CC BY
52
УДК 159.923:130.3 ББК 71.1
А.А. Никонова
трансляция культурных смыслов как оправдание идеи бессмертия*
Анализируется трансформация отношения в современном обществе к культурному наследию как следствие изменения отношения человека к смерти и бессмертию. Рассматривается генезис культа почитания предков, что позволяет раскрыть механизм возникновения символического понимания смерти и бессмертия в культуре. Сравнение идей Н.Ф. Федорова о воскрешении предков и некоторых выводов, связанных с изучением археологических памятников на севере Европы, позволяют выявить механизм воспроизводства культурных паттернов в древности.
Ключевые слова:
антропогенез, бессмертие, кладбище, культ предков, музей, смерть, сознание, традиция.
Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный Волны, плеснувшей в берег дальный, Как звук ночной в лесу глухом.
А.С. Пушкин
Человек в своем становлении и познании окружающего мира прошел долгий путь. Самым сложным в изучении генезиса человека и его культуры является возникновение сознания человека, выделившего его из мира животных. Первые свидетельства человеческого сознания отразились в артефактах неутилитарной практики, к которым исследователи относят остатки древнейших погребальных комплексов. Обряд почитания умерших фиксирует драматический процесс осознания смертности человека, утраты и исчезновения отца, брата, соплеменника. Природа не знает и не переживает смерть. Для человека смерть - это культурное явление, маркирующее начальные этапы культурогенеза. Всякое сознание (и первобытная мифология) «имеет важнейшим своим источником страх смерти и стремление победить его в надежде на бессмертие, вечное существование» [2, с. 114]. Непознаваемость потери, несоизмеримость жизни и смерти требовали действенного восполнения. По мысли замечательного русского философа Н.Ф. Федорова: «сознавая и называя себя ограниченным, конечным, временным, кратковременным, слабым, зависимым случайным, человек думал о смертности, определяя смертность» [7, с. 508]. Смерть для древнего человека была разрушением привычного уклада, маркером конеч-2 ности, временности, потерей связи всего £ близкого, родового, которое должно было ш быть оправдано в ином существовании,
в бессмертии. Н.Ф. Федоров определяет сущность культуры человека как действие, постоянно оправдывающее бессмертие [7, с. 554]. Мы можем продолжить мысль ученого и определить культуру как постоянную борьбу с утратой всех составляющих человеческой экзистенции, в этом суть ее иноприродности. Два равнодействующих вектора определяют развитие культуры: процесс исчезновения/утраты, разрушения и процесс восполнения/созидания, воплощения нового. Био-социо-культур-ная способность человека к творчеству, к проектированию начала формироваться в верхнем палеолите, приблизительно 40 тысяч лет назад. Эта способность закреплялась в дальнейшем развитии культуры и стала фундаментальным импульсом преодоления смерти в универсальной форме -в обряде почитания предков, ежедневном «соединении» с умершими отцами. Формы почитания предков имели у разных народов свои особенности, но в главном они были едины. Необходимо было материальное и нематериальное упоминание имени предков и трансляция их деяний.
По мысли Н.Ф. Федорова, это первое стремление к отрицанию смерти и освобождению от «биологической зависимости» можно связать с новой антропологической особенностью человека - прямохождени-ем. Он пишет: «вертикальное положение и есть первое выражение этого стремления взглянуть на мир как целое» и далее «непокоренность природе и обращение к тому, кто выше - Богу» [7, с. 510]. Мир как целое может быть познан только в действии, в стремлении выйти за границы своей природной данности и обрести новое измерение - духовное. Поэтому осознание смерти в антропогенезе тесно
^ * Исследование осуществлено при поддержке гранта РГНФ № 13-03-00151.
