CC BY
63
УДК 821 ББК 83.01 К 89
Кузьмина Е.О.
ТРАНСФОРМАЦИЯ ВОСТОЧНЫХ ПРЕДАНИЙ В ЛИТЕРАТУРНОЙ СКАЗКЕ С. КРЖИЖАНОВСКОГО
Kuzmina E.O.
TRANSFORMATION OF EASTERN TRADITIONS IN LITERARY FAIRYTALE OF KRZHIZHANOVSKY S.
Ключевые слова: восточное предание, притчеобразная форма, философский подтекст, приёмы визуализации, Веданта, Упанишады, синкретизм мотивов, трансформация и обновление художественного образа.
Key words: eastern tradition, parable form, philosophical subtext, methods of visualization, Vendanta, Upanishad, syncretism of motives, transformation and renewal of the artistic image.
Аннотация
Статья посвящена решению проблемы интерпретации и истолкования литературных сказок С. Кржижановского, созданных на основе восточных преданий. На конкретных примерах раскрывается система ценностей в концептологии литературной сказки писателя, основанная на модификации религиозных, антирелигиозных и любовных мотивов восточных преданий, а также демонстрируются приёмы визуализации абстрактных философско-религиозных понятий, символика художественных образов и философский подтекст сказок.
Abstract
The article is devoted to the problem solving of interpretation of the literary fairytales of Krzhizhanovsky S., based on the Eastern traditions. The system of values in the conceptology of literary fairytale of the writer is based on a modification of religious, anti-religious and love motives of Eastern traditions. The methods of visualization of abstract philosophical and religious concepts, symbolic of artistic images and a philosophical subtext of fairytales are demonstrated in the article.
В своём творчестве любой писатель или поэт обращается сознательно или бессознательно к комбинированию старых схем и простейших сюжетов, таящихся в древней сказке или легенде. Те древние сюжеты и образы, которые «не вымирают», «удерживаются в памяти и обновляются», А.Н. Веселовский называет «поэтическими», имея в виду их суггестивновть - подсказывание: «вымирают или забываются, по очереди, те формулы, образы, сюжеты, которые в данное время ничего нам не подсказывают, не отвечают на наше требование образной идеализации» [2: 733-734]. Как отмечал в своём небольшом эссе о русской сказке Е. Трубецкой, «запоминается и передаётся из поколения в поколение только то, что так или иначе дорого человечеству» [9: 441-442]. В силу своей интернациональности сюжетов и корней сказка пробуждает общечеловеческую память, объединяя людей различных народов. Авторская сказка С. Кржижановского как бы подхватывает ту высокую народную нравственность, которая воплотилась в вечных художественных образах.
В двух восточных сказках-притчах «Две шелковинки» и «Украденный колокол», созданных на основе восточных преданий, акцент сделан на антирелигиозном и
религиозном аспектах феноменологического опознания бытия и небытия. Истории приобретают назидательную ценность ввиду их притчевой жанровой природы.
Для архитектоники этих сказок характерны следующие особенности: неторопливость зачина; стремительное разворачивание основного сюжета; некоторая философская раздумчивость концовки, подытоживающей тот жизненный урок, который несёт в себе сама легенда и легшая в её основу острая и неожиданная жизненная ситуация. Обе сказки представляют собой двойчатку, так как религиозная тема получает двусторонне осмысление. Ситуационно сказки сводятся к двум фабулам: о низких нравах духовенства и о примерах преданного служения вере и высокого религиозного чувства.
По определению французского антрополога Ж. Ле Гоффа, когда сказка входит в новые пространственно-временные рамки, где топографические координаты более определены, а временной поток более стремителен, когда она сильнее захвачена «животрепещущей» историей общества, она становится легендой [7: 107]. Если сказка представляет собой намеренное конструирование воображаемой реальности, то в отличие от неё легенда сохраняет статус правдивого повествования. Хотя автор и называет рассказанные истории сказками, со всей определённостью их жанр можно определить как предание с притчевым началом. Несомненна внешняя притчеобразная форма этих восточных сказок, за которой скрывается подтекст в виде морального назидания религиозной и антирелигиозной направленности.
