 30-37]
Бурматов В. В. Политическая коммуникация в России: запрос на новый институциональный порядок // Государственное управление. Электронный вестник. 2012. Вып. № 33.
[Burmatov V. V. Politicheskaya kommunikatsiya v Rossii: zapros na novyj institutsional'nyj poryadok // Gosudarstvennoe upravlenie. EHlektronnyj vestnik. 2012. Vyp. № 33]
Даймонд Л. Прошла ли «третья волна» демократизации? // Полис. 1999. № 1. С. 10-25.
[Dajmond L. Proshla li «tret'ya volna» demokratizatsii? // Polis. 1999. № 1. S. 10-25]
Елизаров В. От авторитаризма к демократии: две модели демократизации // Pro et Contra. 1998. Том 3. № 3. С. 98-110.
[Elizarov V. Ot avtoritarizma k demokratii: dve modeli demokratizatsii // Pro et Contra. 1998. Tom 3. № 3. S. 98-110]
Карозерс Т. Конец парадигмы транзита // Политическая наука. 2003. № 2. С. 42-64.
[Karozers T. Konets paradigmy tranzita // Politicheskaya nauka. 2003. № 2. S. 42-64]
Карозерс Т. Трезвый взгляд на демократию // Pro et Contra. 2005. № 1. С. 73-81.
[Karozers T. Trezvyj vzglyad na demokratiyu // Pro et Contra. 2005. № 1. S. 73-81]
Ковалёв В. А. Демократия и неравенство: Судьба российских регионов в процессе глобализации // Политическая наука. 2004. № 1. С. 33-45.
[Kovalyov V. А. Demokratiya i neravenstvo: Sud'ba rossijskikh regionov v protsesse globalizatsii // Politicheskaya nauka. 2004. № 1. S. 33-45]
Лебедева Т. П. Либеральная демократия как ориентир для посттоталитарных преобразований // Полис. 2004. № 2. С. 76-84.
[Lebedeva T. P. Liberal'naya demokratiya kak orientir dlya posttotalitarnykh preobrazovanij // Polis. 2004. № 2. S. 76-84]
Леонард М. XXI век - век Европы. М.: АСТ, 2006. - 250 с.
[Leonard M. XXI vek - vek Evropy. M.: AST, 2006. - 250 s.]
Мельвиль А. Ю. Опыт теоретико-методологического синтеза структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам // URL: http://www. politnauka.org/library/dem/melvil.php
[Mel'vil' A. JU. Opyt teoretiko-metodologicheskogo sinteza strukturnogo i procedurnogo podhodov k demokraticheskim tranzitam // URL: http://www.politnauka.org/ library/dem/melvil.php]
Мельвиль А. Ю., Стукал Д. К., Миронюк М. Г. Государственная состоятельность, демократия и демократизация (на примере посткоммунистических стран) // Политическая наука. 2012. № 4. С. 83-104.
[Mel'vil' А. YU., Stukal D. K., Mironyuk M. G. Gosudarstvennaya sostoyatel'nost', demokratiya i demokratizatsiya (na primere postkommunisticheskikh stran) // Politicheskaya nauka. 2012. № 4. S. 83-104]
Миллер А. От демократии XIX века - к демократии XXI: каков следующий шаг? // Демократия и модернизация: к дискуссии о вызовах XXI века / под ред. В. Л. Иноземцева. М.: Европа, 2010. - 318 с.
[Miller А. Ot demokratii XIX veka - k demokratii XXI-go: kakov sleduyushhij shag? // Demokratiya i modernizatsiya: k diskussii o vyzovakh XXI veka / pod red. V. L. Inozemtseva. M.: Evropa, 2010. - 318 s.]
О'Доннелл Г. Делегативная демократия // Антология. Пределы власти. 1994. № 2/3 // URL: http://old.russ.ru/antolog/predely/2-3/dem01.htm
[O'Donnell G. Delegativnaja demokratija // Antologija. Predely vlasti. 1994. № 2/3 // URL: http://old.russ.ru/antolog/predely/2-3/dem01.htm]
Растоу Д. А. Переходы к демократии: попытка динамической модели // Полис. 1996. № 5. С. 5-15.
[Rastou D. A. Perehody k demokratii: popytka dinamicheskoj modeli // Polis. 1996. № 5. S. 5-15]
Хедлунд С. Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала. М., 2015. - 424 с.
[Hedlund S. Nevidimye ruki, opyt Rossii i obshhestvennaja nauka. Sposoby ob#jas-nenija sistemnogo provala. M., 2015. - 424 s.]
Шашкова Я. Ю. Особенности транзита 90-х годов XX в. как детерминанта современного российского политического режима // Известия Алтайского государственного университета. 2009. № 4.
[Shashkova JA. JU. Osobennosti tranzita 90-h godov XX v. kak determinanta sovremennogo rossijskogo politicheskogo rezhima // Izvestija Altajskogo gosudar-stvennogo universiteta. 2009. № 4]
Collier D, Levitsky S. Democracy with Adjectives: Conceptual Innovation in Comparative Research // World Politics. 1997. Vol. 49.
Kolhatkar S. Yow Wealthy Elites Are Hijacking Democracy All Over the World // AlterNet. 2014. May 30.
Jowitt K. New World Disorder. The Leninist Extinction. Berkeley; Los Angeles; Oxford: University of California Press, 1992.
Linz J. J., StepanA. Problems of Democratic Transition and Consolidation. Southern Europe, South America and Post-Communist Europe. Baltimore; L.: The Johns Hopkins University Press, 1996.
Linz J., Stepan A. Towars Consolidated Democracies // Journal of Democracy. 1996. Vol. 7. April.
O'Donnel G., Schmitter Ph.. Transitions from Authoritarian Rule: Tentative Conclu-sionsabout Uncertain Democracies. Baltimore; L.: Johns Hopkins University Press, 1986.
Hedlund S. Russian Path Dependence. L.: Routledge, 2005.
Sen A. Capitalism beyond the Crisi // New York Review of Books. 2009. Vol. 56. № 5.
Rose R, Shin D. Democratization backwards: The problem of third-wave democracies // British journal of political science. Essex. 2001. Vol. 31. № 2.
http://www.freedomhouse.org/report/freedom-world