связано со стремлением вернуть потерянное, утраченное, вернуть умерших предков. Речь идет не о физической смерти, а о формировании символического понимания смерти/бессмертия. Многочисленные археологические находки подтверждают мысль Н.Ф. Федорова, однако для многих историков и археологов размышления русского философа остаются не понятыми и невостребованными. Нам представляется важным сопоставить работы философа с некоторыми идеями, связанными с археологическими исследованиями Оленеост-ровского могильника и, возможно, выйти к онтологическим основаниям сохранения культурного наследия, понятого как пример регуляции природы и культуры для оправдания идеи бессмертия.
О древних памятниках русского севера писали многие исследователи. Археолог А.Д. Столяр выделил социо-культурную доминанту Оленеостровского могильника и Онежских петроглифов - уникальный для мезолита по масштабности (не только для Севера, но и для Юга, включая и его палестинский эпицентр) Оленеостровс-кий могильник и не менее грандиозная для неолита петроглифическая галерея на восточном побережье «моря рун» (район Бесова Носа - устья р. Водлы) [6, с. 239]. Оленеосторовский могильник был раскопан 1936 году В. Равдоникасом. Всего исследовано было 177 погребений. Масштабность и неординарность памятника до сих пор поражает исследователей. Но для нас интересен факт открытия погребения №100 с вертикально расположенным скелетом погребенного, голова которого (как предполагают исследователи) находилась над уровнем дневной поверхности, на границе мира мертвых и живых. В каменной могиле мужчины среднего возраста было найдено около 500 предметов. Возможно, погребение на поверхности земли имело еще и вертикальную отметку в виде деревянного столба. Исследователь подчеркивает, что «в процессе общей антропо-морфизации сакральных атрибутов такая веха сама приобретала значение адресата, представлявшего уже мифологизированный образ общего ("районного"?) патриархального предка. Такое начало семанти-ко-творческой эволюции в русле все более "мужавшего" культа предков, вероятно, получило материализованное продолжение в широком пласте мезолито-неолитической монументальной деревянной скульптуры Севера (столбообразные идолы)» [6, с. 244]. Надгробное сооружение (столб, камень, кладка, холм и т.д.) было первоначально
деревянным, затем каменным и с развитием культуры и религиозного сознания приобретало антропоморфные черты (об этом свидетельствуют многочисленные каменные столбы и каменные «бабы» с условными чертами лица человека, каменные кладки могильных памятников).
Следует отметить, что до эпохи античности надгробные сооружения не имели именного обозначения. Вертикальное положение надгробных памятников сохранилось и в современной погребальной традиции, во многом повторяющей все атрибуты древних могильных столбов/стел (надписи, портреты, кресты, знаки). Объединение умерших и живущих было осознано древним человеком первоначально только в действенном выражении, в постоянном повторении специального обряда поклонения, в намогильном знаке, а затем в духовной практике и в памяти потомков. Н.Ф. Федоров об этом пишет так: «это перенесение или вознесение образов отцов на небо и возвысило мысль, или представление, выразившееся, как сказано, поднятием чела» [7, с. 516].
Осмысление трагического события в активном воплощении материальных знаков стало действенным толчком для последующего развития религиозного мировоззрения и оформления сакрального пространства в культуре. Это было по мысли философа первое «восстание сынов», которое потребовало создание образного и впоследствии мировоззренческого обоснования. Ритуал приводит к оживлению всего сущего: «оживление камня - это метафора приобщения всего сущего к мис-териальным событиям самого высокого духовного начала» [11, с. 95].
Для Оленеостровского могильника важно само географическое положение мира мертвых - удаленный остров. Путь к миру мертвых, мистический и реальный, был способом оправдания жизни, как начала движения к бессмертию. Поэтому символом бессмертия души для мезо-не-олитических племен севера стала птица (лебедь), изображение которой доминирует на скалах Онеги. В археологических памятниках последующих культур трансформация культа предков получила свое продолжение и развитие в мезо-неолити-ческой монументальной деревянной скульптуре Севера (столбообразные идолы), которые по предположению исследователей получили изобразительное продолжение в петроглифах Онеги.