Антиклерикальная направленность сказки-предания «Две шелковинки» продолжает традицию сюжетов о коварстве и стяжательстве монахов, запечатлённых в средневековых фаблио и фарсах, а также в новеллах Боккаччо и Мазуччо Гвардато в эпоху Возрождения.
Два именитейших лица священного города Самарканда - верховный мулла Сагреддин л-Эллиин и купец Бругра-Дырхан - с уважением относились друг к другу. Купец к концу великого поста, уразы, жертвовал на мечети Самарканда золотые монеты, его караваны верблюдов поставляли изголодавшимся правоверным мусульманам к последним дням долгодневного поста пищу всему городу: «и корзины с пахучим виноградом, и белый дождь риса». Власть «развязать» пост принадлежала старейшему мулле, который, сличая две шелковинки, жёлтую и серебристую, когда становилось невозможным различить их по цвету, определял наступление конца поста. Но в тот год, о котором идёт речь, праздника конца уразы жители города не могли дождаться: «в мешочке с монетами, почтительно присланном Бругра-Дырханом главному мулле, вместо золотых монет оказались серебряные» [6: 186]1. Прошли красные сумерки, синие, сизые, настала ночь, а благословления от муллы, разрешающего окончание поста, не последовало. Мясо перегорело, угли тухли, копотный запах и гарь наполняли воздух, и «толпы народа сидели вокруг жаровен, глотая слюну и не смея приступить к пиршеству, ибо голос азанчи всё ещё не возвещал о конце уразы» (187). Купец Бругра-Дырхан вошёл в тёмную келью верховного муллы, стал на колени и ударил лбом о каменную плиту, желая знать, за что хочет разорить его верховный мулла, его, «верного сына церкви, служившего ей посильно своими доходами». В ответ на вопрос обеспокоенного разорением купца, почему не оглашается конец поста, из темноты кельи прозвучал голос верховного муллы: «Эфенди Бругра-Дырхан, если ты, по своей темноте духовной, не мог отличить серебряной монеты от золотой, то как ты хочешь, чтобы я, осиянный мудростью пророка, мог не отличить серебряной шелковинки от золотой даже в глубокой тьме этой зимней ночи?» (187). Через минуту голос азанчи призывал правоверных «открыть губы, горла, пищевод и желудок благам и яствам Аллаха», а ещё через несколько минут «произошло чудо превращения серебряных монет, подаренных мулле купцом, в золотые».
За внешней правдивостью повествования с указанием конкретного места действия и имён персонажей совершенно очевидно присутствие второго плана, который выражается в явно ироническом подтексте концовки сказки. Пожертвовав как обычно во славу церкви
1 Дальнейшие цитаты в тексте статьи приводятся по этому изданию с указанием страницы в скобках.
деньги, купец Эфенди Бругра-Дырхан «по своей темноте духовной» «схитрил», положив вместо золотых монет серебряные, - за это и приходится ему нести убытки. Верховный мулла, «осиянный мудростью пророка», обнаружив вместо золота серебро, не торопится объявлять конец уразы. Хитрость и алчность, присущие именитейшему купцу города Самарканда, не менее свойственны и уважаемому священному мулле. Каждый ищет выгоды для себя, вне зависимости от своей деятельности: купец ли, думающий лишь о прибыли, или служитель церкви, заботящийся об очищении души и святости жизни.
Автор, продолжая традицию сюжетов о коварстве и стяжательстве монахов, о порочности служителей религии высшего ранга, их подверженности страстям -сребролюбию и мздоимству, надменности и корыстолюбию, в иносказательной притчеобразной форме выражает антиклерикальные настроения.
Во второй истории «Украденный колокол», которую автор также называет сказкой, речь идёт о честности, преданности и добродетельности истинных приверженцев веры. В этой сказке, под оболочкой мифа, предания, легенды скрыто глубокое духовное содержание, в ней слились воедино многочисленные понятия, связанные с идеями веданты: брахман, атман, сансара и дхарма. Веды представляют собой обширный фонд идей индийской философии, раскрывающей проблемы космологии и реального бытия. Заключительную часть Вед, объясняющую их тайный внутренний смысл, составляют Упанишады - трактаты религиозно-философского содержания. Корпус Упанишад составляют 108 текстов, древнейшие из них восходят к 6-3 вв. до н.э., а позднейшие к 1415 в. н.э. [10: 704]). Главное место в Упанишадах занимают параллели между явлениями микро- и макрокосма, среди которых важное значение придаётся стихиям - огню, воздуху, земле и т.д. [5: 45].
Учение веданты о вечном круговороте жизни и бесконечной цепи перерождений находит отражение в тексте сказки. Смерть является всего лишь необходимым элементом постоянного круговорота жизни, так как после смерти душа обретает новую телесную оболочку. Эти фундаментальные положения индуизма продемонстрированы на примере бессмертия души украденного колокола, переплавленного и размноженного на многие мелкие медные монеты.
Автор акцентирует внимание читателя как на визуальных (старый звонарь, колокол, верёвка, медный язык), так и невизуальных (слуховых, тактильных) образах, которые выполняют смыслообразующую функцию в контексте сказки и формируют представление о ведантийском понимании бессмертия души, вечном круговороте жизни и ревностном исполнении человеком своих обязанностей. Многочисленные символы, используемые писателем, получают ведантийские трактовки. Таковы, например, колокол; медный язык и верёвка, оставшиеся от колокола; джин - дух колокольного звона; мелкие индийские монеты пайсы и анна.
Медный колокол, который висел на каменной площадке главного храма в городе Шахджаханпури в Средней Индии, исчез. Старый, глухой звонарь Джаа-джи-джуа, сорок лет отдавший своему служению, взобравшись по скрипучим ступенькам на колокольню, обнаружил, что колокола не было: остались «медный язык, подкатившийся к краю колокольной площадки», и «пустая верёвка, свешивающаяся из-под крышки колокольни» (199). Привязав лишённый колокола язык к верёвке, старый звонарь стал раскачивать его, и ударявшийся лишь о пустой воздух и ветер украденный колокол стал звонить, как будто его никто не похищал.
Согласно ведантийской традиции, представления о вечности и неуничтожимости бытия, его вневременного истока, соотносятся с понятием Брахман. Используя приём визуализации абстрактных понятий, автор ставит в центр своего повествования исчезнувший колокол, который становится символическим обозначением Брахмана как абсолютной божественной основы всего сущего - высшим духовным единством1.
1 Всемогущество Брахмана (абсолютной первоосновы всего сущего) - это сакральная сила, освобождённый дух, примат универсального «я» над индивидуальным. В упанишадах важным становится выявление
Частью Брахмана является Атман, который понимается как некое животворящее и одухотворяющее начало вообще, духовное «я» [5: 39-40]. Всё конечное, согласно Упанишадам, имеет ценность лишь как отражение вечного. Познание атмана («я») есть путь к познанию брахмана - вечной и универсальной субстанции. Исчезла материальная субстанция - «тело» колокола, однако его душа, согласно ведантийской трактовке, бессмертна, вечна и неуничтожима. Иллюстрацией к этой установке вед становится следующий фрагмент сказки. Ночью в раковине правого уха звонаря вдруг заговорило воздухообразное существо, назвавшись джином, который жил под медной кровлей украденного колокола: «Сейчас я, дух звонов, лишён своего обиталища и решил поселиться в твоём ухе. Тут тесно, но ведь ты не прогонишь меня, Джаа? Вместо платы за помещение я буду платить тебе послушанием, в правое твоё ухо возвратятся звуки» (200). Джин исчезнувшего колокола, символизирующий дух колокольного звона, предложил старому звонарю отправиться на