Одновременно с материальными знаками формируется образ-жест, в котором
3 ю О
закрепляется впечатление о важнейших событиях жизни древнего человека. Жес-товая визуальность показывает, что нечто есть, является, присутствует - и тут же переходит в кинетику (жест-сообщение) и действие. У первобытных народов ритуал зачастую можно представить как синхронный перевод слов в их телесные изображения. Если символу удается сохраниться в силу своей вещественности, то он преобразовывается в знак, магический и культовый предмет, бытовую вещь [10, с. 45]. Таким образом, формируется новый мир культурной реальности, в которой образ еще не отпочковался от моторики и коммуникации, слит с ними. Жестовая визуальность органично входит в обряд почитания мертвых, удваивая семантику вертикальности и восхождения в вечный мир. Стремление сохранить связь с предками начинает приобретать новые действенные практики, не только погребальные.
Например, одной из форм культа предков является традиция послушания старшим во всех видах деятельности, начиная с обучения ремеслам и промыслам и заканчивая духовными практиками. Еще одной формой культа предков становится устная традиция пересказа поговорок, песен и заклинаний, сказаний, передаваемая от старших к младшим только в определенный временной период. И здесь предметный мир становится транслятором духовных практик, закрепляя новые культурные смыслы, но и в новых обрядовых формах центральной темой остается идея соединения сынов с умершими отцами через зримые образы и действия.
Лично-именной социокод характерен для архаических культур, прежде всего родовых охотничьих сообществ. В имени каждого взрослого индивида содержится в свернутом виде программа его жизни и социальная функция. При этом весь набор имен должен быть распределен между членами рода, поскольку иначе невозможно существование и продуктивность целого. Кроме взрослых имен, существовали имена «еще не» (детские) и «уже не» (стариковские), выступающие в качестве своеобразного резерва культурной памяти рода [8, с. 120].
В русской культуре эта традиция почитания отцов и, следовательно, реальное их бессмертие сохранилось в имени и отчестве. Мы называем возмужавшего человека по имени и отчеству, закрепляя его социальный и возрастной статус. Иван Петрович Семенов, то есть Иван сын Петра из рода Семена. И когда взрослого каждый
день называют по имени и отчеству, это значит, что каждый день произносится имя его отца, которое становится для окружающих актуальным и «живым». Так в словах, мыслях и делах предок оставался всегда рядом, он не был забыт потомками. Это и есть преодоление смерти для каждого отдельного человека и бессмертие для будущих поколений.
Видимый мир для древнего человека становился посылом для соединения с невидимым, миром «после смерти», который моделировался по образу видимого. Но видимый мир был всегда вторичен для архаического человека по своим ценностным доминантам, его «судьбу» определял мир загробный. «Кладбища - мерило цивилизованности общества. Это уважение к предкам и сохранение памяти об умерших - той памяти, которая дает народу право на существование в будущем. Люди живут, помимо прочего, чтобы их помнили. Но человека помнят, пока живет его имя. Бывали страшные периоды в истории, когда во всех надписях уничтожали чьи-то имена. Вот тогда ты уже кончен навсегда. А музеи в этом смысле дают нам право на бессмертие» [4].
Культ предков стал основой формирования традиции. Традиция может пониматься как культурный феномен, связанный с закреплением в каждый период истории социума устойчивых духовных и утилитарных практик, которые наделяются обществом определенными ценностными характеристиками. Преодоление смерти становится возможным для человека традиционной культуры именно потому, что приоритет отдается «общему делу», роду, коллективу. Если индивид осознает себя как один из рода, сын отца своего, то его «эго» растворено в коллективном сознании. Следовательно, понимание значения прошлого и с ним культурного наследия формируется в древнем обществе с осознанием единства мира как бесконечного и бессмертного духовного универсума.