поиски вдогонку за ворами, похитившими колокол. Жители города могли не беспокоиться: каждый вечер и каждое утро дуновение ветра, которое будет посылаться джином, должно «раскачивать язык ушедшего колокола, - и воздух будет звенеть, как медь». Атман - индивидуальная душа, являющаяся частью Брахмана, его индивидуальным проявлением, воплощается в сказочном джине - духе колокольного звона. Поэтому старый звонарь, когда проходил по рынку Бенареса, где «кричали продавцы, ревели, прыгая с высокой ноты на низкую, ослы, звенели серебряные и медные монеты, анна и пайсы, ударяясь о деревянные края чашек продавцов», услышал «голос крохотного медного пайса, звон которого напомнил ему о звоне старого шахджаханпурского колокола» (201). Всё конечное, согласно Упанишадам, имеет ценность лишь как отражение вечного. Познание атмана («я») есть путь к познанию брахмана -вечной и универсальной субстанции. Джин и звонарь напали на след колокола - недалеко от Бенареса был главный монетный двор страны. Звонарь, платье которого давно превратилось в лохмотья, а лицо исхудало и стало под цвет жареному кофейному зерну, стоял у ворот монетного двора, держа протянутую руку, в ладонь которой рабочие, выходившие с монетного двора изредка бросали медные пайса и анна. И всякий раз джин, ворочаясь в раковине правого уха Джи, повторял: «Да, я слышу звон медного колокола, в котором я так долго жил; как туча распадается на капли, так и он, мой медный колокол, распался на медные пайсы и стучит о твою протянутую ладонь» (201).
Материальная оболочка колокола исчезла, однако его дух - атман - бессмертен. Движение колеса жизни, совершающего вечный круговорот, круговорот рождений и смертей материального мира, обозначается в веданте понятием Сансара. Душа колокола, обретя новое рождение, продолжает странствовать в сансаре, воплотившись в медные деньги - пайсы и анна. На вопрос джина - духа старого колокола, пойдёт ли старый звонарь с ним «собирать медные капли дождя», которыми падает в руки нищих его обиталище - старый медный колокол, старый звонарь с готовностью и не раздумывая ответил: «Да, господин».
В теистических направлениях индуизма - служение души Всевышнему обозначается Санатана-дхарма (букв. «вечная обязанность») [1: 282]. Чтобы обрести состояние спокойного блаженства, человек должен ревностно исполнять обязанности, возлагаемые на него религией, то есть дхармы [4: 488]. Поэтому старый звонарь, повинуясь дхарме, вместе с джином - духом прежнего колокола - в поисках глубинной основы всего сущего продолжает своё служение высшему духовному абсолюту, чтобы обрести блаженство и покой: «И стой поры - так говорит предание - джин и Джаа-джи-джуа блуждают по всем дорогам и тропам Индии, собирая распавшийся на мелкую медную монету священный колокол» (202).
Подобно текстам Упанишад, созданных на основе мифов, легенд и преданий, С. Кржижановский моделирует сказку-притчу, в которой, обращаясь к приёму визуализации
скрытой, глубинной основы Брахмана. Ориентиром в поисках этой основы служат необходимые её свойства - вечность, неуничтожимость, всеобъемлющий характер.
и аллегорическим образам колокола, джина, медных монет и старого звонаря, раскрывает смысл основополагающих философско-религиозных понятий Веданты - брахмана, атмана, сансары и дхармы.
В сюжете сказки круговорот времени и стихий, несущих жизнь во все части космоса, утверждается в звуковой символике, которая осмысливается как отражение субстанциональной основы бытия. Это и дух звонов; и дуновение ветра, раскачивающего язык ушедшего колокола; и воздух, звенящий, как медь; и голос пайса, напоминающий звон старого колокола1. И всё же можно найти некоторый организующий принцип, по которому символические художественные образы бытия и небытия представлены на разных уровнях: микрокосмос человека, визуализированный в образе старого звонаря Джаа-джи-джуа, готового исполнять своё предназначение в дхарме; божественный вечный макрокосмос (Брахман), аллегорически выраженный в образе украденного медного колокола; вечная душа (Атман), воплощённая в духе колокола - джине и растворившаяся в медных монетах.
Сказка С. Кржижановского, являясь яркой иллюстрацией сложных философско-религиозных понятий Веданты, с помощью приёма визуализации абстрактных представлений веданты о брахмане, атмане, дхарме и сансаре показывает в аллегорических образах колокола, джина и звонаря смысл бытия и небытия в вечном круговороте жизни: нетленность бытия (атман) и пример безропотного служения (дхармы) человека, обретающего состояние спокойного блаженства (сансары).
В другой восточной сказке-предании «Левое ухо» изложена персидская концепция любовной истории, в которой подразумевается, что двоим возлюбленным с самого начала было предопределено встретиться и соединиться.
Учитывая, что фольклорная сказка по своей природе интернациональна, отдельные её мотивы в значительной степени характерны как для восточных преданий, так и для русской волшебной сказки. Рассмотрим особенности трансформаций отдельных традиционных мотивов волшебной сказки, которые организуют сюжетную линию и систему образов в сказке С. Кржижановского «Левое ухо». Основополагающий мотив сказки - любовь с первого взгляда - переплетается с другими мотивами, которые получают вариативную индивидуально-авторскую разработку в контексте восточного предания: образ царевны-невесты, вмешательство отца невесты в судьбу героя, клеймение героя, действия невесты против отца, испытание жениха.
Мотив первый. Любовь с первого взгляда.
Подобно искусству повествования в любовных историях «1001 ночи» [3: 115], автор, с одной стороны, даёт описание последовательных этапов развития любовного романа, в значительной мере следуя установившейся традиции и знаковым мотивам восточной сказки: любовь всегда поражает с первого взгляда. С другой стороны, используя различные мотивы русской волшебной сказки и по-своему трансформируя их, создаёт свою версию любовной истории.
На достоверность происходящих событий и правдивость повествования указывают место действия - Тегеран и реальные люди: визирь, дочь визиря прекрасная Зюлейка, бедный сапожник Гассан, богатые женихи. Молодой весёлый, никогда не унывающий, распевающий весёлые песни сапожник Гассан, которого кормили «только сапожный молоток да деревянные гвозди», однажды увидел проходящую мимо его сапожной лавки единственную дочь самого богатого в городе Тегеране визиря Абу бен-Эффи прекрасную Зюлейку. Зюлейка услышала одну из песен нищего сапожника и уже не могла его позабыть. А сапожник Гассан, «увидев лицо девушки, когда порыв ветра приподнял край паранджи, с того времени перестал петь» (190). Основной мотив, который получает в дальнейшем повествовании свою
1 Подобно текстам упанишад, в которых создан необыкновенный мир образов, сравнений и аналогий, в сказке Кржижановского раскрываются параллели между явлениями микрокосма и макрокосма, где причудливо сплелись предание, легенда, притча, поэзия, философия и религия, пронизывающие друг друга.
разработку, обозначен в зачине сказки: неожиданная встреча рождает любовь с первого взгляда.
Мотив второй. Вмешательство отца в судьбу героя.
Как правило, в волшебной сказке образ невесты-царевны не может быть рассмотрен не только без героя, но и без её отца, который по стечению обстоятельств «вмешивается» в судьбу героя. Этот мотив своеобразно вплетается в сюжетную линию повествования. Однажды, проходя по базару, визирь почувствовал боль в ногах от слишком тесных туфель, сшитых придворным сапожником, и решил заказать для себя новые туфли бедному Гассану, подумав, что «может быть, простой базарный молоток лучше придворного, выстукивающего себе награды и золото». Гассан низко кланялся, принимая заказ, сложив руки на груди, он знал, «что его заказчиком является отец прекрасной Зюлейки, тайну красоты которой открыл ему ветер. И эта мысль повела его тропою несчастий. Но не к несчастью» (190). Работая над важным заказом, Гассан всю ночь думал о крохотной ножке дочери визиря - и туфли для широких и длинных ног визиря превращались в туфельки для его дочери. Великий визирь падишаха пришёл в ярость, когда увидел крохотные сафьяновые туфельки, которые «пришлись бы в пору на большие пальцы его рук». По закону, «полагающемуся за обвес и обмер», Гассан должен был понести наказание: его «от утренней зари до вечерней» пригвоздили левым ухом к дверям дома самого бен-Эффи, так как Гассан «был так беден и так беспечен, что в лавке его никогда не было дверей и она никогда не запиралась» (192).