Семантические коннотации конечности/смертности закреплены в культуре всегда как негативные (бесплодие, сиротство). Одновременно все, что связано с продолжением рода, его бессмертием носило позитивное значение. Если мы обратимся к понятиям «предание» и «приданное», то увидим, что предание - это рассказ, поверье, переходящее от одного поколения к другому в устной передаче [9]. В реальных вещах, в их названиях, в орнаменталис-тике, в формах и в значениях отображены многообразные смыслы воспроизводства
невидимого мира предков, они то и передаются из поколения в поколение, в то время, как в современной нам культуре чаще всего эти смыслы уже утеряны и скрыты в бессознательном. Так, например, приданное - материальное богатство, данное за невестой в свадебном обряде для будущей замужней жизни, соединяющее два рода для будущего бессмертия следующих поколений, является сегодня рудиментом обряда или формальным знаком праздника. Другой термин - «наследие». В нем также сохранено глубинное понимание целостности мира и необходимости постоянного воспроизводства культурных практик. Корень «след», метка, зарубка, то, что оставлено кем-то до тебя и то, чем ты можешь пользоваться в последующем существовании. Но наследует человек то, что создано и передано живущими до него, для того, чтобы стать богаче, умнее, добрее, для того, чтобы сохранить единство наследуемого мира культуры.
Сегодня для современного человека бессмертие утратило первоначальную нравственную основу, о которой писал Н.Ф. Федоров. Он размышлял в «Философии общего дела» о нравственных предпосылках бессмертия через любовь к отцам и осознание сыновнего долга перед ними [7, с. 475]. Поэтому философ создал свой проект музея как «собора лиц» - всех когда-либо живших на земле людей. Современный музей претерпел значительные институциональные, социокультурные и аксиологические изменения. Однако мы еще можем в нем увидеть и исследовать сохранившиеся остатки прафеномена культуры. Об этом же пишет Игорь Сорокин: «первый обряд погребения, по сути, и есть начало музея. Поскольку именно хранение ушедшего есть, по большому счёту, главное музейное дело. И тогда храм, как место сотворения культа, есть одновременно и музей. То есть храм-музей есть понятие синкретическое, до времени нераздельное, и музей изначально живёт внутри храма как одна из его сущностей. Речь сейчас идёт, разумеется, об архаическом мышлении, о том периоде развития, когда человек жил единым Родом и воспринимал мир целостно (до логики) - именно с развитием логического мышления и необходимо связывать выделение из «тела храма» таких важных институций будущего как школа, музей, церковь» [5].
Разрушение тесной связи между поколениями, между отцами и сынами произошло не сразу, но негативные последствия этого процесса затронули все сферы
человеческой культуры. Отношение к прошлому, к культурному наследию стало если не утилитарным и прагматическим, то идеологическим. С развитием рационального знания вся сфера деятельности по сохранению наследия приобрела атрибуты научного знания: объект, предмет, теорию, язык и метод. Но, став некоей объективной реальностью, оно (наследие) отдалилось от субъекта и потеряло аксиологическую доминанту традиционной культуры. В современных практиках сохранения культурного наследия осталась лишь форма или видимая часть материализованного долга, в то время как символическое и сакральное значение утрачено. Мир же невидимый, связь с предками, престали быть значимы для понимания идеи бессмертия, как для индивида, так и для общества. Развитие научного знания и технологий переместили ценностные акценты. Сегодня западноевропейская культура затрачивает огромные усилия для продления индивидуальной жизни человека, его физического омоложения. Символическая или «прирученная смерть», характерная для ранних этапов развития общества, исчезла, и в настоящее время в коллективном и индивидуальном сознании господствует «смерть перевёрнутая». «Традиционная сцена смерти в постели, составлявшая некогда самый существенный элемент ритуала, продолжает играть свою роль... вплоть до XVII-XVIII вв.». Теперь «Смерть становится грязной и ме-дикализируется. Без красоты последних часов общения с умирающим смерть остаётся зрелищем ужасным и отталкивающим... Смерть начали запирать в научных лабораториях, в клиниках, где уже не было места эмоциям... Сейчас общество восстало против смерти. Точнее, оно стыдится смерти, больше стыдится, чем страшится. Оно ведёт себя так, как будто смерти не существует» [1, с. 490]. Таким образом, ценностные характеристики прошлого в сознании современного человека изменились, поскольку утрачено чувство природ-ненности и любви к предкам, жизнь лишена онтологического основания.