Мотив третий. Канон женской красоты. Образ невесты.
Важную роль в описании невесты-царевны в волшебной сказке играет исторически выработанный определённый, хотя и примитивный, канон женской красоты, например: «красная девица», «ни в сказке сказать, ни пером описать». В сказках «Тысячи и одной ночи» обычно красота невесты конкретизируется: «была она совершенна по красоте, прелести, тонкости стана и соразмерности», или: «и Аллах даровал ей такую красоту и прелесть, изящество и совершенство, что она превзошла всех людей своего века». В волшебной сказке никогда красота женщины не описывается точнее. Как замечает В.Я. Пропп, царевна должна в основном изучаться не по своим внешним признакам, а по своим действиям, качества её постепенно раскрываются в её поступках [8: 258]. Следуя этой традиции, автор указывает единственный эпитет, характеризуя свою героиню Зюлейку, которая выступает в роли царевны-невесты: «прекрасная». Качества Зюлейки, в соответствии с традициями поэтики волшебной сказки, обнаруживаются в дальнейших её действиях и поступках. Однако, если в русской сказке образы жениха и невесты равнозначны и герои одинаково активны, то сапожник Гассан пассивен, он живёт лишь мечтой о своей возлюбленной. Зюлейка, напротив, проявляет ум, изобретательность, смелость, настойчивость в завоевании героя.
Мотив четвёртый. Клеймение героя. Передача личных предметов.
Важную роль на начальном этапе развития любовной коллизии играет традиционный мотив наложения метки, или клеймение героя. Это происходит, когда Гассана по приказу отца Зюлейки пригвоздили к двери дома визиря. Следует отметить, что глубокие традиции волшебной фольклорной сказки дают довольно полную, богатую и разнообразную картину мотива клеймения героя, то есть наложения на него некой отметки, клейма: ранение героя в бою, рубец на щеке, острижение волос, передача частей одежды и др.1 Обычно функция клеймения связана с последующим узнаванием скрывавшегося героя, или служит знаком некоторой солидарности царевны с героем, или знаком приёма, перехода в родовой союз, в родовое объединение. Нанесение клейма герою происходит незадолго перед бракосочетанием [8: 259-260].
1 Причём, как указывает в своём сочинении В.Я. Пропп, иногда этот мотив подвергается своеобразной деформации, которая, однако, доказывает, что этот мотив прочно засел в народном сознании и что его применяют даже там, где он неуместен. См.: Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. - М., 2007. - С. 259.
Однако в сказке Кржижановского мотив клеймения, подвергаясь своеобразной деформации, превращается в чисто поэтический приём, так как главную функцию выполняет другой мотив - передача личных предметов. Песни Гассана часто снились Зюлейке, она мечтала услышать голос молодого весёлого сапожника. Увидев Гассана, пригвождённого к дверям её дома, прекрасная Зюлейка «вынула из своего левого ушка изумрудную серьгу и сказала, передавая её Гассану: «Когда тебя освободят, несчастный Гассан, и ночь скроет тебя от глаз людей, вдень эту чудесную серьгу в рану от гвоздя - и тебе станет легче». Когда нищий Гассан был освобождён и снова очутился в своей маленькой лавке, «он чувствовал себя всё-таки чуть-чуть богаче Аллаха» (194). Серёжка, которую передаёт Зюлейка сапожнику Гассану, служит не столько опознавательным знаком, сколько знаком памяти о ней, и именно этот подарок станет судьбоносным в решении проблемы выбора жениха. Поэтому не клеймение героя, а именно передача личных предметов (изумрудной серёжки) служит не только знаком солидарности невесты с героем, не только знаком перехода в родовой союз, но также и основанием для развития дальнейшей интриги с другими женихами, претендующими на брак с Зюлейкой.
Мотив пятый. Царевна против отца.
По наблюдениям В.Я. Проппа, царевна, её отец и жених могут образовывать различные «треугольники сил»: либо царевна заодно со своим отцом играет против героя и пытается его извести, либо царевна вместе с героем играет против своего отца и пытается его извести [8: 258]. Отступая от данной традиции и выбирая другую возможную комбинацию, автор показывает не «треугольник сил», а однонаправленность действий со стороны Зюлейки: царевна играет против своего отца, чтобы устроить свою личную судьбу. Зюлейка, полюбив однажды и навсегда, пытается «отвоевать» бесправного сапожника-бедняка Гассана. Поэтому важное значение придаётся действиям Зюлейки, которая проявляет находчивость, предприимчивость и готова пойти на обман, чтобы сделать себя счастливой. К Зюлейке посватались сразу три сына трёх наместников: гайдарабадского, хорезмского и мавераннагрского. Однако не желая ничего слышать о них, она притворяется больной и, вводя отца в заблуждение, придумывает историю об изумрудных серьгах, которые были переданы ей по наследству от прабабушки и обладали чудесными свойствами. Зюлейка говорит отцу, что одну из этих серёг она потеряла и теперь ей грозит опасность: «...если одна из серёг... будет потеряна, то носящая эту родовую драгоценность потеряет и половину своего здоровья, т.е. станет больна; если будут потеряны оба изумруда, то носящая их потеряет и всё здоровье, т. е. умрёт» (195). Зюлейка всё рассчитала заранее, так как заведомо знала, что спасти её может только Гассан, так как именно он является обладателем подаренной ему Зюлейкой серьги.
Мотив шестой. Испытание жениха. Трудные задачи.
Мотив «трудных задач» и испытание жениха - один из самых распространённых в волшебной сказке. Раньше, чем вступить в брак, царевна испытывает своего жениха и задаёт ему различные трудные задачи1. С одной стороны, задачи, которые должен выполнить герой-жених (насадить чудесный сад за одну ночь; посеять, вырастить и обмолотить хлеб; построить за ночь золотой дворец и мост к нему), направлены на то, чтобы узнать, обладает ли он теми качествами, которые даются не всякому: герой доказывает свою магическую силу, вооружённость, умение обращаться с конём, доказывает своё обладание определённым знанием. С другой стороны, как отмечает В.Я. Пропп, эти задачи задаются не только с целью испытания жениха, но одновременно содержат элемент враждебности к жениху и имеют цель отпугнуть его [8: 264]. В сказке Кржижановского используется второй вариант этого мотива. Только в роли женихов выступают ложные женихи - сыновья трёх наместников: гайдарабадского, хорезмского и мавераннагрского. Зюлейка давно сделала свой выбор: её истинный жених предопределён
1 Как правило, в волшебной сказке, «трудные задачи» невыполнимы и имеют специфический характер. Например, требуется достать что-либо, относящееся к свадьбе: башмаки, подвенечное платье, обручальное кольцо, карету и т.д.
судьбой - это бедный сапожник Гассан, испытывать которого нет необходимости. Поэтому Зюлейка, проявляя враждебность к женихам, придумывает для них трудные задачи. Богатые женихи, претендующие на руку Зюлейки, должны отыскать заветную изумрудную серьгу от левого уха, которую она потеряла (а на самом деле отдала её полюбившемуся ей сапожнику Гассану). Она станет женой «только того человека - всё равно, богат он или беден, знатен или безроден, - кто отыщет и возвратит ей изумрудную серьгу от левого уха» (195).
Женихи долго искали потерянную серьгу Зюлейки и вернулись с пустыми руками. Зюлейка, в свою очередь, усложнила условия выполняемой задачи: «мало отыскать потерянную серьгу, надо заранее, веря, что она будет отыскана тобою, а не другим, прободать своё левое ухо гвоздём и, вдев в него отысканную чудесную серьгу, явиться пред очи Зюлейки» (195). Соискатели сердца Зюлейки, естественно, были заранее обречены на неуспех и «пришли с пустыми левыми ушами, если не считать дыр в каждом из них». И вдруг у входа во двор великого визиря Абу бен-Эффи зазвучали длинные трубы тубаи. «Во двор входил молодой сапожник Гассан.