Проблема смерти и бессмертия стала личной, индивидуальной проблемой. Создание генетических банков, технологии клонирования и искусственного оплодотворения направлены на удовлетворение индивидуальных потребностей, улучшения качества жизни, понимаемого превратно как безграничная доступность технологий. Эти стратегии сохранения материального, видимого мира негативно
отражаются на мировоззрении современного человека, его духовном развитии. Так, в «Манифесте стратегического общественного движения "Россия 2045"» заявлено: «Мы считаем, что можно и нужно ликвидировать старение и даже смерть, преодолеть фундаментальные пределы физических и психических возможностей, заданные ограничениями биологического тела» [3]. Однако для каждого думающего человека ясно, что нельзя избежать смерти материального мира. Мир можно только преобразовать, но это будет уже иной мир. Новая парадигма развития культуры и общества искажает ментальные основания человеческого сознания, уповая на фу-турологические прогнозы моделирования нового типа человека и кибернетического бессмертия. В данном проекте преобразования земной цивилизации и создания новой социальной самоорганизации нет
места культурному наследию и его воспроизводству, поскольку все материальные и интеллектуальные усилия общества будут направлены на поддержание процесса перевоплощение личности и сохранение индивидуального и интегрального разума. С исчезновением смерти станет невозможным и бессмертие, порвется связь времен. И тогда, когда исчезнут имена великих предков, а память будет оцифрована, мало кто поймет тревогу А.С. Пушкина, предвосхитившего наше беспамятство...
Что в нем? Забытое давно В волненьях новых и мятежных, Твоей душе не даст оно Воспоминаний чистых, нежных. Но в день печали, в тишине, Произнеси его тоскуя; Скажи: есть память обо мне, Есть в мире сердце, где живу я...
Список литературы:
[1] Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. - М.: Прогресс-Академия, 1992. - С. 528.
[2] Каган М.С. Философия культуры. - СПб.: Петрополис, 1996. - 415 с.
[3] Манифест стратегического общественного движения «Россия 2045» / Офиц. сайт. -Интернет-ресурс. режим доступа: http://2045.ru/articles/30785.html (20.09.2013)
[4] Пиотровский М.Б. Интервью // «Аргументы и факты». - 2013, 30 октября. -Интернет-ресурс. режим доступа: http://www.aif.ru/culture/art/1011162 (30.10.2013)
[5] Сорокин И. Музей как поцелуй // Экология культуры. - 2009, № 1. -Интернет-ресурс. режим доступа: http://www.dvinaland.ru/culture/site/Publications/EoC/EoC2009-2/04.pdf (10.09.2013)
[6] Столяр А.Д. О мировоззренческих факторах мезо-неолитического этногенеза на Севере европейской России (по археологическим памятникам Карелии) // Археологические вести . - 2001, № 8. -С. 238-249.
[7] Федоров Н.Ф. Сочинения / Общ. ред. А.В. Гулыга. - М.: Мысль, 1982. - 578 с.
[8] Филатова А.А. К вопросу о соотношении когнитивных структур и социокода (на примере архаического типа культуры // Гуманитарные и социально-экономические науки. - 2008, № 5. - С. 118-122.
[9] Ушаков Д.Н. Толковый словарь русского языка. - Интернет-ресурс. режим доступа: http://ushakov-online.ru/slovar-ushakova/predanie/52738/ (25.10.2013)
[10] Шкуратов В. А. Искусство экономной смерти. Сотворение видеомира. - Ростов н/Д: «Наррадигма», 2006. - 285 с.
[11] Шукуров Ш. Образ храма. - М.: Прогресс-традиция, 2002. - 496 с.