В его левом ухе под жёлтым солнцем синей искрой сверкала серьга Зюлейки». Визирю пришлось смириться с выбором дочери; хотя он и любил большего всего на свете свои золотые монеты, но «второю его любовью - после золотых монет - была его дочь» (198).
Как видим, в авторской сказке традиционный мотив испытания женихов трансформируется. В волшебной сказке, чтобы получить руку царевны, герой должен пройти различные испытания. Однако перипетии сюжета сказки о сапожнике Гассане и прекрасной Зюлейке ведут к концептуально выстроенной идее - воссоединение влюблённых предопределено свыше. Поэтому испытания формально предлагаются ложным женихам. Истинный же герой Гассан не решает искусственно придуманных задач, так как вся его жизнь до встречи с возлюбленной - это уже решённые трудные задачи - выживание в трудных условиях. И в момент судьбоносной встречи со своей возлюбленной он предстаёт перед ней уже сложившимся человеком, и её сердце угадывает в нём того единственного, которому не нужны дополнительные испытания. Пройденный жизненный путь героя показывает, что он не простой человек, хотя и беден. Он умеет справляться с трудностями, не унывает, мастер на все руки, имеет добрый и весёлый нрав, талантлив и умён. И сердце дочери богатого визиря Зюлейки оказалось прозорливым в выборе героя.
Так, причудливо сочетая в одной сказке мотивы волшебных сказок, трансформируя их и соединяя с мотивом восточных преданий о любви с первого взгляда, автор создаёт свою версию любовной истории.
Изучение отдельных восточных преданий, представленных в авторской сказке С. Кржижановского, требует от читателя внимания к решению проблемы их интерпретации и истолкования. Авторская сказка С. Кржижановского, созданная на основе восточных легенд и преданий, формируется путём наслоений и замен, переосмыслений и новообразований религиозных, антирелигиозных и любовных мотивов, которые находят отражение в притчеобразной форме повествования. Правдивость и достоверность рассказа подтверждается конкретным топографическим обозначением и именами героев.
Иными словами, синтез легенды, предания и притчи, моделирование социально значимых ситуаций, причудливая комбинация и трансформация мотивов, визуализация абстрактных понятий, делающая их философско-религиозный смысл доступным и понятным, символика и аллегоричность художественных образов, философский подтекст - всё это создаёт определённую систему ценностей в концептологии авторской сказки С. Кржижановского. По мысли автора, знатность, богатство и набожность - всего лишь внешний лоск для прикрытия хитросплетений корысти, стяжательства и алчности; всё конечное имеет ценность лишь как отражение вечного; любовь предопределена свыше,
поэтому воссоединению возлюбленных ничто не может помешать, а в мудрости любого предания или легенды ещё раз подтверждается высший смысл бытия.
Библиографический список
1. Бурба Д.В. Зеркало русского индуизма. Неизвестный Лев Толстой. - М.: София,
2006.
2. Веселовский А.Н. Поэтика сюжетов // Веселовский А.Н. Мерлин и Соломея: Избранные работы. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2001.
3. Герхард Миа И. Искусство повествования. Литературное исследование «1001 ночи». - М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1984.
4. Кондрашов В.А. Новейший философский словарь. - Ростов н/Д.: Феникс, 2008.
5. Костюченко В.С. Классическая веданта и нововедантизм. - М.: Мысль, 1983. - 272
с.
6. Кржижановский С. Неукушенный локоть // Собрание сочинений. Т. 3. - СПб.: Симпозиум, 2003.
7. Поэтика: Словарь актуальных терминов и понятий. - М.: Изд-во Кулагиной Шгаёа, 2008.
8. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. - М.: Лабиринт, 2007.
9. Трубецкой Е.Н. «Иное царство и его искатели в русской народной сказке // Трубецкой Е. Избранные произведения. - Ростов н/Д., 1998.
10. Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л.Ф. Ильичев, П.Н. Федосеев, С.М. Ковалёв. - М.: Сов. энциклопедия, 1983.
